Текст книги "Сага о Ласке Сэме и его друзьях (СИ)"

Автор книги: Владислав Григорьянц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Глава седьмая

Война на пороге

Лагерь у Квариверда. Мятежные баронаты. Спорная территория.

– Ну вот опять, Марчан, что вы привезли за приказ? Я постоянно прошу оставить у меня в подчинении обстрелянные части, а их опять сменяют на новобранцев.

– Это приказ императора, что я могу поделать?

– Надо было объяснить нашу позицию. Место для лагеря стратегически хорошее, правильное, но оно... слишком замкнутое... Я отправил три рапорта, чтобы мы поменяли место укрепленного лагеря, но опять же... никакой реакции.

– Вы знаете позицию генерал Вальдреса, он считает, что мы тут держим под ударом почти половину территории мятежников.

– Согласен, но тогда дайте мне войска – и я смету этих чертовых баронов одного за другим. Мне надо как минимум, четыре осадных бригады и два мобильных отряда, чтобы поддерживать осаждающих, если противник попытается их выручить... старина Марчан, вы же знаете, что можно было бы тут предпринять... Через год у каждого барончика кончилась бы жратва и они бы стали сдаваться один за другим, как миленькие. Только не говорите, что людей не хватает. Куда деваются ветераны, после того, как год отвоюют? Куда? Что, нельзя оставить мне нужные силы? А так я могу осадить одну крепость, взять ее, с грехом пополам, а на вторую сил уже нет. Перебрасываю части, а эти проклятые барончики втихаря вновь отстраивают разрушенную крепость и начинай все сначала.

– Я согласен с вами, Патрис, так война может длиться до бесконечности.

– Вы предложили генштабу наш план компании?

– Я доложил обо всех наших предложениях. Так мы могли бы закончить войну примерно за три-четыре года. Единственное, кто заинтересовался нашим предложением, был маршалк Фенримор, он из тех, кто имеет доступ к императору, но, понимаете сами, без поддержки в генштабе маршалк ничего не добьется.

– А что генерал Крогге? Я возлагал на вашу встречу с ним самые большие надежды?

– Он был предельно вежлив, но и предельно сух.

– То есть?

– Я позволил себе заметить свое личное опасение, что...

– Ну вот, Марчан, вы должны были передать Крогге мою позицию, Фенримор хороший тактик, а Крогге – стратег. Он не мог не принять мой план.

Пока тут все будет спокойно, мы смогли бы подготовиться и ударить. Пока нам мало что угрожает: противник пока что не предпримет против нас решительных действий. У него нет сил, чтобы атаковать наши позиции. А если бы и были, сами знаете, это была бы просто глупость. Кальтер умен, опасен и осторожен, он не будет будить спящего зверя...

– Но я не могу оставить без внимания тот факт, что мы можем быть окружены.

– Ну и что? Прорвемся! А держать оборону в этом месте я могу минимум три месяца. Запасов хватит. Чтобы нас раздавить понадобиться ВСЯ армия мятежников... Понимаете, ВСЯ! Лучше давайте, пройдемся по лагерю, я хочу осмотреть, как саперы справились с оборонительными позициями на северном участке.

В просторной палатке командующего карательной армией Империи Анно, генерала Картеля д'Патриса было удивительно захламлено. Говорят, что военные обожают порядок. Наверное все, кроме генерала Патриса. За большой ширмой срывалось ложе генерала, об этом легко можно было догадаться по одеялу, которое выглядывало из-за края ширмы, несколько доспехов, которые должны были украшать стену, были разбросаны в вольном беспорядке, там же валялась решительно огромная горка самого различного вооружения – это была личная коллекция генерала, находящаяся в живописнейшем беспорядке. Когда Патрис хотел показать какому-то гостю редкий образец пистоля или ножа из своей коллекции, он сначала вынужден был переворачивать всю груду оружия вверх дном, к ужасу гостя находил-таки нужный ему экземпляр и только после этого продолжал какую-то нравоучительную беседу. Как вы понимаете, кроме своей коллекции оружия, генерал Патрис страстно любил нравоучительные беседы. Все это делало его страшным занудой, но именно из зануд чаще всего и выходят выдающиеся военные.

