Текст книги "Сотворение брони"

Автор книги: Яков Резник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Яков РЕЗНИК

СОТВОРЕНИЕ БРОНИ

ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ ПОВЕСТЬ

МОСКВА ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО 1983

© Воениздат, 1983

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Мне, инженеру-конструктору, работавшему и в довоенное время, и всю войну на крупнейших в стране танковых заводах, волнительно было читать повесть писателя Якова Резника «Сотворение брони», воскрешающую в памяти славные страницы истории.

Автор поставил перед собой трудную задачу: рассказать о становлении советского танкостроения, о рождении танка Т-34 – лучшего среди всех танков второй мировой войны. На малоизвестном или вовсе не известном широкому читателю материале в книге показана роль нашей партии в создании и развитии советской оборонной промышленности, в оснащении Красной Армии новым первоклассным оружием. Автор прослеживает, как капля по капле собираются, спрессовываются в могучую силу воля и энергия, талант и опыт народа, совершившего революцию, как трудом и энтузиазмом миллионов выковывается военно-техническая мощь, способная победно противостоять мощи фашистской Германии и покоренных ею стран Европы.

Зримо изображена в «Сотворении брони» кипучая организаторская деятельность Серго Орджоникидзе. Мы видим наркома и за рычагами танка, и в цехах Магнитки, и в беседах с молодым конструктором Кошкиным, в котором Орджоникидзе сумел разглядеть незаурядный талант не в дни удач и громкой славы, а в тяжелейший момент провала работы по созданию новой боевой машины…

Пишущий эти строки близко знал Михаила Ильича Кошкина, работал под его руководством в группе перспективного проектирования, где рождался Т-34. Человек удивительной нравственной чистоты, живший в постоянном напряжении ума и воли, в активном и нетерпеливом действии, Кошкин был выдающимся конструктором и организатором, бесстрашным в достижении высокой цели – создать принципиально новый, небывалый в мире танк.

Нелегко было Михаилу Ильичу отказаться от идеи колесно-гусеничного хода, убедить коллектив, что новый танк может и должен быть только гусеничным, с противоснарядной броней, с мощной пушкой. Но еще труднее было главному конструктору преодолеть сопротивление противников тридцатьчетверки, недоброжелательность, неверие, скептицизм некоторых специалистов. Но благодаря активнейшей поддержке заводской партийной организации, которую в то время возглавлял Алексей Алексеевич Епишев, новый танк был создан и принят на вооружение Советской Армии.

В книге правдиво и достоверно изображены острые конфликты, из которых Кошкин вышел победителем, доведя Т-34 до серийного производства. Справедливы слова, завершающие главу о последних неделях жизни главного конструктора: «Еще девять месяцев оставалось до нападения фашистов на нашу страну, а Михаил Ильич Кошкин уже пал за ее свободу, за ее победу – пал первым солдатом Великой Отечественной войны».

В «Сотворении брони» под своими подлинными именами действует и ряд других персонажей. Таковы, в частности, преемник Михаила Ильича Кошкина по КБ талантливый конструктор Александр Александрович Морозов, ветеран завода Василий Фомич Захаров и зампотех танковой роты изобретатель Николай Федорович Цыганов. Не придумано автором ею солдатское КБ – я сам работал там в годы своей воинской службы; форма корпуса БТ-ИС (машина Цыганова) была принята в основу корпуса Т-34.

Разумеется, в литературном произведении нельзя было обойтись и без вымышленных, обобщенных персонажей. Прообразами некоторых из них являются конструкторы – соратники М. И. Кошкина.

Родина высоко оценила их заслуги. В апреле 1942 года М. И. Кошкину (посмертно), А. А. Морозову и Н. А. Кучеренко за разработку конструкции нового танка была присуждена Государственная премия. Через год за образцовое выполнение задания по массовому выпуску тридцатьчетверок директор завода Юрий Евгеньевич Максарев и главный конструктор Александр Александрович Морозов были удостоены звания Героя Социалистического Труда. Коллектив конструкторского бюро за создание Т-34 и дальнейшее улучшение его боевых качеств награжден орденом Ленина. Правительственными наградами неоднократно отмечался труд многих передовых рабочих, инженеров, техников, а также ведущих конструкторов М. И. Таршинова, Я. И. Барана, В. Г. Матюхина, Б. А. Черняка, А. А. Малоштааова, А. Я. Митника, В. Я. Курасова. А. И. Шпайхлера, Г. П, Фоменко и других.

Повесть «Сотворение брони» является, на мой взгляд, ощутимым вкладом в освещение нашей художественной литературой роли тыла, и особенно Урала, в победе над фашистской Германией.

П. ВАСИЛЬЕВ

конструктор, лауреат Государственной премии

часть первая

ТОВАРИЩ СЕРГО

ИСПЫТАНИЯ

1

Весенним днем тридцать третьего года два легковых автомобиля промчались череп контрольно-пропускной пункт подмосковного танкодрома, Дежурный предупредил по телефону все службы:

– Товарищ Ворошилов проследовал к полосе препятствий, товарищ Орджоникидзе – к северной роще.

Командир сводного батальона построил полтора десятка средних и тяжелых машин перед опушкой, к которой приближался, блестя на солнце черным лаком, открытый «паккард» Орджоникидзе.

Как только автомобиль остановился, раздалась команда: «Батальон, смирно!» – и комбат приблизился к Серго.

– Товарищ народный комиссар! Танкостроители и танкисты заканчивают тренировки и подготовку машин к параду войск на Красной площади. Старший испытатель боевой техники командир сводного батальона Жезлов!

Пожав руку комбату, Серго продолжал пристально в него вглядываться – очень уж знакомыми были кряжистая фигура, упрямый подбородок и брови-щетки над серым прищуром глаз.

– Как будто Петр Жезлов воскрес… Не родственник?

– Сын, товарищ нарком. Фрол Жезлов.

– Тот мальчишка, что упросил отца взять его в эскадрон? Тот, что обещал «рубать белых не хуже любого конника»?

«Ну и память!» – мысленно поразился Жезлов.

– Тот самый, товарищ нарком.

– То-то гляжу – вылитый батя! – И перед строем танкистов и рабочих обнял комбата, похлопал его по широченным плечам: – По доброй воле сменил коня на танк?

Жезлов помедлил с ответом. Хотелось рассказать наркому, как он попал в бронеотряд конармии Буденного и оседлал броневичок вместо скакуна, как окончил военное училище, а недавно – танковые курсы в Ленинграде. Но произнес лишь две фразы:

– Время заставило, товарищ нарком. После курсов надумал в испытатели пойти.

– Похвально. Ну показывай свое войско, Фрол Жезлов!

Серго и Жезлов обходили экипажи. Нарком был в полувоенной форме – фуражка с красноармейской звездочкой, защитный френч, заправленные в сапоги брюки галифе. Он по-командирски громко здоровался с танкистами и рабочими.

У бойцов Серго выяснял, как ведут себя средние и тяжелые танки на полосе препятствий и в дальних пробегах, случались ли непредвиденные остановки и по какой причине – из-за слабости ли мотора, несовершенства ходовой части или по неопытности водителей. Когда командир одной из машин вздумал ответить за смутившегося красноармейца, Серго остановил его:

– Боец сам скажет…

Жезлова поражало, как свободно ориентируется нарком в конструкции новых танков, какие тонкие замечания делает сборщикам и заводским испытателям – будто вместе с ними создавал эти машины, – как он радуется малейшей новинке.

Из– за крайнего в строю танка показался длинный, худой, одетый в синий рабочий комбинезон начальник КБ Ленинградского опытного завода Семен Гинзбург. Веснушчатое лицо выражало досаду -опоздал к появлению наркома.

– Где ты, Семен, прятался?

– В танке, товарищ Серго. Сказали, топливный насос сплоховал… Проверил – все в порядке.

– Гляди, если на Красной площади промашка выйдет – не пощажу!

