Текст книги "Завещание предков (СИ)"

Автор книги: Владислав Стрелков

16

 
В морозной мгле, как око сычье,
Луна-дозорщица глядит;
Какое светлое величье
В природе мертвенной сквозит.
Как будто в поле, мглой объятом,
Для правых подвигов и сил,
Под сребротканым, снежным платом,
Прекрасный витязь опочил.
О, кто ты, родина? Старуха?
Иль властноокая жена?
Для песнотворческого духа
Ты полнозвучна и ясна.
Твои черты январь-волшебник
Туманит вьюгой снеговой,
И схимник-бор читает требник,
Как над умершею тобой.
Но ты вовек неуязвима,
Для смерти яростных зубов,
Как мать, как женщина, любима
Семьей отверженных сынов.
На их любовь в плену угрюмом,
На воли пламенный недуг,
Ты отвечаешь бора шумом,
Мерцаньем звезд да свистом вьюг.
О, изреки: какие боли,
Ярмо какое изнести,
Чтоб в тайниках твоих раздолий
Открылись торные пути?
Чтоб, неизбывная доселе,
Родная сгинула тоска,
И легкозвоннее метели,
Слетала песня с языка?
(Николай Клюев. 1911 г.)
 

– Демьян, сзади!

Чёрт! Из-за больших щитов опять вынырнуло с дюжину поганых. Сразу стало тесно, и замелькала сталь. На! И ты получи! Мне что-то орут, но в гуле и звоне не слышно.

Отбил клинок и успел второй саблей полоснуть по скуластому лицу попавшего под руку степняка. Удар в плечо, сабля вылетела из руки. Подхватил чей-то щит и крутанулся, нанося удар его краем в спину монгола, бившегося с незнакомым ратником. Тот согнулся и ратник тут же ударил его мечом. Оглянулся. Там где был Демьян большая толпа поганых. Что-то ударяет сзади, высекая искры об наплечник. Разворот и в край щита врезается сабля, глухо застряв в древесине. Дергаю щит в сторону, взмах саблей. На! Успел отбить, поганец. На-на-на. Степняк отбивает мои удары щитом и пятится. Подсекаю его ногу – поганый падает, но добить не успеваю, приходится отбивать клинок вынырнувшего из-за щитов другого монгола. Увидел мельком, что толпа степняков раздалась, верней разлетелась, а в центре Горин с оглоблей в руках. Жив «косая сажень»!

А поганые лезут и лезут. На! Но мой клинок отбит. Кто-то сзади валится мне под ноги, а я падаю на спину и вижу, как мне в грудь летит остриё. Рванулся в сторону и… падаю на пол.

Сажусь и трясу головой, приходя в себя.

Не к добру опять кошмары начались. Значит, что-то случится или пойдёт не так. Где и когда это случится? Почему во сне я с двумя саблями, а не со щитом? И что он значит?

Поднимаюсь и смотрю в окно. Ещё темно, но по шагам за дверью понятно, что народ собирается на заутреннюю.

Храм, как обычно, не может вместить всех, люди стоят даже в проходе и на крыльце. Внутри сумрачно, но как ни странно видна каждая мелочь. Фрески поражают своими яркими красками. Сонм святых невелик, но это неважно. А какая тут акустика! Сильный бас священника раздаётся со всех сторон, как будто многократно усиленный, но это только кажется.

Я опять чувствую накатывающую энергию, которая забирает все негативные эмоции, промывая душу начисто.

Священник смотрит добрыми глазами, и я каюсь в своих грехах. Выкладываю ему всё, утаив только то, что я из будущих времён, но мне кажется, что он знает про это и прощает мне и этот грех. Батюшка крестит и напутствует:

– Святое дело не может быть грехом. Защити отчую землю, сын мой.

Выхожу из храма как заново родившийся. Ну почему в будущем я такого не испытывал?

У крыльца меня ждёт дед Матвей и Демьян, рядом топчутся братья Борзовы. Сегодня мы едем на торг, а Демьян с близнецами будет тренироваться. Хлопаю Горина по плечу и говорю ему тихонько:

– Ты там поосторожней, не сломай ничего.

Тот щерится и шепчет:

– Да ничего им не будет.

– Сам-то не покалечься.

