Текст книги "Время жнецов (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Паутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 8

Глава 8. И мёртвые способны говорить.

Это раннее утро снова свело Вяземского и Штёйделя в помещении морга Обуховской больницы. Но отчёт помощника Вяземскому начался не с полицейских протоколов, а с результатов выполнения полученных вчера поручений.

– Мой дядя Густав, – начал свой доклад Карл Альфредович, – преподаёт немецкий в Санкт-Петербургском Императорском университете, потому всё детство и юность я провёл с Гёте, Шиллером, Кернером и Каролиной фон Гюндероде в руках, не говоря уже о постоянных занятиях грамматикой и лексикой. К восемнадцати годам я хорошо разбирался в диалектах языка и его особенностях в различных областях Германии. Потому обоснованно могу заявить, все трое – хозяин парикмахерского салона Бауман, мастер париков и специалист по стрижке являются прибалтийскими немцами, чей язык не обогащён знаниями немецкой литературы, культуры и искусства, но совсем далёк от разговорного. А вот интересующий вас брадобрей Алекс Шнайдер говорит на убогом немецком, тщательно скрывая польский акцент. Я бы сказал, что на русском он говорит намного лучше, выше уровня варшавского мещанина. Очевидно, субъект, называющий себя Алексом Шнайдером, имеет профессиональное образование, где ведущим языком был русский.

– Сегодня к полудню будет известен результат проверки паспортов всей четвёрки. Надеюсь, он развеет или утвердит мои сомнения в их подлинности, – ответил Вяземский.

В конце доклада Карл Альфредович представил наставнику рисованные портреты Цветочника, по трём словесным описаниям, с учётом характерологических особенностей преступника. Вяземский долго их рассматривал, а потом произнёс:

– Вот этого, черноволосого с серыми глазами я где-то видел, только не могу вспомнить где…

– Пётр Апполинарьевич, а не кажется ли вам, что он одинаково похож и на Теодора Коха, и на Алекса Шнайдера, – таким образом Штёйдель попытался развеять сомнения наставника. – Хотя, моё мнение может быть притянутым за уши… Но рисованием я занимался вчера, а в парикмахерской был уже сегодня.

Вяземский поблагодарил Штёйделя за старание и помощь в расследовании, а потом попросил зачитать полицейские протоколы осмотра тел охраны «Музыкальной гостиной». Штёйдель читал медленно, таким было правило Вяземского в работе с информационными деталями, потому что в подобном темпе за чтением успевал и мыслительный процесс Петра Апполинарьевича.

– Здесь нет ничего нового или выходящего за рамки преступлений Цветочника… Снова опасная бритва, как орудие убийства, и всяческое отсутствие вещественных доказательств. Но и тут Цветочник оставил след обуви со скошенным вовнутрь каблуком, – таким было резюме Вяземского по поводу услышанного. – Потому не вижу смысла вмешиваться в это расследование. У нас есть дела, к которым мы должны приступить немедленно. Прозекторская ждёт нас.

Теперь, в отличии от предыдущей совместной работы судебных медиков, на первом столе находилось тело ювелира Соломона Лермана, на втором покоились останки агента сыскной полиции Леонтия Шапошникова. Шагнув к телу ювелира, Вяземский попросил помощника зачитать протокол осмотра места происшествия.

– Тело Соломона Лермана найдено в его квартире на первом этаже в доме по Большой Морской 24, что в Адмиралтейской части, вчера в полдень. Положение тела – привязан верёвками к стулу. В помещении явные признаки скоротечного обыска.

– Описание одежды, – коротко бросил Вяземский.

– На домашнем халате голубого цвета имеются двадцать ножевых отверстий. Девятнадцать мелких и средних, одно крупное – в области сердца. Направление потёков крови вертикальное, это говорит о том, что все ранения нанесены в положении сидя. Кровопотеря из мелких ран минимальная, совершенно не фатальная. Лезвие ножа имеет специфический признак – зазубрину на кончике. Обратите внимание на нижнюю часть любого отверстия. Видны нити ткани, вытянутые зазубриной клинка наружу. Здесь даже лупа не нужна. На домашних тапках Лермана следов крови нет. Такую пытку убитый не мог, по возрасту и физическим особенностям, перенести более часа. В девятнадцати ранах боль преобладала над кровопотерей. Чувства-ощущения – над жизненным финалом. На ткани халата в области запястий и штанов в области лодыжек наблюдаются ворсинки ткани верёвки, которой был связан убитый. Моток этой верёвки лежал на столе в квартире Лермана.

– Внешний осмотр трупа, – таким был следующий посыл Вяземского. Теперь он слушал Штёйделя и сравнивал его оценки с собственными впечатлениями, с собственной трактовкой увиденного. Четыре глаза считывали внешнюю информацию с субъекта, ставшего объектом патологоанатомического исследования.

– На правой стороне лица в области правой дуги нижней челюсти определяю перелом со смещением отломков, которые флюктуируют по отношению к коже этой области. Визуально определяется кровоподтёк от костяшек пальцев ударной левой кисти преступника. Угол нанесения удара более сорока пяти градусов, что говорит о росте преступника, представляющемся мне, выше среднего. Вывод – он высок и является левшой. Этот удар в челюсть оглушил и обездвижил Лермана, что дало преступникам возможность без всяких препятствий привязать его к стулу. Из левого угла рта виден прилипший на слизистую кончик нити ткани из матерчатого кляпа, который был найден рядом со стулом. На теле, включая область груди, боковые поверхности живота и спины, наблюдаются ножевые отверстия, проникающие в глубину дермы и подкожной жировой клетчатки до фасций мышц и самого мышечного слоя. Эти удары нанесены под углом девяносто градусов, что свидетельствует о росте преступника меньше среднего – все эти удары произведены правой рукой. И эти наблюдения означают, что преступников было двое. Обратите внимание на финальный, смертельный удар в область сердца. На одежде и коже убитого минимальное количество крови… Это значит, что клинок ножа из смертельной раны удалили уже после физической смерти Лермана. На коже запястий и лодыжек определяются следы-полосы от верёвки, которой была связана жертва. Глубина и цет борозд свидетельствует о том, что убитый находился в связанном состоянии не более часа до наступления смерти. Выявлен максимум сведений, которые можно определить до проведения вскрытия трупа.

Со всем, что заметил и озвучил Карл Альфредович, Вяземский был согласен – пришёл к тем же выводам, потому оба перешли к решению о необходимости вскрытия: закономерной точке в исследовании трупа, без сомнения, пытаемого и убитого, Соломона Лермана. Осталось уточнить и зафиксировать причину насильственной смерти подпольного ювелира из Адмиралтейской части.

– Вскрывайте, Карл Альфредович! – наконец последовал приказ Вяземского. – Пора выяснить истинную причину смерти Соломона Лермана.

Матово блеснув, секционный нож прочертил глубокую линию от мечевидного отростка грудины до лобка трупа. Две минуты работы кусачками Штилля и рёбра у самой нижней части грудины убраны – путь к сердцу свободен. Ещё четыре минуты и весь органокомплекс предстал перед взглядом судебных медиков.

– Органы сверхполнокровны, что соответствует застою кровообращения при отсутствии адекватного сердечного выброса в аорту. Нарушение циркуляции крови налицо, что направляет нас на детальный осмотр перикарда – сердечной сумки, в которой покоится само сердце, – Штёйдель подробно озвучил результат визуального исследования высвобождённых органов. – Целостность перикарда нарушена, соответственно диаметру клинка ножа. Он и есть орудие убийства и пыток Лермана. Этот удар был последним, повлёкшим за собой смерть жертвы. В полости перикарда крови мало – сердце остановилась в наполненном состоянии, но нож был убран уже после остановки кровообращения. Судя по характеру и направленности самих пыток, преступники не достигли желаемого результата. Лерману нечего было им выдавать. Очевидно, его тайна перестала быть тайной для убийц, настигших подпольного ювелира на дому, а живого свидетеля им оставлять было не с руки.

– Препарируйте сердце, – таким было следующее распоряжение Вяземского. – Для подтверждения причины смерти…

На исследование у Штёйделя ушло пять минуты, после чего последовал его доклад:

– Камеры сердца полны больших сгустков крови. Наполненное сердце не сократилось, потому что целостность перегородки нарушена у самого её основания, с пересечением всех проводящих путей к сердечной мышце, что и вызвало остановку сердца. В этом я и вижу причину смерти ювелира.

– Вещественные доказательства, – кивнув в знак согласия с предыдущими выводами коллеги, Вяземский направил Штёйделя на следующий этап анализа полученной информации.

– На полу у тела найден фрагмент пористого вещества, пригодный для микроскопирования и химического анализа. В итоге оказавшийся кусочком католический просвирки. Данный факт свидетельствует о том, что просвирка незаметно выпала из кармана бандита и не была растоптана им полностью. Сам бандит, очевидно, является немцем или прибалтом. Ну, или… поляком. По результатам обследования можно утверждать, что преступников было двое – гигант левша и коротышка, балующий ущербным ножом.

– Всё верно, Карл Альфредович. Всё так и есть, – этими словами Вяземский подвёл итоги исследования трупа Лермана. – Осталось все выявленное внести в акт экспертизы. Переходим ко второму телу. Читать полицейский протокол не нужно, я сам был на месте происшествия и делал первичный осмотр трупа сыскного агента Леонтия Шапошникова. Теперь меня интересуют результаты вскрытия его тела. Мы ведь тоже работаем на полицию и ради её успехов в борьбе с криминалом.

Штёйдель согласился с позицией наставника, потому осмотр одежды много времени не занял, но вот осмотр головы привлёк внимание специалиста.

– В затылочной области головы трупа наблюдается большая гематома с нарушением целостности кожного покрова, следами запёкшейся крови. Изменения прижизненные.

Вяземский попросил лейку с водой, пинцет и лупу, а помощник моментально удовлетворил его просьбу. Орошая рану током воды и отделив кровяную корку, Вяземский, под контролем лупы, погрузил в рану пинцет. И уже через две минуты вынул из раны белёсый кусочек очень маленького размера.

– Подайте покровные стёкла, Карл Альфредович, – вновь обратился к Штёйделю Вяземский. – Хотя, я и без микроскопии могу сказать, что это осколочек палки, застрявший в ране после сильного, оглушающего жертву, удара по голове. На месте происшествия палки не найдено, и это свидетельствует о том, что её унесли или спрятали в том помещении, где пленили полицейского. Найдём это помещение, обнаружим и палку. Главное, этот удар не был смертельным для убитого… Однако, смерть считается насильственной, когда все остальные её причины исключены. В этом случае краниотомия совершенно необходима.

Штёйдель согласно кивнул и взялся за секционный нож, а потом и за пилку Джильи. Краниотомия процесс нескорый, но у Карла Альфредовича он получался быстро и качественно, только неприятный визг пилы был сильнее и равномернее, а на лбу Штёйделя выступил крупный пот. Когда всё было готово, Карл Альфредович доложил:

– Мозговые оболочки не повреждены. Целостность внутренней пластины затылочной кости не нарушена. Признаков кровоизлияния или гематомы со сдавлением мозгового вещества не обнаружено. Мозговая ткань интенсивно бледная, обескровленная, с признаками отёка и набухания. Сейчас я возьму материал для микроскопии… Но вы правы, Пётр Апполинарьевич, удар по затылку не был для полицейского смертельным.

А что скажете о внешних повреждениях на трупе, Карл Альфредович? – задал Вяземский очередной вопрос.

– По всему телу наблюдаются ушибы с кровоподтёками и ссадинами различного срока возникновения – от суток до трёх, и эти повреждения являются прижизненными. На груди наблюдаю следы ожогов с ожоговыми пузырями и гиперемией кожи вокруг них. Срок их существования не более двух суток. Пётр Апполинарьевич, обратите внимание на серый налёт в зоне ожогов, – подробно ответил Штёйдель.

Тут Вяземский взял лупу и наклонился над телом погибшего, а потом произнёс вслух. – Очень похоже на табачный пепел, конечно, ещё нужна микроскопия. Но все ожоги одинаковой формы и глубины, что говорит об одном и том же повреждающем объекте – зажжённой папиросе… Перед смертью Шапошникова долго и изощрённо пытали. На коже запястий и лодыжек виден след верёвки – борозды глубокие и синюшные, значит связанной жертва была более суток. А теперь взгляните на правую кисть трупа.

– Ногти большого, указательного и среднего пальцев разрушены почти до самой средины. Края повреждений неровные, рваные… Подушечки этих пальцев срезаны или сточены. Это тоже следы пыток? – констатировал Штёйдель, а потом задал интересующий его вопрос.