Кроме того, что генерал был зануда, он был еще и изрядным хаоситом, о чем свидетельствовали хотя бы книжные полки, на которых грудами лежали книги классиков по воинскому искусству. Книги располагались кучами, стопками, перемешанными не только по авторам, но даже по направлениям и стилям. "Труды о военном искусстве кочевников-касогов" сочетались браком с "Тактикой использования осадных орудий" Бомге-Карматти, а "Военная магия" Жанч Шу валялась поверху "Устава полевой разведки". Кроме книг, стол был завален картами, но любой картограф пришел бы от этого зрелища в ужас: карты были смяты, многие изорваны, то тут, то там на картах виднелись пятна от еды. Остатки еды были сметены на пол, недалеко от стола, на столе же, поверх карт, возвышалась кружка вина, по которой еще недавно стекали струйки красного вина.

– Посмотрите, Марчан, вот тут мы строим линию заграждений. – начальник штаба карательной армии Жоз д'Марчан склонился над картой, с которой генерал ловким движением снял кружку вина. Кружка оставила на карте неровный округлый винный след. Генерал ткнул пальцем в линию, прочерченную синим карандашом, выпил остатки вина, бросил кружку в сторону ширмы и направился к выходу из шатра. Из-за ширмы послушался легкий шорох. Голая девица, разбуженная падением кружки, высунулась из-за ширмы, увидела, что генерал идет к выходу, совершенно не стесняясь полковника Марчана девица потянулась во весь свой рост, напрягая крупную сочную грудь с аппетитными сосками, потом повернулась к полковнику попкой, наклонилась так, что закаленного военного тут же прошибо жаром, нашла на полу кувшинчик вина и стала пить прямо из горлышка, делая крупные жадные глотки.

Марчан предпочел не слишком долго наслаждаться видом очередной гереналовой потаскухи и направился вослед начальству, которое уже шествовало по лагерю, размахивая тростью с нефритовым набалдашником, поскольку оную предпочитало всем другим тростям на свете. Одет Картель д'Патрис был еще более живописно, такой наряд подходил, скорее всего, какому-то вольному художнику, но генерал в своей армии вел себя точно как сумасбродный хозяин: как хочу, так и наряжаюсь. При этом старина Патрис, что было не особенно и странно, пользовался безраздельным авторитетом у офицеров и безграничной любовью у солдат. Поверх тонкой кольчужки на генерале был надет какой-то серый балахон, весь в складочках, который должен был скрывать его необъятные формы. Если генерал одевал плащ – то плащ был в тех же неизменных складках, лилово-коричневый – цветов дома Патрисов. При этом Кальтер оставлял совершенно свободными руки, мускулистые и волосатые, с впечатляющими бицепсами и толстыми, как огромная сосиска, пальцами: ежели пальцы-сосиски сжимались вокруг чьей-то шеи, то жить невезунчику оставалось недолго. Крепкие ноги-колонны воителя были одеты в розовые трико, выглядевшие совершенно нелепо, но смеяться над этой нелепостью никто не рисковал. Свое одеяние сам генерал считал чрезвычайно функциональным: в случае опасности туника скидывалась, тут же одевались латы, и командывающий был готов к бою в считанные минуты. Лицо у потомка славного рода Патрисов было круглым крупным, краснорожим, говаривали, что он в молодости увлекался кулачными боями и был знаменит, как "Красномордая молотилка", на речном жаргоне – Фафнирик. На Фафнирика генерал не обижался, но в лицо так его называть могли только несколько самых близких друзей, а вот когда солдаты шептались: "Наш Фафнирик сегодня не в духе" или "Фафнирик опять рожи интендантам начистил" генерал Патрис только усмехался. Кстати, интендантов Фафнирик ненавидел и морды чистил им часто и привселюдно. Воровать от этого интенданты не переставали, но старались воровать не так нагло, как могли бы. Оказывается, что для хорошего снабжения армии и этого было довольно.

