Текст книги "Пылающая сталь (СИ)"

Автор книги: Владислав Добрый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

А вот Ватутин наверняка не спал. Обдумывал свои приказы, строил планы, взвешивал свои решения. К этому времени он уже был уверен в направлении главного удара немцев, и то, какими именно силами они ударят.

Видел он и силы которыми располагал. Но их еще надо было собрать, сосредоточить в нужном месте. Насытить снарядами артиллерийские батареи, запастись бензином для танков. При максимальном напряжении сил и полной загрузке дорог и вокзалов, выходило у Ватутина, что контрудар он не сможет нанести раньше, чем через четыре дня.

Он не мог приказать гвардейцам 25-й дивизии держаться против танковых дивизий четыре дня. Знать и понимать возможности подчиненных войск– то, чему учатся командиры в первую очередь.

Поэтому генерал попросил у 25-й гвардейской только то время, которая она сможет дать.

Глава 2

Рубеж

Из оперативных сводок 3‑й танковой армии:

«Погода 28 февраля – 3 марта 1943 г. в зоне боевых действий была от −2º до +3º, облачность, туманы, мелкие дожди. В некоторые дни видимость составляла 500–1000 метров. Дороги на отдельных участках были труднопроходимы для автотранспорта.»

Советские солдаты в районе Харькова, март 1943-го.

Гвардии лейтенант Петр Николаевич, командир усиленного взвода 8-й роты, хоть и имел весьма ограниченные силы, но все же постарался добавить рубежу обороны хоть немного глубины.

Солдаты его усиленного взвода заняли позиции на небольшой возвышенности, вдоль железнодорожной насыпи. Позади, в 50–70 метрах, была лощина, по которой предполагалось отступить по исчерпании возможностей к обороне. Впереди большое поле, практически без укрытий, с проходящей по ней дорогой. Слева была разбомбленая станция, Беспаловка. Вернее, оставшиеся от неё невысокие обгоревшие руины нескольких зданий. Справа село, в котором заняли оборону основные силы 78 гвардейского полка.

Местность с железнодорожной насыпи хорошо просматривалась. Отдельного внимания и заботы требовала «сорокопятка». Для пушки постарались больше чем для людей. И окоп для стрельбы, и укрытие, и запасную позицию.

Первое отделение слегка вынесено вперед. Остальные два отделения были расположены уступом назад, складываясь в неровный треугольник на плане. Сердцем позиции была будка железнодорожного смотрителя. А вернее, неглубокая, но хорошо укреплённая землянка рядом с ней, в которой и поставил свой командный пункт Петр Николаевич. Впрочем, в ночь на 2-е марта, КП стало и общим домом – там спало третье отделение и оба «пушкаря».

Вокруг основных позиций взвода, ветвились ложные. Гордые, на показ, брустверы с черными от копоти палками, изображающими стволы противотанковых ружей, были устроены и на льду небольшого пруда, неподалеку.

Главное было сделано. Минные заграждения прикрыты огнем, сектора обстрела расчерчены. Но конечно, всегда есть, что сделать еще. Но увы, больше усиленный взвод 8-й роты сделать ничего не успел.

Утром 2 марта 1943 над позициями, уродливым черным вороном, повисла «рама». Немецкий самолет разведчик. Оставалось надеяться, что предпринятые меры маскировки оказались достаточны, и он накличет смерть на ложные позиции, расположенные в стороне от основных.

На это были хорошие шансы – по земле стелились туманы, а высоту «рама» держала большую. И не зря. Ведший разведку на низких высотах Me-109, глаза 48-го танкового корпуса вермахта, напоролся брюхом на слаженный винтовочный залп отходящих к рубежу Мжа кавалеристов 6-го гвардейского. Истребитель задымил, попытался набрать высоту, но рухнул. Пилот был взят живым вместе с картами. Это был 1943, время беспечности для люфтваффе уже было позади.

Утренние часы шли медленно, растянутые ожиданием. Только в 11 часов (согласно боевому донесению 179-й бригады) на дороге к селу появился передовой отряд 6-й танковой дивизии вермахта.

Это был именно передовой отряд, а не разведка. Мотоциклисты жались к броне – две бронемашины и даже танк. На технике сидел десант. Был и еще, по меньшей мере, один грузовик с пехотинцами. Это была солидная сила. Но немцы вели себя осторожно – выдвинулась вперед бронемашина, видимо с командиром отряда. Она «прокралась» вдоль складки местности, которая позволяла ей быть по большей части укрытой от возможного обстрела со стороны села, но при этом подобраться поближе. Из люка высунулся офицер с биноклем, посмотреть.

Не посмотрел. Жаркий взрыв великанским пинком подбросил немецкую технику в воздух – саперам 78-го тоже показалось, что по этой ложбинке удобно подобраться на технике к селу. И они оставили в ней пару противотанковых сюрпризов.

Взрыв послужил взводу 8-й роты командой для открытия огня. С хлесткими хлопками открыли новый счет «трехлинейки», застучал пулемет, тяжело ударили противотанковые ружья. С немецкой брони покатились в снег фигурки в белых маскхалатах.

Немцы не приняли боя, машины попятились назад, мотоциклисты лихо развернулись на пятачке. Только танк остался, огрызнулся выстрелом, послав снаряд в молчащее село.

И, словно в ответ, металлически гавкнула «сорокопятка».

Конечно, если сравнивать с длинноствольной 76 миллиметровой пушкой ЗИС-3, то «сорокопятка» со всех сторон послабее будет. И силы меньше, бьет не так точно. Вот фото ЗИС-3, на Курской Дуге.

Но расчет пушечки, сержант Комаров и заряжающий рядовой Петренко, были людьми опытными. Конечно, двое человек для пушки, пусть и всего-то полтонны весом, это маловато. Вот она, сорокопяточка, вытянувшая половину войны.

Все же маловато двое на пушку. Но Комаров и Петренко справились. Первым же снарядом попав в лоб бронетранспортеру.

Что в пушке плохо, так это то, что после первого же выстрела она себя демаскирует. Выплевывает из дула пороховые газы, а они выбивают из земли вокруг пыль и камни, и повисает это все вокруг огневой позиции облаком. По которому вражеским наводчикам стрелять – одно удовольствие. Так что, после первого же выстрела становится пушка главной целью для всех – от пулеметчиков и снайперов, до артиллерии с закрытых позиций и танковых орудий на прямой наводке. Вот и сейчас, немецкий танк засуетился, подал назад, и повел башней, выцеливая «сорокопятку».

Но Комаров хладнокровно, не торопясь, послал второй снаряд в бронетранспортер. Не нравилось Комарову, что тот не чадит. Не чувствовал завершенности. Но со второго раза Комаров почувствовал – «достал»! Бронетранспортер замер, словно обмяк, покосился. Из него начали выбираться немцы. А еще через минуту из открытых дверей потянулись вверх струйки черного дыма.

Танк увидел сорокопятку, навелся, выстрелил по ней в ответ. Взрыв лег близко, осыпав Комарова и Петренко комьями земли и грязи. Но сержанту Комарову к близкой смерти было не привыкать. Он так же спокойно послал в гущу врагов третий снаряд. В этот раз, осколочный. В лоб танку стрелять с такого расстоянии смысла не было. Не пробить. А вот пехоте «насыпать» было можно. Так что сделали что смогли. И юркнули в «щели» – специальные артиллерийские окопы, шириной сантиметров в шестьдесят. «Щели» устроены так, чтобы свести к минимуму возможность попадания в них снаряда. Стрелять из таких «щелей» было неудобно, но не для того они и делались. Вот только зарыться как следует не получилось, земля мерзлая – щели были глубиной небольшой. Это плохо.

Немцы редко промахивались вторым выстрелом. Вот и в этот раз, танковый снаряд задел бруствер, ударился о противоположную стенку орудийного окопа, и взорвался, осыпав землей пушку. Танк пострелял еще некоторое время, но испытывать судьбу не стал, сдал назад.

Немцы, что спрыгнули с брони, залегли, и долго отползали назад, прежде чем рискнули встать на ноги. Очень уж метко русские стреляли.

Оставив за собой две горящие машины и несколько мертвых тел, передовой отряд оттянулся назад, к основным силам.

Среди безграничных заснеженных степей появились и потянулись к небу две темные дымных ленты. Штабы приняли сообщения, и над множеством карт с латиницей склонились внимательные и педантичные штабные офицеры. Карандаши скользили по бумаге, оставляя линии и отметки, разламывая степь пунктиром промежуточного оборонительного рубежа советских войск.

Отметки наносились без сильного нажима на карандаш. Ведь все равно, их скоро надо будет стирать.

Глава 3

Наука и искусство

В текстах про войну встречаются словосочетания «военная наука» и «военное искусство». Иногда эти словосочетания используются как синонимы. И это не правильно. Вот, например область военной науки – логистика. И логистика – это то, из чего растет все остальное.

Предположим, что у нас три батареи 76,2 мм полковых орудий. Всего 12 штук. Для одного боя нам потребуется 40 снарядов на орудие. Предположим так же, что мы идем в наступление, и лучше бы этот боекомплект как минимум утроить. Один снаряд весит 6,5 килограмм, в ящике их четыре штуки. Ящик весит примерно 27 килограмм. Значит нам нужно всего-то на всего доставить по 30 ящиков со снарядами к каждому орудию. Почти 900 килограмм груза на ствол.

В условиях 1943-го, нам скорее всего придется справляться гужевым транспортом. Если склад находится в паре километров – мы сможем доставить боеприпасы двумя телегами, примерно за час. Если дорога плохая – придется взять четыре телеги. Если же «плечо» подвоза увеличить кратно, хотя бы до десяти километров – нам понадобиться втрое больше телег. Потому что ⅔ будут постоянно в пути. А ведь надо еще кормить людей, лошадей, давать им отдыхать, перевозить с места на место сами орудия. А что если бои идут беспрерывно? А что если плечо подвоза удвоится? А что если у нас сотня орудий пяти разных калибров? Нам уже не хватит одной грунтовой дороги. А что если нас еще и бомбит противник?

Логистика превращается в виртуозную джазовую партию, полную импровизаций. Но она все еще определяется некими нормами и законами.

Например, для сокращения плеча подвоза на телегах и грузовиках, хорошо бы иметь вблизи железную дорогу, по которой можно подогнать поезд. Поезд с подкреплениями, поезд с припасами. Именно поэтому удар немецкой 6-й танковой дивизии и был направлен вдоль железнодорожных путей. Немцы намеревались быстро восстановить рельсы, и перебросить по ним свежие пехотные дивизии, подпереть их орудиями, насытить снарядами – и получив подавляющее преимущество, войска вермахта сомнут уступающих в мощи, ослабленных от голодного снарядного пайка русских. И наоборот, немецкие танковые корпуса, захватывая узлы дорог, должны рассечь советские коммуникации, отрезать пути снабжения, как клинок отсекает вены. И тогда, обескровленные, оказавшиеся в окружении русские войска не смогут сопротивляться.

На фото вундервафля вермахта, которая возможно убила меньше людей чем любая другая, но которая совершенно точно является одним из не очевидных, но существенных преимуществ вермахта над всеми остальными армиями.

Это тележка. Выдавалась как минимум одна на взвод для пехоты, не считая тыловых частей.

Весовые характеристики:

вес: 82 кг

грузоподъемность: 350 кг

суммарно: 432 кг

Если вас занесет в 1941, не рвитесь к Сталину с проектом тележки. На самом деле это хороший пример того, как отличались страны. СССР был очень бедной страной. Германия в 1942-м году смогла снабжать по воздуху целый пехотный корпус, окруженный в Демянском котле, просто мобилизовав часть почтовых самолетов. Вот и эти тележки в вермахте редко таскали руками. Было множество техники, от грузовиков до специальных гусеничных мотоциклов.

Такие не очевидные преимущества богатой страны расширяли вермахту окно возможностей. Позволяли срезать углы. Избегать последствий допущенных ошибок.

Но вернемся к логистике.

Словно крупная кровяная артерия, хорошая большая дорога питала и толкала вперед армию. И дороги эти, как правило, соединяют города. Поэтому шли битвы за крупные города. Именно поэтому танковые дивизии часто наступали вдоль шоссе (если вспомните, Панфиловская дивизия, Подольские курсанты держали именно шоссе). У немцев был даже термин, «панцерштрассе».

Это означало хорошую дорогу, отданную целиком под нужды снабжения танковой дивизии.

Естественным образом любой крупный город это узел дорог. Словно сердце, собирающий в себе кровеносные сосуды, большой город всегда в центре дорожной сети. Контроль над ним обычно означает подавляющее логистическое преимущество. Штурм больших городов стал неизбежностью в войне 20-го века.

Эта стратегическая необходимость и возможность вытекала из логистики, как вытекают научные выводы из доказанных теорий. Все ещё наука. Сложная, с меняющимися исходными данными и все новыми неизвестными, но наука.

Но в войне есть и вопросы посложнее. Куда сложнее и запутаннее, и это те вопросы, которые и должны решать солдаты с оружием в руках. Вопросы о жизни и смерти.

Именно о жизни и смерти должен был думать командир 6-й танковой дивизии вермахта, Вальтер фон Хюнерсдорфф, оставив вопросы логистики начальнику штаба.

Сколько танков и пехоты нужно, чтобы захватить небольшой населенный пункт на железнодорожном переезде, в степи? Какие потери приемлемы для этой цели?

Во время польской компании, когда 6-й танковой дивизии пришлось вести изнурительную битву на два фронта под Варшавой, для целей штурма и удержания польского городка на узле дорог, было достаточно роты солдат и нескольких бронемашин.

Во время Французской компании, один отчаянный французский командир, некий де Голль, смог безумной ночной атакой отбить населенный пункт, в котором было десять танков и целый батальон мотострелков. Но это скорее исключение. И будь они во Франции, Хюнерсдорфф бы посчитал что батальона мотопехоты и десятка танков для атаки с хода, с хорошими шансами на успех, все же хватит.

А в России, во время Расейняйского сражения, 6-я танковая два дня не могла сломить сопротивление одного тяжелого русского танка.

Слишком много условий, слишком много неизвестных, слишком много переменных. Слишком много того, что нельзя учесть и посчитать, и слишком большая цена ошибки. И тонкая грань, отделяющая науку от искусства, стирается.

Теперь уже все зависит от полководца, от его чутья, от его профессионализма, ума, таланта. От его военного искусства.

Хюнерсдорфф решил, что для захвата этого населенного пункта с ходу, достаточно накопить три десятка единиц бронетехники и примерно полк пехоты.

Он ошибся.

Глава 4

Люди и звери

Превзойти в живой силе и технике – в конкретный момент времени и в нужном месте – все еще военная наука. Нивелировать преимущество противника – уже искусство.

Рыча и выплевывая синие клубы выхлопов, немецкие машины подъезжали к переезду. Но не ближе чем на километр. Не торопясь, будто с ленцой, изредка постреливая из пушек. Бронетранспортеры, танки, самоходные орудия, с «геральдическими» знаками своих частей на броне, возвышались среди крохотных фигурок закутанных в белые маскхалаты немецких пехотинцев, как чудовища из сказок. Пехотинцы жались к броне, облепляли танки, как пауки матку.

Я не знаю, кто именно готовил немецкую атаку. Распределял технику по группам, определял сектора самоходным орудиям, ставил командирам их задачи. Да я и не хочу знать. Вся эта череда немецких офицеров, таких одинаковых в своих «индивидуальностях», сливается для меня в одного, очень лимитированного, выровненного нормами и правилами, забитого окружением, выструганного по шаблону постоянным надзором, плоского как лист картона, человека-функцию. С единственной яркой чертой характера, да и той не вполне человеческой – жестокостью.

Немецкий генерал всегда выглядит подтянуто, аккуратно, если не сказать блестяще. Было бы странно, если бы это было не так – первого камердинера Манштейн получил только в семь лет – в их строгой семье военных было принято приучать детей к самостоятельности.

Камердинер это немецкое слово, обозначающее человека… То есть слугу, конечно… Который создает своего хозяина. Он подбирает ему гардероб, одевает, бреет, причесывает, часто ведет текущие финансовые операции и отвечает за дорожные дела. Манштейн, скорее всего, за свою жизнь ни разу не то что не озадачился «закупиться одеждой на зиму», вполне возможно он редко носил с собой кошелек и вряд ли сам покупал себе билеты на поезд.

Генералы вермахта, за редким исключением, были богаты. Иначе как бы они могли позволить себе быть настолько сосредоточенными на войне.

А война, вернее служба в армии – дело их жизни.

Манштейн с 13-ти лет в кадетском корпусе, потом военное училище, уже в 19 – кандидат в офицеры в гвардейском полку.

Конечно, у этого талантливого человека найдется время и на образование – он прослушает курс в военной академии, но Первую Мировую он начнет в качестве адъютанта у командира батальона…

Вальтер фон Хюнерсдорфф, уже упоминаемый мной командир 6-танковой дивизии – совсем не похож на Манштейна. На фотографии он справа.

Вальтер фон Хюнерсдорфф родился в Каире, в Египте. И служил в гусарском полку. Видимо «отслужить» в престижном полку курсантом – необходимое условие для приличного генерала. Но на западном фронте Первой Мировой он всего лишь лейтенант. Наверное, чтобы доли солдатской хлебнул. А потом уже проторенная дорожка «находился на », «находился при», «помощник в обучении персонала» в 1930 и уже в 1940 Вальтер внезапно для меня подполковник и начальник штаба целого армейского корпуса. Вот что значит талант! Последняя фраза – шутка. Поясняю для военных, которые с их выслугой лет, такие шутки про «талант» могут и не понять.

Все эти «адъютант», или еще более интересные должности вроде таких как «находился при батальоне» – не только синекура для получения зарплаты. Это, как ни странно, именно что школа для будущих высших офицеров. Вращаясь в кругах высокопоставленных военных, молодые генералы вермахта (пока еще нет, но вы ведь понимаете как все устроено) впитывали накопленный опыт и нарабатывали профессионализм. Никого ведь не удивляет, если в семье врачей дети станут врачами. Или в семье публицистов вдруг родится талантливый публицист. Или личные качества бизнесмена, позволившие ему многого добиться, вдруг обнаружатся в его сыновьях – яркие примеры Трампа, Гейтса, Маска прямо перед глазами.

Но там, в заснеженной степи, эти высокие профессионалы останутся за картами, а батальоны мотострелков и танков поведут в бой совсем другие люди.

Мне неинтересны их имена, но я думаю что они похожи на Иоахима Пайпера – тот, кстати, тоже родился в семье военных. Но врожденного таланта ему хватит только для того, чтобы служить в действующих войсках с 18–20 лет, получая железные кресты, и медленно расти в званиях, с перерывами на годы обучения. Вот он, справа:

Такие люди как Пайпер уже не так безупречны во внешнем виде, зато несут на себе знаки личной доблести, например шрамы от мензурного фехтования.

Скорее всего именно такой лихой, но исполнительный командир и руководил немецкой атакой на позиции 78-го г. п. в весенний день 1943. Я буду звать его «Йохен».

Не подумайте что я пытаюсь принизить старший и средний офицерский состав немецкой армии. Напротив, уже к 1941-му это были опытные, тертые волки, прошедшие минимум две военных кампании.

Все эти немецкие офицеры сначала относились к Гитлеру с изрядной долей презрения, как к популисту и гражданскому. Да, звание ефрейтора, а именно такой был армейский чин «Вождя», вовсе не впечатлял старую военную косточку. Начальники штабов подавали в отставку, отказываясь выполнять приказы Гитлера. А потом началось – аннексия за аннексией, по сути кровавые учения армии. Старые военные фамилии подкупал, словно взятка, сам рост вооруженных сил, последовательная политика на исполнения прихотей генералитета:

Хотите танков? Вот они! Хотите самолетов? Вот вам самолеты! И наконец Польская компания. Война со страной, которая уже разгромила советскую Россию в 1920-м, и с тех пор только усиливалась? Авантюра! Но «гиена Европы» стремительно теснила Германию, а особенно её элиту, и не только политически и экономически, но и территориально, откусывая куски от Литвы, Чехии, претендуя на большее. Война была неизбежна. Но невозможна. И когда Гитлер начал её, и победил – недоверие сменилось на слепое обожание.

Гитлер был для военной касты Германии не просто вождем и пророком, он был воплощенным в человеке спасителем. Они обрели смысл существования. А ради такого можно и жизнью рискнуть. В разумных пределах.

В большинстве своем генералы вермахта, да и средний командный состав, не считая фанатиков из СС, оставались людьми практичными. К 1943-му стало ясно, что война затягивается. Но о последствиях поражения думать было рано. Нужно было добиться удобных условий заключения мира. Никто всерьёз не рассчитывал, что «союзники» (читай Америка, Англия уже воспринималась страной второстепенной) всерьез вступят в войну за интересы СССР.

Нужно было отодвинуть линию фронта на удобные рубежи, поубивать побольше русских и заморозить ситуацию лет на 10–20.

Всерьез генералы вермахта задумались о последствиях поражения в 1944-м, когда стало ясно, что идея «безоговорочной капитуляции», озвученная Рузвельтом еще в январе 1943 в Касабланке, вовсе не политическое заигрывание с электоратом, а реальная программа. Черчилль истекал от этой идеи ядом, но не мог ослушаться бывшей заморской колонии – тайные сношения с Германией через друзей и родственников, призванные подготовить почву к миру, и в самом деле оставались и тайными, и сношениями. Английская сторона не только не выставляла сколько-нибудь заметные фигуры в переговорщики, но и отказывалась обсуждать хоть какие-то условия сдачи. Даже личные гарантии.

Вполне возможно, что за весь двадцатый век это было единственное время, когда элитарная группа впервые оказалась перед лицом страха за свое будущее. Вот как это описывает один из генералов вермахта:

Мысль о перспективах поражения Германии меня ужасает. Я верю, что после этого Германия перестанет существовать как самостоятельное государство, будет поделена между победителями и большинство мужчин будет угнано в рабство. Кроме того, Германия лишится нацистской системы управления, а это, я считаю, будет для нее большим несчастьем. Это – наиболее подходящая для немецкого народа система, выражающая его интересы. Основной заслугой этой системы являются политика поддержания чистоты расы и вытекающее отсюда признание прав германской расы на господство. (взято из «протокол политического опроса командира пехотной дивизии „Бервальде“ генерал-лейтенанта В. Райтеля.» 14 марта 1945 года).

Но все это будет впереди. Прямо сейчас вермахт получил тяжелый удар под Сталинградом. Но это лишь значит, что надо ударить в ответ. И ударить в десять раз сильнее.

Для этого Гитлер дал генералам технику и оружие. Много и не хуже чем у врагов. Сама Германия – преданных и безжалостных солдат. Много и свирепее чем у врага. Генералам оставалось лишь соединить эти ингредиенты в философский камень войны – неудержимую, неотразимую мощь. И они с этим безусловно справились. Обкатали стремительные передвижения механизированных войск в Чехословакии. Закалили в огне и крови стальные клинья танковых дивизий в Польше. Отточили искусство владениями ими во Франции.

Конечно в России были некоторые заминки. Огромные просторы, сложные погодные условия. Не очень правильные приказы вождя… Но все эти стихии были преодолимы.

В самом начале войны, в мемуарах, генералы еще писали, вдобавок к вышеперечисленным проблемам, и про стойкость русских. Даже некоторые комплименты, вроде «первый достойный враг».

К 1943-му все эти признаки хорошего тона исчезли. Время заигрываний кончилось вместе с легкими успехами. Русские превратились в темную, зловещую силу. Немецкие генералы никогда не оскорбляли свои мемуары рассказами об «ордах русских, живыми волнами захлестывающих наши позиции». В конце концов, генералы писали мемуары намереваясь читать их вслух в обществе, или оставить детям. А писать про то, что их враги якобы настолько нелепы, что идут толпой на пулеметы – удел идиотов, пишущих для идиотов. А это уже профессиональная область Геббельса и покушаться на неё было бы неприлично.

В 1943-м впервые немецкие генералы стали по-настоящему интересоваться своим врагом. Немецкая разведка, не заметившая новую технику, в том числе танки, на советских парадах перед войной, вдруг оживилась. Стали выяснять технологические и производственные возможности Советского Союза, структуру дивизий, характеристики орудий, и даже узнавать имена и биографию советских генералов. И чем больше немцы узнавали о военачальниках красной армии, тем больше они укреплялись в своем превосходстве. И тем скупее становились записи в их мемуарах.

Дело не в русских солдатах, которые в подавляющем большинстве были крестьяне, со всеми вытекающими. И даже не в верховном командовании вроде Жукова, который успел походить в учениках сапожника, или Рокоссовского, побывавшем дорожным рабочим. Да, эти люди никогда не смогли бы в Германии даже ночной горшок за Манштейном вынести, (буквально, их происхождение было бы недостаточным для получения места в штате прислуги поместья Манштейнов) а теперь ведут в бой армии и даже иногда побеждают. Отчасти, это даже хорошо – какой же подвиг без достойного врага. Посмотрите вон на Наполеона, выскочка, а как талантлив. После войны, вне всяких сомнений, Ватутин, попади он в плен, наверняка бы удостоился перед смертью аудиенции у Манштейна. Для того чтобы позже, в мемуарах, появился красивый диалог. В котором Манштейн, с присущей ему солдатской прямотой, (к сожалению так и не обнаруженной мной в его насквозь лживых мемуарах, но почему то многие именно за это его хвалят, я не литератор, так что доверюсь профессионалам) наверняка проницательно укажет Ватутину на его ошибки, сможет мудро разбить оковы иудо-коммунистической пропаганды и Ватутин прозреет. Возможно, даже раскается.

И станет красивым персонажем, колоритным поверженным врагом, в истории семьи Манштейнов.

Но вот у командира 78-го гвардейского полка, Кондратия Васильевича Билютина, шансов на признание не было никаких. Родившийся в нищей семье, одиннадцатым – он должен был умереть от голода, от холода, сгинуть к своим 44-м годам, или превратиться в немощного старца от тяжелой работы. Три года церковной школы, чтобы уметь поставить крестик напротив суммы заработка в копейках – вот граница его возможностей. А если недоволен, пусть к матери своей пойдет и спросит, зачем эта дура его рожала?

После революции семья Билютиных получила землю, бывшую землю помещика которую они обрабатывали, в собственность. С землей пришла сытость и надежда. Именно тогда семья Билютиных узнала чувство постоянной сытости, столь привычное нам сейчас. Голод, вечный крестьянский спутник, отступил. Но не надолго. Местные Цапки и Цеповязы помогали семье Билютина как могли. Отняв землю, опутав долгами, свели всех в могилу. А маленького Кондратия пожалели, пригрели и стали кормить. За службу малую – пастухом. Жить бы Билютину младшему, да радоваться. Но вместо этого Кондрашка лучшей доли захотел и пошел по пути кривому. Начал с того, что вступил в местное ополчение, и воевал с бандитами. Цапки и Цеповязы тогда, прямо как и сейчас, очень любили порассуждать о твердой руке, у кого где место, кто волк, а кто барашек. Оттого, наверное, очень удивлялись, когда получали от семнадцатилетнего Кондратия пулю. Этнические и организованные преступные группировки могут существовать только в сплаве с государством – кулаки убедились в этом на собственном неприятном опыте.

Уже через два года Билютин, теперь уже грамотный, вступил в Красную Армию. За три года его помотало по всей стране – от Сибири, где в боях у безлюдных, вырезанных колчаковцами деревень, он заслужил уважение за быстрый ум и мужество, и был удостоен солдатским комитетом звания командира взвода. Потом его ждали дороги Украины, где в жестоком бою принял Кондратий в тело шесть пуль и на одном только крестьянском упрямстве выжил, выкарабкался.

В 22 года поступил в Высшую Тактическо-Стрелковую школу и после этого снова принял под командование взвод.

Дальше можно продолжать и продолжать – человек побывал даже в Туркестане. В википедии сухо расписано, как Билютин последовательно и аккуратненько, по ступенечке, поднимается по карьерной лестнице. С перерывами на обучение, с откатами назад после ранений. Не иначе как в силу крестьянского происхождения способностями не вышел, в званиях рос медленно, то и дело тратя годы на обучение. Но к 1941 году Билютин уже был майором. Проявив себя в боях под Москвой, только в 1943-м Кондратий Васильевич наконец получил новое звание и полк. В полку его звали «Батя».

Прямо скажем, не сравнится его карьера по стремительности ни с Манштейном, ни с Хюнерсдорффом. Вот что значит, экстерьером не вышел.

Трудно заподозрить в Билютине разностороннего собеседника, который мог бы обсудить перипетии Пелопонесской войны или высказать веское мнение о современном балете. Сомнительно, чтобы читал он литературу, хоть бы и то, что сейчас презрительно называется «из школьной программы». Даже если и было у Кондратия чем поделиться, ведь видел он и бесконечную снежно белую тундру, и черные пески Кара-Кума – разве смог бы он облечь это в выразительные слова интересного рассказа?

Скорее всего нет.

Ну и как из такого врага то лепить? Хоть бы инженер и врач какой завалящий в роду Билютиных – так ведь нет, 300 лет его предки грязь ковыряли. В вермахте Билютин, со всем его опытом, максимум до командира роты бы дослужился. Поскольку даже для звания капитана стоило бы иметь отцом, ну хотя бы врача.

В глазах генералов вермахта, такие как Билютин были просто оттенками грязи. Чернь, быдло, тупые крестьяне. Победой над такими людьми трудно хвастаться в гостиных приличных прусских домов. Вот и смешиваются русские в уныло-серую, бездарно давящую массой орду. А суровые и профессиональные солдаты вермахта в героической борьбе со стихией, просто захлестываются бесконечными волнами уродливых тридцатьчеверток и вопящими от ужаса недолюдьми, которых гонят в бой изверги-комиссары.

«Йохены» докладывают о своих удивительных рейдах по тылам врага, где их боевые группы истребляют русских тысячами. Но мы смотрим на силы противостоящие таким «Йохенам» дивизий, и видим близнецов 25-й гвардейской дивизии – и одной тысячи человек в них нет.

Отчеты «фон Хюнерсдорффов», а именно командиров отступающих из под Харькова танковых дивизий СС, полны драматизма и накала. В течении всего двух дней оборонительных боев они уничтожили 178 русских танков. И в самом деле, удивительное достижение, учитывая что к тому времени, во всей советской 3-й танковой армии, действовавшей на огромном фронте и не только против танкового корпуса СС, исправных танков было в пять раз меньше.