Текст книги "Кольцо Сатаны. (часть 1) За горами - за морями"

Автор книги: Вячеслав Пальман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

СНОВА НА ДАЛЬНЕМ ПОЛЕ

К Любимову заявился около полуночи. Было относительно светло, но дорога очень грязная, а по обочинам кочкарная хлябь. Устал, поклажа в матрасном мешке казалась многопудовой, у избушки сбросил, сел на лавочку.

Скрипнула дверь, выскочила и завертелась у ног лайка, норовила лизнуть в лицо. Любимов вышел одетым и очень удивился:

– Ты что, Серега? Никак больной? Или убег?

– Устал, дядя Коля. И груз на плечах порядочный. Жить у тебя буду, Пышкин послал. Целину разрабатывать начнем. Еще двое постояльцев придут. Шалаш надо ставить.

– Да ведь палатка-то на чердаке! Вот ее и поставим. Пусть живут. А жердей нарубим. Значит, пахать новину? А я все думал – и зачем мы зиму по снегам ныряли? А оно вон что! Отдышись, посиди, а я кипяточек налажу.

Избушка стояла на пригорке у самого склона. Ниже избушки и чуть выше ее лежало Дальнее поле, покрытое, как одеялом, толстым слоем молочного тумана. Вверх по склону уходило еще одно ровное поле, оно все лето сочилось водой, и Сергей еще во время зимних работ понял: без канавы здесь не обойтись. Излишек воды сделал эту удобренную пашню холодной и неродимой. Выше пашни, на горе темно стояла стланиковая заросль с редкими лиственницами. По другую сторону долины, за ручьем с распаханными берегами, тоже подымалась пологая сопка, а через нее шоссе.

За мостом ручей впадал в Дукчу, дальше река прорывалась к морскому заливу, на берегу которого стоял поселок Ола – первоначальные ворота на Колыму, откуда началось продвижение в нагорную Колыму в поисках золота.

Места, выбранные для новой распашки, отличались от пахотных массивов своей защищенностью. С севера и востока подымались лесистые сопки, они закрывали путь холодным ветрам. А от влажного и прохладного дыхания моря долину загораживала седловина перевала. Все это Сергей усмотрел еще зимой, во время съемки. Микроклимат на Дальнем поле позволял растить культуры без опасения холодов и ночных заморозков. Когда-то по всей долине стоял хороший лес, но теперь от него и следа не осталось, пни выкорчевали и увезли на топку. Лесная земля? Нет, скорее вейниковая, травянистая, трава росла и под покровом леса, возможно, он был редкий.

Уставший, измотанный за день Морозов поужинал с Любимовым, отошел от стола, прилег и уснул. Солнце еще не вышло из-за седловины, когда он открыл глаза. Сбегал к ручью и, ухая от ледяной воды, вымылся до пояса. Бегом пробежал до избушки, там уже дымился на столе брусничный чай. Прошлогодней брусники по ближним полянам краснело великое множество, только не ленись собирать.

Трактор с плугом прогрохотал на поле, они с Любимовым пошли следом. Заглубили плуг на самую малость, пустили. Но что это? Плуг не врезался, а скакал по неровностям, по кочкам. Если лемеха углублялись, то царапали по близкой мерзлоте, на стойки наматывалась старая трава, отвалы громоздили рваную дернину, позади оставалась не пахота, а срам, сплошные бугры и навалы. Морозов остановил трактор, задумчиво оглядел исковерканный луг и поверженные кочки. И вдруг понял, что плугу здесь просто нечего делать. Прежде чем пахать, надо как-то разорвать, изрезать плотную дернину, сделать верхний слой рыхлым, тогда теплый воздух свободно пройдет в глубину и мерзлота отступит, а уж потом можно и плуг, и борону. Но чем рыхлить? Диски не взрежут крепкую и мягкую поверху дернину, они будут просто плясать по ней.

Любимов сосредоточенно думал. Сергей стоял и покусывал губы. Вот задачка! Он ощущал в себе настойчивое желание, возникшее из необходимости принять решение. Это был порыв творческой мысли, явление редкое и счастливое, посещавшее его, когда требовалось что-то решить, придумать…

Любимов вдруг сказал:

– У нас на Алтае целину сперва раздирали рельсовой бороной, такой треугольник из толстых бревен, а через эти бревна пропущены десятка полтора рельсовых кусков – вверх и вниз, как зубья. Железная гребенка, что хошь взрежет. Как сором забьется, так трактор заходит сбоку и переворачивает угольник, и опять режет и коренья, и дернину. Получалось.

