Текст книги "Время жнецов (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Паутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Глава 13

Глава 13. Узнай его, если сможешь, поймай, если догонишь.

Вечер воскресенья выдался знобким и ветреным. Вовсю цвела сирень, а с воды набегали волны влажной прохлады, небо хмурилось серым непроницаемым полотном, но дождя ещё не было. После неудавшейся операции и гибели Кулика в душе Сушко царил полный раздрай. Ноги сами привели его на порог ресторации «У Смирнова», что располагалась совсем рядом с домом. Тихое, спокойное место с настоящим русским меню и приличной публикой. Здесь не водилось забулдыг и громких пьяных разговоров.

Радушный официант быстро принёс заказанное – запотевший графинчик водки и тарелки с холодными закусками: солеными огурцами, такими же грибами, приправленными луком и растительным маслом. Чёрный ноздреватый хлеб и горчица уже стояли на столе. От горячего Сушко отказался, он не планировал задерживаться здесь надолго. Угнетающие мысли не покидали сыскаря, потому рука сама отмерила полстакана. Сушко выпил их залпом и прикрыл уставшие глаза. Через несколько минут внутреннее состояние Лавра Феликсовича изменилось: на лбу выступили капли пота, а внутри разлилось долгожданное умиротворение – равновесие души и реальности бытия.

– Кулик – сволочь и гад ползучий, но его смерть на моей совести, а Бес опять на свободе, – тихо, почти про себя, Сушко начал тяжёлый диалог с самим собой. Жаль, рядом не оказалось Вяземского или Каретникова, но поговорить очень хотелось. – А Бес снова ушёл, оставив нас в дураках… Нет, лично меня. Как сыскарь глуп и бесполезен оказался ты, Лавр Феликсович… Никчёмный охранник из тебя получился, того и гляди, самого уведут без возврата. Чёрт побери, а Вяземский оказался прав. Опять прав, и сейчас не преминул бы высказать своё осуждающее «ну-ну»… Согласен, Пётр Апполинарьевич, на этого зверя нужен не силок, а настоящий капкан, из которого не вырываются и не уходят. А времени осталось два дня… Всего лишь два дня.

Тут Сушко вспомнил о закуске и с удовольствием захрустел солёными огурцами, а потом умял и грибы, только теперь вспомнив, что кроме холостяцкого завтрака в желудке ничего не было. Сытому на ум пришли другие мысли, которыми он поделился с собой:

– Холостому плохо, но терпимо и привычно… Потому что правильно. Ну нет у меня семьи, значит нет больного места, за которое может ухватить каждый уголовник. Потому половина моих агентов с этим не торопится, а холостой холостого понимает лучше. Делая, он лишь за себя отвечает. Сгинет, и тем никого не огорчит и по миру не пустит. Женщины одно, а семья и дети – совсем другое.

Сушко неспеша вылил остатки водки в стакан и выпил, закусив чёрным хлебом с горчицей. Удовлетворено хмыкнув, Лавр Феликсович оставил деньги на столе, а сам двинулся к стойке. Показав значок, Сушко попросил предоставить доступ к телефонному аппарату. На другом конце отозвался Вяземский:

– Да, Лавр Феликсович, я вас внимательно слушаю.

Сушко коротко, совершенно без эмоций, деловым тоном изложил итоги операции на Сенном рынке и, в свою очередь, задал вопрос судебному медику:

– Пётр Апполинарьевич, когда вы говорили о капкане на Беса, что имели в виду?

– Чтобы заманить зверя в капкан, его нужно заставить нервничать, метаться, делать ошибки и забыть о собственной безопасности. Туска нужно сбить с толку, так, чтобы у него не возникло и тени подозрения, что в этом замешана Сыскная, – терпеливо ответил Вяземский.

– Я это прекрасно понимаю, но ведь под капканом вы подразумеваете что-то конкретное. Поделитесь, пожалуйста, – продолжил беседу Сушко.