Но то, как он это произнес, как положил руку на острое плечо конструктора, ясно показывало, что нарком не сомневался в Гинзбурге, что он не случайно доверил ему руководство центральным конструкторским бюро по танкам, а когда пустили опытный завод в Ленинграде, послал туда начальником КБ. Спроектированный ленинградцами одно-башенный, пушечный Т-26 стал подвижной лабораторией и одним из самых массовых танков Красной Армии. На шасси Т-26 были сделаны три образца самоходных артиллерийских установок. Но сейчас наркома интересовала главная новинка опытного завода.

– Когда будет готов проект? – спрашивал он Гинзбурга.

– В мае, товарищ Серго.

– Оптимальная толщина брони?

– Шестьдесят миллиметров.

Жезлов догадался: речь идет о проекте первого танка с противоснарядной броней. Но ответ конструктора показался ему фантастичным. «Оговорился, наверно. Мыслимо ли на среднем танке ставить такую, если лобовая броня тяжелого танка и та тридцать миллиметров?!»

Жезлов подумал, что мешает конструктору откровенно поговорить с наркомом, и нашел предлог отойти подальше.

– Ты что хотел мне сказать, Семен? – спросил Серго.

– Конструкторов не хватает. Нам трудно уже сейчас, что же будет дальше? Путиловскому и Южному заводам дают студентов – присылают на практику по тракторам, дизелям, паровозам. Они имеют возможность изучить молодежь, отобрать лучших для будущей работы в танковых КБ. А нам отказывают даже в практикантах. Вы, говорят, опытный танковый, а мы танкостроителей не готовим…

– Жаль, что я раньше не знал. – Серго подергал ус. – Когда практика студентов Ленинградского политехнического?

– С июня по август, товарищ нарком.

– В этом году получишь старшекурсников.

Серго посмотрел на синевато-серую дымку, скрывшую восточный сектор полигона, и попросил Гинзбурга провести всю группу средних и тяжелых танков на дальние трассы, туда, где находился Ворошилов.

– Спросит Климент Ефремович, где я, скажи: задержался с Жезловым. Скоро вас нагоним на командирском танке.

2

Колонна машин удалилась. К оставленному возле лесной опушки Т-28 подошли комбат и нарком. Жезлов в глубине души надеялся узнать у Серго подробности гибели отца. Однополчанин рассказал, как белые налетели на штаб, как отец бился бок о бок с Серго и прикрыл его своим телом от сабельного удара белогвардейского офицера. Фрол в это время валялся в госпитале – 15ыл ранен в разведке…

– Ну покажи, испытатель, каков мотор, какова машина.

«Нет, не время спрашивать».

Не успел Жезлов занять место за рычагами управления, как услышал позади возню и, обернувшись, увидел Серго, который спустился к нему через башенный люк и занял место стрелка.

– Заводи! Полные обороты давай!

– Не имею права! Запрещено посторонним…

– Это я посторонний?!

Жезлов растерялся. Вправе ли он применять к наркому и члену Реввоенсовета строгую инструкцию для испытателей танков? Но пока он думал, как поступать, Серго потребовал:

– Танкошлем давай – вот это будет по инструкции. Жезлов подал наркому шлем стрелка:

– Застегнитесь.

Включил стартер и, тронув танк с места, скосил глаз на Серго. Тот, немного привстав, подался к смотровой щели и, увидев, что танк параллельной ровной трассой обходит полосу препятствия, кольнул усом щеку Жезлова: – Не хитри! Поворачивай на эскарп!

Третий год Жезлов испытывал новинки советской броневой техники. Ему попадались на испытаниях и более удачные и менее удачные конструкции, и каждую нужно было по многу раз провести через препятствия, создавая предельное напряжение на все узлы машины. «Испытатель не наездник, – внушал Фролу его наставник. – Ищи малейшие конструктивные слабости. Мотай машину до тех пор, пока не вскроешь: вот они где, вот что менять необходимо». И Жезлов, берясь за рычаги, давал максимальные нагрузки мотору, рискуя часто и находящейся в его руках машиной, и собственной жизнью.

Но на испытаниях рядом с ним никого не было, А тут – нарком! И он требует брать эскарп…

Сколько Жезлов ни преодолевал это сложное препятствие, ни разу не бывало, чтобы его бросило в жар, как сейчас, в момент критического подъема машины. И когда эскарп остался позади, у него непроизвольно вырвалось:

– Все!

