Текст книги "Проверка на твердость"

Автор книги: Вольфганг Хельд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Под лучами солнца капли воды на их коже постепенно высыхали. Бруно смотрел на девушку, охваченный странным волнением.

«Ты красивая, – думал он. – Если моя мать и каноник правы, таких нужно остерегаться. Так считают все в нашем селе». Он протянул руку и осторожно коснулся ее плеча, смахнул с него несколько песчинок и с нетерпением ожидал, как она будет реагировать. Она не сказала ни слова. Глаза ее были закрыты. Травинка, которую она держала во рту, слегка дрожала. Он не почувствовал сопротивления и, осмелев, начал гладить ее нагретые солнцем плечи. Наконец его пальцы нежно и зовуще коснулись ее спокойно дышащей груди. Она открыла глаза и повернула к нему голову. Бруно, не отводя глаз от девушки, пододвинулся ближе, решив взять ее на руки и поцеловать. В ее глазах не было ни запрета, ни одобрения. В них проглядывало безразличие, которое охлаждало его пыл, но не обижало. Он медленно убрал свою руку.

– Я буду часто приходить сюда, – сказала она, – с Мюке и с тобой.

– С Мюке?

– Это мой друг!

Он сделал вид, что внимательно рассматривает проползающего мимо муравья.

– У вас что, серьезно? – спросил он.

– Что ты имеешь в виду?

– Хотите пожениться?

– Мы живем вместе уже два года. Мне с ним хорошо во всех отношениях. Все другое не в счет.

«Нужно убираться отсюда, – подумал Бруно Преллер. – Прочь от этой девицы, прочь от этого Мертвого Глаза и из этого села! Хоть на конец света или еще дальше. Эта девица и ее друг живут вместе просто так. Все другое не в счет, говорит она. Как только в селе услышат историю о твоем Мюке, у тебя будет куча неприятностей. Женщины в магазине будут сразу умолкать, как только ты войдешь. Или какая-нибудь бабушка категорически откажется лечить у тебя своего внука и запретит, чтобы ты своими грешными руками делала ему прописанные врачом уколы. Село, в котором ты будешь жить, расположено в горах, которым много тысяч лет. Конечно, школы, телевидение, картофельные комбайны, трехсменная работа на недавно построенном хлопчатобумажном комбинате – все это меняет людей. Все это я вижу и чувствую на себе, но никогда мне не было так горько, как сейчас. Мне просто не по себе, понимаешь? Прожить здесь всю жизнь я не смогу. Я знаю, что ты думаешь: дикарь, лесовик. Но ты ошибаешься. Я тебе докажу, ты увидишь».

– Он тебе понравится, – сказала девушка.

– Ни в коем случае! – решительно заявил Бруно и встал.

Лицо его горело. Он тяжело дышал, как будто поднял большой груз. Разбежавшись, он вновь прыгнул в воду.

– У нас мало времени! – крикнула Сильвия Якошек.

Она опять закрыла глаза и больше ни разу не взглянула в его сторону.

Четверг, 26 июня, 15.09

Взвод, шагавший в ногу, совершал марш уже второй час. Три командира отделений шли в голове колонны. Солдаты, следовавшие за ними, четко соблюдали равнение. Дистанция – на вытянутую руку. Шаг полон силы и энергии. Лейтенант Винтер, внимательно вглядывавшийся в лица солдат, ни у кого не обнаружил ни малейшего признака усталости. У сопровождавшего взвод командира роты также было довольное выражение лица.

– Запевай! – крикнул лейтенант Винтер.

Из первой шеренги по всей колонне вплоть до последнего солдата были переданы начальные слова песни: «По долинам и по взгорьям… Три – четыре!»

Грубые голоса затянули песню о борьбе красных партизан против белых генералов и атаманов, она понеслась над полями, заглушая щебетание птиц. Шаг под звуки песни стал тверже и шире.