Отправив трактор на вспашку уже посеревшей старой пашни, Морозов ушел в совхоз советоваться. В кабинете Пышкина, куда пригласили и Андросова, Сергей нарисовал рельсовую борону, как она представлялась ему по рассказу Любимова. Все вместе отправились в мастерские.

Бревна нашлись. И старые рельсы от узкоколейки ржавели в куче железа, их порезали автогеном на метровые куски, сбили из бревен крепкий угольник, пропустили рельсы через железные крепления. И взору явилось страшное по виду орудие с рядами железных штырей вверх и вниз, неподъемная рельсовая борона, вещь незнакомая ни Андросову, ни ученому Руссо. Ее погрузили на тракторные сани и повезли краем дороги к месту работы.

Большой ЧТЗ с трудом выволок борону на край целины и прибавил газу. Потянул, пошел!

Вот что, оказывается, требовалось северной земле для создания на ней пашни! Рельсы углублялись до мерзлоты, царапали ее, разворачивали корневища, плотные осоковые кочки, дерн, сзади оставалось месиво из песка, глины, разбитых кочек, дерна – все рыхлое, вспученное. Трудно было верить, что тут можно увидеть в дальнейшем цивилизованный огород.

– А вот и увидим, – заявил потный, красный от возбуждения и беготни за трактором Морозов. Он был в работе – не той унылой, подконвойной, треклятой, когда считаешь минуты до «отбоя», а в настоящей, азартной и пусть нескончаемой, но приносящей удовлетворение человеку, открывшей что-то новое и полезное.

Молчаливый Пышкин стоял в стороне, еще не очень уверенный, что таким весьма примитивным способом можно разрабатывать мерзлые грунты. Он ощущал добрую зависть к молодому азарту и энергии этого парня с клеймом лагерника, который так скоро проявил и знания, и энергию, не опустился до бездумного положения исполнителя, ждущего приказа.

Сергей подошел к главному агроному:

– Можно достать термометры? Я помню, Руссо обещал.

– Попрошу. Для чего?

– Для измерения температуры почвы на разных глубинах. Вместо специальных, почвенных. Проследим, как скоро и как глубоко будет прогреваться земля после такого рыхления. И вообще, как изменится температурный режим у взлохмаченной целины. Три-четыре термометра, если можно. Проверим, есть ли смысл…

– Мысль верная. Чтобы не на глазок оценить. Сам Руссо приедет. Ему полезно посмотреть на эту работу.

Колготной день быстро подошел к концу. Все устали. Перед сном Любимов вышел из хаты, но сразу вернулся.

– Погляди, что на шоссейке делается.

Сергей набросил телогрейку, вышел. Вся трасса светилась огнями. Из Магадана опять двигалась бесконечная вереница машин, хвост ее пропадал за перевальчиком. И все с будками на кузовах.

– Похоже, еще один караван прибыл, – произнес Николай Иванович. – Новеньких привезли. Россию через сито просеивают. Все крупные отруби – сюда. Всю мелочь оставляют при себе, из нее, что хошь потом делай, хошь тесто меси, хошь квас вари, али самогонку гони. Сырье…

Морозов провожал глазами этот уже привычный – какой по счету? – караван. Будки, будки, будки… Успевают к сезону промывки. Чем будут кормить такую массу людей? И будут ли заботиться, давать хоть какой отдых? Или эта рабочая сила рассчитана на один-два сезона, чтобы потом превратить людей в замороженные трупы, какие он видел на «Незаметном»? Вообще, как можно говорить об освоении северного края, не устроив для людей нормальной жизни? Авантюрное дело, рабство по-азиатски.

– Страшно, – сказал Сергей и отвернулся от мигающего огнями шоссе. – Все они останутся здесь. На свое кладбище едут.

– Кто нас будет считать, – отозвался Любимов. – Это знаешь, когда началось?

– С тридцать четвертого, когда Кирова?..

