Текст книги "Пылающая сталь (СИ)"

Автор книги: Владислав Добрый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Пули рвут телогрейку на спине русского. Он замирает. Словно отказываясь верить, что убит. Последняя жертва русского падает – Ганс мельком смотрит на раздробленные лицевые кости сослуживца. И с пустыми глазами, словно змея на охоте, скользит мимо. В таком бою – важно двигаться. Ганс не будет пытаться оказать помощь или сделать перевязку – эта ошибка может стоить жизни. Русский тяжело, как дерево на ураганном ветру, качнулся, склонился, приваливаясь к земляной стене. Его большие, сильные руки разжались, роняя оружие в кровавую грязь. Ганс осматривается, определяясь куда идти дальше. И пропускает момент, когда русский вдруг поворачивается и делает шаг. Прямо к Гансу. Ганс успевает вскинуть, но не успевает навести автомат – русский слишком близко. А вот русский успевает схватить Ганса за горло. Ганс пытается вырваться, разорвать дистанцию, но сапоги скользят в крови и грязи, он падает на спину. Русский падает на Ганса сверху, так и не выпустив его горло.

Ганс все еще спокоен. Люди пытаются задушить другого человека обычно тогда, когда не умеют убивать. Он оставляет в покое автомат и вытаскивает не очень надежный, но любимый пистолет. Это люгер, и его девятимиллиметровые аргументы не раз помогали Гансу в окопных спорах. Люгер висит слева, «сабельным хватом». Это не по уставу, но ветеранам делают послабления. Ганс ловко достает пистолет левой рукой, почти привычно упирает ствол в печень русскому, и стреляет. Хватка грязных пальцев на шее не слабеет. Ганс сдвигает ствол люгера, и снова стреляет. И снова. У Ганса кончаются патроны, когда он наконец понимает, что русский солдат уже давно мертв. Его душит труп, мертвой хваткой. Ганс теряет хладнокровие, он мечется, вцепившись в душащие его пальцы, бьется под русским как прижатый к земле сом. С огромным усилием дотягивается до сапога, нащупывает нож, и пытается отрезать пальцы трупа, но паника поглощает разум, а в глазах темнеет от недостатка кислорода. Ганс роняет нож и никак не может его найти. А потом раскрывает рот и пытается закричать. Последние секунды жизни Ганс проводит в несравнимом кошмаре.

Их так и нашли. Лицо немецкого лейтенанта изуродовал ужас, превратив в гротескную маску. А Иван Чертенков был безмятежно спокоен. Словно спал.

Глава 10

Отнимая у смерти дни

Война превращает в кошмар все, чего касается. Даже эмоционально нейтральные, отвлеченные понятия. Вот взять, к примеру, арифметику – трудно найти понятие более далекое от эмоций. Это ведь просто цифры. Добавьте к арифметике войну, и цифры начнут рассказывать об ужасе, горе и страданиях.

Арифметика войны для штаба Манштейна была проста:

Для уверенного прорыва обороны нужно иметь превосходство в людях минимум в два раза. Но лучше в три. Господство в воздухе. А также, подавляющее превосходство в артиллерии и/или танках.

И все же, штурм хоть немного укрепившегося противника, подразумевает тяжелые потери атакующих. Предполагается, что после того как атакующие подразделения понесут потери в 5–6% от личного состава, они потеряют боеспособность. На время. Их надо отвести в тыл, заменив на свежие. А потрепанным в боях батальонам и ротам дать отдых, хотя бы в пару дней. После чего снова можно бросить в бой – до следующих 5% потерь.

Такие же, приблизительные, расчеты есть у штабных офицеров по затратам снарядов и патронов на одного вражеского убитого солдата, подбитый танк, и прочее, и прочее. И в этой череде цифр, смерть отдельного человека, его увечье и горе близких – даже не выбивается из статистической погрешности. Такова бесчеловечная арифметика войны. И исходя из нее же, выходило, что 6-я танковая могла бросать и бросать в бой свежие силы, потому что взятие этого переезда потенциально открывало путь на Харьков. А взятие Харькова с ходу позволяло убить, пленить, рассеять десятки и даже сотни советских солдат, в обмен за каждого потерянного в сегодняшних атаках немецкого солдата. И если бы Йохен, или даже Хюнерсдорфф вдруг дали слабину, и пожалели солдат – Манштейн бы их попросту сместил.

Впрочем, в таких ситуациях кастовость офицерского состава играла немцам на руку. Безжалостность – такая монета, которая легка и мало стоит, если ты платишь ей незнакомцам. И она же бывает очень тяжела, если ей отплатят тебе.

Поэтому, увидев как бегут по полю остатки роты, которая пыталась захватить железнодорожный переезд, Йохен незамедлительно бросил в бой свой резерв. Йохен был бывалый, тертый вояка и нутром чуял – русские на пределе. В такие моменты, даже десяток свежих бойцов могли переломить ход боя.

Два бронетранспортера с мотопехотой, проскользнули мимо жиденьких разрывов от советских 120-мм мин, прорвались через редкий огонь противотанковых ружей со стороны села и высадили вдоль советских окопов мотопехоту.

Немецкие пехотинцы шустро, но прикрывая друг друга, рассыпались в цепь, и занялись зачисткой. Не жалея патронов стреляли во все подозрительное, будь то мертвый человек в советской униформе, или засыпанная взрывом стрелковая ячейка с торчащим из неё стволом разбитого пулемета. Но свежие панцергренадеры плохо ориентировались на изрытом воронками, затянутом дымом, заставленном разбитой техникой, железнодорожном переезде. Они не заметили что сбоку от русских позиций есть неглубокая лощина. Сейчас она выглядит так:

Шесть солдат усиленного взвода 8-й роты были сильно изранены, но все еще живы. Тихонько выбравшись через ход сообщения в эту лощину, они стали обходить немцев с фланга. Трижды раненый Широнин наконец потерял сознание, и его положили в землянку у КП, с остальными тяжелыми. К этому времени бойцы усиленного взвода 8-й роты 78-го гвардейского полка уже сполна выполнили боевую задачу и могли уйти. Хотя, нет. Они – не могли. Гвардейцы готовились к новому бою. Распределившись вдоль склона, они приготовились к короткой, на расстоянии броска гранаты, огневой схватке.

Неожиданно, сбоку, вдоль склона лощины по гвардейцам ударили длинные очереди. Это ожил курсовой пулемет стоящей на склоне подбитой самоходки.

Недобитая в прошлом бою машина хранила под броней живых врагов. И они дождались своего часа.

И тогда к пулемету бросился ближайший гвардеец. Двадцатипятилетний ветеран Иван Вернигоренко слишком хорошо знал, как опасно даже неосторожно приподнять голову во время боя. А распрямляться во весь рост – чистое самоубийство. Впрочем, в тот момент он думал не о себе. Подхватив с земли гусеничный трак, Вернигоренко распрямился и обрушил его на ствол пулемета. Пулемет качнуло в гнезде. Но стрелять сидящий за броней танкист не прекратил. И тогда Вернигоренко ударил второй раз. Мотострелки вермахта уже увидели одинокую фигуру русского бойца и злые взвизгивания немецких пуль, рикошетящих от брони подбитой самоходки, когтями дергали рефлексы Вернигоренко, тяня его к земле, к укрытию.

* * *

Прежде чем я продолжу, я должен сказать несколько вещей. Это буквально на пару абзацев. В 2016-м году вышел фильм «Двадцать восемь панфиловцев», рассказывающей о легендарном подвиге. Это хороший фильм. Мне показалось, что некоторые детали остались недостаточно раскрыты – например обыденный героизм артиллеристов, стойко принимающих на себя удар артиллерии и танковых пушек после первого же выстрела, который демаскирует их «сорокопятку». Но я отнесся спокойно к недочетам. В конце концов, это мое личное мнение. К тому же, я ожидал что этот фильм первая ласточка, которая предвещает надвигающейся поток хороших фильмов про войну. Благо произошла архивная революция, множество документов и данных можно получить даже не выходя из дома – они оцифрованы, выложены в открытый доступ. Только один ресурс, «Память народа» – сделал для понимания войны похоже больше, чем советское государство за все время своего существования. Возможно потому, что сначала люди хотели забыть этот кошмар, а потом им на смену пришли приспособленцы и негодяи, которые попросту хотели, по меткому молодежному выражению, «словить хайпа». Но помимо них, как оказалось, есть тысячи, если не десятки тысяч, энтузиастов которые посвятили большую часть жизни изучению той страшной войны и мы сейчас можем много рассказать о ней. Рассказать не только так, как в советских фильмах, в которых ветераны говорили о её сути – горе, потерях и страданиях. Но так, как это можно сделать с исторической точки зрения – понимая причины и следствия. Разбирая действия сторон, очевидные для участников и совсем не очевидные для нас.

И одновременно с этим, я с удивлением открыл для себя людей, которых мне трудно назвать людьми. Но, раз уж я о них знаю, это медийные личности. Они критиковали фильм. Некоторые критиковали фильм за низкую историческую достоверность, выкопав некоторые нелицеприятные факты. К этому можно относится спокойно – вменяемый человек понимает, что только безучастная ко всему камера кинохроники может просто зафиксировать все именно так, как было. Увы, но очевидец и участник событий, да еще через столько лет, не может быть столь же беспристрастен. Да и видит боец только тот малый кусочек боя, что у него прямо перед глазами. Со временем и этим воспоминаниям все меньше веры. Мы не властны над своей памятью, мы постоянно её изменяем, это доказанный научный факт. Поэтому эта книга и позиционируется мной именно как художественная – я не только не уверен, что все было именно так, я уверен что все было сильно иначе. Источники противоречат друг другу в деталях. Иногда называются разные имена, и наоборот, для одного и того же имени находится сразу два человека – полные тезки, воевавшие и погибшие примерно в это же время, примерно в этих местах. В описании о подвиге Вернигоренко фигурирует именно «самоходка», хотя у немцев не было на тот момент самоходок с курсовыми пулеметами. Возможно это была бронемашина, или вовсе рожденный в недрах ремонтных мастерских 6-й танковой мутант, трудно сказать. Я обхожу эти детали стороной. Любое произведение о Войне, особенно о той Войне, фильм или картина – это о людях. А люди это всегда то, что остается между сухими фактами.

Мы, люди современные, и наши дети, имеем четкие шаблоны, что значит рассказать «о людях». В критике «28 панфиловцев» это проявилось особенно ярко. К счастью, откровенных подонков среди критикующих было исчезающе мало, что заметно укрепило мою веру в человечество. Но многие люди критиковали фильм о панфиловцах за… Низкий драматизм. Например, не раскрыты характеры героев. Недостаточно показали их прошлое, семью. Я не хочу перечислять все претензии. Но все же, в рамках своей книги, я хочу сказать несколько слов, свое личное мнение.

