Текст книги "Сотворение брони"

Автор книги: Яков Резник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Предложение американца многих удивило. Недавно фирма отказалась проектировать стопятидесятитонные печи, а теперь ее старший консультант сам напрашивается на содружество, чтобы создать вдвое большую по мощности. Начальник мартеновского цеха вполголоса внушал соседу, что фирма тут ни при чем, Харингтону еще попадет за своеволие. Сосед качал головой: «Возможно, но все равно лестно: знаменитый Харингтон!»

– А ты что тут скажешь, Алексей? – обратился Серго к Горнову.

– Скажу, что триста тонн законно могу варить на своей печке. Другой мне не надобно. Два-три года ждать – какой резон?

– «Могу…» Один, что ли?

– И другие. Я не так выразился.

За улыбкой вежливости Харингтон скрывал обиду. Он ожидал: Серго ухватится за его предложение, в крайнем случае посоветуется с директором, с ведущими специалистами, а тот затеял разговор по сложнейшей технической проблеме с рабочим и как будто соглашается с ним.

– Допускаю, хороший сталевар и триста даст, – проговорил Серго. – Но печь… Без реконструкции?

– Кое-что сделать надо: нарастить пороги, углубить ванну, желоба раздвоить. Ну и вторые ковши поставить.

– Сам придумал?

– С Владимиром Сергеевичем мозговали, – показал Алексей на сменного инженера.

Серго потер от удовольствия руки, подошел к Харингтону:

– Мне кажется, сталевар толково рассудил: зачем трехсоттонные печи проектировать, если на этих можно давать столько же?… Что вы скажете, мистер Харингтон?

Американец развел руками: мол, что я могу сказать, когда вы приняли решение… Серго не дал ему отмолчаться.

– Ваша идея совместного проектирования мне нравится, мистер Харингтон. Может быть, тонн на четыреста попробуем, а?

– Надо много думать. Сложнейшая проблема, – уклонился от ответа американец.

– Конечно, конечно…

Обещание американца поразмыслить устраивало Серго – можно было через какое-то время возобновить разговор. Он улыбнулся Харингтону, закинул за спину руку, зашагал к сменному инженеру:

– Пожалуй, неплохо создать группу реконструкции, Владимир Сергеевич. Возьмитесь! А ты что надумал, товарищ директор?

Выступили директор, сменный инженер и секретарь парткома. Главный инженер буркнул, что о тяжеловесных плавках и реконструкции он напишет в докладной на имя наркома. Это удручило Серго. Он подошел к окну, распахнул створки. Кабинет наполнился неторопливо-властным гулом завода. Голос наркома прорывал этот слитный гул:

– Меня беспокоит позиция главного инженера – Аврутин и Горнов на мартене, как и лучшие доменщики, прокатчики, приближают нас к будущему. К нему нельзя двигаться с неверием в рабочий класс, оглядываясь назад, как это делает опытный и уважаемый главный инженер. Если уж оглядываться, то не затем ли, чтобы увидеть, какие мы вчера были младенцы? А ведь думали, что большие деятели…

Серго улавливал и увлеченность большинства слушателей, и холодок равнодушия на некоторых лицах.

– Я вас прошу, товарищи руководители, не заставляйте ни меня, ни себя краснеть перед страной. Сумеете сделать массовым начинания Горновых – и вы достигнете на заводе поразительных успехов. К вам приедут за опытом и немцы, и американцы.

Харингтон принял это за шутку. И чтобы ни у кого не оставалось сомнения, что это шутка, осклабился и произнес самоуверенно:

– Питсбург был и останется Меккой металлургов, мистер Орджоникидзе. К нам в Питсбург приезжали и будут приезжать поклоняться американскому гению.

Сравнение понравилось Серго.

– Мекка металлургов, говорите? Образно, весьма образно вы назвали свой Питсбург, мистер Харингтон. Вам, конечно, нелегко будет согласиться, но Мекка металлургов скоро будет здесь, на этом заводе!

