Текст книги "Сотворение брони"

Автор книги: Яков Резник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Кошкин напомнил об Испании, которую фашисты превратили в полигон, где в крови испытывается их новейшая техника, рассказал о противотанковой артиллерии, сводящей к нулю противопульную броневую защиту.

– Соответствуют ли имеющиеся танки современной боевой обстановке? Нет. Ни легкие БТ и Т-26, ни нынешние средние и тяжелые машины не отвечают требованиям времени. Вы можете сказать, что наши танки превосходят зарубежные. Да, они лучше немецкого T-I и колесного итальянского «ансальдо». Но никто здесь, надеюсь, не считает западных конструкторов тупицами, не извлекшими уроков из боев в Испании! Не опоздать бы нам, не отстать! А такая опасность грозит нашему коллективу и будет грозить до тех пор, пока будем держать конструкторов на текущем производстве, на– модификации БТ, пока не займемся перспективным проектированием машин, способных выдержать испытания большой войны.

Простудный кашель заполнил паузу. Низкорослый парень виновато показал на соседа справа:

– Дует мне в ухо Каменецкий – неужто, спрашивает, «бетушку» нашу на свалку?

Рядом с ним, смущенно опустив глаза, сидел Шора Каменецкий.

Он недавно демобилизовался, был уже не в форме танкиста, а в пиджаке-маломерке, ношенном еще до армии.

– Не могу ответить другу, – сквозь кашель продолжал сосед Каменецкого, – потому что. вы, товарищ главный, так и не просветили, что предлагаете взамен БТ.

– Главным для Красной Армии может и должен стать принципиально новый танк, способный выжить в тяжелейшей битве, перед которой мы стоим, – ответил Кошкин.

– Расплывчато…

– Почему мы обязаны браться за нечто туманное? Своих хлопот на пятилетку!

Выкрики недовольных слились с голосами тех, кто заинтересовался словами Кошкина. Разобрать, кто о чем, было невозможно, пока шум не перекрыл густой баритон конструктора Вирозуба:

– Цыть тэ, кинчай ярмарку! Нэхай Мыхайло Ильич вид-повидае!

Должно быть, в коллективе уважали Вирозуба не только

за могучий баритон – тишина восстановилась мгновенно, и в этой тишине особенно четко прозвучал голос сидевшего у окна Степаря:

– Разрешите, товарищ главный, сформулировать то, что, я уверен, интересует большинство конструкторов.

– Пожалуйста.

– Прежде всего, прошу уточнить: вы мыслите себе принципиально новый танк, как отрицание всех ныне существующих, так я вас понял?

– Не совсем так. Достоинства лучших танков в той или иной мере послужат и новой машине. Мне, например, как и вам, нравится коробка передач Александра Александровича Морозова – позаимствуем ее. Да и неудачи нас многому научили – имею в виду сто одиннадцатый, на котором опытный завод поставил отличную ижорскую противоснарядную броню, и танк… провалился. Но броня ни при чем. Если мы установим на среднюю машину не шестьдесят миллиметров, а тридцать или сорок и эта машина будет иметь не слабый бензиновый мотор, а мощный, компактный танковый дизель, над которым работает наше заводское КБ, то приблизим скорость машины к скорости БТ, а броню не пробьют нынешние противотанковые пушки.

Степарь ухмыльнулся.

– Это, простите, похоже на мечту боксера; имеет вес пера, а надеется нокаутировать тяжеловеса. Не маниловщина? Не ошибочная идея?

Кошкин догадался: Степарь меняет тактику, ему кажется выгодной открытая схватка. Что ж, бой так бой!

– Продолжайте, товарищ Степарь, чем же порочна наша идея?

– Не наша, а ваша, лично ваша, товарищ Кошкин! – Степарь самоуверенно вскинул голову. – А вредна она тем, что уводит коллектив конструкторов и весь завод от решения главнейшей задачи – модификации БТ-7. Заказчик ждет именно этой, а не другой модели – ждет от нас тысячи новых БТ с колесно-гусенйчным движителем. Может быть, вы намерены сдать в архив и колесный ход? Получается – заказчик требует одно, а вы предлагаете другое.

И, протянув к Кошкину руку ладонью вверх, на полминуты застыл – полюбуйтесь, мол, на такого главного конструктора.

Спорить сейчас о колесно-гусеничном ходе означало восстановить против себя коллектив: БТ был единственным танком с таким ходом, и он давал рекордные скорости на хороших дорогах.

– Я ничего не скажу о движителе. Будем думать, выберем лучший вариант. Что же касается заказчика, то мне припомнилось замечание товарища Орджоникидзе в беседе с конструкторами. Он призывал не идти на поводу у людей, которые сжились с хорошо освоенной, но стареющей техникой. Вы, говорил нарком, как хороший портной, должны предложить свой фасон заказчику, и надо, чтобы фасон этот был самый совершенный, добротный, надежный. Тогда главный заказчик, народ, будет вами доволен.

– Наш заказчик не тот, о котором говорил Серго Орджоникидзе! – поднялся Степарь. – Он беседовал, я знаю, с конструкторами гражданских машин. А наш заказчик – Наркомат обороны! И ему нужны реальные, в металле, на ходу, танки. Интересно, сколько людей вы намерены оторвать от производства в группу перспективы?

– Более двадцати человек.

– Наиболее одаренных, конечно?

– И смелых, рисковых, отчаянно рисковых. Но только добровольцев! Пока попросились в группу четверо.

– Нет же штатов группы! Нет места для работы!

– Если это волнует вас, могу сообщить: с завтрашнего дня конструкторы начинают работать в моей комнате. Вскоре и весь этаж нового здания будет в распоряжении группы перспективы. А штаты – моя забота…

Степарь насупился, медленно опустился на стул. Конструкторы молчали, и он чувствовал: Кошкин заинтересовал их. Поерзал на месте, не удержался:

– Отдал вам с производства Вирозуба, а больше никого не отпущу!

Остап Вирозуб вскочил. Кряжистый, краснощекий, в льняной рубахе с украинской вышивкой, он широко расставил ноги и прищурил на Степаря насмешливые глаза:

– Так я ж у тэбэ в пуповыни сыдив, ты т зи мною маявся, бидолаха. Мабуть, свичку матэри божий поставыш, що вид мэнэ збавывся…

Хохот – точно камни со скал. И смех этот разрушил напряжение, очистил людей от чего-то мелкого, недоброго, что 4 могло вот-вот разъединить их.

Смеялся и Степарь.

Лишь Жора Каменецкий не смеялся. Ему казалось, что он своим вопросом о судьбе «бетушек» чуть не поссорил главного конструктора и начальника производства. Люди уже стали расходиться, а он забился в угол и стоял там, пока его не нашел Вирозуб.

– Чого тут вытягнувся, як дзвиныця? Ходим до головного. Я з ным балакав, пообицяв узяты. Мыхайло Ильич гарный чоловик, не забув – кажэ: я цього парубка у Цыганова бачыв. Ходим. – И потащил Каменецкого к Кошкину.

4

Незадолго перед демобилизацией Жоры Каменецкого в мастерскую механизированной бригады неожиданно пришел Кошкин. Представился. Сказал, что давно хотелось ему познакомиться с человеком, о котором слышал еще в Москве от Серго Орджоникидзе.

Жора забеспокоился, как бы Цыганов не нагрубил Кошкину, но этого не случилось. Они разговорились, и Кошкин ненавязчиво, осторожно спросил, почему Николай Федорович месяцами не показывается на заводе, что его обидело и нельзя ли восстановить добрые отношения между изобретателями-танкистами и танкостроителями.

Цыганов не стал ворошить старое, может быть, потому, что слышал о Кошкине много хорошего на военном ремонтном заводе и от комбрига.

Получаса не прошло, и Цыганов снял брезент с танка, которого никому из гражданских не показывал.

Такой машины Кошкин еще не видел.

