Текст книги "Сотворение брони"

Автор книги: Яков Резник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Пока двигались по ровному, без подъемов и спусков, отрезку пути, обе машины показывали одинаково высокую скорость. Но только шоссе пошло на незначительный подъем, как обнаружилась слабость Т-Ш.

Тридцатьчетверка будто не ощутила ни подъема, ни плотного и скользкого льда. Пятисотсильный дизельный мотор, полуметровой ширины мелкозвенчатые гусеничные ленты перенесли танк через холм без напряжения, плавно, с прежней скоростью и без сбоя. А Т-Ш опозорился у самого подъема. Едва задрал немного лоб, как узкие гусеницы потеряли сцепление с грунтом, а бензиновый мотор, менее мощный, чем дизель, оказался не в силах сдержать танк – он стал сползать.

– Споткнулся на первой кочке, бедолага!

– Осрамился немец… – неслись справа и слева голоса тех, кто с близкого расстояния наблюдал, как Т-Ш не сумел и со второй, и с третьей попытки одолеть пустяковый подъем.

Управлял им Игорь Мальгин; Морозов, поручив ему вождение, попросил, если удастся, обставить тридцатьчетверку хотя бы в пути на танкодром или на полосе препятствий.

Испытатель, сидевший за рычагами Т-34, – постарше и годами, и опытом – рванул со старта первым. Игорь отстал. В пути до злосчастного холма ему удалось уменьшить разрыв до нескольких метров, и он надеялся обойти соперника на хорошо знакомом подъеме. И вдруг на плевой горке, Т-Ш оскандалился. Сидевший сбоку от Игоря Морозов по надрывному гулу мотора, скрипу соскальзывающих узких гусениц отчетливо представил себе причину и следствие. И думал он в эти минуты не о том, что надо бы вызывать Вирозуба с умчавшейся вперед тридцатьчетверкой, чтобы втащила Т-Ш на холм, а о немецких конструкторах… Не, так уж сложно сделать гусеницу шире – значит, немцы считают это лишним. Прошли же чуть ли не церемониальным маршем на таких узких гусеницах Люксембург, Бельгию, Францию. По отличным дорогам шли, в солнечный май и июнь. Надеются, наверно, Гитлер и его генштаб, что и дальше оправдается их магистральная тактика, марши по асфальту, зачем же менять гусеницы и ставить посильнее двигатели, если и эти ведут к победам…

– Сан Саныч! На буксир тебя беру! – ворвался веселый голосина Вирозуба через раскрытый люк.

Обнаружив, что Т-Ш отстал, он приказал водителю повернуть на выручку.

Несколько дней на заводском танкодроме и полигоне продолжалось единоборство, со всей объективностью оценивались две машины.

Иной раз – это случалось на улучшенных дорогах – Игорю удавалось превзойти на Т-Ш и его максимальную скорость, и максимальную скорость тридцатьчетверки – пятьдесят пять километров в час. На легких препятствиях, благодаря меньшему весу, результаты Т-Ш оказались однажды предпочтительнее. А в остальном превосходство тридцатьчетверки было безусловным.

Снайперы– артиллеристы обстреливали оба танка с одинаковых дистанций, одними и теми же снарядами. В броне тридцатьчетверки находили лишь вмятины да росчерки -следы рикошетов. Броня T-III пробивалась насквозь и откалывалась блинами. Полностью подтвердились на полигоне результаты химических анализов заводской лаборатории – немецкая броня представляла собой хрупкую высокоуглеродистую сталь с ничтожным количеством легирующих элементов. Крупповская сталь оказалась хуже советской.

Морозов впервые применил на этих сравнительных испытаниях стрельбу танка по танку. Снаряды, выпущенные 76-миллиметровой пушкой, пробивали и корпусную, и башенную броню Т-Ш с полутора и двух тысяч метров. Снаряды немецкой 37-миллиметровой пушки сумели поразить только отдельные участки бортовой брони тридцатьчетверки, да и то с расстояния не более пятисот метров. В этом не было ничего удивительного. Сказывались различное качество брони и ее толщина: у Т-34 лобовая – 45, бортовая – 40 – 45 миллиметров, у Т-Ш – 30 миллиметров.

Подсчитав пробоины и следы от снарядов, Вирозуб вскочил на корпус Т-Ш и, стуча кулаком по башне, отчеканил:

– Полизэш, вонюча твоя душа, на радянську зэмлю, вкатэмо такий пороховой заряд, що пэчинка у самого Гитлера лопнз!

Превосходство Т-34 над Т-Ш, особенно советской танковой пушки, было настолько внушительным, что по меньшей мере странными выглядели вновь возникшие сомнения у некоторых специалистов: нужен ли армии Т-34? Высказывались предположения, что средние Т-Ш и T-IV уже не являются новинками немецкой бронетанковой техники, что Гитлер разрешил продать Советскому Союзу Т-Ш, желая скрыть начатое в Германии производство новых, более мощных танков и пушек.

Сомнения, догадки сами по себе не представляли бы опасности, если б не превратились в убежденность, едва не приведшую к непоправимой беде.

СЕРЬЕЗНЫЕ ИСПЫТАНИЯ

За несколько месяцев до Великой Отечественной войны Наркомату вооружения (и мне, как его руководителю) пришлось пережить серьезные испытания. В начале 1941 года начальник ГАУ Г. И. Кулик сообщил нам, что, по данным разведки, немецкая армия проводит в ускоренном темпе перевооружение своих бронетанковых войск танками с броней увеличенной толщины и повышенного качества и вся наша артиллерия калибра 45 – 76 мм окажется против них неэффективной. К тому яге немецкие танки-де будут иметь пушки калибра более 100 мм. В связи с этим возникал вопрос о прекращении производства пушек калибра 45 – 76 мм всех вариантов. Освобождающиеся производственные мощности предлагалось загрузить производством пушек калибра 107 мм, в первую очередь в танковом варианте.

Г. И. Кулик отличался экспансивностью и легко поддавался всевозможным слухам, поэтому его очередному прожекту мы не придали особого значения. Однако через несколько дней Кулик предложил мне выехать с ним на артиллерийский завод, чтобы на месте с конструктором В. Г. Грабиным и с руководством завода обсудить возможности быстрого конструирования новой танковой 107-мм пушки и организации ее производства вместо 76-мм.

От участия в поездке я отказался, мотивировав это тем, что не имею указаний от Н. А. Вознесенского (Николай Алексеевич, как председатель хозяйственного совета оборонной промышленности, шефствовал над Наркоматом вооружения). На мой вопрос по телефону он ответил, что ему ничего об этом не известно, но я получил разрешение предоставить на заводе Г. И. Кулику все нужные документальные материалы и дать объяснения по вопросам, которыми он заинтересуется. Такое распоряжение директору завода А. С. Еляну мною было дано, но одновременно указывалось, чтобы никаких обязательств без согласования с наркоматом он не брал.

Через несколько дней после упомянутого разговора меня вызвал И. В. Сталин. Я застал его одного. Ответив на приветствие, он показал мне какие-то листки, без сомнения, это были куликовские записки.

– Вы читали записку товарища Кулика? Что скажете по поводу его предложения? Мы хотим вооружить танки 107-мм пушкой.

Я ответил, что содержание записки мне неизвестно, и Сталин в нескольких словах ознакомил меня с ней. Затем спросил:

– Какие у вас имеются возражения? Товарищ Кулик говорил, что вы не согласны с ним.

Я объяснил позицию Наркомата вооружения. Нам было известно, что большая часть немецких танков в минувшем 1940 году была вооружена пушками калибра 37 – 50 мм и меньшее количество танков – 75-мм пушками. Калибры танковых и противотанковых орудий, как правило, соответствуют броневой защите танков. Поэтому можно считать, что наша 45– и 76-мм танковая и противотанковая артиллерия будет достаточно сильной. Сомнительно, чтобы за короткий промежуток (в течение года) немцы могли обеспечить такой большой скачок в усилении танковой техники, о котором говорилось в записке. Если же возникает необходимость увеличить бронепробивающпе возможности нашей артиллерии среднего калибра, то следует в первую очередь поднять начальную скорость у 76-мм пушек. Переход на больший калибр надо начинать не со 107-мм пушки. Более целесообразно было бы взять готовую качающуюся часть 85-мм зенитки с большой начальной скоростью; она состоит на вооружении и изготовляется в крупных сериях.

…Сталин распорядился создать комиссию с участием Кулика, Ванникова, Горемыкина (тогда нарком боеприпасов) и разобраться с этим вопросом. В процессе подготовки к работе комиссии в Наркомате вооружения были собраны директора и конструкторы соответствующих артиллерийских заводов. Еще раз подробно и всесторонне разобрали все «за» и «против» и пришли к заключению, что рассматриваемое предложение было не только нецелесообразным, но для того времени и опасным.

Комиссия ничего не решила, но вскоре меня вызвал Сталин и показал подписанное им постановление ЦК и СНК в духе предложений Кулика. Я пытался возражать, но Сталин меня остановил и заявил, что мои возражения ему известны и что нами руководит нежелание перестраиваться на новое изделие, продиктованное ведомственными интересами в ущерб общегосударственным.

Так, незадолго до нападения фашистской Германии было решено прекратить производство самых нужных для борьбы с танками противника орудий. С первых дней войны мы убедились, какая непростительная ошибка была допущена. Фашистские армии наступали с самой разнообразной и далеко не первоклассной танковой техникой, включай трофейные французские танки «Рено» и даже устаревшие немецкие танки T-I и Т-П. Сведения, которыми располагал Кулик и на основании которых было принято ошибочное решение прекратить производство отличных пушек, оказались несостоятельными.

Отступая, наши войска ощущали недостаток этих пушек и боеприпасов к ним. Чтобы выправить положение, ГКО принял решение форсировать восстановление производства 45– и 76-мм пушек на заводах, где ранее они изготовлялись, а также выдать заказы на эти пушки ряду военных и гражданских заводов.

ВАННИКОВ В.,

трижды Герой Социалистического Труда, бывший нарком вооружения СССР.

Кузница победы. М.: Политиздат, 1974, с. 144 – 147,

ЗА НЕМАНОМ

1

Лекция для партийного актива была назначена на восемь вечера, а уже в половине восьмого партер клубного зала был переполнен. Опоздавшие – им оставалась галерка – кружили по фойе, старались как бы ненароком приблизиться к раскрытому окну, возле которого рядом с Василием Фомичом Захаровым стояла маленькая седая женщина с орденом Ленина на строгом, с закрытым воротом, бежевом платье.

Игорь Мальгин, поднявшийся в фойе с Каменецким, увидев седую женщину, спросил, кто она.

– Лектор из ЦК, Верой Тимофеевной зовут.

И рассказал, что Вера Тимофеевна работала когда-то на заводе, вместе с Захаровым в революцию пошла и что разъединила их гражданская война.

– Должно быть, долгие годы не виделись. Целый день вместе – не наговорятся.

…Седая женщина подошла к стоявшему на сцене столику с цветами, не взглянув на приготовленную для нее трибуну и не замечая, казалось, аплодисментов, которыми встретил ее зал. Окунула белую голову в белую сирень, выпрямилась, отодвинула от столика единственный стул, положила руки с тонкими длинными пальцами на его спинку и негромким, но всем ясно слышным голосом сказала:

– Дорогие друзья! Коммунисты родного мне завода! Центральный Комитет партии прислал меня к вам побеседовать о сложной международной обстановке.

Она заговорила о двуличной политике правящих кругов Англии и Франции, о провокационных нарушениях Германией договора с Советским Союзом.