Демьян трясёт головой, а мы идём к конюшням. Как тут говорится «Боярин всегда на коне», и уже верхом выезжаем из ворот кремля, сразу попадая на торг, где нам необходимо прикупить недостающие вещи и поговорить с купцом, что недавно беседовал с Владимиром Юрьевичем.

Торг есть торг, неважно в каком времени, он везде одинаков. Такой же гул от спорящих, торгующих, или рекламирующих свой товар приказчиков. Да, тут нет привычных вещей, но их заменяют местные аналоги. Вместо туфлей и кроссовок – разнообразные сапоги, чувяки, тапочки, и даже лапти, которые тут может плести каждый. Рубашки почти одного покроя, отличаются только вышивкой и орнаментом, а вот штанов совсем как в будущем – каких только нет, разве что джинсов нет. Спортивными вещами тут не торгуют, их заменяют подшлемники, поддоспешники и кольчуги, все, что относится к оружию. Вот лавка с верхней одеждой – от легких кожаных безрукавок до теплых тулупов на любой вкус. Меха самые разнообразные – куньи, песцовые, собольи, беличьи, лисьи и бобровые. Странно, но бобровая шуба ценится дороже, чем из соболя. Я, помня теплые армейские овчинные тулупы, прикупил себе бобровую шапку, меховую куртку и налатник отороченный по краям куньим мехом, в очередной раз, подивившись на странные цены этого времени. Проехали мимо лавок торгующих упряжью, нам тут ничего не надо, трофейной много осталось. У оружейной лавки тоже не задержались, уж что-что, а оружием мы затарились с запасом, то же самое касается кольчуг и шлемов. Только вот дополнительных доспехов в виде небольших, чешуйчатых кирас нет, их только на заказ. Здесь это пока ноу-хау. Княжич, кстати подивился на наши доспехи, сразу оценив их, и тут же заказал такие в крепостной кузне. Пришлось дать один доспех как образец. В загашнике была заначка, в подарок Великому князю, но о ней я княжичу не сказал.

– Владимир Иваныч, нам туда. – Кубин показал на лавку от которой тянуло пряностями. Это тут самое дорогое. Хотелось пополнить запас перечно-солевой и ягодно-ореховой смеси. Последнюю можно было жевать так, вместо конфет. Продавался тут и сахар, в виде монолитных желтых кусков, но очень дорогой, не по карману. Приказчик со скуластым лицом и чуть раскосыми глазами цепко нас оглядел и расплылся в услужливой улыбке, почти без акцента провёл рукой по раскрытым мешкам:

– Что богатуры желают?

Сказал и по его лицу пролетела тень, но сразу усужливо растянул рот в улыбке, которая напоминала больше оскал, чем улыбку. И она не отпугивает клиентов?

Ага, проговорился, наверняка соглядатай. Что говорить? Тут все купцы являются разведчиками, что им помогает в торговых делах. Торгуя в чужих городах, всегда замечают всё и потом передают заинтересованным лицам. Тот купец тоже не составляет исключения. Княжич подробно передал весь разговор с ним, но хотелось поговорить самому, задать другие вопросы, может чего ещё прояснится?

А этот, похоже, исключение, а то вон как сфотографировал нас глазами. Ну и пусть, сколько ратников пришло накануне в крепость секрета не составляло. Сколько нас и в чём мы пришли, видели все. Что привезено в большом обозе, который пришел вместе с нами пусть гадают. Тем более, что не все ратники в дружине знают о наших с Кубиным задумках. А демонстрировать княжичу наше умение строить каре не будем, а то больно зрителей много. Этот всяко придёт поглазеть. Конечно, во всех подозревать шпионов – паранойя, но лучше перебдеть, чем потом расплачиваться кровью. Блин, и ведь ничего не докажешь – купец есть купец, они здесь как дипломаты моего времени, пока на торгу – лица неприкосновенные. Вот отплывут куда, тогда и карты в руки. Но заниматься пиратством я не собираюсь, не факт, что такой тут один. Всех не вычислить, наверняка найдётся купленный или ещё чем-то обязанный монголам человечек, что регулярно шлёт донесения об обстановке в городе. А сколько таких в Рязани? Она ведь первая на очереди у Батыя. Надо бы на этот счёт с Владимиром Юрьевичем поговорить.

Кубин, тем временем, договорился со скуластым купцом о соли с перцем и мешке сухой ягодно-ореховой смеси. Обошлось это нам в такую же цену, как и моя меховая куртка, бобровая шапка и налатник вместе взятые.

Купец вышел из лавки проводить нас, ещё раз вглядевшись в лица. Наверняка он знает наши имена, теперь ориентировки на всех князей, воевод и сотников пополнятся ещё и нашими. Пропустить дружину более чем в пять сотен воев, монгольская разведка не может. Не удивлюсь, если они знают о каждом боярине.

– Амбары Кузьмы Ерофеевича там. – И дед Матвей махнул куда-то вбок.

Лавка и амбары нужного нам купца стояли у самого края торга. В них торговали почти всем, от одежды до доспехов и оружия, но основной товар у купца – это хлеб и крупы. Вот и едем поговорить с ним о его наблюдениях и сторговаться о запасе круп для дружины.

Кузьма Ерофеевич, оказался в лавке и как радушный хозяин, пригласил нас отобедать. Двор у купца оказался обширный, но заставленный телегами. Первые этажи дома были собственно амбары, а второй этаж был жилым. Разносолов у купца – что на княжеском столе, разве что сам стол не такой большой, но блюд стоит – всё не осилишь. Вино тоже разное, дегустация могла затянуться надолго. Разговаривали на разные темы, но, впрочем, больше говорил Кузьма Ерофеевич – о вине, что прикупил по выгодной цене, о том, что он удачно расторговался этим летом, посетовал, что урожай собран в этом году богатый и на крупы цены упали. Между делом он прикладывался к кубку с вином, и порядком опьянел, но разговор вёл размерено. Кубин и я не прерывали монолог купца, поддакивая и иногда задавая наводящие вопросы. Вдруг купец произнёс:

– Эхма, не успел я дела тут закончить, теперь в Новгород до холодов уйти не успею.

Кубин и я переглянулись, и Дед Матвей осторожно спросил:

– А чего так?

Кузьма Ерофеевич подвигал бровями, залпом опрокинул остатки вина в рот и медленно произнес:

– Чую что-то будет. Я этим летом до самого Сарая доходил. Так слух там идёт – местный хан данников не менее десяти сотен воев отправил куда-то. Орда собирается, не к добру. Вот и мыслил я в Новгород податься.

Мы опять переглянулись. У купца-то чутьё хорошее, чует, что может произойти, даже точно не зная, что именно. Похоже, больше он ничего не знает, а спрашивать напрямую неохота, кто знает, как он себя поведёт? Наш интерес к этому факту только подтолкнёт купца к бегству из города, а за ним ринутся и остальные. А это нам не надо.

Ладно, переходим к плану «Б».

– Кузьма Ерофеевич, ты баял, что круп у тебя полны амбары, так мы у тебя их купим.

Купец сразу улыбнулся бородой и бодро спросил:

– Сколько надобно, мешок, два?

– Две сотни гречи и хлеба сотни три.

Купец округлил глаза, потом икнул и переспросил:

– Сколько?

– Ты не ослышался, Кузьма Ерофеевич.

Купец удивлённо покачал головой, потом посмотрел в пустой кубок и, повернувшись в сторону двери, проорал:

– Прошка, сбитень неси!

Дверь тут же отворилась и в светлицу будто лебедь быстро вплыла румяная девица. Поставила большой корец на стол, небольшим ковшом разлила сбитень по кубкам и так же плавно уплыла за дверь. Вот так проплыла! Совсем как под песню «Во поле берёзка стояла», так как девица двигалась будто на ногах у неё были надеты ролики.

Купец отхлебнул сбитня и, посмотрев на нас, выдал цену:

– Три гривны!

Оп-па! А я думал дороже будет, поэтому ещё и драгоценности прихватил. Денег-то ещё достаточно, но запас карман не тянет. Тем более что ещё надо небольшую группу снарядить, для того, чтоб базу в глухом месте подготовить, и недалеко от Рязани. Не ожидал я, что цена на крупы низка. Ах, да, купец говорил, что год был урожайным и цены упали. Конечно, надо купить больше крупы, но как всё увезти?

Три гривны. Это три огромных дома под ключ, почти три дворца. Целых три деревни с холопами, но я не собираюсь становиться помещиком. Три боевых коня или три эксклюзивных брони как у меня или Кубина. Если сбить цену, то есть возможность заказать в кузне лишнюю защиту для ратников из дружины. Я кивнул самому себе и предложил:

– Гривна!

