Текст книги "Бродяга. Путь ветра"

Автор книги: Владислав Четырко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Часть 3
Двери

Едва проснувшись, Мари откинула одеяло и поднялась. Запахнула теплый халат, не глядя, ступила в меховые шлепанцы. Так же, как и в то, давнее утро.

За окнами Дома серебрилась занавесь тумана, легкого, весеннего. А раньше там играло робкое солнце, выглядывая из-за снежных шапок на вершинах вековых сосен. А еще раньше – свинцовое небо плакало промозглыми осенними дождями.

С тех пор, как ушел Ян, дожди успели смениться снегопадами, а теперь те вновь готовились уступить место ливням.

Дом вел себя так, словно чувствовал вину за прежнего хозяина и пытался ее загладить: вернувшись на третьи сутки из безуспешных поисков, Мари почти против воли ощутила себя дома. Освоилась. Привыкла к уюту и безопасности. К тому, что есть уголок, который можно назвать своим.

Но теперь из Дома надо уходить, уходить быстро и далеко – в полный ловушек мир, к тем самым людям, которые раз за разом пытались лишить ее жизни.

Мари подошла к окну, взяла с подоконника кружку орехового напитка, любимого с детства, и булочку … неужели с корицей?

Запах показался неожиданно острым. Голова закружилась, и мысли вихрем снежинок – или тумана – помчались в место и время, отдаленное от Дома сотнями миль и дней… В место, которого больше нет.

* * *

Существование острова Хьор в Мглистом Море не было ни доказано, ни опровергнуто. Согласно источникам, проверке не подлежащим, орден Тени регулярно проводил там отборочные испытания для учеников храмовых школ. Произошедший в 1461 году выброс неконтролируемой Силы побудил Светлый Совет отправить к предполагаемому местоположению острова тайную экспедицию.

Кроме рассеянной в воздухе остаточной Силы, разведчики не обнаружили ничего.

Из лекций по истории Ордена Тени, прочитанных в школе Торинга

* * *

– Стойте! Да стойте же! Мы убиваем друг друга!..

Голос был тонким, отчаянным, надорванным. Он смолк, потом еще раз пронесся над бухтой, ударился о скалы, повторив то же. Стало очень тихо. Затем в воздухе что-то коротко свистнуло. Голос превратился в стон и умолк.

Мариэль приподнялась на руках и осторожно осмотрелась. Затянутый туманом берег казался пустым. До зарослей колючек, из-за которых слышался голос, было дюжины три шагов, но их пришлось бы сделать по открытой полосе пляжа. А те, кто охотится на нее, могли заметить ее и в предутренней мгле.

«Будь осторожна, – вспомнила она слова Наставницы. – Не верь никому и ничему. Полагайся только на себя. Ты будешь там одна, помочь некому. Таковы условия Испытания…»

Одна против семерых врагов. Никто не знает, каковы они – звери, нежить, колдовские мороки… может быть, люди. Такие же, как она сама…

Мариэль мотнула головой, отгоняя эту мысль. Задумываться и сомневаться сейчас нельзя. Не для этого ее восемь лет учили тому, что неведомо обычному человеку. Учили наносить и врачевать смертельные раны, понимать языки зверей и птиц и беззвучный говор растений, разбираться в переплетении ветров, морских течений и дорог этого мира. Учили видеть скрытое за пределами видимого и слышать то, что недоступно слуху. Ломали слабую человеческую волю, переплавляя ее во что-то куда более твердое – вначале ей казалось, слишком твердое и даже чужое для девчонки ее лет, но теперь это уже стало частью ее самой, и без него она жизни не мыслила.

Слева ощущались шаги. Кто-то крался без малейшего шума, но Мариэль уловила движение и затаилась, готовясь к броску. Легкий клинок шевельнулся в ладони, и медальон чуть замерцал в полутьме: кто-то был близко, хотя и не слишком, и – невероятно, но… этот кто-то тоже обладал Силой.