– С удовольствием, Лавр Феликсович, – от Сушко у Вяземского не было секретов. – Чего боятся уголовники больше раскрытия и задержания? Для этих людей полным крахом является изменение уголовного имиджа, у вас это называется смена «масти»: с уважаемого в криминальном сообществе вора, разбойника или грабителя, на презираемого всеми насильника, альфонса или стукача. Для таких только стыд, позор и изгнание. Почему бы всё это не проделать с Лехом Туском? У уголовников свои источники информации. Но, когда это появится в газете, которую читают все, кто может читать, эффект будет подобен бомбе, разорвавшейся в толпе. Иван Дмитриевич уже дал добро, потому я стану действовать уже сегодня. Вот только дождусь от Путилина рисунок-портрет Леха Туска. Смотрите утренний номер «Санкт-Петербургских ведомостей».

– Пётр Апполинарьевич, благодарю душевно. Идея гениальная, но она – чистой воды провокация, – возразил Сушко.

– Провокация и есть нужный капкан, которого убийце никак не миновать. Он-то совсем не ожидает подобного поворота событий, – серьёзным тоном пояснил Вяземский.

Немного подумав, Сушко снова обратился к Петру Апполинарьевичу:

– Там, в Сыскной, что вы хотели сказать словом «близнецы»?

– А вы уверены, что наблюдая за Шнайдером вы видите именно Шнайдера, а не Коха? – вопросом на вопрос ответил Вяземский и продолжил свою мысль следующей фразой. – Я теперь уверен, что между ними существует связь. Кох нуждается в деньгах, а Шнайдер способен оплатить его услуги. Оба одиноки, значит свидетелей их отношений нет. Но это лишь моё, частное мнение. Разбираться прийдётся вам, Лавр Феликсович. Прошу прощения, в дверь звонят, это очевидно посыльный от Путилина. Ещё раз извините, я отключаюсь. Ждите утра!

Из ресторации Сушко вышел совсем в другом расположении духа, изменилось и его настроение. Не смотря на неудачу на Сенном, розыск Беса не встал на месте, он продолжался с новой силой, с новыми возможностями. Значит день был прожит совсем не зря. Теперь Лавру Феликсовичу хотелось лишь одного: раздеться, лечь на кровать и укрыться одеялом, дать отдых усталому разуму и телу. Спать, спать, спать…

Уже накрапывал дождь, но Вяземский отправился на встречу со старым знакомцем из мира газет, журналов, репортёров, печатных новостей и скандалов – Платоном Сергеевичем Скобеевым, почитателем Пушкина и коллекционером его первых изданий. Не так давно Вяземский обращался к Скобееву по поводу стьи в «Санкт-Петербургских ведомостях». Встреча должна была состояться в кофейне Вольфа и Беранже.

Кофейня-кондитерская Вольфа и Беранже существовала в Санкт-Петербурге с первой половины текущего века на углу Невского проспекта и Мойки, по адресу Невский 18. Она была основана швейцарцами Соломоном Вольфом и кондитером Беранже, настоящее имя Тобиас Брангер. Оба прибыли в Петербург из Давоса вместе со множеством других австрийских подмастерьев для работы в кондитерских и пекарнях российской столицы. Кондитерская разместилась в небольшом помещении, на первом этаже в доме Котомина. Шло время, и заведение завоевало репутацию лучшей кофейни в Петербурге и Российской империи.

Здесь, помимо сладостей, завтрака-обеда-ужина, кофе и чая, посетители могли читать свежие журналы и газеты, как отечественные, так и зарубежные. Для этого в заведении Вольфа и Беранже были открыты курительный и читальный залы. Однако, само заведение оставалось безликим в плане своего, собственного стила, которого пока ни у кого не было. Тогда Вольф и Беранже перестроили кондитерскую и открыли кафе в китайском стиле, переименовав его в «Café chinois». Китайские мотивы использовались в фарфоровой посуде, мебели и обивке стен. Вечером в кафе зажигали китайские фонарики. За витриной стояли два китайца – мужчина и женщина, которые постоянно кланялись, завлекая посетителей; внутри помещения пахло благовониями. В честь приезда в Петербург знаменитой итальянской балерины Марии Тальони в кондитерской испекли пирог с портретом балерины, сделанным из крема. Вот в каком пафосно-помпезном месте состоялась встреча двух приятелей.

Мужчины устроились за столиком в глубине зала. Вяземский заказал кофе и обожаемые Скобеевым эклеры, в дополнение к которым взял и любимый десерт Платона Сергеевича.

– Как вы находите первое издание «Евгения Онегина», любезный Платон Сергеевич, – приступил к разговору Вяземский. – Смирдин отпечатал около 3000 экземпляров по цене одного в 5 рублей. И тираж просто расхватали, а случилось это 53 года назад. Теперь каждая книга 1833 года – раритет. Надеюсь, я удовлетворил ваш собирательский голод?

– О, дражайший Пётр Апполинарьевич, я просто потрясён, убит наповал, – ответил Скобеев. – Процесс «поглавного» выпуска в журнале для меня оказался крайне волнителен после того, как, по досужим слухам, Александр Сергеевич чуть не проиграл в карты пятую главу. Но и у меня для вас есть равноценный обмен. Днями вам доставят «Скупой, или Школа лжи» Мольера, парижское издание начала нашего века.

Потом какое-то время приятели молча пили кофе и насыщались сладостями. Вяземский умел сочетать приятное с полезным, и, по удовлетворённому едой и кофе взгляду Скобеева, понял, что настала пора приступить к основной теме сегодняшней встречи.

– Платон Сергеевич, мне крайне необходима ваша помощь, – уже по-деловому произнёс Вяземский. И, слегка наклонившись к собеседнику, подробно изложил суть своей просьбы. Скобеев слушал внимательно, не перебивая, а потом кивнув заявил:

– Хорошо, пусть так и будет. Завтра ждите публикации в «Санкт-Петербургских ведомостях». Портрет субъекта забираю с возвратом… А сейчас мне необходимо спешить, нужно встретиться с главным редактором газеты. Покорнейше прошу прощения, я вынужден срочно удалиться. До встречи, Пётр Апполинарьевич!

Раскланявшись, Скобеев поспешно покинул кофейню. А Вяземский, выпив из снифтера два глотка коньяка «Курвуазье» и закусив долькой лимона, расплатился. Дело было сделано, и удовлетворённый Вяземский вернулся домой. Оставалось ждать утра и ответных действий со стороны Сыскной.

***

После ночного дождя утро понедельника казалось особенно свежим и бодрым. Солнце конца мая уже набирало силу и власть, отражаясь от поверхности вод Фонтанки и Мойки, оконных стёкол длинной вереницы домов. Утренние зайчики света мелькали по стенам квартиры Сушко. Лавр Феликсович, потянувшись и сделав короткую физическую зарядку, распахнул окно. Умывание, чистка зубов, завтрах и одевание не заняли много времени. И вот Сушко уже шагал от Офицерской 13 в сторону Офицерской 28 – здания Сыскной.

Не смотря на ранний час, Путилин уже находился в своём кабинете. Заглянув в помещение сыскных агентов и удостоверившись в их полном наличии, Сушко поднялся в кабинет шефа. Иван Дмитриевич сидел за рабочим столом и о чём-то молча рассуждал, барабаня пальцами по столешнице. На краю стола высилась стопа газет. Приветственно кувнув, Путилин протянул Сушко свежий номер «Санкт-Петербургских ведомостей». Лавр Феликсович углубился в чтение статьи под названием «Непарадная столица. Узнай его, найди его, сообщи о нём за вознаграждение!»:

Сограждане, дамы и господа! Санкт-Петербург – парадная столица Империи на глазах становится непарадной. На её помпезный фасад, вот уже который день, бросают грязь, недоверие, отсутствие законности, сопряжённой с защитой прав высоких слоёв столичного общества.

Я и мы все, глубокоуважаемые петербуржцы, не пожалеем сил, внимания и личного участия в защите чести и достоинсва прекрасных и добродетельных дам, стремящихся к гармонии со своими избранниками.

Пять уважаемых женщин обратились в редакцию с просьбой защитить их честь и общественное положение. По известной причине дамы не могут обратиться в полицию, дабы не раскрывать свои имена и фамилии. Но всю информацию по образовавшейся ситуации, требующей всеобщего внимания и настороженности, наряду с возможным вмешательством, они изложили представителю нашей редакции. Глубокоуважаемые дамы бальзаковского возраста, будьте настороже!

С недавних пор в Санк-Петербурге объявился варшавский альфонс, аферист на женском доверии, насильник и жигало Лех Казимирович Туск 30 лет, представляющийся благородным. Всмотритесь в это лицо. Внимательно посмотрите на этот портрет.

Найдите его, узнайте его, сообщите о нём по телефону 57.

