Текст книги "Золушка Forewer (СИ)"

Автор книги: Владислав Григорьянц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

   – Машенька! – это она проскакивала мимо меня с ведерком и веником.

   – Что, Павел Алексеевич?

   – Ну я-то сегодня не в форме, а ты почему не в форме? – я пошутил, а она в ответ почему-то густо залилась краской.

   – Ну что ты, Мария?

   – Извините, Павел Алексеевич... Я была в форме, просто пока там с вами... возилась... я... вынуждена была поменять форму – надо постирать.

   Мне опять стало очень неудобно... Кажется, я тоже залился густой краской от стыда.

   – Извини, Мария. Вот что, за особые условия сегодняшней работы возьмешь себе выходной, когда тебе будет удобно. Договорились? Ну, чего молчишь. Возражения не принимаются.

   – Спасибо, Павел Алексеевич. – Машенька сдержано кивнула головой и пошла дальше по своим уборочным делам. А что я хотел? Море благодарности? Нет, ну в голове у меня сегодня точно каша, и веду себя, как полный придурок, чего только морожо, вот, бля... влип!

   Ну что же, ее уборочные дела – это не моим делам чета. Мне надо что-то решать. Сначала я перезвонил Ванееву. Этот тот самый мой молодой помощник и опора, талантливый режиссер. Димка Ванеев. У него образование – нулевое. Но есть талант. Вот он нигде ничего добиться не мог. А ко мне пришел – и второй спектакль ставит. Под моим чутким руководством. А вот тезис о чуткости руководства стоит усилить. И я тут же вспоминаю бесподобную фигуру Ильинского. Скажите, с кем его можно сравнить из современных комиков? Есть ли такие мастера в мире? Не говорите мне про Чаплина, это две фигуры почти равного по силе таланта, и они из прошлого. Вы из современных кого-то назовите? Одни кривляки форменные, и кривляются как-то без изыска, без души, возьмем, к примеру, мистер Бин, или эта, бездарность в зеленой маске, как его Каррэ, нет Кэрри... На мой взгляд они вообще не актеры... Времена великих комиков прошли, вот что я вам доложить должен, господа хорошие...

   – Дмитрий Аксентьевич, добрый день.

   Знаете, я пока выучил его отчество, Аксентьевич! Я вообще плохо запоминаю фамилии, имена, тем более отчества. А приходится. У меня память больше зрительная. Увидев образ, лицо, картину, я уже никогда ее не забуду. А вот абстрактную информацию, типа чисел или имен – пожалуйста, забываю за милую душу.

   Слышу, Димка весь напрягся, отвечает:

   – Добрый вечер, Павел Ликсеевич.

   Он умудряется в любом отчестве проглотить первый слог, но делает это настолько естественно и виртуозно, что сердиться на него нет никакой возможности. Иногда мне кажется, что он немного косит под Малечкина – хочет стать вторым человеком в театре...

   – Ну, можно сказать, что и вечер.

   Я намекаю, что настроен сегодня примиренчески, и опасаться меня не стоит.

   – Я слушаю вас.

   – Вот что, дорогой. Эту неделю прогоны делаешь вместо меня. Я должен... Я должен уехать. Неделю меня не будет.

   Кажется, я придумал достаточно весомый аргумент. И тут же подумал: а почему бы и нет? Тем более, что есть повод. Конечно, раньше я бы искал повод открутиться от этой поездки. А если бы и поехал, то не более, чем на два дня. А теперь недельная пауза самое то, что мне нужно.

   Почему недельная? Когда у меня какие-то серьезные неприятности, я от них отхожу два дня. Ровно. И напиваюсь, но не так сильно. Бутылочку разопью и хватит. Да, знаю, знаю, привычка пить в одиночестве – очень вредная. Но нет у меня того собутыльника, с которым можно было бы безопасно расслабиться. А, может быть, оно и к лучшему, что его нет. А вот такие стрессы – надо собираться с силами ровно неделю. Я говорил, что такого рода стрессы были у меня не слишком часто (и слава Богу). Но от каждого отходил неделю. Не пил, нет. А переключался. Меня лечит дорога. Лучше любого лекаря. Говорят, смерть еще лучший лекарь, но я это проверять не собираюсь. Пока что.

