Текст книги "Дембель против бандитов"

Автор книги: Владислав Ахроменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Она пыталась отвлечься – брала в руки вязальные спицы, включила телевизор… Но спицы выпадали из рук, а телевизор лишь раздражал своей глупой болтовней.

И лишь в половине десятого, когда на телеэкране появился спортивный комментатор программы «Время», в прихожей раздался звонок – резкий, пронзительный. Елена Николаевна, вскочив с дивана, бросилась в прихожую и, даже не взглянув в глазок, открыла дверь.

На пороге стоял Сергей Иванович. Огромный кровоподтек, расплывшийся на левой скуле, разбитая в кровь губа, сорванная с головы повязка в заскорузлой, подсохшей крови… Корнилов-старший держался рукой за дверной косяк, словно боясь упасть. И впрямь – едва шагнув в прихожую, он потерял равновесие и наверняка бы свалился на пол, если бы жена вовремя не придержала его.

– Сереженька! – только и смогла прошептать Елена Николаевна. – Кто же тебя так!

– Об-божди-и, ма-ать… – прохрипел отец Ильи, – доведи до ван-ной, умыться…

– …Ну что тебе рассказать… Пришел я в ментовку, сказал, по какому делу, из дежурной части позвонили оперу – тому самому, что сегодня был. Иди, говорят, тебя уже ждут.

Сидя на диване, Сергей Иванович вяло, без удовольствия цедил водку – Елена Николаевна, понимая, что спиртное теперь как ничто другое поможет мужу, сама сбегала к соседке за поллитровкой.

Даже теперь, несмотря на вечерний полумрак комнаты, было заметно: Корнилову-старшему досталось сильно. Скула чугунела свинцовым кровоподтеком, левый глаз пострадавшего заплыл почти целиком. Рассеченная надвое губа распухла, и Сергей Иванович, то и дело отставляя стопочку со спиртным, осторожно трогал нижнюю челюсть – два зуба шатались, грозя выпасть.

– Так что, Сережа? – пододвигая мужу тарелку с закуской, спросила мать.

– Ну, пришел я в кабинет, где меня ждут. Сидит, значит, за столом тот опер-молокосос, который сегодня был, что-то пишет. На меня – ноль внимания. Я, значит, кашлянул – головы даже не поднял, гнида. Ну, я присел на краешек стула. А этот мусор – ни «здрасьте», ни «добрый день» и сразу на «ты»: чего, мол, приперся, старый алкаш? И кто тебе сесть позволил?

– Так и сказал? – всплеснула руками Елена Николаевна.

– Так и сказал. – Сергей Иванович вновь потрогал расшатанные зубы и, сделав микроскопический глоток водки, продолжил: – Отложил, значит, свои поганые бумаги и зенки свои тухлые на меня уставил: рассказывай, мол, как ты на старости лет хулиганом стал!

– Это тебя еще и в хулиганстве обвинили? – не поверила мать.

– Меня, меня, а то кого же… Сын твой, говорит, подонок и негодяй! После Чечни на него уголовное дело было возбуждено, да почему-то до суда не довели. А безногий тот, мол, никакой не ветеран чеченской войны, а обыкновенный бомж, ханыга, с цыганами якшается, и весь рынок на Спиртзаводе может это подтвердить! – Судорожно закурив, он подлил себе водки. – Ну, я за такие обидные слова про Илюху, конечно, вспылил… Как, говорю, не стыдно тебе, сопляк, мой сын полтора года в Чечне с чучмеками этими воевал, а ты в это время штаны в кабинетах протирал, взятки брал да телок на блядки на служебной машине возил! А менту только этого и нужно было: сейчас, говорит, я тебе покажу блядки! Сейчас, мол, я тебе покажу телок! Сейчас ты у меня попляшешь! Снял телефонную трубку, позвонил куда-то. Я-то уже успокоился – понял, лишнего наговорил. Ну и спрашиваю: показания будете брать? Уголовное дело возбуждаете или нет? И тут заходят двое сержантов – рожи лоснящиеся, тупые, жирные. Один сержант подходит ко мне да как гавкнет: встать! Ну, поднялся я со стула… А второй в это время чем-то острым мне в задницу кольнул. Иголкой, видимо… Ну, не вытерпел я, саданул гнусному мусору локтем по харе. Хорошо так, от души…

– Ой зря, Сереженька! – всхлипнула Елена Николаевна.