Его начштаба, полковник Жоз д'Марчан, был прямой противоположностью генералу, и вместе они составляли довольно комичную парочку. Сухой, подтянутый, педантичный, истовый штабист, полковник Марчан был маленького роста, тонок в кости и похож на сдыхлика-доходягу. Это подводило нескольких дворян, которые вызывали Марчана на дуэль, уверенные в своем физическом превосходстве. Марчан же был не просто ловок, он был стремителен, прекрасно владел любым холодным оружием, даже двуручным мечом, был мастером рукопашного боя. Генерал громыхал. Полковник говорил тихо, но очень четко. И к его тихой речи прислушивались все, а не только прямые подчиненные. Носил полковник тоненькие усики и имел длинные бакенбарды, которыми чрезвычайно гордился. Одевался начштаба всегда только в форменные доспехи без единого родового герба, подчеркивая этим, что он просто солдат Империи, и ни кто иной. В его частях с заносчивостью высокородных офицеров было покончено. Любой молодой высокородный офицерик-выскочка у Марчана получал такие задания, что спесь слетала с него сразу же. А вот в чем полковник и генерал были абсолютно солидарны, так это в отношениях к интендантам. Но если генерал чистил морды интендантам привселюдно и с пылом-жаром, то Марчан предпочитал вцепиться в одного интенданта, как клещ в собаку, и пока не доводил интенданта до военно-полевого суда или самоубийства – не успокаивался. Полковник свято верил, что каждого интенданта через три года службы можно вешать без суда и следствия.

Кроме всего прочего, профессиональный вояка Жоз д'Марчан был старым и принципиальным женоненавистником, девственником, и ничему, кроме армейской службы, не предавался с неистовой страстью. Он не был ни гомосексуалистом, ни импотентом, он просто служил – и отдавал службе всего себя. Свое жалование он тратил на своих же солдат, покупал им дополнительное питание, помогал инвалидам деньгами, закупал новое оружие, которое еще не дошло до частей. И считал, что именно так и должны тратить деньги господа офицеры. Сначала чудачества господина полковника многих раздражали, но потом к ним привыкли, а высокородные офицеры перестали обращать на странности полковника внимания, хотя нет-нет да и поговаривали, что "этот" странный офицер им как ксоть поперек горла, а солдаты, что не трудно было догадаться относились к высокородному Марчану сискренним восхищением, они готовы были броситься выполнять любой его приказ без малейших возражений.

Полковник быстро догнал генерала Патриса, к которому присоединились три ординарца. Лагерь располагался на возвышенности, которая полностью владела всей окружающей местностью. Место для лагеря было действительно идеальным. Точнее, традиционно идеальным. Не раз и не два разбивали на этом месте шатры самые различные войска. Мимо лагеря проходили главные дороги, соединяющие города баронатств, так что стратегически эта позиция была оправдана. Местность вокруг лагеря представляла собой каменистую пустыню – даже трава еще не пробивалась в этой местности: след давних боев с применением магии. Эта земля была истощена основательно, еще не один год должен был пройти, чтобы земля в этом месте начала жить. С одной стороны невдалеке виднелась горная гряда с высокими холмами в предгоряьх, большая река протекала с противоположной стороны, а ее приток был неформальной границей между лагерем имперской армией и территорией мятежников.

Генерал со свитой быстро дошел до северной стороны лагеря.

– Вот видишь, тут мы укрепляем склон, он не так крут, поэтому надо защититься от атаки кавалерии. Мне кажется, пришла пора заняться укреплениями основательнее, во всяком случае, время у нас есть. Не люблю быть не готовым к неожиданностям. Поэтому вот тут и вот там ставим по батарее фальконерок. А тут – стрелковое гнездо с пороховым погребом. Что скажешь?

Полковник Марчан одобрительно кивнул головой. Ему такая бурная деятельность всегда нравилась. Войска постоянно должны быть чем-то заняты. Закончат возводить укрепления, обучим штурмовой отряд и побеспокоим кого-то из слишком зарвавшихся барончиков.

– А вот там, как ты и предлагал, мы начали цепочку фортов. Слишком много теряем при доставке амуниции, продуктов, так что укрепления вдоль линии снабжения неизбежны. Каждый форт рассчитан на три десятка стрелков и десяток конных арбалетчиков. Первый будет завтра заселен. Так, мастаф Карим?

Вопрос относился старшему строителю, гильд-мастеру Кариму Руичу, который лично занимался строительными работами в военной зоне.

– Никак нет, мэссер Патрис. Уже третий день у нас нет камня. Раствор будет готов на сегодня. Если бы был камень, завтра ночью все было бы готово. А так, мне и сказать трудно. Будет жалко – раствор зреет две недели...

– Кап-инетнданта ко мне!

Ординарец пулей полетел в сторону группки военных, которые осторожно наблюдали за перемещениями генерала. По знаку ординарца от группки отделился толстенький военный с орденской планкой во всю грудь. Это был кап-интендант лагеря Борзо Смериг. Толстенький, лысоватый, с огромными ушами, он абсолютно нелепо смотрелся в военной форме, а сабля на боку только путалась у него под ногами, так что казалось, что крепыш-интендант вот-вот загремит в грязь мордахой.

– Мэссер Патрис, кап-интендант Борзо Смериг по вашему приказанию прибыл. – четко отрапортовал представитель бессмертного интендантского сословия.

– Это хорошо, что ты прибыл – злобно процедил генерал. – Почему это, загреби тебя Сиволапый, у досточтимого мастафа Карима нет камня?

– Баржа с камнем села на мель. Сначала ее снимали, сейчас она стоит под разгрузкой, в порт-Эдуи.

– Значится так, если грузчики не справляются – бери плеть и гони всех своих крыс на разгрузку!

– Уже сделано. Вся интендантская рота в полном составе, кроме адепт-интенданта Маркуса находится на разгрузке. Я сам туда отправляюсь немедленно. Прослежу лично.

– Иди, выкрутился! – генерал Патрис с ухмылкой посмотрел в спину удаляющегося интенданта. Надо признать, что кап-интендант был самым толковым из интендантов, и дело свое знал очень хорошо. Вот только не красть все равно не мог. Работа у него такая... вредная.

– Дайте кап-интенданту в сопровождение полусотню конных стрелков. Пусть присмотрят за доставкой, камень нужен без промедления. Да, если там помочь камешки таскать надо будет, пусть не стесняются, я разрешаю, даже рекомендую, настоятельно.

Витров хутор. Ульмские болота. Провинция Ставус. Империя Анно.

– Если бы я могла описать словами то, что творилось в момент Катастрофы... Слоава... А что слова? Как можно передать волну, удар, боль, такую адскую, а какой еще может быть боль, если каждый сустав твоего тела выламывает наружу, как можно чувствовать себя в момент, когда сквозь ясное небо несется на тебя такая темень, и душит, и душит, и каждый вдох дается тебе с трудом... Но я-то дышала. Я, которая не была наделена от рождения магическими способностями, так, немного баловалась. Я ведь Искусству никогда не изменяла. Свитковые заговоры не в счет – их даже крестьяне применяли, это что-то вроде амулетов... А вот милому моему, муженьку дорогому, пришлось несладко. Очнулась я, да только сознание меня и не покидало, смотрю: Вотруг мой совсем плох – сознание потерял, а самого его так и корчит – судороги по телу одна за другой, даже пена у рта выступила. Я как могла, подползла к нему и тряпицу в рот затолкала, так, чтоб он язык прикусить не смог. А его бьет и бьет, да дрожь такая по телу проходила, что жуть. Лоб потрогала милому муженьку: а он горит весь. Горит огнем. Я по воду вышла. Кое как из избенки выкарабкалась и тут на меня обрушилась така тишина – до сих пор страшно становиться. Я такой, АБСОЛЮТНОЙ тишины еще никогда не встречала. Да и не встречу наверное.

Старушка подвинула к себе плошку с едой. Поковырялась в остывшей пище, подвигала челюстями так, как будто что-то жует. Сэм и Рутти слушали тихо-тихо, боялись ее перебить.

– Тишина наступила такая... невиданная... прислушаешься – и ничего. Нету в лесу и на болоте ни зверья, ни букашки. И даже листья не шевелются на деревьях. Ветер такой, что с ног валит, а деревья застряли неподвижно и даж листок не пошевелится... Звуков не стало. Воду несу – капля падает без звука, дверь открываю – дверь не скрипит. Я водицу принесла, стала милого отпаивать, а он так и горит весь, так и горит. Вода стала какая-то бесцветная, неживая. Никогда воды такой не было: пьеш, а вкуса не чувствуешь. Он потом мне объяснял, что магия – она как энергия, действует на какие-то центры в мозгу человека. Да я в этом и не разбираюсь, поняла только, что удар получился, как кувалдой по незащищенной башке. Все его магические штучки: защитные заклинания, компасы и ловушки смело в единый миг. И если бы не Искусство, я бы его совсем потеряла. А кто знает, может, так и лучше было бы... Мне ведь его отхаживать долго пришлось. Полтора дня был вообще у смерти в когтях, потом еще десять дней к нему сознание не возвращалось. А когда вернулось... Он же в час один стал беспомощным, слабым, наивным, даже слепым каким-то. Как-то говорит, мол, весь мир стал серым. Почему серым? Спросила я. А он в ответ... Раньше я весь мир другим глазом видел. И виделось мне все по-другому. Не могу никак привыкнуть. Он у меня так еще месячишко провалялся, пока не окреп. А потом взял посох в руки и ушел... Я ить его пускать не хатела... я грудью на порог бросилась, мол, не покидай меня, любимый. А он грит, мол, тоскливо мне, все равно уйду. Знаешь, тому кто владеет Силой жить с человеком, владеющим Искусством можно, а вот человеку, Силу потерявшему, никак... Сказал. И пошел. Дык я и не держала его, как могла бы, сама видела... Я ведь старалась, да нет-нет, что-то из моего Искусства и проявиться, а ему это, как ножом в печень. Он повернулся и говорит, мол, нет, я точно помню, что он сказал: "Магия не могла исчезнуть бесследно. Я верну ее в наш мир". – и больше я голубу мою не видала.

Матушка Кво задумалась. Потом по щеке ее пробежала слезинка, которую старушка тут же смахнула не слишком чистым рукавом.

– Э-э-э, да что там...

– Простите, Матушка Кво, но почему тогда ваше Искусство осталось? Если исчезла магия, а все маги лишились своей силы... – не удержался Сэм.

– Этот вопрос не ко мне, юноша, помню, Вотруг долго над этим голову ломал. Я, по его просьбе, даже заклинания произносила, но магия не вызывалась, а вот все, что я делала своим Искусством – работало. Вотруг считал, что магия исходила в наш мир от Импетариума, а Искусство было даром богов. Так ли это, я не знаю, да и проверить не имела возможности. Вотруг же ушел, так и не разобравшись. Дело в том, что он еще много говорил про это, я все и не упомню. Да и не надо, наверное. Не думаю, что кто-то мог точно знать, что произошло на самом деле.

Матушка Кво встала из-за стола, потом отвесила поклон Рутти

– Спасибо, сынок, что помнишь и чтишь традиции.

Потом поклонилась Сэму.

– И тебе спасибо, сынок, что меня уважил, такое вспомнить дал... спасибо. А сейчас, гости мои дорогие, на печку спать ступайте, а я по болоту поброжу, может, чего интересного разгляжу. Не бойтесь, скотинке вашей есть кину, да и вас разбудить не забуду. Через болота моей тропой пойдете. В аккурат вовремя поспеете.

Кто знает, было ли в еде или питье какое зелье сонное, но наши добры молодцы позасыпали сразу же, как только на постель улеглись. Проснулись они ранним утром, когда солнце еще не встало и под сенью болотных дерев было темновато. Матушка Кво уже ждала гостей к столу, на котором стояла совершенно свежая еда, любимая Рутти каша из сборных семян и выпеченные рогалики с ореховой начинкой – детское лакомство Сэма. Отдельно возвышалась россыпь свежайших утренних ягод, с которых и роса не спела сойти.

– Отведайте, отведайте, добры гости.