ПО ВОЛЕ КРУППА

– Non progredi, est fegredi… – неожиданно для аудитории вклинил в свою речь Гудериан и, не будучи уверенным, помнят ли слушатели латынь, повторил по-немецки: – Не идти вперед – значит идти назад.

Поговоркой древних римлян он хотел оживить внимание аудитории, равнодушно, как казалось ему, воспринявшей экскурс в историю возникновения и развития бронетанковой техники. Может быть, сама комната без единого острого угла: овальные стены и потолок, овальные столики, полумягкие кресла, вертящиеся от малейшего движения тела; может быть, и хозяин этого дачного особняка – веселый, круглый, резвый директор крупповских заводов Мюллер – как-то не располагали к сухому тону и скучным выкладкам, какими начал не то доклад, не то информационное сообщение полковник Гудериан. Почувствовав это, он поздновато, но все же сумел скорректировать себя.

Уместно вставленная латынь и то, что за ней последовало: не отягощенные лишними выкладками описания танковых клиньев, обходов, окружений, которые, по мнению Гудериана, сумеют решить и судьбы отдельных сражений, и судьбы целых войн, лаконичное изложение плана создания нового вермахта – плана, для осуществления которого нужны танки, танки и еще раз танки, – все это уже было подано ярко, броско и послужило хорошим трамплином к главному разговору, ради которого и собрались участники секретного совещания.

– Уважаемые господа! Фюрер лично следит за каждым шагом немецкого танкостроения. И его исторические слова, начертанные в Куммерсдорфе: «Германия будет иметь лучшие в мире танки!», должны стать нашим девизом! Однако, как это ни прискорбно, господа, среди моих коллег-военных, которые, казалось, обязаны быть ревностными исполнителями воли фюрера, имеются рутинеры.

И Гудериан рассказал, как артиллерийское управление рейхсвера упорно противится планам установки на танках пушек калибра свыше тридцати семи миллиметров,

– Пока производство новых артиллерийских систем ограничено Версальским договором – надеюсь и верю, что он доживает последние дни, – нам приходится мириться с такой маломощной пушкой. И все же мне удалось договориться с господином Мюллером, и конструкторы фирмы проектируют на будущий танк рейхсвера башню большего диаметра, чем нужно для пушки калибра тридцать семь. Впрочем, обсудим сначала то, что есть на сегодняшний день.

Мюллер поднялся, подошел к широкой нише, откинул портьеру. В нише стоял стенд с чертежами, а на высокой подставке – макет прошедшего заводские испытания легкого пулеметного крупповского танка T-I.

– Прошу поближе, коллеги!

Раньше других у чертежей оказались двое с Аугсбург-Нюрнбергского машиностроительного завода. За ними – представители фирм «Даймлер-Бенц», «Хеншель» и директор заводов концерна «Рейнметалл».

Пока гости осматривали чертежи и макет нового крупповского танка, Мюллер сообщал его данные:

– Броня семь – тринадцать миллиметров, вооружение – два пулемета, скорость – сорок километров, вес – пять тонн, экипаж – два человека.

Внимательнее других смотрели чертежи и слушали объяснения Мюллера два баварца – владелец Аугобург-Нюрнбергского машиностроительного завода и руководитель его секретного танкового КБ. Никто из присутствующих еще не знал, что на Аугсбург-Нюрнбергском заводе приступили к проектированию танка с легкой пушкой двадцатого калибра, броней пятнадцать миллиметров и скоростью сорок пять километров в час. Проектирование находилось в начальной стадии, и завод, боясь конкуренции более мощных фирм, прятал свой секрет.

Мюллер между тем отвечал на многочисленные вопросы. Присутствующих интересовало, какие узлы и детали хотелось бы Круппу получить от их фирм, в какие сроки и в каком количестве. Здесь, у ниши, а затем опять за столиками шел уже практический разговор дельцов о ценах, прибылях, о том, много ли машин закажет рейхсвер в ближайшие год-два. Последнее уже относилось к Гудериану, а он, окончательно решив про себя, что T-I по бронированию и вооружению слишком слаб, чтоб надолго на него ориентироваться, не стал называть цифр. Сказал лишь, что цель, которую ставит перед собой генеральный штаб, – сравняться по количеству танков с хорошо вооруженными армиями передовых танкостроительных держав.

– Мы пойдем в недалеком будущем на объединение бронетанковых сил в крупные соединения – дивизии. Заказов будет достаточно, мы загрузим не только нынешние производственные мощности, но и новые танковые заводы, которые – фюрер и генеральный штаб на это надеются – будут построены в кратчайшие сроки!

Гудериан заметил, как загорелись глаза у промышленников: такое услышать в кризисное время! Они забыли о марочном вине на столиках – что-то записывали в блокнотах, что-то подсчитывали, – и этот момент Гудериан счел подходящим, чтобы высказать недовольство качеством танковой брони.

– К сожалению, я не успел уточнить, какой завод прислал на артиллерийский полигон образцы стальных плит для испытаний. Мы их вчера подвергли обстрелу бронебойными пулями из пулеметов. Дистанции были обычными, а плиты легко пробивались.

Все посмотрели на Мюллера и директора «Рейнметалла» – только на их заводах производили в последнее время броню для танков. Мюллер оставался улыбчиво спокойным, а директор «Рейнметалла» побелел, сказал, что его заводы не прокатывали и не отсылали никому подобных плит, и он просит не смешивать его фирму с магдебургским «Грузонверке».

«Грузонверке» принадлежал Круппам, и в другой обстановке Мюллер дал бы достойную отповедь конкурентам, но роль радушного хозяина вынудила его признаться, что плиты на полигон были действительно направлены с «Грузонверке» по ошибке, из забракованной контролерами партии, что виновные наказаны и подобное не повторится.

Чтобы не возвращаться к разговору о плитах, Мюллер сообщил, что модель T-I проходит на предприятиях Круппа под названием «сельскохозяйственный тягач ЛаС» и именно так будет фигурировать во всех документах фирм, которые согласились участвовать в кооперации. Тут он увидел входящего в комнату высокого господина и, облегченно вздохнув, поспешил представить его присутствующим:

– Мы пригласили на совещание уважаемого Фердинанда Порше, почетного доктора технических наук, отца «фольксвагена» и спортивных автомобилей мирового класса, конструктора экстрамоторов различных систем. Мы приветствуем вас, высокочтимый доктор Порше! – Несколько хлопков Мюллера были подхвачены участниками совещания. – Мы просим вас помочь представленным здесь фирмам решить сложную дилемму: какие двигатели проектировать и направить в серийное производство для танков вермахта – бензиновые или дизельные.

Порше выслушал эти фразы стоя. Первым, коротким, кивком поблагодарил всех за радушие, вторым, глубоким, сопровождаемым движением рук к груди, приветствовал своих давнишних коллег по фирме «Даймлер».

Во время первой мировой войны Порше стал генеральным директором и главным конструктором фирмы «Даймлер-Моторен», которой верой и правдой служил до этого более двух десятилетий. Он занимался изысканиями и проектированием военной техники, значение которой отмечалось многочисленными наградами держав Тройственного союза. До Гудериана доходили слухи, что Порше увлекался в те годы идеями конструирования вертолета и танка, но поражение Германии помешало ему разработать новую боевую технику.

Перше снова, как и до войны, стал конструировать спортивные автомобили, лично участвовать в гонках и в пятьдесят лет на своей «Серебряной стреле» достиг скорости почти в полтысячи километров в час. Увидев сейчас высокого, хищ-ноносого, точно его «Серебряная стрела», Порше, Гудериан подумал: «Вот такого бы в танкостроение!»

– Девиз конструктора танка, по-моему, тот же, что у конструктора гоночной машины: легкость, обеспечивающая рекордные скорости, – начал Порше и длинной паузой как бы пригласил слушателей насладиться его девизом. – Конечно, танку не придется участвовать, как моему «даймлер-бенцу», в состязаниях с целью превзойти абсолютный рекорд скорости. Ему не потребуется мой двенадцатицилиндровый двигатель с кратковременной мощностью до трех тысяч тридцати лошадиных сил, какой я устанавливаю на «даймлер-бенце». Но двигатель должен быть легким, обеспечивая современному пятитонному танку скорость до восьмидесяти километров в час, и он останется, конечно, бензиновым.

– А дизель? – не удержался от реплики Гудериан.

– Я преклоняюсь, герр полковник, перед великим Рудольфом Дизелем. – Порше будто ждал такого вопроса и заранее подготовил ответ: – Но малых дизельных двигателей, которые соответствовали бы габаритам танков и могли бы при компактности развивать такие мощности, нет и – доверьтесь моему опыту – быть не может. Об этом вам скажут и конструкторы уважаемого Крупна, ставящие дизели на речные суда и огромные тягачи. Этой технике скорости танков противопоказаны, потому там и устанавливаются двигатели на тяжелом топливе.

По поведению промышленников Гудериан чувствовал, кто солидарен с Порше, а кто сомневается в безупречности его доводов. Директор фирмы «Машиностроительные заводы «Аугсбург-Нюрнберг» явно хотел что-то возразить, но Мюллер, словно не замечая его, давал слово сторонникам Порше из «Даймлер-Бенц» и «Хеншель». Причина была Гудериану в общем ясна: патрону Мюллера, Густаву Круппу, невыгодна ломка производства, тем более он строит самолето-сборочный завод и комбинат синтетического бензина… Доказывать Мюллеру, а значит, и Круппу, что у дизелей более прочная конструкция, приспособленность к самым различным видам горючего и меньшая опасность воспламенения, судя по всему, бесполезно, думал Гудериан. Попросить подумать о танкистах, которым будет угрожать гибель от пожаров в машинах с бензиновым двигателем? Но они, разумеется, тут же возразят, что главная защита экипажей – скорость, быстрота маневра, которую и обеспечат бензиновые двигатели. У них отлично налажено производство таких двигателей, моторостроительные заводы ждут огромные государственные заказы, зачем же Мюллеру и Круппу тратить время, энергию и деньги на дело, никем не испытанное?!

Но кто– то из промышленников хотел же заняться танковым дизелем, иначе вопрос не вынесли бы на обсуждение. Так почему же они молчат? О чем перешептываются вот эти из «Аугсбург-Нюрнберг»? Опасаются идти против воли Круппа или не хотят раскрывать своих секретов, чтобы не перехватили? Воля Крупна, как плита чугунная, давит здесь на всех -на сторонников его и противников. Это, конечно, они, Мюллер и Крупп, пригласили Фердинанда Порше, уверенные, что конструктор бензиновых моторов будет их отстаивать с той же беспощадной решимостью, с какой на крутых гоночных поворотах прижимает к скалам соперников. Значит, никто… А ты, Гейнц, почему не вступаешь в спор, ты же не зависишь от Крупна?…

Не зависишь? Но Крупп пойдет к Гитлеру, и фюрер конечно же поддержит его, а не полковника Гудериана. Если он еще останется после этого полковником…

И Порше фюрер тоже покровительствует. Вся пресса в фотографиях, в статьях возводит Порше в национального героя: «Вот он, автор лучшего в мире, самого дешевого в мире народного автомобиля! Каждый немецкий рабочий станет владельцем четырехместного «фольксвагена». Нет, не спорить с Порше, не становиться в позу противника Крупна, а вместе с ними развивать танковое могущество рейха – вот твоя дорога, Гейнц. Пусть пока будет бензиновый мотор. Пройдет несколько лет, и танкостроение, вероятнее всего, так или иначе повернется к дизелю. Он, Гудериан, хочет верить в это.

НОЧЬ У НАРКОМА

1

– Кошкин?! Попался, брат… Отвечай за измену Волге-матушке! – перекрыл ровный гул голосов бас директора Нижегородского автозавода.

Кто только не пришел в этот день в приемную наркома! Тут были представлены металлургия, тяжелое машиностроение, автомобильные, тракторные, паровозные, вагонные заводы. Были здесь и не знакомые большинству собравшихся работники танкостроения. Они стояли особняком возле приоткрытой двери наркомовского кабинета, дожидаясь, как и все, прихода Серго из Центрального Комитета партии. Нарком назначил совещание на шесть часов вечера, но что-то его задерживало.

Долгое ожидание отразилось на людях по-разному. Те, кто бывал здесь часто, обрадовались возможности обменяться новостями, предъявить счета неаккуратным смежникам за срывы поставок металла, оборудования. Вспыхивали и гасли споры, слышались перебранка, смех. Танкостроителям, приглашенным сюда впервые, вольности в приемной наркома казались странными. И уж вовсе развязной – выходка волжанина, который бесцеремонно ворвался в их узкий круг и чуть ли не силой увлек конструктора в коридор, а оттуда в пустую комнату напротив приемной.

Второй год пошел, а директор автозавода все еще не оставлял мысли заполучить Кошкина, который отличился у него на студенческой практике.

– Ума не приложу, Михаил Ильич, как ты мог променять наш гигант, и на что? На келью монастыря! – гудел директор, подойдя к подоконнику. – Жалко тебя, честное слово. У нас был бы на виду, а там такого хваткого мужика никто за воротами завода не знает да и через две пятилетки знать не будет.

– Келья монастыря?… – засмеялся Кошкин. – Пусть. Не всем яге при жизни памятники ставить – слишком дорого обошлось бы государству.

– Не смейся. Я знаю, сколько шипов рассыпано на дороге конструкторов твоего профиля, поэтому запомни: случится что – двери моего КБ перед тобой открыты.

– Спасибо за предложение, непременно воспользуюсь им, если танкостроители выгонят за бездарность. Но пока не выгонят, менять свой профиль не стану.

Кошкин посмотрел в окно на площадь Ногина. К ней рядами круто спускались высокие деревья. Их поредевшие кроны пронизывались светом многооконного здания Центрального Комитета, где огни не гасли от сумерек до утренней зари – там и сейчас шло заседание, на котором задержался нарком.

– Вы не знаете, зачем нас вызвали? – спросил Кошкин.

– Понятия не имею, – пожал плечами директор. – Да вообще странно, зачем наркому такая разношерстная упряжка? Что у меня или у работников паровозостроительных или вагонных заводов общего с вами, засекреченными? Вы же своих тайн не раскроете?

– Не о тайнах, видно, пойдет речь. Директор обернулся к окну:

– От ЦК отошел «кадиллак», – наверно, Серго.

Они вернулись в приемную, но там уже никого не было – помощник наркома разрешил ждать Серго в его кабинете.

Кабинет выглядел строго и просто. Во всю стену справа от входа – две карты: заводы, электростанции, шахты, нефтяные промыслы, возведенные за первую пятилетку, и новостройки тяжелой промышленности, намеченные к пуску в ближайшие годы. Полумягкие стулья вдоль стен. Столы буквой «Т». Посередине длинного, покрытого синим сукном, – модель самолета. На письменном – фигура Маркса каслинского литья, на маленьком столике – макет однобашенного танка, глядящего дульным срезом в верхний переплет окна.

Танкостроители столпились у столика с серебристо-стальной моделью, каждому хотелось верить, что модель эта отражает поиски его коллектива и поэтому попала в кабинет наркома.

Каждый из четырех представленных здесь заводов считал себя, имея на то немалые основания, пионером советского танкостроения. Ижорский еще в двадцатом году прокатал броневые листы для пятнадцати танков, собранных на Красном Сормове. Опытный завод выпустил несколько образцов боевых машин и разрабатывал сейчас проект первого в мире танка с противоснарядной броней, известного среди специалистов по заводскому номеру «сто одиннадцать». «Красный путиловец» и Южный завод тоже начали заниматься танкостроением в первой пятилетке. К концу ее пу-тиловцы запустили в массовое производство средний танк, а Южный начал серию легких колесно-гусеничных ВТ – самых быстроходных машин Красной Армии.

Танкостроители, окружив макет, полушутливо подзадоривали, подзуживали друг друга, пока не распахнулась дверь и с порога не раздался громкий голос:

– Что не поделили, друзья, пышки или шишки?

2

Вместе с Серго пришли Тухачевский, академик Бардин и начальник Главспецстали Тевосян.

Серго пригласил участников совещания занять места.

– Завтра, товарищи, меня в Москве не будет. Потерпим одну ночь?

– Можно и две.

– Мы привыкли…

– Привычка не из лучших, но что поделаешь, если судьба у нас такая – спать человеческую норму большевикам

пока нельзя.

Серго встал. И все почувствовали, что разговор предстоит серьезнейший.

– Центральный Комитет одобрил предложения наркоматов обороны и тяжелой промышленности о коренном перевооружении Красной Армии. Вы знаете, наша партия всегда занималась укреплением военного могущества Советского государства, но только сейчас оборонная промышленность, опираясь на новые гиганты металлургии и машиностроения, может и должна дать армии лучшую боевую технику в мире.

Серго не стал говорить, как часто возвращались к проблеме перевооружения ЦК и Политбюро, как скрупулезно изучались и взвешивались различные подходы, предложения, какие разногласия выявились при обсуждении одной из самых сложных частей программы – о танкостроении.

В тридцать третьем году, когда Политбюро заслушало доклад Орджоникидзе и Тухачевского, их взгляды по этому вопросу существенно отличались друг от друга.

Тухачевский считал: только новые, полностью занятые производством танков заводы сумеют обеспечить выпуск боевой техники в масштабах, необходимых для формирования танковых дивизий, корпусов и армий. Их формирование, а значит, и строительство заводов, которые должны составить отдельную, самостоятельную отрасль промышленности, следует осуществить в кратчайшие сроки – в два-три года.

Серго доказывал, что если начинать немедленно воздвигать большие танковые заводы, то придется перекраивать бюджеты конца второй пятилетки и распылять средства, выделенные на строительство главных объектов третьей пятилетки. Это неизбежно отодвинет завершение Урало-Кузнецкого комбината, других металлургических и машиностроительных заводов, без которых немыслимы ни подъем народного хозяйства, ни осуществление программы перевооружения Красной Армии. «Если согласимся с вашими предложениями по танкам, Михаил Николаевич, – убеждал Серго, – новые заводы окажутся без оборудования, а с началом эксплуатации не получат ни одного броневого листа, потому что его неоткуда будет получать; старые танковые предприятия и те останутся на голодном пайке…»

Предложения Серго (к ним еще до окончательного решения присоединился Тухачевский) представляли собой четкий план действий.

Южный, опытный заводы и с ними давно специализированные цехи «Красного путиловца», Ижорского и Приазовского металлургического, имеющие станы для прокатки броневого танкового листа, значительно увеличивают проектирование и производство танков всех видов, получая для этого максимально возможные средства от государства и помощь подключаемых к танкостроению заводов – машиностроительных и металлургических.

Эти предприятия, не снижая, а увеличивая выпуск гражданской продукции, переводят на военное производство отдельные участки, затем цехи, изыскивая для их расширения резервы площадей, оборудования и рабочей силы, чтобы в случае войны немедленно обеспечить массовое производство боевой техники, освоенной в мирные дни.

Ночное совещание, которое вел сейчас Серго, он рассматривал как начало работы – очень трудной, незнакомой для большинства собравшихся здесь людей, И надо было их воодушевить, укрепить в них веру в свои силы, в огромные возможности их коллективов.

Нарком говорил о резервах, скрытых внутри производства и внутри самих людей.

– Я верю, ваши коллективы сумеют подпереть своим пролетарским плечом наших славных танкостроителей и вместе с ними выполнить решение партии и правительства. В позапрошлом году, когда на Дальнем Востоке стало тревожно, Политбюро обсуждало неотложные меры защиты страны. Достаточного количества танков и самолетов армия тогда не имела, надо было как можно скорее расширить их производство. И что же? Мы развили такую бурную деятельность, что за полгода – это не хвастовство, товарищи! – всего за полгода мы сумели обеспечить нашу армию и самолетами, и танками. На Красную площадь в прошлогодний Первомай вышли две группы средних и тяжелых танков и во много раз больше БТ – самых быстроходных танков в мире – и Т-26 улучшенной конструкции. А кто помог коллективу Южного завода освоить новую серию БТ? Тракторостроители Украины помогли. Нелегко было им вытащить собственную программу, но они и тракторы к сроку дали, и соседей-танкостроителей выручили. Верно, товарищ Брускин? – призвал он в свидетели директора Харьковского тракторного.

– Правильно, товарищ нарком, а как же иначе?! – поднялся со своего места молодой, с пышной шевелюрой, Брускин.

– А я тебя и директора Южного порой так нещадно ругал, что впору теперь прощения у обоих просить, что и совершаю принародно.

Наступила пауза. Серго нагнулся к сидевшему вправо от него Тухачевскому, что-то спросил у него и, выпрямившись, объявил:

– Перед тем как мы, работники наркомата, будем держать совет, какую долю внести в техническую реконструкцию нашей армии и как это лучше сделать, предлагаю заслушать доклад Михаила Николаевича Тухачевского. Кому, как не заместителю наркома обороны и начальнику вооружения Красной Армии, рассказать о делах военных, о международной обстановке… Пожалуйста, Михаил Николаевич!

Тухачевский медленно поднялся и начал с главного:

– Международная реакция замышляет против нас большую войну. Война эта потребует от Красной Армии одновременной, вполне самостоятельной обороны на обоих фронтах, отстоящих друг от друга на десять тысяч километров. Мы столкнемся с коалицией империалистических государств, с миллионными армиями, вооруженными по последнему слову техники. И прежде всего с врагом номер один – с фашистской Германией. Вопреки Версальскому договору она восстанавливает рейхсвер – не для обороны, а для нападения. Германия готовит сильную армию вторжения, состоящую из мощных воздушных, десантных и быстроподвижных войск, главным образом механизированных и бронетанковых сил.

Главное доказательство подготовки войны Германией – ее военно-промышленный комплекс, набирающий силу с каждым месяцем и днем.

Концерн Крупна начал в этом году строить два танковых завода, новый авиационный завод и комбинат синтетического бензина в Ван-Эйкеле. В одном артиллерийском КБ концерна в Эссене работают две тысячи конструкторов – созданные ими орудия большой мощности испытываются на полигоне в Меппене. Создано большое танковое КБ на «Крупп-Грузоне» в Магдебурге. На других предприятиях концерна развернуто серийное производство легких танков, тяжелых орудий для армии и флота, снарядов.

Тесно связанная с концерном Крупна фирма «Рейнметалл» в Дюссельдорфе приступила к изготовлению 75-миллиметровых орудий…

С первых фраз доклада Тухачевский овладел вниманием аудитории. И голос его, и могучая фигура, безукоризненная выправка, округлое волевое лицо с большими спокойными глазами – все словно подчеркивало грозную неотвратимость грядущей схватки.

И все же, слушая Тухачевского, Кошкин усомнился: действительно ли так велика опасность нападения Германии? Захват Гитлером власти осложнил, конечно, отношения, но ведь немецкий рабочий класс не побежден, он борется и будет бороться за пролетарскую революцию. Об этом говорят выборы в рейхстаг. Гитлер замуровал в тюрьмы Тельмана и почти всех деятелей компартии, и все же за нее, поставленную вне закона, ушедшую в подполье, голосовали пять миллионов немцев. Многие участники совещания работают с инженерами и рабочими немецких фирм – с ними монтируют блюминги, станки, с их помощью осваивают сложные машины. Большинство немцев работают честно, среди них немало настоящих друзей, которые выходят с советскими рабочими на субботники и праздничные демонстрации, вздымают в рот-фронтовском приветствии кулак, поют революционные песни Ганса Эйслера. Этот пролетариат не встанет на колени перед Гитлером!

А Тухачевский уже перешел к вопросам военной теории, обрисовал роль танков при глубоких наступательных операциях. И Кошкин зримо представил, как тысячи бронированных машин столкнулись на поле битвы, как наши танки, прорвав оборону, устремились в тыл противника, и вместе с танками – самоходные орудия… С воздуха танковые армии поддерживаются и прикрываются сотнями самолетов, среди них будут и такие, что поднимут многотонные бронированные машины, высадят десанты в тылу противника. И пехота на бронетранспортерах устремится вслед за танками, закрепляя их успех.

Захваченный нарисованной докладчиком картиной, Кошкин думал о том, как много сейчас зависит от танкостроителей, от практического воплощения конструкторских замыслов. Нужно скорее запустить в производство и испытать экспериментальные образцы сто одиннадцатого и мощной самоходки, а главное, они должны быть несравненно лучше тех, которые имеются у противника или могут появиться у него завтра.

Серго облокотился на край стола, втиснул подбородок в ладонь и, откинув седеющую голову, смотрел на Михаила Николаевича. Может быть, сдержанность Тухачевского могла кому-нибудь показаться холодноватой. Но Серго давно открыл в этой сдержанности энергию – ровную, упругую, неистощимую.

– В индустрии социализма заложены гигантские возможности, – заключил Тухачевский. – Наша промышленность может и должна обеспечить Красную Армию современными боевыми машинами. От вас, дорогие товарищи, зависит, как быстро наши планы превратятся в реальность.

3

Во время перерыва в курительной комнате делились впечатлениями.

– А ты, отец заводов, что скажешь? – спрашивал насмешливый голос откуда-то из дымовой завесы.

– Доказательства и выводы, конечно, неоспоримые, – отвечал озабоченный директор Уралмаша. – Но трудно представить, что мы можем еще сделать сверх ковочных прессов, листопрокатных станов, дробилок и кранов. Только проектируем, а план уже на несколько лет вперед. Уже не говорю об освоенной продукции – пушке Брозиуса и…,

Насмешливый голос перебил:

– Судили мы твою пушку.

– То есть как?

– А вот так…

С шутками-прибаутками, но не отступая от истины, магнитогорец поведал о старом мастере, который в штыки встретил пневматическую пушку для заделки доменной летки после выпуска чугуна. Старик кричал: «Выдумки! Вовек не закроем летку!» И приказал горновым кидать глину в огненное горло лопатами, как сто лет кидали.

– Четыре дня заседал общественный суд: одна смена – у домен, две – на суде. Все чин чином, с защитником, обвинителем. И приговор был по всей форме: «Именем Союза Советских Социалистических Республик считать уралмашевскую пушку невиновной!»

В курилке грянул хохот.

– Уломали упрямца?

– Еще как! Попробуй сейчас кто-нибудь лопатой заделывать летку – заест.

Проводив Тухачевского, Серго встретил в коридоре Гинзбурга.

– Как ты, Семен, доволен пополнением? Оправдывают твои надежды молодые кадры?

– Полугода не прошло, товарищ нарком. Не рано ли делать выводы?

– Не дипломатничай, Семен, говори прямо.

– Стараются. Но они пока школьники в конструировании – какой с них спрос?!