Заинтересованные в результате дамы создали совместный фонд вознаграждения в 150 рублей. Спешите их получить. Помогите восстановить честь и справедливость!

Всегда ваш С. К. Синельников.

– Да, портрет вполне узнаваем, – с улыбкой отреагировал на статью Сушко. – Хорошо, что особых примет не указали, а то сразу бы стало понятно откуда ветер дует.

– Телефон отдела делопроизводства. Деньги из бюджета оплаты услуг осведов, – уточнил Путилин. – А самое главное, Иван Иванович тоже умеет читать, и в этом случае реакция его будет однозначной. К обеду Бес не сможет выйти на улицу, не сможет свободно передвигаться неузнанным.

– Согласен, шеф, – ответил Сушко. – После обеда и начнём загон зверя в капкан.

Удовлетворённо кивнув, Иван ознакомил Сушко с планом дальнейших действий:

– Я уже связался с полицейской частью, на участке которой находится дом Алекса Шнайдера. Полицейские в форме начнут поквартирный обход, начиная с соседних домов. Начальство части обязалось обеспечить их газетами с портретом Беса. Газеты они будут держать на виду. Это должно подтвердить открытость и обоснованность их действий. Полиция ищет альфонса и насильника, чьи преступления получили широкую огласку. Когда останется дом на набережной Фонтанки 37, присоединитесь и вы с вашими людьми. Пошлите человека в парикмахерский салон, где трудится Шнайдер, чтобы убедиться, что его там нет.

Закончив говорить, Путилин передал Сушко газеты с портретом Беса для его агентов. Перед уходом Сушко добавил:

– Вчера Пётр Апполинарьевич натолкнул меня на одну интересную мысль. И я отправлю наружку к дому близнеца Алекса Шнайдера – Теодора Коха, проживающего в доме Брюна по адресу Офицерская 49. В этом доме издавна селятся петербургские немцы.

В полдень сыскные отправились на набероежную Фонтанки. Россия не зря слыла читающей страной. У каждого второго можно было заметить газету или журнал, люди читали в ресторациях и кафе, передвигаясь на конке и экипаже. Некоторые, просто стоя у парапета набережной. Пары и тройки живо обсуждали прочитанное: политические, культурные и литературные, финансовые новости не оставляли горожан безучастными. Дамы читатали нисколько не меньше господ.

Активно включившиеся в работу полицейские сразу стокнулись с рядом, иногда просто комичных, ситуаций. Не смотря на профессионализм редакции газеты, каждый третий петербуржец этого возраста оказался похожим на опубликованный портрет. Возмущение, скандалы и открытое недовольство сопровождали операцию поиска преступника. Беспаспрортных или подозрительных отправляли в участок для дальнейшей проверки и разбирательства. Но Беса так и не нашли. И вот наступила очередь дома 37, дома, где официально проживал Алекс Шнайдер.

Здесь Сушко и его людей ожидало разочарование. Наёмная уборщица и прислуга, женщина средних лет сообщила, что немец ушёл рано утром с большим баулом, сказавшись занятым поездкой в Новгород. При свидетелях, обитателях соседних комнат, Сушко произвёл вскрытие жилища Шнайдера. Обнаружились признаки скорых сборов, а на столе лежал сегодняшний номер «Санкт-Петербургских ведомостей». Лавр Феликсович понял, что здесь он больше ничего не найдёт и никого не дождётся. Пришлось возвращаться в Сыскную.

Агенты, посланные в парикмахерский салон Баумана, ни Шнайдера, ни Коха там не обнаружили. Наружники, наблюдающие за домом Коха, тетефонировали, что объек места проживания не покидал, гостей не принимал. Делопроизводитель хватался за голову от количества телефонных сообщений, но, в итоге, ни один из звонков пока на Беса не вывел. Оставалась единственная возможность, не ориентируясь на информацию наружки, ехать на адрес Коха.