Господа офицеры, немного ежась и позевывая, умылись, потом бодренько сели за стол. Аппетитом их Господь не обидел, так что поели они на славу, а Рутти, все еще в традициях лесного гостеприимства обязательно сыто рыгнул, поглаживая себя по животу, показывая всем своим видом крайнюю степень удовлетворения происходящим. Матушка Кво в ответ расплылась широкой улыбкой, подала к столу кисель из лесных ягод, который пришелся обоим молодцам по вкусу.

– Ну, а теперича и к делу приступим. Сначала на ваше будущее посмотрим.

– Будущее? Так ведь только маги могли указать будущее... – удивился Сэм.

– Те, кто владеют Искусством, тоже могут, только как-то по-другому, я прав, матушка Кво? – ответил приятелю Рутти.

– Верно говоришь, сынок, маги, они показывали только то, что НЕПРЕМЕННО произойдет. А говорили мне знающие люди, что таким образом они это будущее вызывали к жизни. Мне сложно объяснить. Но попробую. Будущее многогранно, всегда в какой-то ситуации мы можем поступить самым различным образом. И будущее изменяется в зависимости от того, как мы поступаем. Поэтому мы, люди, владеющие Искусством, будущее не предсказываем. Мы только видим главные события, которые могут жизнь изменить.

– Значит, ваше предсказание не абсолютно? – подумал вслух Сэм.

– Предсказания магов тоже не были абсолютны. Вотруг говорил, что человек может изменить даже то будущее, которое написано в магической книге судеб... Будущее, оно завсегда закрыто от нас, так что изменить его можно... Положите ваши руки на стол и возьми-ка, в руки вот эту кружку с водой, мил человек.

Повинуясь хозяйке, Рутти взял в руки кружку с водой. Кружка была узкой снизу и резко расширялась кверху. Матушка Кво стала шептать какие-то слова, потом сыпнула в кружку щепоть каких-то мелко измельченных трав. Хотя вода в кружке была холодной, после трав над кружкой стал подниматься дымок, а сама кружка потеплела. Старушка, не переставая шептать слова, взяла свечу и наклонила ее так, что огонь навис прямо над кружкой. Она мотанула головой, отгоняя какое-то наваждение, провела над свечой рукой, свеча погасла. Матушка Кво взяла кружку и вылила ее содержимое в очаг, где чуть-чуть тлели угли. Внезапно в очаге вспыхнул огонь. Женщина поклонилась огню, который сразу же после этого потух. Точно такой же ритуал ожидал и Сэма.

Когда совершенно обессилившая ведунья присела на лавку, лицо ее было таким высохшим, как буд-то она неделю ходила по пустыне без граммулинки водички. Тут же Матушка Кво схватила ковш с водой и стала пить, жадно глотая жидкость.

– Старею я, мои дорогие, старею, слишком много сил стало Искусство мое забирать.

Ведунья еще какое-то время сидела, смотрела в пламя свечи и только после этого стала говорить, сначала обращаясь к Рутти.

– Ты, сынок, к Искусству имеешь отношение, в тебе Дар присутствует. У тебя будет много дорог, много побед, много поражений. Я вижу, что ты ко мне еще прийдешь. Так на роду мне написано. Я тебе Дар раскрыть помогу. Я ведь знаю: предстоит мне открыть дар человеку необычному, в тот год и помру я. Ну что же, так тому и быть. Пожила я, значит. Запомни, сынок, тебе свой дар губить нельзя. А я уж сделаю тебе все как полагается, получишь его, как конфеточку – съел и готово. Много знаю, что-то умею. От тебя ничего скрывать не стану. Вот и все. Ты хочешь про смерть узнать? Э-э-э нет, добры молодцы, я смерть увидеть не могу. Такой дар редкостный очень. Вам втроем еще много дорог предстоит, запомните, вскоре вы встретите четвертого. Без него ваша компания будет неполной. Кто этот четвертый я не знаю. Вот втроем вместе – вы сила, а как станет вас четверо – станете вы великой силой. Почему? Кто знает?

Женщина посмотрела в глаза Сэму и продолжила:

– Сэм, с тобой проще... и сложнее, одно могу сказать – тебя ждет великое будущее и великие скорби. И скорби не забрать у тебя, и будущее не пресечь. Предстоят тебе великие дела. И ты победишь, когда рядом с тобой будут твои друзья. И проиграешь, если без друзей окажешься. Так я вижу.

Старушка замолчала, потом набила трубку курительным зельем и, что-то думая про себя, закурила. Сэм и Рутти сидели тихо, как мыши под веником. А матушка Кво пустила еще пару колец дыма, глубоко вздохнула, как буд-то какую-то тяжесть сняла с груди и промолвила:

– Устала я... за мной идите, детки...

Женщина и молодые офицеры вышли во двор. Лошади уже стояли оседланы. К каждому седлу было приторочена сумка с едой. Старушка протянула Рутти небольшую круглую пластину, на которой лежала тонкая серебряная игла. Игла не была ничем прикреплена к пластине, но с нее не падала, а когда Рутти пластину вертел – игла оставалась на месте, показывая острым концом одно и тоже направление.

– Это болотный компас. Он вас точно по короткой тропе поведет. И ничего не бойтесь. В одном месте игла начнет кружить, как полоумная. Там заночуете. Это во всем болоте единственное место, где можно ночевать без опаски. А поутру как раз из болота и выйдите. Ночью по болоту ездить нельзя, тогда и компас не поможет. А это вот тебе, сынок...

Старушка подошла к Сэму, юноша наклонился к женщине, которая одела ему на шею цепочку из серебра удивительно тонкой работы. На цепи оставалось место прикрепления какого-то кулона, но сам кулон отсутствовал.

– Это цепь принадлежала моему Вотругу, только он ее никогда не одевал. Не знаю почему, но я уверена, что теперь эта цепь должна принадлежать тебе. Носи, она тебя обережет от многих неприятностей. И еще: она не будет заметна никому, кроме людей, владеющих Искусством. Носи, и да будет Горув с вами.

Старушка отвесила гостям земной поклон. Те ответили тем же, сели на коней и очень скоро болотный туман скрыл двух путников, блуждающих в неизвестности. Матушка Кво вздохнула, прошла в избушку, села на лавку, вытащила фигурку бога с козлиными ножками и большой свирелью и стала молиться. Молилась долго. И чем светлее становилось на полянке, на которой располагалась избушка, тем темнее становилось в избушке, в которой жила Матушка Кво.

Приграничье. Империя Анно.

Недобрые глаза смотрели из-за темной листвы. Недобрые глаза из-под косматых бровей смотрели на трех следопытов, которые спокойно и уверенно шли по его следу. Варвар еще более нахмурился, его крепкая косматая лошадка чуть вздрогнула, когда пятки всадника ударили ее, лошадка стала набирать ход по лесной тропе. Эта тропа шла как раз параллельно границе леса и степи. Было видно, что всадник торопится, но при этом он двигался очень осторожно, постоянно оглядываясь и сдерживая лошадь. Эти степные лошадки могли развивать довольно приличную скорость. Но главным их достоинством была не скорость, а выносливость. Конечно, рысаки их обгоняли, особенно на короткой дистанции, но по выдержке и выносливости им до степных безпородистых лошадок было далековато. Тут все просто – если расстояние между степной лошадкой и рысаком будет с имперскую милю – рысак обязательно степную лошадку догонет. Если больше, Милли полторы – в жизни не догонет, выдохнется, а степная лошадка будет трусить преспокойно, даже не заметив тяжелой нагрузки. Преследователи тоже шли на таких же степных лошадках – мусанеро и поэтому спешить слишком сильно не было смысла. Да и шуметь варвару не хотелось. А еще было видно – что-то ищет непрошенный гость – слишком внимательно он всматривается в придорожные кусты и деревья. Наконец варвар увидел то, что оказалось достойным его пристального внимания. Всадник подъехал к небольшому неприметному деревцу с пересохшей листвой, а потом стал внимательно осматривать неприметную чуть обломанную веточку. Удовлетворенно цокнув языком, варвар стал пятками поторапливать коня, как и положено степным всадникам, он обходился без седла и шпор. Нет, варвары знали и про седла и про шпоры, но придерживались своих традиций, а выбить конного варвара из седла было сложно даже тяжелому бронированному рыцарю.

