Текст книги "Пленники зимы"

Автор книги: Владимир Яценко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

III

Рассвело. Снегопад кончился. Или Максим выехал из циклона. Белая, заснеженная дорога на горизонте сливалась с неприветливым небом. Всё серо, хмуро, плоско…

Солнца не было, стало быть, не было и не могло быть тени. Потому-то и дорога была такая же хмурая и неприветливая, как и небо над ней, над их машиной, над их головами.

– Хорошо у тебя, – сказала Светлана. – Тепло. Уютно.

– Так оставайся.

– Ты сам машину переделывал?

– Нет, конечно. У меня руки не под это заточены.

– А под что они у тебя заточены?

– Я – драйвер-системщик.

– Это как?

– Справлюсь с управлением любого механизма, от помела до Боинга семьсот сорок седьмого.

– И где такому учат?

– Это коммерческая тайна.

– Тайна? – она разочарована. – Как по мне, все коммерческие тайны от некомпетентности. Человек просто не знает, как ответить на вопрос.

– Не буду с этим спорить.

– Это значит, ты не знаешь, где учился на пилота?

– Это значит, я не знаю, как ответить на твой вопрос.

Максим почувствовал досаду. Как-то резковато получилось. Что-то не так. И причина не в Светлане. Она-то легко шла на контакт. Что-то его беспокоило.

Лёгкость, с которой Игорь отвалил пятьсот долларов? Что это за поломка коробки передач от заноса на снегу? У джипа?

"И ведь зарок себе давал: не соваться в Одессу…" – Судя по машине и твоему отношению к деньгам, ты не из бедных, – сказала Светлана. – Чего это тебя в глушь понесло молоко развозить?

– Дороги, которые нас выбирают, – он пожал плечами. – Ты тоже на сельскую учительницу не похожа.

– О-о! – она невесело усмехнулась. – Никогда бы не подумала, что это такое наказание!

– Малолетние бандиты замучили?

– Нет, с детьми, как раз – порядок. Думала, хуже будет. Родители… такой зверинец не в каждом зоопарке увидишь: одни самцы, и с потрясающим апломбом.

Кстати, там у тебя душ… он – настоящий?

"Ничего себе "кстати"! Видно ей и вправду крепко досталось"! – подумал Максим.

– Нет, игрушечный.

– И вода горячая есть?

– Я вижу быт простого сельского труженика у тебя поперёк горла.

– Максик, милый, пусти меня в душ, пожалуйста!

– Какие проблемы? Полотенце и халат найдёшь в шкафчике, справа от двери… только воды там…

Он не успел договорить. Светлана уже пропала в туннеле.

"Никого не интересует, сколько осталось воды, – подумал Максим. – Интересно, ей двух сотен литров хватит?" Он посмотрел на индикаторы уровней – да, двести литров. Сливной бак пуст, ещё вечером слил, побоялся мороза. Так что – порядок. Он включил связь с жилым отсеком:

– Мыло и шампунь на выдвижном столике слева…

– Напугал! Может, тут ещё и телекамера где-то?

– А тебе есть, что от меня прятать?

Она легкомысленно хихикнула.

– А ты не зайдёшь?

– Отличная идея, малышка. Сейчас поставлю на автопилот и составлю тебе компанию.

Максим покачал головой. Если не считать Игоря с его неиссякаемым бумажником и джипа на буксире, это приключение ему нравилось.

В дом вошла женщина. Пусть ненадолго, – но вошла. И вещи, которым она подарит своё внимание, ещё долго будут нести на себе отпечаток её тёплой глубины.

Он улыбнулся. Последняя фраза вполне достойна нелепых слухов, которыми соседи по селу поспешили окружить его имя.

Мимо проскакивали заснеженные километры. Максим уступал дорогу ретивым Икарусам и импортным грузовикам-длинномерам, отыгрываясь на барахтающихся в снегу легковушках. После Старых Маяков снег почти сошёл, дорога была во льду. Он чуть сбавил скорость и включил передний мост. Теперь его никто не обгонял…

***

Светлана не взяла халат. Она нашла его белую выходную рубашку. Было ли что-то под рубашкой, он не знал. Обмотав ноги пледом, она в изнеможении откинулась на спинку кресла и расчёсывалась, чуть покачиваясь в такт движению.

Максим посмотрел на термометр "+22оС", да и за бортом потеплело до "-8оС". Судя по поведению машины – ветер стих.

– Здесь у тебя просто рай.

Он никак не мог сосредоточиться на дороге. А следовало бы. Скользко. Объезжать с джипом на буксире едва ползущие попутные машины и уворачиваться от встречного транспорта становилось всё тяжелее.

Тёмное родимое пятно у основания шеи стыдливо выглядывало из-под воротника его рубашки. Почему-то становилось очень важным, чтобы это пятно не пропало, показалось ещё и ещё раз.

"Что они с нами делают? – Подумал Максим. – Просто удивительно, как один и тот же инструмент может превратить человека в тряпку, а может сделать из него мужчину. Я – за второе. Как и все. Вот только не всегда получается. И не у всех".

– Халат не нашла?

– Думаю, так сексуальнее… – Она томно изогнулась и провела ладонями по груди.

– Странный покрой, без карманов.

"Ведьма"! – подумал Максим. Он свёл руки на руле, покрутил обручальное кольцо, навечно прихваченное деформированным суставом, и ничего не сказал.

– Далеко ещё ехать?

– До города – минут сорок. Ну и в Одессе…

– Я к тому, чтоб волосы высохли.

– Возьми фен.

– В мире есть что-то, чего бы не было в твоей машине?

– Конечно. Твоя скромность, например.

– А что это такое?

Максим опять отвлёкся от дороги и посмотрел на неё. На короткий, ничтожный миг у него в глазах потемнело: узкий невысокий коридор, стены из сырого, пугающего неожиданными выступами и углами камня, ослепительный факел, чадящий сизым, стелющимся под неровным потолком дымом. Пахнет плесенью, влагой и ядом. Она оборачивается к нему, на мгновение жёлтый свет факела пробирается сквозь накидку и освещает её лицо…

Да, так было. Только тогда её звали по-другому.

Максим потряс головой, чтобы прогнать наваждение, вернуться к снегу, к колонне, в которой он уже двигался минут двадцать, к умной и красивой женщине, во всём повинующейся своему эгоизму. Женщине, которая не может вспомнить время, когда она была совсем другой: тёплой, отзывчивой, а потому – счастливой.

– Если ты меня соблазняешь, то в этом нет необходимости: я был сражён, когда ты укладывала шубу в спальник. И теперь, после твоей победы, хотелось бы знать, что будет дальше?

Светлана прерывает возню со своими волосами, чтобы подарить ему ещё один насмешливый взгляд:

– Зачем думать о том, что будет? Почему бы не радоваться тому, что есть?

– Зная о том, что будет, то, что есть, не радует.

– Поэтому ты такой мрачный?

– Я не мрачный. Я – сосредоточенный.

– И на чём же ты сосредоточился? На дороге?

– Нет, – он пытался отвечать раскованно и непринуждённо, но растущая уверенность, что вот сейчас, в эту секунду судьба делает решительный поворот, сковывала; холодным камнем тянула под сердцем: – Я сосредоточен на тебе. У тебя неприятности?

– Не думаю, – её голос прозвучал натянуто, будто и она почувствовала дыхание необратимости. – Не уверена, что ты поймёшь.

– А ты попробуй, – поддержал её Максим. – Рискни.

– Мне как-то предложили работу. Не очень красивую. Нужны были деньги, я и согласилась. Потребовала аванс. Мне его выплатили.

– А с работой не справилась?

– Я – математик, – волосы были забыты; она говорила медленно, тщательно отмеривая каждое слово. – Требовалось расшифровать сообщение. Морочилась месяц, зашла в тупик. А в контракте отрицательный результат не был предусмотрен. Я должна была справиться.

Он посмотрел на неё. Светлана сидела прямо, беспомощно сложив руки на коленях, глядя перед собой куда-то сквозь стекло, сквозь заснеженную дорогу. И ему было совершенно ясно, что это ловушка. Кто-то с ювелирной точностью составил план, который учитывал всё: и его одиночество, и его темперамент. Этот кто-то безошибочно нашёл в самых укромных уголках его души восторженного романтика и безудержного авантюриста. Потом распределил роли, и артисты безукоризненно выполнили свою работу.

Совпадений не бывает… таких, во всяком случае.

И ещё он понял, что принимает этот вызов.

Это не поворот в судьбе, это сама судьба.

– Сколько тебе заплатили?

– Три тысячи.

Он усмехнулся. Ему нравилась эта игра. Светлана сказала правду, думая, что он отнесёт эти деньги на дешифровку, с которой она не справилась. На самом деле, это обыкновенная зарплата – по штуке в месяц, чтоб войти в роль, плюс столько же премиальных, в случае успеха.

Надо же: как достали! И как красиво! Без сучка и задоринки. И какая точность: знают, что он не сорвётся с крючка, даже когда поймёт, что происходит. Неужели дело в Светлане? Тщательно отработали всех его женщин и подобрали безоткатную отмычку? Личико, в которое он готов смотреть, даже когда нож будет приставлен к горлу? Наркотик, которым он будет дышать, даже в твёрдой уверенности, что катится к пропасти? А он-то думал, что есть только один специалист по таким вещам. Он сам…

"Встретились два великих комбинатора…" ну-ну.

– Что собой представляет шифр?

– Зачем тебе? – Светлана честно отрабатывала свои деньги, но прекращать игру раньше времени не было смысла. – Что ты в этом понимаешь?

– Может и ничего, – он пожал плечами. – Но впереди ещё час пути, не считая дороги по городу. Какая разница, о чём говорить? Или это великая тайна?

– Нет, не тайна. Четырёхмерный массив чисел, всего что-то около десяти тысяч знаков…

– И какие методы раскодировки ты перебрала?

– У меня было два фильтра: Иезуит и КП-СС для двойных ключей. Только всё без толку!

– И никакой периодичности?

– Массив разбит на блоки от семидесяти до сотни строк. Я пыталась найти закономерность. Ничего!

– Интересно взглянуть…

И в самом деле: интересно, кто за этим стоит? Он перебирает в уме имена и лица, их не так уж и много…

– Я покажу тебе, – с надеждой пообещала Света. – Как приедем, покажу. Ты в этом разбираешься? Я уже хоть у чёрта готова просить помощи, только бы отвязаться.

– Ну что ж, – он глубокомысленно кивнул, – попроси.

От размышлений его отвлёк ярко-красный трейлер "Coca-Сola". Кабина разукрашена, в зеркало заднего вида даже не разобрать марку тягача, но и так понятно, что импортный – прёт не разбирая дороги. Моргая левым поворотником и фарами, пытается одним махом обойти всю колонну.

Максим посмотрел вперёд. Дорога шла на подъём, перед ним и под ним белая шестёрка тяжело тянула гружёный прицеп, укрытый порванным в нескольких местах брезентом, – здравствуй, младший брат! Дальше дорога была свободна.

Максим опять глянул в зеркало: "Coca-Cola" по-прежнему кого-то обгоняла, но до него ещё далеко. Скорость – шестьдесят. Успеем!

Максим надавил на газ, выходя на обгон.

– Наверное, здорово так жить – дом на колёсах: каждый день из окна новые виды, полное самообеспечение, ни от кого не зависишь…

– Это что-то вроде "неуловимого Джо"?

Он смотрел в правое зеркало, ждал, когда буксируемый джип поравняется с шестёркой, и можно будет вернуться в свой ряд. До вершины холма ещё далеко, встречного транспорта нет, на спидометре – семьдесят.

– Как это?

– В смысле, что "на фиг никому не нужен".

– А-а! – она рассмеялась. – Я этот анекдот знаю.

Он вернулся в свой ряд и посмотрел в левое зеркало на настигающий красный трал.

Уже видно, что это "Volvo". Ну, что ж: большому кораблю – большое плавание.

Максим разогнался до семидесяти пяти, вершина холма рядом, и, хотя встречных нет, чувствовалось, что "Volvo" колеблется – идти на обгон или подождать.

– Вот так бы и ехать с тобой всю жизнь…

– Так поехали.

– Ты меня совсем не знаешь.

– Как поедем, так и появится возможность узнать.

– Вот-вот, – она кивнула. – У всех у вас – одно на уме.

– А у вас, значит, разное? Сегодня у тебя есть возможность начать сюжет, а не сыграть эпизод.

Светлана повернулась к нему, и Максим немедленно перевёл взгляд на её лицо. Он никак не мог понять какого цвета у неё глаза: вроде бы – голубые, но с каким-то тёмно-серым отливом на периферии зрачка. Да! Иногда хроматический астигматизм может довести до белого каления.

– И какой сюжет мы с тобой будем играть?

– А какой бы тебе хотелось?

Он с сожалением вернулся к дороге в полной уверенности, что это именно та женщина, которой всегда удавалось излечить все его душевные раны, чтобы тут же прикончить ударом ножа в спину. Гладкая, ухоженная кожа, чуть вздёрнутый кверху нос, густые брови… На этот раз у неё азиатские глаза и полные губы.

– У меня есть выбор?

– Всегда есть выбор. Как меню в ресторане. Мне, пожалуйста, вот это и это. А на десерт любовь, такая, чтоб розы посреди снега, и слёзы на кончиках ресниц, и тревожная пустота там, где минуту назад билось сердце…

– А счёт потом выпишут?

– Обязательно. И оплату взыщут, не спрашивая.

– Тогда что-нибудь особенное.

– Чтоб кровь стыла в жилах?

– Вот-вот. Как насчёт спасения человечества?

– Даже не знаю. У людей столько спасателей…

– Предательства, измены, романтическое путешествие на белом пароходе. И что-нибудь ещё, жуткое. Должно быть так страшно, чтобы на испуг даже не оставалось сил…

– Чёрный экстрим? – уточнил Максим. – На американских горках всегда садишься спереди?

Светлана веселилась, а Максиму было грустно. Вот так и дети играют с огнём.

Весело, беззаботно. И всегда пропускают миг, когда игра выходит из-под контроля: безобидное пламя спички превращается в ненасытного всёпожирающего монстра.

– Ты даже представить не можешь тоску сельской школы. Изо дня в день одни и те же лица, одни и те же стены, и даже небо всегда одинаково тяжёлое…

– И как же будете платить, сударыня?

– А что вас интересует?

– То, чего у тебя больше всего.

– А чего у меня больше всего?

– Пока не знаю. Обычно человек копит то, что любит, что ему нравится.

– Да? – она мило вскинула брови. – Тогда, может, что-нибудь другое?

– "Никогда не достигнете благочестия, если не будете расходовать то, что любите", – назидательно процитировал Максим.

– Ладно, – она беспечно махнула рукой. – Забирай, что есть. Для такого дела не жалко. Но всё-таки, что-то не верится, что ты – обычный рейнджер-молоковоз. Что ты в этой глуши потерял? Что здесь такого интересного?

– Люди, – Максим благоразумно сразу перешёл к последнему вопросу. – Я интересуюсь людьми.

– Ого! А у меня специализация поуже: я интересуюсь только мужчинами… и танцами… -… И чужими секретами. Меняемся? Я научу тебя водить машину, а ты меня – танцевать.

– Зачем тебе танцевать?

Хороший вопрос. И как теперь выкрутиться, если что такое дискотека знаешь только по рассказам дочери?

Грузовик выскочил на вершину холма, и Максим немедленно сбросил скорость. Если бы кто-то спросил "почему?", вряд ли Максиму удалось бы ответить что-нибудь внятное. Да, он знал этот участок трассы: за этим холмом последует глубокий спуск, потом метров сто горизонтального участка и снова длинный затяжной подъём.

И дорога скользкая. Нет. Не так. Не просто скользкая. Лёд – это тебе не мокрый асфальт пополам с грязью. Тут нечто особенное.

– Знаешь, чем отличается туман от гололёда?

– Ого! – улыбнулась Светлана. – Ты начинаешь учёбу?

– Туман – это когда всё можешь, но ничего не видишь; а лёд – это когда всё видишь, но ничего не можешь.

"Не нравится мне это!" – добавил он уже про себя и начал плавно притормаживать.

Сзади раздался негодующий рык "Volvo". Водитель автопоезда, то ли в самом деле сильно отставал от расписания, то ли вконец угорел от мощи своей машины: не желая сбрасывать скорость и плестись вслед за КАМАЗом, тянущим на буксире аварийный джип. Он дал ещё один протяжный гудок, включил дальний свет, заморгал левым поворотником и пошёл на обгон.

Максим невозмутимо продолжал торможение.

Кабина "Volvo" поравнялась с ним. Максим был на одной высоте с водителем тягача: молодой парень весело покрутил в воздухе рукой: давай, мол, быстрее…

Максим только пожал плечами: дорога в завтрашний день – забота индивидуальная, в этом деле случайных попутчиков быть не может.

– Почему мы останавливаемся? – спросила Света.

Как можно объяснить ничем не подкреплённые интуитивные решения? Что он может ей ответить? Что давно не было встречного транспорта? Что лучше сто раз притормозить, чем один раз остановиться? Что тому, кто боится – бояться нечего?

Как ЭТО можно объяснить человеку, прочно вцепившемуся в "сегодняшнее здесь"?

Человеку, никогда не покидавшему скорлупу окружающей его реальности? Человеку, не осознающему всю иллюзорность прочности этой скорлупы…

Когда они миновали высшую точку холма и подобрались к спуску, перед ними открылось дно балки. И несколько машин, под разными углами перегородившими дорогу у самого спуска. И колонна грузовиков на следующем холме, вразнобой моргающая аварийными огнями, и ярко-красный автопоезд "Coca-Cola", уже сломанный: тягач под одним углом, прицеп под другим, ножницами несущийся на несчастные машины.

– Идиот! – выругался Максим.

Он почувствовал ужас водителя "Volvo". Его панический страх. Тоску. Все ошибки уже сделаны. Всего минуту назад. Сколько минут нам отмеряно в этой жизни? Что такое минута? Меньше, чем ничего! Сколько их тратится впустую: с раздражением затянувшегося ожидания; с нетерпением близости развязки. Но вот она – эта минута!

Прошла и сгинула.

И ничего не поправить…

Максим заехал на обочину, остановился, включил аварийку и выскочил из кабины.

Водителю "Volvo" до его новой жизни оставались считанные мгновения. В этой жизни теперь будет разбитая машина, и не одна… потерянный товар, больница. Муторная тяжба с хозяином груза, да и не только с ним.

Тридцатитонные ножницы стремительно неслись на кучку застывших автомобилей, от которых в разные стороны разбегались чёрные точки – люди. Ещё миг, и они встретились. Красная коробка прицепа смялась, начала заваливаться на бок, из неё, прорывая тентованную крышу, вываливались ящики…

Максим почувствовал на плече руку.

– Откуда ты знал? – Светлана смотрела насторожено: ни тени насмешки, ни намёка на озорство.

На ней всё та же белая рубашка. Шерстяной плед вместо юбки намотан на бёдра, соломенные волосы свободно развеваются на морозном ветру.

– Ты с ума сошла, – теряя контроль, закричал Максим. – Живо в машину! Замёрзнешь!

IY

– Максим?

Голос мне знаком. Я поворачиваюсь и смотрю, как остролицый парень неуверенно идёт в мою сторону.

– Максим! – парень широко разводит руки в стороны, и я узнаю его.

Делаю шаг навстречу:

– Герман! Чёрт меня подери!

– Тысячу лет!

Мы обнимаемся. Я искренне рад. Герман, так Герман. Далеко не худший вариант. И всё объясняет. Герман и в самом деле знает обо мне многое. В любом случае достаточно, чтобы "подцепить". Кроме того, мне приятно, что сбылось самое заветное желание у парня – стать боссом. Амбиций у Германа – что блох у дворняги.

Да только в те времена боссом был я, а меня отодвинуть было невозможно.

Это теперь всё по-другому…

– Дружище, – его голос слегка дрожит от волнения. – Я ведь тебя со спины совершенно не узнал! Такой широкий! Поздоровел… новая причёска…

Я смотрю, как пятеро молодцов пытаются затолкать джип в гараж.

– Герман, скажи им, чтоб прекратили этот цирк. Я не сбегу, я не обижен и мне интересно. Пусть садятся в машину и заезжают, я всё равно не поверил в эту поломку.

Герман мягко усмехается и хлопает меня по плечу:

– Всё, – кричит он парням. – Хватит…

Они сперва вроде бы не поняли, потом с облегчением выпрямились, заулыбались.

– И кто тут теперь здесь главный?

Герман неожиданно тускнеет, отводит глаза.

– Можно я пока не буду отвечать на этот вопрос?

– А ты уже ответил…

Итак, в "главных" опять не Герман. У парня снова не сложилось. Вот это и есть худший вариант. Я чувствую, как лютая злоба поднимается изнутри, бурлит в жилах, стучит в висках. Ничего не забылось, ничего не прошло…

– Ну, хотя бы ещё пять минут, а? – он просительно заглядывает мне в глаза. – Чтоб как раньше?

Я молча смотрю на него. "Как раньше"… Насколько люди не меняются с возрастом, настолько изменчиво их отношение друг к другу.

– Ничто никогда не будет как прежде, – говорю и сразу чувствую сожаление.

И ничего тут нельзя поделать. Дети растут и до самой смерти играют во взрослых.

И никому не хватает мужества признаться: да, я по-прежнему тот ребёнок, что играл в кубики и ломал игрушки. Только теперь не играю, а взаправду ломаю и калечу судьбу. Свою и чужую…

– Сам-то, почему не за старшего?

– Не получилось, – с тоской признаётся Герман и переводит разговор на безопасную тему. – Ты догадался, когда меня увидел?

– Нет, – отвечаю так, будто мой ответ имеет какое-то значение. – Светлана слишком поспешила с вербовкой.

Он кивает, смотрит в сторону.

– Да, я отговаривал её от поспешных объяснений…

– Как-то всё чересчур сложно. Если известно где я, твоего приезда было бы достаточно.

– Достаточно для чего, Максим? – он говорит мягко, но я чувствую его сожаление.

– Ты бы вернулся со мной?

– Нет, – говорю я, и это правда.

– Может, уйдёшь? – В его тёмных до черноты глазах надежда и боль. – Ещё не поздно, ещё можно уйти…

– Нет, – я качаю головой. – Уже поздно. Слово было сказано – лавина тронулась. Я сделаю, что он хочет…

– Но почему, Максим? – время для нас будто остановилось. Только мы вдвоём. И в самом деле, как в старые, добрые времена. – Неужели так скрутило? Девочка куплена, здесь не может быть ничего личного.

– Нам надлежит исполнить всякую правду, – говорю, и сам страшусь сказанного. – Люди – лишь орудия судьбы. Тебе кажется, что это ты её выбрал, на самом деле, это тебя выбрали. Ты лишь исполнил, что следовало…

Он молчит. Остренький нос побелел от холода.

Подходит Светлана.

– Герман Юрьевич, стол накрыт. Вы знакомы? – её удивление настолько фальшиво, что только слепой может ему поверить.

Может, я – слепой? Хорошее объяснение. Вот увидел её и ослеп. И мне всё равно, играют со мной, на мне, или против меня. Главное, – что рядом.

– Как знаешь, Максим, – сухо и по-будничному говорит Герман. Будто о погоде: брать зонтик или понадеяться, что автобус придёт по расписанию, и мокнуть не придётся. – Пойдём, пообедаем, второй час уже. Могу поспорить, ты как всегда не завтракал. Правда, говорят, у тебя там, в будке, – он кивает в сторону кунга, – целый ресторан?

Я смотрю на Светлану. Это замечание никак не отражается на её лице. Чёрств мой прекрасный ангел, равнодушен к моему голоду. Но мне всё равно.