– Подайте снова лейку, пинцет и лупу, – вместо ответа попросил Вяземский.

Отмочив и убрав плотную корку крови и тканевой поверхности, Вяземский, с помощью пинцета, извлек оттуда два маленьких фрагмента, похожих на стружки или щепки.

– Нужно микроскопировать, но даже невооружённым глазом видно, что это щепки из деревянной доски. Очевидно из деревянной стены помещения: с одной стороны они белёсые и чистые, с другой – тёмные от времени, неокрашенные.

– Ему что загоняли лучины или спички под ногти? – изумился человеческой жестокости Штёйдель.

– Нет, здесь скорее получается наоборот, – ответил Вяземский. – Но, чтобы это доказать или опровергнуть, нужно побывать на месте содержания убитого. Исходя из тех сведений, что мы получили, это может быть нежилое помещение, но достаточно сухое и чистое, значит находящееся под крышей сарая-склада или внутри какого-либо дома, в виде каморки. Подвал отпадает сразу – там стены каменные или цементные… Карл Альфредович, приступайте к вскрытию тела полицейского.

Проделав необходимые патологоанатомический манипуляции, Штёйдель доложил:

– Ткани органов бледны и обескровлены. Сердце в состоянии сокращения. Сердечные полости с остатками крови в виде небольших сгустков. В трахее и крупных бронхах кровяные сгустки располагаются пристеночно, слизистая пропитана кровью. Явных признаков обтурационной асфиксии нет. Рана на шее глубокая с пересечением гортани и стволов сонных артерий. Края сосудов ровные, отверстия их зияют, кровенаполнение минимальное. По характеру раны можно сделать вывод, что нанесена она уже известной нам опасной бритвой. Причина смерти – моментальная, потому фатальная, кровопотеря. Время смерти больше суток назад. Характер смертельного ранения отличается от первого случая – смерти Лермана. И это почерк Цветочника. Опять он, снова он…

Вяземский молча кивнул и после короткой паузы отдал последнее распоряжение:

– Карл Альфредович, мне нужен размер роста полицейского, расстояние от шеи до плечевого сустава справа, размер расстояния от его плечевого сустава до кончиков пальцев правой руки. Сделав измерения, не забудьте их записать.

Через короткое время Штёйдель сообщил:

– Пётр Апполинарьевич, записывать ничего не надо. Его параметры полностью совпадают с моими.

– Ну-ну, Карл Альфредович, значит вам суждено стать посмертным эталоном сыскного агента Шапошникова, – улыбнувшись, ответил Вяземский. – И поверьте мне, это высокая честь. Приступайте к написанию коллегиальных актов экспертиз… А мне ещё кое-что нужно сделать для будущего медицинского эксперимента, надеюсь, он состоится уже сегодня.

И Штёйдель отправился в кабинет судебного медика, а Вяземский проследовал в лабораторию. Там Пётр Апполинарьевич достал флаконы с бензидином, перекисью бария и винной кислотой, потом в отдельной стеклянной ёмкости тёмного цвета, обладающей притёртой крышкой, смешал их в соотношении 1:4:10 и разбавил водой 1:3. Вяземский давно интересовался химическими методами определения наличия крови на ткани и поверхностях, следил за специальной литературой. Начало этим методам положили испанский врач Жозеф Орфила и немецкий учёный-химик Кристиан Шенбейн. Они основывались на специфической реакции окрашивания крови под воздействием химических веществ, которая относилась к методам аналитической химии. Но все их исследования оставались на стадии экспериментов, выверенной методики ещё не существовало. Потому Пётр Апполинарьевич решил испробовать свой подход, учитывая опыт известных ему исследователей этого вопроса. Перекись расщепляла красные кровяные тельца, содержащие железо, с высвобождением кислорода, который окислял бензидин. Образующиеся продукты окисления бензидина имели синюю или зеленую окраску, хорошо различимую в боковом свете.

Подписав экспертные заключения, Вяземский отправился в здание больницы и телефонировал Сушко о необходимости встречи и обмена полученной информацией. К полудню судебные медики уже были на Офицерской 28.

***

Устроившись на стульях в помещении сыскных агентов, троица приступила к обсуждению имеющихся результатов. Вяземский представил полицейскому Штёйделя, и Сушко выразил своё почтение талантливому помощнику Петра Апполинарьевича. И уже затем Вяземский первым взял слово:

– По впечатлениям Карла Альфредовича, а в этом вопросе я ему всецело доверяю, брадобрей Алекс Шнайдер не является немцем, потому что его немецкий не соответствует его фамилии и повадкам истинного германца. Портреты Цветочника готовы и ими уже можно пользоваться в целях поиска преступника. По анализу ситуации могу с точностью утверждать, что и охранники «Музыкальной гостиной», и ваш Шапошников убиты Цветочником. Соломон Лернер убит двумя другими людьми. Способы убийства и сами орудия убийства в этих случаях разные. Вещественное доказательство, найденное на месте гибели Лермана, наводит на мысль о том, что вышеуказанная пара, является прибалтийцами или поляками. Сама пара представлена высоким левшой и низеньким субъектом, орудующим ножом. Шапошников и Лерман подвергались пыткам. Причины смерти жертв в обоих случаях убийств разные. Все подробности вы можете узнать из актов судебно-медицинских экспертиз, которые мы вам привезли.

Сушко молча внимал рассказу Петра Апполинарьевича, слушал не перебивая. А потом долго изучал заключения судебных медиков, озабоченно качая головой. Наконец, отложив бумаги в сторону, заговорил сам:

– Иван Дмитриевич по моей просьбе проверил паспортные данные немцев-парикмахеров по месту регистрации их в Петербурге. Документы подлинные. Но ещё шеф разослал запросы в места, откуда прибыли указанные люди, эта проверка может занять долгое время. Только, господа судебные медики, вот, что я вам хочу сказать. Настоящий, не подложный паспорт можно купить на Лиговке, естественно, ворованный или беспризорный. Всё дело в цене. На мещан и купеческих прислужников – сто пятьдесят рублей, на заезжего купца – двести рублей, на малоизвестных промышленников – двести пятьдесят рублей. А вот паспорт иностранца стоит уже четыреста рублей, и продажей таких документов в Петербурге промышляют лишь несколько человек, к которым и не подобраться, даже с нашими возможностями. Вся беда в том, что многие хозяева этих документов пропали без вести или числятся в неопознанных трупах.

– Что вы скажете по поводу ювелира Лермана? – спросил Вяземский. – Что это за бандиты, которые его убили?

– Это бандиты, идущие по следу краденой коллекции драгоценностей, очевидно, купленной Лерманом и уже проданной им в Европу. Мы называем их «гости оттуда». И эти люди тоже ищут Цветочника. Он, велика вероятность, и продал коллекцию Лерману. Хозяин этих вещей ещё не установлен. Запросы, разосланные, Путилиным по крупным городам пока остаются без ответа. Лермана пытали с целью вызнать, куда он спрятал коллекцию, в то, что она уже не в России, налётчики не поверили. Но, прошу учесть, что Соломон Лерман работал не сам по себе, а под мазом Адмиралтейской части – ювелир был его человеком. Я уверен, что свою часть денег, вырученных Соломоном за коллекцию, этот маз уже получил. И пришлые становятся его врагами, потому что лишили маза «курицы, несущей золотые яйца». Так что, теперь гостей ищем не только мы, но и люди криминального хозяина Адмиралтейской части. Однако, в отличии от последнего, мы точно знаем, где скрывается преступная пара…

– Определили абонента телефонного номера 96? – не утерпев, спросил Вяземский.

– Непременно, Пётр Апполинарьевич, – терпеливо ответил Сушко, хотя очень не любил, когда его перебивали. Но без слов простил Вяземскому эту бестактность. – «Мебелированные комнаты Л. Ю. Головлёва» на Гороховой 45. Туда уже направлена группа моих людей – четыре агента во главе с Климом Каретниковым, которого вы уже имеете честь знать. Бандитов приказано взять живыми – они вполне возможная ниточка к судьбе похищенной коллекции драгоценностей и личности Цветочника, который, наконец, перестанет быть неуловимым. Но меня, в первую очередь, волнует, где искать следы пребывания Леонтия Шапошникова и как выйти на след его убийц. Что по этому поводу можете посоветовать, Пётр Апполинарьевич.

– Шапошникова пленили и держали сперва в одном месте, видимо, решали, как с ним поступать дальше. Потом систематически били и пытали, но уже в другом месте, где все были свои и криков не было слышно. Не знаю разговорили ли они Шапошникова или нет, но пытали его зверски. А убил вашего агента, именно Цветочник, след его бритвы слишком специфичен, чтобы с чем-то спутать. Именно Цветочник пытал Шапошникова, потому что изверг единственный среди них, кто курит папиросы.

– Место, где его задержали бандиты! – теперь нетерпение выказал сам Суко. – Опишите его… Как можно подробнее.

На несколько секунд задумавшись, Вяземский продолжил:

– Первоначально, от двенадцати часов до суток, его содержали в хорошо изолированном крытом помещении, обшитом досками. Довольно тёплом, следов переохлаждения на трупе нет. Это не подвал, уж точно… Бандит, стоящий позади, нанёс Шапошникову удар палкой по голове, тем самым, обездвижив сыскного. Пытки и избиение начались спустя сутки. Помещение, в котором содержали Шапошникова, похоже на тёплый сарай, дровяник или кладовую, рядом с помещением, где находится печь или плита. К сожалению, Лавр Феликсович, больше мне добавить нечего.

– Сарай рядом с печью или плитой… – рассуждая вслух, произнёс Сушко. – А ведь точно, Пётр Апполинарьевич. Точно… Дровяник «Питейного заведения К. А. Максимова», что в Ямском переулке Лиговки, находится рядом с кухней. Из него берут дрова для кухонной печи, где готовят горячую пищу. Чёрт возьми, выходит всё так просто… Но ведь мы там обыскали каждый угол и закуток – никаких следов пребывания Шапошникова. Ни-ка-ких! Хозяин кабака и половой сидят сейчас у нас в камерах временного задержания, всё отрицают. И дознавателю им предъявить нечего, а срок задержания скоро заканчивается.

– Ну-ну, Лавр Феликсович, вы искали следы ног Шапошникова в том месте, где отпечатков обуви видимо-невидимо, – Вяземский, наконец, взял инициативу разговора в свои руки. – А нужно было искать любые признаки пребывания там вашего человека. Любые! Хочу заметить, что в предполагаемом помещении, кроме пола, есть ещё стены, двери и потолок. Нет, какие именно признаки, я сейчас указать не могу, но если вы отвезёте нас туда, то мы их обязательно найдём. Шапошников понял, что его раскрыли и просто должен был оставить вам какие-либо зацепки по его поиску и освобождению. И я уверен, он точно это сделал, осталось найти их и понять.

– Что предлагаете, Пётр Апполинарьевич? – напрямую спросил Сушко. Он уже достаточно изучил Вяземского, чтобы понять – судебный медик что-то задумал, но до результата своего дела об этом и словом не обмолвится.

– Необходима ваша личная помощь и полицейское сопровождение для повторного осмотра всех помещений кабака на Лиговке. При наличии вещественных доказательств вам, Лавр Феликсович, легче будет припереть лиходеев к стенке и получить от них правдивые показания о гибели Леонтия Шапошникова и причинах провала операции по его внедрению в криминальную среду. Да, вот ещё что, для детального осмотра помещений нам понадобятся четыре фонаря. Мы с Карлом Альфредовичем уже сейчас готовы выехать, все необходимое для детального осмотра у нас с собой, – подробно изложил своё предложение Вяземский.

– Пётр Апполинарьевич и Карл Альфредович, – согласился с мнением судебных медиков Сушко. – Господа, сейчас вся надежда только на вас, на ваш профессионализм и опыт… Надеюсь, что с вашей помощью следы Цветочника, наконец, перестанут быть следами призрака на воде и обретут материальное подкрепление. И ещё, признаю, что лишь с вашим участием тайна моего агента Леонтия Шапошникова перестанет быть тайной.

Через двадцать минут три пролётки от Офицерской 28 направились в сторону Лиговки. Нельзя сказать, что Сушко очень туда спешил, но азарт охотника уже охватил его целиком. Лавр Феликсович, как истая гончая, шёл по следу, носом чувствуя запах зверя. Вяземский и Штёйдель, напротив, казались спокойными и невозмутимыми, оставив волнения ради трезвого подхода к грядущим находкам и открытиям. Учённые люди всегда подвержены здравым сомнениям, а суждения их, выводы и заключения основываются лишь на фактах – неприложных истинах, которые невозможно оспорить или опровергнуть.