Лучше откусил бы язык. Жезлову показалось, что именно это слово и распалило Серго.

– Давай рычаги! – потребовал нарком. Но, увидев, что Жезлов упрямо сцепил губы и замотал головой, продолжал уже не так настойчиво, даже просительно: – Чего боишься? Я не раз машины водил. Мне интересно сравнить, какая легче управляема – эта или двадцатишестерка… Спроси моего шофера, он мне доверяет, а ты боишься.

Должно быть, желание испытать своими руками этот танк заставило Серго дипломатично умолчать о спорах с шофером. Все семь лет, что тот был с наркомом, он то уступал настойчивости Серго, то клятву себе давал больше в жизни не делать этого. Как только Орджоникидзе клал руки на баранку, так взрывался его южный темперамент, все обещания соблюдать осторожность мгновенно забывались, улетучивались, и автомобиль мчался вихрем. Если бы Жезлов хоть краешком уха слышал об этом или о том, что начальник полигона лишь однажды позволил наркому провести Т-26 несколько метров, да и то по ровному месту, разве уступил бы!

– Что, клятву тебе дать, что ли? Поведу осторожно, на позорной скорости…

И случилось то же самое, что не раз случалось в кабине автомобиля. Только сел на место Жезлова,. как мальчишеский азарт одолел, мотор лихорадочно стал набирать обороты, а Серго было все мало. Он громко засмеялся, должно быть, от ощущения власти над машиной, и уже не было силы, которая в эти минуты могла удержать его от рывка к препятствию. Жезлов пытался перехватить рычаг, остановить танк, да куда там – Серго спиной, боками отталкивал комбата.

3

В районе дальних танковых трасс возле кустарника, опоясывающего огромное поле, Гинзбург остановил машины, поднялся с биноклем на высокую спину Т-35, чтобы разобраться, где искать Ворошилова и начальника полигона.

Он увидел их на холме по другую сторону поля – Ворошилова впереди, а начальника чуть сбоку, в группе командиров. Все следили за двумя легкими танками, продвигающимися к противотанковому рву в центре ноля. Один такой танк никогда не сумел бы преодолеть трехметровый ров, а состыкованные друг с другом – нос к корме, – они легко взяли его, потом разомкнулись, сблизились и замерли борт к борту.

Экипажи вышли, из машин, построились в ожидании наркома. В это время и подоспел Гинзбург. Он смотрел, ощупывал каждый выступ, каждое звенышко немудреного, но неизвестного ему до этих минут механизма.

То была автоматическая сцепка. На каждой машине два приваренных к листовой броне кронштейна: на корме – с выступом-ловушкой, на носу – с отверстием. Механик-водитель задней машины сближался с передней след в след гусениц, и сцепка происходила автоматически. Разъединение производил со своего места водитель переднего танка.

Обогнув длинный ров, автомобиль наркома подъехал к экипажам. Ворошилов принял рапорт командира взвода, пожал руки танкистам и, заметив Гинзбурга, подошел к нему:

– Нравится, Семен Александрович?… Вот на что способны мои изобретатели!

Гинзбург не мог не признать, что замысел любопытен и механизм сам по себе удачен. Правда, он тут же подумал, что бой на таком вот ровном поле будет явлением редким, да и стыковаться под огнем врага ой как непросто. К тому же для преодоления танковых рвов можно применять менее сложные приспособления, а для эвакуации подбитых танков имеются тягачи. Может быть, правильней оснастить подобной автосцепкой именно тягачи? Но все это надо было еще продумать, и Гинзбург не стал пока подробно высказывать наркому свои соображения.

Услышав, что замысел любопытен, Ворошилов заулыбался и помахал рукой танкисту, только что подъехавшему с начальником полигона:

– Николай Федорович! Конструктор хочет с тобой познакомиться!

Плотный, бронзоволицый, лет двадцати шести, танкист с двумя кубиками в петлицах гимнастерки вскинул черную кудрявую голову и, беря под козырек, хотел отрапортовать по-уставному, но нарком уже представлял его Гинзбургу:

– Зампотех танковой роты Цыганов. Это он сделал автосцепку.

Ворошилов взял из рук адъютанта обтянутую красным плюшем коробочку, раскрыл ее и протянул Цыганову сверкнувшие на солнце золотые часы. На крышке их было выгравировано:

Лучшему изобретателю Красной Армии

Николаю Федоровичу Цыганову

от наркома обороны СССР К. Е. Ворошилова

Москва, май 1933.

– Почему я не вижу Серго? – спросил Ворошилов Гинзбурга, вручив подарок.

– Задержался с комбатом в его танке.

– В танке? – почему-то заволновался Ворошилов и, усадив Гинзбурга в свою машину, приказал шоферу ехать вдоль полосы препятствий к северной роще.

Они нагнали Т-28, когда Жезлов, наклонившись, вырвал наконец рычаги из рук Серго и остановил машину невдалеке от взятого только что эскарпа.

В люке водителя показалось разгоряченное лицо Орджоникидзе.

– Ты сам?! – догадался Ворошилов. – Вопреки указанию Политбюро!

– Так мне запретили автомобили водить, а тут танк… – Серго спрыгнул на землю. – Эта машина столбов не боится…

– Плохие шутки, Серго!… А вы что же, испытатель, не знаете, что полагается за нарушение инструкции? – грозно спросил Ворошилов.

В другое время тон наркома обороны, не предвещавший ничего доброго, встревожил бы Жезлова, но сейчас он испытывал чувство облегчения: «Серго невредим, он шутит, он доволен… Но я – я отвечать обязан».

А Серго, видно почуяв намерение Жезлова взвалить на себя чужую вину, метнул на него сердитый взгляд:

– Комбат ни при чем! Я его силой заставил отдать рычаги – не драться же ему с наркомом! А управляет он своим войском и водит танк классно. На твоем месте, Климент Ефремович, я наградил бы Жезлова… Конечно, после парада. Если и на параде будет так же уверенно действовать, как здесь.

И чтобы окончательно отвести опасность от комбата, поманил кивком Гинзбурга:

– Имею претензии к конструкторам.

– Слушаю, товарищ нарком! – Худощавая фигура Гинзбурга стала еще выше и прямей.

– Скажи-ка нам, Семен Александрович, какую силу затратить нужно, чтобы взять на себя рычаг управления на Т-28?

– Требуется сила, необходимая для подъема груза в сорок килограммов.

– Вон сколько! Я минут пятнадцать повертел рычагами – и весь мокрый. Каково же водителю?… Ему же ворочать их много часов каждый день! Не пора ли вам, уважаемые, на все гораздые, облегчить танкистам работу?

– Думаем над этим, товарищ, Серго.

– А энергичней думать можно?

НА КУММЕРСДОРФСКОМ ПОЛИГОНЕ

1

Он молча стоял перед портретом, но тот, кто смог бы озвучить в эти минуты его мысли, услышал бы своего рода рапорт. Рапорт сына отцу.

«…Вас можно поздравить, обер-лейтенант Фридрих Гудериан! Первого апреля тысяча девятьсот тридцать третьего года вашему старшему сыну Гейнцу присвоено звание полковника рейхсвера. Приказ подписан военным министром фон Бломбергом и высочайше утвержден президентом фельдмаршалом фон Гинденбургом.

Предстаю перед вами сегодня с не меньшим трепетом, чем двадцать пять лет назад, когда, окончив военное училище, прибыл двадцатилетним лейтенантом для прохождения службы к вам, отец, – командиру Ганноверского егерского батальона.

С детских лет вы рассказывали мне и Фрицу о наших предках, прусских помещиках и юристах, о нашем роде Гудерианов, верном оплоте трона. Вы, первый кадровый офицер в нашем роду, хотели видеть и сыновей своих военной опорой кайзера Вильгельма, солдатами лучшей нации мира. И я с чистой совестью отчитываюсь перед вами в день своего торжества. Ваш Гейнц принадлежит ныне к высшему кругу немецкого офицерства.

Как и вы, отец, я воспитываю своих сыновей, Гейнца Гюнтера и Курта, преданными богу, армии, знамени древних тевтонов.

Как и вы, отец, я делаю все, чтобы немецкая армия восходила к зениту славы.

С тех пор как вы покинули нас, наступили времена унижений. Многие не вытерпели. Я – выстоял. Вы, наверно, назвали бы себя счастливым, что не дожили до бегства кайзера Вильгельма в Голландию, до военного поражения фатерланда. Немецкая армия стала жалким осколком наших прежних вооруженных сил. Нам запретили иметь военно-морской флот, авиацию, танки. Мы были лишены возможности производить военные материалы, вести военные исследования, и, чтобы втайне обойти запреты, нам пришлось на чужой земле создать свои учебные центры.

Вы могли бы меня спросить, откуда у меня, пехотинца по образованию, познания в технике. Но в стране слепых и одноглазый – король. Я прослыл в генеральном штабе специалистом по моторизации войск, после того как познакомился в Швеции с последним образцом немецкого танка прошедшей войны и ряд лет прослужил в Баварском автомобильном батальоне – там было несколько неуклюжих бронемашин, разрешенных нам по Версальскому договору…

Да, чем только не занимался ваш Гейнц после войны!

В начале двадцатых годов подразделения, которыми я командовал, разгоняли забастовщиков в районах Хальдесхейма, Дессау и Биттерфельда. Я спрашивал себя: «Как вы, образец человека и солдата, поступили бы, оказавшись на моем месте?» И отвечал: «Обер-лейтенант Фридрих Гудериан приказывал бы своим егерям расстреливать смутьянов-бунтарей, как бешеных собак, точно так же, как приказываю я…»

Я вспомнил день незадолго до вашей кончины. Гнев сорвал вас с постели, когда вы услышали о депутате Либкнехте, голосовавшем в рейхстаге против военных кредитов. К концу войны Либкнехт сколотил из плебеев партию коммунистов. Эта партия на прошлогодних выборах в рейхстаг получила шесть миллионов голосов избирателей. Безликая чернь возомнила себя вершителями судеб страны. Революция охватила бы Германию, не явись вождь с железной рукой. Он бросил в тюрьмы изменников нации. Он ценит армию как избавительницу от грозящей беды. Его имя – Адольф Гитлер.

Несколько дней назад Гитлер пригласил генералов и старших офицеров генштаба в гарнизонную церковь Потсдама на открытие рейхстага, который принял спасительный для государства закон о чрезвычайных полномочиях правительству. Я сидел наверху, за пустым креслом императрицы, рядом с престарелым фельдмаршалом Макензеном. С этого почетнейшего места я мог слышать ораторов, любоваться старинными картинами на стенах и статуей Фридриха Великого. А сегодня мне выпала честь представить рейхсканцлеру мои моторизованные подразделения. Конец фанере, и жести! Ваш Гейпц смело возьмет свой Рубикон!…»

Гудериан еще раз вгляделся в портрет; ему показалось, что отец смотрит на него живым просветленным взглядом.

Гудериан повернулся и подошел к высокому зеркалу на противоположной стене.

Он нравился самому себе. Новая полковничья форма празднично сидела на подтянутой прямой фигуре. Широкое лицо выбрито до синевы. Голос сдержан и почтителен.

– Господин рейхсканцлер! Офицеры генерального штаба поручили мне поздравить вас, друга рейхсвера, с назначением главой правительства и поблагодарить за посещение Куммерсдорфа. За полвека лишь два канцлера удостоили Куммерсдорф такой чести: железный Бисмарк и вы, великий фюрер великой нации…

Тонкая нижняя губа пренебрежительно вытянулась при последних словах. Они прозвучали фальшиво, в них было что-то унижающее полковника генштаба, до недавнего времени не принимавшего всерьез ни Гитлера, ни его «Майн кампф». «Как ты можешь, Гейнц, ставить рядом мудрого Бисмарка и выскочку-ефрейтора?»

И все же стоило потренироваться перед зеркалом: желание Гитлера увидеть механизированные подразделения рейхсвера льстило Гудериану, открывало заманчивые перспективы.

Впервые он увидел и услышал Гитлера на автомобильной выставке в Берлине – это было через неделю после прихода нацистов к власти. «Произнося речь там, на выставке, Гитлер о рейхсвере не обмолвился. Но не он ли назначил фон Бломберга военным министром, а генерала Рейхенау – начальником канцелярир! министерства! Цвет генштаба. Они не станут прикрывать бездеятельность ссылками на Версальский договор. Они понимают значение бронетанковых войск и будут за тебя, Гейнц… А может быть, и Гитлер?… Не генералам – тебе поручил рейхсканцлер представить ему танки и бронеавтомобили!»

2

До каждой травинки знакомый Куммерсдорфский полигон под Берлином в тот весенний солнечный полдень показался Гудериану мрачным. По обочинам шоссе, ведущего к плацу торжественных маршей, выстроились штурмовики. У каждого поворота они бесцеремонно останавливали «Мерседес», наглыми глазами смотрели на полковника, проверяя его пропуск. Гудериан отвечал им молчаливым презрением.

Возле главной трибуны уже находились генерал-полковник фон Бломберг, генерал-майор фон Рейхенау и Беккер – начальник управления вооружения рейхсвера. Оказаться среди высшего армейского командования было лестно, но опасение, что кто-нибудь из генералов вдруг захочет докладывать Гитлеру вместо него, беспокоило и сковывало Гудериана.

Вскоре показались машины с почетным эскортом. Плац взревел тысячами глоток. Среди вышедших навстречу Гитперу и Герингу был фон Бломберг. Он представил рейхсканцлеру приглашенных генералов и офицеров. На Гудериана Гитлер кинул сверлящий, оценивающий взгляд, протянул руку с вывернутой кверху липкой ладонью, мигом отнял ее и под крики «хайль!» взбежал на трибуну. За ним, пыхтя, поднялся Геринг, следом – три генерала, Гудериан и охрана.

Скованность Гудериана несколько уменьшилась, когда фон Бломберг кивнул ему, и полковник дал условный знак. В ту же минуту телефонист передал приказ Гудериана командиру сводной колонны, застывшей на опушке леса, и боевые машины отозвались шумом моторов.

К трибуне подходил мотоциклетный взвод, следом – взвод танкеток. Замыкали колонну легкие и тяжелые бронемашины.

Гудериан, стоявший позади рейхсканцлера, следил и за машинами, и за жилистой шеей Гитлера. Ему казалось: фюрер багровеет, возмущенный малочисленностью и слабостью машин, особенно танкеток, пригодных только для учебных целей. «Гитлер не знает, с каким трудом мы закупили у англичан эти маломощные танкетки. Он думал, наверно, что я покажу пригодные к бою танки, а увидел карликов…»

Между тем танковый взвод поравнялся с трибуной. Машины шли четким строем, как будто были связаны друг с другом. И должно быть, красота равнения и стремительность покорили Гитлера. Он повернулся к военным:

– Вот это мне и нужно! Я вами доволен, полковник Гудериан!

Забыв на минуту, что в присутствии высшего командования нельзя проявлять избыток рвения ни перед кем – даже рейхсканцлером, – Гудериан вытянулся и произнес почти те самые слова, которые два часа назад, у зеркала, показались ему фальшивыми:.

– Наш Куммерсдорф, repp фюрер, посетил Бисмарк.

Никто из последующих канцлеров не был здесь, не интересовался новым вооружением. Только вы, единственный из рейхсканцлеров нынешнего века, удостоили Куммерсдорф подобной чести…

– Бисмарк?! – переспросил Гитлер.

– Он оставил запись о посещении.

Беккер вспыхнул, как от удара хлыста. Видел же Гуде-риан в его руках книгу почетных посетителей, обязан был догадаться, что он, Беккер, сам вручит ее Гитлеру в удобный момент и скажет о Бисмарке…

– Герр фюрер! – Беккер сделал шаг вперед, раскрыл книгу на странице с записью Бисмарка. – Железный канцлер словно предвидел, что придет еще один достойнейший и встанет рядом…

Почерк Бисмарка, его подпись! Гитлер читал и наслаждался мыслью, что это символ, признание неба. Он выбросил вверх сжатый кулак:

– Отто Бисмарк железом и кровью объединил Германию. Я кровью и железом подниму ее к недосягаемым вершинам.

И, позируя перед фотографом, нацелившим на него аппарат, написал изломанным, нервным почерком:

Германия будет иметь лучшие в тире танки.

Адольф Гитлер

Спускался он с трибуны на полшага впереди Германа Геринга. Гудериан следовал за ними в надежде, что рейхсканцлер еще раз обратится к нему, и тогда он, Гудериан, попросит разрешения доложить свой план организации вермахта. Но Гитлер не оборачивался.

– Вы, Герман, отвечаете передо мной за господство немецкой авиации в воздушном пространстве, всего мира. – Он возвысил голос, вероятно, для того, чтобы приближенные услышали. – Я отвечаю перед историей и рейхом за танки, за господство на земле, за великое будущее арийской расы!

РОТ ФРОНТ, УРАЛМАШ!

1

С тридцатого года цех-первенец давал стальные конструкции монтажникам магнитогорских домен. С тридцать второго работали два литейных и кузнечно-прессовый. Набирал силы механосборочный корпус, а официальный пуск завода все откладывался.

У строителей, которые выкорчевывали пни, рыли котлованы, возводили корпуса и, обучившись новым профессиям, только что встали к станкам, молотам и вагранкам, это вызывало недоумение. А кадровые рабочие, прибывшие с других заводов, нередко возмущались: такой великан возвели, а его, выходит, не признают… Не излишне ли придирчив секретарь Уралобкома Кабаков? Чуть ли не каждый день недоделки на участках высматривает…

Не удержался начальник строительства – позвонил наркому. Но в последнюю минуту не хватило мужества заговорить о пуске, и он стал жаловаться на срывы поставок оборудования.

– Разберусь. Оборудование получишь. Что еще?

– Все, товарищ нарком, у меня все… – Начальник строительства так и не осмелился сказать о главном.

– А я думал, приставать будешь, чтоб прислал правительственную комиссию.

– Пора бы, товарищ нарком!

– А что ты комиссии покажешь?

– Заготовительные цеха, механосборочный корпус, конечно, – воспрянул духом строитель.

– Советую сперва показать жаровни.

– Как-кие ж-жа-ровни?…

– Те самые, что все еще греют рабочих механического вместо отопительных батарей! Великолепный цех, триста импортных станков – и допотопные жаровни… Скажу, чтобы поместили на тебя карикатуру в газете. Стыдно?… А за импортное оборудование, которое ржавеет у тебя на складах, не. стыдно?,,

В полночь Серго вызвал по телефону прямой связи директора завода. Поздоровавшись и выслушав, как работали цехи за прошедшие сутки; Серго спросил, не пришло ли время объявить, что Уралмаш не фикция.

Вопрос смутил директора, он не ответил.

– Я не случайно спрашиваю… Один английский журнал высмеял нас с тобой. Пронюхал, что за год твой коксовый грохот не то чтоб грохотать – пищать не научился. И вывод сделал: если русские не могут собрать простейший аппарат для домны, значит, большевистский план производства тяжелого машинного оборудования окончательно провалился… Ясно тебе? О-кон-ча-тель-но!

«К чему он клонит? Мало ли ядовитых строк появляется в буржуазной печати?» – думал директор, не понимая, зачем нарком говорит об этом, если сам поддержал перед ЦК и правительством ходатайство уральцев об отсрочке пуска.

– Есть же решение, товарищ Серго! Коллектив все делает, чтобы новый срок не был сорван. Первый грохот не получился – второй идет лучше. К пуску завода соберем его и пушку Брозиуса, она уже обставляет грохот.

– Аи да комсомолята славные! – весело забился в трубке голос Серго. – Что я тебе говорил: не бойся, доверяй молодым! А скиповая лебедка как?

– Есть надежда и на лебедку…

2

История с коксовым грохотом Гризли и пушкой Брозиуса могла бы вызвать безобидную усмешку, если б не обнажила с такой неумолимостью неумение уралмашевцев…