– Задним умом мы все крепки, – выдохнул из себя Корнилов-старший. – Понятно, что провоцировали. Короче, дали мне по голове – я и вырубился. А как в себя пришел, вижу: сижу я на полу у батареи, наручниками к трубе прикованный, а опер этот, сукин сын, сержантам командует: оклемался, мол, старый хрыч, дайте ему теперь в подрыльник, чтобы имел уважение к милиции! Ну и дали.

– Так и не боялись же, сволочи… Ты ведь теперь на них заявить сможешь, побои снять… – Мать осторожно прикоснулась к заплывшей скуле мужа.

Сергей Иванович лишь рукой махнул.

– Да какое там! Тот сержант, который меня иголкой уколол, еще у опера спрашивает: мол, как обычно бить или лучше ногой в валенке, чтобы следов не оставлять? А опер только лыбится: как обычно, мол, бейте его ребята, а заявлять он никуда не пойдет. Это я на себя беру… – Глубоко затянувшись, Корнилов-старший затушил окурок в пепельнице. – Хорошо хоть, что били недолго, минут пять всего. И вроде не поломали ничего: слава богу, руки-ноги целы. Только вот два зуба шатаются… А как побили, отстегнули наручники, кровь моим же свитером с пола утерли и говорят: никто твоего сына не похищал, никакой драки не было, это ты все выдумал. А голову тебе у пивнухи проломили, потому что ты там хулиганил, и свидетели у нас есть. Так что иди, говорят, старый хрен, и больше со своими вонючими заявами не появляйся. Вот так-то…

– Что творится, что творится… – тоненько всхлипывала Елена Николаевна. – Где же нам теперь Илюшеньку искать? А Митя бедный – он ведь совсем беспомощный! Что они с ним сделают? Слышь, отец, может, в прокуратуру сходишь? Или… в ФСБ?

– И что я им там скажу? – угрюмо хмыкнул Корнилов-старший. – Ты еще предложи в Организацию Объединенных Наций написать. Или в Международный суд в Гааге. Сдались мы прокуратуре. Кто мы для них всех? Что с нас взять можно? Не банкиры, не бизнесмены, не бандиты. Так – насекомые, мелочевка…

– Так надо же что-то делать! – надрывно заголосила мама Дембеля. – Ведь убьют они его! Что, так и сидеть сложа руки? Боже мой, что творится, что творится…

Причитания Елены Николаевны перекрыл звук дверного звонка. Неизвестные звонили нагло, долго, в полной уверенности, что им откроют.

– Ой, кто это? – испуганно прикрыв ладонью рот, спросила мать.

– Обожди, сейчас посмотрю… – Болезненно поморщившись, Сергей Иванович поднялся с дивана, направился в прихожую и, вернувшись через несколько секунд, прошептал испуганно: – Мать, это те самые…

– Кто?

– Да бандиты, которые меня били! Которые Илюху забрали!

– Так, Сережа, хватит, звони в милицию. – Рука Елены Николаевны потянулась к телефонному аппарату. – Какой там телефон… Ноль-два?

Она уже сняла трубку, уже погрузила указательный палец в лунку наборного диска, однако Корнилов-старший нажал отбой.

– Ты что, еще не понимаешь, что менты заодно с этими бандитами?

– Боже, что делать, что делать… – Взгляд несчастной женщины сделался затравленным. – Куда бежать, кому жаловаться…

В дверь позвонили вновь – еще более въедливо и назойливо, чем в первый раз.

– Алло, открывайте! – донесся до слуха Корниловых простуженный бас. – Открывайте, гондоны, а то двери выдавим!

– Ты как хочешь, а я по «ноль-два» звоню, – с решимостью, какую обычно придает безвыходность ситуации, заявила Елена Николаевна и вновь сняла трубку, прикладывая ее к уху. – Господи, что же это…

Телефонная трубка молчала – немая, мертвая, как деревяшка. Ни зуммера, ни даже обычных шумов на линии… И эта непривычная беззвучность телефона испугала бедную женщину не меньше, чем настойчивый дверной звонок.

– Алло, козлы, вы своего сыночка живым видеть хотите? – угрожающе орали под дверью. – Открывайте!

Выбора не оставалось – Сергей Иванович понуро отправился открывать дверь.

На пороге стояли двое знакомцев: мрачного вида амбал с перебитым носом и молоденький розовощекий блондин с заплывшими кабаньими глазками. Оценив побитый вид Корнилова-старшего, кривоносый довольно хмыкнул и сказал спутнику:

– А смотри, как менты его отделали, а? Не хуже нас с тобой… Ну, чо стоишь, старый, в хату пригласишь или как?..

Никогда еще в своей жизни Сергей Иванович и Елена Николаевна не видели таких наглых, таких самоуверенных ублюдков, как эти.

Едва зайдя в квартиру, кривоносый оттолкнул Корнилова-старшего и двинулся в комнаты. С хозяйским видом включил в спальне свет и, цепким взглядом окинув комнату, пошел в следующую. Внимательно, с дотошностью судебного исполнителя оценил туалет, ванную, застекленную лоджию, кухню…

Розовощекий блондин тем временем тяжело опустился в кресло и, положив ноги в грязных ботинках прямо на стол, спросил Сергея Ивановича:

– Ну так чо, дальше будем по ментовкам бегать или умней себя поведем?

Старик, естественно, промолчал – а что он мог ответить?

Кривоносый вернулся минуты через три. Уселся на подлокотник кресла, закурил и, бросив спичку на ковер, произнес задумчиво:

– А ничего хата…

Елена Николаевна пришла в себя первой.

– Вы… кто? Чего вам надо?

– Нам? – снисходительно ухмыльнулся кривоносый. – Нам? Нам ничего не надо. Это тебе, старая, надо…

– Что… вы себе позволяете? – наконец отреагировал Сергей Иванович. – И вообще – где наш Илья? Где Митя?

– Короче, хватит гнилых базаров. Ты, – палец кривоносого уперся в грудь Елены Николаевны, – на рынке нашем торгуешь? Торгуешь. Мы тебя охраняем? Охраняем. Значит, «местовые» должна платить? Должна. Все платят, а ты ничем не лучше других. Ты, значит, не захотела, как все, сына своего позвала. А он, бычара, еще и копытами махать начал… На кого?! На нас!

– А это стоит денег, – вставил розовощекий.

– Вот именно. Короче, дело такое: сын ваш теперь жив-здоров, в безопасном месте. И дружок его, нищий Мересьев, тоже жив-здоров. Пока, – со значением добавил кривоносый бандит.

– И… что? – деревенеющим от страха языком спросила Корнилова.

– А то… – довольный произведенным эффектом, ответил негодяй. – Хотите, чтобы вам их в целости и сохранности вернули, сделаете то, что мы вам скажем. В мусорню ломанетесь – пеняйте на себя. Ты, старый хрен, уже сегодня в ментовке побывал, – кривоносый многозначительно кивнул на заплывшую скулу Сергея Ивановича. – В РУБОП ломанетесь – тоже ни хрена не выиграете. Ну, заведут дело, полежит оно там и в архив пойдет. Свидетелей у вас нету, возможностей ментуру материально заинтересовать – тоже. А ведь мусора вам на каждый день телохранителя не дадут, город у нас маленький… Короче, если не совсем идиоты, должны понимать, что к чему.

– Что мы должны сделать? – запричитала Елена Николаевна, внутренне готовясь к самому худшему. – Сыночка нашего верните, все отдадим!

– Вот это уже другой базар, – оценил блондин, – приятно с умными людьми дело иметь.

– Короче, так, – затушив окурок о полированный столик, начал кривоносый. – Хата ваша приватизирована?

– Ну… да, – выдавил из себя отец Дембеля, уже догадываясь, к чему задан этот вопрос.

– Давно?

– Года два назад…

– Бумаги есть?

– Ну, есть… А что?

– А то: эту хату вам придется поменять… На другую. Мы ведь нормальные люди, с понятиями, не звери какие-нибудь! В Москве бы за такую борзость вашего сынка никогда бы не простили: выставили бы вас на улицу, и все. А мы у вас квартиру не отбираем, а предлагаем добровольный обмен: вы нам – свою трехкомнатную халупу, а мы вам – отличный коттедж за городом. Недалеко – километрах в двадцати отсюда. Зато безо всяких доплат. Поменялись, ручки друг другу пожали и разошлись.

– Но… мы не хотим меняться! – Лицо Сергея Ивановича побагровело.

– А тебя, старый козел, никто и не спрашивает! Завтра обменный ордер подпишешь – и канай свою водяру жрать, животное! – огрызнулся блондин зло. – А не подпишешь – получишь голову своего сынка в посылочном ящике.

– Сережа, ты что, замолчи! – испуганно замахала руками Елена Николаевна. – Ты что – не видишь? Да, мы все сделаем, что вы хотите… Только верните нам Илюшеньку… И Митю.

– А ты, мамка, ничо, нормально соображаешь, – обронил кривоносый. – Ну все: мы сказали, вы слышали. Короче, завтра в десять утра будьте дома. И чтобы все бумаги приготовили: техпаспорт БТИ, ордер, что там еще требуется… Остальное на месте оформим.

…Уже в прихожей мать Ильи, предательски шмыгнув носом, спросила:

– А… Илюшеньку вы нам завтра вернете?

– Это как вы себя вести будете, – холодно бросил блондин. – Смотрите, если ментов на нас натравите – не жить вашему сыну.

– Да и вам, кстати, тоже, – угрожающе заверил кривоносый.

После удара по голове Илья Корнилов пришел в себя очень нескоро, а придя, неприятно удивился первым впечатлениям.

Он лежал в маленькой комнатке на голом пружинистом панцире металлической койки. Руки и ноги Дембеля были туго связаны толстыми бельевыми веревками. Окон в комнатке не было. Под низким потолком напряженно гудел длинный стержень лампы дневного света, по стене слева змеились переплетения ржавых водопроводных труб. Несомненно, это был подвал или бойлерная. В углу отливала блестящей жестью тяжелая дверь с огромным отверстием для ключа, черневшим под массивной ручкой. По всей вероятности, дверь была заперта.

Пахло плесенью, затхлостью, мышами и почему-то хлоркой. Во рту было солоно и гадко. Но еще гаже было от невозможности подняться с кровати…

Дембель попытался привстать, но веревки не позволили этого сделать. Вот если бы в комнатке был еще кто-нибудь…

– Митя, ты где? – позвал он и тут же удивился болезненной хриплости собственного голоса.

Ковалев не отвечал.

– Митя, ты тут? – повторил Илья.

Ответа не было вновь.

Пленник еще некоторое время звал бывшего однополчанина, затем принялся грозиться, ругаться безадресно, а потом, замолчав, попытался воскресить в памяти события минувшего дня…

Произошедшее вспоминалось с трудом.

Он помнил, что сегодняшним утром собирались с Ковалевым в военкомат. Помнил, как выкатывал с лестницы инвалидную коляску с Митей. Помнил, как неожиданно появился во дворе грязно-синий «Форд-Скорпио», как вылезли из него бандиты – те самые, со спиртзаводского рынка. И драку он тоже помнил – детально, со всеми подробностями. И пистолет Макарова в руках кривоносого. И отца, столь некстати появившегося со своим краснофлотским ремнем. И слепящий удар в глаз. И еще один, в голову…

Однако Корнилов не мог сказать – сколько же времени прошло с момента последнего удара: час, два, сутки или больше? А потому так и не смог определить, как долго он в этом подвале находится. И вообще: сегодня все это случилось… Или вчера?!

К счастью, чувствовал себя Илья куда лучше, чем должен был человек в его положении: сокрушительный удар в темечко теперь лишь отдавался тупой ноющей болью. Да и левый глаз, хотя и заплывший, только чуточку саднил – зажмурив правый, Корнилов с облегчением осознал, что не ослеп.

Он вновь попытался освободиться от пут, и вновь тщетно. Веревки стягивали руки и ноги намертво, впивались в кожу, и любое движение болезненно отдавалось во всем теле. Кончики пальцев на руках и ногах затекли так, что Илья почти не чувствовал их.

– Илю-уха… – донесся снизу слабый голос Димы, и Дембель, дернувшись, словно от разряда электричества, отреагировал:

– Митя?! Ты?

– Я…

– Где ты?

– Да тут, слева от тебя, на полу у кровати лежу…

Илья вздохнул облегченно – слава богу, хоть с Ковалевым все в порядке.

– Митек, ты… Подняться можешь?

– Да какое там на хрен подняться! Эти гниды мне руки к ножкам кровати привязали! А ты как?

– Да тоже привязан… А где мы вообще? Ты помнишь, как нас сюда везли? Сколько мы тут уже торчим, а?

– Сколько – не знаю, сам только что проснулся. А мы с тобой в подвале… Или в подсобке… Я-то город не так хорошо знаю, как ты, но, кажется, это где-то на Горького… Большой такой универмаг. Со стороны двора заезжали.