* * *

– …Сила даст вам все, чего вы хотите от жизни – власть, богатство, долголетие, – все, что угодно. Но и вам надо посвятить себя Силе полностью…

Гулко отдавались под сводами пещерного зала слова человека в алой мантии. Лица его не было видно под капюшоном – только гладко выбритый подбородок. Света в огромном зале было немного – несколько свечей на столе, за которым сидел жрец, да факелы безмолвных стражей, которые привели в этот зал толпу перепуганных детей. Мариэль почти не помнила детства, но этот день – день, когда ее отдали в один из храмов Кай-Харуда – запомнила навсегда.

Было жутковато, голова кружилась от голода, усталости и непонятных ароматов, влекущих и отталкивающих одновременно. Потом с ней долго беседовала главная жрица храма – молодая, красивая. Имя ее было Эннис. Руки и лицо ее были очень светлыми, почти белыми; темные блестящие волосы – заплетены в тяжелую косу. Но все это Мариэль заметила позже. Как только их взгляды встретились, она утонула в глазах жрицы, похожих на бездонные темно-фиолетовые колодцы.

Когда Эннис улыбалась, в них, казалось, зажигались звезды – далекие, загадочные и немножко холодные. До этого никто так долго не говорил с Мариэль, никто так внимательно ее не слушал. Эннис было интересно все: то, о чем Мариэль давно хотела рассказать, но некому было выслушать; равно как и то, о чем она никому говорить не собиралась, но почему-то рассказала именно ей.

Через несколько минут (часов? лет? время летело так незаметно!) Эннис знала о ней больше, чем кто-либо. Больше, чем знала о себе она сама. Мариэль не помнила последнего вопроса – помнила только, что, отвечая, она расплакалась, и ей стало стыдно и страшно, а Эннис, обняв за плечи, подвела ее к большому тусклому зеркалу, висевшему рядом. Зеркало обрело прозрачность, и Мариэль увидела себя такой, какой она была, и заплакала еще горше.

– Не плачь, – мягко прозвучал голос Эннис откуда-то сзади. – Если захочешь, ты станешь такой же, как я.

– Такой же? – отозвалась Мариэль, вглядываясь в зеркало.

Жрица встала за нею, сбросив алый плащ. Руки ее сверкнули в полусвете комнаты – под плащом была короткая куртка без рукавов, перехваченная в талии широким кожаным поясом, и облегающие мягкие брюки. Она повернула светильник так, чтобы Мариэль лучше видела ее в зеркале. Лицо Эннис, ее фигура, даже волосы – все, казалось, говорило об одном и том же: о силе, власти, уверенности и еще о чем-то, чего Мариэль тогда не понимала.

– Такой же? – вновь спросила Мариэль и отвернулась, чтобы не видеть больше себя теперешнюю. Она почему-то сразу поверила жрице. Может, ей просто очень хотелось верить…

– Да, – уверенно подтвердила Эннис, вновь оглядев ее долгим властным взглядом. – Не сразу, конечно, – я тоже когда-то была такой, как ты… маленькой, слабой и некрасивой. Но Сила исправит тебя, сделает тебя намного лучше, чем ты могла бы мечтать…

Многоголосое пение возникло ниоткуда, нарастая до громового рокота, и в нем почти потерялся короткий вопрос, – вопрос, на который Мари ответила «да».

И невидимая рука коснулась ее шеи у самых ключиц, и короткая острая вспышка боли ослепила ее, погасив все вокруг, – и в этой вспышке ей на миг привиделась черная, подобная престолу скала, и темная фигура на троне, поднимающая голову, чтобы встретить ее взгляд…

* * *

Ленивый xод времени, равнодушного в своей неуязвимости. Призрачная, завораживающая пляска тумана в вихрях струящейся Силы. Враг – а в том, что это был именно враг, сомневаться не приходилось – шел незаметно, мягко, стремительно… и, судя по потокам его Силы, мимо. Значит, еще не уловил ее присутствия. Значит, есть шанс. Значит, надо затаиться и напасть тогда, когда этого будут ждать меньше всего. Если надо – ударить в спину.

«Лучше – в спину», – вспомнила Мари слова наставницы. И сразу – непонятно почему – ей стало донельзя противно. За прошедшие два дня ей довелось драться несколько раз – со стаей песчаных гьяссов-выползней, окруживших ее почти сразу же, и со старым, ветвистым кустом гвалиса, который затаился в прибрежной роще, раскинув ловчие побеги по песчаному откосу; в одной из лощин, где она укрылась, водились неправильные тени – они сползались отовсюду, почуяв живое и желая поглотить жизнь, и лишь звериное чутье на опасность и сила звериного же тела помогли Мари вырваться. Но ни разу – с самого начала – ей не встречались люди. Ни разу – до этого момента.

* * *

Странно, но Мариэль не могла вспомнить, когда последний раз мечтала. Ей было не до того – обучение занимало больше времени, чем помещалось в обычный день, и ночами ей приходилось сидеть в храмовой библиотеке, заучивая наизусть страницы древних, тронутых пылью и плесенью книг.

Эннис стала ее Наставницей. У каждого ученика и ученицы в храме был свой Наставник, жрец или жрица. Наставники определяли все: сколько ученик ест и спит, что читает, сколько и над чем работает, что должен запомнить и чему должен научиться. Разговаривали они теперь каждую неделю, но словами при этом пользовались редко – в них и не было нужды. Мариэль научилась понимать взгляд Наставницы – но лишь то, что Эннис хотела ей сказать. Проникнуть в ее мысли глубже она не могла, да и страшилась. Мариэль не знала даже, насколько глубоко известны Эннис ее помыслы.

С другими учениками она сталкивалась нечасто. Общения в школе не было – каждый был слишком погружен в свою жизнь, в свои беды и успехи. Последних, кстати, становилось все больше. Мариэль с удивлением открывала в себе новые и новые свойства разума и тела, неведомую ранее остроту чувств. Ради этого ежедневно, по много часов, проводила она в упражнениях, изнуряла себя недоеданием и нагрузками, которых как раз хватало, чтобы полностью исчерпывать ее растущие способности.

Но больше всего изменяло ее саму и ее жизнь то, что она делала каждое утро. Рано, еще до рассвета, она покидала свою крохотную комнатку в храме и шла на гору Шессер. Никто не видел Мариэль, никто не встречался на пути, ничто не мешало ей, быстро взбегая по почти отвесным тропам, достигать укромной площадки у самой вершины. Там, скрестив ноги, усаживалась она прямо на камень и подолгу сидела, повторяя таинственное, данное Наставницей слово, старательно забывая о земле и солнце, воздухе и море, о пространстве и времени, жизни и смерти, о самой себе и о своей старательности…

Ее сознание полностью растворялось, как легкое облако в бескрайней чаше неба, и в это самое время неведомая Сила переливалась в ту, что звалась когда-то Мариэль, наполняла ее, поглощала и делала совсем другой… Иногда Сила отпускала ее только к вечеру; однажды – ей так сказали, она и не заметила этого – Мариэль провела на горе целых три дня, внимая непередаваемой музыке и наблюдая краски неземного мира. Она встречала там других и говорила с ними; ее хранили и вели, поддерживали и направляли.

После подобных переживаний Мариэль возвращалась в храм спокойной и уверенной в себе, готовой идти дальше – просто идти, не думая более о цели, пути и средствах…

* * *

Мариэль чувствовала чужое присутствие все острее. Валуны, среди которых она пряталась, были достаточно велики, чтобы служить надежным укрытием, да и нависшее дерево давало тень – ведь первые лучи солнца уже тронули небо, умножив тем самым опасность. Но птицы не пели – наверное, на острове их просто не осталось. Это ведь явно не первое Испытание, проходящее здесь…

Враг осторожно пробирался вдоль берега слева от нее. Сердце Мариэль забилось чаще от импульса нетерпения и страха, который был ею тут же подавлен. Бояться нечего – ученики храмовой школы не умирают. Они лишь соединяются с Кай-Харудом, Не Именуемым. Так ее учили. Так говорили ей и те, кого она встречала в мире своих видений. Лишь один человек сказал ей обратное. Но сейчас не время и не место вспоминать о нем, пускать в сердце сомнения.

Враг подобрался к краю зарослей. Теперь, чтобы пройти дальше, ему придется выйти на свет. Мариэль полностью замерла – остановила дыхание, мысли, до предела замедлила ритм сердца. Казалось, это уже было с ней – где-то, когда-то…

* * *

…В то утро, возвращаясь с горы, она услышала за спиной свист. Не оборачиваясь, не ускоряя шаг, она прислушалась. Ее догоняли двое. Один – обычный, ничем не приметный человек. От второго же веяло холодом, по которому она теперь легко узнавала учеников и наставников Храма. Они шли быстрее, чем она, и были уже совсем рядом. Отчего-то захотелось бежать.

– Стой, тебе говорю! Да, ты!

В извилистом подгорном проулке и так никого не было – ясно, что слова обращены именно к ней. Она замедлила шаг и обернулась, на всякий случай готовясь к защите.

Преследователи тоже остановились. Оба они были одеты как горожане – простые темные плащи поверх кожаных курток, на ногах – тяжелые башмаки с медными пряжками. Один – тот самый, от которого тянуло холодом – держался ровно, смотрел прямо на нее; другой, оставаясь чуть позади, сутулился и явно пытался укрыться. Ни один не показался ей знакомым. Но тот, что повыше, опасливо прошептал:

– Да, господин – это она.

– Сам вижу. Вот, возьми – и проваливай, – повелительно произнес другой, бросив ему кошель. Второй раз повторять не пришлось – съежившись, тот отступил и растворился в тени. Мариэль еще некоторое время слышала торопливые шаги, затем превратившиеся в бег и вскоре стихшие вдали.

– Твое имя Мариэль, ты из учениц третьего года, и Наставница твоя – Эннис…

Слова звучали не как вопрос – размеренный негромкий голос словно читал строки из книги. Но Мариэль непроизвольно кивнула.

В следующий миг она почувствовала, что теряет опору. Сопротивляться было поздно – Сила оставила ее как раз тогда, когда она больше всего в ней нуждалась. Сознание, обостренное до передела, успело запечатлеть лицо чужака, отметив, что в нем нет ненависти – лишь некоторое любопытство. Глаза, глядящие не на нее, а сквозь нее; морщины, выдающие возраст – или скрывающие возраст чудовищно древний…

Потом нахлынула боль, леденистая, острая, отовсюду сразу; а с ней – густо-алая, быстро темнеющая пелена забвения. «Вот и все», – подумала она напоследок и удивилась: смерть была совсем не такой, как ее учили…

* * *

Тогда смерть оказалась ненастоящей. Но чутье подсказывало ей, что сейчас по берегу крадется смерть подлинная, бесповоротная… Смерть, от которой хочется бежать куда глаза глядят, а ноги – не несут. А ведь сперва все казалось чуть ли не игрой: управься с семью врагами, добудь семь частей пояса, приложи к той, что есть у тебя и надень… и все. Конец испытания, конец учебы, последний Обряд – и начало той жизни, к которой она так стремилась. К которой, наверное, стремился каждый из учеников Школы – хотя одним из первых правил ее было отречение от всяческих стремлений.

Тень скользнула по песку – и этого было достаточно. Бросок, взмах клинка, каскад движений столь быстрых, что глаз не уловил бы их – движений, отработанных за долгие годы. Но противник был не менее умелым, чем она сама…

* * *

«…решил, видно, что она мертва – и, боюсь, ненамного ошибся…»

«… опасно. Но ты прав – ее нельзя было там оставить…»

«Не шумите, ребята. Она очнулась».

Голоса оборвались, и Мариэль, которая только-только начала прислушиваться к ним, поняла: говорили о ней. Как долго она пробыла без памяти, что с ней происходило, где она была сейчас – все это еще предстояло выяснить. Но самое главное: она была жива.

Туман перед глазами и в мыслях рассеивался медленно. Сначала сквозь него проступило одно лицо – внимательное, настороженное, без страха и злобы… но не такое, как то, в проулке. Мужчина – высокий, худой, сероглазый, щеки впалые, на правой шрам, – чем-то походил на морехода. Может быть, взглядом, одновременно сосредоточенным и нацеленным куда-то вдаль. Ему, скорее всего, принадлежал второй голос – глубокий, звучный, чуть усталый; голос человека, привыкшего, что его слушают. Другой – коротко стриженый подросток с резкими чертами смуглого лица и глазами разного цвета – наверное, говорил вначале.

Третий голос звучал совсем иначе. «Женщина, – подумала Мариэль. – Лет тридцати. Таким голосом хорошо говорить с детьми». Приложив немалое усилие, повернула голову. И очень удивилась.

Говорившая выглядела ее ровесницей – и полной противоположностью. Миловидное лицо, аккуратный, чуть вздернутый носик, приятная округлость щек, щедро припорошенных веснушками («поцелуями лета» называли их на севере, и девушки дорисовывали их настоем трав, – но у Третьей веснушки были свои, очень естественные… как, впрочем, и она сама).

– Спасибо на добром слове, хоть и не сказанном, – проговорила Третья и, смешно фыркнув, сдула упавшую на глаза густую каштановую челку. – Только не надо называть меня Третьей. Я – Гленна.

Сказать, что Мари опешила – мало. Потеряла дар речи? Так он к ней еще и не вернулся. Нет, ее удивила не легкость, с которой девушка прочла ее мысли… Но назвать свое истинное Имя кому попало?

– Уж кому попало, тому попало, – согласилась Гленна, подмигнув. – Кто другой после такого и не выжил бы.

Привстав, она наклонилась над ней, взяла за руку, чуть сжав запястье. Рука была мягкой; взгляд глубоких, словно море, глаз – тоже.

– Лежи спокойно и ничего не говори, – сказала Гленна. – Тут ты в безопасности.

И словно в ответ – или в насмешку – снизу послышался стук, уверенный, гулкий. И такой же голос пророкотал:

– Властью Кай-Харуда, отворите.

Мари замерла: голос был тот самый – из проулка.

– Зар-раза, хвоста не заметил, – парень досадливо дернул плечом, одним движением поднялся на ноги и, чуть пригнувшись, шагнул к ступеням. Красиво шагнул, быстро, плавно. Мари не успела определить, какая школа боя выработала такую походку – невесть как опередив парня, у двери уже стоял Второй.

– Тот, кто лишен Имени, здесь не имеет власти, – ответил он, не повышая голоса.

И, прислушавшись к ошеломленной тишине за дверью, добавил:

– Хаш-фа эйн каи-т'Аль…

«Уходи, во имя Настоящего», – перевела про себя Мари, глядя, как Второй спокойно поднялся по лестнице и отхлебнул воды прямо из стоявшего на столике кувшина, не наливая в чашку.

За дверью затихали, удаляясь, шаги. И сама дверь исчезала, таяла льдинкой на солнце, обращаясь в глухую стену.

Все произошедшее заняло считанные мгновения – никто не успел даже испугаться. «Xотя, – подумала Мари, скользнув взглядом по лицам, – они и не испугались бы».

– Опять вперед меня поспел… – сокрушался тем временем паренек, с размаху шлепнувшись обратно на скамейку. – Как?

– Не спешил, вот и поспел, – усмехнулся Второй, садясь рядом. – А если сильно спешить, и оплошать недолго… Дверь, например, не убранной оставить…

Он улыбнулся. Эта улыбка оказалась последним, что Мари увидела, прежде чем уснуть. То ли благодаря улыбке, то ли – гибким сильным пальцам Гленны, сумевшим распутать последние нити гибельных чар и спетой ею же колыбельной, спала Мари крепко и спокойно.

* * *

Пляска двух вихрей, двойное плетение смертельных узоров – так выглядит бой мастеров меча… но если речь идет о магах – добавьте к этому еще и постоянное напряжение Силы, готовой и ударить, и укрыться. Добавьте скорость движений, нарушающую привычные законы мира, уберите – или хотя бы ослабьте – силу тяготения, и увидите приблизительно то, что творилось ранним утром на западном берегу острова Хьор.

Само время вело себя так, словно клинки сражающихся могли его ранить: то сворачивалось тугим клубком, то растягивалось почти на разрыв… И вдруг застыло, обрывая схватку и сменив шум боя тишиной. Слышалось лишь тяжелое дыхание и скрежет металла о металл: клинки, столкнувшись в противоборстве, замерли. Сталь на сталь, воля против воли, сила – на силу, и никто не двинется первым, не рискнув при этом жизнью.

Глаза в глаза: кажется, взгляды тоже высекают искры. Напротив – ледяная голубизна, безжизненное спокойствие разума, устремленного в никуда, растворенного в океане Силы. Где она видела этот взгляд прежде?

– А ты вспомни, маленькая дрянь…

Вспышкой:

Голос и глаза – те же, что в проулке…

Этого просто не может быть…

Слишком молод…

Родство…

Сын?

Но ведь у уртаров не бывает детей!

– Из всякого правила есть исключения… – прошелестел насмешливый голос. – Ты, по-своему, – исключение… но и я – тоже.

Короткое обманное движение – и выпад, второй, третий. Мари ускользала, едва успевая. Вдали мелькнуло прояснившееся небо, деревья, море – синее с зеленью, как глаза Гленны…

* * *

Мари проснулась на следующий день. В комнате никого не было, дверь в коридор была приоткрыта, и оттуда пахло булочками с корицей – резко, до боли в желудке, внезапно ощутившем собственную пустоту. Покинув комнату, Мари пошла на запах и оказалась в кухне, где, что-то тихо напевая, орудовала Гленна. Мари неожиданно залюбовалась: хозяйка двигалась легко и ловко, и в то же время – с мягкостью, совсем не такой, как у грозной Эннис.

Усадив в печь очередную порцию булочек, Гленна вытерла руки узорным полотенцем и сказала, не оборачиваясь:

– Заходи, поможешь – если, конечно, хочешь.

Мари осторожно, словно кошка, прошла в кухню и стала рядом с печью. Посмотрела в глаза Гленны:

– Ты назвала свое Имя. Не боишься? Ты ведь видела, кто я.

И, вскинув голову, рванула ворот рубашки, открывая шею – и знак.

– Ох, горюшко, – в глазах хозяйки мелькнула озорная искра. – Видела. И что теперь? Назвать твое? Тебе легче будет?

Мари уставилась на высокую статную девушку – все же старше она, чем кажется, и держится со взрослой уверенностью…

И поняла: может.

Запросто.

– А чтоб ты не слишком ломала голову… – задумчиво протянула Гленна. – Заставь меня чихнуть, что ли?

Девочка-ведунья облизнула губы.

Зная Имя, умереть – и то заставить можно. А уж чихнуть…

Произнеся про себя: «Гленна», Мари всмотрелась в невидимое глазу сияние, именуемое в магических книгах аурой. Аура у Гленны была странная, волнующаяся, цвета морской воды. Потянулась простеньким, первогодническим наговором, годящимся для несложных безобидных шалостей.

Наговор коснулся ауры – и растворился в ней.

Как крупинка соли в море.

Озадаченная Мари нахмурилась и попробовала снова.

С тем же результатом… то есть – без.

Потом еще раз, более настойчиво…

И наконец – в полную, натренированную за два года учения Силу.

И тут же чихнула сама – от души, даже уши заложило.

– Будь здорова! – так же от души пожелала Гленна.

– Это… как? – выдохнула Мари, взъерошенным воробьем опускаясь на скамейку.

– Да вот так, – совсем не обидно улыбнулась Гленна и уверенным движением пригладила ей волосы. Поставила на стол кружку напитка из орехов кэлла и поднос с булочками первой выпечки, уже остывшими. Скинув припорошенный мукой передник, села рядом и, одобрительно глядя на жующую Мари, заговорила:

– Мы, как видишь, не подчинены привычным для тебя законам Сил.

«Кто вы?» – спросила Мари одним взглядом, и Гленна ответила:

– Мы – Идущие по Дороге. Нас еще называют Бродягами – может, слышала, а может, и нет. Но мы – есть. Мужа моего – ты его Вторым прозвала – зовут Линн. А паренек с разными глазами, который тебя принес – это Тьери. Он с Архипелага. Точнее, с Кехата.

Мари поперхнулась, и Гленна аккуратно хлопнула ее по спине. Точно, несильно, и, главное, к месту.

– Значит, вы – Бродяги… а он… Всадник? – прошептала девочка, отдышавшись. – Из тех, которые на драконах?

О Всадниках, живущих на острове Кехат, ходили легенды – но, помимо легенд, известно о них было очень мало. Сам остров разные карты показывали в разных местах, и в какое бы из них ты ни прибыл – всегда был шанс, что Кехат будет не там… или что его вообще не будет. Многие из искавших его не возвращались, и поди пойми отчего – то ли сгинули в море, то ли, попав на остров, не смогли с него выбраться… а может – не захотели…

– И да, и нет, – послышалось от двери. Малыш Тьери стоял, привалившись к косяку, и карий его глаз улыбался, а в зеленом, кроме улыбки, ясно читалось: «Люблю хорошую компанию, разговоры и сладкое».

– Поверь, усидеть на летящем драконе – дело не по человеческим силам. Всадник – это человек, уживающийся с драконом в одном теле. Точнее – в теле, которое может становиться драконьим, – продолжил он серьезным тоном, не вязавшимся ни с его возрастом, ни с внешностью. – Но и тогда им управляет Всадник-человек …

Мари слушала, уже не удивляясь. За последнее время на нее свалилось столько неожиданного, что она, наконец, научилась воспринимать происходящее как есть. Паренек шагнул в кухню, ловким пинком подогнал к столу табурет и, дождавшись одобрительного кивка Гленны, сел поближе к подносу.

– Показывать не буду – разворочу кухню, Гленна обидится… и больше меня кормить не будет… – умильно-жалобным тоном произнес Тьери, глядя на смеющуюся хозяйку.

– То есть ты можешь становиться драконом? Настоящим? – переспросила Мари опасливо.

– Ага. Только девушек не ем, не бойся. Предпочитаю булочки, – дурашливо улыбнулся Тьери. – Особенно эти, Гленне они просто чудо как удаются!

И снова потянулся к подносу.

Мари сидела, привалившись к плечу Гленны – мягкому, округлому, уютному, и впервые за долгое время ощущала себя ребенком, мало того – ребенком, попавшим в сказку. Перед ней на табурете, уплетая булочки, восседал улыбающийся дракон – в обличье белобрысого смуглокожего парня. Рядом, обнимая ее – намного мягче, чем это делала Эннис, – сидела ни много ни мало Дающая Имена, способная читать мысли, играть Словами и отражать заклятия, не отрываясь от готовки. Ну, а ее муж, в четыре слова заставивший уйти жреца Бездны – Мари наконец вспомнила, где видела лицо из проулка… Кто они, эти Бродяги? И где она, собственно, находится?

– В Убежище, – откликнулась на ее мысль Гленна. – Или в Приюте, назови, как хочешь. Мы бываем здесь иногда – между Дорогами.

* * *

… промелькнуло и исчезло из виду.

– Помнишь обещание? – продолжал говорить ее враг, юноша с глазами старика. Он играл клинком, отбивая ее выпады с легкостью, свидетельствующей о недетском опыте. И в такт ударам на груди его вспыхивали искрами талисманы – семь продолговатых медальонов.

– Да, ты – восьмая, последняя, кого мне надо было найти. Последняя преграда на пути к поясу… не слишком серьезная, но преграда.

Мари молчала, уходя от его жалящих одиночных ударов, чутко отслеживая вихри Силы – не пропустить бы заклинание, успеть закрыться… И все же голос непонятного противника не проходил мимо ее сознания – и вспомнилось, где она слышала его прежде.

– «Сила даст вам все»… – повторил тот, глядя ей в глаза. И добавил: – Это правда, точнее, половина правды: у всего есть цена. И я не слишком спешу платить ее – сливаться с Неназываемым, да будет он властен над всем миром…

– Ты… сын Йеннара? – Мари вспомнила наконец именование – не Имя! – настоятеля храма Бездны, бывшего Великим жрецом в год, когда ее привели в школу.

– Я – тот, кого ты зовешь Йеннаром. Плоть от плоти, кровь от крови, – усмехнулся юноша. – Я – это он. И когда старое тело одряхлеет, я полностью перетеку сюда… чтобы снова жить. Есть. Пить. Властвовать… жаль, что тебя придется убить, я бы нашел тебе применение поприятней… тебе просто не повезло…

Не злиться. Разозлишься – проиграешь. Проиграешь – погибнешь…

Скольжение влево – нырок – выпад… Почти достала. Почти…

Темп боя вновь нарастал, и Йеннар-младший перешел на мыслеречь:

– Ты оказалась сильной – неожиданно сильной, единственной, кто мог стать на моем пути. Убрать тебя раньше почему-то не получилось… Придется – теперь.

«Почему-то…» Мариэль вспомнила прикосновение тонких, похожих на девичьи рук Тьери – она сперва не могла понять, как маленький, ростом не выше нее паренек смог поднять ее и принести в Убежище. Пока, застав его в скверном настроении, не увидела, как его пальцы раскалывают мелкие камни, словно орехи.

Вспомнила переполох, поднятый в храме Ночи после ее возвращения – нет, не из-за нее: один из храмовых служек был найден мертвым в своей келье. Когда его выносили, Мари удалось заметить – и узнать – лицо: кошель из храма Бездны не пошел ему впрок…

Усыпанный крючковатыми шипами голубой шар, сорвавшись с пальцев мага, вспорол воздух над ухом Мари и исчез за скалами. Глэйсса б'хэкт, «летящая боль». Он вернется, обязательно, – знала Мари, – вернется, чтобы ударить в спину…

Лезвие легкого меча расщепилось на семь: разноцветных, сверкающих, без помощи рук взявших Йеннара в кольцо. Достать не достанут, так хоть отвлекут.

«Не всегда стоит противостоять злу силой, – вспомнились слова Гленны. – И не всегда наших сил хватит для этого… Зло – путь саморазрушения, потери имен и сути. Иногда нужно просто уйти с его дороги – оно уничтожит себя само».

Почувствовав затылком возвращение б'хэкта, Мари упала, перекатилась, уходя от удара – и так подправила его полет, что он полоснул врага по лицу.

Йеннар взвыл, вскинув руки. Мощь его выросла многократно – скидывая личину, Настоятель Бездны полностью перетек в свое новое тело. Молнии, сорвавшись с нависших туч, оплели его и были поглощены, став Силой. Стена Силы – искажение воздуха – подхватила Мари и больно ударила оземь.

Враг стоял, возвышаясь над ней – как тогда, в проулке. Лицо его было страшным – перекошенным, залитым кровью, полным ярости… и уже не юношеским.

Он не подошел. Боялся, хотя голос его прозвучал уверенно, со злобным торжеством:

– Игры закончились. Мне известно твое Имя. Истлей, Мариэль!

Для такого удара не нужны ни движения, ни слова. Просто мысль – и, конечно, знание Имени. Потому-то и используется он крайне редко – свои истинные Имена маги берегут пуще зеницы ока. И уж конечно – не сообщают их соперникам перед Испытанием.

От него нет защиты – почти нет, особенно когда лежишь навзничь, и руки заняты бесполезным оружием…

Поднялся ветер, подхватывая серое облако, множеством изодранных клочьев взвившееся над головой Йеннара. Сладковато запахло гниющей плотью – как на уроках некромагии.

Вихрь метнул серые клочья в лицо Мари, легко смяв наспех сплетенный щит.

А потом произошло невозможное: обдав могильным холодом ее лицо, ветер тлена ринулся обратно, к ее врагу, обволакивая и поглощая его.

– Не-ет! Не меня!.. Ее!.. Я приказываю! – донеслось из облака. Потом голос сменился воем, сорвавшимся в стон и хрип.

Послышался шум падения тела – точнее, костей, обтянутых остатками плоти.

Мари судорожно сглотнула, отворачиваясь – то, во что превращало человека тление заживо, видеть не хотелось.

Почему так вышло?

Он ведь верно назвал ее Имя…

Времени на размышления ей не дали. Весь Остров неуловимо сместился, небо померкло – языки темного пламени, веющего не жаром, но ледяным холодом, вздымались вокруг, образуя огромный купольный зал. Вместо мокрого песка и прибоя – черные мраморные плиты пола, исчерченного багровыми знаками и письменами. Место, на котором стояла Мари, было девятигранной площадкой, приподнятой над полом. Одна из граней примыкала к невесть как оказавшемуся здесь береговому утесу, который заметно вырос и потемнел. На остальных гранях стояли алые и черные свечи в причудливых подсвечниках. «Жертвенник», – похолодела Мари. Она много читала и слышала об обряде, знала, что и за чем будет происходить – и все же ей захотелось оказаться где-нибудь очень и очень далеко…