Текст книги "Пленники зимы"

Автор книги: Владимир Яценко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Часть 3. РЕКРУТ
I

Только когда Гонсалес перевёл управление пушками на случайный режим, и полёты мячей стали больше похожи на беспорядочный обстрел, чем на тренировку по теннису, Калиме удалось отвлечься от своих мыслей. Она легко двигалась по корту, успевая к мячам, которые стремительно неслись в её сторону под самыми неожиданными углами. Замах, набежать, удар, отойти, замах, набежать, удар, отойти…

Наконец, боезапас пушек иссяк, она по инерции пробежала ещё несколько шагов и только тогда остановилась, тяжело дыша.

– Гораздо лучше, сеньора, – по мегафону, не выходя из-за пульта управления, сообщил Гонсалес. – Девяносто мячей, пропущено восемь, в ауте – четыре. Это у нас была третья скорость. Совсем неплохо. А теперь две минуты отдыха и отработка подач.

Она подняла левую руку и помахала ею в воздухе, мол, поняла. Дыхание уже выровнялось, но вместе с ясностью сознания опять вернулись тревожные мысли: как?

Как получилось, что кто-то финишировал первым? Откуда вообще мог взяться второй участник?

Калима подошла к креслу, положила ракетку, взяла полотенце и вытерла лицо. Она не стала садиться. Всего две минуты… Но как? Она ещё и ещё раз прокручивала в голове все свои действия. Ошибки не было. Даже такой, которая позволила бы кому-нибудь сообразить, что происходит; понять, чем она занимается.

Тем не менее, нашёлся умник, который не просто всё вычислил и понял, нет! Год упорной работы этот парень осилил за неделю. Следующий этап работ, на который она отвела себе ещё два года, он сделал за две недели. Мистика…

– Время, сеньора, – вмешивается в её мысли Гонсалес. – Пожалуйста, подача с первой позиции…

Калима небрежно бросила полотенце на спинку кресла, берёт ракетку и неохотно движется к линии подач. Проворные мальчишки – по большей части внуки и правнуки самого Гонсалеса – уже собрали мячи в корзины и замерли на своих местах, в почтительном удалении от корта.

Калима стала боком к линии, постучала по деревянному покрытию мячом и высоко его подбросила. Ракетка, описав положенную петлю над головой, с гулким хлопком послала мяч вперёд… Сетка.

"Как же это могло получиться? – сосредоточиться на тренировке не получалось. – Утечка информации? Ерунда!" Ей досталась только треть входов, этот результат никакой утечкой не объяснишь… проще предположить, что она с самого начала на кого-то работала. Кто-то с самого начала мягко и незаметно управлял всеми её действиями, а когда она с таким трудом получила первый намёк на успех, решительно отодвинул её в сторону…

Впрочем, у этого кого-то есть имя и фамилия. И особых примет полная кошёлка: какая-то там степень дальтонизма, деформированный сустав безымянного пальца правой руки, идиосинкразия к карманам…

Мячи упорно бомбардировали сетку. Трос, на котором она была натянута, отзывался глухим, недовольным гулом, что-то недовольно бурчал Гонсалес из-за спины; отошёл-таки от пульта, чтобы посмотреть, как она прицельно сетку расстреливает. И ведь в одно и тоже место…

Максим Добровольский. Странная фигура. Неестественная. Нет. Не так.

Противоестественная. Патологическая тяга к противоправным действиям. Анархист не по убеждениям – по крови. За сорок лет жизни – ни разу не появился на избирательном участке. Ни одной заполненной и сданной ежегодной налоговой декларации. Все источники доходов так или иначе криминальны. И все – плоды какого-то извращённого ума. Взять хотя бы его соевую корову!.. Уж лучше бы пристрелил кого-нибудь! И не сказать, что бы он сильно прятался.

Некомпетентность налоговой полиции? Хотя источник поступления новеньких двадцаток определить так и не удалось. Никому не удалось!

Калима даже застонала.

"Непонятен не только источник американской валюты, но и товар, за который он эту валюту когда-то получал! Такое впечатление, что где-то сидит добрый дядюшка, который время от времени отстёгивал ему крупные суммы… Просто так, от нечего делать. Вот только родню его мы тоже проверили. Значит, концы прятать умеет…" – Глубже прогиб, сеньора, – надрывался Гонсалес. – Думайте только о полёте…

Калима наклонилась за очередным мячом и обнаружила, что первая корзина опустела, она со злостью отшвырнула её ногой и принялась за следующую.

"Думайте только о полёте! Да я только о нём, проклятом, и думаю! Который год уже лечу… Сколько усилий! Сколько надежд, времени, жертв… Три затонувших батискафа! Из четырёх! Шесть человек… потом ещё два водолаза. Остановка сердца.

Что это за диагноз? А деньги? Подводная лодка, топливозаправщик, батискафы, судно сопровождения, теплоход. Сменные экипажи, страховка, зарплата, питание…

А топливо? Этот флот за сутки выпускает в трубу столько керосина, сколько не каждая скважина нефти даёт!.." – Сеньора, – скрипел за спиной Гонсалес. – Сеньора…

"А усилия по нейтрализации шпионов? И ведь наверняка ещё не всех кротов вычистила. И всё впустую… только нащупали и выползли на какую-то дорогу, ещё неизвестно, правильную или нет… впрочем, наверное, правильную. Иначе зачем ему было столбить эти участки… Это что же получается, проще предложить ему работу?

А он, по доброте душевной, возьмёт и согласится. Тем более, в личном деле в резюме чёрным по белому – "неестественно добр". Впрочем, дело так оборачивается, что это ему следует думать, стоит ли брать к себе на работу меня. Меня?!" Калима, уже подбросив кверху очередной мяч, изо всех сил швыряет ракетку в деревянный пол. Эхо удара пистолетными выстрелами несколько раз перекатывается от одной стены спортзала к другой. Ракетка высоко подпрыгивает, падает, замирает…

Калима останавливается, смотрит вокруг: повсюду мячи, похоже, что она их раз за разом вбивала в сетку, а они откатывались от неё, расталкивая друг друга, всё ближе и ближе подбираясь к ногам человека, так и не сумевшего обеспечить им долгий полёт…

– Извините, мастер, – примирительно говорит она вышедшему вперёд тренеру. – Сегодня не мой день…

Гонсалес делает пригласительный жест рукой, и его малолетние помощники саранчой несутся на уборку мячей. Только после этого он поворачивается к ней:

– Чтобы владеть днём нужно как минимум проснуться, – он качает головой. – А вы спите. С таким настроением, сеньора, конечно, не стоило приходить. Вам звонили…

Калима поднимает ракетку – "Смотри-ка, целая… уж лучше бы сломалась!" – и спешит к своему креслу. Одного взгляда на экран телефона достаточно, чтобы понять: звонил Франк, зачем звонил тоже понять несложно.

Калима набирает номер и, едва услышав голос, спрашивает:

– Где они?

– Через два часа проходят Гибралтар, госпожа. Вертолёт готов к вылету, будет на вашей платформе через час с четвертью… – его проникновенный голос, слащавый и бархатный, сегодня был особенно невыносим. – Гости довольны, резвятся в каюте.

Отличная пара: красивы и неутомимы. Парень вообще лось… Бицепсы, как моя голова.

– Пленные? – резко перебивает его Калима.

– Проинструктированы и по всем пунктам согласны.

Калима, не отвечая, отключается и садится в кресло.

От него давно следовало избавиться. Человек, не знающий поражений в любви, не может себе представить ненависть, и лютую зависть того, кому любовь недоступна.

Пленные…

Надо признать, что последние действия её команды эффективными не назовёшь.

Особенно глупо было брать в заложники детей. И как ловко, шельма, обвёл всех вокруг пальца! Юристы до сих пор пыхтят над документами, ни одной лазейки найти не могут. Ни одной! Их переиграл шоферюга-кастрюльщик. В недалёком прошлом – водитель микроавтобуса, которого даже на дневной маршрут не выпускали!

Она закрыла глаза.

Один из пленных сразу заявил, что им противостоит необычный человек. И, надо это признать, в его изворотливости в самом деле проскальзывает что-то нечеловеческое…

И вдруг она улыбнулась.

"Ты так привыкла к своему абсолютному превосходству, что давно потеряла интерес к игре, – сказала она себе. – Забыла о томительном ожидании следующего хода противника. А ведь всё просто: из шести миллиардов человек, обязательно наберётся сотня гениев. И один из них должен был поставить тебя на место…" Она слишком широко развернулась. И, ступая по минному полю событий, зацепила привод детонатора. Не следовало так разбрасываться результатами промеров. Зачем ей было семь институтов? Хватило бы и двух. Тем более, что все семь выдали одинаковые результаты. Сказалась тяга к стопроцентным решениям. Допрыгалась. А когда лавина двинулась, её не остановить. Ещё повезло, что всё замкнулось на одном человеке. Будь это организация, положение могло бы оказаться не в пример более тяжёлым…

***

Небо едва порозовело, когда Максим, скрестив ноги, уселся на ковровый настил верхней палубы, и погрузился в размышления.

Он искал ошибку и не находил её. Память услужливо прокручивала куски событий, фрагменты бесед, сцены…

Вот они поднимаются по освещённому прожекторами трапу теплохода. Здороваются с приветливым вахтенным, переступают высокий комингс и окунаются в атмосферу пластика, мебельного лака и табака. Неумолкаемый шум машины поднимается из недр корабля и пронизывает насквозь. Очень важно принять его, растворить в себе, научиться не замечать. Не менее важно принять и забыть о чуть покачивающейся тверди под ногами. Иначе за два-три месяца рейса вибрация и качка могут запросто свести с ума или наградить каким-нибудь нервозом. Впрочем, сегодняшние суда разве сравнишь с плавучими душегубками столетней давности?

Научились строить, чего уж там…

А вот они уже в каюте, действительно уютной и удобной, как обещали. Максим в планомерном осмотре выдвигает ящики, осматривая предложенный кубрик.

– Ого, – смеётся Светлана, когда в одном из шкафов он находит коробку с презервативами. – Я-то думала, что с твоим КАМАЗовским запасом ничто не сравнится…

Максим, не открывая глаз, с силой втягивает в себя воздух. Пахнет Африкой.

Зеленью джунглей, сдуваемой утренним бризом в океан, который, конечно, тоже даёт свой вклад: соль и водоросли, но дух зелёного материка не спутаешь ни с чем. "Мы всегда выходили в море утром. Радовались туго натянутым парусам, ёжились от утренней прохлады и тревожно оглядывались на уходящую землю… Это потом, на обратном пути, кто-то искал глоток свежего воздуха на вантах, спасаясь от беспощадной аллергии к вездесущей пьяной пыльце. А кто-то наоборот, держась поближе к трюмам, месяц ходил под дармовым угаром, нанюхавшись молотого листа экзотических растений. Но это было давно… – напомнил он себе. – А сейчас я ошибся. Где"?

Теперь перед его глазами вертолёт, будто подтягиваемый невидимым тросом, плавно опускается на палубу точно в центр белой окружности. Из вертолёта выпрыгивает женщина. Короткая стрижка, спортивный стиль одежды. Она, быстро перебирая ногами, спешит прочь от ревущих винтов, и уже через секунду оказывается у самого края посадочной палубы. Следом за ней грузно вываливаются двое мужчин. Их движения неловки, особенно после точных, выверенных движений женщины. Развевающиеся галстуки, которые они безуспешно пытаются заправить под расстёгнутые пиджаки, выглядят смешно и жалко.

Да, пожалуй, это первая зацепка.

Уже тогда Максим подумал о том, сколько раз в своей жизни незнакомка должна была выпрыгнуть из вертолёта, чтобы вот так, легко и непринуждённо его покинуть.

Будто из "линкольна" у подъезда пятизвёздочного отеля вышла. Озадачило поведение её спутников. Ему казалось более логичным, чтобы первыми вышли мужчины, и один из них подал женщине руку. Кроме того, было непонятно: куда она так торопилась?

Или сказалась привычка? Вертолёт возвращаться не собирался: лопасти пропеллера крутились всё неохотней, плавно замедляя вращение. Из кабины вышли лётчики.

Неторопливо вышли, не спеша. Палубная команда опутала машину тросами, а когда пропеллер замер, набросила огромный брезентовый чехол…

Максим, сидя в одних плавках, чуть поёжился от воображаемого холода. Только подумать: неделю назад он видел снег. Здесь, в тропиках, даже на ночь не отключают кондиционеры. Уже сейчас жарко. Пройден мыс Нан, кошмар упорных португальцев. Впереди – экватор…

Примерно через час после прибытия вертолёта их пригласили на обед. Двое отутюженных мужиков рассыпались в любезностях перед Светланой и разыгрывали из себя благожелательных хозяев, ни черта не понимающих по-русски. Женщина с короткой стрижкой равнодушно переводила в обе стороны не заслуживающие никакого внимания реплики, старательно изображая переводчицу.

Вот только не поверил ей Максим.

Ни на одно мгновение не поверил.

Светлана, напротив, сосредоточила своё внимание на упакованных в дорогие костюмы мужчинах, игнорируя женщину, и так получилось, что Максим почти весь обед промолчал. Учитывая, что незнакомка только переводила и ни слова не сказала от себя, выходит, молчали они оба.

– Рамирес, – представила женщина одного из мужчин.

– Эдмунд, – без приглашения откликнулся другой.

Своё имя она назвала только в самом конце обеда.

Наверняка, это было простым совпадением: когда-то Максим и сам принимал так на работу. Усаживался в собственной приёмной на место секретаря и здесь, вроде бы на нейтральной территории присматривался к своим будущим сотрудникам в естественных для них условиях, а претенденты и не подозревали, что отбор уже начался. Конечно, когда они входили в кабинет, их встречали его помощники, но дальнейшее собеседование было фикцией: решение было принято им самим минуту назад, в приёмной…

А может, всему виной её глаза: чёрные, глубокие бездны. Что там в их глубине, было не разглядеть. Когда Максим ловил её взгляд, пристальный, изучающий, он физически чувствовал контакт, и это было непривычно.

Обед длился около часа. Едва расторопные официанты убрали грязную посуду, женщина заявила:

– Меня зовут Калима, – и уверенным движением руки выставила мужиков вон из-за стола.

А те, ни на секунду не замешкавшись, тут же поднялись и ушли. В том смысле, что совсем ушли, за дверь.

Для Максима эта перемена не была неожиданной. Его удивило другое: не было никакой паузы, натянутости. Будто автору пьесы надоело изображать одни характеры, и в середине строки, на полуслове, те же самые герои начали говорить и думать по-другому.

– Может, ты тоже избавишься от статиста, и поговорим?

У неё был удивительно уверенный голос, глубокий и очень приятный.

– Это не статист, – спокойно ответил Максим; он и сейчас не рискнул бы даже себе признаться, чего ему тогда стоило это спокойствие. – Это полноправный партнёр.

– Я что-то пропустила? – вмешалась озадаченная Светлана. – Куда они ушли?

При всём желании Максим не мог ей помочь сориентироваться в изменившейся ситуации. Контролировать противника оказалось нелёгким делом. Ему потребовалось всё самообладание, чтобы удерживать в своём восприятии Калиму, и самому при этом думать широко и ясно.

– Куда они ушли, Светлана, совершенно неважно, – снисходительно пояснила Калима.

– Важно, что твой друг в заботе о тебе перешёл разумные границы. Он сделал тебя хозяйкой четырёх входов. Это столько же, сколько и у меня. И теперь мне придётся с этим считаться. Я правильно поняла?

– Абсолютно, – кивнул Максим.

– Но это не очень удобно, – неспешно продолжала Калима. – Вас – двое, я – одна.

Получается, при любом раскладе у тебя – два голоса против моего одного. Нет равновесия…

– Ничего подобного, система на трёх точках опоры более устойчива, чем на двух.

Даже Земля в своё время покоилась на трёх слонах.

– Это справедливо, когда "опоры" не зависят друг от друга. В нашем случае, это не так, – невозмутимо вела свою линию Калима. – Будем называть вещи своими именами: твой партнёр – дурочка, марионетка в твоих руках. Признаю, ход с разделением собственности – гениален, как, наверное, и всё остальное. Но несправедливая система не может быть равновесной, а установленный тобой порядок справедливым не назовёшь: я потратила слишком много ресурсов, чтобы вот так, запросто, сдаться. Посему вопрос остаётся открытым: будем сотрудничать или воевать?

Максим немного расслабился. Совсем чуть-чуть. Ровно настолько, чтобы мельком взглянуть на побледневшую от злости Светлану и дружески ей улыбнуться. Он понял, что на самом деле их хозяйка вовсе не загнана в угол. Козырный туз у неё в рукаве давно припрятан и только ждёт своего часа, чтобы улечься на столе.

– По поводу собственных имён… – Максим хмыкнул и развёл руками. – Вещи сами по себе значения не имеют. Камень на дороге – это булыжник, но тот же камень в руке – это уже оружие. Смысл вещам дают люди. Имена тоже.

– Оголтелый субьективизм? – перебивает его Калима.

– А разве в мире есть что-то ещё? – ответил Максим.

– И что ты обо всём этом думаешь? – с напряжением спросила Калима.

"Какой-то пароль? – подумал Максим. – Похоже, для неё этот набор слов имеет большое значение…" – На случайность не похоже… – осторожно сказал он.

– Что? – совершенно сбитая с толку спросила Светлана. – Что на случайность не похоже?

– Всё… рождение, смерть, восходы, закаты, радуга во время дождя, точное положение Луны… будь оно иным, вместо чёткой системы приливов-отливов на Земле царил бы хаос. Само положение Земли относительно Солнца… Случайностей нет, есть звенья большой цепи…

Он останавливается, видя растерянность на их лицах, и быстро добавляет:

– В любом случае, мы должны придти к согласию, и научиться уважать представления друг друга о разумном порядке.

– Например?

– Например, нам не нравится, когда горят люди. Как-то это не по-человечески…

Калима нахмурилась:

– Здесь у нас проблем не будет. То, что произошло – самодеятельность исполнителей, которые слишком буквально поняли приказ. Но мне кажется, мы чересчур быстро движемся. Прежде чем обмениваться требованиями, а потом идти на взаимные уступки, не мешало бы обсудить состав участников договора. Чтобы потом не появилась ещё одна сторона, со своими представлениями о справедливости.

– С нашей стороны – двое, – поспешил заверить её Максим.

– То есть ты отказываешься делиться поровну, тебе обязательно нужно, чтобы у меня была лишь треть?

– Это уже сложившийся порядок… – напомнил ей Максим.

Она несколько секунд молчала, глядя куда-то в сторону, потом, будто оправдываясь, сказала:

– Сказанное уходит, написанное остаётся. Мы подпишем договор, и дальнейшее сотрудничество будем строить на основе этой бумаги. Поэтому важно сразу обсудить число участников…

Максим внутренне сжался. Он вдруг понял, какая карта разыгрывалась. Но поправить что-либо было уже нельзя.

"И возблагодарил я Господа за прозорливость… – подумал он. – Сжигать корабли – удел романтика, который их не строил. Инженер никогда не опустится до такого варварства. Как хорошо, что реальные входы я всё-таки приберёг…" – Со мной, например, всё понятно, – продолжала Калима. – Я готова под присягой подтвердить, что действую от своего имени, и что существование физических или юридических лиц, которые бы влияли на мои поступки, мне неизвестно. Но такие же гарантии я требую и от вас. Думаю, это справедливо.

– Конечно, – с вызовом заявила Светлана.

– А ведь я о вас и веду речь, – охотно повернулась к ней Калима. "Змея", – обречённо подумал Максим. – Светлана, вы уверены, что действуете в своих интересах и от своего имени?

– Безусловно!

– А вот у меня почему-то другое мнение, – её спокойствие вселяло ужас. – Стюард, – обратилась она к скучающему неподалеку официанту. – Подайте обед ещё на две персоны. А нам, пожалуйста, фруктовый десерт, мороженое, чай, кофе. Разговор предстоит долгий…

Когда в зал вошли Герман с Виктором, Максим лишь улыбнулся. Зато Светлана была в шоке.

– Привет, Максим, – ещё с порога жизнерадостно загудел басом Виктор.

Он прошёл мимо, покровительственно похлопав Максима по плечу, и немедленно уселся в кресло рядом со Светланой. Демонстративно развернув её кресло к себе, Виктор тут же стал что-то нашёптывать ей на ухо. Герман, напротив, ни на кого не глядя, присел в стороне от всех и с преувеличенным вниманием принялся разглядывать столовые приборы, разложенные на столе.

Максим чувствовал, как Калима внимательно за ним наблюдает, но только когда Светлана опустила голову, прислушиваясь к шёпоту Виктора, он понял, что этот раунд безнадёжно проигран…

II

– Как думаешь, каково там?

Максим немедленно всплывает на поверхность реальности. Оказывается, уже совсем рассвело. Чем ближе к экватору, тем короче сумерки. Рядом с ним – Калима.

Огромные безобразные шорты до колен превратили её в подростка-тинэйджера. Клочок материи, едва прикрывающий небольшую, но крепкую грудь, и спортивная кепка с козырьком только усиливают это сходство.

Максим с уважением смотрит на её молодое спортивное тело. Прямые мышцы живота играют в такт дыханию, выпирающие ключицы – результат упорных тренировок, а не изнурительной диеты, это заметно по рельефу мышц на руках.

"А ведь ей за сорок, – думает он. – Это если судить по морщинам на шее, в уголках рта и у глаз. А ежели в эти глаза заглянуть, то и все сто сорок будет…" – Там темно, – спокойно отвечает он. – Темно и влажно. В зависимости от температуры над поверхностью Антарктиды, подо льдом или плотный густой туман или проливной дождь с огромными, тяжёлыми каплями. Почва топкая, болото…

– А жизнь там есть?

Максим разглядывает далёкие золотистые облака у самого горизонта. Над ними и ближе к зениту – чистое небо. Даже в эти утренние часы – небо жаркое, бледное, быстро теряющее остатки своей голубизны. "Ещё час, – сказал он себе. – Посижу здесь ещё один час и, как обычно, в пустую каюту на встречу со своим одиночеством. Светлана теперь с Виктором. В мою сторону даже не смотрит и не здоровается. А ведь обещала научить танцевать. Нет, не обещала. Это я только что придумал… Герман меня тоже избегает. Что я здесь делаю? Это не моя женщина, а значит, и не моё приключение"…

– Должна быть, – он равнодушно пожимает плечами. – Думаю, в местах геотермальной активности должно быть много водорослей, живущих за счёт хемосинтеза. Они составляют низшую ступеньку пищевой пирамиды. Кто-то будет кормиться этими водорослями и собой кормить хищников. Словом, как всегда…

Океанские волны безуспешно пытались раскачать теплоход. Их сил хватало лишь на гулкие размеренные удары в борт, да на щедрые снопы брызг, исполинскими фонтанами вырывающимися из-под неутомимо режущего водную гладь форштевня. Где-то неподалеку крепко штормило.

– Что-то ты приуныл… – не то спросила, не то поставила диагноз Калима. – Это из-за Светланы?

– Она не хочет верить, – вырвалось у Максима. – А я не могу думать.

– Это её выбор.

– В том-то и дело.

– В любом случае не стоит падать духом. – Максим пренебрежительно фыркнул, и Калима поспешила пояснить свою мысль. – Твои друзья уже со всеми перезнакомились.

Если мы договоримся, а я думаю, что это неизбежно, приятельские отношения сослужат хорошую службу. Многим из нас придётся идти туда, под лёд. Очень важно чувство товарищества…

Она замолчала, а Максим ничего не ответил.

– Я тебе не мешаю?

– Не было вопроса – я и молчу.

– А ты говоришь, только когда спрашивают?

– Да.

– Это принцип?

– Долг.

– Интересно, – она вежливо улыбнулась. – Тогда вот тебе вопрос: чем ты отодрал жука от кунга?

– Жука?

– Металлическая коробочка, электромагнит был включен.

– Руками.

– Руками… – кивнула Калима и внимательно посмотрела на его руки. – Вот так взял и отодрал… руками.

– А что это было?

– Подслушивающее устройство. Из-за него у меня к тебе меньше вопросов, чем ты ожидал.

Максим пожал плечами и опять промолчал.

– Меня тревожит противоречие, – всё ещё пыталась втянуть его в беседу Калима. – Ты – нелюдим, но знаешь людей, к тренировкам не приучен, но сверхтренирован. Ты можешь это объяснить?

– Нет.

– Я поясню, – и она принялась отгибать пальцы. – На судне четыре ресторана, бар, три спортзала, бассейн и тренажёрный зал. Много молодёжи и красивых женщин.

Каждый вечер дискотека. Кстати, Светлана замечательно танцует. Ты не урод.

Пользуешься заметным успехом у женщин. За словом в карман не полезешь. И, тем не менее, бываешь лишь в трёх точках: каюта, ресторан и это место на верхней палубе.

Причём в одно и тоже время. Палуба – раннее утро, ресторан – только в часы приёма пищи, только свой столик и часто в одиночестве: твои друзья обедают с новыми знакомыми и в других местах. Всё остальное время – каюта. Отсюда можно сделать вывод об отсутствии всякого интереса к жизни, – она внимательно посмотрела на свои ладони. – Почему?

Максим вспомнил, что обещал отвечать на вопросы и почувствовал себя неловко.

– Наверное, ей больше нечем меня удивить, – невыразительно ответил он.

– Это не единственное твоё заблуждение, – с подъёмом заметила Калима. – Но как быть с твоим телом?

– А что такое? – вскинулся Максим.

– Ты к тренажёрам не подходишь, но твоё тело не просто тренированно, – она с восхищением его оглядела. – У нас есть крепкие парни, но на празднике Нептуна я точно буду знать на кого поставить в некоторых видах соревнований…

– Сомневаюсь, чтобы ты меня увидела на празднике Нептуна.

– Не дури, это закон. Ты впервые пересекаешь экватор…

– Это не так – возразил Максим. Общество Калимы тяготило его, он не видел смысла в этой беседе. Ему было скучно. Он хотел к себе, в каюту. – Кроме того, в празднике по принуждению больше социализма, чем удовольствия.

– Ты сторонник отшельничества и аскетизма?

– С незнакомыми – не знакомлюсь, – отрезал Максим. – Больше одного не собираюсь.

Толпа людей безлика, личность в ней растворяется и гаснет.

Он переводит взгляд на горизонт. Облака уже потерялись в знойном мареве.

Становилось жарко.

– Насколько жизнь без Солнца возможна с точки зрения современной науки? – вернулась к прерванной теме Калима. – Жизнь, основанная не на фотосинтезе?

– Современная наука – слепа, – с лёгкой грустью ответил Максим. – Она не хочет и не может видеть ничего, что выходит за рамки её представлений о реальности.

Учёный люд даже придумал для себя специальное словосочетание "физическая реальность", чтобы лишний раз подчеркнуть свою слепоту. Мы, мол, рассматриваем только физическую реальность, а все прочие в нашем миропонимании – отсутствуют.

Вот только этих "прочих" несравнимо больше. Говорить с точки зрения современной науки – столь же нелепо, как обсуждать проблемы дальтонизма со слепым. "Считают они ложью то, знание чего не объемлют. И когда приходит к ним истина, они говорят – колдовство…" – М-да, – спустя минуту откликнулась Калима. – Сейчас побегу к себе в каюту и напишу в твоём личном деле: "Особенно хорош в роли обличителя". Мне показалось, что вопрос был о другом…

– С вопросом – порядок, – поспешил её успокоить Максим. – Была бы энергия, бактерии всегда к ней приспособятся. А от них и до простейших недалеко. И пошло-поехало: водоросли, мхи, лишайники. Жизнь находят и в гейзерах, и на дне океанов; жизнь, не видевшую света от начала времён…

– Но на что это может быть похоже?

– Хемосинтез – слишком общее понятие. Пока неизвестен источник энергии, фантазировать можно сколько угодно.

Калима отошла к поручням и склонилась над ними, вглядываясь в стремительно уносящуюся назад вспененную форштевнем воду. Максим искоса взглянул на женщину и тут же отвернулся. Ему почему-то стало неловко.

"Странно, – подумал он. – Великолепная фигура, но я не чувствую ни влечения, ни желания. Неужели Светка так околдовала? Калима… хитрая бестия. Вынула из рукава Виктора и тут же ситуацию зеркально обратила. Себе на пользу, разумеется.

Теперь она дёргает за ниточки марионетку-Виктора, Виктор – Светлану. По её логике Светлане следовало бы управлять мной, но тут вышла осечка: Светлане на меня наплевать. Спит в каюте Виктора, обедает с Виктором, не отходит от Виктора.

По утрам пробежки по палубам, днём – бассейн, вечером – дискотека. Здоровый образ жизни…" Максим чувствовал обиду. Он выпростал из-под себя затёкшие ноги и опять взглянул на застывшую Калиму.

"Это как же надо ненавидеть своё тело, чтобы довести его до такого состояния?

Всякая крайность – грустный абсурд. Каждую мышцу руками потрогать можно, как на анатомическом муляже. Что-то её тяготит. Что-то мучает. Что-то заставляет двигать железо, вместо того, чтобы наслаждаться жизнью. Тоска, одиночество… по глазам видно. Да это и понятно. Любить – значит сдаться. Не любит она сдаваться, и подчиняться тоже не любит".

– Что ж, – сказала Калима, отвлекаясь от океана. – Приятно было поболтать. Будет время, продолжим нашу беседу. Только ты тут не задерживайся. Жарко…

Она тут же отвернулась и легко двинулась к трапу.

Максим проводил её взглядом, отмечая скупость и отточенность движений.

"Ей автомата не хватает, – подумал он. – И серого от пыли берета, лихо заломленного к левому виску, а ля Че Гевара…" Он глубоко вздохнул. Жар поднявшегося солнца выпил влагу из воздуха, придавил к раскачивающим горизонт пологим волнам запахи зелени, и ничего не оставил, кроме зноя и пустоты. И в самом деле, жарко…

Он поднялся на ноги. Тёмная линия на востоке почти сливалась с горизонтом. Это была Африка.

"Воинствующий примитивизм, – сказал он себе. – Ревность оглупила тебя, и ты потерял остроту восприятия. Ведьма теряет свой дар, переспав с мужчиной, ведьмак – ревнуя женщину…"