Андреас Юнгман шел за Йохеном Никелем. Пение доставляло ему радость. При этом автомат и магазины к нему, штык и саперная лопатка, сумка с противогазом и фляжка становились легче. И вновь он испытывал то своеобразное чувство приподнятости и единения с людьми, которое – это он знал наверняка – будет постоянно искать в течение всей своей жизни. Такое чувство может возникнуть только среди единомышленников, в группе людей, где один может рассчитывать на другого, где различие взглядов по второстепенным проблемам не имеет никакого значения для их сообщества, где в расчет принимаются только общие задачи, обязанности и трудности. На это чувство и связанное с ним ощущение счастья и теплоты не оказывают никакого влияния те хотя и мелкие, но многочисленные шероховатости и неурядицы, которые постоянно возникают в повседневной жизни.

Андреас еще ходил в школу, когда им впервые овладело такое чувство. Это было во время одной из майских демонстраций. Вскоре ему стало ясно, что многие люди остаются глухи к восприятию подобного чувства, хотя сами и вносят какую-то долю в его возникновение. И в их отделении дело обстояло таким же образом. Он не находил слов, которые могли бы объяснить, что он ощущал в такие моменты. И в то же время он знал целый ряд людей, которые, собственно, и не нуждались в подобных словах. В большинстве случаев с ними достаточно было совместно провести несколько часов, чтобы распознать это. Ему было нетрудно без долгих размышлений назвать десятка два фамилий и имен. Его отец, например, относится к их числу, а также большинство из его коллег по монтажной бригаде. Сюда же относится его инструктор-водитель из общества «Спорт и техника», который после многих совместных часов, проведенных в спорах и беседах по политическим вопросам, за кружкой пива и игрой в скат, дал ему в конце концов свою рекомендацию в партию. И естественно, его товарищи по партийной группе здесь, в моторизованном стрелковом полку, в первую очередь унтер-офицер Бретшнейдер. И конечно же Дорис, его жена. Он никогда не говорил с ней о подобных вещах, но для него яснее всяких слов был тот особый блеск в ее глазах, который появлялся во время факельного шествия в день годовщины республики, во время исполнения массовых песен молодежи в городском парке или во время марша протеста против войны во Вьетнаме – всегда, когда они находились в кругу связанных между собой узами дружбы людей.

Андреас Юнгман мысленно беседовал с Дорис. «Ты говоришь, что это совершенно разные вещи, когда человек носит форму и обязан повиноваться и когда он работает в коллективе, из которого может выйти в любое время, если ему этого захочется? Принуждение, по-твоему, не позволяет человеку познать истинную радость? В этом, конечно, есть доля истины. А как бы ты назвала ту работу, которая не всегда для тебя приятна, которую приходится выполнять с трудом и подчас без всякой пользы для себя, но ты все же ее делаешь, потому что, по твоему убеждению, это просто-напросто должно быть сделано? Принуждение? А что побуждает людей бросаться в горящий дом, если оттуда раздаются крики о помощи? Тоже принуждение? Или если тебе самой в твоем универмаге приходится работать подряд две смены, поскольку в противном случае пришлось бы закрывать лавочку из-за эпидемии гриппа? Опять принуждение? Нет, Дорис! Может быть, это прозвучит высокопарно, если я все это назову человечностью, но то, что это с нею связано, в этом я абсолютно уверен. В этом у меня нет никаких сомнений».

Запевала взвода начал второй куплет. Лейтенант Винтер на ходу изучал карту, что-то измеряя, рассчитывая, и затем обратился к командиру роты:

– Если пройти по Кинхольцерскому лесничеству, можно сократить путь по крайней мере на четыре километра. Правда, идти там несколько труднее.

Фраза прозвучала как вопрос, но обер-лейтенант не спешил давать ответа.

– Вы знаете, что предстоит выполнить вашему взводу после совершения марша, – сказал он коротко. – Вы сами и должны решать!

Через двадцать минут солдаты второго взвода уже достигли леса. Здесь их походный порядок изменился. Отделения теперь двигались вперед рассредоточенно. Направление движения определялось по компасу командиром взвода. Дорога круто поднималась в гору. Не успели идущие впереди солдаты преодолеть и четвертой части подъема, как командир роты знаками подозвал к себе одного из них. Это был Бруно Преллер.

– Вы обнаружили на дереве необычную окраску листьев, а в нескольких шагах четырех мертвых, погибших, по-видимому, совсем недавно птиц, – сказал ему обер-лейтенант. – Что вы должны сделать в этом случае?

Бруно Преллеру не потребовалось времени на размышление.

– Предположительно здесь применено химическое оружие – боевые отравляющие вещества. Необходимо немедленно доложить командиру отделения и надеть противогаз!

– Отлично! Действуйте соответственно!

Уже через несколько секунд от отделения к отделению понеслась команда: «Газы!»

Солдаты, замедлив движение, открывали сумки противогазов. Одни тихо ругались, другие пытались шутить, по никто не остался равнодушным. Дышать через фильтр противогаза – дело нешуточное.

Это фосген, думает Андреас Юнгман. Он не может объяснить, почему из многих боевых отравляющих веществ ему на ум приходит всегда именно этот газ. Мысль эта промелькнула у него в сознании, пока он, задержав дыхание и закрыв глаза, снимал каску, доставал из сумки противогаз и, вытянув вперед подбородок, надевал маску движением снизу вверх, чтобы она плотно прилегала к голове. Фосген – он до сих пор помнит каждое слово о нем, сказанное на занятиях. Он знает, что этот газ даже при концентрациях от полутора до трех миллиграммов на литр уже через две минуты сильно поражает легочную ткань и бронхи, затрудняет поступление кислорода в организм и вызывает отек легких. Если срочно не принять врачебных мер, это приведет к мучительной смерти. В случае применения боевых отравляющих веществ противником – и это унтер-офицер Бретшнейдер и лейтенант Винтер подчеркивали многократно – вопрос жизни или занесения в списки потерь будут решать секунды. Не один десяток раз они отрабатывали надевание противогаза. Круги, совершенные ими ускоренным шагом в полном защитном облачении вокруг плаца для строевой подготовки, никому не забыть.

Уже через несколько минут подъема на крутую гору, склоны которой были густо покрыты корнями деревьев толщиною в руку, Андреас Юнгман стал обливаться потом, выступавшим из каждой поры. Его дыхание стало хриплым и коротким. Он видел, что командир отделения и лейтенант Винтер также надели противогазы. Фигуры, окружавшие его, напоминали пришельцев с другой планеты. Бряцание оружия и глухое сопение вспугнули сороку, сидевшую на вершине одного из деревьев. Громкими криками она оповестила лес о вторжении необычных жутких существ.

Унтер-офицер Бретшнейдер следил за тем, чтобы солдаты отделения держались вместе. Лейтенант Винтер достиг верхней оконечности склона, вытянул правую руку в сторону и стал делать ею круговые движения. Этот сигнал означал «Сбор» и заставил солдат поспешить. Но вдруг один из них внезапно остановился, будто согнувшись под грузом стокилограммового мешка и тяжело дыша.

– Так это же Михаэль Кошенц, великан!

Андреас Юнгман и Эгон Шорнбергер подошли к нему с двух сторон, взяли за руки и потянули дальше вверх.

Взвод вышел на лесную дорогу. Лейтенант Винтер вопрошающе посмотрел сквозь стекла противогаза на командира роты, но тот отрицательно покачал головой: «Отравленная зона еще не кончилась! Продолжать движение в противогазах!»

Недалеко от того места, где лесная дорога выходит на шоссе, стояла желтая легковая машина марки «шкода». На расстоянии казалось, что в ней никого нет, однако солдаты третьего отделения, первыми вышедшие туда, остановились у машины, внимательно ее осмотрели и начали с видимым усердием махать руками остальным: все сюда, смотрите, что здесь происходит! К числу тех, кто, несмотря на усталость, вновь обрел легкость шага, относился и Йохен Никель. Ему оставалось сделать несколько шагов до машины, когда внутри ее раздался пронзительный крик. Не первой молодости блондинка и темноволосый парень испуганно уставились на необычные фигуры, которые заглядывали в машину и при этом издавали странные глухие звуки. Пассажиры автомашины выглядели ошеломленными. Их спугнули в самом укромном месте.

Обер-лейтенант сделал знак командиру взвода.

– Снять противогазы! Построиться на дороге! – приказал лейтенант Винтер.

Унтер-офицеру Бретшнейдеру потребовались немалые усилия, чтобы отвести Йохена Никеля и еще двух солдат из третьего отделения от «шкоды». Солдаты вытирали платками вспотевшие лица, протирали маски противогазов, складывали их и убирали в сумки. Михаэль Кошенц проковылял к придорожному, высотою с табуретку, камню и хотел на него усесться, но взгляд унтер-офицера настиг его прежде, чем он успел подогнуть ноги.

– Не садиться! – приказал командир отделения. – Вас это тоже касается, солдат Кернер! Кто сейчас сядет или ляжет на землю, не сможет встать!

Лейтенант Винтер разрешил сделать перекур. Даже унтер-офицер Бретшнейдер достал свой кисет, продолжая следить за тем, чтобы никто из солдат его отделения во время этого короткого отдыха не вздумал усесться на обочину дороги.

Андреас Юнгман не курит. Собственно, он начинал курить еще в девятом классе, в то время этот факт казался ему столь же важным, как и пользование два раза в неделю электробритвой. Решение бросить курить он принял благодаря своей первой любви. Ее звали Гизела, она училась в последнем классе специальной школы с дополнительным обучением. Гизела научила его целоваться, но изо рта ее пахло как из старой прокуренной трубки.

Стоя рядом с курящими товарищами, Андреас смотрел в сторону «шкоды». Парочка вновь скрылась в машине. Андреас невольно подумал о своей жене. У них все это бывает совершенно по-другому. Реальность, окружающая его, в этот миг исчезает, смешивается с воспоминаниями и превращается в видение. Дорис лежит в его объятиях. Она прижимается к нему своим горячим телом. Он чувствует ее дыхание.

«Ты…» – шепчет она. Ее глаза закрыты. Его пальцы нежно выписывают какие-то знаки на ее плече.

«Дорогая…» – «Слушай, я… хочу ребенка! – Его губы закрывают ей рот. Она отвечает на его поцелуй, но потом отворачивает голову в сторону. – Ребенка! Анди… ребенка!» – «Я тоже хочу, Дорис…» – «Но не когда-нибудь… сейчас!» – «Нам нужно быть благоразумными, дорогая… дорогая моя!» – «А если мы будем ждать тебя вдвоем, разве это не прекрасно и не разумно?»

Андреас Юнгман опирается на локти. Он играет ее волосами, улыбается.

Дорис осторожно кусает его в плечо. «Куй железо, пока горячо! – говорит она нежно. – Я люблю тебя, и поэтому все разрешается, понятно?.. Ты бродяга, вот ты кто!»

«Ведьма!» – говорит он.

Кто-то толкнул его кулаком в бок. Это Эгон Шорнбергер. Он кивнул в сторону «шкоды».

– Лучше не смотри в ту сторону, парень, – говорит он и добавляет иронически, в рифму: – Пусть слова мои звучат печального сказания сильней, служить нам все же остается поболее четырехсот дней. И то в том случае, если ты будешь вести себя прилежно, а то может получиться куда дольше!

Прозвучала команда заканчивать перекур. Дорога, по которой солдаты двинулись дальше, вела через лес. Золотые солнечные лучи пробивались сквозь плотную листву. Щебетали птицы. Вдали прозвучал гудок паровоза.

– Левой, левой, левой, два-три-четыре! – устанавливал лейтенант Винтер ритм марша.

Темп задавался довольно высокий. Низкорослые солдаты, шагавшие в хвосте колонны, вынуждены были прилагать усилия, чтобы не отстать. Желтая «шкода» обогнала колонну. Блондинка за рулем и молодой парень, сидевший рядом, напряженно смотрели вперед. Несколько оскорбительных выражений прозвучали вслед машине, затем солдаты начали тихо переговариваться между собой.

– Экзамены приходится сдавать везде, куда бы ты ни сунулся, – слегка в нос говорил Бруно Преллер. – Экзамены за десятый класс, при получении рабочей специальности, при получении водительских прав. Собираешься ты заняться парусным спортом или гонять на мопеде, тебе все равно необходимо получить на то разрешение. Даже простейший сварочный аппарат ты сможешь взять в свои руки лишь после того, как выдержишь экзамен…

– А ты что, провалился? – спросил Хейнц Кернер ухмыляясь.

– Чепуха! – Бруно Преллер шмыгнул носом с видом превосходства. – Я что хочу сказать: только жениться у нас имеет право каждый! Для этого не требуется никакой квалификации. Моя тетка ведет бракоразводные дела. Вот ты бы ее послушал! Иногда у нее сразу по три развода в день. Если бы у нас на производстве был такой процент брака, то дело дошло бы до министерства, ей-богу!

– Прекратить разговоры в строю! – подал команду командир взвода: по его мнению, разговор стал слишком громким.

Некоторое время солдаты молчали. Лишь скрип сапог да легкое бряцание оружия и снаряжения сопровождали движение.

– Мне, во всяком случае, также пришлось сдавать экзамены, – пробормотал Хейнц Кернер, возвращаясь к прерванной теме.

– Это с твоими-то коровами? – спросил Бруно Преллер тихо.

– С моей малышкой!

– Скорее всего, нечто вроде краткосрочных курсов, – высказал свое мнение Эгон Шорнбергер.

Хейнц Кернер ответил ему на это с видимым удовольствием:

– Как бы не так! Бальные танцы! Смена прокладок в водопроводе! Ремонт пылесоса! Стиральная машина…

– Игра в кроватке! – добавил Йохен Никель с издевкой.

– Конечно… – подтвердил Хейнц Кернер на полном серьезе. – Пятнадцать предметов по меньшей мере! И моя малышка представляла собой всю экзаменационную комиссию. В течение четырнадцати месяцев. Наша свадьба явилась своеобразным выпускным экзаменом.

– А ваши ребятишки – курсовой работой, не так ли? – Шорнбергер делал невероятные усилия, чтобы не рассмеяться громко.

Лейтенант Винтер присматривался к взводу, пытаясь обнаружить очаг беспокойства. Бруно Преллер не замечал этого.

– Эй, Миха, а каково мнение твоей сестры в отношении женитьбы? – спросил он впереди идущего Кошенца.

– Придержи язык! – выпалил тот и скорчил сердитую физиономию. Ему сейчас не до шуток. Отныне – ни звука: необходимо отключить мозг и, сцепив зубы, продолжать движение. Не показать никому, что каждый шаг отзывается в нем подобно уколу сотен раскаленных игл.

– Второй взвод… кру-гом – марш! – подал команду лейтенант Винтер, после того как подозвал к себе командиров отделений.

Четко, как на строевом плацу, солдаты выполнили команду. И вновь над дорогой зазвучал голос командира взвода:

– Левое плечо вперед – марш! Пря-мо!

Поворот кругом вывел низкорослых солдат в голову взвода. Теперь они стали определять ширину шага. Гигант Кошенц оказался в хвосте взвода.

«Бруккебах» – написано на желтом придорожном щите на границе населенного пункта. Маленькая точка на карте. Магазин «Консум», небольшая гостиница с ресторанчиком, церковная колокольня. По вторникам – кино, раз в три недели – танцы в дискотеке. Недалеко от щита виднелась строительная площадка. За кучами земли вырастали два жилых блока сборной конструкции, там работал экскаватор. Мужчина, сидевший за рычагами управления, переключил двигатель на холостой ход и выглянул на дорогу. В его ухмылке смешались гордость и нахлынувшие воспоминания, а также облегчение при мысли, что то время осталось уже позади. «И все же, несмотря ни на что, – подумал мужчина в кабине экскаватора, – мне не хотелось бы поменяться местами ни с кем из вас…»

Во втором взводе, вошедшем в небольшую деревушку, все разговоры смолкли. Ночь без сна, боевые учения, потребовавшие напряжения всех сил, оставленные позади уже более пятнадцати километров марш-броска – все это, удваиваясь, а то и утраиваясь, мелькало, как в мультипликационном фильме. Вглядываясь украдкой в лица соседей, каждый искал в них признаки наступающей усталости. Никто не хотел первым показать, что он чувствует приближение того момента, когда сил уже не остается. Движения стали деревянными. Михаэль Кошенц шел широким шагом, ставя ноги как на палубе пляшущего на морской волне корабля. У веснушчатого парня из второго отделения от боли в стертых до крови ногах на глазах навернулись слезы. Его соседи делали вид, что они ничего не замечают.

Андреас Юнгман не чувствовал под собой ног. Но ведь и для лейтенанта Винтера, и для Бретшнейдера пройденный маршрут не короче, подумал он. К тому же они совершают его не в первый раз. Да, видимо, и не в последний. Он посмотрел в сторону экскаватора: та самая модель, на которой он работал в период своей учебы, прежде чем перейти на кран – на «длинную ложку». Воспоминания смягчали черты его лица. Он смог даже улыбнуться. В мыслях он снова сидел в узкой кабине башенного поворотного крана, которая в течение долгих месяцев была его рабочим местом. Теперь в ней сидит его преемник – молодой парень с таким выражением лица, как будто он уже водил космические корабли к Марсу.

«Теперь необходимо медленно подать захватное устройство, – наставляет его Андреас. – Еще медленнее! Вот, теперь так!»

Строительная панель с уже вставленным окном плывет к монтажной площадке на пятом этаже. Возводится новый микрорайон. Некоторые из белых жилых блоков уже заселены. Андреас принимал участие в строительстве всех этих домов. Он скользит взглядом по разноцветным балконам и по плоским крышам. В его душе начинают звучать печальные нотки: это похоже на прощание, которое всегда грустно.

«Человек, работающий здесь наверху, на длинной стреле крана, приносит радость огромному числу людей. Стоит хотя бы раз посмотреть, как люди вселяются в новые квартиры… Теперь тормози. Осторожно! Спокойно! Так, хорошо!»

Монтажная деталь опускается на нужное место, где двое мужчин в желтых защитных касках уже протянули к ней руки…

«Однако у меня, даже когда приходилось работать по две смены подряд в кабине крана, кости так не болели», – вынужден признать Андреас.

На щите при выходе из населенного пункта было написано, что до окружного центра одиннадцать километров. Взвод охватил ужас.

– Одиннадцать! – воскликнул Хейнц Кернер. – Звучит как выигрышное число в спортивной лотерее.

– Боже ты мой! – простонал бедный Кошенц.

– Черт побери! – богохульствовал Йохен Никель.

– Дай-ка сюда ранец, – обратился Андреас Юнгман к Кошенцу.

– И автомат, – добавил Бруно Преллер.

– Чепуха! – пытался протестовать Михаэль Кошенц. Но его возражения прозвучали малоубедительно.

– Не изображай из себя самого выносливого! Давай-ка сюда имущество!

И Михаэль Кошенц освободился от части своей амуниции.

– А что это даст? – проговорил он хныкающим топом. – У меня все горит, как на раскаленном железе, тут уж мне никто из вас не сможет помочь.

Рейсовый автобус обогнал взвод, окутав солдат облаком пыли. Две девушки смотрели сквозь заднее стекло, хихикая и посылая им воздушные поцелуи. Но даже Кошенц на это не прореагировал. В этот момент он даже не нагнулся бы за запиской с номерами телефонов обеих красоток.

– Бабье! – хрипит Никель презрительно.

– А почему, собственно, девушки не должны отбывать воинскую службу? – ворчит Бруно Преллер. – Ведь у нас равноправие!

– Телезилла из Аргоса? – вмешивается в разговор Эгон Шорнбергер.

В любой другой ситуации он без передышки начал бы рассказ о поэтессе, которая в античные времена призвала женщин Аргоса к оружию, чтобы принудить подходивших к городу спартанцев к отступлению уже после того, как те разгромили аргузское войско в предыдущем сражении. А теперь и для него каждое слово было равноценно сделанному шагу. Поэтому Бруно Преллер не получил ответа на свой вопрос об этой Телезилле.

Дорога делала левый поворот. Проселок, отходивший от нее, вел прямо, в направлении движения взвода. Лейтенант Винтер сверил карту и компас.

– В двух километрах «противник», – дал обер-лейтенант вводную командиру взвода.

Тот не терял ни секунды.

– Ложись! – отдал Винтер команду и в следующую же секунду первый растянулся в придорожном кювете. – Командиры отделений, ко мне!

Солдаты взвода попадали в пыльную траву справа и слева от дороги. Михаэль Кошенц тихо стонал. Никель остался на бровке кювета, как будто речь шла о привале.

– Дружище Кошенц! Никель! Опустите голову ниже! – прокричал Хейнц Кернер своим соседям.

– Вот так бы на несколько часов! – заметил Кошенц и опустил лицо в траву.

Андреас Юнгман наблюдал за небольшой группой людей вокруг командира взвода: не идет ли там речь о новой боевой вводной?

Если это так, то тает его последняя слабая надежда на получение все же сегодня желанной для него увольнительной.

Старая яблоня, расщепленная когда-то молнией, отбрасывала тень на прижавшихся к земле людей. Трое унтер-офицеров склонили головы над картой командира взвода.

– Будем продвигаться по отделениям до перекрестка дорог у Мюлленштедта, – инструктировал их лейтенант Винтер. Его палец заскользил по бумаге. – Это здесь!

Командиры отделений разыскали указанный пункт на своих картах.

– Сбор в назначенном месте точно через час. Направление и маршрут движения – на ваше усмотрение. Сейчас шестнадцать часов сорок минут. Вопросы есть?

Вопросов не было.

Над дорогой раздались команды:

– Второе отделение, перебежками до стоящего впереди сарая – марш!

– Третье отделение, перебежками по одному ко мне – марш!

Командир роты внимательно наблюдал за происходящим. Затем он подошел к лейтенанту Винтеру, из своего укрытия наблюдавшему за выполнением команд, и отдал ему новое распоряжение. На этот раз командир взвода растерянно помедлил, прежде чем крикнуть:

– Унтер-офицер Бретшнейдер, ко мне!

Карл Хейнц Бретшнейдер собрал своих солдат. Слегка недовольный тем, что два других отделения могут за это время вырваться вперед, он ползком подобрался к своему начальнику. Обер-лейтенант все еще стоял у расщепленной яблони. После краткого инструктажа лейтенант и командир отделения поднялись во весь рост. Они больше не вели себя как в боевой обстановке. Лейтенант Винтер один подошел к ожидавшему отделению.

– Унтер-офицер Бретшнейдер убит, – заявил он. – Солдат Юнгман, вы назначаетесь командиром отделения!

Двумя-тремя фразами опешивший старший по комнате был введен в курс предстоящей задачи.

Карл Хейнц Бретшнейдер получил задание сопровождать третье отделение в качестве посредника. Командир роты оставался со вторым отделением. Лейтенант Винтер должен был проверить, в состоянии ли справиться с неожиданным ответственным заданием Юнгман. И для двух других отделений в ходе их дальнейшего продвижения была предусмотрена подобная смена командного состава в качестве проверки наиболее способных солдат.

Стрелковое отделение собралось вокруг Андреаса Юнгмана. Он изучал карту и был так поглощен этим занятием, что не слышал высказываний своих товарищей, они просто до него не доходили.

– Что тут думать? – заявил Эгон Шорнбергер. – Надо двигаться в направлении указанного здесь сарая, далее до высоты с отметкой двести одиннадцать, а затем до дороги на Мюленштедт. Тут не более километра!

– Так же, как второе отделение! – поддержал его Никель.

– Главное, чтобы было покороче, – простонал Кошенц. – Этого не выдержит ни одна собака, честное слово.

– Но до сарая нам придется продвигаться на виду у «противника», – в словах Кернера слышалось сомнение.

– Наплевать на это! – Йохен Никель измученно ухмыльнулся: – Где я – там победа. Всегда!

– Мы должны возвратиться, – сказал Андреас Юнгман и показал на карту, – вот сюда, за деревню. Через четыреста метров мы войдем в лес.

– Да ты спятил, что ли, парень? – возмутился Кошенц. – Назад?!

– Мы совершим обход и все время будем под защитой леса. Понятно? А здесь мы выйдем прямо к перекрестку дорог!

Эгон Шорнбергер, быстро подсчитав, зло проговорил:

– На обход потребуется на два километра больше пути!

– Но зато все время по дороге и не на виду у «противника», – спокойно возразил Андреас.

– Нет! – прорычал Кошенц. – Ни шагу назад!

– Но до сарая нам придется продвигаться перебежками, а затем взбираться по отвесному склону, – постарался примирить стороны Бруно Преллер.

Андреас Юнгман сунул сложенную карту в правый брючный карман полевой формы и посмотрел в лица товарищей. Его голос прозвучал уверенно и твердо:

– Идти пригнувшись, используя для движения кювет, до щита с названием населенного пункта. Это приказ!

Все переглянулись. Началось как бы невидимое молчаливое перетягивание каната.

– Пошли! – выпалил наконец Хейнц Кернер.

И он первым, пригнувшись, двинулся в направлении, откуда они только что пришли. Два других отделения за это время удалились на сотню метров в противоположном направлении. Михаэль Кошенц с тоской посмотрел им вслед, прежде чем, крепко сжав зубы, последовать за Кернером. Один за другим покидали они это место. Андреас Юнгман шел последним, затем обогнал впереди идущих и первым подошел к щиту с названием населенного пункта, где они выходили из-под наблюдения «противника». Развернувшись в цепь, они пересекли маленькую деревушку. Андреасу Юнгману вновь пришлось почувствовать на себе недовольные взгляды и выслушивать ворчание товарищей, когда он отклонил предложение Бруно Преллера воспользоваться гостеприимной террасой деревенского клуба для того, чтобы отдохнуть, выкурить по сигарете и выпить стакан кока-колы. Правда, на этот раз Андреаса поддержал Михаэль Кошенц.

– Только вперед, вперед, вперед! – настаивал гигант, борясь с болью и слезами.

Термометр около лифта на третьем этаже универмага показывал тридцать два градуса. Нечем дышать. Видимо, неисправен кондиционер. Завтра должен прийти монтер. А пока продавщицы надевали под свои голубые форменные платья-халаты только то, без чего нельзя обойтись, и использовали каждый момент, когда не было покупателей, для того, чтобы принять душ. Обе душевые установки, расположенные рядом с помещением для переодевания, работали беспрерывно.

Дорис Юнгман стояла за прилавком с перчатками. Пожилая покупательница, которой Дорис предложила на выбор четыре пары перчаток ее размера, рассматривала их и прикидывала достоинства каждой пары вот уже в течение четверти часа, как будто от ее выбора зависел размер будущей пенсии. При этом она рассуждала вслух, тараторя без передышки:

– Светло-коричневые не подходят к черной дубленке, но и черные не хотелось бы носить каждый день, к тому же я ношу в основном светлую обувь. Конечно, бежевые подходят лучше, а красные в тон моей болгарской сумке, однако это, боже мой, слишком молодо для такой женщины, как я…

– Совершенно справедливо, – согласилась Дорис улыбаясь.

Украдкой она в который уже раз за этот день бросала взгляд на входную лестницу. Разочарованная, она хотела уже вновь обратиться к своей покупательнице, но вздрогнула и забыла на миг эту нерешительную болтливую даму: в плотной толпе входящих и выходящих покупателей появилась форменная фуражка. Рост! Походка! Широкие плечи и льняного цвета волосы! «А что, собственно, нужно Анди в отделе постельного белья? Обернись же! Я здесь!»

– Одну секундочку, – извинилась Дорис и, оставив покупательницу одну, устремилась за человеком в армейской форме. Подруги-продавщицы удивленно глядели ей вслед. – Анди!

Солдат обернулся, недоуменно разглядывая продавщицу, затем в поисках помощи посмотрел на молодую девушку, свою спутницу. Та бросила на Дорис неприветливый взгляд, холодно спросила: