Текст книги "Легенды Белого дела"

Автор книги: Вячеслав Бондаренко

Неужели и Добровольческая армия потерпит крушение по тем же причинам?»[196]196
  Российский государственный военный архив (далее – РГВА). Ф. 39 751. Оп. 1. Д. 3. Лл. 2–7.


[Закрыть]

Надо сказать, что причиной подачи такого резкого рапорта послужила не только ситуация, сложившаяся под Армавиром. Михаил Гордеевич с самого начала не мог не понимать, что его положение в рядах Добровольческой армии выглядит двойственным. Приведя на Дон отряд, который по численности почти не уступал Добрармии, а по огневой мощи и боевому духу превосходил ее, Дроздовский был вынужден сменить роль вождя, несущего ответственность за судьбы доверившихся ему людей, на скромную должность начальника одной из дивизий, исполнителя чужих приказов. В то же время в глазах «дроздовцев» он продолжал оставаться живой легендой (тем более что других командиров, имеющих статус легендарного, на Белом юге уже не было). Играли свою роль, видимо, и политические настроения Дроздовского, который не скрывал монархических пристрастий и даже пошел на публичный конфликт с С. Л. Марковым, резко заявив ему, что состоит в тайной монархической организации. Для большинства руководителей добровольцев, которые вовсе не были поклонниками низложенной династии, подобная позиция выглядела по меньшей мере странно и неуместно. Неудивительно, что среди «дроздовцев» начали распространяться слухи о том, что начальник штаба Добрармии генерал-майор И. П. Романовский, под чьим сильным влиянием находился А. И. Деникин, испытывает к Михаилу Гордеевичу «завистливое недоброжелательство, страх конкуренции, а помимо того и личную антипатию»[197]197
  Дроздовский М. Г. Указ. соч. С. 140–141.


[Закрыть]. Нашлись даже «молодые буйные головы»[198]198
  РГВА. Ф. 39 751. Оп. 1. Д. 3. Лл. 8–14.


[Закрыть], решившие убить Романовского и попросившие санкции Дроздовского на этот шаг. Как отнесся к этому плану Михаил Гордеевич – неизвестно. По одному свидетельству, он «увещевал эти буйные головы <…> он внушал им и внушил всю мелкость их замысла»[199]199
  Там же.


[Закрыть], по другому – ответил, что если бы не симпатия Деникина к Романовскому, не раздумывая отдал бы приказ о его устранении, «но пока приходится подождать»[200]200
  Абинякин P. М. Генерал-майор М. Г. Дроздовский // Исторические портреты: Л. Г. Корнилов, А. И. Деникин, П. Н. Врангель… М., 2003. С. 294.


[Закрыть].

Вообще стоит сказать, что талантливому генералу-штабисту И. П. Романовскому в истории Белого дела сильно не повезло – он был фактически «назначен» на должность «злого гения Добрармии», ответственного за все ее неудачи, и поплатился за свою репутацию жизнью (в апреле 1920 года поручик М. А. Харузин застрелил Романовского в Константинополе, будучи убежден, что именно он виноват в катастрофической эвакуации армии из Новороссийска). Отчасти И. П. Романовский и сам способствовал такому отношению к себе в глазах, считая, что малопопулярные распоряжения должны исходить именно от него, чтобы сохранить вне осуждений фигуру командующего. Но вполне возможно, что Романовский действительно воспринимал Дроздовского настороженно – как «не своего», «чужака», не имеющего отношения к первым дням создания Добрармии и Ледяному походу, к тому же опасно самостоятельного, привыкшего к лидерству. Независимое поведение Дроздовского в бою могло только усилить опасения Романовского по поводу того, что со временем полковник станет претендовать на первые роли в армии или же отколется от нее вместе со своими подчиненными. Возможно, именно с подсказки Романовского Деникин и вынес Дроздовскому публичный выговор с целью поставить на место, указать на то, что теперь он – не командир отдельного соединения, а всего лишь начдив, который работает на общий результат. Ну а рапорт, поданный Михаилом Гордеевичем после выговора, и вовсе служил доказательством того, что Дроздовский расценивает свои заслуги крайне высоко и готов в случае чего покинуть армию.

Последствия этого рапорта могли быть очень тяжелыми для Михаила Гордеевича. Но Романовский попросту… не стал его докладывать Деникину. Между Иваном Павловичем и Антоном Ивановичем произошел такой диалог:

– Я написал вчера еще Дроздовскому, что рапорт его составлен в таком резком тоне, что доложить его командующему я не мог.

– Иван Павлович, да вы понимаете, какую тяжесть вы взваливаете на свою голову…

– Это не важно. Дроздовский писал, очевидно, в запальчивости, раздражении. Теперь, поуспокоившись, сам, наверное, рад такому исходу.

«Прогноз Ивана Павловича оказался правильным, – вспоминал А. И. Деникин, – вскоре после этого случая я опять был на фронте, видел часто 3-ю дивизию и Дроздовского. Последний был корректен, исполнителен и не говорил ни слова о своем рапорте»[201]201
  Деникин А. И. Очерки русской смуты. Кн. 2. М., 2005. С. 532.


[Закрыть]. Но, внешне разрешившись, на деле ситуация осталась «подвешенной». История о том, что Романовский даже не стал докладывать рапорт Дроздовского Деникину, тоже стала широко известна в армии и вряд ли способствовала увеличению популярности Романовского среди «дроздовцев».

История с рапортом разворачивалась на фоне тяжелых боев, которые вела 3-я дивизия под Ставрополем в октябре. Отбивая сильные атаки и сама контратакуя, она фактически несла на себе всю тяжесть сражений до 10 ноября, когда Деникин смог бросить на Ставрополь еще две высвободившиеся дивизии. Красные были окружены, но предпринимали отчаянные попытки вырваться из кольца. Во время отражения одной из таких попыток прорыва 13 ноября 1918 года Михаил Гордеевич был ранен – третий раз в своей жизни, произошло это у стен ставропольского Свято-Иоанно-Мариинского женского монастыря (современный адрес – Ставрополь, улица Советская, 23). Пуля попала в ступню, ранение выглядело пустяковым, и, провожая Дроздовского в екатеринодарский госпиталь, офицеры его штаба были уверены, что скоро опять увидят любимого командира.

Но события начали развиваться по другому сценарию. Рана нагноилась, началось заражение. Впрочем, сам Дроздовский наотрез отказывался переводиться из Екатеринодара в ростовскую клинику профессора Н. И. Напалкова[202]202
  Николай Иванович Напалков (1868–1938) – хирург, доктор медицины (1900), профессор (1913). Окончил медицинский факультет Московского университета (1893). С 1915 года руководитель клиники госпитальной и кафедральной хирургии Ростовского-на-Дону (бывшего Варшавского) университета. После прихода большевиков был арестован, но затем освобожден и вновь возглавил клинику. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Лишь 8 января 1919 года его перевезли в Ростов. А. В. Туркул вспоминал:

«Дроздовского привезли в синем вагоне[203]203
  В Российской империи железнодорожные пассажирские вагоны 1-го класса красились в синий цвет. – Примеч. ред.


[Закрыть] кубанского атамана. Я вошел в купе и не узнал Михаила Гордеевича. На койке полулежал скелет – так он исхудал и пожелтел. Его голова была коротко острижена, и потому, что запали щеки и заострился нос, вокруг его рта и ввалившихся глаз показалось теперь что-то горестное, орлиное.

Я наклонился над ним. Он едва улыбнулся, приподнял исхудавшую руку. Он узнал меня.

– Боли, – прошептал он. – Только не в двери. Заденут… У меня нестерпимые боли.

Тогда я приказал разобрать стенку вагона. Железнодорожные мастера работали почти без шума, с поразительной ловкостью. На руках мы вынесли Дроздовского на платформу. Подали лазаретные носилки. Мы понесли нашего командира по улицам. Раненые несли раненого.

Весть, что несут Дроздовского, мгновенно разнеслась по городу. За нами все гуще, все чернее стала стекаться толпа. На Садовой улице показалась в пешем строю гвардейская казачья бригада, лейб-казаки в красных и лейб-атаманцы в синих бескозырках. Мы приближались к ним. Враз выблеснули шашки, замерли чуть дрожа: казаки выстроились вдоль тротуара. Казачья гвардия отдавала честь нашему командиру.

Тысячными толпами Ростов двигался за нами, торжественный и безмолвный. Иногда я наклонялся к желтоватому лицу Михаила Гордеевича. Он был в полузабытье, но узнавал меня.

– Вы здесь?

– Так точно.

– Не бросайте меня…

– Слушаю.

Он снова впадал в забытье. Когда мы внесли его в клинику, он пришел в себя, прошептал:

– Прошу, чтобы около меня были мои офицеры.

Раненые дроздовцы, для которых были поставлены у дверей два кресла, несли с того дня бессменное дежурство у его палаты»[204]204
  Туркул А. В. Указ. соч. С. 39–41.


[Закрыть].

Профессор Напалков принял решение ампутировать Дроздовскому ногу, в противном случае он был обречен. А. В. Туркул: «Михаила Гордеевича оперировали при мне. Я помню белые халаты, блестящие профессорские очки, кровь на белом и среди белого орлиное, желтоватое лицо Дроздовского. Я помню его бормотанье:

– Что вы мучаете меня… Дайте мне умереть…

– Если не пойдет выше, он останется жив, – сказал мне после операции профессор Напалков.

Дроздовскому как будто стало легче. Он пришел в себя. Тонкая улыбка едва сквозила на измученном лице, он мог слегка пожать мне руку своей горячей рукой.

– Поезжайте в полк, – сказал он едва слышно. – Поздравьте всех с Новым годом. Как только нога заживет, я вернусь. Напалков сказал, ничего, с протезом можно и верхом. Поезжайте. Немедленно. Я вернусь…»[205]205
  Там же.


[Закрыть]

Вернуться ему не было суждено. 14 января 1919 года Михаил Гордеевич скончался в возрасте 37 лет.

Почти сразу же армия начала полниться слухами о том, что Дроздовского «залечили до смерти». Аргументов приводили множество: рана была совсем легкой, неопасной; врач, лечивший полковника в Екатеринодаре, некто Плоткин, сразу же после смерти пациента выехал за границу с крупной суммой денег, а действовал по поручению И. П. Романовского, а врач Матвеева имеет доказывающие это документы[206]206
  Абинякин P. М. Генерал-майор М. Г. Дроздовский… С. 230.


[Закрыть]. Незадолго до смерти Дроздовскому неожиданно были оказаны почести, которые явно намекали на то, что он не выживет: 21 ноября он был произведен в чин генерал-майора, а 8 декабря была учреждена специальная медаль для участников похода Яссы – Дон. Впрочем, на все эти аргументы можно найти возражения. Никаких документов, подтверждающих устранение Дроздовского Плоткиным «по заказу» Романовского так никогда опубликовано и не было; генеральский чин Дроздовскому следовал уже давно, да и идея учреждения медали, что называется, витала в воздухе. А что касается легкой раны, то санитарная часть в Добрармии в то время была поставлена настолько скверно, что сам Дроздовский посвятил этому отдельный абзац в своем рапорте Деникину: «Проверьте количество ампутаций после легких ранений – результаты заражения крови, что при современном состоянии хирургии является делом преступным; в моей дивизии в последнее время целый ряд офицеров с легкими ранами подверглись ампутации или умерли от заражения крови»[207]207
  Дроздовский М. Г. Указ. соч. С. 153.


[Закрыть]. Ему самому оказалась суждена точно такая же смерть – легкая рана, заражение, ампутация.

В приказе главкома Добровольческой армии А. И. Деникина по поводу смерти Дроздовского было сказано: «Высокое бескорыстие, преданность идее, полное презрение к опасности по отношению к себе сочетались в нем с сердечной заботой о подчиненных, жизнь которых всегда он ставил выше своей. Мир праху твоему, рыцарь без страха и упрека!»[208]208
  Деникин А. И. Очерки русской смуты. Кн. 3. С. 128.


[Закрыть]

Хоронили Михаила Гордеевича в Кубанском войсковом соборе Святого Александра Невского в Екатеринодаре. В 1920 году, во время отступления Добровольческой армии, его гроб, как и гроб с прахом полковника В. Б. Туцевича[209]209
  Вячеслав Болеславович Туцевич – полковник. Участник Первой мировой войны, капитан 26-й артиллерийской бригады. С февраля 1918 года в отряде М. Г. Дроздовского. В 1919 году командир 1-й батареи 3-й артиллерийской (Дроздовской) бригады. Убит 2 июня 1919 года под Лозовой. – Примеч. ред.


[Закрыть], был вывезен из города отдельным офицерским отрядом, который ворвался в уже занятый красными Екатеринодар и пробился к собору. Потом была Новороссийская эвакуация, транспорт «Екатеринодар». «Мы уходим… – вспоминал А. В. Туркул. – А над всеми нами, на верхней палубе, у капитанского мостика высятся два грузных оцинкованных гроба:

Дроздовского и Туцевича. Там стоят часовые. Тела наших вождей уходят вместе с нами. Оба гроба от утреннего пара потускнели и в соленых брызгах». В Феодосии гробы были торжественно перенесены на транспорт-плавмастерскую «Кронштадт» и доставлены в Севастополь. Там, в ночь с 25 на 26 марта 1920 года, Дроздовский был похоронен вторично на небольшом кладбище в Доковом овраге. На погребении присутствовали всего пять человек – капитаны Виноградов и Матишев, поручик Купер, фельдфебель Биденко и фейерверкер, имя которого не сохранилось. Только эти люди и знали место захоронения Дроздовского. Поскольку никто не был уверен, что в Крыму удастся остаться надолго, на синей табличке, которую прикрепили к деревянному кресту, сделали надпись «Полковник М. И. Гордеев».

Но существовала могила недолго. Уже в 1942 году ее не смогли найти, так как Малахов курган был весь «перепахан» тяжелой артиллерией и местность неузнаваемо изменилась. Символическая могила Михаила Гордеевича и памятник всем его подчиненным находятся на французском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.

В честь М. Г. Дроздовского в Добровольческой армии были названы Дроздовские части, чины которых уже официально, без кавычек получили право именовать себя дроздовцами. Полковым цветом дроздовцев стал малиновый – цвет стрелковых частей русской армии, напоминание о том, что полк, шедший на Дон из Румынии, именовался Своднострелковым. Название «Генерал Дроздовский» носили также бронепоезд и танк. Широкую популярность в рядах армии получил строевой марш дроздовцев – переиначенная песня сибирских стрелков, которую затем (с совершенно другим текстом) узнал и полюбил и весь Советский Союз:

 
Из Румынии походом
Шел Дроздовский славный полк,
Во спасение народа
Исполняя тяжкий долг.
 
 
Генерал Дроздовский гордо
Шел с полком своим вперед.
Как герой, он верил твердо,
Что он Родину спасет.
 
 
Шли дроздовцы твердым шагом,
Враг под натиском бежал
И с трехцветным русским флагом
Славу полк себе стяжал.
 
 
Этих дней не смолкнет слава,
Не померкнет никогда:
Офицерские заставы
Занимали города…
 

Имя же самого Дроздовского в СССР что-то говорило разве что специалистам по истории Гражданской войны. Посвященные ему краткие статьи в энциклопедических изданиях пестрели стандартными обвинениями в «исключительной жестокости» и «массовом жестоком терроре», но в целом фамилия Дроздовского не была так демонизирована, как фамилии «первых лиц» Белого дела, и не вызывала отторжения в массовом сознании (иначе, надо полагать, Юрий Бондарев не назвал бы Дроздовским одного из главных действующих лиц своего романа «Горячий снег»). На экране советский зритель впервые смог увидеть Дроздовского в 1977 году в 9-й серии «Хождений по мукам» В. С. Ордынского, причем фильм в точности воспроизвел ошибки первоисточника, романа Алексея Толстого – Деникин называет Михаила Гордеевича Михаилом Григорьевичем, а сам Дроздовский носит погоны генерал-майора, которые в реальности получил в госпитале за два месяца до смерти.

Уже в новом веке, в 2006 году, свет увидело первое в России исследование, посвященное судьбе генерала – сборник «Дроздовский и дроздовцы», в котором были опубликованы интереснейшие документы о М. Г. Дроздовском. А 14 января 2014 года на здании одного из корпусов Ростовского государственного медицинского университета – в 1919-м в нем находился госпиталь, где скончался Дроздовский, – была открыта мемориальная доска в честь генерала.

…Восемнадцатого июля 1918 года, будучи в Екатеринодаре, Михаил Гордеевич сделал такую запись в своем дневнике: «Я весь в борьбе, и пусть война без конца, но война до победы. И мне кажется, что вдали я уже вижу слабое мерцание солнечных лучей, проникающих через сплошной мрак действительности. Сейчас я маньяк, обрекающий и обреченный»[210]210
  Дроздовский и дроздовцы… С. 169.


[Закрыть]. В истории Белого дела Дроздовский действительно остался одиноким рыцарем, обрекающим и обреченным – человеком, целиком и полностью посвятившим судьбу борьбе за освобождение поруганной Родины. Сделав свой выбор, он остался до конца верен ему, и тем вызывал неизменное уважение и друзей, и недругов.

Владимир Май-Маевский: «Его бесстрашие передавалось войскам…»

Многосерийный фильм Е. И. Ташкова «Адъютант его превосходительства» (1970 год) уже давно считается классикой советского кино. Зрителям сразу полюбились и острый сюжет, и прекрасная режиссура, и великолепная игра актеров, создавших на экране яркие, запоминающиеся образы. Напомним вкратце содержание фильма: в разгар Гражданской войны, летом 1919-го, опытный чекист, в прошлом офицер Павел Андреевич Кольцов, роль которого прекрасно исполнил Юрий Соломин, ведет успешную работу в штабе «Белой армии» (ставим это понятие в кавычки, поскольку нюансы наподобие «Вооруженные силы Юга России» или «Добровольческая армия» в эпоху СССР не интересовали никого, кроме немногих специалистов), занимая должность адъютанта ее командующего, генерал-лейтенанта Владимира Зеноновича Ковалевского, роль которого блестяще сыграл Владислав Стржельчик. Естественно, красный разведчик на протяжении всего фильма демонстрировал превосходство над противником, но интересно было другое – пожалуй, впервые на советском экране можно было увидеть такое количество умных, образованных и вполне симпатичных белых генералов и офицеров. (Традиция изображать белое офицерство интеллигентным и в целом достойным уважения, хотя, разумеется, «не своим», была свойственна советскому кино всегда; «Адъютант…» интересен именно что обилием таких персонажей.) И не случайно члены худсовета после первого просмотра фильма пришли в негодование и заявили режиссеру, что тот под видом «посвящения первым чекистам» сотворил гимн во славу белогвардейщины, которому будут рукоплескать эмигранты. Проводившиеся в СССР опросы действительно показали, что зрители, безоговорочно симпатизируя «красному» Кольцову, с неменьшими симпатиями следили за действиями его оппонентов. И первое место среди них занимал тот самый «его превосходительство», адъютантом у которого был Кольцов, – генерал Ковалевский.

В 1970 году мало кто знал о том, что у этого персонажа (к нему мы еще вернемся) был вполне реальный прототип, носивший то же имя-отчество – Владимир Зенонович. Правда, его фамилия была более звучной – Май-Маевский и имела, как нетрудно догадаться, польское происхождение.

Шляхетский род Май-Маевских пользовался гербом «Старыконь» (Starykon), который, как принято в польской геральдической традиции, также употреблялся множеством других фамилий (самыми заметными из которых были Чарторыйские) и к середине XIX века разделился на католическую и православную ветви. Герой этой главы относился к первой. Согласно послужному списку, Владимир Зенонович Май-Маевский появился на свет в Санкт-Петербургской губернии 15 сентября 1867 года в семье штабс-капитана лейб-гвардии Гатчинского полка, тридцатилетнего к тому времени Зенона Викентьевича Май-Маевского. В открытых источниках об отце генерала можно встретить самые противоречивые сведения. В том числе, к примеру, такие: «Его отец – боевой офицер – участник боев с горцами на Кавказе, был награжден многими орденами за храбрость. В 1863 году капитан Май-Маевский отказался участвовать в карательной экспедиции генерала Муравьёва против польских повстанцев Калиновского, за что был приговором военного трибунала лишен чинов, звания и уволен со службы без мундира и пенсии. Семья начала жестоко бедствовать. С большим трудом Май-Маевскому-старшему удалось определить сына в кадетский корпус»[211]211
  Гаврилов С. «Генерал Харьков» // Южная правда. 2016. 13 июля. № 78.


[Закрыть]. Вместо того чтобы комментировать эту красочную историю, приведем до сих пор не обнародованные сведения из послужного списка З. В. Май-Маевского, датированного апрелем 1869 года и хранящегося в Российском государственном военно-историческом архиве[212]212
  РГВИА. Ф. 400. Оп. 12. Д. 1027. Лл. 77–142.


[Закрыть].

Итак, Зенон Викентьевич Май-Маевский родился 23 июня 1837 года, происходил из потомственных дворян Могилевской губернии, был римско-католического вероисповедания, воспитывался в Константиновском кадетском корпусе. 6 июня 1857 года в чине прапорщика начал службу в Архангелогородском пехотном полку, в 1859–1862 годах служил в Образцовом пехотном полку (прообраз Офицерской стрелковой школы), а 26 марта 1862 года был переведен в лейб-гвардии Гатчинский, который до 1855-го и после 1870 года именовался лейб-гвардии Егерским. В 1863 году офицер получил чин поручика и в июне – октябре «находился в Виленском военном округе (точнее, в Трокском и Лидском уездах Виленской губернии. – В. Б.) при усмирении польского мятежа», за что в 1864 году был произведен в чин штабс-капитана. В 1864–1869 годах занимал должность полкового казначея; 8 января 1869 года он был отчислен в строй, но уже через три недели ушел в длительный (шестимесячный) отпуск – видимо, по состоянию здоровья, так как 17 апреля того же года офицер, которому был всего 31 год, скончался во французском курортном городе Ментон. Наград З. В. Май-Маевский за свою короткую жизнь успел заслужить три – ордена Святого Станислава 3-й степени (30 августа 1864 года, одновременно с производством в чин штабс-капитана), Святой Анны 3-й степени (30 августа 1867 года) и светло-бронзовую медаль «За усмирение Польского мятежа»[213]213
  Там же. Лл. 80–81 об.


[Закрыть].

Зенон Викентьевич был женат на дочери штабс-капитана гвардии Анне Николаевне Волковой, которая после безвременной смерти мужа осталась без всяких средств к существованию (никакой недвижимости ни за ним, ни за его родителями, ни за женой не имелось). 12 июня 1869 года Анна Николаевна подала на имя командира лейб-гвардии Гатчинского полка прошение о назначении ей пособия и 16 июля того же года получила 480 рублей от начальника штаба войск Гвардии Санкт-Петербургского военного округа и 172 рубля 50 копеек из эмеритальной кассы[214]214
  Там же. Л. 78.


[Закрыть].

Учитывая, что Гатчинский полк квартировал в столице, с большой долей уверенности можно утверждать, что место рождения будущего генерала В. З. Май-Маевского – Санкт-Петербург. В большинстве печатных источников ошибочно утверждается, что генерал родился в Могилевской губернии – заблуждение, произошедшее, видимо, от того, что род Май-Маевских был приписан именно к могилевскому дворянству. Впоследствии Май-Маевский чаще именовался в различных служебных списках «Зиновьевичем» – вероятно, из-за того, что имя «Зиновий» звучало более «по-русски», нежели явно польский «Зенон» (хотя в православных святцах имеются оба этих имени). Впрочем, таких разночтений – то мелких, то крупных – в биографий нашего героя будет еще немало. Что касается военной службы, то она для Май-Маевских была делом семейным – младший брат Зенона Викентьевича, Валериан-Фома Викентьевич, родившийся 4 января 1839 года, в 1859-м стал офицером и дослужился 1 января 1872 года до чина подполковника (в 1880 году он состоял в прикомандировании к штабу местных войск Петербургского военного округа, был в том же чине и на 1882-й); одна из его дочерей, Вера Валериановна (1876–1962), стала женой знаменитого полярного исследователя старшего лейтенанта Г. Я. Седова (во всех открытых источниках сказано, что она доводилась В. З. Май-Маевскому племянницей, в то время как на самом деле была двоюродной сестрой).

Забегая вперед скажем, что сам герой этого очерка собственной семьей так и не обзавелся. Отметим этот факт отдельно, так как время от времени в печати появляются «семейные истории» Май-Маевского, не менее удивительные, чем приведенная выше «история» его отца. Пожалуй, венец такого творчества – очерк А. Малаховского «Забытый герой», появившийся в ноябре 2013 года в белорусской газете «Вестник Могилева»[215]215
  Малаховский А. Забытый герой. Генерал-лейтенант Генерального штаба старой русской армии Владимир Зенонович Май-Маевский // http://www.vestnik-mogileva.info/content/stati/zabytyj-geroj-general-lejtenant-generalnogo-shtaba-staroj-russkoj-armii-vladimir-zenon; обращение 8.03.2017.


[Закрыть]. В нем генералу были приписаны не только скончавшаяся в 1906 году жена, но и целых два сына – мичман Алексей, якобы погибший в 1914 году на крейсере «Диана» (видимо, автор имел в виду торпедированный германской субмариной крейсер «Паллада»), и ротмистр Сергей, «растерзанный красногвардейцами» в Ростове при попытке пробраться в Добровольческую армию. А широко известный ныне в Польше врач-нарколог Анджей Май-Маевски в одном из интервью без тени сомнения назвал себя родным внуком генерала…

Поскольку для осиротевшего в два года сына пусть и гвардейского, но бедного офицера единственной возможностью состояться в жизни была армия, жизненный путь Владимира был понятен для него с раннего детства: конечно, «кадетка», а потом военное училище. Первой военной альма-матер для Май-Маевского стала 1-я Санкт-Петербургская военная гимназия[216]216
  В 1864–1882 годах кадетские корпуса в России назывались военными гимназиями, а уже во время учебы Владимира их снова преобразовали в корпуса. – Примеч. авт.


[Закрыть] – старейшее в стране начальное военное заведение, основанное при императрице Анне Иоанновне. После окончания корпуса 13 сентября 1885 года Владимир поступил в Николаевское инженерное училище. Занимавшее Михайловский (Инженерный) замок, училище, как нетрудно понять из его названия, специализировалось на выпуске военных инженеров, и трехгодичный курс обучения включал в себя такие предметы, как алгебра, геометрия – начертательная и аналитическая, дифференциальное исчисление, фортификация, физика, химия, гражданская архитектура, механика и строительное искусство. «Инженерка» славилась в столичной юнкерской среде своими либеральными нравами, а отношения между юнкерами в нем по традиции были простыми и дружескими – ничего подобного цуку[217]217
  Цук – система неуставных отношений, действовавшая в кадетских корпусах и военных училищах, когда кадеты и юнкера старших курсов «цукали», то есть притесняли и издевались над младшими товарищами. – Примеч. ред.


[Закрыть] Николаевского кавалерийского училища стены Инженерного замка не знали и близко.

За все время существования (1819–1918) училище выпустило примерно 4400 офицеров, среди которых были герой Севастопольской обороны Э. И. Тотлебен, легенда азиатских походов К. П. Кауфман, прославивший свое имя на Шипке Ф. Ф. Радецкий, павший на стенах Порт-Артура Р. И. Кондратенко. 9 августа 1888 года число выпускников пополнил собой и Владимир Май-Маевский – окончив учебное заведение по 1-му разряду, юноша надел серебряные погоны подпоручика инженерных войск с цифрой «1» – шифровкой 1-го саперного батальона, входившего наряду с Гренадерским саперным в 1-ю саперную бригаду (к месту службы отправился 15 сентября). К слову, одновременно с ним окончили училище такие в будущем видные деятели Белого движения, как генерал-лейтенанты А. С. Лукомский, С. К. Добророльский и В. В. Беляев[218]218
  Александр Сергеевич Лукомский (1868–1939) – генерал-лейтенант (1914). Окончил Николаевскую академию Генштаба (1897). С 1914 года начальник канцелярии Военного министерства, с 1915 года одновременно помощник военного министра. С апреля 1916 года начальник 32-й пехотной дивизии. С октября генерал-квартирмейстер штаба Верховного главнокомандующего. С апреля 1917 года командир 1-го армейского корпуса. Со 2 июня начальник штаба Верховного главнокомандующего. За участие в выступлении Л. Г. Корнилова 29 августа был отчислен от должности и арестован. С ноября 1917 года – в Добровольческой армии, в декабре 1917-го – феврале 1918 года начальник ее штаба. С сентября 1918 года помощник главнокомандующего и начальник Военного и Морского управления, с октября 1919 года председатель Особого совещания при главнокомандующем ВСЮР. С декабря 1919-го по февраль 1920 года глава правительства при главнокомандующем ВСЮР. С 1920 года в эмиграции.
  Сергей Константинович Добророльский (1867–1930) – генерал-лейтенант (1914). Окончил Николаевскую академию Генштаба(1894). В 1917 году командовал 45-м и 10-м армейскими корпусами. В 1918 году служил в армии Украинской державы, затем примкнул к Белому движению на Юге России, в мае – августе 1919 года командовал 4-й пехотной дивизией. С 1920 года в эмиграции. В середине 1920-х годов примкнул к группе офицеров Генштаба – сменовеховцев, группировавшихся вокруг военно-научного журнала «Война и мир» (Берлин). Выступал за сотрудничество с большевиками. По ряду сведений, застрелился.
  Владимир Васильевич Беляев (1868 – после 1939) – генерал-лейтенант (1916). Окончил Николаевскую академию Генштаба (1894). С июня 1915-го по апрель 1917 года начальник штаба 12-й армии. В 1918 году мобилизован в Красную армию, но затем сумел бежать к белым. С июня 1920 года генерал для поручений при главнокомандующем Русской армией, с сентября член Высшей комиссии правительственного надзора в Крыму. С 1920 года в эмиграции. – Примеч. ред.


[Закрыть].

Впрочем, «по специальности» молодой офицер служил недолго. Уже через год с небольшим, 7 ноября 1889-го, он был прикомандирован к лейб-гвардии Измайловскому полку «для испытания и перевода», то есть стал кандидатом на занятие должности субалтерн-офицера в этом полку. Официальный же перевод состоялся только 24 июня следующего года. Измайловцем Май-Маевский побыл чуть больше трех лет, успев за это время получить чин поручика (30 августа 1892 года).

Дальнейшие три года для молодого офицера были полны напряженной учебы – 12 октября 1893 года он поступил в Николаевскую академию Генерального штаба, что само по себе считалось блестящим достижением. 17 мая 1896 года Владимир Зенонович был произведен в чин штабс-капитана за успехи в науках и причислен к корпусу Генерального штаба с назначением в Одесский военный округ. В Одессе ему довелось послужить чуть больше года. 23 августа 1897 года Май-Маевский, к тому времени уже переименованный из штабс-капитанов гвардии в Генерального штаба капитаны, был переведен в Севастополь на должность старшего адъютанта 13-й пехотной дивизии, а 6 мая 1898 года – в польский Плоцк, на аналогичную должность в 15-ю кавалерийскую дивизию. Затем был девятимесячный перерыв, связанный с цензовым командованием ротой во 2-м стрелковом полку, также стоявшем в Плоцке. Причем 12 июня 1900 года, как следует из послужного списка, офицер «согласно собственному желанию и разрешению Военного Министра <…> оставлен в полку и отправился в военный поход на Дальний Восток»[219]219
  РГВИА. Ф. 409. Оп. 2. Д. 1439. Л. 11.


[Закрыть]. Здесь имеется в виду так называемое Боксерское (Ихэтуаньское) восстание в Китае, в подавлении которого участвовали войска восьми государств, в том числе России. Впрочем, послужной список немного «забежал вперед», так как 2-й стрелковый полк, назначенный в состав формируемого во Владивостоке Десантного корпуса, в итоге так и не был переброшен на Дальний Восток.

Двадцать седьмого августа 1900 года Генштаба капитан был откомандирован из 2-го стрелкового полка в 15-ю кавдивизию, временно исправляющим должность начальника штаба. Плюс к этому 4 ноября того же года он был назначен по совместительству исправляющим должность начальника штаба в будущем знаменитой Осовецкой крепости. В августе 1900 года мундир Владимира Зеноновича украсил и первый орден – обычный для молодых офицеров скромный крест Святого Станислава 3-й степени (до этого он уже был удостоен двух медалей – в память царствования Александра III и за труды по проведению всеобщей переписи населения). А новый год (и новый век) начался с производства в первый штаб-офицерский чин – Май-Маевский надел на китель погоны с двумя просветами и тремя звездочками, причем одновременно Генштаба подполковник был утвержден в должности начальника штаба крепости Осовец. Именно на этом посту подполковник Май-Маевский получил ранение при исполнении служебных обязанностей, причем при достаточно экзотических обстоятельствах. 8 мая 1901 года он был «командирован для участия в свободном полете воздушного шара крепостного воздухоплавательного отдела „Осовец № 5“»[220]220
  Там же. Л. 4.


[Закрыть], но при неудачном спуске шара у деревни Еленье Ломжинской губернии получил сильный ушиб левой стопы с вывихом двух клиновидных костей и разрывом связок. Травма оказалась настолько сильной, что офицер не мог ходить и, как свидетельствовали оказывавшие ему помощь врачи 24-го пехотного Симбирского полка Солодовников и Лобков, «пришлось втирать наркотическую мазь»[221]221
  Там же. Л. 5об.


[Закрыть]. Со временем Май-Маевский оправился от травмы, но в сентябре 1911 года ходатайствовал о внесении этого эпизода в свой послужной список, что и было разрешено начальством.

Пятнадцатого ноября 1903 года Владимир Зенонович получил новое назначение. На этот раз ему предстояло самое далекое в жизни путешествие – через всю Россию, из Польши в Закаспийскую область, из Осовца – в древний Мерв (ныне в Туркменистане), где размещался штаб 7-й Туркестанской стрелковой бригады. Переименованная три года назад из 2-й Закаспийской стрелковой бригады, она включала в состав четыре Туркестанских стрелковых батальона. Однако полностью слиться с обстановкой и почувствовать сложность местной специфики офицеру, в общем, не удалось: меньше чем через полгода по прибытии на место, 10 мая 1904 года, он был назначен начальником штаба 8-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии, с месяц как переформированной из одноименной бригады. И снова сборы, снова переезд длиной в месяц, еще восточнее – на сей раз во Владивосток, где квартировали 29, 30, 31 и 32-й Восточно-Сибирские стрелковые полки и 8-я Сибирская стрелковая артбригада. Командующим новообразованной дивизией в то время был генерал-майор Леонид Константинович Артамонов[222]222
  Леонид Константинович Артамонов (1859–1932) – генерал от инфантерии (1913). Окончил Николаевскую академию Генштаба (1888). С октября 1903-го по октябрь 1904 года начальник 8-й Восточно-Сибирской стрелковой бригады (с февраля 1904 года – дивизии). С 1911 года командовал армейским корпусом. В начале Первой мировой войны за свои крайне неудачные действия 15 августа 1914 года был снят с поста. Остался в Советской России, в апреле 1922 года был арестован, но вскоре освобожден. В 1924 году вышел на пенсию. – Примеч. ред.


[Закрыть], имевший солидный боевой (Ахал-Текинская экспедиция, Китайский поход, за который имел Золотое оружие с надписью «За храбрость») и военно-дипломатический (военный советник в Абиссинии) опыт. 6 декабря 1904 года новый начштаба дивизии был произведен в чин полковника за отличие по службе. К этому времени Май-Маевского нашел второй орден – Святой Анны 3-й степени (17 мая 1904 года). В скобках заметим, что для офицера в чине полковника, да еще генштабиста, такой «набор» – два креста младших степеней – был весьма скромным.

Новое назначение Владимира Зеноновича было связано с масштабной войной, которую с января 1904 года вели Россия и Япония. Однако, в отличие от многих будущих героев Первой мировой, которые прославились на всю страну (или как минимум на всю армию) еще во времена Мукдена, Май-Маевскому не довелось отличиться «на сопках Маньчжурии» – 8-я Восточно-Сибирская дивизия всю войну провела во Владивостоке, где единственным крупным событием для нее стало развертывание ее полков из трехбатальонного в четырехбатальонный состав в июне 1905 года. А вот уже после войны, 30–31 октября 1905-го, восточносибирские стрелки приняли боевое крещение – они участвовали в подавлении антиправительственных волнений во Владивостоке. Подобные функции полкам дивизии пришлось выполнять еще несколько раз – 12 ноября 1905 года и на протяжении почти всего января 1906-го. Что касается лично Май-Маевского, то с 28 декабря 1904-го по 11 ноября 1905 года он занимал должность начальника штаба крепости Владивосток, а 19 мая 1906 года был прикомандирован к штабу Приамурского военного округа.