   Приняв спонтанное решение, я уже знал, что оно будет лучшим в данной ситуации. Если буду что-то выдумывать, то точно ничего не получиться путного. Такие мои спонтанные решения, чаще всего и оказываются самыми верными. Говорят, испытал облегчение. Так вот, как только я придумал, что уезжаю на неделю, с меня точно гора свалилась. И какая она была тяжелой, эта самая гора! Я чувствовал, как лямки того мешка, в который я эту гору засунул, просто сдавили плечи. И сдавили так, что только теперь, когда не стало ни этой горы, ни этого мешка, ни этих трижды клятых лямок, я смог задышать полной грудью.

   – А что с репетицией премьеры? – растревоженный голос Димочки мгновенно возвращает меня к реальности.

   – Пока никаких действий. Сосредоточься на очередных прогонах. Пусть не расслабляются. Понял?

   – Принято, Пал Лексеич.

   – Ну и ладненько.

   Я чувствовал, что Димочка что-то хочет спросить, да никак не решается. И хорошо, что не решается. Хорошо иногда быть начальником. И подчиненные стесняются задать неудобные вопросы, и с отдыхом можешь решать сам по себе, так, как тебе надо.

   И тут я вспоминаю, что не такой уж я и начальник. И что есть такой Павел Константинович, и что существовать моему театру пол года, и то при самых удачных раскладах.

   И при таких мыслях тут же захотелось срочно выпить. И выпить крепко. Но я уже это делал. А я два действия одинаковых подряд не совершаю. Старый режиссерский трюк. Поэтому я могу напиться, и крепко напиться, а вот в запой еще ни разу не сваливался. Бог миловал.

   Да, вы заметили, что я часто говорю это слово «Бог». Говорят же, не упоминай в суе имени Господа твоего...

   У меня с Богом сложные отношения. Я ведь не верую, я ЗНАЮ, что он есть. Это большая разница – верить и знать. И мне кажется, что Он требует не трезвости знания, а всепоглощающего тумана веры. А я вот Знаю, что Он есть. И в этом знании и сила моя, и слабость. Потому что вера – это спасение. А знание – это скорбь. Я не посещаю церковь. Она противоречит моим знаниям. Я твердо знаю, что Он жаждет иного. А требует Веру. Вот такой парадокс получается. Так и не решил я пока что для себя этот парадокс. А поэтому все остается на своих местах.

   Теперь осталось набрать Стасика Малечкина. Я набрал номер.

   – Станислав Николаевич? (ну вот и готово).

   – Да, Паллексееич... Как вашздоровье?

   Я чувствую, что Стасик действительно обеспокоен, особенно моим здоровьем. Мы с ним не первый год вместе. И я себе льщу, что он действительно беспокоиться о моем здоровье, как человек интересуется здоровьем другого человека, а не как цепной пес хозяина беспокоится о сохранности хозяйских инвестиций.

   – Стасик, я ведь могу тебе довериться, верно?

   – КнешнаПалсеич.

   Кажется, если так же будет волноваться Стасик, то от предложения останется только первая и последняя буква.

   – Я чувствую себя не слишком хорошо. Но это не здоровье. Это другое.

   – Я понимаю...

   Ошарашенный Стасик впервые четко произнес фразу.

   – Я на неделю уеду. У моего дяди юбилей. Семьдесят стукнуло. Надо к нему поехать. Будет очень неудобно, если не приеду.

   – Кнешна, пнимаю.

   – Я обещал Павлу Константиновичу подумать по поводу передачи. Я согласен. Только после того, как приеду.

   – Кнешна, кнешна...

   – Да, мы говорили о мерах по строгой экономии. Эту неделю пусть все остается по-старому. Приеду – буду прикручивать гайки. Сам. Ванеев будет вести репетиции. Ему уже звонил. Ну, все. Спасибо тебе, Станислав Николаевич. Всего хорошего.