После оцепления дома Брюна, Сушко и Каретников поднялись в коридор второго этажа, куда выходили двери жилища Коха. Долгий стук в дверь ничего не дал – с той стороны стояла напряжённая тишина. Пришлось вскрывать дверь, так же, как и на Фонтанке 37. Из открытой двери в нос ударил острый запах палёной ткани. Вовнутрь Сушко шагнул первым, а потом жестом, поманив Клима к себе, шепнул тому на ухо:

– Никого сюда не пускать. Оцепление дома не снимать. Пусть твои ребята идут по квартирам и опрашивают соседей Коха. Знакомые, посетители, бытовое общение, поведение в последние сутки – всё это сейчас крайне важно. Ступайте распорядитесь, потом вместе приступим к осмотру.

Клим Каретников вернулся быстро и прикрыл за собой дверь. Здесь было на что смотреть, но только людям с крепкими нервами. На кровати лежало неподвижное тело, прикрытое простынёй. На ней то тут, то там проступали кровавые пятна. Сушко осторожно стянул покров. И от нахлынувших эмоций у него внезапно пересохло в горле. У тела отсутствовала голова. Вся подушка пропиталась пролитой кровью. Руки и ноги жертвы безвольно покоились по сторонам. Слева на остатке шеи – часть родимого пятна. Наклонившись, Лавр Феликсович глянул под кровать. За массивную ножку закатился маленький стеклянный пузырёк с непонятной надписью на иностранном языке. Неожиданно за спиной старшего агента прозвучал голос Каретникова:

– Лавр Феликсович, гляньте на это.

Сушко не любил, когда кто-то прерывал ход его мыслей, но оно того стоило. Поодиночке, вещь за вещью из открытого ящика комода Клим достал золотые вещи: цепочку с подвеской, кольцо и браслет, меченые буквой «Р» в большой «О», а потом на свет появился серебряный портсигар с польским орлом. Найденное Каретников аккуратно сложил на стол. На столе стояла одинокая чашка с остатками чая и блюдце с ещё свежим печением.

– Вещи Беса, – определил Лавр Феликсович. – Однако…

Осмотрев стол, Сушко приказал Каретникову:

– Клим Авдеевич ищите вторую чашку. И откройте окно, здесь становится нечем дышать.

Поток весеннего воздуха рассеял неприятный запах, но помещение достаточно не проветрилось, казалось, смрад поднимается от самого пола. Осматривая вешалку и одёжный шкаф, Сушко поделился с Каретниковым своим открытием:

– Клим Авдеевич, мне кажется, что здесь не хватает дождевого плаща и шляпы. Иначе, как бы Кох возвращался вчера под дождём. Вот стоит обувь, вот тапочки, а верхней одежды нет.

– Тут вывод один, Лавр Феликсович, убийца ушёл в верхней одежде и котелке Коха, – высказал своё мнение Каретников. – И по всему получается, что это был сам Кох.

– Так почему же Кох отправился на улицу босиком, но в плаще и шляпе?

У Каретникова не было ответа и он промолчал, но, наконец, обнаружил вторую чашку со следами чая, запрятанную в глубине посудного шкафа. А Сушко рассудил вслух:

– Выходит, это Кох порешил Беса… А может Кох и есть Бес?

Последним объектом осмотра стала голландская печь. Вьюшка закрыта, нижняя дверца слегка отворена, верхняя на запоре. Каретников открыл запор и глянул в топку печи. Теперь настала его очередь бледнеть, и кусать губы. На слое остывающего пепла лежала отрезанная голова. Сильно пахло горелыми волосами и палёной кровью. Постелив на пол газету, Клим за остатки волос достал голову и поместил на бумагу. Усы, бакенбарды, волосы задней части головы превратились в труху, которая сыпалась, как песок сквозь пальцы. Глаза закрыты, на коже лба и щёк ожоги, на нижнем краю шеи слева – остатки родимого пятна.

– Вот и добегался Бес… – осипшим голосом произнёс Сушко. – Сколько верёвочке не виться, конец всё равно будут. Но какой? Я бы такого совсем не хотел.

– Убийца оплошал. В печи ночная протопка, сегодняшняя ночь была дождливой и знобкой. К утру углей уже не было, потому голова и не обгорела до неузнаваемости, на что и был расчёт лиходея. Вьюшка закрыта, и весь запах из печи идёт в помещение через нижнюю дверку, – подытожил результаты осмотра Каретников. – Лавр Феликсович, здесь нужен Вяземский. Мне кажется, что мы упускаем что-то важное. Послать за судебным медиком?

– Согласен, Клим Авдеевич, а я пока поговорю с нашими агентами, собирающими информацию о Кохе, – ответил Сушко. И оба сыскных покинули помещение, прикрыв дверь. Свидетелей оказалось немного – будний день, все жильцы в трудах и работах. Женщина, по виду из купеческих, живущая в квартире напротив рассказала Сушко следующее:

– Сосед мой слывёт бобылём и молчуном. Никакого шума не создаёт. Ведёт себя смирно и мирно. Компаний не водит. Женщины у него не бывают. Из друзей его посещает такой же молчун. Странный человек, всегда в плаще и капюшоне, вместо «здрасьте», буркает не разбери чего. Сегодня сосед вернулся рано, а два часа назад снова ушёл, в руке держал большой баул. Кивнул торопливо и прошмыгнул на выход. По всему выходит занятой человек, деньгу спешит заработать.

– Сударыня, а во что был одет ваш сосед, когда уходил? – спросил Сушко.

– Да в плащ дождевой и котелок на голове, – ответила купеческая дочь. – Ума не приложу, плащ-то зачем, дождя-то нет. Ещё и лицо спрятал в воротник, как разбойник. Странные они, немцы, странные…

– Слышали ли вы сегодня какой-нибудь шум в комнате соседа, крики или громкие голоса? – в свою очередь спросил Каретников. Выполнив распоряжение Сушко, он уже вернулся и присоединился к опросу свидетельницы.

– Нет, всё было тихо. У него всегда тихо, – ответила женщина.

Сыскные переглянулись, у них возник один и тот же вопрос: «Как так получилось, что человека убили, отрезали голову и всё без единого звука?».

Вяземский прибыл через час и Сушко проводил его на место преступления, сообщив о всех своих находках и открытиях. Пётр Апполинарьевич долго и кропотливо осматривал помещение, печку, тело жертвы, изучал голову, вертел и нюхал чашку с остатками чая, внимательно рассматривал стеклянный пузырёк. Потом достал из рабочего саквояжа салфетку и постучал над ней по донышку флакона – на салфетку упали две коричневые капли. И вот Вяземский, посчитав, что владеет всей информацией, расположившись на стуле, выжидательно глянул на старшего агента.

– Пётр Апполинарьевич, Бес ушёл на суд Божий, миновав суд на земле. И теперь нужно искать его убийцу. Чертовски сложный клубок преступных тайн.

– Лавр Феликсович, а почему вы решили, что труп, именно, Бес? – пристально глядя на Сушко, спросил судебный медик.

– Это его портсигар. Его золото. Родимое пятно на шее тоже его. Какие могут быть сомнения?

– Ну-ну… – в глазах Вяземского сверкнули искорки иронии. – Лавр Феликсович, вас всё ещё подводит пренебрежение к деталям… Обратите внимание на кровь жертвы, она уже давно свернулась. А у Леха Туска, как вы помните из особых примет, с этим большие проблемы. Пятно на шее? Так у Беса оно находилось посередине, а не на нижнем краю шеи. И ещё, Лавр Феликсович, вы забыли про деформированные левый мизинец Леха Туска, а у трупа все пальцы в полном порядке. А теперь вспомните особую примету лица Беса, шрам на верхней губе. И где он здесь? Скажу последнее… Жертва, чей обезглавленный труп вы наблюдаете, никогда не курила! Об этом красноречиво свидетельствуют её зубы и слизистая полости рта. Вот так, Лавр Феликсович. А что это значит в нашем случае?

– Что убит не Бес – Алекс Шнайдер, а Теодор Кох! – не удержавшись вставил, Клим Каретников.

– Убит именно Кох. Я не зря выдвинул версию с близнецами, которая многое объясняет, в том числе, и бесплодные поиски преступника. Один мог заменить другого, уходя от слежки. Лех Туск вышел отсюда в плаще и котелке Коха, потому соседка приняла его за убитого. Видимо Лех долго искал двойника, имевшего, такой же, как у него, врождённый дефект кожи. И нашёл, чтобы потом, в случае необходимого бегства, убить и выставить за себя, тем самым закончить собственные поиски. Кох убит три-четыре часа назад. Примерно, от часа до двух пополудни. Причина смерти быстрая, а потому смертельная, кровопотеря. Горло разрезано в положении лёжа. Жертва не сопротивлялась.

– Почему? – одновременно спросили Сушко и Каретников, не понимая куда клонит судебный медик.

– Ну, здесь всё просто, – пряча улыбку, ответил Вяземский. – Обратите внимание на этот стеклянный пузырёк. На нём надпись на латыни «Tinct. opium». Жаль, что вы не знакомы с этим древним языком. «Настойка опия», так переводится аптечная надпись. Этот препарат употреблял Кох, точную причину приёма скажу только после вскрытия. На стекляшке нет пыли, и до смерти Коха она была полной. Препарат, почти весь флакон, был вылит в чай Коха. Остатки напитка ещё носят специфический запах опия, как и те капли, которые на моей салфетке. Принимая лекарство, Кох привык к его запаху и вкусу. Век-полтора назад под опиумной настойкой делали мелкие операции, погружая пациентов в искусственный сон. В данном случае, в чём я уверен, доза препарата была большой, и, не дожидаясь симптомов отравления, Лех Туск сделал своё дело.

Вскоре работа на месте преступления была закончена, и вся компания розыскников Беса отправилась в Сыскную, на доклад к Путилину. Выслушав подчинённых и Вяземского, Иван Дмитриевич с большой долей скепсиса произнёс:

– Игра в криминальные кошки-мышки подошла к закономерному концу. Узнай меня, если сможешь, поймай, если догонишь. Нет, господа. Бандитский кураж закончился. Теперь Бес не может спокойно выйти на улицу, отсидеться ему больше негде. Убив Коха, преступник использовал свой последний козырь. Бес загнан в угол, он раздосадован, растерян, зол, потому склонен делать ошибки. И каким будет его следующий шаг, судари мои?

– Он попытается бежать из Петербурга. Оставаться здесь для него становится крайне опасным, – высказал своё мнение Клим Каретников.

Кивнув в знак согласия с сыскным агентом, Путилин задал очередной вопрос:

– А куда бежать лиходею? Как скрыться от преследования?

Тут слово взял Сушко:

– Иван Дмитриевич, выбор у Беса совсем невелик. На запад он бежать не может, там его стережёт варшавская Сыскная и сами уголовники. На восток, до ближайшего крупного города, где можно затеряться, далеко, и вашими стараниями режим проверок ужесточён – того и гляди схватят. Можно двинуть на юг – в Нижний Новгород, но Нижний – не Петербург, там общество специфическое. Остаётся лишь одно место – Москва!

– Посыл верный, – вступил в разговор Вяземский, – Убийство Коха произошло во второй половине дня. А московский поезд ушёл утором. Теперь убийца будет вынужден ждать завтрашнего утра, утра вторника. Есть время основательно подготовиться к поимке и аресту Леха Туска. Бежать ему больше некуда.

– И я даже знаю, кого нужно будет искать и задерживать, – вставил реплику Сушко.

Это заявление оказалось настолько неожиданным, что все участники беседы молча перевели взгляд на Лавра Феликсовича.

– Вспомните происшествие в начале мая на станции «Александровская», – не без ноток возбуждения заговорил Сушко. – На Варшавском вокзале не досчитались двух пассажиров поезда «Варшава-Санкт-Петербург». Одного нашли мертвым возле путей перед железнодорожной станцией «Александровская». Второй, Адам Францевич Мазовецкий, исчез… Паспорт второго оказался подложным, а вот паспорт убитого настоящим. Но его не нашли! Этот паспорт не нашли. Очень большая вероятность, что документ теперь у Беса, и тот будут покидать Петербург в компании богатых и благородных пассажиров второго класса. А в паспорте погибшего промышленника значилось… Глеб Валерьянович Ефремов… Заводчик коксующегося угля!

– Лавр Феликсович, забирайте своих и готовьте операцию по Николаевскому вокзалу, а мне ещё нужно сделать массу звонков и согласований для завтрашней совместной акции. Одних я вас на вокзал не пущу, уж не взыщите, господа.

Сыскные и Вяземский ушли, а Путилин отправился в помещение с телефоном. «Неужели завтра всё закончится? Или нет? Неделя минула – предоставь Дурново результаты, да ещё и отчитайся по ним» – такие мысли никак не оставляли Ивана Дмитриевича. И он сам себе ответил, но уже вслух:

– Нет, шалишь… Мои не подведут.