– С одна тысяча девятьсот двадцать четвертого, вот когда «Этот» вознесся…

– Я не помню, – просто сказал Сергей.

В эту ночь даже лайка Зоя спала беспокойно. Гул моторов будил ее, она вскидывала голову и тоскливо взлаивала.

Рано утром из совхозной усадьбы пришел рабочий человек и передал три термометра с инструкцией Руссо, как их «заленивить», то есть укрыть нижнюю часть, чтобы при зыемке из скважины температура не сразу подскакивала.

Трактор с рельсовой бороной работал, прибавляя к полю новые гектары. Морозов и Любимов выдолбили на краю поля скважины, вставили в них куски цементных труб с пробками и опустили термометры. Среди дня прошел скоротечный сердитый дождик и долина на глазах зазеленела, отмылась. Посмотрели термометр, что был на поле, потом два других – на целине. На развороченном поле было теплей на три градуса, чем на нетронутом. Вот так борона! Сразу – на три!

Сергей уже налаживал сеялку, проверил высев на первой борозде и поставил сеять турнепс смышленного парня, который уже второй год работал в совхозе.

За неполную неделю посеяли морковь, свеклу, турнепс. Трактору на целине хватало работы, он ходил по одному и тому же месту три-четыре раза, пока не разбивал дерн в пух, не сглаживал валы и ямы. А Морозов уже думал, что можно заняться другим делом, без которого пашня не вполне сработает: искать навоз, возить как можно больше. И где он, тот навоз?..

Все, что накопилось у скотных дворов, уже вывезли частью на парники, частью на огород перед совхозом. Дальнему полю, для целины и для старого участка требовалась не одна тысяча тонн органики. Морозов помнил наставление Кузьменко: без навоза урожая на севере ждать не приходится, земля малоплодна, скупа.

Тогда же Василий Васильевич сказал, что на 23-м километре есть инвалидный лагерь, а при лагере большая конюшня, на лошадях привозят в бараки дрова и нарубленный лозняк, из которого инвалиды плетут корзины. Пока не началась посадка капусты, где нужен глаз да глаз, можно бы «сбегать» на этот 23-й километр и договориться о навозе.

Он заручился бумагой от совхоза на имя начальника инвалидного лагеря, переночевал в теплице у Кузьменко, рано утром пошел в гараж, дождался выделенной ему машины и поехал на разведку в этот лагерь.

От верстового столба с цифрой «23» к инвалидному городку шла узкая гравийная дорога, по виду малонаезженная. Лагерь находился в двух или трех километрах от шоссе, но не в самой долине, а на плоском уступе сопки. Бараки его были видны и с трассы.

Сперва Морозов отыскал конюшню, она стояла почти на краю уступа, ворота настежь, в стойлах всего три матки. Кобылы насторожили уши. Заржал один жеребенок, потом другой, потверже голосом. Откуда-то явился заспанный дядька, темная щетина покрывала его щеки и подбородок.

– Чего надо? – недовольно спросил он. – Курева у меня нету.

– И не надо, – дружелюбно сказал Сергей. – Я к тебе по другому делу.

– Сказывай, – важно отозвался конюх.

– Я из совхоза. От навоза хотим вас очистить. Есть навоз?

– А как же! Здеся он ни к чему, огородов-полей нету. Вон, под откосом лежит.

Под откосом!.. Надо же…

– А в «Дукче», восемь километров отсюда, есть и огороды и поля, которые удобрять надо. Затем и приехал. Покажи-ка, как подъехать. И сколько того навоза.

Конюх лениво вышел из ворот, еще раз зевнул, отбрасывая остатки сна, и повел к уступу.

– Мы с ним запросто. В тачку – и вниз. Из обоих ворот. Горит он, аж дымится.

С высокого откоса, почти до речного уреза тянулся вниз плотный завал хорошего навоза. По сторонам горка уже почернела, успел перегореть, а по центру лежал более светлый, недавний. Сергей даже присвистнул.

– Ты из крестьян? – спросил конюха.

– Раскулаченные мы, пензенские, – погрустневшим голосом ответил мужик. – В лошадях толк знаем, конечно. И назём у нас шел в дело. Только здеся нечего удобрять, так что можешь увозить, раз для пользы дела. Но сперва доложись начальству, без того нельзя. За вахтой они сидят.

И кивнул в сторону лагеря.

ГОРОД ИНВАЛИДОВ

Вблизи зона, со слегка поднимающимся по склону забором из колючей проволоки, казалась бесконечной, где-то вдали она упиралась в крутой обрыв сопки и едва ли не на километр уходила вправо. Внутри тремя рядами стояли бараки, из труб их лениво подымался дымок. На углах изгороди чернели вышки.

– Зачем вышки-то? – спросил Сергей. – У вас же инвалиды.

– Конечно, какие из них бегуны. Наверное, порядок такой, чтобы охранять. Тута разные враги народа, ну и такие, как ты, мальчишки, кто без ноги, али без руки, кто того-этого, – конюх покрутил у виска пальцем. – И вовсе старые есть, даже которые генералами бывали.

– Ну, уж, чтобы в лагере генералы?

– Случались и они. Знавал одного. В годах. Его с прииска привезли. Еле живого. И у нас не долго прожил. Помер.

Блеснула догадка: уж не Рокоссовский ли, о котором слышал, будто арестован?

– Ты мне фамилию скажи, отец.

– Да рази нам докладают? Сидел, это точно. Корзинки плел. Видел в лицо. Строгий мужик, бровастый. Но и его сивки-горки укатали.

Сергей нащупал бумагу в кармане комбинезона и пошел к вахте. Спросил вышедшего вахтера:

– У меня дело к начальнику лагеря. – И показал бумагу.

Вахтер оглядел его глазом профессионала, видно, принял за вольнонаемного, сказал кому-то на вахте:

– Тут посетитель по делу… Откуда ты? Из Дукчи, сказывает. Из совхоза. Спроси, пропускать али нет?

Человек ушел, вернулся, сказал, что можно пустить. И повел Сергея в контору.

Начальник лагеря в погонах майора сидел за столом и пил чай, то и дело остужая его струей воздуха из странно маленького, прямо-таки детского рта. Глянув на Морозова, он ткнул пальцем на стул, показав, что тот может садиться. Отхлебнув еще раза два, поставил стакан:

– В чем дело?

Сергей протянул бумагу. Она была подписана директором совхоза. Майор прочитал и очень удивился:

– Назём? Своего вам мало! А всякое-другое дерьмо не берете? Дешево отдам. Только сами грузите-возите. – И засмеялся, откинув голову назад.

Сергей вежливо объяснил, зачем совхозу навоз, что это топливо для парников, где выращивают огурцы и помидоры, что совхоз снабжает овощами город, что навоз нужен для улучшения огородов, где растут овощи.

Майор слушал, склонив голову на левое плечо, весь внимание. Ладони его обняли стакан, грелись. Затем он сделал какое-то движение, переложил голову на правое плечо и протянул руку:

– Документы! – Видно Сергей показался ему подозрительным.

– Я же отдал вам… – И показал на бумагу.

– Личный документ!

– У меня нет. Я заключенный, агроном в совхозе. Вот пропуск на вольное проживание.

– Ага. Понятно. А говоришь, нет документов. Это и есть твой документ, без бумажки ты никто, ясно? Так, Морозов? Значит, агроном? Ведаешь этими парниками и огурцами? Тогда давай уговоримся, так сказать, устный договор заключим. Я тебе навоз, ты мне огурчиков. Как уж там сделаешь, но товар за товар.

Теперь, оживившись, он держал голову прямо, чуть откинув назад, отчего стал выглядеть солиднее, уже не майором, а, пожалуй, полковником. В такой позе и ждал ответа. Глаза его сощурились.

– Наверное, это можно, – сказал Сергей. – Правда, с огурцами у нас строго. Вы напишите в совхоз требование, для больных, что ли, я передам главному агроному. А навоз мы начнем возить сразу, если позволите. Наши грузчики и подъезд устроят. А вы сейчас и напишите заявку на овощи. Я попробую уговорить, чтобы продали и огурцы. А для лагеря немного зеленого лука. Позже можно и редиску. Вообще-то лучше, если вы и грузчиков выделите, чтобы не катать своих. Наверное, найдутся в лагере. – Сергей надавил на последнюю фразу.

Майор поднял брови:

– У нас кого хочешь можно найти! Всяких специальностей, разных высоких чинов, вплоть до министров. Бывших, конечно. Но грузить они не того… Слабаки. Их по приискам насобирали. В общем, найду грузчиков. Ты вот что, агроном, скажи мне: а нельзя у нас огород учинить?

– Можно. Но надо землю сперва найти, годную под распашку.

– А ты можешь?

– Могу, наверное.

Майор нажал кнопку, из другой комнаты явился человек непонятного чина, без погон, но в потертом военном кителе. И вытянулся по стойке «смирно».

– Отряди к конюшне пять лбов покрепче, пусть нагрузят машину навоза. И доложи. А мы с тобой, агроном, пройдемся, поищем эту самую землю. Я всегда живу по принципу: «Куй железо, пока горячо». Договорились?

– Мне надо сказать шоферу и подыскать подъезд.

– Тридцать минут! И сюда. На вахту я позвоню. Давай, топай, огуречный мастер.

Вообще говоря, Сергей не имел полномочий на такого рода переговоры. Но этот майор был какой-то чудной, не чванливый. Во всяком случае, не злой. И за идею с огородом сразу ухватился, что можно объяснить природной склонностью к добрым делам – не без выгоды для себя, а для лагерников хоть какое-то дополнительное питание. Сергей уже смелее спросил:

– Сколько людей в зоне? Нужно знать, чтобы определить примерную площадь огорода.

Майор удивился, снова откинул послушную голову назад и о чем-то подумал. Наверное – сказать или нет?

– Четыре тысячи с небольшим. Из них половина безнадежных, в смысле без рук, без ног, всякие параличные и чокнутые.

– Поначалу вам хватит и десятка гектаров земли, чтобы улучшить питание на летнее время. И надо подобрать хорошего агронома.

– Покопаемся в делах, десяток профессоров найдем, – хохотнул майор.

– Профессора не всегда практики. Нужен практик.

– Вот ты и поможешь выбрать. Лады?

Морозов, конечно, мог и отказаться, поскольку спешил, горючее на исходе, нет полномочий. Но что-то подтолкнуло его: соглашайся. И тут же понял, откуда возникло это «что-то». Вдруг в лагере окажутся его старые друзья? Тот же отец Борис или несчастный подполковник Черемных. Или милый Николай Иванович Верховский с тяжкими своими мыслями?

– Идемте, посмотрим долину у реки, – поторопил Сергей. – Или кто другой пойдет?

– Нарядчик. Устроит?

– Нет!

– Начальник конвоя?

– Что он смыслит в этом деле?

– Тогда пойду я, – и поднялся, оказавшись ростом едва ли не в два метра. Одернул китель, влез в шинель и зашагал впереди, как Петр Великий на известной картине художника Дейнеки.

У конюшни бестолково переругивались пять заключенных, не знающих, зачем их вызвали.

– Вилы, вилы им давай! – крикнул майор, тыкая вытянутой рукой в плечо ленивого конюха.

– Счас, счас… – И побежал в глубь конюшни, где нервно ржали матки и жеребята, непривычные к такому многолюдству.

Сергей тихо сказал шоферу:

– Нагружайся сполна, чтобы впустую не возвращаться. И жди меня. Смотри, не уезжай. И не застрянь у навозной кучи. Тут тракторов нет, чтобы вытаскивать.

– Куда пойдем? – спросил майор. И, не дожидаясь ответа, зашагал в сторону от конюшни.

– Подождите, гражданин начальник, – крикнул Сергей. – Не туда, не торопитесь, пожалуйста.

И остановился возле него, осматривая долину сверху. Там, где река делала изгиб, приближаясь к откосу с постройками, в самом ее изгибе летними паводками было намыто великое множество песка и мелкозема. Река сама насыпала, приподняла этот полуостров, скорее остров, потому что по другую сторону изгиба по яркой осоке легко угадывалась недавняя протока, где в половодье вода шла напрямую. Отсюда остров по цвету напоминал небритые щеки конюха: весь зарос тальником, который много раз срубали, а он отрастал опять. Лучшей земли во всем этом месте, чем песок с богатым наилком, для огорода и придумать трудно. На долю земледельца тут остаются только две работы: вырубать длинные корневища тальника и запахивать на каждый гектар тонн по пятьдесят или сто навоза.

Вот эта последняя мысль родила у Морозова беспокойство: скажи он про это и майор может не отдать даже части навоза. Получится, что он сам ущемил свое Дальнее поле. Но, окинув взглядом навозную гору под откосом, понял, что здесь в десять раз больше добра, чем потребуется на небольшой новый огород. Кроме того, на карту ставилась честь агронома, доброе отношение к нему майора. И еще желание сделать что-то полезное для несчастных инвалидов. Ведь они вкус овощей уже не помнят…

Майор стоял рядом, нетерпеливо переступая с одной длинной ноги на другую. Голова его то и дело меняла левое плечо на правое и обратно: размышлял.

– Вот ваш будущий огород, – и Морозов показал на остров.

– Плешь какая-то! Пустота, – выкрикнул майор. – Ты что, смеешься?

– Почву вы сделаете сами. Навозу здесь хватит и вам, и совхозу. Главное близко, все рядом. Осенью река замерзнет, вот тогда и возите на салазках кучу к куче. Я сделаю расчет, сколько нужно. Но прежде надо зарисовать остров, определить границы и площадь.

– У нас есть и художник. Даже заслуженный, с десятком годов за плечами. Нарисует. В красках.

– Заслуженный пусть картины создает. Землемер нужен.

– Все специальности имеются, как в главном колымском отделе кадров. Можешь сам поискать специалистов по формулярам, поговоришь с ними. У нас где-то даже академик был. Да весь вышел. Похоронили, – И со вздохом добавил: – Все мы смертны…

Сергея как током ударило. Поискать он – с удовольствием, такая возможность в другой раз не повторится. Вдруг знакомых найдет.

Для своей должности майор был не только человечен, но и сентиментален. Лицо его как-то очень легко меняло выражение, отражая перемены в душе. Оно или хмурилось и делалось начальственно строгим, или разглаживалось и тогда казалось освещенным изнутри простотой, отзывчивостью. Сама его манера откидывать голову назад, чтобы казаться начальственным, склонять ее на левое или правое плечо, как бы предаваясь рассуждениям, обдумывая намечаемый поступок, его грубоватая открытость, когда он торговался насчет огурчиков, – все это выдавало в нем не профессионального тюремщика, не лагерного мерзавца, а, скорее, человека случайного в Севвостлаге – этом сборище палачей и прохвостов. И вот это совсем уж простенькое «все мы смертны» тоже выдавало в нем человека, только по капризу судьбы напялившего на себя мундир майора НКВД.

Мнение утвердилось, когда Морозов оказался в учетно-распределительной части лагеря, в УРЧе, как называли такие учреждения все заключенные.

– А ну-ка, картотеку! – приказал майор двум сержантам, застигнутым за столом, где играли в «козла». Те ловко смахнули со стола костяшки, вскочили. – Быстро!

На столе появились продолговатые ящики, полные твердых карточек размером в половину писчего листа бумаги.

– Все, все выставляйте! И помогите этому молодому человеку разыскать нужного нам специалиста.

На столе возникло шесть ящиков. Сергей испугался. Тут и недели не хватит, чтобы просмотреть. Но желание было велико. Подобный случай уже не подвернется, ведь картотека является охраняемым объектом, во всяком лагере двери УРЧ даже опечатываются на ночь, а окна зарешечены.

Его мысли были прерваны гневным криком майора:

– Вы что, безголовые вовсе! Зачем ему картотеки мертвецов? Это вот что? А это? Соображать надо! Ищем специалиста, живого. И хорошо, если бы оказался на ногах.

Два ящика, битком набитые карточками, мгновенно оказались на полках железного шкафа, где находились еще шесть или семь таких же: последнее напоминание о несчастных, от которых остались только фамилия, имя, отчество, статья, срок, дата рождения и смерти. Когда Сергей уже часа два прокопался в картотеке, он определил: в каждом ящике находилось семьсот-восемьсот карточек. А в железном шкафу, куда убрали нечаянно выставленные листки с покойниками, таких ящиков было девять или десять. За недолгие годы существования инвалидного лагпункта, одного из многих на Колыме…

Майор ушел. Работники УРЧ по очереди ходили в столовую, второй принес Сергею кружку довольно сладкого компота и горбушку хлеба – конечно, по распоряжению самого начальника. Не забыл!

Искал агронома долго. И все-таки нашел. Арестован в плодоовощном совхозе Брянской области, 44 года от роду, беспартийный, осужден в тридцать седьмом году по статье 58–10, срок семь лет лагеря и пять поражения в правах, окончил плодоовощной факультет Тимирязевки. Инвалид второй группы. Имя Павел Петрович Петров. Кажется, подходит. Сергей выписал данные, чуть приподнял карточку над другими и с удвоенной быстротой стал листать соседние, стараясь выхватить только одну фамилию.

Вот он, Супрунов. Да, Супрунов. Его даже в пот ударило. Но имя-отчество – увы! – не сходилось. И статья другая – СОЭ – социально-опасный элемент. Нашлись и Верховские, даже три, но не тот желанный Николай Иванович. Был генерал-майор Верховский, строкой ниже стояло: инвалид первой группы. Вообще, здесь было много военных разных чинов, почти все судимые Военной коллегией на 10–15 лет тюрьмы. Они доживали здесь свою сломанную жизнь.

Тикали на стене ходики. Служивые опять засели за домино, но то и дело выглядывали в окно: как бы не прихватило начальство. Сергей нервничал, слышал, как гулко бьется сердце, но не оставлял этой редкостной возможности что-то узнать о друзьях по этапу.

Судьба была милосердна к нему. Слова «Черемных Виктор Павлович» так и бросились в глаза. Он. Он! Подполковник танковых войск, срок десять лет, инвалид второй группы. Находится в одном из бараков. Как изловчиться встретиться с ним? Ведь Сергей агронома ищет, тот же майор увидит при встрече в бараке, что не один агроном нужен приезжему и заподозрит в чем-то преступном. Он заставил себя запомнить номер заключенного: 650732 и несколько раз повторил цифры с закрытыми глазами, словно увидев их в темноте. Так лучше запоминается. И тотчас сказал негромко:

– Петров Павел Петрович, вот кто вам нужен.

Оба сержанта оставили недобитого «козла», подошли, взяли карточку. Один сказал:

– Третий барак. Ходячие. Так что, вызвать?

– Когда майор придет. А третий барак – с живыми?

Служивые засмеялись:

– В бараках все живые. А которые мертвые, они в распадке. Здесь только их формуляры. На всякий пожарный случай.

– Этот агроном точно в третьем? – спросил сержант у своего коллеги.

– Да, числится там.

И Сергей зарубил себе на память: в третьем. Там, где и заключенный номер 650732. Под каким предлогом вызвать его? Увидеть? Поговорить?..

Пришел майор, сытый, блаженный, довольный:

– Ну что? Нашелся подходящий?

– Так точно! – в два голоса ответили сержанты, словно открыли все это дело они, а не Морозов.

– А ну-ка, ну-ка… – Майор прочитал сведения о Петрове, остался доволен. – Хоть и контрик, но не троцкист. Ко мне его, по-быстрому! – И, сделав знак Морозову «за мной!», вышел. Следом двинулся Сергей.

Ждали в кабинете недолго. В дверях завозились, охранник открыл створку и пропустил вперед тощего, сутулого и маленького человека, будто усохшего, с лицом испуганным, готовым услышать сейчас нечто ужасное для себя. Впалые щеки его были покрыты давно небритым волосом, то ли седым, то ли светлым от природы. Одна рука его висела тяжело и мертво, другой он держался за косяк двери.

– Проходи, – сказал майор. – Помогите ему сесть. Вот сюда. Ничего страшного, Петров Павел Петрович. Тебя нарочно так нарекли, чтобы три «П»?

– Не знаю, – через силу сказал Петров. Лицо его понемногу теряло напряженность.

– Тебе слово, – майор поглядел на Морозова. И склонил голову на левое плечо: слушать и вникать.

Скоро прояснилось: Петров пригоден для задуманного дела. Он долго работал в одном хозяйстве, знал овощеводство и, видимо, способен руководить людьми.

– Всего для начала с десяток гектаров, – сказал Сергей, ободряя коллегу. – А там видно будет, от майора все зависит.

– Потянешь? – Майор откинул голову назад.

– Постараюсь. Я и сам мечтал предложить вам. Видел тут, за конюшней хорошее место, мы там лозняк рубили.

– Одной рукой?

– Приноровился.

– Где это вас? Или болезнь? – спросил Сергей.

– На промприборе, прииск «Ударник». Камень под ленту попал, хотел вытащить, а руку смяло, какой-то нерв перебило. Висит как чужая.

– А где там, за конюшней, если точнее? – полюбопытствовал майор.

– На излучине, – сказал агроном. – Остров такой.

И тут майор захохотал. Уж очень складно выходило: два разных человека в одночасье показали на одно и то же место. Смеялся он с какой-то икотой, но заразительно. И Сергей засмеялся.

– А ты гвоздь, агроном! Вишь, сразу угадал. И землю, и специалиста, из шести тысяч одного нашел и вытащил. Гвоздь! Эй, кто там? Ко мне, быстро!

Лицо вохровца показалось в дверях, глаза навыкате.

– Сбегай на кухню, скажи, сейчас придут двое. Накормить хорошенько. Ты как, не против? – обернулся к Морозову. – Шофер твой подождет. В столовой еще поговорите, как коллега с коллегой. Приедешь за навозом, заходи, посиди, нашего «ППП» просвети, тут ведь не Брянск, верно?

Майор поднялся, но от дверей обернулся:

– Наш уговор, Морозов, в силе. На вахте для тебя будет пропуск. Можешь заходить к Петрову в барак.

Грузовик с навозом уже стоял на дороге. Сергей быстро сел в кабину. И всю дорогу улыбался. Завтра он приедет с двумя или с тремя машинами. Пока будут грузить, зайдет к Петрову в барак и постарается найти подполковника Черемных. Какой подарок он может, привезти своему другу? И Петрову – коллеге? И майору? Тут без помощи Василия Васильевича не обойтись.

Машину с навозом он отправил на Дальнее поле, сам пошел искать главного агронома.

– Значит, есть? – переспросил Пышкин. – Отдадут?

– Да, если мы… – И Сергей замялся.

– Понятно. Что надо?

– Начальник лагеря попросил огурцов, килограмм-другой. А заключенным, от которых зависит погрузка, – хлеб, конечно, консервы, лука. Меня этот майор уговаривает помочь устроить у них огород. Есть удобная площадка, я ее осмотрел.

– Много там навоза?

– Если взять хотя бы половину, то до сотни машин, удобрим весь новый участок на Дальнем.

– Почему половину?

– Другую они оставят себе. Загорелись огородом. Вы не представляете, какие там инвалиды! И сколько их! До сих пор начальство не додумалось создать даже крохотное подсобное хозяйство! Ведь на каждом прииске можно, если захотеть…

– Ты им подсказал?

– Жалко людей, Николай Васильевич. Умирают ежедневно и не одиночками. Тысяч шесть в бараках, выбракованные на приисках. Домой не отпускают, хотя к труду непригодны. Инвалиды, старики, даже безумные.

– Еще бы. При таком режиме… – И осекся. Откровенничать с заключенным нельзя.

– Дайте мне три-четыре машины дней на десять. Удобрим всю свою целину. И успеем, пожалуй, засеять ее вико-овсом для скота. Или капусту высадим. По нови хорошая пойдет!

– Попробую… Утром иди прямо в гараж, потом зайди ко мне, передам кое-что.

У совхоза было шесть машин и бездна всяких перевозок. Но Пышкин, как и директор, знали цену навоза, три машины отдали Морозову. Вернувшись от главного, Сергей положил на сидение три буханки хлеба, несколько банок рыбных консервов и лук. И отдельно завернутые огурцы для майора.

Пока ехали, он со знанием тюремной конспирации разрезал вдоль три хлебных кирпича, засовал плоские куски и три банки консервов под комбинезон и в карманы, а сверток с огурцами взял в руки. Майору позвонят с вахты, и он догадается…

Так оно и случилось. Начальник лагеря приказал пропустить агронома, вышел из кабинета, увидел сверток:

– Ага! – И даже засмеялся. – Ты с машиной? Грузчиков надо? Трех достаточно?