Теперь уже разведчик несся по тропе во весь опор, уверенный в своей безопасности, но когда всадник отъехал от метки примерно на четверть лиги, когда лошадка его, наткнувшись на невидимую преграду, стала падать, варвар вылетел из седла, каким-то чудом, на одних рефлексах, успел сделать кувырок через голову и приземлиться на колени. Выхватив кинжал, варвар стал подниматься на ноги, но тут его опутала сеть, а с обоих боков навалились два рейнджера. Шпион сумел каким-то чудом среагировать, молнеиносными движениеми стал сеть рвать на части. С громким гортанным криком он пытался отбиться от нападаюших, но еще два рейнджера вовремя подоспели на подмогу и смогли, наконец, скрутить варвара и заткнуть ему кляпом рот.

– Быстрее грузите его, ребята, мне не нравиться, что он так громко кричал, да и заломы остались странные на дереве, видно, тут где-то еще разведчики прячутся. Уходим. Уходим в лес.

Ровно через лигу отряд остановился. Старшина следопытов внимательно осмотрел кусты, потом лег на землю и стал слушать ее. Остробородое лицо следопыта стало каким-то серым и враз еще более сосредоточенным.

– У нас свежих лошадей мало. Серд, Алексиус и Ховрак – вы везете пленного до стоянки. Там пытаете – и на заставу. Мы вас прикрываем.

– Отар, позволь мне остаться, пусть Дамир уходит, он молод еще... – один из рейнджеров попытался возразить своему командиру.

– Серд, не пререкайся. Пока еще тут старший я. Если я не вернусь, ты остаешься за старшего, накомандуешься. Так что поторопись. Варвары еще никогда не подбирались к границам так близко. Алексиус. На границе с Холдом течет речушка. Ты должен будешь остановить их там. Если они знают брод – беги. Если нет – у тебя есть шанс уцелеть. Вперед! И да будет Зерос с вами.

Варвар лежал, крепко привязанный к лошади с кляпом во рту. Трое разведчиков взяли лошадь с пленным под уздцы, кроме того, с ними были еще три лошади на подмену. Пока быдут уходить от погони, лошадушки отдохнут, можно будет их сменить и скакать к своим, не сбавляя скорости. Как можно быстрее отряд двинулся вглубь леса.

– Дамир, ты устраиваешься вот там, повыше. Я буду встречать гостей здесь.

Отар стал устраиваться поудобнее, вытащил лук, воткнул около себя в землю пяток стрел – больше было ни к чему, поправил нож, проверил, как легко достать его из ножен, попробовал остроту лезвия. Теперь он был готов. Стрела легла на тетиву, и как только показался первый из двух десятков варваров, несущихся во весь опор, рейнджер тут же выстрелил, не без удовольствия наблюдая, как стрела пробила глазницу скакавшего воина.

Ульмские болота. Провинция Ставус. Империя Анно.

– И что теперь будем делать? – голос Рутти казался немного растерянным. Болотный компас в его руках вращался, как щепка вращается в океанском водовороте. До ночи было еще далеко, а Рутти и Сэм собирались еще продолжать движение.

– Пока все было хорошо? Мы ведь шла прямо по центру Ульмской трясины. И ничего. Прошли. Следовательно, останавливаемся. Надо место осмотреть и еду приготовить.

Рутти первым спрыгнул с лошади, молчаливо соглашаясь с командиром. Место было достаточно просторным, на этой небольшой поляне могли бы остановиться с добрый десяток всадников – всем места хватило бы. Поляна была овальной, чуть вытянутой к северу. По ее краям тянулись ряды холмиков. В центре поляны стоял роскошный даже для такого болота дуб – не менее ста лет, огромный, кряжистый, дуб казался исполином, пережившим не только век магии, казалось, он стоит на этом месте еще с Сумеречных веков. Около дуба росла превосходная сочная трава. Сэм привязал лошадей к дубу. Пока лошадки щипали траву, их расседлали и аккуратно вытерли спины. Рутти умел удивительным образом находить с лошадьми общий язык. Пока Рутти занимался лошадьми, Сэм обошел всю полянку, но ничего особенного не приметил и занялся костром, благо, опавших сухих веток было на полянке с преизбытком.