Текст книги "Завещание предков (СИ)"

Автор книги: Владислав Стрелков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

– Ха, боярин! Я сшиб одного и четверых зарубил!

Рядом со мной появился Демьян. В руках он держал две рогатины, одну я узнал. Он подал мне мою рогатину и, подняв сетку бармицы, утёр пот.

– Жарко.

Я показал на монгольские сотни, что начали движение к нам:

– Сейчас жарче будет. Ты, это, поберегись, парень.

Он кинул и стал смотреть на разгоняющихся степняков. Горин спокойно ждал.

– Смогут ли отроки дострелить сюда? Далековато.

Горин кивнул:

– Далеко, вот и ждём. Пусть ближе подойдут.

Когда до монгольской лавы осталось двести метров, Горин крикнул:

– С Богом!

– Китеж!

Лошади, храпя, резко взяли в рысь. Сбиваясь плотней и опустив рогатины, мы понеслись навстречу врагу.

Молодцы, парни! Дострелили!

Напротив нас закувыркались кони. Большинство слетевших всадников вскакивали и кидались в сторону, но тут же попадали под собственную конницу. Стрелы летели плотно и сшибали врага уже по всей линии.

Удар!

Мне показалось, что моя рука оторвалась и осталась на ратовище рогатины. По щиту противно проскрежетало. Что-то ударило в правый бок и по плечу. Опять удар в щит. Еле удержался в седле. Ржание вороной и боль в левой ноге, а я саблю никак не могу достать. Рука онемела.

Бум!

Зазвенело в голове. И боль в спине.

Ё… м…ть!

Наконечник копья прошел мимо щита и ударил в бок. Твою…

Не совсем заживший ушиб отдался резкой болью. Что же с рукой? Я пытался сжать рукоятку сабли, но не мог.

Вдруг все осталось позади. Вырвался?

Огляделся. Точно. Строй степняков в восемь рядов проскочил. На удивление быстро. И живой. А ратников вырвалось всего десяток. Все тут же развернули коней и кинулись обратно. Я поднёс руку к лицу, пытаясь понять, что с ней? Постепенно она оживала, и я стал разминать ее, приводя в чувствительность. Похоже, я получил сильный удар в локоть, прямо по нерву.

Битва кипела. Много монгол метались пешими, сшибленные при ударе, но много и верховых. В этой каше было трудно разобрать русских ратников. Разве что по концентрации степняков вокруг кого-то. На меня кинулись двое. Бросив разминать руку, выхватил, наконец, саблю. Ткнул вороной в бока и кинулся навстречу, забирая вправо.

– Умри!

Хруст костей. Этот подставился под удар щита. Второй развернул коня и кинулся за мной. Рванул на себя узду, разворачивая вороную. Степняк выбросил вперёд копьё. Я пригнулся, отводя остриё в сторону, и резко ударил своим щитом в край монгольского щита. Степняк щит удержал, но от удара открылся бок, и я тут же вогнал туда клинок. Всё. Стряхнул кровь. Рядом в землю воткнулась стрела.

Стрела!

Саблю в ножны. Достал лук. Наложил стрелу.

На! И монгол слетел с коня со стрелой в глазу.

На! И у одного из ратников стало противников меньше. На. На. На. Спасибо потом скажешь.

В разрыве сражающихся увидел Демьяна, отбивающегося от двоих. На. На. Крутится волчком ратник с разбитыми губами. С тела слетают кровяные брызги. На. На.

Как мало стрел в колчане. Рука цапнула пустоту. Опять настала пора сабли.

Ткнул пятками вороную. Она жалобно заржала.

– Ну, ты чего, девочка? Давай, вперёд, Фрося.

Кобыла медленно стала разгоняться. Подобрал монгольское копьё, торчащее из земли. Сойдёт. Снял щит, висевший справа. И на полном ходу насадил зазевавшегося степняка. Увидел впереди отбивающегося от пятерых Горина. Кинулся к нему, заорав:

– Китеж! Ура!

Один из монгол развернулся мне на встречу и, вдруг метнулся под лошадь. Вороная всхрапнув кувыркнулась и я вылетел из седла. Сбив двоих поганых, вскочил рядом с Гориным. Он тяжело дышал. Боярин отбил саблю степняка и рубанул сам.

– Что?

– Что-что? На помощь пришел. Изранен весь.

Горин отбил монгольский клинок и рубанул степняка.

– На себя посмотри.

Я резко развернулся, поведя саблей. Степняки отпрянули. Скосил глаза вниз. Мда, штаны проще выкинуть. А боли нет.

– Ущ!

Живой, падла. Тот, что носился перед строем, медленно подходил ко мне.

– Ты синый богатур, урус. Мне будет сайн убит тебе.

Я поправил щит и покачал саблей.

– Ты понимаешь нашу речь, степняк?

Монгол ощерился:

– У меня пять боол урус. Ты был бы шестой.

– Счас. Иди и возьми.

– Умри, урус.

И степняк ударил. Уходя вбок и отбивая его саблю я вдруг поскользнулся и стал заваливаться назад. Справа мелькнул наконечник копья и ударил в щит. Меня рвануло в сторону и не ожидавший этого монгол, споткнувшись в замахе, напоролся на мою саблю. Глаза его потухли и он прошипел:

– Му байна.

Я отбросил труп и, вскочив, подобрал щит. Степняк, что чуть не наколол меня на копьё, уже разворачивался ко мне, намереваясь повторить атаку. Ёп. В таких сражениях крутись юлой, хоть глаза на затылке отращивай, запросто ударят сзади и помрешь, не зная кто тебя убил. Я собирался проделать тот же трюк, что проделали со мной. Жалко конечно лошадь, но жить надо и сражаться.

Монгол уже нацелился и…

В последний момент, пожалев коня, я прыгнул не вправо, а влево, рубанул по копью, направляя его в землю. Не ожидавший степняк не успел отпустить древко и его рука взлетела вверх. Я вложил все силы в удар. И отскочил…

От половины тела.

Конь понёс нижнюю половину дальше. Тут я увидел что Горин падает, а над ним уже занесена сабля.

Млять.

Я метнул щит, сбивая монгола, схватил торчащее копьё и бросился вперёд. На! Степняк упал и я, нажав на ратовище, пришпилил его к земле. Кинулся к Горину.

– Ты как?

– Плохо, Володимир Иванович. Умираю.

– Ну-ну, славный боярин. И это княжий сотник говорит? Поживёшь ещё.

Рядом вскрикнул монгол и откинулся с арбалетным болтом в груди. Это Кубин. Я перед битвой ему свой арбалет отдал. Зоркий и меткий дед. И как нас тут в этой резне углядел?

– Дед Матвей что ль? От меткий. А я умираю, боярин. Чую.

Я подтянул щит и сунул его Горину.

– Вот возьми.

Он попытался его отпихнуть.

– Тебе нужней.

– Нет, я обещал. Дал слово. Держи щит.

Вжикнув над нами, болт откинул ещё одного степняка.

Горин закрыл глаза и прошептал:

– Саблю возьми. Отцова.

И улыбнулся. Изо рта хлынула кровь.

Я взял саблю и поднялся. Кажется конец. Русских ратников почти не осталось. По полю бегали пешие монголы. Кони шарахались от людей, крови и звона железа. Почти все разбежались, оставив людей самим разбираться между собой. Меня сильно толкнуло в спину, и я почувствовал, как по спине потекла кровь. Махнул назад саблей и, обломав наконечник, сбил стрелу. Млять, похоже, этот наконечник доставит больше проблем, чем эти десять монгол. Мля. Пришлось сбивать вторую стрелу и валить от стрелка, а то найдёт бронебойную и здравствуйте предки. Краем глаза увидел, как из леса шагнул Кубин, выстрелил из арбалета и скрылся в лесу. Хорошо бы в монгольского лучника. Я кинулся к степнякам.

Страха нет.

Смерти не боюсь. Видел я её. Два раза. Всю душу заполнила ярость и ненависть. Две сабли превратились в сеялку смерти. Степняки отпрянули.

Тв…ю мть.

Стрела пробила правую руку. Я отмахнулся левой, срубив степняку руку вместе с саблей. В глазах поплыли огни. Навалилась тяжесть.

Ухватился за торчащее из груди убитого монгола копьё. Сабля Горина упала рядом. Поганые перемещались вокруг, не спеша приблизиться. Трое решились. Оскалился. Монголы отпрянули. Боятся! Я улыбнулся. Двести пятьдесят ратников вышли против двухтысячного отряда. И мы их остановили!

Я засмеялся. Степняки взвыли от страха и злобы. Страшный урус положил их вокруг полтора десятка. Он один. Ранен. И он смеётся над ними. Монгол в кольчуге, что-то крикнул, и они достали луки. Я смотрел на боярина Горина, он умирал.

– Прости, брат.

Из последних сил крикнул:

– Простите меня, браты!

И принял грудью первую стрелу, услышав угасающим сознанием громкий клич:

– Китеж!

Выстояли.

12

 
На ратных полях густо травы растут,
Берёзы над ними свои косы плетут.
И ветер колышет густую траву,
Заставил он плакать берёзы листву.
Он видел, что кровь тут текла как река,
Она затопляла травы берега.
Тут бились с врагами отчизны сыны,
И травы теперь тут  всегда зелены.
На ратных полях густо травы растут,
А птицы печальные песни поют.
 

Терзающая боль перестала мучить и ушла. Всё вокруг превратилось в непроглядную черноту. А впереди появился далёкий яркий свет. Такой красивый и манящий, противиться которому нельзя. Свет стремительно стал приближаться.

Вдруг на пути возникли руки. Они обхватили мою голову и потянули вниз. Потом я ощутил, что лежу, а мою голову кто-то держит. Я открыл глаза и увидел плачущую маму. Рядом хмурый отец. Они увидели, что я пришёл в себя, и шумно вздохнули. Мама прошептала:

– Как ты напугал нас, сынок. Зачем ты без разрешения в воду полез? Там же глубоко.

И стала обтирать мне лицо платком.

– Мама, я не хотел. Я поскользнулся.

Я вздохнул, закрыл глаза и… чернота опять обволокла меня. А чтобы от неё избавиться, надо двигаться к свету.

На моём пути появляются руки, много рук. Опять меня тянут куда-то вниз и прижимают к чему-то твердому. Чернота сменяется на красное марево. Я слышу тихое ровное гудение и звяканье металла. В красном мареве замелькали белые пятна. Одно пятно приблизилось, и я услышал приятный женский голос:

– Он очнулся.

Потом мягкий баритон произнёс:

– Ты в рубашке родился, парень. Теперь жить долго будешь. Отдыхай.

Потянуло в сон. Засыпая, разобрал слова:

– Один из тридцати выжил. Вот так. Один взрыв и один выживший.

Как один? А остальные все погибли? Все мои друзья?

А-а-а!

Пусть чернота скорей кончится. Свет, зовущий к себе, уже близок. Но появляется бледная и костлявая рука, которая хватает меня за плечо. Я шарахаюсь от неё в сторону, но с другой стороны другая рука. И тянет меня вниз, в пугающую и страшную черноту. Сил отбиваться нет. Рот в беззвучном крике. От дикой боли.

– А-а-а!

Меня толкают в грудь, и я чувствую, как боль уходит. Мне поднимают голову, и в рот вливается что-то горькое. С трудом раскрываю глаза и вздрагиваю. Передо мной натуральная Баба-Яга. Она смотрит на меня и улыбается:

– Вот теперь можешь спокойно спать. Марена от тебя отвернулась.

Засыпая, всё вспоминал – кто такая Марена?

Казалось, я спал мгновение. Без снов, слава Богу. Ну их. А-то снятся всё кошмары. Открыл глаза и стал смотреть по сторонам. Интересно, где я? Ровные рубленые брёвна, подбитые мхом. Потолок из плотно подогнанных и отструганных досок. На стенах висят пучки сухих трав и веники непонятно из чего. Пахло зверобоем и мятой. Справа контур двери. Она закрыта. Свет лился из окна, но чтоб в него посмотреть, надо было повернуть голову. А двинуться, сил нет. Попробовал приподняться. От натуги закружилась голова.

Дверь открылась, и комнату наполнил громкий птичий щебет. Стало светлей. Поклонившись порогу, в дом вошла старушка. На голове платок. Одета в длинную рубаху с узором на рукавах и опоясана верёвкой. В руках коричневая плошка. Увидев, что я не сплю, всплеснула рукой и, семеня, подбежала ко мне.

– Лежи касатик, лежи. Язвы твои не зажили. Вот выпей.

И приподняв мне голову, поднесла плошку к лицу. Это была густое, зелёного цвета варево, почему-то пахнущее куриным бульоном. Точно куриный бульон, только горьковатый. Сразу потянуло в сон.

– Спи, баскак.

Проснулся весь в поту. Тело зудело. Почесать бы, так рукой не двинуть. Старушка видимо услышала моё кряхтение, встрепенулась и вскочила с лавки стоящей у окна. У лица опять та же плошка с бульоном.

– Пей, нерождённй. И спи. Пей, говорю, легче станет.

С трудом проглотил варево. Легче не стало, зато опять потянуло в сон. Снотворное что ли это?

Следующий раз проснусь, пить не буду. Как бы по слабости не оконфузиться.

Проснувшись, первое что сделал – вытер пот. О, руку поднял. Откинул одеяло, сшитое из овчины. Блин летом под овчиной! Вот и упарился. Рука сразу полезла по всем местам, где чесалось, а чесалось везде. С трудом приподнял голову и посмотрел на тело. Длинная рубаха до пят из серой ткани, а под ней ничего, только повязки. По ощущениям перевязаны обе руки, ноги и грудь. Что на голове? Ничего. Значит, у меня раны головы не было, хотя по куполу получил много раз. Скосил глаза на пол. Так, интересно, а где мои вещи?

Открылась дверь и в дом вошла старушка. В руках медный котелок, исходивший паром.

– А, проснулся касатик? Не вставай пока. Сейчас рубаху снимем. Перевязи снимем. Обмою и оботру тебя. Небось, свербит везде?

– Свербит. Чешется, мочи нет.

Старушка кинула.

– Так и должно быть. Потерпи, касатик.

– Бабушка, как звать-то тебя? И где я?

Старушка поставила рядом ушат с водой и из медного котла в него вылила кипяток.

– Бабушкой Мягой меня зовут. Ты дома у меня.

Вот так. Мяга. Как Яга. Только ударение на я. И вид как у Бабы Яги. В сказку попал, блин. Сразу захотелось выйти из дому и посмотреть под избу, только как сил больше будет. Баба Мяга подошла и стала стаскивать с меня рубаху. Строго на меня посмотрела.

– Почто ужимничаешь? Видела я мужиков глезных по боле вашей рати. Я тебя сейчас отваром целебным оботру, а в баню пойдешь, как сил прибавится. Лежи смирно.

И стала снимать повязки. Я косил глазами, следя процессом. Умело и быстро старушка сняла бинт, обнажая розовый рубец.

Ё-моё! Это сколько я тут лежу?

Баба Мяга сняла все бинты. Рубцы покрывали тело затейливым узором, похожими на роспись художника кубиста. И все они глядели уже зажившими.

– Баба Мяга, а сколько я тут лежу?

Старушка намочила тряпку в ушате, чуть её отжала и стала обтирать меня.

– Два дня, касатик.

– Не может быть!

Она намочила тряпку, продолжила процедуру.

– Может. Тебе бы девку ладну ба. Зараз бы силы вернулись.

Я не сразу понял, о чём она говорит. Потрясение от быстрого заживления ран ещё стояло. Она обтёрла меня всего. И бросив тряпку, взяла плошку.

– Всё. Пей вот.

Автоматом пил варево и тут же повалился в сон.

Теплый ветер ласкал лицо и колыхал траву. Я отмахнул в сторону колосок, почесал щёку и открыл глаза. Рядом увидел девушку с большим венком на голове, она улыбаясь и смотрела на меня. Я открыл рот и…

Девушка быстро присела и закрыла его ладонью. Шепнула:

– Тсс. Молчи.

И сняла с себя всё.

Богиня!

Я думал у меня сил нет. Угу. Ещё как есть. Кажется, у него силы есть всегда. Сказалось долгое воздержание и рубаха встопорщилась в районе паха. Девушка улыбнулась и стала снимать её с меня. Я открыл рот и хотел сказать, но тут же его накрыла ладонь, пахнущая полевыми цветами.

Вот это сон! Или не сон? Может ли во сне так пахнуть цветами?

От наших движений этот запах усилился и к нему прибавился запах полыни. Если это сон, то пусть он никогда не закончится.

Проснулся и долго лежал, вспоминая сон. Потягиваясь, задел что-то. Посмотрел. Венок. Значит, это было. Было по-настоящему.

Здорово!

Мысль, промелькнувшая в сознании, заставила меня подскочить.

Ё-моё!

Ведь женщин, кроме старушки Мяги, я больше не видел. Вот, млять! Ну, бабуся! А ведь во сне выглядела на двадцать лет. То-то молчала и говорить не давала. Это чтобы по голосу не узнал? Точно, Яга.

А что это я такой бодрый? Неужели эта, блин, терапия подействовала? Сижу и прекрасно себя чувствую. Руки слушаются нормально. Голова? Голова не болит, только чуть кружится и подташнивает. Ну, это понятно от чего. Лежал долго, и пожрать надо. Спрыгнул с лежанки и расправил рубаху. Ну и покрой. В этой рубахе я как привидение. Где же мои вещи? Заглянул под лежанку. Пусто. Ладно, посмотрим снаружи. Переждал лёгкое головокружение и двинулся к двери.

Снаружи меня ждал чудный вид. Напротив входа в дом простирался залив реки. По берегам, над рекой, нависали мощные и древние дубы. Высокие кроны их не касались друг друга. Подлеска практически не было. Ни дать, ни взять парк, а не лес. От дома почти к самой реке выстелена дорожка из ошкуренных осиновых брёвнышек. На помосте девушка из сна полощет бельё. Или старушка ещё не перекинулась в свой настоящий вид? Я сделал несколько шагов и обернулся. Нет, у избушки куриных ног не было. Только это ничего не говорит. Я присел на ступень и стал смотреть на девушку.

– Здравствуй, молодец.

Из-за дома вышла Мяга, несущая в руках глиняный кувшин.

– Проснулся? И как себя чувствуешь?

Я покосился на девушку и ответил:

– Спасибо, хорошо.

Старушка протянула мне кувшин и сказала:

– Вот испей.

Я взял и подозрительно посмотрел в него.

– А я не усну после него?

Мяга засмеялась.

– Нет, нерождённый. Это просто квас. А до этого ты пил отвар целебный. И спал после него.

Квас шипел и бодрил, как кофе.

– Спасибо. А почему ты меня нерождённым называешь?

Старушка хитро посмотрела на меня и улыбнулась:

– А ты сам ответ знаешь. Я ведь ведунья и слышу лес. Кстати, знаю местного лешего.

– Понятно. А как я сюда попал?

Старушка забрала кувшин и пошла за дом. На ходу обернулась и сказала:

– Матвей свет Власович привёз.

Я вскочил и бросился за ней.

– А он-то где?

Мяга поставила кувшин на стол под навесом и подошла к небольшой печи, что стояла рядом. На ней в нескольких медных котелках варилось что-то вкусное.

– Он к отрокам своим отъехал. Обещался сегодня вернуться. Кстати, вот и он.

Всадник соскочил с коня и, повернувшись, замер.

– Не может быть! – Он быстро подошел и обнял. – Как же так? День назад ты ещё полумёртвым лежал, а теперь… это чудо!

Я помотал головой.

– Это не чудо. Меня от смерти спасла Баба Мяга.

Раздался голос старушки:

– Не меня надо благодарить, а Ладу, мою названную внучку. И древо, что силу такую тебе дало, нерожденный.

Потом улыбнулась Кубину:

– Здрав будь, Матвей свет Власович.

Он поздоровался с Мягой.

Я посмотрел в глаза Кубину. Спросил тихо:

– Власыч, кто ещё живой?

– Мало ратников осталось из наших двух сотен. – Вздохнул дед Матвей. – Десятка не наберётся, и то все раненые. Только братья Варнавины без единой царапины. Да отроки все уцелели.

– А Демьян?

Кубин чуть улыбнулся:

– Этот молодец жив и здоров. Всё рвался сюда. Только я его урезонил – стал над отроками, командуй ими. Пойдём, я подробней тебе расскажу.

Я наклонился ближе к Кубину и прошептал:

– Как получилось, что ты, крещёный, меня, тоже крещёного, к язычнице привёз? А вера? Что-то не похоже на тебя, Власыч.

Кубин открыл рот, чтоб ответить, но у Мяги, наверно, был чуткий слух, и она, что-то мешая в бурлящем котелке, сказала:

– А его ко мне тоже язвлёным привозили. Много раз на ноги его поднимала. Вот и привёз тебя ко мне. А вера тут не при чём. Садитесь, бояре. Сейчас снедать будем.

Мяга окрикнула проходящую мимо девушку, несущую бельё:

– Ладушка, как управишься, подходи, поможешь.

Потом повернулась к нам. Посмотрела на меня и сказала:

– Послушай, что я тебе скажу, нерождённый. Все мы от одного создателя. Только сам люд разный. И вера у каждого разная. Но не в этом главное. Главное, какая она, эта вера. Чистая ли? И сколько её? Что есть человек? Сосуд. Что него влито, то и будет. – Мага помешала варево, подчерпнула немного и, подув, попробовала. – Только по-разному в нем всё варится. Но одной веры мало. Вера без любви слаба. Мой совет тебе, нерождённый. Делай всё с любовью. Даже с врагом сражайся с любовью. Не давай заменить в себе любовь на ненависть. Ненависть разрушает. Любовь созидает. Пусть будет ярость, но никак не ненависть. Помни об этом.

И, улыбнувшись, добавила:

– А переоделся бы ты, боярин. В исподнем не след трапезничать.

Эк, как она меня. А и правда, одёжа неподходящая.

– А где мои вещи?

– У меня.

Кубин вскочил и побежал к коню. Вернулся, неся сумы.

– То, что на тебе было, только на тряпки и годится. Я в сумы глянул, тут есть что надеть. Кстати, бронь твою вычистили и починили. Она тоже тут.

Когда я переоделся и вышел из дома, стол уже был собран. Ждали меня.

– Ну, вот. Другое дело. Проходи и садись. – Мяга показала на лавку.

Я сел и оказался рядом с Ладой. Девушка улыбнулась и поздоровалась:

– Здравствуй, витязь. – И покраснела. Мяга сказала, подмигнув мне:

– Все разговоры потом. Снедайте.

Каша с мясом, копчёная рыба и сбитень были необычайно вкусны. Я отвалился от стола первым и стал смотреть, как едят остальные. Мяга, прожевав, посмотрела на меня.

– Наелся, касатик? Тогда спой. Ведомо мне, что много ты песен хороших знаешь. А мы послушаем.

Я замялся. Честно говоря, петь не хотелось. Лада положила ладонь мне на руку.

– Спой. Пожалуйста.

– Ладно.

Что им спеть? Как назло все песни выветрились из головы. На ум приходила только «Времени река». Ладно, её и спою. И, собравшись, затянул:

 
– Течёт время как река,
Не замедлится.
А вперёд не посмотреть,
Туман стелется.
И с плота мне не сойти,
Глубока река.
Не подняться от реки,
Круты берега.
Мне тебя моя любовь,
Трудно отыскать.
Жаль как птица в облаках,
Не могу летать.
Видно мне мою мечту,
В жизни не найти.
И не встречу я тебя,
На своём пути.
Не построить мне свой дом,
Сад не посадить.
Сыновей с тобой в любви,
Не дано растить.
Течёт время как река,
Не замедлится.
А вокруг меня туман,
Густо стелется.
 

– Грустные песни поёшь. Но хорошие. Ладно. – Мяга поднялась. – Поговорите пока, а мы с Ладой приберём здесь всё.

Мы с Кубиным пошли к реке.

– Ну, давай говори. Какие новости?

Кубин чуть замялся и, смотря под ноги, сказал:

– Новости не очень хорошие. Честно говоря, даже и не знаю, что сказать.

– Говори как есть. Как я понял, план удался, и монгол зажали с двух сторон.

Кубин кашлянул.

– Не совсем.

– Как так?

По-прежнему смотря себе под ноги, дед Матвей начал рассказывать:

– В общем, остатки тех двух тысяч, которые, как мы полагали, просто идут впереди, большой полк добил. Но! Тут чертовщина какая-то. Бояре говорят, что эти поганые единственные, что встретились. Больше не было.

– Не может того быть. А куда могли деться остальные? Не сквозь землю ведь провалились? Слушай, а может, они ушли какой-нибудь тропой?

Кубин помотал головой.

– Там нет троп, чтобы такое войско могло незаметно уйти и следов не оставить.

Мы остановились на берегу. Я смотрел на темную воду. Блин, куда могло подеваться столько войска.

– А кто темник, узнали?

– Нет. Пленных не брали.

– Зря. – Я в досаде сплюнул.

Млять! Нас обвели вокруг пальца. Темник выставил против нас две тысячи, а сам увёл остальных. Куда? Как? Какая у них цель? Уж точно не прогулка. Хорошей добычи по деревням не собрать, мало их тут. Городов крупных тоже. Из всех только Верши да Китеж. Ну, Китеж им ещё поискать. А вот Верши…

Я смотрел на реку. Крупный жук упал в воду и зажужжал, пытаясь взлететь. Раздался мощный всплеск рыбы, через мгновение вода успокоилась, и уже ничего не напоминало, что здесь барахталось насекомое.

– Власыч, а в Керженец ведь полно ручьев впадает. Может, они по нему ушли. А вода следы скрыла. Погоди, не перебивай. К примеру, все идущие впереди сворачивают, убирая возможные следы, а те две тысячи, идущие последними, прямо. Они определённо знали, что впереди и сзади. Поэтому ушли, оставив две тысячи.

Тут мне смешно стало.

– А знаешь, я думаю, нас действительно провели. Не такой уж темник дурак. Он, скорей всего, послал разведку, которую мы прохлопали, и сделал ход конём. Мы думали, что это мы время тянем, а на самом деле монголы время тянули, давая уйти основному отряду. И ещё, я считаю, что их больше, чем тьма.

– Это ещё почему?

– Не знаю, чую.

Кубин пнул ногой ветку и проследил её взглядом.

– Чтобы вот так уверенно уводить крупный отряд, надо тропы знать. А знают их местные.

– Или бояре.

Кубин посмотрел на меня:

– Думаешь, Кутерьма?

Я показал на круги, расходящиеся в стороны:

– Водяной его знает. Если верить легенде. Возможно, он, или ещё кто. Кстати, при войске он был?

– Не видел, а спросить не догадался. Не до того было.

Я повернулся и направился к дому.

– Пойдем, Власыч. Про Кутерьму узнаем, да новости, какие есть.

Кубин остановил меня рукой.

– Ничего мы не узнаем. Полк сегодня утром ушел к Большим Ключам. Тут только отроки остались да те ратники, что в сече выжили.

– Не понял. Велесов что, с ума сошел? А остальные монголы? Их искать не надо?

Я пошел к дому, Кубин шел за мной.

– Зря ты так. Дозоры-то он разослал. Просто оттуда проще, если что, выдвинуться.

М-да, действительно зря.

– Ладно, погорячился я. Меня ушедшие неизвестно куда монголы беспокоят. И цель у них минимум Верши.

Кубин тревожно посмотрел на меня.

– Или Китеж.

– Да. Если нашелся проводник, что показал тропу отсюда, то он же покажет дорогу к Китежу. Поехали.

Мы быстрым шагом пошли к дому. Навстречу нам вышли старушка Мяга и Лада.

– Мы…

Мяга подняла руку и, заставив замолчать, сказала:

– Знаю, куда собрались. Послушайте меня, вои.

Вдруг глаза у Мяги наполнились слезами.

– Простите старую. Не услышала я. Беда страшная случилась. А я не услышала.

Мы бросились к ней, крича наперебой:

– Что? Что произошло? Какая беда? Когда? Говори.

Но Мяга вдруг опустилась на колени и обмякла, рыдая. Лада присела и, обняв старушку, посмотрела на нас.

– Простите нас, нерождённые. Я не слушала лес, на бабушку надеясь. Старая она.

Я заорал на них:

– Да что случилось-то?

Глаза Лады наполнились слезами, и она, утёршись рукавом, всхлипывая, сказала:

– Пожар великий случился. Хороший город весь сгорел.

– Какой город? Верши? Китеж?

Лада выдохнула:

– Китеж. Лес шумел сильно, но я разобрала только сейчас. И ещё, все люди спаслись.

Мы с Гориным стали быстро собираться. Все мои вещи были в сумах. И я, подхватив их, выбежал из дома.

– Лада. Я вашего коня возьму.

Она кивнула и, подняв Мягу, подвела её к лавке. Усадила и подошла ко мне.

– Я хочу сказать тебе спасибо.

Я повернулся удивлённо.

– За что? Это мне надо спасибо говорить. Мне, а не тебе.

Она помотала головой и, смахнув слёзы, прошептала:

– Нет. Тебе. Ты сильный. Сила жизни в тебе большая. Предки тебе помогают, и боги благоволят. Лешие помогают. Я у тебя её немного себе взяла. А от смерти ты сам себя спас. Я только руку протянула. И ещё… – Она посмотрела мне в глаза. – Ты должен вернуться.

Я улыбнулся.

– Я вернусь, Лада.

– Нет, не сюда. – Она замотала головой. – В свой дом. Там, далеко. Где ты родился. Тебя ждут.

– Что ты, Ладушка. Никто там меня не ждёт.

Лада упрямо тряхнула головой.

– Ждут, поверь мне.

– Кхм…

Кубин давно был готов и уже сидел на коне. Я кивнул и закинул сумы на коня. Повернулся к девушке.

– До свидания, Ладушка. До свидания, бабушка Мяга. Простите меня, и спасибо вам.

Кубин тоже попрощался, и мы поскакали по лесной тропе. А вслед нам летело:

– Прощайте, нерождённые.

Галоп переходил в рысь. Из рыси в галоп. Потом лес стиснул тропу своими стволами, и она запетляла, огибая густой подлесок. Пришлось сбавить темп. Теперь кони шли шагом. Пересекли небольшой ручей. После него тропа стала шире, но запетляла ещё сильней. Кубин, чуть повернувшись, сказал:

– Не верится, что Китеж сгорел. Как думаешь – просто пожар или всё-таки монголы?

– Наверняка монголы. Только…

Я пожал плечами:

– Только одно непонятно. Слышал, что Лада сказала? Люди от пожара спаслись. Это как?

Кубин вздохнул.

– Может, всё-таки простой пожар.

– Надеюсь.

Какое-то время ехали молча. Опять пересекли маленький ручей. После него пришлось спешиться и вести коней в поводу. Толстые ветки деревьев не давали ехать верхом.

– Власыч. А сколько раз тебя Мяга лечила?

– Три. В первый раз после битвы с булгарами, двадцать лет назад. Потом через год, после мелкой стычки с отрядом мордовского князька. Последний раз в день, когда Новый Город заложили. То-есть Нижний Новгород. Завистник в спину нож воткнул. Я ведь у князя Юрия Всеволодовича в ближниках ходил. Каждый раз как труп к Мяге везли. Она меня на ноги ставила. Только не так быстро, как тебя. – Кубин усмехнулся. – Я помню, Мяга была очень красивая.

Тропа перестала петлять, и мы пустили коней рысью. Выехали небольшую берёзовую рощу. Раздался резкий птичий крик, и из-за стволов выступили отроки с натянутыми луками. Мы остановились.

– Здравы будьте, бояре.

Кубин кивнул и улыбнулся.

– Молодцы.

Тронувшись дальше, он повернулся и сказал:

– Наконец научились дозор как надо нести.

Выехали на поле, на котором курились дымами множество костров.

– Я думаю, не надо про Китеж пока говорить.

Дед Матвей согласно кивнул.

– Добро.

Мы подъехали к костру, у которого сидели ратники. Я узнал братьев Варнавиных, Михаила и Николая. Тимофея Садова, старшего полусотни китежского ополчения, который со старицы в тыл монгольскому дозору бил. Ещё двое, имён которых я не помнил. Они поднялись и изумлённо уставились на меня. Общее изумление выразил Садов:

– Чудны дела твои, Господи! Ты ли это, Володимир Иванович? Живой и здоровый?

Я сел к костру.

– Живой, живой. Садитесь, бояре. А что вы с войском не ушли?

Садов кивнул на собирающихся вокруг отроков:

– Мы решили, что не след оставлять отроков одних. Они нам зело в сече помогли. Почитай половину поганых стрелами перебили.

Все согласно закивали. Парни, стоявшие рядом, смутились, остальные таращились на меня. Я покосился на них.

– Верно. Только я думаю, они сейчас во мне дырку глазами прожгут. Пялятся, как на чудо.

Садов хмыкнул:

– Не мудрено. Несколько ден назад ты почти мертвый был. Сейчас, как и не язвлён совсем. А ещё они сказывали, что ты, боярин, страшен в бою был. Аки пардус с горящими глазами с двумя саблями поганых, как траву, косил.

Сзади раздались шаги, и меня вдруг что-то подхватило, сжало в плечах и подкинуло вверх. В ухо радостно заорали:

– Живой, боярин! Живой!

Недавно зажившие рёбра, казалось, затрещат от медвежьих объятий Демьяна. Весь воздух из меня выдавил. Из последних сил я просипел:

– Отпусти, медведь. Задушишь.

Под хохот ратников и парней Демьян посадил меня обратно. Я глубоко вдохнул и повернулся к сияющему Демьяну. Садов хлопнул его по плечу.

– Славный вой вышел из нашей Косой Сажени. Видел я, как бился сей отрок. Моё слово – достойный витязь.

Все одобрительно загудели. Я поднялся.

– Ладно, бояре. Теперь дело. Поганые, что чудесным образом исчезли с пути большого полка, где-то здесь. Собираемся.

Лагерь закипел. Собирались довольно быстро. Я немного посмотрел на суету и достал бронь. Развернул свой счастливый поддоспешник. Только благодаря ему я ещё живой. Тысячное спасибо Ваське за его идею броника под кольчугу. Поить его мне теперь всю жизнь. Критически осмотрел его. Еле заметные прорези от стрел. Мда, били в упор. И не спасли ни нагрудники, ни кольчуга. Броник только-только остановил наконечник, пропустив его на пару сантиметров. Одел поддоспешник, взялся за кольчугу. Кто-то вполне сносно залатал разорванные кольца. В глаза заплаты почти не бросались, только если приглядеться, было видно отличие. Это как заводское плетение отличается от кустарщины. Хотя на коленке исправить такие повреждения, надо постараться. Попрыгал. Странное ощущение. Как будто пестик в колоколе. Похудел я, что ль?

Нагрудники имели несколько пробоин, аккуратно зачеканеных. Ладно, найдём кузнеца, починит.

Приладил нагрудники, одел наручи. На правой наручи, у стреляющей ручки, оттянул затвор. Вылетела стреляная гильза. Странно. Не помню, когда я стрелял и в кого. Зарядил, но на боевой взвод не поставил. Затянул ремень. Поправил саблю. Открыл тул. Лук на месте, стрел полно. Арбалет так и остался у Кубина. И ладно, с луком мне лучше.