– Пятого апреля мы заключили пакт о дружбе и ненападении с новым правительством Югославии, пришедшим на смену прогитлеровскому режиму. А на рассвете следующего дня Германия и Италия вторглись в пределы Югославии и Греции…

Через две недели в финском порту Турку пришвартовались четыре немецких транспорта. С них сошли двенадцать тысяч солдат, из трюмов выгрузили танки, пушки, и все это войско проследовало в район, который находится вблизи наших границ. Правительство Финляндии поспешно опубликовало в иностранной печати опровержение: немецкие войска, мол, высадились согласно давней договоренности о пропуске небольшой части вермахта в Норвегию и направились на север. Наши газеты не напечатали это ложное опровержение белофиннов.

Слегка наклонив стул вперед, она продолжала уже громче:

– Большевики никогда не поддавались на провокации, но мы и от реальной опасности не отворачивались и не отворачиваемся.

Я считаю своей обязанностью сообщить коммунистам оборонного завода: в последние дни участились нарушения наших границ самолетами Геринга. Отмечена переброска железнодорожным и автомобильным транспортом значительных контингентов войск вермахта непосредственно к границам Белоруссии, Украины, Прибалтийских советских республик…

Теперь в ее голосе слышались горечь и гнев. Но она не стала утверждать, что война с Германией на пороге, лишь подводила присутствующих к мысли, что надо быть готовыми ко всему.

– Меня сегодня знакомили с цехами, с людьми, с замечательными боевыми машинами. Вы, рабочие, мастера, конструкторы, создали прекраснейший танк для Красной Армии. К сожалению, за короткое время трудно перевооружить танковые войска этими машинами. Их еще мало в армии. Я прощу вас, родные мои: больше тридцатьчетверок шлите в армию, к границам нашим! Не задерживайте готовые машины у себя ни на день, ни на час!

С этим же «Прошу вас, родные…» обращалась она к людям и в цехах. Не созывались ни собрания, ни митинги. Шла с рабочими и работницами на смену, была на сборочных и сдаточных участках, на погрузке машин и везде ненавязчиво, попросту беседуя о том, что творится в мире, подводила к одному: что может и обязан сделать завод сверх утвержденной программы.

И люди ее поняли. Решили закончить полугодовой план производства тридцатьчетверок к 24 июня, а в первой декаде в счет месячного плана отправить эшелон танков в Западный особый военный округ.

Сопровождающим эшелон назначили Игоря Мальгина.

– Почему не отказался, разве ты один на заводе? – упрекнула Галя.

Он долго объяснял, что его легче заменить на заводе, чем другого человека из цеха или отдела, но проговорился нечаянно, что надеется встретить там, у границы, Фрола Жезлова – командира своего и боевого побратима.

– Чует мое сердце, ты сам напросился, – вздохнула Галя. – Как в Испанию…,

2

Эшелон с танками двигался с максимальной для товарного состава скоростью, не останавливаясь ни на одной большой станции. Над каждой платформой – туго натянутый брезент, попробуй угадай, что везут… В единственном пассажирском вагоне Игорю выделили отдельное купе, и почти всю дорогу он простоял у окна.

Его радовали чистые всходы колхозных хлебов, новые дома под железом и черепицей, усыпанные наливающимися плодами деревья, люди, прерывающие на минуту работу на шлях, чтобы проводить глазами эшелон, но все увиденное воспринималось теперь с нарастающей тревогой, что заронила в душу седая большевичка.

Принеманский край, меньше года назад освобожденный Красной Армией, встретил лоскутами единоличных полей, худосочными деревнями с высокими шапками соломенных, потемневших от времени крыш. А на фоне этой бедности возникали, словно вырванные из другой жизни, чопорные приграничные города с богатыми церквами и костелами, добротными каменными особняками и бульварами.

Когда эшелон миновал мост через Неман, оставил позади сонливый Гродно с напыщенным древним замком, пошли леса, густые и, казалось, запущенные, будто нога человека давно там не ступала.

На одной станции эшелон надолго застрял. Игорь пошел узнать, когда тронется состав, и увидел группу подъезжающих машин. Из передней машины вышел генерал Павлов.

– Мальгинио, сынок! – забасил генерал, узнав Игоря, и обнял его.

Они не виделись больше года.

Вскоре после того как в Кремле состоялся правительственный смотр тридцатьчетверок, Павлова назначили командующим Западным особым военным округом. И сейчас Игоря поразила происшедшая в генерале перемена.

Глаза были воспаленными, заметней стала сетка морщин, чувствовалось, что этот человек хронически недосыпает. «Тяготит огромная власть над сотнями тысяч людей, ответственность непомерная? – думал Игорь. – Наверное, куда охотней генерал Пабло опять протискивал бы могучее свое тело в узкий танковый люк и вел в атаку на врага русских парней, подобных тем, с испанскими именами…»

– Скажи, Мальгин, – спросил Павлов, – когда танкостроители перестанут кормить устаревшими машинами приграничные округа? Когда будут Т-34 и KB?

– До конца года наш завод обязался давать по сто семьдесят – сто восемьдесят машин в месяц, разве этого мало, товарищ генерал?

– Для одного завода, может быть, и отлично, но в масштабах Красной Армии – все равно что водой из детского ведерка напоить слона.

Павлов понизил голос:

– Вот слушай и считай… – Он хотел сказать, что весной начали формировать двадцать новых механизированных корпусов, что для полного их укомплектования требуется больше одиннадцати тысяч Т-34 и не менее пяти тысяч КВ. Но говорить об этом было нельзя, и генерал заключил обтекаемо: – В какие же сроки новые формирующиеся корпуса получат танки, если тридцатьчетверки выпускает один твой завод, a KB – только Кировский? Ох уж эти корпуса!…

Веские причины заставляли Павлова нервничать.

В последние месяцы его пребывания на посту начальника автобронетанкового управления Наркомата обороны Павлова обвиняли в задержке формирования новых корпусов – обвиняли прежде всего те, кто, не зная как следует мощности танковой промышленности, объективных возможностей производства новейшей техники, форсировал организацию этих крупных соединений. И получилось, что несколько механизированных корпусов в приграничных округах, по существу, оставались в начальной стадии комплектования, не обладая полным количеством танков старых типов и имея всего десятую долю необходимых тридцатьчетверок и КВ.

– Что же ты мне скажешь, Мальгин?

В самом деле, чего он молчит?… Павлов сейчас далек от заводов, может не знать, что на Сталинградском тракторном пущен специальный цех тридцатьчетверок.

– СТЗ выпустил по нашим чертежам опытную партию. Я был на испытаниях – хорошие машины,

– Опытные, пробные… Нам серийные, да побольше, чтобы не мельчиться, не распределять каждой сиротке по грошу, а иметь возможность кинуть такой вот эшелон в один полк, вместо того чтобы давать дюжине полков но три машины. Их не хватит даже для обучения механиков-водителей, да и некому пока толком обучать – инструкторов бы таких, как ты!

– Задержусь у вас недели на две, если завод разрешит, – сказал Мальгин.

– Замечательно! Сегодня телеграмма будет у твоего директора. Но к сожалению, ты за две недели не успеешь побывать и в половине полков,

– Прикажите в одном полку собрать поочередно три группы водителей из разных частей, тогда успею пройти короткую программу со всеми.

3

С прибытием эшелона танков к Жезлову его полк стал первым и единственным, полностью заменившим Т-26 и БТ на тридцатьчетверки, не только в механизированном корпусе, в который он входил, но и во всем Западном особом военном округе.

К тому же все механики-водители полка получили возможность пройти школу вождения «профессора танкового искусства Мальгина», как уважительно и шутливо представил Жезлов гостя своим подчиненным.

Полк дислоцировался в шести километрах от границы, и вершины дубов-исполинов, под огромными кронами которых стояли танки, могли видеть своих лесных собратьев по другую сторону пограничной реки.

Взберутся танкисты Жезлова с дозорными пограничниками на ближние к реке деревья и невооруженным глазом видят нищие польские деревни, клочки посевов, похожие на лоскутные одеяла, гитлеровцев на мотоциклах, угоняющих людей и деревенский скот. Куда, зачем?.,

В июне деревни, ближние к западному берегу, замерли – ни людей, ни скота, ни петушиного крика, ни собачьего лая. Змеиная тишина.

– Неспроста это, – сказал Жезлов Игорю.

Они приехали на заставу ночью и с пограничниками вышли на опушку дубравы, упершейся в реку.

Там, на западе, слышался отдаленный басовый гул. Это могли быть танки или гусеничные артиллерийские тягачи. Приглушенный лесами и расстоянием, воровато ползущий через границу гул наполнил Игоря предчувствием накатывающейся грозы.

– Напоминает Гвадалахару, – проговорил он. И признался: – Запутался я, Фрол Петрович. Читаю в сообщении ТАСС, что Германия нв намерена нападать на нас, а вижу самолеты с крестами, слышу гул, не иначе как танковый…

Жезлов промолчал. Сообщение ТАСС от 14 июня казалось ему дипломатическим зондажем, проверкой ближайших намерений фашистской Германии. Жезлов предполагал, что Берлин пе оставит без ответа такое заявление Москвы, но Берлин молчал уже несколько дней, и это не могло не насторожить командиров частей приграничного округа. К сожалению, насторожились не все. Иные поняли сообщение ТАСС буквально, не уловив за ним тревоги…

Как раз в те дни Жезлов сообщил начальнику штаба дивизии, что механики-водители первой группы не явились из полков для обучения, и просил воздействовать на командиров. «К чему спешка, товарищ полковник? – заметил молодой начальник штаба. – Занятия сверх программы, могут и обождать…» И получилось, что Мальгин сумел провести краткий курс вождения Т-34 только с танкистами Жезлова.

ПЕРВЫЙ БОЙ ТРИДЦАТЬЧЕТВЕРОК

1

Самая продолжительная по светлому времени суббота оказалась на редкость счастливой для Власа Никитича Мальгина. В пролете сборочного цеха, где он третий год работал старшим мастером, завершились испытания небывалого по мощности пресса в двенадцать тысяч тонн.

Давно ли заказчики во весь голое и на всю страну благодарили Уралмаш за восьмисоттоиный пресс Уралвагонзаводу, тысячный – судоверфи, трехтысячный – заводу «Каучук». А тут принят с оценкой «отлично» пресс-богатырь для производства специальной фанеры, необходимой и гражданскому, и военному самолетостроению, – как не гордиться сборщикам и их старшему мастеру Мальгину!

– В приподнятом настроении шагал домой Влас Никитич, не ведая, что ждет его в этот день еще одна радость. Едва успел он дотронуться до кнопки звонка, как дверь распахнулась и Дарья Дмитриевна торжествующе помахала перед мужем только что полученным письмом:

– Игорек прислал!

Скинув рабочие ботинки под вешалку и забыв надеть шлепанцы, Влас Никитич побежал в одних носках в комнату.

Такого подробного письма от племянника не бывало за все годы после его ухода в армию. Вначале коротко, но часто писал: «Служба идет хорошо». Потом пропал. Если бы Галя не сообщила, что он в правительственной командировке и оттуда писать не может, Влас Никитич и Дарья Дмитриевна, наверно, уже оплакивали бы Игоря. Через два года – радость в почтовом конверте: жив, возвратился из неизвестности, работает на заводе испытателем. Какой завод, что испытывает – туман: видать, засекреченный.

И после не больно баловал весточками. Открытки к праздникам присылал – и на том спасибо.

А тут шесть листов. Пишет, что они с Галей собираются в июле в Днепродзержинск, где живут ее мать, бабушка, братья, и Галя, зная, что Влас Никитич и Дарья Дмитриевна заменили Игорю отца и мать, приглашает их – а если возможно, и детей, и внуков их – приехать и познакомиться с ее семьей: «Примут, приветят, как самых дорогих людей»..

А в розовом конверте, что в большом упрятался, – подарок бесценный – фотография. Он – ни дать ни взять Илья Муромец. Она– тонкая, хрупкая, как статуэтка.

– Раскрасавица! – не нарадуется Дарья Дмитриевна. – И так хорошо смотрит на Игоречка. Любит, конечно, любит, да и как такого красного молодца не любить… Поедем, Влас? Отпуск как раз у тебя. И за ребят похлопочешь, чтоб вместе всем дали.

– А как же Оленьку?…

Двух сыновей, двух дочерей вырастили Влас Никитич и Дарья Дмитриевна. Все работящие, послушные, ласковые. Соберутся дети и внуки у стариков – вместе с ними четырнадцать, – запляшут, запоют – далеко слыхать. И соседи дурного слова не скажут, лишь уважительно произнесут фамилию: «Маль-ги-ны». И старшую дочь, Надюшу, продолжают, как в девичестве, звать– по отцу, а вот к младшей, Ольге, совсем недавно вышедшей замуж, накрепко пристала фамилия Федорова. Как же, Анатолий – знаменитость с комсомольской юности, а сейчас – начальник сборочного цеха, неудобно девичьей фамилией жену его называть.

Не прошло и часа, как сыновья, дочери и старший зять, технолог Декабрей, явились к родителям на семейный совет: что ответить Игорю?

Гудела квартира. Прикидывали, на кого оставить самых маленьких.

– На меня, конечно! – настаивала Ольга, забравшаяся на диван и руками прикрывшая свой, на седьмом месяце беременности, живот.

К Ольге подсел Декабрев:

– Нет, Оленька. Лучше мне остаться, к моим двум еще четырех – справлюсь, моя мать днем за детьми присмотрит, я – вечером.

– Да справимся без тебя, не бойся. Поезжай! Это как раз по пути в Ялту! Пора тебе подлечить легкие.

Хотя и вытянулся немного за восемь лет Декабрев да из слесаря сделался технологом механического цеха, дипломированным инженером, в семье и среди заводских друзей его все еще называли Васей-маленьким, как в тридцать третьем, когда он с Толей Федоровым собирал первую на Уралмаше машину ~ пушку Брозиуса.

А вот он и сам, Толя Федоров, ныне Анатолий Иванович, начальник сборки. Присел на стул, послушал семейный спор и голос подал:

– Чего спорить, если с отпусками еще нет ясности! В понедельник выясним, кого могут отпустить в июле, – тогда и решать будем.

– Так оно, – кивнул Влас Никитич, – Но между собой-то зараныне надо наметиться. А послезавтра уточним.

– Давайте-ка, спорщики, к столу. – Дарья Дмитриевна внесла из кухни самовар.

Они пили чай, шутили, смеялись, а до первого боя оставалась всего одна рабочая смена…

2

В блиндаже Жезлова радист непрерывно и безуспешно вызывал штаб дивизии. В аппарате завывало, посвистывало, булькало. Временами в мешанину звуков врывалась высокомерная, четкая, как барабанный бой, немецкая речь. Было десять утра – шел седьмой час войны. Радист дергался от. бессилия изгнать ненавистную речь и повторял охрипшим голосом свои позывные: «Орел»… Я – «Кукушка». Как меня слышите? Прием…»

Восстановить телефонную связь с дивизией оказалось невозможным: диверсанты ночью свалили столбы навесной линии и добрались до кабельной. Танк, направленный на поиски штаба дивизии, наткнулся на уходящих на восток жителей: городок, где находился штаб, на рассвете занял авиадесант немцев. На обратном пути экипаж подобрал в лесу раненого лейтенанта из соседнего полка, тоже лишенного связи с дивизией. Лейтенант на мотоцикле добирался к Жезлову за помощью – его полк немцы застали врасплох.

Жезлову не нужно было спрашивать лейтенанта, почему так произошло. Он знал: там, в соседнем полку, как раз в последние дни затеяли текущий ремонт семнадцати БТ и Т-26. Пока дежурные подняли командиров по боевой тревоге, пока те под бомбежкой бежали четыре километра из местечка, где они жили, лесом к своим подразделениям, к полку уже подходили немецкие танки.

Здесь, на участке Жезлова, немцы тоже попытались на рассвете сунуться, но сразу же отошли, наткнувшись на прочную оборону: Жезлов после первой же сброшенной бомбы поднял тревогу и вывел танки на боевые позиции. Хорошо, что командиры никуда в последнее время не отлучались, жили тут же, в лесу, рядом с экипажами. А устаревшие, изношенные машины – они были и у Жезлова до прибытия эшелона тридцатьчетверок – ремонтировались еще зимой по строгому графику очередности, и все они, не говоря уже о новеньких Т-34, находились в боевой готовности номер один, с боевыми снарядами в нишах корпусов.

Время шло, и надо было что-то предпринимать. Отсутствие связи с командованием в течение почти семи часов давало право Жезлову принять самостоятельное решение. Но какое? С минуты на минуту можно было ждать новой немецкой атаки. А там, в нескольких километрах к югу, истекал кровью окруженный полк…

– Вызовите командира второй роты! – приказал Жезлов адъютанту.

Тот выбежал из блиндажа.

– Разрешите со второй, товарищ полковник! – попросил Игорь. – Механиком-водителем…

– Послал бы тебя, но телеграмма! Телеграмма… Игорь даже забыл о ней.

В субботу днем нарочный из штаба дивизии доставил в полк копию телеграммы директора Южного завода на имя командующего округом Павлова и приказ генерала обеспечить вылет Мальгина с гродненского аэродрома не позднее 22 июня. «Что за спешка? Не заболела ли Галя?…» – беспокоился Игорь, не находя другой причины для срочного вызова.

До захода солнца Игорь находился с механиками на танкодроме. Распрощался с ними, когда ответил на все вопросы, дал последние советы. Оставалось утром надеть гражданский костюм вместо военного обмундирования, которое ему выдали в полку, и – на аэродром. Фрол Петрович хотел проводить его до Гродно – выходной день обещал быть не очень загруженным у полковника.

И вот он – «выходной»…

– Не откажите, товарищ полковник! Я же военнообязанный, старшина запаса.

– Драться приспичило, мало тебе Испании! Сообрази: от того, сколько твой завод будет давать тридцатьчетверок, сейчас зависит слишком многое.

– Без одного испытателя завод не уменьшит выпуска танков. Там есть кому заменить меня.

Жезлов не мог не выполнить приказания командующего, но и расставаться с Игорем не хотел. И тот это чувствовал.

– Отпустите, товарищ полковник, на одно это задание, до вечера. Как я посмотрю в глаза людям на заводе, если не испытаю тридцатьчетверку в бою?!

При этих словах вошел адъютант. Доложил, что командир роты только что ранен в разведке. И Жезлов неожиданно для себя согласился послать Игоря на боевое задание.

3

Если бы Т-Ш, обрушившиеся на рассвете на соседний полк, вели огонь из 37-миллиметровых пушек, какими танк был вооружен в походе на Польшу и Францию, обороняющимся было бы легче. Но танковые дивизии группы Гудериана раньше других в вермахте получили машину с 50-миллиметровой пушкой, превосходящей сорокапятку советских БТ-7 и Т-20. И броня Т-Ш была вдвое толще, чем на этих легких танках. На открытой местности БТ мог бы превзойти немецкую машину своей скоростью и маневренностью. Но как проявишь эти качества в густом лесу?…

И все– таки лес оставался другом обороняющихся. На двадцатитонных Т-Ш, тем более на транспортерах, гитлеровцы не решались свернуть с захваченного танкодрома и просек в чащу, боялись застрять, подорваться на минах, попасть под гранаты красноармейцев. Потеряв почти все танки, окруженные противником, бойцы не теряли веры, что продержатся до прибытия помощи.

Однако положение становилось критическим. Снаряды Т-Ш и немецких противотанковых пушек прошивали насквозь тонкую противопульную броню последних БТ и Т-26, пламя охватывало машины, перекидывалось на кустарники. Гитлеровцев устраивал лесной пожар – им приказали пленных не брать. Вырвется охваченная пламенем «бетушка» или Т-26 – снарядами их, выскочит экипаж – поливают из пулеметов. А тропки лесные перекрыли автоматчики – везде смерть, выбирай, какую хочешь…