   – Ну что вы, Палсеич, это я вам обязан... Досвиданья.

   Ну вот, еще одна гора свалилась с души. Пуская и поменьше, зато не менее тяжелая.

   Глава девятая

   Сборы в не самую дальнюю дорогу

   Главное было сделано. Тылы прикрыты. Теперь надо было собраться. И обеспечить себя билетами. Кто знает, сейчас, конечно, не летний сезон, но надо же как-то добраться до Винницы. А оттуда можно и к моему дяде махнуть – рукой ли, ногой ли, разницы никакой.

   Мой дядя Михаил живет в маленьком провинциальном городке на самой окраине Украины (простите за невольную тавтологию). Этот городок имеет сложное двойное имя и гордую историю. Могилев-Подольский гордится тем, что был основан самим молдавским господарем (князем или царьком, по-нашему) Могилою. А тот самый Могила, митрополит Киевский, основатель Киево-Могилянской академии – это его родственник. Но потом в городе построили крепость. Река Днестр оказалась хорошим естественным оборонительным сооружением. В крепости оборонялись то турки, то казаки, а то и ляхи. А потом матушка Екатерина выкупила этот город за приличную сумму (чуть больше получили потом с американцев за Аляску). И стал этот городок русским. И в нем прошла молодость моих родителей. Так что еду я не только на юбилей, а, в первую очередь, к своим родителям. Как это Юра поет: «Еду я на Родину»? Ну так и поеду, куда я денусь. Решил, значит надо ехать.

   Так. В магазин за подарками. Деньги? Сниму с карточки. Нет. Сначала надо было бы поехать за билетами. Заказать через администратора? Это чтобы в театре точно знали, когда я приеду? Обойдутся.

   Я кое-как оделся. На сей раз максимально демократично: джинсовая рубашка вместе с хорошими джинсами и точно в тон джинсовая легкая курточка. Не могу я без пиджака или куртки, чувствую себя не в своей тарелке (на пляже не в счет). Как-то привык уже по Питеру без верхней одежды такого типа не передвигаться. Проверил, положил ли кредитку в портмоне. Она была на месте. Это радовало. Осталось надеяться, что счет опустошить не успел.

   В коридоре встретил Машеньку, которая продолжала уборку. Я сообщил ей, что уезжаю ровно на неделю. Освободил ее от всей работы по дому, кроме поливания цветов. Уборку может сделать только один раз, перед самим моим приездом. Потом попросил ее приготовить мне чемодан и одежду в дорогу. Хотел еще раз попросить прощения за сегодняшнее, но передумал. Хорошо, что она принесла мне две таблетки цитрамона-форте. Как ни странно, но после таблеток мне стало легче. Голова уже не разрывалась, а только гудела, глухо и непрестанно.

   Быстро покинул квартиру и отправился за билетами. На мое счастье, с билетами проблемы не возникало. А тут еще на вокзале меня ждало неожиданное сообщение: из-за проблем с Приднестровской республикой поезд на Кишинев идет теперь через Могилев-Подольский, а не через Котовск. И это не могло не порадовать. Получалось, что останавливаться в Виннице не придется. А там надо было бы ехать через весь город на Западный автовокзал, чтобы пересесть на маршрутку, чтобы быстрее добраться на место. Как любой ленивый человек, я пересаживаться не люблю. Загрузился – выгрузился, и все дела. Так и предпочитаю путешествовать. Единственное, что меня должно было насторожить, но не насторожило – голова еще не варила, было то, что кассирша настоятельно предлагала ехать на следующий день. Я же настаивал на отъезде сегодня же.

   Пока стоял к кассе, обратил внимание на женщину, красивую, лет сорока пяти, с правильными чертами лица, прямым носом, гордым крепким подбородком и заплаканными глазами. Чаще всего я не утешаю посторонних женщин, а тут как-то... день, наверное, у меня такой выдался – все не так, как всегда. Оказалось, что она из Бендер. Маленького городка в мятежной Приднестровской республике.

   Когда-то, в самом начале существования государства СССР легендарный комбриг Котовский был причастен к создании советского государства независимых молдаван. И назвали это государство Приднестровской республикой. Отрезали для этого кусочек земли у Украины, как раз около Днестра, ну, там эти самые молдаване (в большинстве своем бойцы отрядов Котовского) и осели. Ну а потом Приднестровье воссоединили с Молдовой. Тогда получилось все складно у мудрого Иосифа Виссарионовича. Только сейчас эту кашу расхлебывали уже его благодарные потомки. И как расхлебывали! Когда-то на самой окраине Бендер жил дядя Ваня. Обычный двоюродный дядя, каких у каждого должно быть достаточно. Бендеры – одно название, что город, а так – форменное село, хотя и очень большое, а на окраине – так вообще никакого города нет и в помине. Село селом. И у дяди там был и частный дом, с обязательной каса марэ, и свой виноградник, без которого молдаванина и представить было невозможно. В горбачевские времена пришли с участковым к дяде Ване виноградник корчевать, трактор пригнали. Вышел мой дядя с охотничьим ружьем, предупредил, что первого, кто на его землю зайдет – положит с обоих стволов. Храбрецов не нашлось. А летом девяносто второго дяди Вани не стало – шальная пуля нашла старика прямо в его родном винограднике...

   Теперь, когда Молдова хочет в Румынию, а Приднестровье не хочет, этот конфликт кажется неразрешимым... Только потому, что решение устраивает только одну из сторон.

   Ну, что-то я задумался слишком на отдаленные темы. Потом я потратил часть времени на покупку подарков. Не слишком люблю посещать магазины. Торговые центры для меня это просто сосредоточение мучений в одном месте. Делать какие-то покупки – это необходимость, я понимаю. Продукты питания – это на Машеньке. Она точно знает мое расписание, что должно быть на завтрак, который больше похож на ранний обед, что я хочу на ужин, который больше похож на очень ранний завтрак. Таким образом, я избавил себя от большей части поводов посетить магазин. Обедаю обычно в кафе или ресторанчике недалеко от моего театра. Или не обедаю вообще. Все зависит от настроения. А настроение меняется так часто, что обед становится явлением непредсказуемым. В отличие от магазинов, посещения кафе – это особое удовольствие, которое я стараюсь не пропускать.

   Но об этом как-нибудь потом, сейчас мы про магазины. Я набрел на первый попавшийся торговый центр. Я выбрал все подарки за час времени. И не потому, что очень спешил, нет.

   Я выбрал маме хорошую шаль, она давно о такой мечтала. Отцу – свитер с большими коричневыми ромбами по груди, как раз такого типа, который ему нравятся больше всего. Дяде выбрал хороший серебряный портсигар. Он, не смотря на свои годы, курит, как паровоз. А портсигар – и небольшой предмет, который легко провезти через таможню, и подарок достойный. Тем более, что курящему сигареты мужчине, портсигар всегда пригодится. Остальным тоже по мелочи. Важно, ведь не сам подарок, а оказанное внимание. Потом в гастрономе я загрузил пару бутылок хорошей русской водки (даже если и я пью исключительно «Немиров» – из чувства ностальгии, несомненно), там, на Украине, хорошая русская водка отличный презент. А к кому меня еще занесет судьба, я не знаю, в общем, пригодится.

   Итак, у меня до отправления поезда оставалось еще три часа. Как раз на то, чтобы вернуться, переодеться, взять вещи и отбыть на вокзал. Выезжаю в четверть пятого, а уже в десять вечера следующего дня (это в девять часов вечера по украинскому времени), я буду в Могилеве-Подольском. Ну что же, меня это более чем устраивает. Из родного городка буду уезжать ночью, а в полдень через сутки буду уже в Питере. Еще будет пол дня, чтобы отдохнуть и войти в курс всех недельных сплетен.

   И все ли я вспомнил, ничего не позабыл? Избавиться от головной боли? Так это программа-максимум, и то, осуществима, скорее всего, только послезавтра. Перепой был все-таки крепеньким... Ой, мамочки мои родные! Теща! Надо еще ей перезвонить, предупредить, что уезжаю. Так она же начнет мне зудеть о своей протеже, возьми ее лихие черти! Господи! Да минует меня чаша сия, слушать всю эту тягомотину! Главная цель теперь – быстро вырваться из дому. А на мобильный, если теща и позвонит, то говорить будет недолго. Она звонит с городского, а потому будет максимально экономить. Ах-ха! Здорово придумано! Скажу ей потом честно (честность в этом деле, обмане, фактор наиважнейший), что перепил, что жутко болела голова, и я был, как ежик в тумане. Вот и не допер ей перезвонить. Она, конечно же, не поверит, но и припереть меня будет нечем! Помогает цитрамон-форте! Соображать начал!

   В квартиру я не вошел, а ворвался. Сообщил Машеньке, что поезд, в буквальном смысле этого слова, уже на носу, что буду тогда-то и тогда-то, и что ей надо будет приготовить обед. Это кроме ужина. Блюда по ее усмотрению. Деньги на ее карточку бухгалтерия уже перечислила. Зарплату, кстати, тоже. Я завел Машеньке две карточки: одну зарплатную, вторую – для текущих расходов. Они пополнялись из разных источников, что меня устраивало больше всего. Я ведь устроил Машу в свой театр, чтобы она получала страховку и все такое прочее. А деньги на ее зарплату сам Стасик Малечкин снимал с моих доходов и начислял, в общем, он делал это так, чтобы минимизировать мои потери на этом деле, и чтобы у девочки была социальная защищенность.

   Я это сделал не из благотворительности, или из-за того, что испытывал к Марии какие-то нежные чувства, этого не было, а сделал это уже после того, как девушка прошла испытательный срок, и чтобы больше своей работой дорожила.

   И тут я почувствовал, что мне крупно не повезло. Раздался телефонный звонок. Сработало оно, треклятое шестое чувство, которое прокричало мне: ЭТО ОНА! Ну, она-то, она, а что я могу сделать? Не поднять трубку, так Машенька поднимет, а я не успел ее предупредить, что меня ни для кого дома нет – не додумал я этот аспект прикрытия. Все-таки дают себя знать последствия алкогольного опьянения.

   Машенька тут же появилась неожиданно, как тень отца Гамлета, неся в руках не отрубленную голову (если это ему голову отрубили, что-то я сегодня не силен в классике, возможно, тень держала в руке шлем), а трубку телефона.

   – Слушаю...

   – Это я, дорогой...

   – А-а-а... Варвара Сергеевна!

   – Да, дорогой мой. Вот что я тебе хочу сказать...

   – Я слушаю, Варвара Сергеевна, только учтите, у меня поезд, я спешу.

   – Мне уже все твоя домработница рассказала. (сам виноват, надо было предупредить заранее).

   – Тем более, у меня не так уж и много времени, Варвара...

   – Ну так всегда, Пашенька, дорогой, ты же помнишь, ты обещал прослушать мое протеже?

   – Ну как же я мог это позабыть, конечно, помню.

   – Пашенька, эта девочка сейчас у меня. Ты понимаешь? Я же ей уже пообещала.

   – Варвара... э... Сергеевна, я сегодня не могу. Вы понимаете, что я уезжаю! Я уже сижу на чемоданах. У меня, в конце-концов не то настроение, черт меня подери, чтобы кого-нибудь слушать!

   – Пашенька, Павлуша, ты ставишь меня в совершенно дурацкое положение!

   Меня всегда раздражала эта глупая манера называть меня Пашенькой. Я Павел, и Пашенька – это не ко мне. Но, кажется, чем больше меня это раздражало, тем чаще этим глупым именем теща и пользовалась. А теперь еще и эта ее сверхактивность, когда мне надо сломя голову куда-то нестись, потому что она уже что-то кому-то пообещала, не поинтересовавшись (совершенно случайно) у меня, могу ли я исполнить ее обещание.

   – Варвара Сергеевна...

   – Вот, Пашенька, я придумала прекрасный выход из создавшегося положения...

   И тут я понял, что сейчас полезу на стенку, а у меня еще, к тому же, вырастут когти, вылезет шерсть и станет дыбом на затылке, а, к тому же, заострятся клыки. И если я разорву кого-то до полнолуния, так только потому, что не надо было будить во мне зверя!

   Но Варвара Сергеевна ничего не ощущала. Она вообще ничего не ощущает, когда уже вышла на тропу войны.

   – А сделаем мы, Пашенька, так: у тебя все равно до поезда два часа с четвертью. Так ты по дороге заскочишь ко мне, прослушаешь девочку, а потом поедешь на свою Украину. Как здорово я придумала?

   – Вы великолепно придумали, Варвара Сергеевна! Только, во-первых, перестаньте меня называть Пашенькой, меня это раздражает, во-вторых, мне еще надо заехать в театр, и у меня никак не получается потом нестись через весь город к вам, а потом опять же через весь город с Самсоньевского проспекта обратно на Витебский вокзал! Что вы в самом-то деле...

   – Ну вот, дожилась! Теперь и ты орешь на бедную старушку...

   Варвара Сергеевна пустила свое последнее оружие: слезы. Конечно, я осознал, что перегнул палку со старой женщиной, но почему я ее перегнул? Ах, да, алкоголь...

   – Вот что, Варвара Сергеевна, я приезжаю через неделю. Этим же поездом. В полдень. А в шесть вечера я буду готов ее прослушать. Вас такой вариант устраивает? Придете вместе с ней в гости.

   – А можно, с нами будет Тося, мама девочки. Это моя лучшая подруга.

   – Можно. – брякнул я и тут же пожалел о проявленной слабости. У Варвары Сергеевны лучшие подруги появлялись как грибы после дождя! Она находила их на ступеньках эскалатора метрополитена, в странных очередях (вы видели сейчас где-то очереди? Я -нет, а вот Варвара Сергеевна – сколько угодно), на почте, в исполкоме (интересно, почему это старики так любят ходить по исполкомам?), в ЖЭКе... Ах, устал перечислять. Эти ее «подруги» появляются, пьют подаренный мною кофе и вскоре исчезают так же бесследно, как и появились. Правда, большинство из них успевает меня чем-то напрячь, исполнив таким образом, свой долг по отвлечению меня от моего искусства.

   Я попрощался со старушкой и положил телефонную трубку с видимым облегчением. Тут же появилась Машенька. Она посмотрела на меня, и лицо ее вдруг стало каким-то грустным и озабоченным.

   – Что с вами, Павел Алексеевич?

   – Ах, Машенька, ничего страшного, просто разговор такой... тяжелый получился.

   – Вы весь бледный, и весь лоб мокрый, вспотели... Бедненький...

   Тут я как-то не въехал в контекст происходящего, какое-то уж очень искреннее было это «бедненький», но я уже так спешил покинуть родные пенаты, что как-то на сантименты провожающих внимания не обращал, в самом деле, это же не Пенелопа провожает Одиссея, да и я еду на свою маленькую Родину, а не под стены Трои. Во всяком случае, Машенька тут же достала платок и протерла меня насухо, достаточно нежно и заботливо, впрочем, у нее работа такая.

   – Вот, я вам еще бутерброды приготовила в дорогу. Я их отдельно сложила. Там еще, кроме бутиков еще немножко, ну, чтобы вам не скучно было ехать.

   – Маша, ну что ты... Я ведь еду скорым, там и вагон-ресторан есть, на крайний случай, а я вообще в дороге стараюсь не есть...

   – И не думайте сопротивляться! Дорогая далекая, а я знаю, какая там еда, в этих вагонах-ресторанах...

   И что на это ответишь?

   Часть вторая

   Путь домой

   Глава десятая

   Родина! Еду я на Родину!

   И вот я понял, почему кассирша настойчиво предлагала поехать мне на следующий день. Честное слово, такого поезда я давно не видел, а ехать в подобном чуде мне не приводилось, наверное, никогда в жизни.

   Это был самый древний и дряхлый купейный вагон, который я только видел в своей жизни. Вот не помню, когда еще я ездил в вагонах с деревянными ложами, которые опускались на странного вида металлических защелках. Говорят, такие вагоны убрали из эксплуатации в шестидесятых годах. Но больше всего меня умилило состояние электрики: в самом купе свет работал только сверху и только одна лампа дневного света из двух или трех возможных. Колпачки лампочек у изголовий были обмотаны проволокой, и ни одна из этих ламп не работала. Наверное, просто не могли заработать от старости.

   То же самое в тамбуре – все держится на проволоке, веревочках и честном слове. Про туалет и говорить не приходится. Там даже стоять страшно, а уж присаживаться... Это цельная проблема получается. Вода. Воды в кранике нет. Это туалет ближний к моему купе, а что покажет тот, который ближний к проводникам? Там с водой было все в порядке. Но и в нем все держалось на веревочках, а вместо привычного краника для мытья рук стоял натуральный мойдодыр: деревянная емкость со сливом, в который вода заливалась сверху при помощи ведра. Единственное, что пока что радовало, так тот факт, что людей в вагоне было немного. Больше всего мне было интересно, когда люди начнут прибывать. В моем купе пока что не было вообще никого. Я пошел узнавать, где располагается вагон-ресторан, и выяснил, что в этом данном составе его попросту не предусмотрели.

   Ничего более от проводницы я добиться не смог. Правда, она пообещала сделать через часа два-три, а точнее, четыре, чай или кофе – на выбор. А вот пиво, минеральная вода и прочие прелести цивилизации ей по прейскуранту услуг не предусмотрены. Потому придется обойтись без них, а чай будет без лимона, но если очень попросить, она поделится своим собственным лимоном за пару лишних рублей к чаю.

   – Вагон сгорает за три минуты и тридцать четыре секунды, а потому от курения в купе воздержитесь, а если можно, курите только в тамбуре.

   – Я вообще не курю.

   – Ну и хорошо...

   Какая верная поговорка: посмотри на проводницу, поймешь, в какой вагон ты попал. Проводница была бесформенной женщиной неопределенного возраста в мятой, подозрительной чистоте униформе. От нее веяло одним вопросом: чё вам надо? Ответ на который разумелся сам собой.

   Надо отдать должное: ровно через два часа она принесла-таки чай. Через два часа появился и мой попутчик. В дороге главное – попутчик. В общем, я попутчика и не ждал. Это было неожиданностью. Дело в том, что до станции Батецкая мы еще не доехали, ну буквально пару минут осталось, а предположить, что человек может нарисоваться прямо из воздуха, я не мог. Моим новым сокупейником оказался невысокий, лысоватый полненький человечек, который постоянно потел и протирал лоб носовым платком. Он не сел, а плюхнулся напротив меня и стал тут же вытираться и отфыркиваться при этом, напоминая какого-то ленивого тюленя на лежбище. Ему бы еще тюлениху-мамку для полного боекомплекта и ничего больше не надо.

   – Макаронский. Феофан Леонидович. – представился человечек, делая перерыв, чтобы отдышаться после каждого практически слова.

   – Ой, извините... запыхался совсем... знаете, эти вагоны... ой...

   – Малюта, Павел Алексеевич. – представился я в ответ.

   – Ой, хорошо, что Малюта... прекрасно, что не Скуратов... – это был, по всей видимости, проблеск язвительного юмора.

   Моему собеседнику становилось намного лучше. Одышка исчезали, как на вылезшем на берег тюлене исчезают капельки воды. Тут поезд остановился. Это была Батецкая.

   – Ну вот, Батецкая. – сообщил для чего-то очевидную истину попутчик.

   – Простите, вы не поможете мне?

   – В смысле?

   – В смысле вещи растолкать, они в проходе остались.

   Я выглянул в проход и понял, почему мой попутчик так запыхался. Он оказался обладателем четырех сумок и одного старого образца чемодана из коричневой кожи, с такими металлическими уголками, которые защищали его потрепанные от жизни углы от неурядиц очередного рейса. Сумки тоже были примечательными. Огромные, из какого-то современного дешевого, но крепкого материала. Клетчатые. Такими сумками часто пользуются современные челноки, снующие по городам и весям беспокойного и такого маленького мира. Я не знаю, что было в сумках этого человечка, но то, что они весили так, словно в них напихали даже не кирпич, а свинцовые пластины, причем напихали так, что места больше не осталось – пластину к пластине. С огромным трудом я помог затащить сумки по одной в купе. Они заняли проход полностью. Попутчик посмотрел на это безумие тесноты с сомнением и тут же стал пытаться рассовывать сумки под нижние полки. Но моя полка была занята моими вещами. Сосед покачал по этому поводу сокрушенно головой и стал засовывать свои сумки на третьи полки. Самому ему, естественно, это не удалось, пришлось мне, рискую сорвать поясницу, помочь ему заволочь, затолкать, закинуть эти страшные весом сумки наверх. Интересно, а когда рухнут под их тяжестью полки, в крепости которых я не уверен, что тогда? Я живо представил себе, как меня прихлопнет на нижней полке эта громадина и стало как-то не по себе.

   – Ну вот и все...

   – Простите, я не расслышал вашего имени-отчества...

   – Павел Алексеевич.

   Ага, не расслышал он. Не запомнил с первого раза, это будет точнее. Но обходительный, гад.

   – Огромное спасибо вам, Павел Алексеевич! Вы себе не представляете, как вы меня выручили.

   – Да что вы, не за что...

   – Есть, есть, поверьте мне, есть... Знаете, я ведь специально на этот поезд брал билеты.

   – Вот как?

   – Да, знаете, этот поезд комплектуется вагонами в Молдавии, поэтому они такие... вот... И людей в нем ездит не так много. А вот завтра идет состав, который тут, в Питере складывают. Так в этот билетов не достать.

   – Это верно, я мог взять только плацкарт. А привык все-таки ездить в купе. И не хочу привычки менять.

   – Ну, вы тут, батенька, маху дали. – заметил попутчик.

   Проводив взглядом рой мух, который пронесся по диагонали купе в поисках какой-никакой еды, я внутренне согласился с собеседником.

   – А я, знаете ли, снабженец. Вот так. Везу инструмент. Скажете, почему не машиной? Справедливый вопрос. Так я скажу вам на это: откуда мне взять денег на транспорт?. Мне сказали – привези... Ну, хорошо, что я везу только самое легкое. Остальное – это запчасти, они совсем не столько места занимают. Это получилось два контейнера. Я как подумаю, что эти два контейнера надо тащить через четыре таможни... У меня все документы в порядке. У меня всегда все в полном порядке. Загрузил, опечатал, отправил, а что дальше? Молись? Я теперь и молюсь. Я что, не хотел бы ехать своим транспортом, с комфортом? Ха? Не верьте, я сам в это не верю... И вот, из-за жлобства начальства я вынужден трудить не только свои родные ноги, но и руки... Так-то, мил человек!

   Я понял, что вставлять свои пять копеек не стоит пытаться. Пусть человек выговорится.

   Тут поезд тронулся, и через две-три минуты появилась проводница с чаем. Мы немного попрепирались по поводу валюты, которой мне с ней рассчитываться – у меня были только рубли и небольшое количество гривен, проводница же возжелала леи или зайчики. Леи, наверное, потому что Молдова – конечный пункт назначения поезда, а зайчики, тут уж моя фантазия отказывается трудится, откуда мне знать, для чего ей зайчики понадобились.

   А далее последовал почти получасовой монолог снабженца, он длился все то время, которое мы ехали между станциями Батецкая и Уторгош. Он продолжался и далее, но на остановке Уторгош я не выдержал и вышел из вагона, типа подышать свежим воздухом. Стояла летняя июльская жара, не смотря на то, что было уже семь часов вечера, облегчения как-то не чувствовалось. Купе не было не только кондиционированным, думаю, простейшая вентиляция в нем напрочь отсутствовала. В легкий спортивный костюм я успел облачиться задолго до прихода своего визави, и это меня немного спасало, но вся проблема в том, что немного.

   Как только через минуту ровно поезд тронулся, а я вернулся в купе, как мой сосед как ни в чем не бывало, продолжил: