Текст книги "Золушка Forewer (СИ)"

Автор книги: Владислав Григорьянц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

   В личной жизни Димон был счастливым человеком. Он был женат и его жена крепко держала мужа под каблуком. Никаких самостоятельных решений. Шаг враво, шаг влево – расстрел на месте. Точнее – развод через ЗАГС и никаких вариантов. А развода Димочка боялся больше, чем огней святого Эльма. При этом Димочка был действительно счастлив, когда мог чем-то услужить жене, и глубоко несчастен, когда ее Ивонну что-то расстраивало. Стоило ей скривить свой носик-кнопочку, как Диму начинала бить дрожь. А по телу пробегали судороги. Присутствие такого Димона в семье Ивонну более чем устраивало, она культивировала в муже культ своего каблучка и весьма в этом деле преуспела.

   Присутствие такого Димона в театре меня тоже более чем устраивало. Но только не сейчас. Опять-таки, не было счастья, да несчастье Скворцу помогло. Сейчас надо было заставить его работать по-новому. И как это сделать? Худой, как тростинка, высокий, с большим остроклювым носом, Димон ходил в вечных линялых джинсах и постоянно стремился слиться с тенями на театральных подмостках. Его нос был точнейшим барометром и всегда говорил о том, что на самом деле происходит на улице. Стоило носу посинеть, как ставало ясно, что мороз на улице лютует больше прежнего, как только нос краснел и постоянно чихал – весна накрывала город первым теплом. Синевато-зеленоватый оттенок клюва свидетельствовал о том, что премьера удалась, как и фуршет, который следовал за нею. Все это знали, и все подшучивали втихаря над этой особенностью димочкиного организма. А Дима еще больше тушевался и стремился стать еще менее заметным. Он хотел быть незаметной тенью мастера. А мне нужен был сейчас раздражитель. Творческий раздражитель, человек, который будет со мной спорить, что-то доказывать, сомневаться во мне и в моих решениях, а не тупо переносить мое мнение на сцену. Таким был Вадик, он работал со мной в самом начале создания театра. Теперь у него свой театр в Москве. И это закономерно. Он быстро вырос. И быстро перерос роль второго. Диму же роль вечно второго устраивает. Меня уже нет.

   – Димочка, прошу, заходи, что-то случилось?

   – Да нет, Павел Лексеич, понимаете, я же потеряюсь, это же три спектакля... Три!

   – Так, присаживайся, успокойся, тебе чайку сделать?

   – Если можно, зеленого...

   Он такой во всем. Умеренность, незаметность, скромность... А мне сейчас нужен нахал, который будет трескать кофе тоннами и выдавать идею за идеей на гора... Что же мне делать? Ладно. Работаем с тем, что имеем... И в эту минуту я так захотел позвонить Вадику в Москву и попросить его... приезжай, помоги... Только ему там, в столице чем лучше? То-то и оно... Да и расстались мы после крупной ссоры, неправильно расстались, грубо. И с его стороны и с моей. Н-да, а у меня по программе любитель зеленого чая.

   Я бросаю пакетик зеленого чая в чашку, заливаю ее крутым кипятком и подвигаю к Димочке сахарницу, хотя знаю, что он пьет чай без сахара. Почему-то сегодня меня это бесит. Дима, кажется, чувствует это, у него тонкая организация души. Точно. Он касается ложечкой сахара, после чего начинает усиленно колотить по стенкам чашки. И зачем? Однако, мое раздражение чудесным образом проходит. Дело прежде всего.

   – Дмитрий Аксентьевич, знаю, что вам кажется объем работ более чем огромным. Ничего не попишешь. На вас падают и ежедневные прогоны. Я буду полностью сосредоточен на премьере. Нам надо сделать ее за рекордно короткие сроки. Вы за такие же рекордные сроки ставите три маленьких спектакля. Уразумели?

   – Я все понимаю, мне нужен ваш совет...

   – Мой совет... «Совет вам да любовь», кажется, так говорили раньше? Подумаем? Насколько я понял, ты не знаешь, с какого конца подойти к пьесам?

   – Нууууу...

   – Значит, я прав... Радзинского и Горина ставишь в моем стиле. Это обсуждению не подлежит.

   – А Камю?

   – Верно, Камю в мой стиль не совсем вписывается.

   – Нет, вписать можно, Пал Лексеич...

   – Не вписать, а покорежить его моим стилем можно, и ты это, как никто, понимаешь. Ну, вот тебе и задача с тремя неизвестными. Решай ее сам.

   – В смысле?

   – В прямом смысле. Ищи новые пути, концепцию. Найдешь концепцию, суть, от нее у будешь отталкиваться. Ясно?

   – Постараюсь, Павел Лексеич...

   – Постарайся. И еще, я буду достаточно занят с премьерой, и не только. Понимаешь, я не оставлю поиски спонсора, думаю, что кого-то найду... Вот... Так что с Камю мне голову не забивай. Ставь сам. И если он будет похож на Товстоногова или Любимова – не сносить тебе головы. Никаких заимствований у мэтров. Уразумел? Иди...

   Димочка приподнялся со стула, его стало кривить сначала в левую сторону, потом вправо, наконец, он справился с волнением, снова брякнулся на стул, хотел что-то сказать, но передумал, захлопнул рот, после чего быстро поднялся и покинул помещение моего рабочего кабинета. Я воспользовался тем, что в это время народ в театре по коридорам зазря не слоняется, схватил папку Малечкина, и быстрым шагом покинул театр.

   Глава двадцать третья

   Когда в голову приходят спасительные мысли

   Мой дом – моя крепость. Мой дом – моя спасительная пристань. И когда мне надо что-то прикинуть, обдумать, выверить следующий шаг, я возвращаюсь домой и погружаюсь в раздумья. На этот раз я выложил все бумаги с расчетами, которые сделал Славик, разложил их не так, как он мне их дал, а по тем направлениям, которые я себе представил. И только после этого стал смотреть, получится из этого что-нибудь утешительное. Утешать себя было нечем. Ситуация с финансами была критической. И затягивание поясов в такой ситуации – вещь необходимая. А те меры, которые мы уже обсудили, и приказ о которых был напечатан и подписан, были всего лишь каплей в море.

   В то же время сосредоточиться на проблеме мне никак не удавалось. Я совершенно забыл, что именно в этот день недели Машенька устраивает генеральную уборку. И я пришел домой как раз в разгар боевых действий. Мрачно гудел пылесос, сбивая меня с пути истинного, Машенька же носилась по квартире, как угорелая, и я своим присутствием мешал ей, это было так очевидно. Я понял, что так продолжаться не может долго, недалеко и до мигрени. Я пробовал приспособиться к ситуации и переждать хоть какое-то время, но уже через пять минут понял, что это абсолютно бесполезное занятие. Надо было принимать какие-то радикальные решения.

   Машенька остервенело драила ковер в гостиной. Свирепо ревел пылесос, а на ее сосредоточенном лице не было никаких эмоций, только желание быстрее закончить свою работу.

   – Маша... – не слышит. – Машенька! – не реагирует. – Маша!!! – почти ору ей в ухо.

   – Ой! Что? Вы?? Да!?

   – Кончай с уборкой...

   – Но, Павел Алексеевич, я только-только...

   – Уборка переносится на завтра. Все переносится на завтра. Мне надо поработать. Подумать. И ты мне мешаешь.

   Машенька смотрела на меня большими красивыми глазами, в которых быстро стали наворачиваться слезы.

   – Я... да? Я??? И что? Даже кушать не приготовила... Думала, как всегда...

   Она стала чуть-чуть шмыгать носом, значит, процесс выделения слез уже идет полным ходом. Да уж! Тюфяк я бесчувственный! Тупоголовец! Надо теперь как-то загладить свою вину.... Бывает. Выкручивайся теперь...

   – Машенька, прости старого идиота. Я больше не буду...

   – Что вы, Павел Алексеевич, вы же не старый... и тем более не идиот...

   – Почему?

   – Ну, стала бы я у идиота работать?

   – Машенька оставьте эту еврейскую привычку отвечать вопросом на вопрос. Почему это я не старый?

   – Извините, Павел Алексеевич, вы старый идиот, как вам будет угодно...

   И тут я рассмеялся...

   – Маша, все! – это я сквозь смех и слезы, которые смех вызывал...

   – Все, закончили... По случаю такому я приглашаю тебя в ресторанчик. Тут рядом есть заведение, которое держит мой старый знакомый... Такой пахлавы и таких хачапури тебе нигде никогда не подадут. Гарантирую. Идем.

   – Но Павел Алексеевич...

   – Я не спрашиваю тебя, согласна ты или нет. Я тебя пригласил, и отказы не принимаются. Отказ равносилен увольнению.

   – Тогда увольняйте меня...

   – Так, хватит брыкаться, сама знаешь, что не уволю. Идем, я действительно очень хочу есть, а ты меня моришь голодом. Хочешь, чтобы у меня случился голодный обморок? Идем, Машенька, первый и последний раз. Обязуюсь...

   – Ну, если в первый и последний...

   Да, та еще штучка... та еще штучка, штучка... заклинило меня, что ли? Ага... давай-ка решим, есть ли у меня какие-то чувства к этой девице? Нет... Так с чем это связано? С «Золушкой»? Именно! Она не должна быть писаной красавицей! Она должна быть миловидной! Ага! Вот оно! Будем идти из этой точки...

   Я редко вижу, как одевается Машенька, когда она не на работе. Последний раз был, когда я перепил, поэтому никакого представления об ее облике «на гражданке» я не имел. Действительность подтвердила мое предположение, что Машенька «интересная штучка». Она была одета без вызова, но очень мило, а розовый цвет брючного костюма на удивление ей шел. Она надела туфли-лодочки на невысоком каблучке, что только подчеркивало ее спокойную красоту еще не расцветшей женщины, красоту уверенного ожидания. Еще чуть-чуть, еще немного времени, когда слепящая юность перейдет в уверенную зрелость, и на нее будут заглядываться все мужчины, во всяком случае те, которые мужчинами остались. Туфли как-то уверенно гармонировали с костюмом, а костюм так удало сидел на ее ладной фигурке, что я непроизвольно подумал: «Какого?»

   Именно, какого дьявола она делает у меня на работе? Что привело ее к роли прислуги? Недостаток денег? А я ведь никогда не думал про это. У меня и мысли такой не возникало. Пришла по рекомендации... И что? Мама болеет? Нужны деньги на лечение? И при этом умеет недорого и со вкусом одеться? Странно... Человек в горе не такой... Или такой? Это стоило исследовать. Вот только времени на эти исследования – ноль целых и нуль десятых без хвостика.

   Мы покинули квартиру, я галантно подал Машеньке руку, а через четверть часа мы были в небольшом ресторанчике со стандартным названием «Андижан». Не сомневайтесь, что Гиви, который этот ресторанчик держит, прекрасно разбирается в том, какой должна быть пахлава, а тем более, какими должны были быть настоящие хачапури.

   Пока мы ели и пили легкое грузинское вино (слава Богу, грузины не перестали поставлять в Россию сухие благородные вина), я присматривался к Машеньке – к ее манере говорить, отшучиваться, наклонять голову с небольшим подворотом вправо, к ее манере есть – весьма сдержанной и даже изысканной. У Машеньки чувствовалось хорошее воспитанием, и отточенные манеры, которые тщательно скрывались, только есть движения, которые ты делаешь на подсознании, они-то и выдают твои манеры. Простота и скромность – это тоже признаки высокого стиля. Странно. Мы никогда не задумываемся о том, кто и почему находится с нами рядом. Какие невидимые нити соединяют двух людей, пусть временно, пусть понарошку? Я иногда пытаюсь восстановить цепочку тех или иных событий, это полезно, особенно, если в спектакле ты подобную цепочку выстраиваешь. Я иногда пытаюсь это сделать, но потом быстро сдаюсь, понимаю, что ничего у меня не получится, ничего не выстроиться, тем более, ничего не осознается.

   Будучи человеком более-менее интеллигентным, я вел с Машенькой достаточно светскую беседу, мы обсуждали последние новости культурной жизни столицы, Машенька набросилась на примитивистов, которых не принимала и не воспринимала, причем никаких – от Пиросмани и Шагала до митьков и иже с ними. Самое интересное, что я где-то подобные рассуждения слышал, даже не просто подобные, а один к одному... Как это она сказала? «Инфантильная картинка воспринимается только инфантильным умом». Странно. Где-то кем-то... Странно. Нет, не помню. «Лубок имеет право на существование, как традиция, но подстраивание под традицию, в которой нет традиционной же сущности, выглядит жалко». И это было. Давненько не слушал так заумно выстроенных фраз. Да и из моих знакомых на подобные сентенции были способны немногие, а двоих мастеров таких фраз уже нет с нами. Ладно, чего голову ломать, там где другие ломают ноги?

   – Машенька, а кто ваши родители? Мне кажется, вам дали весьма приличное воспитание. Не могу понять, как вы оказались на этой работе...

   – Вы хорошо платите...

   Это было правдой.

   – И у меня достаточно времени на самообразование и самосовершенствование.

   Ну вот, поставила меня на место при помощи двух предложений и двух длиннющих слов, которые слитно можно произнести только после хорошей подготовки.

   – Значит, к вопросу о родителях мы не возвращаемся?

   – Значит...

   – Хорошо, тогда о другом. Учеба? Я понимаю, что ты что-то закончила, или я не прав?

   – Вы и не лев... Давайте оставим мою скромную персону в покое. Меня немного, вру, меня очень сильно смущает, что вы уделяете мне столько внимания. Я не привыкла...

   Последнюю фразу Машенька оборвала на полдороги и уставилась в окно, за которым ничего интересного не происходило. Почему-то мои вопросы действительно задели ее, раз она позволила себе осторожную грубость.

   – Хорошо. Давай перейдем к театральным событиям? Ты следишь за театром?

   – Ну, конечно, раз работаешь у театрального мэтра, надо быть в курсе последних событий.

   – А из современных режиссеров кто тебе больше всего нравиться? Ответ, что я не принимается, это будет или откровенность, которую я приму за подхалимаж, или подхалимаж, который так и останется неоцененным.

   – Тогда Виктюк...

   – Вот как?

   – Ну да, он немного эпатажен, но все это очень стильно... Не изящно, не авантюрно, не красиво, а именно стильно. Наверное, «стильно» – самое правильное слово...

   – Ну вот смотри, Машутка, например, я хочу поставить спектакль «Золушка» по Шварцу. Чтобы осуществить это мероприятие, я должен придумать какую-то художественную концепцию. Что в такой ситуации делает Роман Виктюк? Он закручивает пьесу, как закручивают усы стражники сказочного королевства, все роли играют полуобнаженные или полностью обнаженные мальчики, а примерка туфельки мальчиком-принцем мальчику-Золушке превращается в акт фут-фетишизма. И зачем?

   – Да, он провокационный, но при всей его провокационности он во многих случаях точно смотрит в суть вещей. Нет смысла перекраивать классическую историю, если ты не способен высветить ее по-новому. А у него получается...

   Вот эта фраза «Нет смысла перекраивать классическую историю, если ты не способен высветить ее по-новому».

   Эта фраза тоже в моей жизни уже звучала...

   Что это?

   Дежа-вю?

   Мне пора к психиатру?

   Что со мною происходит? Эта девочка не может шпарить настолько знакомыми фразами, значит, мой мозг хочет, чтобы она шпарила знакомыми фразами... И что это все значит? Кажется, так говорил о старый покойный друг, прекрасный актер и замечательный человек, Валерий...

   – Что с вами?

   – Извини... что?

   – Что с вами? Вы как будто отключились, и лицо стало таким бледным...

   – А? Ничего, Машенька, ничего... Просто показалось...

   Машенька напряглась в ожидании того, что я начну объяснять причины своего напряжения... А я не знал, как уйти от этого разговора. Признаться симпатичной девушке, что у тебя не все в порядке с головой как-то не хотелось.

   Но тут на помощь мне пришел Гиви. Он самолично принес шашлык, который своим острым пряным запахом заполонил все небольшое пространство между мной и Машенькой, и на время скрыл меня от настороженного взгляда девушки. Гиви любит мариновать мясо в острых кавказских травах, отчего мясо приобретает неповторимый аромат. Он вообще неплохой парень, хотя все его официанты – смазливые мальчики, которых он предпочитает смазливым девочкам. Но это небольшой секрет для большого числа посвященных. Случайным посетителям, вроде Машеньки, эти подробности не нужны абсолютно.

   Я впился в кусок сочного мяса и тут мне в голову пришла спасительная мысль, а что, если... И я тут же уцепился в эту мысль, уцепился настолько, что это отразилось на моем лице. Машенька, скорее всего, не поняла, что со мной происходит, но точно ощутила, что что-то происходит...

   – Павел Алексеевич, что с вами?

   – Ой, Машенька, это... это называется муками творчества... Извини...

   – Да что вы, Павел Алексеевич... Вы меня извините, я такая дура бываю... Просто я вас никогда таким не видела...

   – А, да, ничего... кушай, кушай... Я пока подумаю...

   – Да я сыта...

   – Странно, ты кушаешь меньше, чем Дюймовочка... Вот оно!

   – Что оно? – голос Машеньки отражал ее испуг.

   – Решение, Машутка! РЕШЕНИЕ! Я теперь все знаю... Извини... Вот оно! Вот оно! ЭВРИКА! Точно!

   Надо было отдышаться. Меня переполняли эмоции, я чувствовал, что нашел именно то, что должен был найти, то, что называется режиссерским ходом. И все вокруг перестает существовать, странное чувство, но мир исчезает, все исчезает. Остаются только я и моя идея... Ах, да, еще что-то мешает... какая-то странная штучка... Вот она...

   – Я сейчас вызову такси и ты поедешь домой, а я к себе – мне надо сосредоточиться ОК? Ну и ладно...

   Машенька в ответ сдержанно кивает головой. Люблю сообразительных девочек.

   Глава двадцать четвертая

   Неожиданно приятные стороны театральной режиссуры

   Вообще-то это решение не касалось спектакля, точнее, не касалось его напрямую. Оно касалось немного другого аспекта событий, которые развивались своим путем, и только потом я понял, что именно так они и должны были развиваться.

   Самое интересное началось после того, как я оказался дома. Записочка с телефонным номером, который я оставил по неосторожности у себя на тумбочке, куда-то бесследно исчезла. Вообще-то Машенька не имела привычки сметать мои бумажки, разве что... Разве что она сделала это по недоразумению или нарочно? Нарочно? Ревнует? А повод? Разве я давал ей повод? И разве я думаю о ней, как об объекте страсти? Глупости! Пусть мне выколют глаза, если это правда... Черт! Тут же стало печь вокруг глазниц. Еще напророчу... Хватит играть с силами, с которыми играть не стоит. Хорошо, что у меня фотографическая память на числа, в особенности на номера телефонов. Я даже телефонную книжку не веду – все у меня в памяти и намного надежнее, чем в памяти компьютера, сохранено.

   Во всяком случае, у меня есть возможность проверить последнее утверждение. И вот, я его проверяю. Номер... Все цифры выстраиваются у меня в голове, подобно звеньям простенькой головоломки. Получилось. Сложилось. Вот оно... Набор.

   – Мария?

   – Да, простите, а кто это?

   – Н-да, у вас действительно девичья память... Это Павел Алексеевич, неужели не узнали?

   – Ой, извините, Сереженька, я вас действительно не узнала...

   По-видимому, это должно было означать, что ее мама на страже, и совсем-совсем рядышком.

   – Сереженька, так Сереженька... Вы знаете, у меня есть одна идея... небольшая, но интересная, может быть, нам надо было бы ее обсудить. Лучше при личной встрече. Вы меня понимаете?

   – Ой, как это интересно... можно узнать подробности?

   – Приезжайте, адрес вам известен, только кузнеца с собой брать не надо?

   – Какого кузнеца? Ой, простите, я плохо расслышала...

   – Никакого. Ни вашу маму, ни, тем более, мою бывшую тещу. Договорились?

   – Буду через полтора часа. Раньше не доберусь, честное слово...

   Ну, по поводу честного слова дело такое... молодое, все равно не поверю...

   – Жду.

   Говорят, что краткость – это сестра таланта. А моя идея? Она еще окончательно не сформировалась, но возникла твердая уверенность, что эта девушка, Мария, каким-то странным и непонятным, пока еще, мне образом, связана с моим премьерным спектаклем. Не зря я ее встретил тогда, когда ехал на встречу с Новицким? И не зря маман-с (так в минуту злой иронии я называл Варвару Сергеевну) так настойчиво втирала мне эту ... хм-хм... девицу?

   Девушка вида ужасного схватила мужчину прекрасного, как дальше в той страшилке из старой-старой сказки? И, кажется, старина Шварц и эту сказку переделывал? Почему же мне хочется поставить именно этот спектакль? Неужели комплекс «Принцессы Турандот» не дает и мне покоя?

   Что такое комплекс «Принцессы Турандот»? А вы про такое не слышали? В свое время спектакль «Принцесса Турандот» имел ошеломляющий успех. Фразы из спектакля пошли на расхват, появились анекдоты, истории, частушки и смешилки из этого спектакля или с ними связанные, например, детская дразнилка «вот принцесса Турандот, никто замуж не берет». Глупая? Ну и что? Это был всего лишь маркер популярности. И из-за того, что детский, в принципе спектакль, который ни на что, как на детские утренники, пригоден не был, вдруг стал столь популярен среди взрослых, у многих режиссеров сложился определенный комплекс этой самой принцессы. Стали в театрах один за другим ставиться детские спектакли, причем их обрабатывали не в совсем детской режиссуре и придавали им налет «взрослости». Но искусственный налет лущился и облазил, спектакли эти канули в Лету, причем очень быстро, а «Принцессу Турандот» как ставили, так и ставят, и по-прежнему люди идут на этот очень детский, но сказочно волшебный и прекрасный спектакль. До сих пор такие спектакли появляются в репертуаре то одного, то второго театра, но славы «Турандот» никто из них не получил.

   Стоп! Давайте честно. Я не собираюсь ставить спектакль для взрослых. И я не собираюсь повторяться. Все равно, лучше старого фильма с Раневской эту сказку не сделаешь. Лучше – нет. А по-другому, обязательно можно, еще как можно! А почему именно сказку? Потому что сказки наиболее популярны в самые тяжелые периоды жизни народа. А сейчас такие времена грядут. Если уж Новицкий сжался в комок и ищет, на чем сэкономить, то...

   И тут мне снова попалась пьеса старины Шварца. Мне как раз приготовили распечатки ролей, а я и забыл, что все эти папки приготовил для первой репетиции и оставил дома. Открою, как всегда, наугад. Посмотрим, что получится...

   Король. Ха-ха! Это приятно. Ну, открывай ворота! Довольно чистить. И так красиво.

   Привратники поднимают с травы огромный блестящий ключ, вкладывают в замочную скважину и поворачивают его в замке. И ворота, повторяя ту же мелодию, с которой раздвигался занавес, широко распахиваются.

   Перед нами – сказочная страна.

   Это страна прежде всего необыкновенно уютная. Так уютны бывают только игрушки, изображающие деревню, стадо на лугу, озера с лебедями и тому подобные мирные, радующие явления.

   Дорога вьется между холмами. Она вымощена узорным паркетом и так и сияет на солнце, до того она чистая. Под тенистыми деревьями поблескивают удобные диванчики для путников.

   Король и привратники любуются несколько мгновении своей уютной страной.

   Король. Все как будто в порядке? А, привратники? Не стыдно гостям показать? Верно я говорю?

   Привратники соглашаются.

   Король. До свидания, привратники. Будьте вежливы! Всем говорите: добро пожаловать!

   А ведь это тоже знак. Почему-то я открыл книгу именно на этой странице и именно с этой фразы начал чтение. Чтение – вот лучшее мучение... как говаривал мой коллега-режиссер, когда организовывал чтение новой пьесы в театре. У него это действительно было мучение. В его труппе было пятеро старичков, да еще таких, которые могли и его проглотить с потрохами – все лауреаты сталинских премий и народнейшие артисты. Ролей, как и регалий, хоть отбавляй. И попробуй им что-то дать на отчитку – своими саркастическими колкостями доведут до бешенства и автора, и режиссера. А сами как ни в чем ни бывало... Да... У меня все намного проще. У меня нет общих чтений вообще. Каждый актер, которого я хочу задействовать в спектакле, получает два текста: полный текст пьесы, в котором его роль выделена желтым маркером, и отпечаток самой роли, то есть текста, который он должен знать наизусть. И ничего более. Никакого чтения. Никаких обсуждений. Никакой игры в режиссерскую демократию. Я режиссер-тиран, режиссер-диктатор, режиссер-творческий вампир.

   Наверное, я просто не заметил, как прошли эти самые полтора часа. И прошли ли они вообще? Когда я занят разработкой спектакля, то... Но звонок в дверь оказался настойчивее, чем я ожидал. Я уже и позабыл, что пригласил Мираю. Ой, Марию... А вот она, враг у ворот, а Мария у дверей... Ну что же, открываю...

   – Ну вот и я...

   – Я вижу, проходите...

   На ней было довольно милое платье ярко-сиреневое, вызывающе облегающее ее божественную фигуру, от нее исходил аромат полыни и еще какой-то сладкий аромат, наверное, родом из сказок «Тысячи и одной ночи». Говорят, что наши туристы, наводнившие в последнее время Египет, сделали сладкие ароматы Востока у нас опять такими популярными. И все больше женщин соблазняет мужчин именно при помощи этих горячих и пряных дурманов. Вот уж не знаю, но она была действительно жаркая штучка...

   – Павел Алексеевич, я не ожидала, что вы так быстро отреагируете... Знаете...

   – Хватит. Если я принимаю какое-то решение, то действую быстро. Если не принимаю, то не действую вообще. Так что давай без жеманства и игры в потрясенную дурочку, зачем?

   Она красиво отбрасывает волосы назад одним поворотом головы, наверняка, хорошо отрепетированным жестом... Да, жесты соблазнения у нее просто в крови... Надо бы еще присмотреться к ней, да времени нет. Пора...

   – Хорошо. Тогда приступим к делу...

   Красивый наклон головы. Знает, какой вид самый выгодный и красиво оттеняет ее природные качества. Ага.. чуть неправильная форма черепа, ладно, не будем придираться, по большому счету не из-за чего... Надо запомнить... А что, если... Ладно...

   – Да, мне кажется, что у вас есть природные данные, которые обязательно надо постараться использовать...

   – Вот как?

   Мария принимает соблазнительную позу, аккуратно прислоняясь к столу и открывая взгляду посторонних лиц (то есть меня), прекрасной формы ножку почти до середины бедра. Полуодетость намного соблазнительнее откровенной наготы, намеки же на возможность достижения желаемого это тоже оружие. И оно обоюдное. Я желаю завалить ее в койку, она желает использовать меня, чтобы появиться на сцене. И все это нормально и закономерно в нашем, не самом лучшем, из всех возможных миров.

   – Мария, вы откровенно красивы. Сейчас я включу музыку, а вы спокойно, плавно, в такт музыке разденетесь.

   – Это что, последний тест на профпригодность?

   – Что-то вроде того.

   Вот уголки ее губ чуть-чуть дрогнули, вот чуть-чуть, самую малость, левая бровь поползла вверх... Она начала движение... Рука плавно изгибаясь, потянулась верх, пальцы чуть щелкнули, в такт музыке, которая раскручивала и раскручивала бешенный темп.

   И танец начался...

   Глава двадцать пятая

   Плавно переходящая в постельную

   Когда в комнате двое – мужчина и женщина, когда они что-то хотят друг от друга или друг другу интересны, что может помешать их соитию? Глупый вопрос? Но весь мир наш состоит именно из этих «глупых» и несуразных вопросов. Она – немного жеманная и в тоже время такая нескромная в неумеренном любопытстве. И он – прожженный, искушенный, испытавши почти все, кроме каких-то очень уж экзотических извращений: встреча Казановы и госпожи де Сталь.

   Я вспоминал, как описывал свое первое свидание в пьесе, которую написал для меня один питерский автор. По молчаливому согласию, я дописал в этой пьесе несколько эпизодов на свой вкус. Именно они и позволили этому произведению стать визитной карточкой моего родного театра. Возможно, это было слишком эротично, слишком откровенно, слишком смело, как на нашу неискушенную тогда еще публику. Зато сейчас ее (публику) ничем этаким не удивишь. С театральных подмостков откровенно показывают все, вплоть до актов скотоложества. А вот показать чувства, отношения, это им не под силу...

   Мы люди разных эпох... Нет. Мы просто разные люди. Разные настолько, насколько бывают разными мужчина и женщина. Но вот оно – момент истины, когда два человека сплетаются в одном танце наслаждения. Она очутилась в крепких объятиях мужчины еще в прихожей. Она накинулась на меня, прыгнула и обхватила ногами, так что мне оставалось только поддерживать ее руками. И все это врем кружить, кружить по прихожей, чтобы найти наконец место, где можно будет прислонить ее спиной к стене и наслаждаться медовым вкусом ее губ. Хотя, возможно, она пользуется медовой помадой?

   Глупые вопросы возникают и тут же исчезают, как исчезают и слова. Остаются только прикосновения. Взгляды. Даже не взгляды, что там... Остается ощущение того, что все происходящее – только лишь прелюдия какого-то чуда, чуда, которое должно вот-вот, с минуты на минуту свершиться.

   И разве есть большее чудо, чем женщина, созревшая для любви? Он... Я... Черт возьми, она...

   Ее губы, губы, губы... Этот поцелуй, безумный по сути своей, потому что он лишает разума, лишает воли, обнажая страсть, похоть, кровавое мясо ничем не прикрытых чувств.

   Еще минута, еще, еще одна. Я забываю про время. Я забываю про то, что все еще нахожусь в прихожей, чувствуя только сладкий медовый вкус ее губ, дразнящий сладкий запах духов, чуть приторный, но столь уместный, чувствую, как все сильнее ее бедра сжимаются вокруг туловища, наконец, я понимаю, что перестаю дышать.

   Я перестаю существовать, теперь мы существуем вдвоем. Это кажется, когда еще нет но уже да... мы безодежные и совершенно безумные, потому как безумие страсти охватило не только мужчину, но и женщину. Безумие страсти охватило не только нас, но и весь мир вокруг, безумие старсти пропитало стены, пол и потолок, страсть сочится отовсюду, приобретая неожиданные визуальные формы – быстро растущих иноградных лоз...

   – Может, вина? – неожиданно говорит Мария, оторвавшись от моих губ. Я чувствую себя глупо, как-то странно предлагать вино женщине, когда ты стоишь со спущенными штанами и трусами, вы не находите? Или женщине хотеть вина, когда мужчина так откровенно хочет ее... Хотя, вероятно, у нее такие игры, кто знает? Я не знаю, я только вижу, что, впрочем, женщина тоже не совсем одета. Мари неожиданно проворно отталкивается от стены и от меня, оказывается на полу на своих двоих. Красивым и ловким движением, полным грации кошки, сбрасывает через голову остатки одежды и смотрит на меня с вызовом, мол, как я буду выходить из этого положения. Наконец я могу рассмотреть ее. Крупные, спелые груди идеальной грушевидной формы, налитые, с большими розовыми круглыми, призывно торчащими сосками прекрасно смотрятся на ее не худеньком теле с идеально ровными ножками. У нее фигура классической греческой богини. Кажется, она только-только вышла из-под резца неподражаемого Фидия. На современный стандарт красоты Мария не тянула. Она не худосочная моделька, это уж несомненно. Чувственные губы, немного слишком чувственные и чуть более полноваты, чем необходимо, но и это им идет. Глаза. Сейчас мне кажется, что ее глаза были с особой томной поволокой, такими, какими бывают глаза беззастенчиво влюбленных женщин. Руки изящные, чуть тяжеловатые в кистях, и немного островаты в локоточках, кстати, ступни тоже чуть тяжеловаты, есть некоторая тяжесть и даже небрежность конструкции, в тоже время нельзя не признать, что Матушка-Природа потрудилась на славу. Особенно ей удались ресницы – густые, ярко выделенные тушью, они четко оттеняли глаза и создавали неожиданный эффект контраста с томным выражением глаз.