Кузьма Ерофеевич поперхнулся сбитнем и… понеслась потеха!

Мы торговались самозабвенно. Купец бился над каждой долей гривны, я за каждую пластину к брони. Временами я поглядывал на молчавшего деда Матвея, но тот смотрел на наш спор невозмутимо, правда, отчего-то чуть багровея.

– Две гривны!

Купец мотнул головой и залпом опрокинул ещё один кубок со сбитнем. Во даёт, а до этого казался пьяным. Ладно, подключаем тяжелую артиллерию. Извлекаю зажигалку и будто бы невзначай начинаю крутить её в руках. Кубин заметив это побагровел ещё сильней и, схватив кубок стал медленно пить, а купец, сдвинув брови, лишь мельком глянул на незнакомый ему предмет.

– Две и три четверти!

Я нажал на кнопку и над зажигалкой появился ровный огонек. Кубин булькнул что-то и пихнул меня ногой. Мне стало понятно его состояние, близкое к истерике. Но концерт ещё не закончен, тем более, что клиент мгновенно созрел. Кузьма Ерофеевич завороженно смотрел на маленькое пламя, не перекрестившись как тот купец, что приобрел первую «вечную свечу». Ладно, этому клиенту про «вечную» говорить не буду. Пожалею Деда Матвея, а то опять живот, смеясь, надорвёт.

– Что это?

Я отпустил кнопку и притворно заозирался:

– Где?

Купец показал на зажигалку:

– Это.

– Ах, это? Это самозажигающееся огниво. Редкая вещь, больше такой нигде нет. Бешеных денег стоит. – Я хищно улыбнулся про себя, называя цену:

– Целых пять гривен отвалил за неё.

В общем-то я не врал. Зажигалка стоила пять рублей, но купцу не объяснить разницы между тем рублём и теперешней гривной. Не поймёт, как я до сих пор не могу понять цен этого времени. На одну гривну нехилый дом построить! В моём времени бы так!

Купец сглотнул и выпалил:

– Четыре!

Отлично! Рыба заглотила наживку, подсекаю – продано, и даже дороже чем первая. Опять сильный пинок ногой. Терпи, дед Матвей, нужно терпеть.

– Согласен. Держи.

Купец нажал на кнопку, пьезоэлемент щелкнул и появился огонек. Не отпуская кнопку и завороженно смотря на огонь, купец, наконец, перекрестился. И как Кубин ещё держится? Даже пинаться перестал, ничего, смех продлевает жизнь, хоть и сдержанный. Пей, дед Матвейю. сбитень маленькими глотками и терпи!

Я провел инструктаж по пользованию огнивом. Теперь при рачительном использовании зажигалки хватит надолго. Предупредил о том, что долго держать в горящем состоянии огниво нельзя. Кузьма Ерофеевич с трудом оторвал палец от кнопки, а у меня промелькнула злорадная мысль – впулить купцу последнюю зажигалку, но я отогнал её. Всё-таки огниво самому понадобится, а спички, что остались, приспособлены для быстрого поджога моих фугасов.

Наконец счастливый обладатель «самозажигающегося огнива» оторвался от созерцания оной и выкрикнул:

– Прошка, вина неси!

Ага, это правильно, как в лучших традициях – сделку надо обмыть. Рядом вздохнул облегченно дед Матвей, поняв, что цирк окончен. В светлицу вплыла Прошка и у меня опять в голове заиграла «Во поле берёзка стояла». И как так у неё получается?

По купцу было видно – сделкой он весьма доволен, тем более, что я принял его цену в три гривны и он должен мне только одну. Выпив по кубку вина, я достал мешочек с драгоценностями и, глядя на заинтересовавшегося хозяина, сказал:

– Тут у меня, Кузьма Ерофеевич, украшения с камнями самоцветными есть. Вот, продать хочу.

И высыпал всё на стол. Всё кроме любимого перстня мамы и кольца с брильянтом, что я подарил Софье Гориной.

Купец подержал в руках жемчужное ожерелье и отложил в сторону. Понятно, такого добра тут море. Вот причудливо витые цепочки и огранка камней его заинтересовала. Он долго рассматривал каждый предмет, потом поинтересовался:

– Где такое лепо делают?

Я пожал плечами:

– На меч взял. – А что ещё сказать?

От купца выехали через час.

