Текст книги "Пылающая сталь (СИ)"

Автор книги: Владислав Добрый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Глава 7

Живя вопреки

Над позициями 78-го гвардейского полка снова воют «штуки», падая коршунами на любое подозрительное шевеление. Снова засыпали бомбами позиции взвода Широнина. Йохен не любовался огненным адом. Он был профессионалом, и не терял зря времени. Он готовил атаку. Налаживал связь с артиллерией, распределял участки атаки, давал цели и ориентиры. Может, даже проверял карточки огня. И давал указания лейтенанту Гансу.

Я называю его Гансом, потому что это одно из прозвищ, которые дали немцам наши прадеды. Как ни странно, но именно Гансов среди немцев было не так уж много. А уж этого конкретного, прокопченного в дыму многих компаний лейтенанта, уж точно звали не так. Скорее всего это был даже не немец. Его отец наверняка был австриец, или даже онемеченный поляк. Из бедной семьи, попавший в самую страшную мясорубку Первой Мировой Войны и сумевший выжить. А может даже получить Железный Крест. В безвременье между войнами он, и такие как он, оказались никому не нужны в Германии, и именно такие как он, в конце концов и привели Гитлера к власти.

Да чего уж там, сам Гитлер был один из них.

Они рисовали мир в чёрно-белых тонах, только будущее разбавляя красным.

Но в 1930-х все изменилось. Ветераны стали уважаемы. А солдаты вновь нужны. Не имея ни финансового, ни социального капитала наш Ганс (так же, впрочем, как и Гитлер) не мог рассчитывать хорошо устроиться в послевоенной Германии. Или получить образование и подняться вверх по карьерной лестнице в армии. Но это был единственный выбор, ведь образование было слишком элитарным. А устроится в армию или полицию означало обеспеченное будущее. И получше чем у многих.

По природе своей будучи просто шовинистами, вяло рассуждающими о том, что пора бы уже размазать по асфальту всякую сволочь, вроде гомиков (или евреев, или леваков, или демократов, или всех сразу ) эти отставные военные нижнего командного состава все же сформировали в вермахте определенную философию. Принцип построения армии, фундаментом которой были унтер-офицеры. Такой подход переняли даже фанатичные и сумасшедшие войска СС. Показательна докладная записка штаба дивизии СС «Мертвая голова» (командир ее Айке был убит в феврале 1943 года под Харьковом) от 15 ноября 1941 года:

«Потери офицерского и унтер-офицерского состава в частях дивизии составили 60 процентов. Особенно ощутимы потери унтер-офицеров, в результате чего одна из рот не в состоянии вести наступательные действия. Да и в обороне она мало чего стоит, имея сломанный становой хребет. Целый ряд командиров рот не могут организовать разведку противника в собственной полосе обороны».

Когда Рейху понадобились новые солдаты, сыновья старых солдат пришли на смену отцам. За деньгами и самоутверждением. Именно в таком порядке.

Немцы выстраивали свою армию вокруг унтер-офицеров. И приходящие на смену старикам унтер-офицеры вермахта в точности копировали своих предшественников. Профессионализм, чувство собственной важности, а к 1943-му и большой боевой опыт, позволяли некоторым, особенно выдающимся личностям, становится даже лейтенантами.

Такой Ганс был, наверное, в каждом батальоне вермахта. Хмурые обветренные лица, мятая форма, небрежность в оружии, потертый Железный Крест на груди. Те кто идет в самое пекло и возвращается выполнив задание. Огромный опыт, абсолютная жестокость, высочайший профессионализм. Идеальные убийцы. Именно такие Гансы и были настоящим чудо-оружием вермахта. Конечно, в 1943-м их было уже куда меньше. Немцы разменяли ветеранов французской и польской кампании на русские танки во время отчаянных советских контрударов в 1941, положили их в землю в яростных сражениях вокруг Вяземского котла, оставили при отступлении в снегах под Москвой. Но наверняка, в танковой дивизии вермахта, был еще по меньшей мере один Ганс. Тот самый, которому Йохен и показал рукой на позиции взвода Широнина.

– Мне надо выбить оттуда русских, Ганс, – скупо скажет Йохен, с неслыханной для немецких офицеров фамильярностью – Ты понял?

За этим «ты понял» стоит многое. Ганс едва понимает карты и не сдавал экзамены по тактике бронегрупп, но своим солдатским чутьем понимает обстановку. Позиции взвода Широнина застряли у атакующих, как кость в горле. Из-за них Йохен не мог развернуть свои силы, реализовать в полной мере численное превосходство, ударить по селу со всех сторон.

Может и не совсем так, как планировалось, но выдвинутый вперед усиленный взвод 8-й гвардейской роты ломал немцам рисунок боя.

Ганс небрежно изобразит, что вытянулся по струнке и отправится выполнять этот расплывчатый приказ. Йохен не будет уточнять ему детали. Он положится на Ганса, как и множество раз до этого. И с удовольствием удивится изобретательности Ганса, когда тот выполнит задание. И даже похлопочет о награде – Ганс вряд ли когда-нибудь перерастет чин лейтенанта. А это значит он не опасен для карьеры Йохена. Даже напротив – яркий героизм подчиненных выгодно подсветит и фигуру командира.

Тем временем бомбардировка кончается. И тут же начинается артобстрел. Из тыловой глубины наконец подтянулись немецкие гаубицы. Волна взрывов катится вперед, скрывая за собой наступающих за ней немцев.

Панцергренадеры, прячась за кормой ползущих впереди них танков, идут вперед. В этот раз русские позиции молчат.

Йохен атакует одновременно с двух сторон – и вдоль насыпи, через позиции усиленного взвода, и через горящие и разбомбленные хаты самого села.

Танки и самоходки изредка останавливаются, стреляя по предполагаемым огневым точкам. А может, просто погоняя свою пехоту. Панцергренадеры слишком медленно, с явной неохотой, идут вперед.

Русские молчат, если не считать редких минометных мин, разрывающихся среди атакующих. Йохен никак не может нащупать эту русскую минометную батарею. Но не страшно – этого заградительного огня недостаточно, чтобы остановить атаку.

Перед наступающими порядками 6-й танковой, как это обычно и случалось, горело. Горело почти все. Огонь – обязательный спутник войны. И в той войне у него было много еды. Горели хаты, сараи, стоги сена, остатки небольшой рощи. И разбитая немецкая техника.

Каждый горящий танк, будто бы лил в верх густой столб дыма, словно заполняя огромную синюю чашу над головой людей черной, едкой водой. И по небу, над полем боя, расползалось темное пятно, делая солнце маленьким и тусклым.

Техника, со всеми её техническими жидкостями, горит очень дымно. Особенно, если это военная техника, многотонная, с большими двигателями, объемными баками и радиаторами. Дым такой густой и маслянистый, что достаточно просто пройти мимо, и кожу покроет густой черный налет. Дым от горящих хат и построек легче, легче развеивается. Бензин горит почти бездымно. Но горящие резина и масло рождает черный поток, который вьется как змея, закрывает солнце, роняет черные хлопья, которые проносятся над землей, превращая день в сумерки.

На заставленном горящей техникой пятачке взвода Широнина, горящие руины домов на переезде казались кострами в ночи – так сильно окутался мир вокруг дымом.

И в эту ночь среди дня, вошли панцергренадеры вермахта, оставив за спиной спасительную броню танков. Танкисты видели как пожирает огонь машины их менее осторожных предшественников и опасались гранат и бутылок с зажигательной смесью. Но они подвели свою пехоту почти вплотную к окопам красных. Теперь оставался только последний рывок, просто взять мертвые окопы, добив защитников, если вдруг кто из них, по нелепой случайности, еще жив.

Канонада немецких дивизионных гаубиц наконец стихла вдали, уже за окопами русских, куда её перенесли отрезая возможное подкрепление.

До полузасыпанных, развороченных бомбами и снарядами, проутюженных гусеницами, русских окопов, оставались десятки шагов.

И тогда прозвучал первый крик. Древний клич, которым оглашали поля бесчисленных битв наши предки, медленно набирал силу, подхватываемый все новыми и новыми голосами.

– Ура! – услышали впереди себя немцы. Побледнели вскинувшие шмайсеры унтерофицеры, засуетились пулеметчики, заторопились примкнуть штыки бывалые. Немцы узнали этот звук. Эту примету близкой ярости и смерти.

Под черными стягами дыма, среди пламени и снега, среди холода и жара, среди свинцовой метели и огненного дождя, навстречу густым штурмовым колоннам из десятков солдат вермахта в белых маскхалатах, вышла редкая линия из черных от гари и грязи людей.

И в ужасную палитру войны полилась красная кровь.

Глава 8

Час за часом

В своих воспоминаниях о войне ветераны, именно те, кто стоял за лафетами орудия или держал в руках автомат, постоянно говорят о двух вещах – о лишениях и смерти. Даже когда они рассказывают веселую историю о том, как их старшина однажды приготовил шашлык из убитой лошади – это история о том, что даже такое сомнительное пиршество было праздником. Но если задуматься, заглянуть немного глубже, за их субъективное ощущение сосредоточенное на мучительной бытовой неустроенности с редкими вкраплениями приятных моментов, то можно увидеть в их воспоминаниях бесконечный, почти ежедневный, тяжелый труд. И почти такое же обыденное, постоянное, рутинное преодоление страха смерти.

Война это работа. Лишь изредка эта трудная и опасная работа разбавляется не мимолетными схватками, в которых трагедии больше чем смысла, а действительно тяжелыми боями, от результата которых зависит многое. И совсем редко, в изнурительной и смертельно опасной солдатской карьере, можно похвастаться участием в настоящей битве. Насколько возможны «битвы» для войны 20-го века. Сотни и тысячи военных единиц – батальоны, батареи, эскадрильи самолетов и роты танков – на физически необозримых для человеческого глаза полях боя. Да и сам человек, тут меньше чем единица. Меньше чем погрешность статистики. Десятки километров окопов, леса, поля, города – все это сминается, укрупняется, отдаляется, принимается в масштабе 1:5000, и вместе с каждой отдельной трагедией становящихся такими маленькими людей, и помещается на столы стоящие в штабах. Наносится на карты. Отмечается условными значками. И каждый такой значок, означающий боевое соединение или войсковую часть, а по сути означающий совокупность сотен и тысяч людей, двигаются по карте генералами, преследующими цели кратно большие чем отмеченная значком войсковая часть. И эти пешки жуткой шахматной партии, уже там, в тысячекратном приближении, когда видны лица людей, входят в соприкосновения с вражескими фигурами. И именно там и начинается битва. Титаническая битва рассыпанная на множество фрагментов. Части и соединения входят в соприкосновение с врагом, пытаются подставить сильную сторону, а ударить, в свою очередь, в слабое место. Угрюмый, некрасивый, рваный танец страдания и смерти, оставляющий после себя истерзанные тела и души.

Эта самая трудная, самая страшная, самая кровавая часть войны. И требует она самого великого, от самых маленьких людей. И их непосредственных командиров.

Не только отваги и выносливости, но и интеллекта не меньше, чем от генералов за большими картами. Войсковой бой требует большого умения. Умения принимать быстрые решения и умения думать в момент смертельной опасности. Не говоря уже о чисто физической и психологической выносливости. В жизни нет очков урона, даже объективные характеристики вроде толщины брони или калибра пулеметов не является определяющими в исходе реального боя.

В конечном итоге, все решают люди.

Очень разные люди. Но свою работу должен сделать хорошо каждый.

На фото фельдшер пункта медпомощи 50-го Гвардейского кавалерийского полка 13-й Гвардейской кавалерийской дивизии 6-го Гвардейского кавалерийского корпуса Раиса Максимовна Балясникова. Фото 1943 г.

Перед безжалостным, чудовищным врагом, под страшными сокрушающими ударами, Рабоче-Крестьянская Красная Армия пятилась, отступала шаг за шагом. Истекала кровью. Теряла оружие и людей. И училась. Становилась не столько сильней, сколько умней, изобретательней. Норовя превзойти вермахт именно там, где он чувствовал себя наиболее уверенно. В умении вести общевойсковой бой, мастерски используя все рода войск и современные тому времени инструменты войны.

Эту интеллектуальную дуэль вермахт проиграл безнадежно.

Лейтенант Широнин был одним из тысяч лейтенантов нового выпуска, которые хотели, могли и умели удивлять немцев. На первый взгляд кажется, что положение его взвода было не просто смертельно опасным, но буквально безнадежным. Через секунды немцы сориентируются в дыму и забросают окопы усиленного взвода (вернее то, что от этих окопов осталось) гранатами, методично расстреливая выбегающих из них красноармейцев.

И тогда Широнин предпринял смелый, если не сказать отчаянный, ход.

Он поднял взвод в стремительную контратаку. Но сделал это совершенно иначе, чем учил устав. Он подпустил немцев заметно ближе, чем предписывалось. Очень похоже его бойцы либо не использовали гранаты, либо метнули гранаты одновременно с выходом из окопа, либо были выделены люди, которые закидывали гранатами скопления немцев.

Либо всего понемногу – трудно поверить, что Широнин успел перед контратакой не только отдать пару приказов, но и подробно проработать план боя.

На руку советским гвардейцам играло три вещи:

Первое – позиции взвода тонули в дыму, и почти не просматривались. Это дезориентировало немецкую пехоту и на время выводило из уравнения боя немецкие танки.

Второе, очень важное преимущество – взвод Широнина сам по себе был сыгранной командой. Некоторое время назад, по воспоминаниям комдива 25-й дивизии, произошел боевой эпизод связанный с взводом Широнина. Полк вел бой за большое село. Гвардейцы наступали, немцы оборонялись. Немцы, около двух сотен, плотно удерживали каменную застройку, пользуясь преимуществом в артиллерии и пулеметах. Широнин, вместе со своим взводом, сев на четыре танка, прорвался через заградительный огонь артиллерии, вломился на боевые позиции обороняющихся немцев и буквально расстрелял немецких солдат. Эта тактика «танкового десанта», позже будет весьма распространенной. В воспоминаниях комдива не уточняется, сколько было взято немецких пленных, и были ли они, но утверждается, что взвод Широнина почти не понес потерь. Так что опыт внезапного огневого боя на драматически короткой дистанции у широнинцев, несомненно, был. И использовался ими этот прием, именно как тактическое решение.

Третье – к 1943-му году в частях Красной Армии было много автоматического оружия. Это давало подавляющее преимущество в боях на близкой дистанции – отделения вермахта строились вокруг пулеметов. Знаменитые немецкие автоматы MP 40, который советские солдаты прозвали «шмайсер», были только у унтер-офицеров. А советские войска, быстро распробовав преимущества пистолетов пулеметов, стали целенаправленно вооружать ими целые подразделения. Создавались роты автоматчиков, которые выполняли функции штурмовых частей.

Неизвестно, были ли у широнинцев на вооружении пистолеты пулеметы Дегтярева, но к тому времени скорее всего, у них было достаточно трофейных «шмайсеров».

Сейчас легко взвешивать преимущества и недостатки противоборствующих сил, смотря на эти вещи со стороны. Но тогда, в 1943-м, полуоглохшие, измученные, усталые люди, должны были встать из окопов и двигаться на стену стволов. Почти буквально, им предстояло идти против свинцового ветра. И не отвлекаясь, быстро и метко стрелять. Каждый может вспомнить момент волнения. Свидание, экзамен по вождению – да что угодно. Страх сжирает резервы мозга, заставляя нас часто дышать, гонит кислород в мышцы, сужает зрение, накачивает организм сложным коктейлем веществ которые позволят нам некоторое время не замечать боли, быть быстрее и сильнее.

Но это совсем не помогает в сложных действиях. Наоборот, этот гормональный коктейль подавляет высшие когнитивные функции.

Мы забываем название собственного диплома или даже свое имя на экзамене. Не можем попасть ключом в замочную скважину. Да иногда от волнения люди не могут закурить или налить стакан воды – простые вещи, которые они делали тысячи раз.

А ведь все это не те действия, от которых зависит жизнь. Твоя и твоих товарищей.

Точный бросок гранаты, правильный выбор цели и уверенное поражение её. Идти в строю, контролируя «свой» сектор обстрела. Просто точная стрельба и быстрая перезарядка оружия. Все это требует концентрации, внимательности, анализа и прочих высших когнитивных функций. Тут нужно такое хладнокровие, которое и не снилось супергерою из современного кинокомикса.

Однажды наши, не столь уж далекие предки, смогли преодолеть себя, стать чуть больше чем просто человеком и совершить почти невозможное. Я думаю что нам, их потомкам, важно знать и понимать, что мы тоже это можем. Может и не сразу, может быть с большим трудом и большой ценой – но где то там, внутри, в нас живет этот крохотный, почти рудиментарный наследственный признак. Мы можем превзойти сами себя, если очень сильно постараемся.

Панцергренадеры танковых дивизий вермахта в 1943-м году все еще оставались лучшей пехотой в мире. Они попытались сплотиться, подавить русских ответным пулеметным огнем, реализовать численное превосходство или привычно забросать гранатами – сделать то, что они отрабатывали десятки, если не сотни раз. То, что много раз делали и в бою. Но падали пулеметчики, заливая кровью свои MG-42, опрокидывались на спину прошитые русскими пулями унтер-офицеры и те рядовые, кто пытался отстреливаться. Немедленно получали пулю в грудь те немцы, кто пытался метнуть гранату.

И суровые панцергренадеры 6-й танковой дивизии вермахта не выдержали. Не выдержали чудовищного, истребительного огня в упор от хладнокровного врага. Этих грязных людей с чистыми взглядами. Нестерпимо было то, как эти страшные люди жестоко и стремительно расстреливали солдат вермахта, давя гранатами и пулями любую попытку сопротивления. Ментальная дисциплина лучшей армии Европы лопнула и разлетелась осколками. Немцы не выдержали жуткой неизбежности смерти. Железные панцергренадеры неостановимой танковой дивизии вермахта дрогнули. И побежали.

И падали десятками, расстреливаемые в спину советскими гвардейцами.

Но немцам было куда отступить. Всего в полусотне шагов позади стояли танки. Надо только добежать и укрыться за спасительной броней, передохнуть, и выставив вперед стволы пулеметов и карабинов, залить русскую степь злым свинцовым дождем, вспахать пушечными снарядами и придавить гусеницами неожиданно эффективных русских стрелков.

И тогда, прямо с затянутого гарью грязного неба, обрушились на немцев русские снаряды.

Комдив сдержал обещание. Он нашел дивизионные гаубицы и отдал им приказ. Артиллеристы выслали наблюдателя. Наблюдатель забрался на колокольню церкви, ежесекундно рискуя попасть на прицел немецкому снайперу, или быть сброшенным вниз близким взрывом танкового снаряда. Немцы ведь тоже понимали, что колокольня – удобное для артиллерийского наблюдателя место, и периодически вели по ней «беспокоящий» огонь. Но рискуя жизнью, артиллерийский наблюдатель выбрал именно её, потому что только так можно было увидеть все вокруг, и не пропустить важное. В дыму и грохоте боя внутри села, сумел заметить в отдалении скопление немецкой техники и пехоты, прямо перед позициями усиленного взвода. И смог передать точные координаты столпившихся немцев. Перед позициями взвода Широнина взметнулись вверх подсвеченные оранжевым пламенем взрывы. Немецкую технику смешало с землей, с бегущей пехотой.

В панике, стремясь выбраться из под обстрела, немецкие танки и самоходки заметались, давя своих залегших пехотинцев, путая направление. Одна самоходка выскочила на позиции усиленного взвода и оказавшись без прикрытия пехоты, тут же из смертоносного хищника превратилась в добычу. Получив бутылку с зажигательной смесью на лобовую броню, самоходка не потеряла ход, и попыталась уползти обратно задним ходом. И тут взрыв противотанковой гранаты под брюхом сорвал ей каток и выломал часть траков. Разматывая гусеницу, самоходка доползла до склона лощины, наполовину сползла в него, и застыла.

Добивать её закладывая взрывчатку или поджигать бутылками с горючей смесью, было некому. Все были заняты.

В этой атаке на взвод Широнина немцы понесли, возможно, самые большие потери в живой силе в тот день. Но и гвардейцам этот бой дался тяжело. Они ведь не герои боевика, у них не было в запасе ста дублей. Они тоже понесли потери. Тяжелые потери. Многие были убиты, почти все ранены. Самого Широнина задело осколками от близкого взрыва гранаты – сильно посекло лицо, выбило зубы. Но он, как и все, кто был в сознании, отказался от эвакуации в тыл.

После нескольких минут передышки, в небе показались «штуки».

Полтора десятка израненных, наскоро перевязанных людей, прятались в блиндажах от очередного налета авиации. Лихорадочно набивая диски и магазины патронами, наскоро очищая и проверяя оружие.

Тем временем Йохен отвел свои обескровленные роты и бросил в атаку новые. И на позиции усиленного взвода Широнина тоже пошла свежая рота. Атака началась сразу же после бомбежки.

К этому времени усиленный взвод 8-й роты 78-го гвардейского полка 25-й гвардейской дивизии уже удерживал свои позиции примерно два часа. Они потеряли почти половину людей убитыми и тяжелоранеными. Почти все, кто остался на позиции, был ранен. Но уходить с удерживаемого рубежа никто не стал. Гвардейцы считали, что возможности к сопротивлению, еще не исчерпаны.

Глава 9

В жестокой схватке

В новой атаке немцы осторожничали. Наконец немецкая пехота и вовсе залегла. Немецкие танки, в надежде увлечь пехотинцев, не удержались, лихо рванулись вперед, в попытке засыпать окопы, шугнуть из них русских, подавить их гусеницами.

Немецкие пехотинцы за танками не пошли. Но отчаянно прикрывали свою технику огнем.

Вспыхнул один танк, подорвалась на гранатах самоходка. Танки отошли, отошли и панцергренадеры, медленно, перебежками, огрызаясь пулеметным огнем.

И этот бой дался дорогой ценой – за каждый танк гвардейцы платили не одной жизнью. Передышка до следующей атаки длилась больше обычного. Смогли вынести тяжелых раненых. А некоторые из широнинцев, которых ранили раньше, после «отдыха» в полковом госпитале, все перебинтованные свежими белыми бинтами, но способные идти и стрелять, вернулись в строй. Остался на позиции и дважды раненый Петр Николаевич Широнин.

И все же, их оставалось в строю меньше полутора десятков.

Позиции взвода гвардейцев снова засыпало немецкими артиллерийскими снарядами. Прикрываясь артиллерийским налетом и броней нескольких оставшихся танков, немцы подобрались вплотную.

– Полундра! – разнеслось среди грохота боя. Штурмовая группа немцев смогла просочиться с фланга, таясь по глубокими воронкам от бомб. Немцы проползли прямо к окопам взвода, и попытались забросать советских гвардейцев гранатами. На встречу им встали три бойца во главе с бывшим морским пехотинцем, поэтому и крик был такой. Но в закипевшей жаркой перестрелке Широнин не смог прикрыть своих огнем, оказать помощь. Трое человек отбросили штурмовую группу, заплатив за этот успех своими жизнями. Враг был так близко, что трудно было метнуть гранату, не оказавшись под перекрестным огнем.

Гвардейцы бросались под танки, в стремительном рывке преодолевая десятки метров, и падая израненные под гусеницы немецкой техники, но донося до неё тяжелую взрывчатку. И погибали во взрыве, разменивая свою жизнь на технику врага.

Бой был жестоким.

Немцы дрались упорно. Но не могли пройти последние двадцать метров. Никак не могли. Уже давно были мертвы немецкие офицеры. Гибли пытающиеся повести за собой солдат унтер-офицеры. Мрачная, мертвая, изуродованная русская земля впереди несла смерть. Словно сами её руины и раны от бомб и снарядов, стреляли в немцев.

Панцергренадеры дрогнули.

И в этот переломный момент, на позиции русских ворвался Ганс.

Ганс, после приказа, не стал торопиться и пытаться брать упорно обороняемые позиции в лоб. Но почти сразу Ганс понял – на позиции Широнина можно выйти, обойдя гвардейцев с тыла. Так уже сделала одна самоходка, которая и раздавила орудие. Ганс собрал штурмовую группу, посадил её на полугусеничный грузовик, прикрыл двумя танками и самоходкой, и пошел в обход. И потерял танк на минах. Свежеустановленные саперами мины оказались везде. Но Ганс не тот человек, что отступает при первых трудностях. Следуя его приказам, немецкие солдаты спешиваются, рассыпаются цепью, коля штыками снег. Идут по следам первой посланной в обход группы.

Саперы предвидели и это. Немцы попадают в минную ловушку – взрывается одновременно несколько противопехотных мин вокруг. На вид девственные, нетронутые, хоть и подтаявшие, сугробы выбрасывают осколки и камни, мотострелков сметает как игрушечных солдатиков брошенной горстью песка.

Гансу везет. Ему всегда везет. А может, это многолетний опыт, позволяющий реагировать не думая. Он успевает укрыться.

Ганс приказывает сложить раненых в грузовик, но не отдает приказа на возвращение. «Возьмем переезд, оттуда раненых доставить в тыл будет ближе!» – объясняет он солдатам. Они снова идут вперед. Осторожней. Но слишком медленно. Они опаздывают ко второй атаке.

Ганс видит подбитый немецкий танк. Быстро определяет, что его взяли в борт из села. Он попытается провести свою группу низинами, но бойцы 78-го полка заметили его, и посадив десант на две тридцатьчетверки, сами пошли в атаку, прикрыть своих товарищей на переезде, остановить удар им в тыл.

Второй танк подбит. Полугусеничный грузовик горит. Ганс собирает нескольких оставшихся бойцов. Они садятся на скользкую от застывшей крови броню последней самоходки, и лощиной прорываются дальше, оставляя за спиной столбы дыма и крики горящих заживо сослуживцев.

«Безжалостность – почти всегда условие победы» – говорили прусские офицеры друг другу. Возможно, унтер-офицеры их слышали. Но если офицеры имели в виду не себя, а своих солдат, то унтер-офицеры вермахта имели в виду и солдат и себя. Ганс счастливо избегает обманчивого льда замерзшего пруда, уходит от выстрелов тридцатьчетверок.

Ему везет снова и снова – широнинцы в напряжении боя не замечают новой опасности. Своим инстинктом убийцы Ганс выбирает лучший момент для атаки – когда все застыло в шатком равновесии и любое преимущество для одной из сторон станет решающим.

Ганс заглядывает в люк, указывает командиру самоходки цель. Немецкая боевая машина, вместе с десятком солдат на броне, вкатывается прямо на позиции усиленного взвода 8-й роты.

И не просто на позиции – Ганса ведет его звезда. Он оказывается рядом с развалинами будки железнодорожного смотрителя, у командного пункта Широнина, откуда гвардии лейтенант все еще руководит боем.

Ганс нашел сердце своего врага, теперь остается только вырвать его.

Но Широнин замечает Ганса. И вскидывает автомат.

И тут удача покидает Ганса. Ганс успевает заметить Широнина. Мельком. Он уже спрыгивает с брони самоходки по которой стучат, выбивая искры, русские пули. В его штурмовую группу стреляют с разных сторон. Полоснув по мелькнувшей в дыму фигуре короткой очередью, Ганс укрывается в воронке. К нему присоединяются его солдаты – не все. Широнин успел зацепить по меньшей мере трех. Часть спрыгнула с другой стороны самоходки. Несколько секунд Ганс оглядывается вокруг с помощью специального, «окопного» зеркальца, пытаясь определиться, где враг.

Ему не дают – в воронку падает русская граната. И другая. Ганс перебегает в другую воронку, ползет по ходу сообщения, не поднимая головы бросает гранаты на любую услышанную рядом стрельбу. Ему не дают утвердиться и окопаться, он постоянно меняет позицию. И теряет своих солдат, одного за другим.

Но его десант вызвал минутную заминку. Нарушил упорядоченный хаос боя. И для отлично выдрессированных панцергренадеров вермахта, этого крохотного окна возможностей, достаточно. Они бросаются вперед и врываются на позиции взвода широнинцев.

Гвардейцы не уступают без боя ни одну позицию, ни один окоп, ни одну воронку. Немцы дерутся за каждый шаг. В некоторых местах завязывается ожесточенная рукопашная схватка…

* * *

Михаил Александрович Шолохов – человек которого война испытала сильнее чем многих. Михаил Александрович в своих книгах «Наука о ненависти», «Они сражались за родину», «Судьба человека» – смог, наверное, рассказать о войне так полно, как только может сделать печатное слово.

В его книгах есть такая фраза:

«И если любовь к Родине хранится у нас в сердцах и будет храниться до тех пор, пока эти сердца бьются, то ненависть к врагам всегда мы носим на кончиках штык ов.»

Такая огненная, жаркая ненависть таилась внутри советских солдат, что опаляла она сердца. Такая сила ненависти была в этих обычных людях, что вокруг них горели танки, плавилась земля, разлетались в куски бетонные укрытия – а люди эти упрямо сражались, уступая только смерти. Нет ничего жарче ненависти людей, которых война отняла от своих близких, от своих жизней, от всего что только есть хорошего в мире. И поставила перед лицом неизбежного выбора. Или защитить все, что только есть у тебя, и всех кто вокруг тебя, и будет у твоих детей, и детей твоих детей. Или сдаться и потерять все, что только есть, и все, что только может быть. И в невозможных условиях, не упасть, не отступить, позволяла только ненависть.

Ненависть, от жара которой пылала даже сталь.

* * *

Ганс был подготовленным и опытным солдатом. Он смог выжить в десятках схваток, пережить сотни обстрелов и убить множество солдат из разных стран. И сейчас Ганс не планировал умирать. Все время на шаг впереди пули, на секунду раньше взрыва. Он успел уйти от очереди в упор, увернуться от гранаты, вовремя сменить позицию, увидев близкий взрыв минометной мины. Словно неуязвимая тень скользит он по развороченным окопам, остерегаясь и своих и чужих. Он равнодушен к падающим рядом немцам – он видел такое слишком часто. Он хладнокровен. Вот он скатывается в воронку от авиабомбы, в которой кипит схватка. Воронка устлана телами – словно мрачный филиал ада. Вокруг выпотрошенные, рубленные снарядами и гранатами тела, в них аккуратные дырки от пуль и безобразные раны от осколков.

Все мертвецы одеты в немецкую форму. Русский только один, и он все еще жив. Весь в крови, израненный, изрезанный, он методично и хладнокровно забивает противотанковой гранатой солдата вермахта. Тот все еще пытается отбиваться, но судя по бьющемуся в агонии у его ног второму немецкому солдату, он не справился и когда был не один.

Ганс стреляет. Хладнокровно, не принимая во внимание то, что его однополчанин стоит на линии огня. Всегда важнее убить врага, чем сохранить жизнь союзника – одно из правил, которое он никогда не расскажет пополнению.