Текст книги "Бродяга. Путь ветра"

Автор книги: Владислав Четырко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

* * *

– Ты вольна уйти, когда пожелаешь: не в наших обычаях принуждать кого бы то ни было. Даже врага – хотя мы с тобой и не враги… пока. Я просто прошу тебя: задержись еще на пару минут. Можно?

Эти слова прозвучали за спиной у Мари, когда она, готовясь выскользнуть из Убежища, коснулась дверной ручки. Оглянулась: в коридоре стояли все трое – Линн, Гленна и встрепанный спросонья Тьери. Мари почувствовала себя виноватой.

– Я… – начала неуверенно, не зная, что говорить дальше.

– Мы знаем, – махнула рукой Гленна, успокаивая. – Жаль, ничем помочь не можем.

Она не хотела уходить. Но знак – странное кружево хищных линий меж ключиц – не давал ей покоя. Сначала возникла тупая тянущая боль, потом – жжение, через несколько дней ставшее просто невыносимым.

– Твой хозяин недоволен, – развел руками Линн. – А пока ты ему принадлежишь, мы можем для тебя сделать только одно. Отпустить.

– Иди – куда и когда хочешь, главное – после того момента, когда ты вошла сюда, точнее – когда Тьери тебя принес, – пояснила Гленна.

– Он… Ну, тот, кто проложил вашу Дорогу – он что, настолько властен над временем? – поразилась девочка.

– Он вообще-то его создал, – спокойно ответил Линн. – Как и все остальное…

Дверь отворилась – прямо на вечнотенистую площадь перед ее Храмом. Вдали замирали отголоски прощальных гонгов – только что завершился обряд проводов ночи, который Мари всегда пропускала, уходя на гору…

Мари очень хотелось поскорее добраться до безопасности, до своей кельи… Потому, попрощавшись, она быстро шагнула в дверь – и не слышала, как Линн говорил Гленне:

– Вижу, ты немножко поменяла ее Имя…

– Ты ведь не против? – лукаво улыбнулась та.

– Уверен: ей это не повредило, – подтвердил он.

– На одном из утерянных языков ее имя значило «горькое море», – задумчиво произнесла Гленна.

– А теперь будут в нем и Альма – «душа», и Риэль – «владычица»…

Линн и Тьери вслушались, поймав отголоски далеких наречий – упавшая капля морской воды и серебряный звон листвы небывалых деревьев…

– … и Аль – «Настоящий», – помолчав, кивнул Линн.

– Это уж – как она сама выберет, – вздохнула Гленна.

– Хей-йох! – Тьери прошелся колесом по коридору и вспорхнул на ступеньки. Сверху долетел его голос:

– Хотел бы я посмотреть на рожу Безликого, когда он попробует отнять у нее такое Имя… Эка беда: у него и рожи-то нету!

– Шут чешуйчатый! – покачал головой Линн, пряча улыбку. – Не поминал бы его от нечего делать…

И добавил серьезнее:

– А посмотреть… Посмотреть хотелось бы. Если Проложивший Дорогу даст оказаться здесь вовремя…

* * *

Свечи на гранях алтаря вспыхивали одна за другой, и слышались голоса:

– Безысходность… – и лицо Жреца, выхваченное мертвенным колдовским пламенем, сверкнуло из-под капюшона – лицо худощавое, острое, изрезанное морщинами…

– Хаос… – голос был негромким, а лицо Жрицы – нарочито невзрачным, но в безумных черных глазах жила свирепая, необузданная сила, а отголоски слова разнеслись эхом по всему залу.

– Страсть пожирающая… – Жрица этого храма больше всего напоминала старую жабу. Не верилось, что когда-то она была одной из тех самых служительниц мистерий страсти, чьи пляски сводят зрителей с ума…

– Боль Вездесущая… – красная, потная рожа, искаженная гримасой постоянного страдания.

– Смерть Всеприемлющая… – бледная личина, подобная маске.

– Ночь Первозданная… – фиолетовый взгляд Эннис, полный гордости за себя и за свой Храм.

– Забвение… – бесцветный голос; равнодушный, тут же стершийся из памяти образ – ни пола, ни возраста…

И знакомым шипящим говором, искаженным не до конца унятой болью:

– Бездна…

Показалось – или на левой щеке старого Йеннара действительно багровеет свежий шрам?

Голос, звучавший первым, загремел снова, отражаясь от сводчатого потолка:

– Завершается Испытание, и Тень готова принять избранную, победившую остальных в трехдневной битве…

– Ни одного из них она не лишила жизни сама! – возразил Йеннар. Заметно измотанный, он едва стоял, опираясь на плечи раболепно согнувшихся слуг.

– Испытание есть испытание. Безликому виднее, – парировал настоятель храма Безысходности, бывший в этот год Великим жрецом. – Насколько мне известно, последний ее противник – ученик твоей школы – использовал Силу, доступную лишь уртарам… и, кажется, даже назвал ее Имя?

Выдержав язвительную паузу, Великий заключил:

– Не нам решать. Подождем знака!

И, с глубоким поклоном обращаясь к скале, возгласил:

– Наш повелитель и владыка, яви свою волю!

Алтарь пошатнулся – Мари, не ждавшая этого, упала ничком. Ее талисман, оборвав цепочку, покатился туда, где прежде лежало тело врага – а теперь веером рассыпались упавшие талисманы. Семь продолговатых пластин на вороненых цепочках. Семь оборванных жизней…

Медальоны ожили. Алые искры бежали по темному металлу, очерчивая на каждом из них ту самую руну. Срываясь с цепочек, словно переспелые сливы, медальоны обретали подобие жизни, причудливо вытягиваясь, изгибаясь, сплетаясь и сцепляясь вместе.

– Знак Безымянного! – воскликнули наставники хором, в котором слышалось и торжество, и страх, и – в одном, до дрожи знакомом – нескрываемая ненависть.

Но голос Великого оставался бесстрастен:

– Мариэль из Храма Первозданной Ночи, встань! Пояс уртара – твой. Прими его – и да будет с тобой Сила и наш повелитель!

Под звуки грозного и мощного пения, в котором угадывалось куда больше восьми голосов, живой пояс лег в руки Мари. Сияние сменило цвет, наливаясь пурпуром. Черная глыба обрела очертания трона с сидящей на нем фигурой – человеческой и в то же время не вполне. Замирая, Мари поняла, в чем дело: у сидящего на престоле не было лица, только тьма, подобная грозовой туче. И такой же тучей показалась, появившись ниоткуда, его свита – ждущие за престолом. Воздев и опустив руку – в отблесках света выглядевшую, как оживший базальт – Безликий проговорил:

– Возьми часть моей Силы – и отдай мне свое Имя и свое тело. Надень пояс!

Голоса взмыли вверх, оглашая зал пронзительной ритмичной мелодией. Пояс в руках девушки отозвался нетерпеливой дрожью. Мариэль мутило. Не было ни радости, ни облегчения – только усталость и страх. Она с трудом оторвала взгляд от сидящего на троне, чтобы поглядеть на пояс. И отшатнулась, увидев невидимое прежде.

Пояс был пропитан кровью.

Кровью тех, кого не приняли на учебу – в каждом из восьми храмов ежегодно освобождалось лишь одно место. Остальных принесли в жертву – Кай-Харуду и тому, кто был избран. То есть – ей.

Кровью семи несчастных, погибших в борьбе за пояс, названной Испытанием.

Кровью, которую она прольет в будущем, став уртаром – боевым магом, грозой южан, одним из множества пальцев на руке Кай-Харуда, протянутой в этот мир.

Кровь – и Сила – стекали по ее рукам, не иссякая. «Здесь хватит на всю твою жизнь – и много больше, ведь ты – избрана!» – послышалось ей, но ни мысли о силе, ни избранность не нашли отклика в бешено колотящемся сердце.

И – впервые за всю историю Восьми Храмов – Обряд прервали слова:

– Я его не надену.

Пояс забился в руке, словно выброшенная на берег рыба.

Гимн умолк, рассыпавшись горстью фальшивых нот.

Кто-то сдавленно ахнул, кто-то выругался полушепотом.

Великий, побелев, вцепился в алтарь и опрокинул подсвечник. Свеча угасла, ядовито зашипев.

«Зачем?» – неожиданно тонким голосом выкрикнула Эннис.

Но все звуки перекрыл раздавшийся с трона рев:

– Отвергнута и проклята!

Темная фигура встала в полный рост, возглашая:

– Не получив Силы, отступница, опозорившая свой Храм и своих учителей, лишается имени, сущности и жизни!

И, вслед простертой черной длани, мириады бесформенных, безликих, ненасытных, стоявших за троном, ринулись к ней.

Но откуда-то возникла уверенность: это еще не конец.

Словно на плечо снова легла рука Гленны, или Тьери, раскинув невидимые крылья, заслонил ее собой. На деле не было ни того, ни другого – просто текучая тьма, хлынув к алтарю, вдруг остановилась и отпрянула, ослепленная яростной вспышкой белого пламени, а ее господин бессильно упал на трон, закрывая руками голову.

И Голос, не слышанный ею прежде, но смутно знакомый, ровно и четко произнес: «Нет».

Вопль из тысячи глоток сотряс зал, вопль ужаса и бессилия, и за спинами жрецов расцвели неровные круги порталов – совет Шессергарда бежал, спасаясь…

* * *

Трое стояли у окна в Убежище – трое, собравшиеся там ради этой минуты. Казалось, пять лет ничего не изменили – то же место, и люди – почти те же. Высокий мужчина, виски которого заметно тронула седина, ссутулился, хищной птицей вглядываясь в прорезанную редкими огоньками тьму за окном. Пальцы лежащей на подоконнике руки выстукивали тревожную дробь.

Над плечом его стояла женщина – стройная, гибкая; длинные каштановые волосы ее были собраны зеленой, расшитой серебром повязкой. Ее до сих пор можно было принять за девушку – несмотря на пережитые нелегкие времена и долгие странствия; несмотря на то, что ее старшая дочь уже была достаточно взрослой, чтобы присмотреть за малышом – ведь папа, мама и смешной дядя Тьери отлучились лишь на минутку.

Тьери изменился меньше всех: Всадник достигает зрелости медленно, и старость – такая же неспешная – придет к нему лет через семьсот. Пока же, устремив взгляд на трон и жертвенник посреди темного зала, у окна стоял, приплясывая от напряжения, нескладный худощавый юноша, и на плотно сжатых кулаках его пробивался странный узор, напоминающий чешую.

«Нет», – послышалось из-за окна, и они встрепенулись: голос Говорившего был для них родным и привычным, как и взорвавшее тьму сияние. Отпрянувшие мороки, бегущий в ужасе совет, скрючившийся, словно от удара, Безликий…

Тьери сухо хохотнул, но запнулся, услышав встревоженный голос Линна:

– Скорее, надо открывать… Сейчас там будет жарко!

Гленна переплела тонкие пальцы и с хрустом потянулась:

– Будет. Но мы успеем.

И исподлобья посмотрела на стену, рисуя на ней дверь…

* * *

Отголоски вопля ударили в темное пламя, разрушая своды зала. Фигуры людей и нелюдей замерцали, дрогнули – и сгинули, словно наваждение. Мари вновь стояла на том же берегу, и солнце за нависшими облаками близилось к полудню, и тело Йеннара, жреца Бездны, исчезло… точнее, исчезло его новое тело.

Потому что сам жрец, единственный из восьми, не вернулся в свой храм из распавшегося тронного зала. Он стоял в полусотне шагов – нет, уже не стоял, а мчался к ней, превращаясь на лету в комок хищных щупалец, пожирающих и плоть, и душу.

Мари замерла от ужаса. Она не могла надеяться на Силу, только что отвергнув ее. Не полагалась на выучку – превзойти Наставника было нереально, и она это знала.

Хотелось позвать мать. Но Мари ее не помнила, и вместо нее представила Гленну – с горящим взором, разметанной ветром рыжей гривой, разлитым по щекам румянцем. Она куда-то шла, бежала – и Мари поняла вдруг, что Гленна спешит к ней, и еще поняла, что та говорит: «Не стой! Делай что-то!»

Она сделала единственное, что могла – широко шагнув и замахнувшись, метнула пояс, который до сих пор сжимала в руках.

В слепящей вспышке исчез и пояс, и жуткий комок щупалец. Сила, заключенная в сплетенных талисманах, лишила жреца плоти – теперь уже окончательно. Только тень, издав леденящий душу вой, исчезла вдали…

Но Мари было не до нее.

Сила, выплеснутая поясом, спасла ей жизнь – но надолго ли?

Вырвавшись, обретя свободу, грозная мощь собралась в пульсирующий вихревой столб, оплетенный сетью тонких едких молний. Он рос, ввинчиваясь в серый песок и седое небо, озаряя небосвод багровыми зарницами – готовясь лопнуть, сметая на своем пути все.

Мари оказалась единственной из уртаров, кому довелось в одночасье увидеть всю Силу, ей отпущенную. Силу пролитой крови. Силу боли и страданий. Силу, от которой она отреклась – и которая сейчас ее погубит… Не из мести. Просто потому, что не может иначе.

И бежать некуда, да и некогда…

– Время! – бронзовым гонгом ударил голос Линна, перекрыв и прибой, и ветер, и рев вихря. И время, удивленно оглянувшись, застыло на миг, прежде чем восстановить ход и тронуться дальше.

– Держу… скорее! – раздался звенящий от напряжения голос Гленны, и в небе, прорвав облака, отворилась знакомая Дверь.

– Хай-йииии!.. – в створе мелькнул размытый силуэт Тьери, и вот уже видны сияющие разноцветные глаза – да не на человечьем лице, а под причудливо изогнутыми бровями дракона; и размах золотых крыльев – вполнеба; и когтистые пальцы огромной лапы бережно подхватывают Мари, еле верящую в то, что с ней происходит…

Рывок гибкого чешуйчатого тела, почти невозможный поворот – словно молния, раздумав бить в землю, вернулась в облако…

А позади разгорается зарево – кровавым багрянцем, золотым жаром, и, наконец, белым сиянием с оттенком мертвой голубизны…

Выучка все же пригодилась – кубарем влетев в дверной проем, Мари почти не ушиблась, машинально сложив тело так, как учили. Даже успела, вскочив, подхватить вкатившегося следом Тьери – уже человека…

…увидеть, как Линн и Гленна в четыре руки захлопнули Дверь, тут же ставшую стеной…

…как Линн согнулся, прижимая к груди обожженную ладонь – стена налилась жаром, но Дверь была уже убрана.

– Успели… – выдохнул Линн, и голос его был шершавым, как наждак.

– Не спешили, – улыбнулся Тьери, неохотно отрываясь от плеча Мариэль. И ошарашено умолк, оглянувшись на остальных.

Уставшая донельзя Гленна привалилась к стене, закрыв глаза. От руки Линна шел пар – на ладони и пальцах вздулись кровавые волдыри. И ни один из троих Бродяг не оставил себе достаточно Силы, чтобы хоть что-то сделать.

Мари, не задумываясь, потянулась – и смахнула ожог с ладони Линна. Она была так рада, что может хоть чем-то помочь, что и не подумала: откуда Сила?

* * *

Они сидели у холодного камина, в той самой комнате, где Мари очнулась, впервые попав в Убежище. Сидели перед дорогой – а внизу ожидала Дверь, прорисованная на стене наново, Дверь, которая каждого выведет туда, куда он сам пожелает.

Тьери молчал, играя ставнями на окне – каждый раз, когда он открывал их, в окне виднелся другой пейзаж, но Всадник все никак не мог увидеть что-то нужное ему, и закрывал их снова.

Мариэль сжалась комочком в кресле. Ей было худо. После прерванного Обряда знак просто взбесился, мучая ее тупой, давящей болью. Гленна придерживала ее за плечи и полушепотом что-то напевала. Рядом, глубоко задумавшись, стоял Линн.

– Даже не знаю, как все это понять, – сказал он, потирая запястьем переносицу. – Силу Безликого – как и дар Света – я улавливаю безошибочно. Но ты…

Он тронул пальцами ладонь, где не осталось ни волдырей, ни даже шрама.

– Я сказал бы, что ты – одна из нас. Но что делать с твоим знаком – ума не приложу, и как его объяснить – тоже.

Гленна провела рукой по шее Мари, едва касаясь кончиками пальцев, и уняла боль – точнее, заморозила ее, укутав покровом щекотных игольчатых снежинок. Вздохнула:

– Жаль, но это ненадолго. Этот знак просто не выдерживает Убежища. И скорее всего – не выдерживает нас. А снять я его не могу… Мы не можем, – поправилась она. – Только ты сама – когда-нибудь…

– Мы можем многое, но не все, – извиняющимся тоном произнес Тьери. И встрепенулся, вновь открыв окно: – Вот, смотрите! То, что я искал!

Мари, повернувшись, увидела:

Свет смягченного летящими облаками солнца. Пляска волн, увенчанных белоснежной пеной. Огромные – в размах вытянутых рук – цветы всех оттенков пламени, обращенные навстречу утру. А над ними…

…радуга, обернувшаяся росчерками чешуйчатых крыльев по бледно-лазоревому небу…

…торжественный танец без слышимой музыки, с ритмом и плавностью, способной очаровать кого угодно – даже неподвластного чарам дракона…

 
…Золотые луга на морском берегу,
Под шатром неоглядного неба…
Может быть, я когда-то вернуться смогу
В те края, где я отроду не был, —
 

проговорила Мариэль в такт еле слышному прибою за окном.

Гленна вздохнула:

– Говорят, бард Йаариль так и не побывал на Кехате…

– А я обязательно буду там! – неведомо с кем споря, заявил Тьери. – Чего бы это ни стоило. Ведь это – мой дом! Мой настоящий дом…

Мари по-новому ощутила то, что говорила Гленна: здесь – убежище. Приют. Но не Дом. Дом еще предстоит найти. Вот только где его искать?

– Ищи. И обязательно найдешь, – сияющие глаза Тьери оказались совсем рядом, тонкие губы легко коснулись ее лба.

– Доброй дороги, сестренка! Высокого неба и вам, друзья, – и добрых дорог! – сказал он, и, порывисто обняв Гленну и Линна, шагнул в Дверь.

– Мы уходим сейчас, оставляя тебя наедине с Дверью – чтобы никто из нас не знал, куда и когда ты вышла, – сказал Линн. – Так будет сложнее для тех, кто вздумает тебя искать. И, значит, лучше для тебя. Если ты когда-нибудь захочешь найти нас – спроси Настоящего. Он знает. А пока – добрых Дорог всем нам…

Линн и Гленна, держась за руки, встали перед Дверью. Гленна оглянулась и проговорила нараспев:

– Аи рэ майри, Альмариэль, – «Может быть, мы еще встретимся».

* * *

Убежище, обезлюдев, стало бесприютным. И в то же время – чувства пустоты не было.

Была Дверь, в которую надо выйти. Причем выйти – подальше…

Слишком далеко на Юг – нельзя. Ордену Света лучше не попадаться…

Север – вотчина Тени, для которой она теперь тоже чужая.

Сероземье на востоке – место Последней битвы, кошмарные сны, ставшие явью… Туда идти незачем – умереть можно и проще.

Западный Архипелаг, Айдан-Гасс, М’хэнимотару – края, манящие неизвестностью…. Но выбирать их как начало пути?

Ах да…

Подальше и во времени. Чтобы все улеглось. Подальше – это сколько?

Год? Десять?

Век?

Мари стало холодно от одной мысли. Все, кого она знала, давно уйдут – разве что, может, Тьери…

Лет десять – половина ее жизни, даже чуть больше. Десять весен и зим. Неужели этого недостаточно? Неужели ее и тогда будут преследовать, не поверив, что она сгинула при крушении Острова?

А может, хватит и года?

– Года будет мало, – послышалось неожиданно. Девушка оглянулась, но никого не увидела.

– Кто здесь? – спросила она, пытаясь разглядеть говорящего. Ни обычное зрение, ни Сила не помогали: Убежище казалось пустым. Но только казалось.

– Я, – отозвался Голос, и Мари вспомнила темный зал и Силу, которая заставила отшатнуться владыку тьмы. Знак, окатив ее очередной волной боли, дернулся – и неожиданно затих, как паук, сбитый со своей паутины.

– Ты сделала один выбор – там, в зале, вне пределов мира, – продолжил Говорящий. – Ты не выбрала тьму. И теперь я могу предложить тебе второй.

Проем раскрылся. За ним виднелась улочка незнакомого города, затянутая туманом. Дверь ближнего дома была открыта, и, перевесившись через порог, на ступеньках лежала восково-белая тонкая рука. «Бледная немочь», – вздрогнула Мари, узнавая.

И тут же, словно на экзамене, вспомнила: «Настой крылолиста, лунный корень, леммифадский бальзам»… И даже не удивилась, увидев, как сумка со снадобьями сама собою возникла у двери.

– Ей ты уже не поможешь, – проговорил Голос, и звучала в нем очень человеческая, живая печаль. – Но, оказавшись там, спасешь многих. А главное – выберешь путь. Нелегкий – но и не бесцельный. А из тех дорог, что сейчас перед тобою, – лучший.

– А если я откажусь? – вопрос показался ей самой неуместным… Но не задать его она не могла. Никто и никогда больше не будет вести ее вслепую!

– Судьбы многих людей сложатся иначе, – проговорил спокойно ее невидимый собеседник. – У каждого – своя Дорога. Ты пойдешь, куда захочешь сама. И если ты сможешь позвать меня когда-то потом – я, вероятно, откликнусь. Вот только сможешь ли позвать – и услышишь ли отклик? А город… не думай, что мне некого туда направить. Идущих по Дороге немало, и среди них есть те, кому я смог дать больше сил, чем тебе… Мне просто не все равно, что случится с тобой, Альмариэль. Веришь?

– Верю, – ответила Мари, и, стараясь не дать себе времени передумать, шагнула в Дверь…

* * *

Воспоминания промчались перед ней так быстро, что напиток в тяжелой глиняной кружке даже не успел остыть… только запах его казался теперь неприятным, да и вкус булочки исказился настолько, что к горлу подступил тяжелый липкий ком. Ощущение это было почти привычным – в последние несколько недель подобное случалось с ней все чаще.

Переборов тошноту, Мари напомнила себе: уходить надо быстро. Пока, погрузившись в уют Дома, она не осталась здесь еще на день… на два… на неделю… Пока не стало слишком поздно, и ее тело, меняющееся ради новой, зародившейся в нем жизни, не отяжелело настолько, что путь станет невозможен.

Оставив на столе неоконченный завтрак, Мари бережно открыла дверь в прихожую, словно боясь разбудить спящий Дом. Но он и не спал.

На вешалке ее ждала длинная куртка и плотные брюки, подшитые кожей; под вешалкой – мягкие, но прочные сапоги, заплечная сумка и легкий, удобный для дальней дороги посох. Болотно-зеленая накидка сама легла ей на плечи, безмолвно обещая хранить от холода, сырости и недоброго глаза.

Переодевшись, Мари на минуту присела у порога. Погладив пушистые шлепанцы, аккуратно поставила их под вешалку. Встала одним движением, подхватывая сумку и посох, и шагнула за порог, шепнув:

– До свидания, Дом, и спасибо…

«Прощай», – вздохнул Дом, закрывая за нею дверь.