За воротами Кубин, наконец, вздохнул и рассмеялся. Я тоже ехал, улыбаясь, вспоминая, как продавал купцу золото. Купец так увлёкся, что пропустил мимо ушей мою цену. А я заломил, как сначала думал – много. Золото во все времена ценилось, поэтому прикинув примерную цену за один предмет в одну гривну, увеличив её с оглядкой на эксклюзив на пять, и ещё раз умножив сумму в два раза, я выдал:

– Пятьдесят гривен.

Непомерная цена, но я не знаю, сколько может стоить хоть один перстень с камнем ограненным таким макаром, но поторгуемся, а там посмотрим. Кузьма Ерофеевич, оторвался от созерцания причудливого плетения золотой цепочки и переспросил:

– Что?

– За всё прошу пятьдесят гривен.

– Кхм… пятьдесят, – купец погладил бороду и, оглядывая золото, выдал свою цену: – Тридцать.

Очередной пинок Кубина. Смотрю на него и вижу отрицательное покачивание головой. Не дурак, понял, настаиваем на своей цене. Реакция купца на цену говорит о том, что я предложил меньше чем могут стоить драгоценности. Скорей всего у него нет столько наличности, то есть серебра, но по купцу видно, что драгоценности его очень заинтересовали и упускать их он не собирается. Конечно, сбить цену попробует, но стоять на своём буду крепко, а вместо серебра предложу бартер. В конце концов, у купца найдётся много чего нужного.

– Пятьдесят – это хорошая цена за такие камни и золото.

Кузьма Ерофеевич молча кивнул, неотрывно смотря на золото, поэтому не заметил кивка деда Матвея, потом провёл пальцем по звеньям цепочки и взял перстень.

– Лепота какая.

Так, начинаем обработку:

– Обрати внимание, Кузьма Ерофеевич, огранка камня какая, нигде такой не найдёшь.

Купец кивнул и, вглядевшись во что-то, спросил:

– А энто что тут? – Он показал на внутреннюю часть перстня, где обычно набивают пробу.

– Это, Кузьма Ерофеевич, знак мастера (пинок деда Матвея).

Но купец на это ничего не сказал, он крутил перед глазами камень в перстне.

Я был прав в том, что у него нет столько серебра. Об этом проговорился сам купец, сказав, что у него всего тридцать гривен серебром. Я тут же предложил бартер – отдать весь запас круп и хлеба, плюс теплые вещи для дружины и всякую походную утварь. Но этого было недостаточно. Кубин тут же добавил – нужны сани и лошади. Здравая идея! Тут уже я пихнул деда Матвея, а он мне подмигнул.

Прикинув остаток, а он был ещё огромен, задумались. Всё-таки чем ещё можно погасить пять гривен?

Торг уже затих, площадь почти опустела, но мы ехали медленно, а куда спешить?

Кубин усмехнулся:

– Знаешь, Володя, ты так торговался, что я подумал – ты в прошлой жизни купцом был.

Я покосился на Кубина и хмыкнул:

– Нет, Власыч, ты ошибаешься, для меня это, – я хлопнул по полному кошелю, – тлен, мусор. Я торговался не ради денег. Каждая гривна – это одна хорошая бронь, вроде нашей, две-три сабли или меча из булатной стали, один боевой конь. Да ты сам должен понимать. А умение торговаться… после стольких лет в уголовном розыске, не то что торговаться научишься, обезьяну уболтаешь отдать тебе последний банан.

И добавил, про себя: «А ещё сутками мотаться по городу, искать тварь, которая убила много ни в чем не повинных людей, а потом, наконец поймав, часами колоть его». Но по интонации дед Матвей понял, что неудачно пошутил.

– Ладно, не обижайся. Просто я давно так не веселился.

И чуть нахмурившись, сказал:

– Давай-ка к реке спустимся, посидим у воды, подумаем.

– Да, давай.

Мы завернули коней и, вместе выезжающими из города телегами, проехали к главной башне посадской стены. Охрана на башне скучно скользила взглядом по выходящему потоку телег и людей. Увидев нас, немного подобрались, а один из, видимо, старших кивнул и доложил:

– У нас всё спокойно.

Странно, чего это они? Или им стало известно всё, что произошло в детинце, или дед Матвей уже взялся за воспитание местной стражи? А Кубин на доклад ратника только кивнул. Ну-ну.

После моста и извилистого поворота, мы завернули направо. По дороге, которая через овраг, где протекала маленькая речушка Почайна, мы направились к нижним причалам, что стояли у самого слияния двух рек. Легкой рысью, обошли несколько груженых чем-то телег.

У причалов кипела работа. Купцы торопились отправиться с нужными товарами дальше, чтоб успеть добраться до морозов. Тут же, из больших лодок, выгружалась пойманная рыба. В общем, обычная суета пока небольшого речного порта.

Завернули налево и проехали вверх по течению, минуя причалы. Остановились за последним, у нагроможденных нанесенных половодьем бревен, веток и всякого мусора. Привязали коней и подошли к самой воде. Присели на лежащее бревно. Я покосился на сидящего недалеко мужика. Надо же, рыбу удит. Простой удочкой. Рыбак взмахнул удилищем, забрасывая снасть, и я увидел, что левая рука у него покалечена. М-да, чем ещё заниматься калеке? Настроение упало. Тем более, что сейчас пойдёт серьёзный разговор, который назревал давно.

Немного посидели молча под плеск редких волн. Нутром я чувствовал, что поговорить надо, но с чего начать? По Кубину уже давно было видно – что-то его гнетёт. Открыл рот, но, вдруг спросил совсем не то, что хотел сказать сейчас:

– Власыч, а что на самом деле значит «Помни отцов своих»?

Кубин вздохнул и произнес:

– Напутствие. А ещё, это песня смерти… в исключительных случаях.

Что значит «Песня смерти»?

Дед Матвей, вдруг, взял небольшую сухую ветку и у самой кромки воды написал: «Momento Mori».

Ого! Да что же с ним? Я внимательно посмотрел на Кубина. Усталый и отрешенный вид деда Матвея удручал. Ну, почему у меня так и не дошли руки до полного изучения науки психологии? Вздохнул и прямо спросил:

– Давай, Власыч, выкладывай всё что наболело.

Кубин долго молчал. Я его не торопил, пусть соберётся с мыслями. Наконец он произнес:

– Понимаешь, Володя. Мне опять начало казаться, что все наши попытки что-то изменить ни к чему не приведут.

– Почему опять? И почему ты думаешь, что у нас ничего не получится?

Кубин тяжело вздохнул и подчеркнул надпись.

– Когда мы попали в это время и осознали где мы, у нас сразу появилась цель. Цель, с большой буквы. Ты меня понимаешь? – Я кивнул. – И времени как раз было в достатке, чтоб подготовится, помочь, объединить княжества, сделать русскую землю сильней. Ведь у нас было знание. Нам легко удалось достичь высокого положения и княжеского признания. Мы стали вхожи в княжеский совет, к нам прислушивались, но… – Дед Матвей переломил ветку, что держал в руках.

– Но всё тщетно. Князя интересовало совсем другое, а настойчивость пресекалась полным непониманием. Тогда мы решили разделиться. Ефпатин уехал в Рязань, Кулибин в Ростов, а я остался во Владимире. Стал ближником Юрия Всеволодовича. И начали всё заново. Но опять попытка вразумить князей провалилась, а после Липицкой битвы у нас просто опустились руки. Мы устали, понимаешь? Я уехал за Керженец и стал учить молодёжь уму-разуму, Ефпатин собрал дружину и стал ходить в набеги. Иван Петрович принял постриг, со временем стал настоятелем Храма Владимирской Божьей Матери в Китеже.

Он опять тяжело вздохнул.

– Нам троим, не удалось ничего изменить. Троим! Но, вот появился ты, и всё вдруг завертелось. С трудом, но всё начало получаться. У меня и Кулибина появилась надежда, которая чуть не погибла вместе с тобой в Керженской сече. Я тогда коней загнал, везя тебя к Мяге. Потом была гибель Китежа, Буево поле. Но это не убило надежду. Тебе удалось больше чем нам. За тобой пошли люди. – Кубин горько усмехнулся. – Пусть мало, но пошли. Я написал Великому князю письмо. Обо всём написал. О будущем вторжении, о том, что нужно собирать дружину. Но, он опять не поверил, сына вместо себя прислал, который скоро…. Знаешь, как горько и больно видеть глаза человека, и знать, что он скоро погибнет? И ничего не сделать. Ничего! Время неизменно. Течет себе, как река.

Он переломил ветку на четыре части и бросил одну в воду.

– Смотри. Это мой брат. Погиб сразу.

Потом кинул остальные. По воде поплыли уже три ветки.

– Это мы. И что не делай, нам никуда не свернуть. Мы как эти ветки, понимаешь?

– Я понимаю.

И в первый раз за три месяца пожалел, что у меня нет курева. Нет, к черту курить, выпить надо. Рука скользнула к поясу, но фляги там не оказалось, забыл в крепости. Чёрт! Закрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул.

– Мои деды прошли всю войну, я тебе рассказывал о ней. Мой отец военный, тоже воевал. Я… я помню «Отцов своих», и я не отступлю. Как там, в песне поётся: «Течёт время как река, не замедлится. А вперёд не посмотреть, туман стелется»? Ну, нет.

Я поднялся, поднял большой камень и бросил его в реку. Ветки, плывшие рядом, раскидало в разные стороны.

– Смотри, камень торчит из воды, вот это те триста лет ига. А камень тоже можно разбить и изменить историю.

Кубин посмотрел на расходящиеся круги и волну, которая сразу замыла надпись на песке, и… пожал плечами.

– Власыч, я понимаю, что если долго долбить головой крепостную стену, то естественно не выдержит голова. Но руки нельзя опускать. Пусть нас мало, но у нас есть очень неплохой шанс.

– Что, пробраться в стан и как Милош Обилич заколоть Батыя?

– Гм… заманчиво, а толку? – Я замер от внезапно пришедшей идеи, и продекламировал:

 
– Станем, братцы, вечно жить,
Вкруг огней, под шалашами,
Днем – рубиться молодцами,
Вечерком – горелку пить!
 

У Кубина поползли брови вверх.

– Давыдов? Э… это ты что, всё-таки собираешься партизанить?

– А что остаётся? С нашими знаниями будет легко. Пять сотен в тылу монгол. Уничтожаем обозы, отбиваем полон, угоняем стада баранов и табуны заводных лошадей. Крушим осадные орудия и запчасти к ним. Как думаешь, что они смогут без всего этого сделать?

– Многое, например – сначала нас уничтожить. – Дед Матвей задумался, потом медленно произнёс:

 
– О, как страшно смерть встречать,
На постели господином,
Ждать конца под балхадином,
И всечасно умирать!
Потом проговорил веселей:
– То ли дело средь мечей:
Там о славе лишь мечтаешь,
Смерти в когти попадаешь,
И не думая о ней!
 

Ну, слава Богу, хоть из депрессии вышел, теперь легче будет. Я толкнул его кулаком в плечо.

– Видишь, поэты за нас всё решили.

Кубин взглянул на меня и, улыбнувшись, вдруг продекламировал:

 
– Люблю тебя, как сабли лоск,
Когда, приосенясь фуражкой,
С виноточивою баклажкой
Идешь в бивачный мой киоск!
Когда, летая по рядам,
Горишь, как свечка, в дыме бранном;
Когда в б…..е окаянном
Ты лупишь сводню по щекам.
Киплю, любуюсь на тебя,
Глядя на прыть твою младую:
Так старый хрыч, цыган Илья,
Глядит на пляску удалую,
Под лад плечами шевеля.
О рыцарь! идол усачей!
Гордись пороками своими!
Чаруй с гусарами лихими
И очаровывай б….й!
 

Глядя на моё удивление, спросил:

– Что, не слышал такого Давыдова?

– Слышал, но от тебя, Власыч, не ожидал. Ну, так как, ты со мной?

Кубин улыбнулся и толкнул кулаком уже меня.

– А куда мне деваться? На постели господином, ждать конца под балхадином? С тобой, конечно, поганых бить.

– Вот и хорошо, что шутить начал. Так что встаньте, поручик. Офицеру не пристало отчаиваться. Нас ждёт наше войско.

Кубин улыбнулся:

– Партизаны не войско, ополчение, а… ты и я, как Минин и Пожарский!

– Ну, Власыч, ты и жук! Ты, значит, князь Пожарский, а я простой купец-посадник Минин по прозвищу Сухорук?

Дед Матвей прищурился:

– А чем тебе имя национального героя Минина не подходит? Он ведь первый говорится: «Минин и Пожарский», Велесов и Кубин.

Ага, Тарапунька и Штепсель.

– Бояре, вы не Велесов и Кубин будете?

Это ещё кто? Мы обернулись к подошедшему коренастому мужику.

– Ну, мы.

Мужик показал на причалы:

– Лодия пришла.

Мы поднялись и пошли к привязанным коням, а я обернулся и спросил:

– А сам Кузьма Ерофеевич на ладье?

– Кузьма Ерофеевич, сначала в крепостницу отъехавши, там он узнал, что вы к реке направились и у пристаней стоите, вот меня к вам послал, а сам остался бой смотреть.

– Какой бой?!

Мы выкрикнули одновременно и сразу развернулись в сторону крепости. Над кремлём кружилась огромная стая галок. Мать ети! Что там творится? Замелькали тревожные мысли – Демьян Горин и братья Борзовы, Братья Борзовы и Косая сажень! Трое упёртых и непримиримых к поражению. Охолонить их есть кому, но почему-то показалось, что дела, возможно, совсем плохи. Похоже, мысли летели у нас с Кубиным одинаково – мы переглянулись, синхронно запрыгнули в седла, рванули поводья и галопом понеслись по дороге на холм.

Дед Матвей на одном из поворотов вырвался вперёд, ну да, мне до его кавалеристского стажа как до страны Цзинь на карачках. Тоже беспокоится за своего любимца, ведь двое против одного! Хотя, учитывая подготовку Демьяна, я бы больше за братьев Борзовых беспокоился, Но тут другие проблемы – не придётся ли платить виру за выведение из строя двух непутёвых новиков. Мысль вкупе со звуком, похожим на мощные удары об щит, прилетевшие из-за близкой у этого поворота стены, придала мне такой импульс, который я очень сильно передал коню, что махом настиг и перегнал ушедшего вперёд Кубина.

У главной посадской башни промелькнули удивленно-испуганные лица стражников. Центральную улицу пролетели на полной скорости, благо, что людей было мало, а все встречные шарахались от укушенных бояр в стороны. Стая галок над кремлём поредела, часть птиц разлетелась по соседним башням. Стража у кремлёвской башни так же несла службу плохо. Часовые на стенах смотрели не туда куда надо, а внутрь. Те, что внизу – кучковались больше у внутренних ворот. Это значит – ничего ещё не кончилось? Башенная стража только-только успела посторониться и мы влетели в крепость на полном скаку, повернув к толпящемся народу.

Перед толпой слишком резко осадил коня, да так, что он встал как вкопанный, лишь чуть наклонившись и качнувшись вперед, а я, по инерции вылетел из седла. По счастливому случаю, не сделав кульбит, а просто пролетев и встав на ноги, и не потеряв силы инерции, я слишком сильно влетел в толпу, успев крикнуть:

– Поберегись!

Вынырнув из толпящихся, остолбенел. Как говорится – картина маслом: в стороне куча разбитых щитов и брошенные тренировочные дубовые сабли, на чурках сидят взмыленные братья Борзовы и Демьян Горин, но почему-то все трое улыбаются. А на середину выходят Илья Лисин, Третей и двое незнакомых мне парней. У всех в руках луки.

– Что тут творится? – Это Кубин, тяжело выдохнул, вынырнув прямо за мной.

– А это мы тут об заклад бьёмся кто лучше, Володимир Иванович.

А я и не заметил что, вынырнув из толпящихся ратников, раздвинул в стороны Дорофея Семеновича и Владимира Юрьевича, которые улыбаясь смотрели на нас.

– Вот, ваш молодец уложил обоих Борзовых. А я три гривны проиграл.

Княжич, похоже и не жалеет о проигрыше и выглядит весьма довольным. Я ещё раз оглядываю площадку, где уже приготовились стрелять из луков четыре стрелка и облегчённо вздыхаю. Блин, а чего в голову-то не придёт. Это всё тот мужик: «бой, говорит, смотреть», тьфу, мы тоже хороши, только о худшем привыкли думать. Подошел довольный Демьян:

– А я все бои выиграл, боярин. Почитай одну-две лишних гривны заработал.

Дед Матвей смерил его строгим взглядом и сказал:

– Вот лишнюю гривну в дружинную казну и отдашь.

Я кивнул, соглашаясь с Кубиным, а княжич и воевода засмеялись:

– Строги вы, бояре.

Отсмеявшись, княжич и воевода переглянулись и Владимир Юрьевич, уже серьёзно сказал: