Текст книги "Легенды Белого дела"
Автор книги: Вячеслав Бондаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
Кухни белых и красных были рядом, и мы получали нашу еду стоя рядом в очередях и если что ругали, то только получаемую еду. Если какой-либо ретивый коммунист пытался язвить по нашему адресу, то его быстро усмиряли свои же. Кормились мы одной и той же вонючей свининой, сваренной с овощами. Когда подъезжала подвода со свиными головами, то дуновение свежего ветерка менялось в смрадное. Мусульмане отказывались принимать такую пищу, мы же ели с голодухи и оставались живы. Выходили из положения тем, что ночью проскальзывали в картофельное поле и самоснабжались. Отношения с охраной, польскими солдатами, заносчивыми и грубыми, не могли быть дружелюбными. Не нахожу возможным выжать из себя никакого чувства благодарности за польское гостеприимство»[405]405
Матасов В. Д. 8-я конно-артиллерийская батарея в Бредовском походе // http://www.libma.ru/voennaja_istorija/poslednie_boi_vooruzhennyh_sil_yuga_rossii/p4.php#metkadoc9; обращение 8.03.2017.
[Закрыть].
В. Н. Душкину лагерь Стшалково запомнился таким: «Бараки наши – полуподвальные: надо спускаться на пять ступенек, чтобы попасть в барак. Пол земляной. Вдоль всего барака проход в два аршина. По бокам – непрерывные нары. Окна – только на торцевых стенах, по бокам двери. В бараках темно и нет никакого освещения. <…> В бараке расположилось человек двести, лежать на нарах довольно тесно. Барак явно не рассчитан на такое количество обитателей. Все должны лежать головой к стене и ногами к проходу»[406]406
Душкин В. Н. Указ. соч. С. 59.
[Закрыть]. Госпиталь в Стшалково был немногим лучше: «Госпиталь – ряд бараков, на этот раз нормальных, с окнами и деревянным полом. Лекарств нет. Иногда мерят температуру. Кормят жиденькой овсянкой. В остальном обходимся собственными средствами»[407]407
Там же. С. 60.
[Закрыть].
Этим воспоминаниям противоречит рапорт командующего 4-й стрелковой дивизией генерал-майора А. И. Шевченко[408]408
Андрей Иванович Шевченко (1868—?) – генерал-майор. Участник Первой мировой войны, командир бригады 116-й пехотной дивизии. В Гражданскую войну – на Юге России. С июня 1919 года комендант Харькова, с сентября – командир 9-й пехотной, с декабря – 4-й стрелковой дивизии. С 1920 года в эмиграции. – Примеч. ред.
[Закрыть]; из него следует, что в бараках Стшалково нар не было и офицерам приходилось спать на грязном полу; снабжение дровами отсутствовало, и чины армии вынуждены были отламывать от бараков доски, чтобы согреть чай. Полуголодное состояние вынуждало русских офицеров и солдат продавать полякам обмундирование и даже личное оружие; некоторым удавалось устраиваться на работу в лагерные мастерские, на электростанцию или наняться конюхом к польскому офицеру[409]409
Алексеев Д. Ю. Указ. соч.
[Закрыть]. Вместе с тем воины Отдельной Русской Добровольческой армии отказывались брать у поляков жалованье, полагавшееся военнопленным (150 марок в месяц офицерам и 27 – солдатам), так как пленными себя не считали.
Жизнь в лагерях, конечно, была несладкой. Но все понимали, что в сложившейся ситуации Бредов смог добиться от поляков максимум возможного. Главное, армия спасена, сохранена как боевая сила. Жили надеждой на скорый переезд в последний осколок Белой России – Крым, о котором ходили самые разные слухи. Кстати, сам П. Н. Врангель далеко не сразу пришел к мысли о необходимости перебазирования войск Бредова в Крым. Как сообщал посол во Франции В. А. Маклаков главе временной дипломатической миссии в Польше Г. Н. Кутепову[410]410
Георгий Николаевич Кутепов (умер в 1951) – дипломат. До войны состоял секретарем дипломатической миссии в Карлсруэ (Баден). С 1918 года в эмиграции, с 1919 года глава временной дипломатической миссии в Польше. – Примеч. ред.
[Закрыть] 24 апреля 1920 года, «Врангель высказывает пожелание упрочения дружбы между Россией и Польшей и сотрудничества их вооруженных сил. Первым шагом к этому, по его мнению, могло бы быть передвижение отряда Бредова в район правого фланга польских войск для введения его в дело против большевиков наряду с поляками»[411]411
Цветков В. Ж. Белое движение и «польский вопрос» // http://rusk.ru/st.php?idar=41018; обращение 8.03.2017.
[Закрыть]. Однако в июле Врангель уже категорически настаивал на том, что «все боеспособные элементы из Польши должны немедленно направляться в Крым»[412]412
Там же.
[Закрыть].
А пока «бредовцы» старались разнообразить быт как могли. В лагере открылся любительский театр, читальня со свежими газетами, по воскресеньям поляки показывали кино; священник 13-го пехотного Белозерского полка организовал походную церковь и хор при ней. Конечно, помогали и свойственные интеллигентным людям ирония и самоирония, даже в тяжелых условиях «бредовцы» не теряли чувства юмора, и рукописный журнал карикатур «В гостях хорошо, а дома лучше» не знал недостатка в авторах. Упоминавшийся выше подполковник Б. Л. Шебеко так описывал обычный день в лагере:
Встаем чуть свет, —
Идем в клозет.
Потом опять
Бегом в кровать.
С утра – игра,
Винтим[413]413
Имеется в виду винт – в те годы чрезвычайно популярная карточная игра, в ней участвовали четыре игрока (двое надвое) и она была достаточно долгой, серия игр (робер) могла продолжаться до нескольких часов. – Примеч. ред.
[Закрыть], брюзжим,
Поем, свистим,
Соврем про Крым.
Сидим, едим,
Чай пьем, вшей бьем,
Идем гулять,
Потом кровать[414]414
Голеевский М. Н. Указ. соч. С. 83.
[Закрыть].
По мере того как развивалась советско-польская война и Красная армия продвигалась вглубь Польши, «бредовцы» повсеместно начали испытывать на себе антипатию поляков к русским, не важно, белым или красным. Были случаи, когда часовые били русских прикладами или нагайками. Так, ночью 15 июля 1920 года военный чиновник Симферопольского офицерского полка Петрашев, спросив разрешения у часового, пошел в туалет, но на обратном пути неожиданно получил удар плетью по спине; обескураженный Петрашев успел только спросить: «За что?» – на что поляк снова замахнулся плетью с криком: «Нельзя!»[415]415
Алексеев Д. Ю. Указ. соч.
[Закрыть] Пропажа принадлежавших русским колец, часов, портсигаров и прочего стала обычным явлением. Ироничные стихи подполковника Б. Л. Шебеко сохранили для нас лексикон польского часового:
Впрочем, и «бредовцы» в долгу не оставались, платя полякам той же монетой. В Стшалково дошло до того, что командир охраны лагеря подпоручик Каспшак просил генерал-лейтенанта П. С. Оссовского запретить русским офицерам «употребление таких выражений, как „польская собака“, „польская морда“, „скурвы“ и „сукин“, с которыми они обращаются к польским солдатам ежедневно»[418]418
ГАРФ. Ф. Р-1886. Оп. 1. Д. 3. Л. 80.
[Закрыть].
К слову, поляки делали все возможное, чтобы разложить армию Бредова. Поскольку она была многонациональной, то работа велась именно в этом направлении: 3 мая отделили от русских украинцев, предоставили возможность уехать на родину болгарам, венграм и латышам во главе с комбригом 5-й пехотной дивизии генерал-майором Ф. П. Бернисом[419]419
Федор Петрович Бернис (1876–1931) – генерал-майор. Участник Первой мировой войны, капитан 283-го пехотного Павлоградского полка. В Гражданскую войну – на Юге России, в 1919 году командир бригады 5-й пехотной дивизии. С 1920 года в эмиграции. – Примеч. ред.
[Закрыть], из Пикулицы разрешили уехать в занятый поляками Киев офицерским женам – уроженкам этого города. Многие офицеры начали выдумывать себе иностранное происхождение, что позволяло получить в Варшаве документы и уехать в Крым самостоятельно (причем для такого трюка даже не требовалась «зарубежная» фамилия: так, благополучно уехал из лагеря поручик Овчинников, назвавшийся уроженцем Лотарингии). В лагерях открыто работали вербовщики украинской армии, которая формировалась на территории Польши, а также армии С. Н. Булак-Балаховича, Войска Польского и латвийской армии. На этой почве начались конфликты вплоть до вооруженных, русские и украинцы не раз сходились в жестокой рукопашной, а 2 июля подпоручик Фиалковский даже застрелил украинского агитатора (и был оправдан польским судом «как действовавший в состоянии необходимой самообороны»[420]420
Алексеев Д. Ю. Указ. соч.
[Закрыть]). Но многие, отчаявшись и не предвидя в судьбе никаких изменений, решались на переход. Так, из бывших казаков-«бредовцев» в Калише была сформирована кавбригада под командованием есаула Михаила Ильича Яковлева – 1-й Терский и 2-й Сводный Донской казачьи полки общей численностью 750 сабель; она интересна тем, что действовала на советско-польском фронте автономно, не входя в структуру Войска Польского, постепенно увеличивалась, была развернута в дивизию и на момент интернирования 30 ноября 1920 года насчитывала 3200 человек (М. И. Яковлев впоследствии принял участие в организации убийства советского полпреда в Польше П. Л. Войкова[421]421
Советский полпред в Польше Петр Лазаревич Войков был убит 7 июня 1927 года в Варшаве русским эмигрантом Борисом Софроновичем Ковердой. Войков был непосредственно связан с убийством Царской семьи, и его убийство носило демонстративный характер. На вопрос, зачем он стрелял, Коверда ответил: «Я отомстил за Россию, за миллионы людей». – Примеч. ред.
[Закрыть], а в апреле 1941 года погиб в Освенциме).
Сведения о количестве перешедших из рядов армии Бредова в другие вооруженные формирования разнятся: по одним данным, их было около двух тысяч[422]422
Ёлкин А. И. Польская восточная политика и русские воинские формирования в Польше (1920–1924 гг.) // Российско-польский исторический альманах. Вып. VII. Ставрополь, 2014. С. 9.
[Закрыть], по другим – только в Стрелецкую бригаду армии УНР перешло около четырех тысяч человек[423]423
Karpus Z. Jency i intemowani rosyjscy i ukraincy na terenie Polski w latach 1918–1924. Torun, 1997. S. 76.
[Закрыть]. Позиция самого генерала по этому поводу была однозначной: переход расценивался как дезертирство, а предложения вербовщиков предписывалось «отметать с презрением»[424]424
Алексеев Д. Ю. Указ. соч.
[Закрыть]. Наконец, были и просто побеги офицеров из лагерей, они на свой страх и риск бежали в Крым, к Врангелю. Бежали, наслушавшись разговоров о том, что ни одно государство Европы не соглашается пропустить войска Бредова через свою территорию, а значит, о России можно забыть.
Судьбу воинов Отдельной Русской Добровольческой армии решили успехи Красной армии, которая летом 1920 года стояла в 12 километрах от Варшавы. Румынские власти неожиданно согласились пропустить «бредовцев» через свою территорию. Раньше такой вариант – возвращение к своим через Румынию – даже не рассматривался, так как все хорошо помнили «теплую» встречу румын у Тирасполя в начале года. Но теперь обстоятельства изменились. Опасаясь того, что красные, расправившись с Польшей, повернут на юг, румыны начали воспринимать армию Бредова как потенциальную союзницу. Основная заслуга в принятии этого решения принадлежала представителю ВСЮР в Румынии генерал-лейтенанту А. В. Геруа[425]425
Александр Владимирович Геруа (1870 – после 1944) – генерал-лейтенант (1917). Окончил Николаевскую академию Генштаба (1898). Участник Первой мировой войны, командир 18-го армейского корпуса. В Гражданскую войну – на Юге России. С октября 1919 года начальник русской военной миссии ВСЮР в Бухаресте, с апреля 1920 года военный представитель Главного командования в Румынии. С 1920 года в эмиграции. – Примеч. ред.
[Закрыть], который обеспечил техническую сторону переезда[426]426
ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 725. Л. 151.
[Закрыть]. Кстати, и отношение поляков к «бредовцам» в этот период улучшилось, и русские не раз слышали от своих охранников: «Поезжайте скорее в Крым, бейте большевиков оттуда, а мы отсюда».
Четвертого августа 1920 года Н. Э. Бредов издал официальный приказ о предстоящей переброске частей армии в Румынию и далее в Крым. Приказ не касался беженцев, офицерских семей, тех, кто по собственному желанию уходил из армии, раненых, больных. Польское командование устанавливало жалованье «бредовцам» в размере 100 марок в месяц офицерам и 60 фенигов в день солдатам[427]427
Там же. Ф. P-1886. Оп. 1. Д. 3. Л. 213.
[Закрыть]. В каждом эшелоне ехали врач и пять санитаров, а в каждом вагоне – польский офицер и восемь солдат, обеспечивавших порядок во время поездки. Тем, кто не желал ехать в Крым, Польша обещала предоставить статус беженцев. Таких набралось около семи тысяч.
Двенадцатого августа 1920 года первые эшелоны с воинами Отдельной Русской Добровольческой армии отправились из Варшавы. Подполковник Б. Л. Шебеко так описал приготовления к отъезду:
Прошли томления недели.
Скачи, пляши, кричи «ура»!
Вчера поляки повелели
Обед варить с восьми утра.
Осталось ждать теперь не много!
Мы словно видим сладкий сон:
Сегодня, помоляся Богу,
Уехал первый эшелон.
Мы алчем бранной славы снова,
Манит к себе полей простор…
Прощай, наш лагерь у Щелкова,
Колючей проволоки забор!
Прощай, барак «удобный», «барский»,
Что был столицей вшей и блох!
Прощай, наш общий «друг» Кевнарский,
Наш бескорыстный «Царь и Бог»!
Мы не забудем «зупы», «кавы»[428]428
Zupa (польск.) – суп; kawa (польск.) – кофе. – Примеч. ред.
[Закрыть]
На Крымском даже берегу, —
И пред «союзною» Варшавой
Считаем мы себя в долгу!..[429]429
Голеевский М. Н. Указ. соч. С. 84–85.
[Закрыть]
Маршрут пролегал через Лодзь, Краков, Стрый, Перемышль, Станиславов, Коломыю, Снятии, Черновицы, Роман, Фокшаны и Стилы. Николай Эмильевич уезжал с первым поездом, чтобы руководить приемкой войск в Крыму. «Мне запомнился разговор, происшедший у меня с генералом Бредовым накануне его отъезда, – вспоминал Б. А. Штейфон. – Разговор этот чрезвычайно характеризует личность моего начальника.
У генерала Бредова в Варне находилась семья, много и нежно им любимая. Он все время мечтал о встрече с ней. Среди офицеров отряда было несколько человек, семьи которых тоже были в Варне. Все эти офицеры просили у генерала Бредова разрешения по прибытии в Галац съездить в Варну, повидать своих близких и затем со следующим транспортом или самостоятельно прибыть в Феодосию. С полной охотой удовлетворил генерал Бредов эти просьбы.
– Вы сколько дней предполагаете пробыть в Варне? – спросил я генерала, уверенный, что он разрешит себе после всего пережитого заехать к семье. Задержка в пути на два-три дня никакого расчета не составляла. К тому же только от генерала Бредова зависело время его прибытия в Крым, ибо он по своему желанию мог выехать из Польши и с первым и с последним эшелоном.
– Я не предполагаю заезжать в Варну, – грустно, но твердо ответил генерал Бредов.
– Но ведь два-три дня вашей задержки все равно ничего не меняют.
– Нет, я не вправе оставлять войска, пока не верну их в Крым.
С отъездом генерала Бредова, когда я остался единоличным ходатаем за отряд, я постиг всю тяжесть нравственной ответственности, которую так мужественно, твердо и безропотно нес генерал Бредов в течение многих месяцев»[430]430
Штейфон Б. А. Бредовский поход…
[Закрыть].
Эшелон, которым ехал Бредов, шел с задержками, день простояли в Стрые, четыре дня – в Перемышле. В дунайском порту Галац были 20 августа. Второй эшелон, следовавший без остановок, оказался в Галаце на шесть дней раньше. Из Галаца добровольцев переправили в порт Рени, на другом берегу Дуная.
Кроме армии эшелоны везли множество русских, так или иначе оказавшихся в Польше и просивших доставить их «к своим», и даже бойцов одного из Кубанских казачьих полков 1-й Конной армии С. М. Будённого, который в полном составе перешел от красных к полякам и пожелал отправиться в Крым. Всего в перевозке было задействовано двенадцать эшелонов, около шестисот вагонов. Правда, поляки вернули только одну пятую часть оружия, сданного «бредовцами» в начале их зарубежной одиссеи, – винтовки, 18 орудий и 282 пулемета. Но этому было объективное объяснение, так как склады, на которых хранилось оружие армии Бредова, давно уже захватили красные, а польские склады пустовали. Последние эшелоны на две недели задержались у Перемышля в связи с прорывом красной кавалерии, но 2 сентября и эти поезда ушли в Румынию. «Переезд по Румынии совершился без задержек при полном содействии и военных, и железнодорожных властей, – вспоминал Б. А. Штейфон. – Нас нигде не задерживали, не осматривали, и чувствовалось общее желание возможно скорее продвинуть нас в Галац. Мы встречали повсюду полную предупредительность»[431]431
Там же.
[Закрыть]. Напомним, что эта «предупредительность» возникла, только когда «бредовцы» стали нужны румынам, а еще в начале года ту же самую армию они встречали пулеметами.
В Рени «бредовцев» грузили на баржи, которые шли вниз по Дунаю и Сулинскому гирлу до Сулины. Там предстояла перегрузка на крупные русские транспорты «Херсон»[432]432
«Херсон» – грузопассажирский пароход водоизмещением 6707 тонн. Построен в 1895 году в Великобритании. С 1915 года – в составе Черноморского флота под названием «Транспорт № 73». Участвовал в Крымской эвакуации. В 1920–1922 годах – в составе флота Великобритании, в 1922–1924 годах – флота Италии. Продан на слом в 1924 году. – Примеч. авт.
[Закрыть] и «Саратов»[433]433
«Саратов» – грузопассажирский пароход водоизмещением 5427 тонн. Построен в 1891 году в Великобритании. С 1915 года – в составе Черноморского флота под названием «Транспорт № 60». Участвовал в Одесской и Крымской эвакуациях. В 1920–1922 годах – в составе флота Греции, в 1922–1924 годах – Египта. Продан на слом в 1924 году. – Примеч. авт.
[Закрыть] и суда поменьше – «Ялту»[434]434
«Ялта» – транспорт водоизмещением 3120 тонн. Построен в 1892 году в Румынии под названием «Violetta». С 1916 года – в составе Черноморского флота под названием «Транспорт № 107». Участвовал в Новороссийской и Крымской эвакуациях. Продан на слом в 1921 году. – Примеч. авт.
[Закрыть] и «Корнилов»[435]435
«Корнилов» – почтово-пассажирский пароход водоизмещением 2330 тонн. Построен в 1869 году в Великобритании. Участвовал в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов. С 1915 года – в составе Черноморского флота под названием «Транспорт № 36». Участвовал в Новороссийской и Крымской эвакуациях. Продан на слом в 1925 году. – Примеч. авт.
[Закрыть]. Не обошлось без приключений – капитан «Корнилова» заявил, что пароход перегружен и нужно заново распределять вес на борту. Пока проясняли этот вопрос, пассажиры провели жуткую из-за обилия малярийных комаров ночь на песчаной косе в устье Дуная. Первый крымский маяк увидели ранним утром и потом целый день шли вдоль родных берегов. Вечером 24 августа 1920 года первый корабль бросил якорь в порту Феодосии.
Артиллерист-вольноопределяющийся В. Н. Душкин так писал о плавании «бредовцев» из Сулины до Феодосии на транспорте «Корнилов»: «С первыми лучами солнца начали грузиться. Набили нами низы парохода до отказа. Нанесли мы с собою комаров, и жгли они нас в жаре, в духоте, среди больных морской болезнью, а таких было много, до самой Феодосии.
Вот она, Феодосия! Дома! Подходим вечером, после плавания под жарящим солнцем, почти поголовно больные морской болезнью, скученные – не пройти – и облегчавшиеся за невозможностью добраться до борта прямо в трюмы. <…> Но невзгоды эти как-то стирались из-за магического слова „Феодосия“.
<…> Пришвартовались, начали разгружаться. <…> Было уже темно, на набережной редкие фонари освещали рельсы, тюки и склады. Улеглись где кто мог и сразу уснули»[436]436
Душкин В. Н. Указ. соч. С. 82–83.
[Закрыть].
Героическая эпопея Отдельной Русской Добровольческой армии генерал-лейтенанта Н. Э. Бредова завершилась. Всего из Польши в Крым прибыло 12,5 тысячи офицеров и солдат. В Феодосии состоялся парад «бредовцев», который принял начальник гарнизона города, генерал-лейтенант И. П. Ставицкий[437]437
Иван Павлович Ставицкий (1873–1966) – генерал-лейтенант. Окончил Николаевскую инженерную академию (1902). Участник Первой мировой войны, генерал-майор (1917), начальник инженеров 8-й армии. В Гражданскую войну – на Юге России, начальник Феодосийского гарнизона, с августа 1920 года начальник снабжений Русской армии. С 1920 года в эмиграции. – Примеч. ред.
[Закрыть]. Тогда же своих новых подчиненных впервые увидел и П. Н. Врангель, у которого, по его воспоминаниям, сжалось от боли сердце при виде босых и оборванных офицеров и солдат, некоторые из которых были в одном нижнем белье.
Конечно, всех переполняла радость от возвращения на родину. Подпоручик-артиллерист В. Д. Матасов вспоминал: «Побывав несколько месяцев в стране с чужим языком, была большая радость оказаться на родной земле и с несказанным наслаждением купаться в море. Трудно передать особенную радость, когда, купаясь ночью прямо с мола и плавая в прохладной воде, можно было наблюдать фосфоресцирующий свет воды, плещущейся о камни мола. После всего пережитого несколько дней в Феодосии показались нам раем. Оборванные и почти босые, получив белье, обмундирование и оружие, мы вновь были готовы к исполнению нашего воинского долга. Отношение воинского начальства и жителей к нам, Бредовцам, было очень внимательным и приветливым, как будто мы совершили что-то большое и трудное»[438]438
Матасов В. Д. Указ. соч.
[Закрыть].
После карантина и отдыха «бредовцы» составили основу новых 6-й (комдив – генерал-майор М. А. Звягин[439]439
Михаил Андреевич Звягин (? – до 1945) – генерал-майор. Участник Первой мировой войны, полковник, командир 108-го пехотного Саратовского полка. В Гражданскую войну – на Юге России, командир Самурского полка, Алексеевской бригады, в 1920 году командир 6-й пехотной дивизии. С 1920 года в эмиграции, служил в Русском корпусе, убит. – Примеч. ред.
[Закрыть]) и 7-й (комдив – генерал-майор Г. Б. Андгуладзе[440]440
Георгий Бежанович Андгуладзе (1864–1948) – генерал-лейтенант (1920). Участник Первой мировой войны, генерал-майор (1917), командир 2-й бригады 13-й пехотной дивизии. В Гражданскую войну – на Юге России, с ноября 1919 года командир 13-й, с октября 1920 года – 7-й пехотных дивизий. С 1920 года в эмиграции. – Примеч. ред.
[Закрыть]) пехотных дивизий 3-го армейского корпуса Русской армии П. Н. Врангеля (сформирован к 4 сентября 1920 года); командование корпусом принял генерал-лейтенант Михаил Николаевич Скалон, проделавший Бредовский поход в должности командира Сводно-гвардейской пехотной дивизии. Сам же Николай Эмильевич был зачислен в распоряжение главнокомандующего Русской армией. Это решение П. Н. Врангеля вызвало у многих «бредовцев» как минимум недоумение. В. Н. Душкин вспоминал: «Понемногу оглядевшись, поняли, что… <…> генерал Бредов, чье имя получила вся наша эпопея, был по совершенно непонятной причине устранен повсюду, и это всем показалось обидным. Такая несправедливость нас больно ударила. Было обидно за начальника, сумевшего увести от разгрома, сохранить целость и, несмотря на уловки Польши и „союзников“, вернуть в Крым и бросить в бой пару десятков тысяч бойцов»[441]441
Душкин В. Н. Указ. соч. С. 84–85.
[Закрыть].
Действительно, на первый взгляд сложно понять, почему Н. Э. Бредов, неоднократно проявивший себя с наилучшей стороны и как военачальник, и как военный дипломат, доставивший в Крым немалое пополнение, был отставлен Врангелем, прекрасно помнившим, как блестяще показал себя Бредов в должности начдива во время взятия Царицына. Можно предположить, что здесь сыграли свою роль статус подчиненной Бредову группировки и ее численность. Ведь Отдельная Русская Добровольческая армия Н. Э. Бредова на момент прибытия в Крым насчитывала 12,5 тысячи штыков и сабель, а Русская армия П. Н. Врангеля к началу июня 1920 года была лишь вдвое большей —25 тысяч. И Бредов привез с собой из Польши пусть оборванные и изнуренные болезнями, но преданные начальству, закаленные невероятными трудностями и готовые к новым боям войска, приобретшие международную известность, ведь судьбой «бредовцев» занимались дипломаты нескольких стран, на них рассчитывали, их опасались. И главное, его войска имели статус отдельной армии! Все эти факторы, вместе взятые, не могли не беспокоить Врангеля, и, думается, в его армии Николай Эмильевич невольно повторил судьбу М. Г. Дроздовского, тоже яркого «походника», бывшего кумиром для своих войск. Он был вполне намеренно отстранен от реального руководства войсками именно в силу «излишней самостоятельности» и армейского статуса подчиненной ему группы войск. Но если Дроздовского с почетом «спустили» на уровень начдива, то Бредову, в отличие, например, от его подчиненного П. П. Непенина, в Русской армии не досталось даже дивизии. При том, что его родной брат Ф. Э. Бредов занимал должность начальника штаба 2-го армейского корпуса. Конечно же, это делалось с ведома и одобрения Врангеля, который вообще весьма болезненно реагировал на малейший признак «вождизма» в подчиненных ему войсках и намеренно «придерживал» ярких, склонных к самостоятельности командиров (классический пример – его взаимоотношения с Я. А. Слащовым). Эту особенность характера Петра Николаевича подмечали многие мемуаристы; так, Б. А. Штейфон метко сказал о нем, что, «ведя крупную политическую игру, он умел выводить из игры тех, кто казался ему лишним»[442]442
Генерал Кутепов. М., 2009. С. 135.
[Закрыть].
Так или иначе, на заключительном этапе Белой борьбы Николаю Эмильевичу проявить себя не было суждено. Судьба 3-го армейского корпуса (бывшей Отдельной Русской Добровольческой армии) оказалась короткой: в середине октября 1920 года он понес огромные потери на Днепре и после отхода в Крым был расформирован, 6-я дивизия передана во 2-й армейский корпус генерал-лейтенанта В. К. Витковского (начальником штаба которого, как упоминалось выше, был брат Н. Э. Бредова Федор Эмильевич), а 7-я дивизия – в Кубанский корпус генерал-лейтенанта М. А. Фостикова (от обеих дивизий оставалось примерно по тысяче человек). А Бредовский поход – единственный поход Гражданской войны, названный в честь его командира, – постепенно оказался заслонен в истории Белого дела другими событиями. Причина этого очевидна, крымская эпопея и эвакуация отодвинули подвиг «бредовцев» на второй план, а скромные, не склонные к самолюбованию мемуары участников похода появились лишь в 1930-х годах. Единственным напоминанием о том, что поход этот действительно был, служила учрежденная 25 февраля 1922 года приказом главнокомандующего Русской армией П. Н. Врангеля № 206 особая награда – крест «За поход отряда генерала Бредова» («В воздаяние верности долгу и понесенных тяжелых трудов и лишений чинами отряда генерала Бредова, с боями пробившимися в студеную зимнюю пору из Тирасполя в Польшу»)[443]443
Штейфон Б. А. Бредовский поход…
[Закрыть]. Крест оказался в своем роде уникальным. Это была единственная награда Белого движения, в названии которой упоминалась фамилия конкретного военачальника. Награда была покрыта с обеих сторон белой эмалью с узкой серебряной каймой, посередине креста помещалось изображение опущенного острием книзу меча. На поперечных сторонах награды гравировалась дата «1920», а на обороте размещалась надпись «Верные долгу». Крест носился на бело-сине-красной ленте, левее всех степеней Георгиевского креста, Георгиевской медали, а также знаков за 1-й Кубанский и Екатеринославский походы (то есть расценивался ниже всех этих знаков отличия). Это была последняя награда, которой Н. Э. Бредов удостоился в своей жизни, и единственная, в названии которой упоминалось его собственное имя.
Четырнадцатого ноября 1920 года вместе с тысячами своих соотечественников 47-летний генерал-лейтенант Николай Эмильевич Бредов покинул родину, отправившись в вынужденное изгнание. Вместе с ним из Севастополя уходили его младший брат, 36-летний полковник (уже в Галлиполи, в 1921 году, он был произведен в генерал-майоры) Федор Эмильевич, и племянник, пятнадцатилетний кадет Ростислав. Вообще в Белое движение так или иначе оказались вовлечены большинство членов семьи Бредовых: одна сестра Николая Эмильевича, Софья, была замужем за генерал-майором Михаилом Константиновичем Дитерихсом, в июне – ноябре 1919 года командовавшим Восточным фронтом и одновременно занимавшим в правительстве А. В. Колчака пост военного министра; другая, Елизавета, вышла замуж за генерал-майора Константина Николаевича Хагондокова и уехала в эмиграцию еще в 1919 году. Остались в России лишь двое Бредовых, самый старший брат Александр (он, в отличие от Николая и Федора, был инженером-путейцем) и средняя сестра Мария. Александр Эмильевич работал начальником комитета по перевозкам Западного округа, жил в Смоленске, а в 1927 году вместе с сестрой переехал к матери в Ленинград, где вскоре умер. Мария Эмильевна трудилась домработницей и воспитательницей в детских яслях, растила племянника – сына М. К. Дитерихса и С. Э. Бредовой Михаила (1916–1976; он был усыновлен тетей и получил фамилию Бредов. Впоследствии Михаил Михайлович Бредов стал выдающимся физиком, доктором наук, профессором). Мария Эмильевна пережила блокаду и ушла из жизни в 1948 году. Могилы брата, сестры и матери генерал-лейтенанта Н. Э. Бредова находятся на петербургском Волковом кладбище.
В отличие от Федора Бредова, которому предстояла Галлиполийская эпопея, путь Николая Эмильевича лежал сначала в турецкий Константинополь, а затем в болгарскую Варну, где с января 1920 года жили его теща, жена, дочери и приемный сын. В конце Гражданской войны Варна наряду с Бургасом была главными «морскими воротами» для русских эмигрантов, прибывавших в Болгарию, временно или навсегда. Русская колония в этой стране в начале 1920-х годов была одной из самых крупных, по разным оценкам, от 35 до 40 тысяч человек. Это объяснялось общностью веры, близостью языков и благодарной памятью, которую болгары испытывали к русским – освободителям их страны от османского ига. Болгарское законодательство было настроено по отношению к русским более чем толерантно. Русские могли беспрепятственно передвигаться по всей Болгарии, пользовались равными с болгарами правами при устройстве на работу, могли выгодно обменять на левы давным-давно не котировавшиеся в России «керенки», ветераны Русско-турецкой войны получали в стране немалые пенсии, неимущим оказывалась бесплатная медицинская помощь.
До октября 1921 года Николай Эмильевич жил с семьей в Варне, но работы там найти не удавалось, и Бредовы переехали в Севлиево, небольшой городок в центре Болгарии, бывший в то время «штаб-квартирой» Дроздовских частей. Впрочем, в Севлиево с заработками было не лучше, спасало лишь то, что у пасынка генерала, Бориса, имелся собственный автомобиль (огромная редкость по тем временам), на котором он занимался извозом. Но вскоре Борис переехал к другу во Францию, а Бредовы в 1923 году перебрались в столицу Болгарии Софию, где поселились в районе Долни Лозенец (туда же переехал и Федор Эмильевич с семьей). Начавший застраиваться в начале 1920-х годов, Лозенец представлял собой тихую живописную окраину болгарской столицы, где селились в основном небогатые представители творческой интеллигенции. Жили там и семьи эмигрантов, среди которых профессор медицинского факультета Софийского университета Алексей Эрастович Янишевский, редактор газеты «Русь», в прошлом подполковник Глеб Федорович Волошин-Петриченко, свояк Н. Э. Бредова генерал-майор Михаил Николаевич Папа-Федоров и др. Условия жизни были далеки от идеальных: только в 1928 году в Лозенце появились водопровод и канализация.
Интересные воспоминания о болгарской столице 1920–1930-х годов оставил Д. А. Бендерев, вывезенный в эмиграцию ребенком: «В 1924 году население Софии было не более 200 000 человек и до 1944 года развитие и переустройство города шло медленно. <…> Такие теперешние кварталы, как Красно село, Павлово, Княжево, Горна баня, Лозенец и др., были оторваны от города пустыми, незастроенными местами. Поглощение их шло медленно, но до 1944 года уже некоторые из них вошли в очертания города (Лозенец, Красно село, часть Павлово и т. д.), и население стало уже 400 000 человек. Самое высокое частное здание было пятиэтажное, построенное в тридцатые годы на углу улиц Раковского и Московской – по диагонали к старому русскому посольству. Вначале самыми высокими были только двух– и трехэтажные жилые дома. Началось и строительство частных четырехэтажных кооперативных домов с т. н. апартаментами и более высоких государственных учреждений. Чем дальше от центра, тем ниже были дома с двориками-садами, полными сиренью и цветами. На бул.[ьваре] Скобелева, который только оформлялся, существовала еще небольшая мечеть, а квартал Лозенец с его низкими домиками был просто цветущим парком. <…> Зимой все население города отапливалось углем или дровами, благодаря чему в холодные и морозные дни воздух в городе всегда был тяжелым и был густой непроглядный туман. <…>
Трамвайные пути были в ограниченном количестве и то только с одной колеей – через две или три остановки были разъезды, где разъезжались встречные трамваи. <…> Автомобильный транспорт еще не существовал, зато было много извозчиков. Такси появились впервые в 1927 году на стоянке „Орлов мост“, и все машины были ситроенами, целиком окрашенные как шахматная доска (желто-коричневые). Радио для нас было чудом… <…> но оно быстро начало распространяться среди населения. <…> Первый же звуковой фильм появился в 1932 году. <…>
Появился и троллейбус по маршруту Княжевское шоссе – Горна баня. Мэр, инж.[енер] Иванов, старался с 1934 по 1944 год сделать из Софии образцовый и модерный город, дублировались трамвайные пути, она была идеально чистой, за малейшее засорение или оплевывание безжалостно штрафовали. Прошли те года, когда я однажды, возвращаясь с ул.[ицы] Волова, пересекая бул.[ьвар] Дондукова в киселе грязи потерял одну свою галошу, которую мне не удалось найти, даже щупая рукой по локоть в грязи. Я вернулся в интернат с одной галошей, так что пришлось мне покупать новую пару – это было в 1927 году. Вскоре мы уже перестали носить галоши, и даже зимой не было необходимости: все улицы мощеные, тротуары приличные»[444]444
Бендерев Д. А. Воспоминания о Софийской русской гимназии 1924–1934 гг. София, 2014. С. 47–49.
[Закрыть].
В Софии Николаю Эмильевичу было суждено провести в общей сложности 16 лет, и это был самый спокойный период его жизни, в особенности на фоне тяжелейшего шестилетия 1914–1920 годов. Пришлось вписываться в эмигрантскую реальность. Зарабатывали кто как мог: Екатерина Павловна шила обувь, Федор Эмильевич трудился землемером, его жена Евгения Ивановна была тапером в кинотеатре и медсестрой в санатории для легочных больных в селе Искрец. Сам же генерал сменил множество профессий. До 1927 года он был «наблюдателем за работами» на железобетонном строительстве, затем несколько месяцев трудился рабочим на фабрике по изготовлению стеариновых свечей, после чего до 1930 года служил землемером в организации «Трудово земелно стопанство» («Трудовое земельное хозяйство») и год был кассиром в кооперации Союза болгарских врачей. Основной доход семье приносили выполняемые им на дому чертежные работы, да иногда приходила помощь от Бориса из Франции. 12 декабря 1933 года скончалась теща генерала Надежда Федоровна, и на 94-м участке Центрального Софийского кладбища у Бредовых, как и у многих эмигрантских семей, появилась родная могила. Были и радости – обе дочери Николая Эмильевича вышли замуж. Избранником Татьяны стал горный инженер, в прошлом артиллерийский подпоручик-корниловец Андрей Давыдович Макаренко, а Ольга вышла замуж за талантливого ученого-геолога Андрея Алексеевича Янишевского, сына знаменитого врача и соседа Бредовых по Лозенцу А. Э. Янишевского (к несчастью, в феврале 1949 года А. А. Янишевский трагически погиб, упав в неогражденную шахту лифта).
Участник Бредовского похода В. Н. Душкин так вспоминал общение со своим бывшим командиром: «Весной 1924 года, в Софии, работая по утрам у инженера Шурупова, известного строителя, мецената и помощника нашему брату… <…> я встретил генерала. Он работал с Шуруповым. В гимназии я встретился и познакомился с двумя его дочерями-подростками, Таней и Олей, очень славными и милыми девочками. Таня и Оля ввели меня в их дом в Лозенце, познакомили меня с их матерью, и я имел невыразимое счастье быть за одним столом с генералом, говорить о чем угодно, сколько угодно и как угодно и слушать, слушать… Так обретен был общий язык. Это был обаятельный, спокойный, простой в общении аристократ духа»[445]445
Душкин В. Н. Указ. соч. С. 85–86.
[Закрыть].