Двадцать с лишним лет, от первого боя английских танков с немецкой пехотой и артиллерией на реке Сомме до сего дня, борта корпусов имели вертикальные листы. А эти! Главные, верхние листы бортов опускались с большими углами наклона, расширяя бока машины до продольных полок над катками. Ниже броневые листы свешивались, закрывая наполовину катки.,

В первые минуты Кошкина поразили очертания машины. Облик ее напоминал конструктору тот снежный, обтекаемый холм на даче у Серго, который в сумерках показался похожим на танк небывалой формы. Но тот был застывший, неподвижный, в этом же вот-вот забьется сердце: включи мотор – и оживет машина, и полетит птицей. А главное – он не боится огня винтовок и пулеметов. Вон сколько царапин от пуль, а сквозных пробоин ни одной – срикошетили, значит.

Кошкин ощупал пулевые бороздки в броне, спросил, как возникла мысль применить наклонные листы и насколько повысилась бронестойкость по сравнению с серийным ВТ.

– Почти в полтора раза! – отчеканил Жора. – Если найти оптимальный вариант наклона, то и вмятин глубоких, наверно, не будет.

В тот день кончилось затворничество Цыганова. Как он ни петушился, без дружбы с танкостроителями чувствовал себя бессильным, особенно когда приходилось производить расчеты.

Внимание, отзывчивая доброжелательность главного конструктора, уважение к труду изобретателей-танкистов покорили Цыганова; он понял, что должен учиться у одаренных людей, знающих больше его, имеющих больший опыт. И он обрадовался, что может наконец рассказать специалисту о своих тревогах и сомнениях.

– Танк на днях застрял, хотя не такая уж топь была, чтоб завязнуть. Отчего бы это?

– Предполагаю, Николай Федорович, добавочный вес причина. И у меня такое случалось на сто одиннадцатом. У того была утяжеленная броня, у вас – редукторы. Сколько их?

– На три колесные пары.

– Вот видите! Увеличенный вес приковывает танк, особенно в трясинах.

Кошкин даже не намекнул, что счастливо найденная форма корпуса из противопульных броневых листов – не спасение для экипажа и машины. Танкистов надо беречь не от пуль и осколков, а от снарядов противотанковых пушек, которые продырявят тонкую броню, под каким бы наклоном ее ни поставили. И не сказал он этого при первой встрече не потому вовсе, что не хотел расстраивать изобретателей, а потому, что найденная ими обтекаемая форма корпуса была все-таки подлинным новшеством в танкостроении. Кошкин утвердился в мысли, что будущую противоснарядную броню надо делать наклонной, и не только борта, но и лобовую часть, и корму. «Все необходимо сотни раз проверить, просчитать. Это только кажется, что, если найдена форма, дальше все пойдет легко. Нет, полетит устоявшаяся технология корпусного производства, да еще многое полетит. Но зато какой будет танк!»

Прощаясь, Кошкин пригласил Цыганова и Каменецкого на завод, обещал помочь всем, чем может, в работе и над этой машиной, и над другими изобретениями.

ВСТРЕЧНЫЙ

1

Под окнами комнаты, где разместилась группа перспективного проектирования, пролегала дорога на полигон. Когда выезжала из цеха машина, любой из конструкторов безошибочно определял модель: БТ-5 или БТ-7.

Хотелось настежь раскрыть окно, особенно если проезжала любимица БТ-8, проект которой они создавали совсем недавно. Но Морозов умышленно придвинул стол впритык к подоконнику, чтобы помешать людям подойти к окну, не дать им расслабиться. Будь он в комнате один, наверно, распахнул бы створки, чтобы полюбоваться «бетушкой». Но он был не один, и надо было не любоваться танком вчерашнего дня, пусть даже любимым, а думать о будущем, о новой машине, которая пока представляется туманно даже Кошкину.

Казалось, с корпусом танка все ясно: есть образец машины с наклонной броней. Но к удивлению самого его конструктора Каменецкого, сделать первоначальный вариант было проще. Взяли знакомую до мелочей БТ-7, придумали ей иной «покрой» брони из тонких пулестойких листов – Й готов новый корпус. Правда, удачно найденный наклон броневых листов смогли применить всего на трех опытных машинах – в серийное производство цыгановский БТ-ИС не запустили.

Замысел Кошкина куда сложней, обширней! Предстоит создать универсальный, небывалый танк, который стал бы лучшим в армии. Для него надо изготовить броню – и толстую, и крепкую, и вязкую, чтобы снаряд взять не мог, да поставить листы под нужным углом, да сварить эти листы, потому что клепка непрочна!

Оптимальный наклон искали не только «корпусники» Камевецкий и Вирозуб, но и Кошкин, и по горло занятый трансмиссией Морозов, и еще добрая треть группы перспективного проектирования. Со всего этажа приходили с эскизами к Кошкину. Каждый теоретически обосновывал наиболее выгодный, по его расчетам, угол наклона, но кто был прав, мог доказать только эксперимент.

– На полигоне проверим и найдем! – говорил Кошкин.

Снайперы– артиллеристы в присутствии конструкторов обстреливали сваренные под разными углами броневые листы, а в конструкторском отделе продолжали работать до полуночи.

Каменецкий и Вирозуб резали фанеру и картон, сбивали, склеивали из них макеты корпусов. В комнате из-за макетов негде было повернуться. Оставляли те, что казались лучшими. Жора упорно отстаивал макет корпуса с овальным передним листом, пока не убедился, что производство такого листа окажется очень сложным. Остап защищал гофрированные листы бортов, доказывал, что острые выступы и глубокие впадины в металле станут

ловушками для снарядов. Потом сам же издевался над своей идеей, сравнив ее по практичности с предложением просверливать отверстия в танковых бортах: мол, вражеские снаряды пролетят сквозь те отверстия, не затронув ни механизмы, ни экипаж.

– Пэрэстаньтз, хлопци, гоготать, я нэ шуткую!…Хлопцы, ребята – поистине ребята! Дмитрусь, Остап,

Жора, Яша. Да как их иначе назовешь, если Дмитрию Бадаеву и Остапу Вирозубу было по двадцать пять, а Яша Белан едва перешагнул свой двадцатый год. Сидит у самой двери маленький, худой, стеснительно-молчаливый, подает голос только тогда, когда к нему обращаются. Как вот сейчас – с Морозовым.

– Получается, Яша?

Юноша поднял над столом курчавую черную голову:

– Фрикционы не компонуются.

– У такого компоновщика, как ты, получится. Покажи чертеж.

Чтобы лучше разглядеть его, Морозов направился к окну и чуть было не упал, споткнувшись о макет, высунувшийся из-под стола Остапа.

– Цяцю нэ роздавы! – крикнул Вирозуб.

– Бэгэмот, а нэ цяця! – смеялся Морозов.

Осенью тридцать седьмого года поступил приказ Нарком-тяжпрома спроектировать по заказу военного ведомства и подготовить к серийному производству двадцатитонный средний танк, обозначенный номером Т-20.

Предлагая сохранить колесно-гусеничный ход, военные настаивали на усилении броневой защиты.

Но усиления не получилось.

Все расчеты и эксперименты утверждали, что колеса с одной парой ведущих не в состоянии будут передвигать толстобронную, отяжелевшую машину. Если же поставить редукторы к трем колесным парам, как на цыгановском БТ-ИС, технология изготовления трансмиссии настолько изменится, что завод не сможет наладить массовое производство Т-20 и за несколько лет.

Долго пришлось Кошкину доказывать представителям заказчика, что танку с колесами противопоказана тяжелая броня. Те вынуждены были согласиться на обычную. И если раньше в группе проектирования некоторые еще сомневались в бесперспективности колесно-гусеничного танка, то теперь конструкторы окончательно убедились: средний танк с противоснарядной броней может и должен быть только гусеничным.

А в остальном никто не ущемлял Т-20. Он был в программе, был законом. Но параллельно шли работы над внеплановым танком, его на заводе стали называть Кошкин-ским, или Встречным,

2

Танковый дизель познал такие предродовые муки, что иным двигателям и не снились.

Его конструировали несколько лет, много меняли, долго испытывали на стендах, а когда, казалось, двигатель созрел, чтобы мчать боевую машину двести часов установленной нормы, он замирал на шестом или девятом часе.

И все же Кошкин верил в танковый дизель.

Влиятельные поклонники бензиновых моторов требовали прекратить финансирование дизельного КБ, снять двигатель с испытаний и тогда, когда он уже работал и сорок, и пятьдесят часов. Чтобы спасти его, Кошкин и начальник дизельного КБ завода выехали в Москву.

Они пошли к начальнику бронетанкового управления Павлову.

Дмитрий Григорьевич Павлов объяснения конструкторов слушал жадно. Время от времени он наклонялся к чертежам или брал макет дизеля, подключал к сети, снимал алюминиевую крышку и с удивлением и радостью слушал напевный гул двигателя. Больше всего Павлову по душе прииь лось то, что нет в дизельном двигателе системы зажигания и карбюрации рабочей смеси – виновников танковых пожаров. А как горят танки, насмотрелся в Испании, когда он, Пабло, командир танковой бригады, вел их в бой, когда, втиснув свое большое плотное тело в тесное нутро танка, мчался вперед, показывая, как надо бить фашистов, сколько бы их ни было и с каким бы оружием они ни шли. Он гордился своими танкистами, и жалел их, и оберегал, но был бессилен, когда огонь охватывал бензиновые моторы. И с каждой сгоревшей машиной, с каждым погибшим танкистом накапливался в нем, Пабло, а теперь комкоре Павлове, суровый счет к конструкторам.

Но вот он с ними встретился, и оказалось – они стремятся к тому же, думают над тем же – как обезопасить танкистов в боевых условиях. И мысли их овеществлены в танковом дизеле, пусть еще и не достигшем полной зрелости.

– К дьяволу бензиновые моторы – горят дико! Поставим дизели на все новые танки. С твоего и начнем, Михаил Ильич!

В эти минуты комкор выглядел до того отзывчивым и щедрым, что Кошкин не мог не попросить Павлова помочь ленинградцам.

О нагрянувшей беде Кошкин узнал накануне от прилетевшего в Москву Галактионова.

…На опытном заводе появился новый заместитель наркома обороны но вооружению командарм Кулик. Приказал остановить производство самоходных орудий СУ-5, прекратить работы над экспериментальными самоходными орудиями больших калибров.

– Мы стояли с Куликом у макета. Я говорю: «Снаряды этого орудия раскрошат любые укрепления, противника», а он: «Идея Тухачевского?… Снять, и чтоб следа не осталось!» Чувствую, спор к добру не ведет, но молчать не в силах. Умоляю сохранить самоходки, а он: «На переплав! Все на переплав! Немедля!»

…Если б не Галактионов поведал об этом, не поверил бы Михаил Ильич, что угроза нависла и над теми самоходками, которые уже начали поступать на вооружение армии. Он готов был ринуться вместе с друзьями спасать самоходки, хотя знал, что Галактионов с Гинзбургом обили немало порогов, и понимал, что нельзя ему отрывать теперь силы и время от дизеля и нового танка. Может, Павлов поможет?

«Но почему молчит? Не может защитить самоходки? Это же его самоходки!»

Едва комкор услышал имя Кулика, как потухли глаза и погрузневшее тело глубоко опустилось в кресло.

…Не раз за Пиренеями сталкивались Павлов с Куликом. Из ограниченного опыта первых танковых боев в Испании с ее горами и скалами, каменными крепостями селений Кулик вывел, что танки на любом театре военных действий могут и должны применяться только для непосредственной поддержки пехоты. И не более чем поротно и побатальонно.

Отозванный из Испании в конце тридцать шестого года, Кулик не нашел в Москве поддержки этих взглядов. Особенно критически отнесся к ним Тухачевский. Когда же последнего устранили с поста заместителя наркома по вооружению и на его место поставили Кулика, доказывать тому, что танки не придаток пехоты, а самостоятельный род войск, стало невозможно. А теперь – самоходки…

Павлов пытался понять, что произошло с Куликом. Неглупый человек, мужал с Красной Армией, нужды ее понимал. Почему же такое? «Может быть, не столько виноват Кулик… Пока обязанности не оторвались от его природных способностей и возможностей, приносил пользу. Не в меру возвеличили – беда для армии и для него тоже. На высоте руководителя вооружения армии огромные нужны энергия и талант, дальнозоркость требуется, а Кулик близорук и потолка своего достиг еще до этого взлета. Да он ли один страшится нового в технике и вооружении? С новым, непривычным, медленно зреющим уйма хлопот, иногда и неприятностей. Без терпения, без доверия к конструкторам и рабочим нам, военным, не обойтись. А где твое доверие, комкор Павлов, где твоя настойчивость? Разве ты сейчас решишься насмерть встать за самоходки?… Ковыряешься, кое-что по мелочам отстаиваешь, а крупно, как эти конструкторы – за дизель, за внеплановый свой танк, бросишься ты в бой?…»

Молчание затянулось. Михаилу Ильичу казалось, он испортил разговор, нельзя было обо всем за одну встречу. И вдруг услышал короткую, вполголоса, фразу:

– Попытаюсь, Михаил Ильич. Мне тоже больно… И больше ни слова о самоходках.

Тряхнув головой, Павлов встал.

– Ты, Михаил Ильич, не сомневаешься в своем Встречном?

– Не сомневаюсь.

– В таком случае сделай мне танк таким, чтобы я и мои танкисты могли в нем чай пить и над вражескими снарядами посмеиваться.

Кошкин измерил взглядом Павлова.

– Танк на вас не рассчитан, Дмитрий Григорьевич. Инструкции запрещают лезть в танк человеку с вашими габаритами.

– Я как кошка свертываюсь! – Комкор засмеялся. – Когда твой гусеничный будет готов?

– Надеюсь, года через полтора.

– А недругов не забыл? Кажется, их у твоего Встречного не меньше, чем скал в Испании. Хотя и друзей прибавляется… – Не стал дожидаться ответа, предложил: – Поедешь к раненым. Настоящие герои! Расшевели их, расскажут такое, что нигде не услышишь, не вычитаешь. Комбата Жезлова помнишь? Да-да, ленинградец. Он со старшим механиком-водителем Мальгиным придумал двухслойную броню, экранировку к твоим двадцатынестеркам, – бронепули не брали!

Вызвав адъютанта, Павлов приказал отвезти Кошкина в дачный поселок Малаховка.

3

Выздоравливающие танкисты с мельчайшими подробностями рассказали Кошкину о боях в Испании, о достоинствах и недостатках двадцатынестерок, немецкой и итальянской техники. Слушая их, Кошкин словно сам побывал в Сесенье, Мадриде и под Гвадалахарой, воевал рядом с этими танкистами, скоростью и маневром спасал машины от снарядов противотанковых пушек, устранял на ходу неисправности, выскакивал с экипажами из горящих машин. Он спрашивал, какие механизмы чаще выходили из строя, а какие устояли в боях, на длительных переходах, при крутых подъемах и спусках, что следует делать конструкторам, чтобы с танками и людьми не повторялись, не могли повториться трагедии, подобные испанской. И все танкисты заявили в один голос: нужна толстобронная машина с мощной пушкой и надежным, сильным мотором.

Кошкин был доволен. Танкисты, участники боев, хотели иметь именно такую машину, над какой работала группа перспективного проектирования, – хотели иметь Встречный. Одно огорчило его – слепая вера некоторых танкистов, воевавших в Испании, в двухслойную броню, производство которой было налажено в Барселоне. По их рассказам не трудно представить себе экранировку из двух склепанных вместе листов: одного, обращенного вовнутрь танка, – из мягкого котельного железа, другого, наружного, – из обычной хромо-никелевой стали. Кошкин знал: такая двухслойная броня могла противостоять простой пуле, но не бронебойной. На подмосковном полигоне бронепули пробивали экранные двухслойные листы не только с коротких, но и с длинных дистанций. Вернувшиеся из Испании танкисты об этом не слышали. С гордостью рассказывали они, как придуманные ими двухслойные листы, укрепленные на корпусе танка, выдержали в одном бою сильный ружейный и пулеметный огонь врага.

Кошкин пробовал доказывать танкистам, что появись в том бою противотанковая пушка или заряди противпик пулеметы бронепулями – и тонкий наружный лист экранировки был бы пробит первой же очередью, а мягкое котельное железо – какая защита?… Да разве докажешь, если немало командиров и военных техников возводят экранировку чуть ли не в степень технического открытия… Значит, тем скорее надо пустить в производство толстобронный танк, испытать, доказать, что не экранный тип брони из склепанных слабых листов, а только противоснарядный лист в тридцать – сорок миллиметров способен защитить машину и людей от противотанковых пушек.

Накануне отъезда Кошкина из Москвы Павлов предложил взять механиком-испытателем на завод выписавшегося из госпиталя Игоря Мальгина.

– Настоящий танковый ас! Не хотел бы с ним расставаться, но он уже двойной срок службы отбухал, и девушка его в твоем городе живет.

В купе они оказались вдвоем, и Кошкин узнал, что произошло с Игорем после Гвадалахары. Правда, о себе Мальгин говорил скупо. Больше об испанце Марсело, о Жезлове, о Курте Вейганде, с которым работал на уралмашевской сборке и неожиданно встретился под Мадридом, где Игорю прислали пополнение – коммунистов из отряда Тельмана. Он воевал с Куртом недолго. Раненные, потерявшие машину, они несколько дней выбирались из кольца чернорубашечников. Потом – минное поле, взрыв и госпиталь в Барселоне. Игорь не помнил, как он туда попал, не знал, что произошло с Куртом, – возможно, подорвался на мине…

– А девушка ваша знает, что вас выписали? – спросил Кошкин.

– Нет еще… – только и сказал Игорь и смолк.

Что ему было говорить, если за полтора месяца в Малаховке, кроме двух телеграфных слов «Жив. Приеду», ничего не послал, даже адреса. Сказали: лучше не сообщать. Но это же не запрет! Скорее не хотел, чтобы Галя увидела его в больничном халате, желтого, изможденного. Он сам себе был противен. Как взглянет в зеркало – отпрянет. А как ей такого увидеть? Может, и той телеграммы не получила, уехала неизвестно куда?

И не знал Игорь, что в день, когда он покинул Малаховку и носился по столичным универмагам в поисках подарка Гале, она добралась до его палаты, а сейчас догоняла пассажирский поезд на экспрессе. это они создали В-2

…Те, кто создал двигатель В-2, в силу секретного характера работы, были в свое время обойдены народным признанием. Теперь можно назвать их имена: это конструкторы К. Ф. Челпан, Я. Е. Вих-ман, Т. И. Чупахин, И. Я. Трашутин.

Сейчас не нужно доказывать преимущества дизельного двигателя перед бензиновым, стоявшим на всех танках мира. А тогда авторам модели В-2 пришлось приложить немало усилий, чтобы дать жизнь своему детищу.

…В Бронетанковой академии как курьез… показали инструкцию, по которой в 30-х годах надлежало заводить мотор танка в присутствии пожарников. Бензиновые авиацйънные двигатели, применявшиеся тогда для бронированных машин, были очень сложны в эксплуатации и опасны для экипажа. В-2… оказался простым в обращении и безопасным в работе. Он обладал мощностью в «500 лошадей». Наша промышленность сумела в короткий срок освоить серийный выпуск В-2 на многих заводах Урала и Сибири.

Ни одна страна в мире не могла создать ничего подобного В-2. Фирме «Дженерал моторе», например, понадобилось десять лет, чтобы сконструировать двухтактный дизель «Джи-Эм-Си», мощность» всего в 210 лошадиных сил. На американском танке «Шерман» стояла двигательная установка из двух «Джи-Эм-Си», а чаще она состояла из пяти бензиновых автомобильных агрегатов. Случалось, что англичане ставили на свои крейсерские танки авиамоторы «Либерти» двадцатипятилетней давности.

Комсомольская правда, 16 июня 1967 года.

НА ГЛАВНОМ ВОЕННОМ СОВЕТЕ

1

После года работы группы перспективного проектирования в опытный цех стали поступать чертежи двух танков, и в макетном отделении появились их деревянные копии.