У каждого солдата Великой Отечественной Войны была своя жизнь. Свои радости и беды, любовь, чувства, надежды. В отличии от большинства активных участников современных войн, да и немецких солдат на той войне, советские люди не выбирали войну. Напротив, они искренне хотели мира. У них были большие планы на жизнь, и большое, светлое, прекрасное будущее. Именно поколение тех, кто сражался с немецким фашизмом, создадут немыслимые, невиданные до того вещи – массовую и бесплатную медицину, образование, искоренят привычный до того для России голод, бедность. Они были детьми другой эпохи, сытная еда каждый день для большинства людей была качественным скачком в уровне жизни. Показательно, что самое трудное оказалось обеспечить кров и еду для большинства. Такие, кажущиеся нам очевидными и естественными, потребности. Это показательно с исторической точки зрения – труднее всего построить продуктивный механизм власти. И уже этот механизм, хоть и с разным коэффициентом успешности будет и организовывать питание для голодающих, и борьбу с бандитизмом, и даже строить космодромы. Но на секунду отложите в сторону ваши мысли, а попытайтесь понять большинство населения той России. Им, простым людям, жить стало лучше. Это простой и очевидный факт, который постоянно забалтывают и замывливают передергиваниями. И люди не просто стали жить лучше. Впервые они уверенно шагали в будущее. И шагали как победители, именно они, родившиеся бесправными крестьянами и рабочими, которых можно было бить и даже убивать, за свою жизнь не только изменили социальный уклад и победили в страшной Войне. Ведь это именно они запустили в космос первый спутник в 1957-м году, а уже в 1961-м нашу планету со стороны увидел первый человек. Они смело шагали за грань неизведанного и их мечты о колонизации Луны к 1980-му, а Марса к 2000-му году, вовсе не были так уж недостижимы. Сохрани СССР себя в 1960−1970-х, то с такими темпами развития космической программы, это было бы попросту неизбежно. Они жаждали жить, умели жить, и хотели жить.

Есть некоторый навязанный СМИ образ советского государства, выстроенный в мрачносерых тонах, с НКВДшниками, ГУЛАГами и серым бетоном проглядывающим через снег. И этот образ лаконично прекрасен. И, как часто и бывает с яркими и запоминающимися художественными образами, имеет мало отношения к реальности. Предвоенный СССР – страна в которой хотелось жить. Это не преувеличение и не агитка. То, как сами люди воспринимали свою страну, можно увидеть в тех же художественных образах современников, и это, например, залитые светом города и села из «12 стульев» Ильфа и Петрова. Авторы этой едкой сатиры на советский строй, кстати, бывали в Америке, и сделали весьма нелицеприятные сравнения. Многие могут не знать, но довоенный СССР не был закрытой страной. По отечественным данным, в 1923–1933 гг. в тяжелой промышленности СССР было заключено 170 договоров техпомощи: 73 с германскими компаниями, 59 с американскими, 11 с французскими, 9 со шведскими и 18 – с фирмами из других стран. Только американских рабочих и инженеров в СССР работало около 50 тысяч одномоментно. Также и граждане СССР, вполне могли выехать за границу. Воспользовались этой возможностью далеко не все. Если у тебя не было капитала, который можно национализировать, то твои перспективы жизни в СССР были довольно оптимистичны. Будущее в той же Америке, на тот момент (это время Великой Депрессии), было весьма туманно. Из СССР не уезжали рабочие, не уезжали врачи, не уезжали ученые и инженеры.

Еще раз – подавляющее большинство людей перед войной стали жить лучше, и чувствовали, что у них есть будущее. Хотя для нас довоенный СССР из детских повестей Гайдара, с вооруженными бродячими бандами и хищными стаями беспризорников, наверно показался бы очень страшным местом.

Поэтому, будьте осторожны, любые жуткие цифры которые вам приводят, всегда нужно вписывать в исторический контекст, а не натягивать на современность. И этот контекст постоянно меняется. Мы по инерции мышления ассоциируем упаднический, поздний СССР, со всем периодом советской власти. Но яркий, радостный СССР 1930-х (по самоощущениям самих его граждан), с вполне себе еще капиталистическим строем, был совсем не похож на себя мрачный, разрушенный, послевоенный. В сытые и пузатые 1960-е СССР был больше похож на современную Россию, чем довоенный. И так далее – мир постоянно меняется. Изменения неизбежны.

Для меня недавним открытием стало то, что средняя археологическая культура живет 180 лет. После этого, на место условной «культуры погребальных ям» приходит «культура боевых топоров» – меняется керамика, украшения, оружие, даже места расселения. Это, кстати, ответ на вопросы вроде таких как «что случилось с жителями большинства древних городов, от Аркаима до Трои» – мир изменился и они ушли.

Все, что вы сможете вспомнить про Древнюю Грецию, от философии, демократии, войны с персами и вплоть до появления Александра Македонского – все эти сотни имен, идей, мифов о богах и Атлантидах, все что только осталось после Древних Греков в широком доступе – все укладывается примерно в 180 лет.

Время это относительность, с помощью которой мы отслеживаем изменения, и единственное, что неизменно, это смерть.

Поэтому, что бы не происходило в государстве, это всегда тенденция. Еще раз, изменения – неизбежны. Либо в лучшую сторону, либо в худшую. Это так себе открытие. На бытовом, чувственном уровне, люди это понимают всегда. Не бывает стабильности или застоя – это всегда признак деградации. Просто это деградация, которая пока не явная, такой период, пока нет бросающихся в глаза последствий.

А тенденция в Советском Союзе 1941 года была такова, что в нем хотелось жить. Искореженные упрощенными картинками из телевизора, мы забываем что мир сильно изменился с начала века. И если сейчас показать то, как советские люди умываются из тазика, то это однозначно трактуется как дичь и отсталость. Но для 1940-х это просто быт. Из тазика умывались примерно все, не считая узкой прослойки потомственной знати с вековыми традициями. Даже успешный американский бизнесмен, вроде Аль Капоне, умывался по утрам из тазика, как и все остальные люди. С той лишь разницей, что ему, возможно, поливают воду из кувшинчика и тазик серебряный. Ну нету еще современных раковин, как нету повсеместно водопровода. Поэтому многие детали быта советских людей того времени, это не показатель бедности и отсталости, а отпечаток времени. Плохо люди жили раньше, сильно хуже чем сейчас – обои на стенах и занавески на окнах, это признак невероятной роскоши для простого, трудящегося человека. У Чехова например, такого не было.

И если смотреть именно на тенденции, то тут Советский Союз был весьма привлекательным для жизни государством.

Да, после восьмого класса образование все еще было платное, но в то же время уже было очевидно, что государство смогло организовать жизнь так, что люди могли получить образование при некотором усердии. Была уверенность в том, что если ты работаешь, то ты не будешь голодать. Больше того – неслыханное для того времени дело – если ты не работаешь, то ты можешь рассчитывать на социальные выплаты, хоть и с определенными оговорками. Люди перестали бояться будущего, и даже напротив, смотрели в него с оптимизмом. Простой грузчик из Караганды мог ожидать, что его дети получат образование и станут инженерами, учителями, врачами. Это не было нормально или привычно, но медленно становилось образом жизни. Боюсь мы скоро заново научимся ценить образование – удивительно дорогую вещь.

С каждым годом жизнь становилась лучше – повышались зарплаты, расширялась соцобеспечение. За несколько лет до войны, всем людям (старше 55 для женщин, и 60 для мужчин) были введены денежные пособия по старости, на которые можно было жить. Это происходило на глазах у тех, кто при царе видел голод и смерть даже молодых людей, которые просто заболели и не могли работать. Пенсии – немыслимое, невозможное дело, просто раздача денег всем. Вот реально, в это не могли поверить. Американцы рассказывали про пенсии в СССР у себя на родине, где как раз был разгар Великой Депрессии и в газетах печатали вопиющие случаи смерти от голода детей у витрин кондитерских магазинов. И американцы своим же соотечественникам не верили, что бывает так, что деньги просто раздают. Тем более государство, в которое еще в 1930-х из Америки шли тонны и тонны продовольствия (гуглить Америка́нская администра́ция по́мощи (АРА)), потому что Советская Россия страдала от голода. Впрочем, как только американцы поверили, то начался великий поход против коммунизма – но это другая история.

В 1930-х в СССР начали вводить шестичасовой рабочий день. Но в 1940-м, перед лицом надвигающейся войны, это было отменено. Как ожидалось – временно.

Люди жившие в СССР перед войной – поколение уверенное в своем счастливом будущем, и в великом будущем их детей. Они жили в ярком, сочном, цветном мире, в котором были недостатки, но была и уверенность, что дальше будет лучше. У каждого призванного советского солдата было то, ради чего стоит жить. Они видели, что с каждым годом сама жизнь становилась все лучше и лучше. У них была жизнь. И будущее, в котором хотелось жить.

И шагая в черное пламя войны, они словно погружались в темноту, которая поглощала все то светлое, что было у них. Часто это был шаг навстречу смерти. И русские люди сражались так отчаянно именно потому, что у них было, что терять. Но ненависть и война – не были их жизнью, не отражали их мысли, надежды, желания. Поэтому советские солдаты это всегда люди, прошлое которое скрыто в темноте за их спинами. Все то, что составляло их жизнь, их суть – осталось там, за этой тьмой, в светлом и радостном «до войны». Они пребывали в безвременье, в нигде, отлученные от дела и профессии, от близких, от любимых – от всего, что только и было ими. Вправляя свою судьбу в судьбы миллионов, выковывая их в одну, единственную судьбу. Судьбу великого народа. Не отказываясь от себя, а жертвуя собой, вливая себя в единую силу, что сломит страшного Врага.

Каждый человек уникален. Каждый человек это целый мир. Некоторые люди красивы, другие умны, третьи остроумны – но это только блики на поверхности целого океана души. И, если человек позволит, то по этому океану можно путешествовать всю жизнь и все равно открывать все новое и новое. Ничего из этого не нужно на войне. Чтобы не делало тебя тем, кто ты есть, на могиле напишут только имя и звание.

Солдаты Великой Отечественной Войны не были безликими и забитыми статистами. Они были яркими, многогранными, сильными личностями. Но приходя на Священную Войну, они оставляли все, что у них было, за своей спиной, и старались не оглядываться. Потому что сожаление и страх мешали в их жестокой работе.

Только самые яркие, светлые чувства любви к родителям, детям и любимым тянулись тонкими светлыми нитями к солдатским сердцам, оставляя надежду что потом, в светлом «после войны», схватившись за эти нити привязанностей, можно будет вытянуть себя из черной тьмы обратно к свету. Обрести себя заново. И снова жить счастливо. Под мирным небом и с безоблачным будущим.

И миллионы советских людей отдали все, даже свою жизнь, за это будущее. Если не для себя, так для своих детей. Ведь они точно знали – будущее обязательно будет прекрасным, надо только выдержать Войну.

Именно это дало советским солдатам силы выстоять в самые трудные годы войны.

У каждого из этих миллионов людей была жизнь, которую хочется прожить. Но они оставили её, уйдя на войну. Поэтому так безлики их гранитные лица на памятниках. Поэтому так одинаковы долгие строки имен на братских могилах. Они шагали в огонь Священной Войны и он оплавлял их, превращая их из самых разных людей, в одинаковых солдат Родины, единых в своем желании победить.

Они сражались и умирали, завещая свои несбывшиеся мечты и счастье нам.

* * *

Там, в далеком 1943 году, перед лицом надвигающейся смерти, Иван Вернигоренко выпрямился во весь рост, укрепился на скользком склоне и не кланяясь пулям, занес над головой искореженный тяжелый кусок металла. И, под свист немецких пуль вокруг, ударил по стволу немецкого пулемета. И снова. И снова. И упал Иван только когда дуло поддалось, и согнулось. Он не видел как в башне откинулся люк, и оттуда высунулся командир немецкой самоходки с автоматом – убить наглого русского. Немца тут же упокоили метким выстрелом в голову – товарищи прикрывали Ивана как могли. Как только танковый пулемет захлебнулся и замолчал, гвардейцы контратаковали.

На огромных, необозримых и с самолета, полях сражений Второй Мировой, где даже залпы орудий измеряются в тоннах, а человеческая жизнь меньше чем самая малая боевая единица, сталкиваются огромные массы людей и боевых машин. И место для имен остается только на могилах. И невозможно представить, что горстка храбрецов может изменить течение такой титанической битвы.

Но именно так, горсткой людей с несгибаемой волей к победе, и менялся ход истории.

В 16:00, в штабе Манштейна приняли доклад 6-й танковой дивизии. Штатно и спокойно записали отчет, распечатали на машинке, доложили штабным офицерам. Возможно, даже сам Манштейн склонился над картой, и нашел населенный пункт, фигурирующий в докладе. Его пересекали шоссе и железная дорога Лозовая – Харьков. В центре этого села находился железнодорожный переезд, через него шла грунтовая дорога из Краснограда на Харьков. За южной окраиной села был еще один железнодорожный переезд. На него выходило шоссе Лозовая – Харьков. Достаточно большой, по меркам этой местности, узел дорог. Взять его было важным шагом к успеху всей операции.

Доклад 6-й танковой был неутешителен – неожиданно упорное сопротивление русских так и не удалось сломить в течении более чем трехчасового, напряженного боя. Не помогли ни артиллерийские резервы, не выделение под нужды наступающей дивизии целой эскадры пикирующих бомбардировщиков. Немецкая 6-я танковая дивизия понесла тяжелые потери. Хюнерсдорфф настаивал, что возможности для дальнейших атак исчерпаны и просил разрешения отойти для перегруппировки и подтягивания резервов.

Тогда в немецких штабах и прозвучало впервые это русское, непривычное, исковерканное немецким акцентом слово – Тарановка. Его заново вывели на картах – теперь уже толстыми линиями и латинскими буквами.

Длинная стрела проектируемого удара 6-й танковой, своим острием нацеленная на дороги под Харьковом, будто разламывалась пополам этим русским словом. Вокруг него начали появляться значки вскрытых подразделений Красной Армии по данным разведки – следовало уяснить себе силы, сумевшие выдержать удар целой танковой дивизии. И определиться с необходимыми средствами усиления и резервами для следующего, более успешного, удара.

Вдали от аккуратных немецких штабов, среди горящей техники, огромных воронок и десятков немецких трупов, усиленный взвод 8-й роты, 78 полка 25-й гвардейской дивизии продолжал удерживать свои позиции, готовясь к отражению новой атаки.

Живых их оставалось двое.

Глава 11

Они держались, держались изо всех своих сил

К вечеру, командир 78-го гвардейского полка Билютин, бросил в бой свой последний резерв. Людей из «второго эшелона», как написано в мемуарах. Это были коноводы, отправившие свои подводы с ранеными в тыл, повар, интендант, почтальон, связисты – все оставшиеся тылы полка. Их набралось примерно полтора десятка человек. Они пробирались к позициям взвода Широнина испытанной тропкой вдоль лощины, но немцы присмотрелись к местности, и выдвинули артиллерийских наблюдателей. И накрыли резерв Билютина залпами стопятимиллиметровых пушек. Били, не жалея снарядов.

Эти пятнадцать человек рассыпались и залегли. Но по ним била и била немецкая артиллерия – возможно немцы неверно определили их количество, и им казалось, что они накрыли крупные силы. А может, и такое количество советских солдат к 1943-му году были уже достаточно важной мишенью. Немцы даже попытались выдвинуть танки, добить советских солдат. Застигнутые первыми залпами врасплох, но быстро сориентировавшись и нырнувшие в свежие, еще дымящиеся воронки от снарядов, люди, знали – впереди их товарищи терпят злой смертный бой. И им нужна помощь. И последний резерв Билютина не дрогнул. Измученные, усталые люди пошли, поползли вперед. Выжидая паузы в разрывах, от воронки к воронке, медленно но верно, люди шли на выручку усиленному взводу. Своим боевым товарищам.

Дошли не все.

Среди завалов и трупов нашли землянку с ранеными. Нашли и перевязали потерявших сознание бойцов, так и оставшихся на боевых постах. Положили их к остальным раненым в землянке у развалин будки обходчика.

Старые бывалые солдаты тут же поставили котелок. Раненых следовало накормить горячим, или хоть чаем напоить. Да и согреть.

Дозорный поднял тревогу. Немцы зашевелились. Задвигалась техника, начали стягиваться в колонны пехота. Похоже, готовилась атака. Надо было выходить на позиции.

С руганью и кряхтением поползли по земле, занимая приглянувшиеся воронки и необрушенные окопы, выстраивая сеть перекрестного огня.

Костер у выхода из землянки оставили. Даже котелок, в котором топился лед, не стали снимать. На случай, если тревога ложная, и скоро можно будет вернуться. И тут как раз к месту будет кипяточек.

Раненым, кто в был сознании, вложили в руки гранаты и оружие. Это на тот случай, если из боя никто не вернется.

Началась атака. Еще одна. Очередная среди почти беспрерывной череды немецких атак. И очень быстро мотострелкам 6-й танковой дивизии стало ясно – к усиленному взводу 8-й роты подошло подкрепление. Немецкая пехота шла в атаку вяло, нехотя. Сильно прореженные бронемашины тоже не торопились подставляться под гранаты и снаряды русских.

Как говорят в таких случаях – 6-я танковая дивизия «выдохлась». Атаку отбили. И тогда немецкая дивизия, ревя моторами как от обиды, попятилась, втягивая выдвинутые вперед подразделения, и медленно отошла обратно.

В тепло хат захваченных до этого деревень. Собираясь с силами для нового удара. Но уже завтра.

Гвардейцы 25-й дивизии вырвали у немцев еще один день.

* * *

Несмотря на то, что сейчас произошла архивная революция, и можно сравнить документы обеих враждующих сторон, пролив свет на многие вещи, все же вопрос о потерях зачастую остается довольно темным.

На взвод Широнина было заявлено 16 подбитых и сожженных танков (именно так в донесениях, но из контекста видимо все же вообще всех бронемашин, включая бронетранспортеры). И еще 7 танков, 2 самоходных орудия и 5 бронемашин врага было подбито в самой Тарановке, это по донесениям 179-й танковой бригады. Танкисты 179-й любили порядок, и не поленились разложить битую технику врага по полочкам. Причем, в Тарановке, немцы дошли до центра села, до самой церкви, 179-я вынуждена была их контратаковать, чтобы выбить врага обратно.

Бой был упорным.

Я написал для вас не одну главу, рассказывая, что стоит за этими тремя словами.

По донесениям 78-го полка, на поле боя немцы оставили больше сотни трупов. С нашей стороны в этом бою понесли потери не только взвод Широнина, но и весь 78-й полк, погибли артиллеристы, потеряли людей и танки 179-я танковая бригада.

Это фотография братской могилы в селе Тарановка.

Теперь давайте посмотрим, что говорят про свои потери сами немцы. В немецких документах, вопреки сложившимся у советских солдат стереотипам, с беспорядком было все в порядке. По ним можно сказать с уверенностью только то, что за день боев, 6-я танковая под Тарановкой потеряла 12–15 танков, и около десяти бронемашин других типов. Цифры немного меньше заявленных советской стороной, но все же очень близки.

По потерям в живой силе у немцев ничего не сказано, но это нормально – немцы редко писали о потерях в донесениях. Этому есть разумное объяснение – сделать такие, достаточно важные, подсчеты во время боевых действий затруднительно. Для примера, можно взять тот же взвод Широнина. Комдиву 25-й доложили, что взвод погиб весь. Именно имея это в виду он и написал на списочный состав взвода представление к высшей награде, желая чтобы все бойцы взвода Широнина получили «Героя Советского Союза». Посмертно. Отчасти, именно поэтому же, приказ на награждение прошел довольно быстро. На самом же деле в живых осталось 6 человек из взвода, в том числе и сам Широнин.