– Значит, «Московский», – догадался Дембель.

Несколько минут друзья молчали – видимо, прикидывая перспективы. А они были весьма безрадостными…

– Что делать будем? – наконец подал голос Илья.

– Что, что… Бандитов этих дожидаться, – уныло ответил Митя.

– А на хрена мы им нужны?

– Вот об этом у них сам и спросишь. Черт – ссать хочу больше, чем на танке ездить.

– Потерпишь… Не то терпел.

– Ой, бля, и не говори… Только мне сейчас от этого не лучше.

И вновь друзья замолчали. Было лишь слышно, как надсадно трещит под потолком светящийся ртутью стержень – лампа дневного света, как где-то далеко-далеко, кажется, сверху и справа, низко гудит в шахте лифт.

Ситуация выглядела совершенно безвыходной. Освободиться от веревок не представлялось возможным, но, даже если бы это и удалось, выбраться из подземного склепа под магазином они вряд ли бы сумели. Ведь бандюки наверняка закрыли железную дверь!

Илья понимал: ничего хорошего ждать им не приходится. И его жизнь, и жизнь Димы Ковалева теперь всецело в руках бандюков.

Устало вздохнув, Илья смежил веки…

Почему-то вспомнилось: кажется, в минувшее воскресенье он, Дембель, хотел спросить у Димы о чем-то очень важном. И вроде бы это важное касалось их обоих.

Но о чем?

О войне? Нет, только не о войне – нечего ее, проклятую, вспоминать.

О цыганах-рабовладельцах?

Тоже вроде бы нет – с этими гнидами и так все понятно, нечего спрашивать.

О бандитах?

О пропавших документах Димы?

Тоже не то…

А ведь то, что силился вспомнить Дембель, наверняка было очень важным!

На какое-то мгновение Дембелю показалось: еще минута, и он наконец отыщет вопрос, возникший у него не к месту и не ко времени. Но в этот самый момент за железной дверью послышались чьи-то тяжелые шаги, в замке заскрежетал ключ, и Илья понял: это по их души.

Спустя минуту дверь тяжело открылась, и в проеме нарисовался силуэт кряжистого атлета. Короткая стрижка, синий «адидас», бобровая шапка, совершенно не гармонировавшая со спортивным костюмом, грязные кроссовки-«вездеходы», перебитый нос…

Это был тот самый, отзывавшийся на кличку Сникерс.

Позади него маячили еще две фигуры: крепко сбитый парень в короткой кожаной куртке, чем-то неуловимо похожий на бычка, и плюгавый мужичок лет сорока пяти с гнутой запорожской люлькой в зубах.

Раскрыв дверь пошире, Сникерс ввалился в комнатку. Антип и цыган Яша проследовали за ним.

– Ну чо, оклемался, герой? – Подойдя к панцирной койке с лежавшим на ней Дембелем, кривоносый снисходительно потрепал его по щеке. – Оклема-ался…

И неожиданно для Ильи саданул его кулаком в скулу – как раз по заплывшему глазу.

– Вот так-то оно лучше будет, – прокомментировал Сникерс. – Что, думал, если у тебя грабки сильные да мяса на костях много, так все можно? Хрен тебе в глотку…

И вновь ударил Илью кулаком в лицо – сильно, с размаху, наотмашь.

И еще раз…

И еще…

Прикусив нижнюю губу, Корнилов стоически терпел избиение. Он даже не вскрикнул. Звать на помощь бесполезно: зови не зови – никто тебя не услышит. К чему кричать, к чему доставлять этим тупым скотам удовольствие, демонстрируя свою боль?

Тем временем цыган Яша, пыхнув трубкой, присел на корточки и, взглянув в лицо Мити, выдохнул дым прямо в его глаза. Избиение русоволосого, нагло похитившего у Федорова самого прибыльного «батрака», ощущение близости к страшным бандитам – все это провоцировало на показную агрессию.

– Ну и сука же ты, – произнес цыган, вновь выдыхая в лицо инвалида дым. – А еще музыкант, артист, на гармошке играешь…

Пружинисто поднявшись, Яша со всего размаху пнул Митю ботинком в бок. Затем – еще раз.

– Так, ладно, – Сникерс взял цыгана за плечо, – времени мало. Дома воспитывать будешь. Забирай на хрен своего Мересьева и больше в чужие руки не давай… Мало нам забот, так еще твоих «батраков» по городу отлавливать? А ты, Антип, – кривоносый коротко кивнул бычкоподобному подручному, – поднимись-ка за Прохором, возьмете вдвоем этого героя, – бандит скользнул взглядом по койке с привязанным к ней Дембелем, – и в машину. Через час должны быть на месте. Нас, кстати, Вера Антоновна уже ждет.

– А кто это? – не понял Антип.

– Да нотариус, которая их хату оформлять будет. Забыл, что ли, для чего вчера к его старикам ездили?

Глава 6

Свернув с черной асфальтовой ленты загородного шоссе, бандитский «Форд-Скорпио» неторопливо покатил по разъезженной колее узкого проселка. Под колесами хлюпала снежная жижа пополам с грязью. Дождевые капли, брызги, жидкое ледяное крошево, дымный туман растекались по плоскостям машины плотными струями. Слева и справа, сколько хватало взгляда, таяли в белесой дымке заснеженные равнины с черными проплешинами озимой пахоты. Это были поля окрестных колхозов. Над равнинами и проплешинами, над разбитым проселком суконным одеялом висело низкое небо: ртутное, ноздреватое, с лимонно-желтым контуром месяца, едва различимым промозглым январским утром. Впереди темнел небольшой поселок – несколько десятков убогих домиков с низкими крышами. Поселок этот, отстоявший от шоссе чуть больше чем в километре, казался совершенно необитаемым: ни машин, ни людей. Даже собак – и тех не было слышно.

– Ну и забрались… – угрюмо пробормотал Антип, сидевший за рулем.

– Как забрались, так и выберемся, – спокойно резюмировал Сникерс, подпиравший плечом слева Илью, и спросил Прокопа, сидевшего от пленника справа: – Старики его уже там?

– Час назад завез, как ты и сказал. И деда с бабой, и нотариуса нашего.

Спустя минут десять грязно-синий «Форд» остановился рядом с покосившимся от ветхости забором, и Антип, выйдя из машины, двинулся открывать калитку. За забором чернела древняя бревенчатая халупа. Хатенка – приземистая, с подпорками у покосившихся стен, с разваленной печной трубой на продавленной крыше, с мутными стеклами, затянутыми радужной бензиновой пленкой, – выглядела настоящей избушкой на курьих ножках. Трудно было представить, что теперь, в эпоху спутниковой связи, Интернета и виртуальной реальности, еще сохранились жилища времен Московской Руси.

Раскрыв дверку «скорпа», Сникерс весело кивнул Прокопу:

– Выгружай клиента!

Розовощекий блондин легонько подтолкнул Илью под локоть.

– Выходи, бычара… Только без фокусов, тут твои старики радом. Чтобы их за твое плохое воспитание наказывать не пришлось.

Возражать, а тем более сопротивляться было бессмысленно. Корнилов знал: эти подонки не остановятся ни перед чем. Не зря ведь розовощекий с таким значением напомнил о родителях! Да и руки Дембеля, заведенные за спину, туго стягивала толстая бельевая веревка… Не ногами же драться с этими тремя отморозками!

Стоя по щиколотку в снежно-водяном месиве, Илья ненавидяще погладывал на бандитов. А те явно не спешили: кривоносый, вразвалочку поднявшись на крыльцо, неторопливо закурил. Дембель хотел было пройти под навес, но Сникерс, угрожающе шагнув навстречу, прикрикнул с угрозой:

– Стоять, сука, где поставили!

Талая вода натекала в ботинки, мерзко хлюпая в мокрых носках. Илья чувствовал, как леденеют промокшие ноги, отнимаются пальцы, стынут колени, как мертвящий холод поднимается в живот, в сердце, как заливает его нутро до ознобной дрожи…

Но хуже всего было напряжение ожидания, чувство полнейшей неизвестности: а дальше что?

Что станется с мамой и папой? Что сделает цыган Яша с Димкой? И вообще – чем закончится вся эта история? И закончится ли она когда-нибудь?

Настоящее выглядело безнадежным, будущее – туманным, а потому и вовсе беспросветным. Оставалось лишь самоуспокаиваться, да и то – мысленно…

Ничего, еще не все потеряно. Он, Илья Корнилов, пока жив, и это самое главное. Он еще повоюет. Он еще накажет этих гадов. И за мать, и за отца, и за Димку… Да и за себя тоже.

– Ну что, хватит прохлаждаться, пора дело делать. В хату давай. – Бросив окурок в лужу, Сникерс направился к дощатой двери. – Осмотрись, оцени хатенку… Теперь вам тут жить придется.

Хлюпая тонкими ботинками по талому снегу, Корнилов двинулся в сени, Прокоп последовал за ним. В ноздри Ильи сразу же пахнуло сыростью, плесенью, сапожной ваксой и почему-то хозяйственным мылом.

А Сникерс уже открыл перед, пленником дверь в комнату, и тот, пригнув голову, чтобы не задеть лбом низкую притолоку, шагнул внутрь…

Первое, что увидел Илья, – мать. Точней, даже не ее, а ее глаза: большие, влажные, в тонкой паутине морщинок. Заметив сына, Елена Николаевна тоненько вскрикнула, испуганно прикрыв рот ладонью, и тут же отдернула руку, словно прикоснувшись к горячему утюгу.

Мать сидела на грубо сколоченной табуретке рядом с окном. Лежащие на коленях руки, полусогнутая спина, опущенные уголки рта – все выдавало ее отчаяние и безысходность.

Отец, сидевший у дальней стены, выглядел поспокойней – по крайней мере, на первый взгляд. Конечно же, и окровавленная марлевая повязка на его голове, и чугунный кровоподтек под глазом, и ссадина на подбородке объяснили Дембелю многое… Впрочем, спокойствие Сергея Ивановича было обманчивым. Лицо – суровое, с жесткими продольными складками у рта – на какой-то момент утратило в глазах Дембеля четкость, черты стали расплываться, губы жалко задрожали – батя заплакал! Сухо, беззвучно и оттого еще более страшно… Но быстро взял себя в руки: провел ладонью по лицу, судорожным движением протер глаза и сразу сделался серьезным и строгим к себе: наверное, ему было очень стыдно за свою секундную слабость.

Удивительно, но ни мама, ни папа при появлении Ильи не проронили ни слова – даже не сказали привычного: «Здравствуй, сынок!», даже не спросили, как он себя чувствует, где был почти сутки… Видимо, слишком запугали их бандиты, слишком много бед посулили, если старики сделают что-то не то…

Обстановка халупы целиком соответствовала внешнему виду. В домишке была лишь одна комната – она же спальня и кухня. Потрескавшиеся бревенчатые стены, древняя никелированная кровать с металлическим панцирем и с массивными шишечками, но без матраса, засиженные мухами окна, продавленный топчан… Слева от входа желтела облупленная раковина с висевшим над ней цинковым умывальником. Справа нелепо высилось нагромождение лежавших вповалку кухонных шкафчиков.

А за большим дощатым столом, стоявшим посередине комнатки, сидела дебелая тетка с высокой жестяной прической и старомодными роговыми очками с бифокальными линзами. Такие деловитые бездушные тетки встречаются только в официальных государственных учреждениях: прокуратуре, суде, военкомате или домоуправлении. Судя по всему, тетка эта и была в домике главным действующим лицом и прекрасно осознавала значительность отведенной ей роли.

– Так, все в сборе? – неожиданным басом произнесла она и, увидев утвердительный кивок кривоносого бандита, откашлялась в кулак. – Меня зовут Цысик Вера Антоновна, я государственный нотариус городской нотариальной конторы номер четыре. Как мне объяснили, вы хотите совершить добровольный обмен одной жилплощади на другую и желаете заверить этот имущественный акт нотариально. Итак, – щелкнув золочеными замочками атташе-кейса, тетка положила на стол растрепанный ворох бумаг, – итак… Корнилов Сергей Иванович… Это вы?

Отец Дембеля неуклюже привстал.

– Я, – ответил он деревянным голосом.

– Корнилова Елена Николаевна…

– Я это… – сипло прошептала мама Ильи.

– И Корнилов Илья Сергеевич, – тетка быстро взглянула в сторону Дембеля.

Тот промолчал.

– Илья Сергеевич Корнилов – вы?

– Говори, сука, когда тебя спрашивают! – внезапно повысил голос кривоносый и выразительно взглянул на родителей Ильи.

– Ну, я… – неохотно ответил Дембель.

– Так… Ваши паспорта, техпаспорт БТИ, выписка из домовой книги, ордера, счета, телефонная книжка. – Поправив очки, тетка углубилась в бумаги, хотя было ясно, что делается это для проформы. – Все прописаны по адресу: улица Спиртзаводская, дом 29, квартира 8. Квартира ваша приватизирована, задолженности по коммунальным платежам, телефону и прочим услугам погашены… Ага, сегодня утром. Все правильно… Остальное для исполкома, меня не касается. Короче, вы хотите поменять свою жилплощадь, трехкомнатную квартиру, находящуюся по адресу улица Спиртзаводская, дом 29 квартира 8, на этот дом, принадлежащий гражданину Злобину Василию Николаевичу и находящийся по адресу: поселок Малиновка, дом 5?

– Д-д-да… – обреченно прошептала мать.

– Нельзя ли погромче? – официальным тоном уточнила нотариус Цысик.

– Д-д-да, хот-тим… – повторила мама и, достав из кармана платочек, тоненько всхлипнула.

– Вы, Сергей Иванович?

– Да, – коротко ответил отец и отвернулся к стене.

– Вы, Илья Сергеевич? – Тетка обернулась в сторону Дембеля.

Конечно же, ни продажная тетя-нотариус, ни те, кто привез ее в эту халупу, не сомневались в ответе Ильи. Да и родители его, наверное, тоже не сомневались. Слишком много было поставлено на карту, слишком дорогой ценой мог быть оплачен отказ.

– Так вы согласны?

Илья тяжело молчал, и молчание это давило на его родителей, давило невыносимо. Казалось, даже воздух в комнатке – и тот затвердел, словно смоляной натек на сосне.

– Так согласны или нет? – чуть повысила голос нотариус.

– Нет, – ответил Корнилов твердо. – Я не согласен. Я не согласен уходить из собственного дома. Я не согласен дарить родительскую, квартиру какой-то сволоте. И подписывать ничего не собираюсь.

Дембелю показалось: произнес он эти слова, и время остановилось. Никто не ожидал такого поворота событий… Тяжелая, звенящая тишина отдавалась в ушах Ильи.

– Что? – не поверил своим ушам кривоносый, стоявший позади пленника, и, стараясь скрыть растерянность, уточнил: – Ты… что сказал?

– Ничего я подписывать не буду, – повторил Корнилов спокойно.

Дембель стоял к дверям спиной, ощущая тяжелый взгляд кривоносого. Он знал, чувствовал: еще мгновение – и на голову его обрушится удар кулака и пригвоздит его к полу, и будут его бить ногами, рукоятями пистолетов и табуреткой, и бить будут до смерти… Или до тех пор, пока он не согласится. Но знал он и другое: он ни за что не поставит свою подпись под документом. А даже если придется ему, Илье, тут умереть, он не будет валяться в ногах, не будет скулить и унижаться, не будет просить пощады.

Медленно обернувшись назад, Корнилов обвел Сникерса и Прокопа взглядом. Оба бандюка стояли у стены, вперившись в пленника, как волки в подранка.

– Сынок… – неожиданно протянула мать тоненько, – ну подпиши ты эти бумажки… Все равно никакой правды в жизни не добьешься! На кой ляд нам та квартира, если с тобой что-то случится?! Ты о нас-то с отцом подумал? Как мы без тебя жить будем?!

При этих словах Сникерс неожиданно улыбнулся – жестко и надменно.

– Слышь, ты, – он с подчеркнутой угрозой шагнул к пленнику, – слышь, чо твоя мамаша сказала? Умные слова, между прочим. Подпиши по-хорошему – и слезем с тебя. И больше трогать не будем. И вообще забудем, что такие на свете есть. Да и без хаты вы не останетесь: чем тут не жилье? Свежий воздух, садик, огородик… Считай, почти коттедж! Подписывай!

Для Ильи было очевидно: кривоносый, главенствующий тут, не слишком уверен в себе. Запинается, подбирает слова, с трудом пытается сохранять спокойствие, но в то же время нагнетает жути – явно от собственной беспомощности. Да и у розовощекого мутные глазенки забегали – не ожидал, гнида, что все так обернется. Очкастая тетя-нотариус и вовсе рот раскрыла от удивления – видимо, в ее богатой практике такое случилось впервые. Что ж, все правильно: все эти бритоголовые бандюки, новые хозяева жизни, – герои лишь тогда, когда не встречают сопротивления, когда ощущают, как страх парализует волю жертвы. Но если человек твердо стоит на своем, если он уверен в своей правоте, если находит в себе мужество сражаться до последнего… Такой человек перестает быть жертвой, он остается человеком.