Текст книги "Ловчие удачи"

Автор книги: Вячеслав Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Глава 5

«И ноги имеются, и руки, но и голова на плечах тоже ништяк!»

фраза, нацарапанная на стене тюремной камеры сбежавшим узником

Готовые к поединку, они стояли по разные стороны поля. Зойт с усмешкой разглядывал ту гору металла, что собиралась двинуться на него с минуты на минуту. Он неплохо знал свое дело, как, впрочем, и каратель, поэтому понимал, что не стоит слишком полагаться на дистанцию. В конце концов, большинство прошлых противников рыцаря явно недооценивали ту прыть, с которой мог перемещаться латник, знающий о своей неуязвимости для магии.

Протрубил рог.

Каратель с яростным ревом кинулся на мага. Даэран смотрел на надвигающуюся опасность широко раскрытыми глазами, с усилием сводя раскинутые в стороны руки. Лицо ларонийца исказила безумная гримаса – он собирал «нити» в свои руки. Белоснежные волосы взвились столбом вверх. Мощный поток, собиравшийся в его руках, преображался из бесцветной массы простой энергии в нечто, что собирался с толком использовать колдун. Кисти его рук встретились, ознаменовав это событие гулким хлопком в ладоши, мгновенно истончившимся в горизонтальной плоскости эхом, что ударило в стороны от Зойта, отбросив нескольких друидов.

– Так то оно лучше! – рявкнул Даэран и начал заплетать своими длинными пальцами в тонких перчатках замысловатый узор.

Особенности ларонийской школы чародейства состояли в том, что адептов с детства брал под свою опеку наставник, который учил их одинаковому владению обеими руками и в особенности пальцами. Со временем пластика движений доходила до абсурда на взгляд простого непосвященного. Белый эльф совершенно спокойно мог пальцами на одной и той же руке сплетать «нити» двух совершенно разных заклятий, независимо друг от друга, используя все пять или только два, если заклятия были не слишком сложными, при этом остальные три практически не шевелились, иначе их движения разрушали построение узора.

Зойт будто в припадке рухнул на колени, снова раскинув руки. Он, закрыл глаза и впал в некое подобие транса. Тело эльфа извивалось как у змеи, а пальцы все убыстряли и убыстряли свои движения, то складываясь вместе, то разлетаясь в стороны и выкручиваясь значками и сочетаниями новых форм.

Для ларонийца это была музыка. Он творил то, что окружающие вокруг него могли воспринимать лишь в убогом, урезанном, ощущении, что способны были лишь кое-как передать основные чувства, которые даровались ни за что, собственно, любому живому существу. Отчего непосвященные не могли понять и осмыслить всей подлинной красоты магии.

Слух, обоняние, зрение… Что, в сущности, они доносили из того каскада красок, всплесков и звучания, что испытывал он, не прибегая ни к одному из них? Нагнетание воздуха вокруг, головокружение, нарушения зрения, галлюцинации – как это все было ничтожно по сравнению с тем творением, которое осуществлял беловолосый колдун сейчас, впадая в экстаз в окружении «нитей», словно многих тысяч струн с их неповторимым звучанием, которое ушами простому смертному никогда не дано услышать!

Каратель с изумлением таращился на противника. Тот бился на земле как припадочный, оглашая поминутно все поле гулким, изламывающимся, каким-то нереальным смехом психопата, торжествующего по одному ему понятным причинам. Рыцарь прибавил шагу, собираясь поскорее с этим закончить. Он был объят страхом этого непонятного, разрастающегося, словно пелена тумана вокруг, безумия. Даже молодые друиды, казалось бы, куда более искушенные в делах колдовства, чем он и любой другой из окружающих, падали один за другим хватаясь за головы.

– Почему они не отойдут от него?! – недоумевал рыцарь.

Он не знал, что друиды и рады бы отойти, и сильно жалели, что так неосмотрительно приблизились к колдуну, но ничего не могли теперь поделать – плетение нитей сковало их, не столько общей силой, сколько количеством не складывающихся, но действующих слаженно различных сил.

Ларониец торжествовал. Переплетая почти несовместимое, он взращивал цветок сложного заклятия. Одновременно ответвлял от него еще один, новый, так как собирался использовать весь букет разом. Зачем было бормотать себе под нос какие-то формулы? Они оказывались нужны при построении очень долгих и объемных заклятий, словно каркас, на который после накладываешь нужную «нить», а потом прибавится возни с тем, чтобы, в конце, извлечь голосовую составляющую, которая тоже имеет пусть бледную, но энергетическую окраску.

Колдун неплохо владел импровизацией. Ведь в ней заключалась половина могущества ларонийских боевых магов, которые, благодаря своим навыкам, могли спутать такой клубок «нитей», что последствия возрастали эффективностью либо сразу, либо с течением времени, в зависимости от нужной мощности заклятия. А та, благодаря такому варианту построения, могла достигаться любых высот, ограниченная лишь способностями самого чародея.

Зойт пошел от сложного к простому, так как опасался не успеть, поэтому первое боевое заклятие связки, как только было закончено, тут же выставлялось на защиту. С этого момента каратель, которому, не хватало еще около тридцати футов до того, чтобы, спутать колдуну карты своими зачарованными доспехами, был обречен. Защитная аура его лат могла разрушать вязь некоторых элементов заклинаний, но только на небольшом расстоянии.

Колдун встал и, выпрямившись во весь рост, встретил налетевшего на него рыцаря.

– Умри!!! – вскричал каратель.

Взметнувшаяся невидимая волна подкинула рыцаря, словно щепку, высоко вверх. Даэран повернул к нему свое лицо с сомкнутыми веками, по которым со лба тек пот, легко преодолевая белые тонкие брови.

В ушах воина ураганом разнесся резкий, неприятный хохот ларонийца, хотя внешне лицо эльфа было спокойным и безмятежным.

Каратель услышал потрескивание у самого уха и непонятное ощущение того, что его руки и ноги, закованные в латы, будто лишились своей обычной подвижности. Он начал медленно опускаться вниз и попытался перехватить свой полуторный меч двумя руками, однако, едва он соединил их на груди, как треск повторился, а ремни, скрепляющие его старую кирасу, просто взяли и раскололись, просыпавшись глиняной крошкой. Следом за первой волной прошла вторая, вспоров ауру доспехов и сорвав кирасу с груди. Простейший переход материи из одного состояние в другое, ловко вплетенный ларонийцем в самую сутьатаки, вкрался в принцип действия магической защиты карателя, чьи доспехи были хороши, но лет эдак двадцать назад. Ведь он совсем позабыл о времени, погрязнув в мести…

Резко мотнув головой, Зойт откинул свое тело назад, согнув одну ногу в колене, почти отворачиваясь от летевшего на него противника. Белые волосы захлестнули лицо.

Узор был закончен.

Яростный рев карателя прервала выкинутая вперед рука с растопыренными пальцами, почти коснувшаяся незащищенной более груди. Вокруг прокатился крик, надрывным громким эхом отозвавшийся в ушах скрючившихся от страха зрителей, и бездыханное тело рыцаря рухнуло на траву футах в шестидесяти от колдуна с проломленной и развороченной в пух и прах грудной клеткой, откуда топорщились обломки ребер и пузырились легкие.

Карнаж висел над Покинутым Морем, едва умудрившись зацепиться рукой за корень, что выпирал из зависшего в воздухе острова. Полукровка успел осыпать своего нежданного спасителя сотней благодарностей, так как не ожидал, что прыжок выйдет столь неудачным.

Но что сделано, то сделано, не висеть же теперь, сокрушаясь, до вечера? Карнажу нужно было успеть до полудня, то есть до того времени, как солнце на небосклоне разбудит горгулий, что поджидали его в обители Хроноса, устроившись где-нибудь на балконе центральной из башен.

– Черт бы побрал этих чародеев с их дешевыми фокусами и обманом зрительной дистанции! – прорычал себе под нос Феникс, цепляясь за корень второй рукой и подтягиваясь.

Но стоило отдать должное изобретательности, с которой были выполнены отдельные элементы в защите Странствующей Башни. Кому еще взбредет в голову перелопатить пару десятков книг по демонологии и древним проклятиям, составленным по причудливым правилам эпохи Сокрушения Идолов, чтобы переориентировать старинные каноны, предписанные горгульям в их довольно сложном существовании. И все это ради смертельного сюрприза храбрецу, который рискнет сунуться в башню до полуночи, когда, в принципе, и должны оживать крылатые каменные чудища.

Чувство юмора явно не изменило старикану с тех пор, как Карнаж последний раз был у него по довольно заурядному вопросу, касательно местонахождения какой-то старой как мир реликвии, имевшей значение, возможно, только для заказчика. Однако звон золотых монет открывал уши любого из «ловцов удачи» для просьб так же верно, как отмычка вора замок на сундуке ростовщика.

Карнаж удивился, когда прямо перед носом из ссохшейся земли вылетел стальной и острый как игла шип толщиной в руку. Все было не так просто, как могло показаться на первый взгляд.

– Банально, – усмехнулся сам себе полукровка, для верности выждав немного, – Они даже не уходят назад и не двигаются в разнобой. Если архимаг способен стареть дальше, то, похоже, это с ним и происходит.

Феникс принялся храбро карабкаться вверх, сноровисто избегая выскакивающих шипов и, после, используя их в качестве опоры. Получалось даже быстрее, чем он планировал. Однако это была обманчивая легкость. К концу своего восхождения, «ловец удачи» уже вовсю сыпал проклятия, едва успевая выворачиваться от шипов, то вылетающих наружу, словно стрелы из лука, то неожиданно уходящих из-под ног. На некоторых участках земля острова отваливалась целыми кускам, чуть не увлекая «ловца удачи» за собой в море.

Не собираясь больше рисковать, Карнаж в пару прыжков достиг ближайшего края, подтянулся на руках последний раз и, вскарабкавшись, наконец, на небольшую изгородь вокруг великолепный сада, оглянулся. Кусок земли у самой изгороди рухнул вниз под залп всех шипов подряд на маршруте подъема «ловца удачи». Если бы не привычка подстраховаться лишний раз, то сейчас он бы летел в морскую пучину забавным «ежиком» со стальными колючками, торчащими из всех частей тела.

Потерев ноющие плечи, куда резко отдалась боль из-под пластин на лопатках после его диких прыжков, Карнаж осмотрелся. Цветы, клумбы и кусты предстали перед ним размытыми очертаниями, как во сне, что постепенно овладевает сознанием и вырисовывает окружающее медленно и робко.

До слуха полукровки донесся чей-то неприятный и писклявый голосок. Едва повернув голову, «ловец удачи» тут же кубарем слетел вниз по покатой крыше маленького домика, стоявшего в упор к ограде. В камень стены, на том месте, где он только что переводил дух, врезался огромный тесак из металла черного цвета с оголившейся медью заточенной кромкой.

На клумбе, в нескольких шагах от того места, куда свалился Феникс, подпрыгивал на месте маленький, толстенький бесенок. Его темно-синего цвета кожа искрилась на солнце, небольшие перепончатые крылья за спиной нервно трепыхались, а белесые глазищи злобно таращились на непрошенного гостя. Длинный язык свисал изо рта до самой земли, что не мешало его обладателю твердить, словно заведенному болванчику, одно и тоже слово, сливая его в непрерывный поток незнакомой речи: «Garla-garla, garla-garla!!!»

– Ух, ты! Вот и садовник, – процедил сквозь зубы Карнаж, которому начинало казаться, что он и вправду спит и видит какой-то сумасшедший кошмар, начавшийся, судя по всему, еще тогда, когда он висел и гадал, чем был до трансформации тот корень, за который он уцепился, и где могло оказаться само дерево.

– Garlaaarrrr!!! – возопил бесенок, увеличиваясь в размерах прямо на глазах.

Изо рта этого создания показались огромные клыки, большая голова уже плотно сидела на ставших достойного размера плечах. Бес прыгнул на ограду и выдернул свое оружие, бросив недвусмысленный взгляд на «ловца удачи».

– Замечательно, – протянул Карнаж, медленно отступая вглубь сада.

Такой сторож был вполне во вкусах многих чародеев, которые имели более обширные владения, чем просто торчащая из земли одинокая башня «слоновой кости» где-нибудь на окраинах провинциального городка. Для практикующего мага считалось очень солидным обставить свое жилище как надо, хотя бы потому, что, коль скоро он не затворился от всего мира и не зарылся в книги, а продолжает принимать просителей, ему следовало, как говорилось, «держать марку». Что значило обзавестись приемной, обеденным залом и, разумеется, превосходным садом. Все это ввела в моду одна колдунья несколько веков назад. Начав с сада, она выстроила в результате великолепный дворец, где устраивала приемы для своих коллег. Это новшество имело огромный успех, тем паче подобные торжества оказались тогда среди чародеев в новинку.

Довелось на таких приемах бывать и Фениксу, так как «ловцы удачи» и состоятельные маги были неразлучны как нитка с иголкой. Там он впервые увидел нечто подобное этому бесенку, однако та тварь помещалась в огромном стеклянном сосуде в специальном растворе, а эта – размахивала у него перед носом своим не в меру большим тесаком. Тогда, на досуге, полукровка поинтересовался у знающих коллег, что делать с подобными выкидышами соседних измерений, на что получил поразительный ответ. Оказалось, эти уродцы выращивались из тел рожденных мертвыми младенцев, а после отправлялись вездесущими и незримыми посредниками демонов shar'yu'iнепосредственно заказчику. Снаружи это было беспощадное и кровожадное отродье, но внутри сидел разум ребенка, примитивный и неразвитый с соответственной психикой, которую защищала злоба и инстинкты чудища. Не зная таких особенностей, поединок с подобным противником мог превратиться в довольно нешуточный бой. Однако любопытство не раз спасало Карнажу шкуру, потому что он был из тех, кто проповедовал принцип, заимствованный «ловцами удачи» у имперских сыскарей: «Меньше знаешь – крепче спишь вечным сном».

Бес носился по саду за Фениксом, разрубая кусты и деревья, вытаптывая клумбы и проламывая небольшие деревянные заборчики вокруг целых картин из чудесных феларских и сильванийских роз. Полукровка не без труда, но уклонялся от атак, давая чудищу возможность выдохнуться. Тесак был слишком большим для, пусть и изрядно увеличившегося в размерах, но все же ростом с человека монстра. Расчет явно делался на то, что незадачливый вторженец в чужие владения станет драться с этой тварью и, разумеется, лишиться оружия, а потом и жизни, так как подобной махиной, что сжимал в лапах бес, можно было разрубить надвое даже латника.

Карнаж бегал от своего, казалось, неутомимого преследователя довольно долго. Они даже разнесли изящный фонтан, скрывавшийся за густой «живой» изгородью. Наконец, полукровка, уловив тяжелое дыхание твари, оторвался от своего преследователя, и перемахнул через густо растущие кусты шиповника, но не побежал дальше, а затаился у ограды. Сторож последовал за ним. Медно-черное лезвие врезалось в землю, сделав очередной промежуток в густых насаждениях.

Бес немного замешкался, вынимая свое оружие, и в этот момент к нему подлетел «ловец удачи», который до этого использовал подобные случаи, чтобы убежать еще дальше. Меч, схваченный полукровкой двумя руками, с силой обрушился на рукоять тесака в том месте, где она сходилась с лезвием, пройдя как раскаленный нож сквозь масло. Тварь недоуменно уставилась на оставшуюся у нее в лапах рукоять, явно огорчившись тем, что сломали любимую «игрушку».

Феникс поймал растерянный взгляд белесых глазищ и хищно улыбнулся. Его локоть влетел в правый глаз беса. Тварь махнула лапой – ловец удачи пригнулся и ответил ударом колена в живот, после чего основание рукояти меча полукровки обрушилось судорожно глотавшему ртом воздух сторожу на темя.

– Черт возьми, а мечи на острове Палец Демона и вправду делают отменные, – заключил Карнаж, проникаясь ностальгией и попутно продолжая жестко охаживать противника, не давая тому продыху.

Однако ни разу «ловец удачи» не коснулся монстра лезвием своего меча, который даже предусмотрительно убрал в ножны, дабы избежать случайностей. Один порез холодной стали, и тварь разнесет его клочки по всему парящему острову. Это была своеобразная и невеселая придумка магов, касательно быстрого правосудия скорых на расправу воинов, чьи чаши весов суждений о мире зачастую подвешивались одна с рукояти, а другая – с кончика клинка. Таким образом, получался занятный баланс в решении дилеммы «казнить или миловать».

Феникс загнал оглушенного противника в угол стены, где долго бил того ногами с усердием сбира, в чьи руки попался нераскаявшийся еретик. Так «ловец удачи» продолжал до полного изнеможения и своего, и твари, пока «бес» не усох и не превратился обратно в «бесенка».

– Иди и скажи хозяину, что к нему гости! – рявкнул вконец озверевший Карнаж, закончив экзекуцию и выпуская тварь из угла.

– Tuzak-tuzak-tuzak, – затараторил, всхлипывая, бесенок, во все лопатки удирая к башне.

Вслед ему раздался едкий смешок Феникса, решившего освежиться в разбитом недавней дракой фонтане. Полукровка разгреб осколки мраморной статуи, набрал пригоршню воды и окатил лицо и шею, громко фыркая. Сощурившись, он посмотрел на солнце. До полудня оставалось не так много времени, как хотелось бы.

Цветы в саду перестали быть аморфной картиной стекшихся красок, будто расплывшейся от дождя. В той стороне, куда побежал избитый бес, в стенах образовались ворота с заманчиво приоткрытой створкой.

Карнаж отдал должное изощренности Хроноса, который всякий раз придумывал что-то новое. Возможно даже, что его способности в темпоральной магии давали шанс предугадать следующего «первого» просителя и он подбирал испытания сообразно этому, хитря в смеси простоты и предсказуемости с абсурдом и иллюзией. Поэтому Карнаж даже не попытался приблизиться к створкам ворот, будь они даже распахнуты настежь. В этой гуще аллегорий и символов – излюбленных вещей среди большинства магов – «ловец удачи» начинал улавливать нить, действительно имевшую к нему отношение. Хронос построил защиту таким образом, словно знал о Фениксе довольно много и проверял, насколько верны слухи и сплетни о полукровке. Начиная с того самого корня, торчавшего из парившего над водой острова. Ведь специально для него. Обман зрительной дистанции по нехитрой аналогии постоянных ошибок в долгосрочных планах, которые когда-то в своей жизни строил Карнаж, достигая цели, но едва-едва не срываясь. Тот же самый бес – знания и осторожность…

«Ловец удачи» поднял с земли торбу, которую обронил у фонтана, и задумчиво посмотрел на створки ворот. Очевидность для многих, как гибельное исключение для единиц. Скорее всего, магический барьер. И хорошо если полукровка от его мощи не издохнет на месте, а сможет на карачках отползти, обессиленный, назад. Ведь Ян заменил ему обезболивающие кристаллы под пластинами на спине, и чувствительность к магии на некоторое время возросла.

Выбрав башню не слишком неприступную, но и не слишком низкую, Феникс приблизился к ней, осторожно огибая по очерченной для себя безопасной дуге ворота. «Ловец удачи» вынул из торбы веревку с «кошкой», раскрутил и со свистом отправил это приспособление для верхолазанья в воздух, вдоль отвесной стены. Но тут произошло то же самое, что случилось, когда полукровка бесстрашно сиганул через пропасть. Снова обман. Снова расстояние оказалось гораздо больше, чем на первый взгляд, и несостоявшийся верхолаз-самоучка с руганью отскочил от упавшей назад «кошки», чуть не расколовшей ему по возвращении череп.

Оставался только один способ, не раз опробованный за то время, пока полукровка выполнял заказы по всему Материку.

– Проклятый маразматик! – прорычал Феникс, затягивая ремни стальных когтей на кистях и предплечьях, попутно защелкнув крепления с шипами на обитых железом мысках своих сапог, – Можно подумать, что я, как в феларских романах, приперся сюда за смазливой принцессой, а не по серьезному делу!

Карнаж принялся карабкаться наверх, благо камень кладки был достаточно грубым, попутно продолжая ворчать под нос свой монолог:

– Осталось только сразится с драконом и потребовать у папаши венценосной девственницы пол королевства в приданое. И, черт меня возьми, если старый развратник действительно не припрятал что-нибудь вроде избалованной августейшей особы у себя в закромах!

Башня действительно оказалась гораздо выше. Где-то на середине пути, если вообще можно было строить предположение о том, сколько еще осталось, Феникс понял, что слабеет. Обман зрения, или что это могло быть, действительно оказался почище всех препятствий вместе взятых. Лезть по отвесной неровной стене вверх и вверх, скрежеща стальными когтями о кладку, превратилось в настоящую муку, как не поднимешь взгляд – долгожданный балкон все еще далек. Однако вниз спускаться нечего было и думать. Слишком высоко, и Карнаж прекрасно знал, что силы оставят его раньше. Поэтому, стиснув зубы, он вперил взгляд в стену и решил продолжать лезть, пока не выдохнется. Фут за футом по нагретой солнцем каменной кладке, которую обдавало его горячее дыхание. Полукровка впал в какое-то полузабытье… Но руки и ноги продолжали работать. Ужасно хотелось пить, мышцы сводило от усталости и приходилось часто останавливаться, чтобы дать отдохнуть конечностям. Он уже и не думал посмотреть вверх, чтобы прикинуть, сколько еще оставалось до балкона.

Это восхождение начало казаться Карнажу бесконечным, и он даже не сразу понял, когда протянувшаяся в очередной раз вверх рука уперлась в нависающую каменную плиту.

– О-па, – еле слышно прошептал Феникс, облизывая пересохшие губы, – Неужели?! Чего ж так рано?

Тяжело перевалившись через край балкона, полукровка бухнулся на теплый камень и лежал так, свернувшись калачиком, несколько минут приходя в себя. Прополоскав рот водой из фляги, «ловец удачи» поднялся и, покачиваясь, стоял, рассматривая четыре огромные каменные статуи, в задумчивости сидевшие в ряд на парапете, расправив огромные крылья. Сильно развитые плечи и ноги, огромные когти на мощных лапах, рогатые, вытянутые, как у ящеров, морды и длинные хвосты – образчик, что надо для сочинителя баллад об этих летающих тварях. Барды возносили их в строках нехитрых рифм, как возносили все, что угодно, лишь бы это делало слушателей щедрыми, а образ поэта – неповторимым и ярким. А еще было очень желательно, чтобы сама живописуемая тварь держалась от персоны сочинителя подальше.

Романтику современных баллад Феникс понимал не всегда, отчего особенно долго любоваться на готовых, того и гляди, пробудиться монстров не собирался.

– Жили-были, не тужили, четверо горгулий, – устало пробормотал полукровка, отстегивая от пояса шикарный фивландский шестопер, который недавно «одолжил» у одного настолько же рассеянного, насколько и лысого гнома.

Удар за ударом оружие начало вгрызаться в головы монстров, раскалывая превосходную работу скульптора, вдохнувшего жизнь в грубый камень.

Закончив с монстрами, чьи обезглавленные статуи теперь тихо и смирно встречали полуденное солнце, как и полагалось всем статуям, полукровка повесил шестопер на пояс и, кряхтя, уселся в прохладной тени, подложив под поясницу торбу.

С моря подул ветерок, приветливо теребя волосы. По небу беспечно плыли облака. Карнаж старался не провалиться в сон, который подступал к усталому телу, а оно всеми своими частями было согласно и не видело более необходимости бодрствовать. Разум вскоре сдался, и «ловец удачи» провалился в непонятную, свинцовую дремоту переутомленного рассудка.

Феларская церковь. Вокруг орет и неистовствует толпа. Кто-то толкает его в бок. Он оборачивается. Высокий плотный человек в мантии и короне называет его «зятьком», подмигивает, улыбается и протягивает ему большую, искусно нарисованную карту.

Он, ничего не понимая, уставился на кусок пергамента, который незнакомец на его глазах старательно разрывает пополам, так, чтобы получилось как можно ровнее, после чекго предлагает выбрать, какую половину королевства ему хотелось бы. Не дожидаясь ответа, вдруг подхватывает под руку и тащит внутрь, где ждет невеста в ослепительном белоснежном платье и фате.

Они вместе подходят к алтарю. Священник толкает напыщенную речь…

«А теперь поцелуйте невесту», – наконец объявляет святой отец.

Он поворачивается, поднимает фату и видит перед собой синюю рожу беса с белесыми глазами, который тут же вырывается из свадебного платья и набрасывается на него.

Раздался резкий, неприятный скрежет металла о камень. Высокая дверь с диковинными узорами, ведущая на балкон, медленно открывалась, уходя наверх, в пространство между стенами. Феникс едва успел продрать глаза, когда из башни чинно вышла фигура, запахнутая в великолепный плащ с золотой оторочкой и сильванийскими узорами, проступающими из глубины ткани.

На лице пожилого человека с орлиным профилем было поистине каменное выражение. Холодные карие глаза смотрели прямо перед собой, густые брови хмурились, взирая на берег Покинутого Моря. Ветер робко поигрывал беспорядочными, вьющимися пепельными волосами, изрядно уступившими место лысине. На голове архимага был металлический обруч, невзрачный на вид по началу, но, если к нему приглядеться, то становилось заметно, как он играл туманными красками. Они появлялись и пропадали где-то в глубине, подобно неясным всполохам молний в ночных тучах.

От фигуры веяло какими-то, несомненными, силой и властью…

Хронос, не спеша, подошел к краю балкона и долго смотрел вниз. Потом краем глаза заметил то, что произошло с его слугами, и каменное выражение лица преобразилось. Черты изломились в гневную маску. В глазах полыхнул огонь, и они принялись обшаривать балкон в поисках виновника. В углу, опустившись на одно колено и почтительно склонив голову, ожидал своей участи «ловец удачи». Карнаж дрожал всем телом, готовившимся к безумному прыжку с балкона. Холодный ветер будто пронзал насквозь, словно сама смерть положила на плечо ледяную длань.

Полдень давно минул. Солнечные лучи снова не могли пробиться через затянутое тучами небо. Они неторопливо плыли своими громадами, казалось, над самой головой, едва не касаясь острого шпиля башни. Полукровка не смел поднять голову. В сознании остался только этот балкон, он и архимаг, стоявший напротив. Они парили где-то высоко над жизнью, над временем… Над всем. С каждым мгновением становилось страшнее чувствовать этот отрыв, будто улетая куда-то вдаль и навсегда.

– Прекратите… Прошу вас, мастер, – взмолился Феникс, чуть не падая.

– То-то же! – отозвался из глубины тьмы, поглотившей взгляд и разум, резкий, и хрипловатый голос.

– Ты зачем раздолбал моих горгулий, щенок!? – спросил Хронос, когда гость начал постепенно приходить в себя.

– Ваши слуги пробуждаются в полдень, а не в полночь. Я знал это и постарался обезопасить свой визит.

– Ты и вправду так считаешь?! – архимаг разразился гулким хохотом.

Его рука взвилась в воздух – каменная кожа треснула, словно яичная скорлупа, и четыре монстра встали перед ошеломленным «ловцом удачи». Феникс во все глаза смотрел, как из разорванных мышц и проломленных костей на обезглавленных туловищах высовываются длинные щупальца и тянутся в его сторону. Получалось, что «адская свора» тоже имела вполне определенного владельца. И им был Хронос.

– Взять его!

Откликом на громкий приказ архимага послужил яростный крик Карнажа. Он выхватил свои меч, собираясь дорого продать свою жизнь, и прямо из ножен ударил в приблизившегося монстра, рассекая тому щупальца и грудь.

– Назад, идиоты, я же пошутил! – донесся из-за спин монстров, готовых разорвать полукровку на месте, певучий голос молодого человека.

Феникса прошиб холодный пот. На лице пожилого мужчины появилось такое выражение радушия, какое бывает у молодых людей, если те давно ни с кем не общались и всегда открыто радовались внезапно появившимся гостям. По крайней мере, нечто вроде этого узрел «ловец удачи» перед собой, когда горгульи расступились.

Хронос распахнул длинный плащ и продемонстрировал новенький богато украшенный камзол фиолетового бархата с жемчугом и золотыми вставками, шитый по последней моде. Да и всему остальному в его костюме мог позавидовать черной завистью любой придворный франт. Карнажу приходилось иногда являться к заказчикам прямо на баллы, где он до тошноты насмотрелся на великолепие тканей, костюмов и обилие бархата, атласа, туфель, каблуков, подвязок, бантов и аксельбантов. И теперь он с изумлением смотрел на разодетого в пух и прах архимага, который так держался во всем этом, словно его лицо не отражало, навскидку, шесть десятков человеческих лет.

– Значит, вы прибыли первым? Замечательно! Я рад. Я очень рад. На моих стражей не обращайте внимание… Ей, вы! Соберите головы и нечего тут шевелить из мяса моими «секретами» вашей живучести. Поторапливайтесь! У нас сегодня еще несколько посетителей, которые хотят побеспокоить «старика», – затараторил Хронос молодым голосом человека, которому по глазам, весело и живо смотревшим на «ловца удачи», можно было дать чуть больше двадцати лет от роду.

Посреди неутихающего водопада учтивых выражений полукровка протянул архимагу конверт Зойта, надеясь, что хотя бы ларониец не станет проявлять весьма оригинальное чувство юмора, присущее, как начинало казаться «ловцу удачи», подряд всем колдунам, чародеям и прочим из разношерстной магической братии.

– А! Даэран, – протянул Хронос, читая письмо ларонийца, – Передавайте, что буду ждать его визита с нетерпением. Кстати, пусть явится ночью, так как к вечеру я ожидаю одного героического рыцаря. Не правда ли без них жизнь и история скучали бы и зевали? Похищение возлюбленной это так живо и интересно… Да! А вам, Карнаж, принцесса не нужна?

Феникс отрицательно мотнул головой, неуверенно следуя за архимагом внутрь башни по длинному коридору, который давно перестал бы умещаться в небольшом строении феларского стиля, отвечай оно общепринятым законам времени и пространства.

В прошлый визит «ловца удачи» ждал совершенно другой прием. Тот Хронос, что вышел на балкон и взирал на берег Покинутого Моря, был скуп на слова и краток в советах, приняв красноволосого просителя, явившегося далеко не первым и не таким способом как сейчас, в плохо освещенном кабинете и довольно быстро разрешил его затруднения парой дельных советов и указаний. Теперь же полукровка начинал понимать, чье сознание породило идею двойственности цены и вообще вознаграждения за проявленную дерзость. Хотя, именно двойственность цены придумали, очевидно, сообща обе половинки раздвоения одного человека, который давно перестал быть таковым, ведь темпоральная магия, первым и единственным адептом которой он являлся, смешалась с сознанием и поглотила тело. Те, кто считали время делимым на части, утверждали, что хозяин Странствующей Башни неуязвим, потому что невозможно уничтожить частицу самого времени, вечно странствующую между этими самыми «частями».