Тот, что пониже и потоньше бортами, будущй колесногусеничный, заказанный военным ведомством, был давно обозначен как Т-20 и снабжен полной оснасткой. Другой же, толстобортый, с лесенкой в полое нутро, не имел пока ни пушки, ни прицельных приборов, ни радиостанции.

Единственно, в чем танки были равноправны, – в дизель-моторе, испытанном на БТ-7. Он занял места в обоих макетах. И этот двигатель больше, чем что-либо другое, укреплял в Кошкине уверенность, что не за горами дни, когда и на Встречном будет смонтировано все необходимое и на полосе препятствий, на полигонах танк докажет свое превосходство.

Когда в КБ тушились огни и конструкторы бежали к остановке, чтобы не опоздать на дежурный ночной трамвай, Кошкин уединялся в макетной. Он обходил неравноправных близнецов, поднимался на Встречный, садился на мостик, опустив ноги в его пустое чрево, и думал, что нужно еще изменить, улучшить в машине, чтобы военное командование и Наркомтяжпром поверили в новый танк.

Однажды Кошкин, измученный работой, мыслями, ожиданием решения судьбы Встречного, задремал на сиденье в макете танка. Проснулся оттого, что кто-то дергал его. за рукав.

– Михаил Ильич! Возвратился Степарь!

Кошкин открыл глаза и не сразу сообразил, где он находится, почему кричит Морозов и при чем тут Степарь.

…Неделю назад Степарь уехал в Наркомат тяжелой промышленности. То, что на технический совет Наркомтяжпрома вызвали не Кошкина, а начальника производства, не имеющего отношения к новым проектам, могло означать одно: председатель совета, которому не по душе, гусеничная машина, создаваемая Кошкиным, надумал его обойти, чтобы навязать совету свое решение. И навязал – совет рекомендовал утвердить в серийное производство колесно-гусеничный вариант, а гусеничный отложить на неопределенное время, как задел проектных разработок.

Партийный комитет и новый директор завода Юрий Евгеньевич Максарев обратились к Ворошилову и Павлову с просьбой вмешаться в судьбу Встречного, заслушать Кошкина на Главном военном совете по проектам обеих машин. Ответ пришел от заместителя наркома Кулика. Кошкину предлагалось выехать в Москву только с проектом Т-20.

Михаил Ильич надеялся до заседания встретиться с Павловым, может быть, и с Ворошиловым, попросить разрешения доложить совету и второй проект. Но нарком и Павлов оказались на Дальнем Востоке, член Главного военного совета маршал Блюхер, доброжелатель Встречного, тоже остался там на маневрах. Это огорчило и обеспокоило Кошкина.

В тот вечер он гостил у Жезлова, назначенного начальником отдела Бронетанкового управления. От него у Кошкина секретов не было, и он признался, что хочет все-таки представить Главному военному совету оба проекта.

Жезлов почувствовал: не отступится Кошкин.

– Ума не приложу, чем тебе помочь.

– Достань, пожалуйста, пропуск для макета Встречного. Мне дали только на Т-20.

– Попытаюсь.

2

На следующий день, когда приглашенные вошли в кабинет наркома, они увидели на столе, покрытом синим сукном, отшлифованные до зеркального блеска макеты: один – обтекаемый, полуметровой длины, другой – менее внушительный, в треть метра.

Председатель техсовета Наркомтяжпрома, насупившись, подошел к Кошкину, хотел что-то сказать, но в это время раскрылись дубовые двери, и в них появился Сталин. За ним – заместитель наркома обороны Кулик и еще пять членов Главного военного совета. Едва заметным кивком Сталин поздоровался со всеми. Рядом с крупным Куликом, одетым в новенький мундир, Сталин в полувоенном кителе из серой шерстяной ткани и таких же серых брюках выглядел подчеркнуто скромно.

Взгляд Сталина скользнул по столу, задержался на макете танка с длинным стволом пушки и остановился на лице Кулика. Тот показал на председательское кресло, но Сталин махнул рукой, мол, место себе найду, и, отойдя к дивану, сел на его краешек.