***

– Господа, имею честь представить лучшего маляра всех времён и народов. В покраске «зелёнки» чёрным цветом этому человеку когда-то не было равных!

Виктор сильно изменился: как-то уменьшился, высох. Вот только тембр голоса стал больше походить на мужской: низкий, внушительный. Голос начальника, упорного в препирательствах. Болтун!

Он огибает обеденный стол и, протягивая руку, идёт навстречу.

– Не нужно, – я складываю руки на груди. – Или ты – дерьмо, или я, зачем кому-то из нас пачкаться?

Его улыбка заметно зауживается, он стремительно обходит меня и здоровается с Германом. Будто они сегодня не виделись.

– Что такое? – он вскидывает бровь, чуть поворачиваясь ко мне. – Ты начал заботится о моей гигиене?

Я молчу.

Человек старается не оплошать при своих подчинённых. Вполне понятное желание. А вот и подчинённые, общим числом восемь человек. Игорь уже здесь, что-то рубает, проголодался парень. И Светлана. И Герман, садится… пардон, присаживается. И ещё какие-то люди. Некоторые заинтересованно смотрят, другие едят.

– Ну, что же ты, – восстанавливая дыхание, разыгрывает радушного хозяина Виктор.

– Присаживайся. Нам ведь богатырей кормить – одно удовольствие. Вот и место для тебя приготовлено. Спасибо, Игорёк с трассы позвонил, так что мы обед подгадали…

Игорь важно кивает, не прекращая энергичной работы челюстями.

Я усаживаюсь на ближайший свободный стул и наливаю минеральной воды.

– Максим, – укоризненно ворчит Виктор, возвращаясь на своё место. – Сейчас подадут…

– Не нужно, – останавливаю его и спешащую ко мне официантку. – Спасибо Светлане, она была добра ко мне. Её бутерброды выше всякой похвалы…

От злости язык еле ворочается. Я проклинаю своё косноязычие. Мне всё труднее сдерживаться.

– В самом деле? – с сомнением говорит Виктор. – Как знаешь.

Официантка тут же исчезает.

– Светлана готовила бутерброды? С чего бы это? Приказа заботиться о тебе не было.

– А она становится человеком только по приказу?

Вопрос к Виктору, но думаю я о Светлане. Мой ангел аккуратно прикладывает салфетку к губам и вопросительно смотрит на Виктора. Тот поощрительно машет рукой: скажи, мол, раз ему так хочется.

– Максим, за душ – спасибо, но, думаю, сейчас можно обойтись и без этих сцен. На фирме я получаю зарплату, условия меня устраивают. Так что: да, я выполняла распоряжения своего начальства. Только и всего.

Виктор в щёлку сжимает губы, выкатывает глаза и разводит руками:

– Максим, весь мир живёт по таким законам, один ты у нас всё с ног на голову перевернуть пытаешься…

– В таком случае, – скриплю и сам пугаюсь своего голоса. – Когда прикажешь ей повеситься, не забудь позвонить: мне интересно будет взглянуть.

На миг повисает тишина. Даже вилками звенеть перестали. Виктор неопределённо крякает и опять разводит руками.

Я пью свою минеральную воду. Мне нет до него дела. Сейчас придёт в себя, и мы продолжим эту бодягу.

– Зачем ты так? – заявляет он, наконец. Звон ножей и вилок возобновляется. – Ты же сам говорил: все мы – люди; в одной связке – к одной вершине…

– Только не забывай: я уже четвёртый раз падаю, а ты – впервые поднимаешься!

Он сосредоточено жуёт и кивает в такт своим мыслям. Спустя минуту находит совсем неплохой ответ:

– Не так: это я всё ещё поднимаюсь, а ты постоянно падаешь. Всё праздник норовишь испортить.

– А что празднуем-то?

– Как? Ты не заметил? Воссоединение старых друзей, конечно. Знаешь, – он доверительно понизил голос, – ведь мы на тебя вышли ещё полгода назад!

Я молчу. Полгода так полгода. Это ничего не меняет.

– Вот только не могу понять, в чём тут соль? Ни за что не поверю, что ты просто так молоко развозил, – он качает в воздухе указательным пальцем.

– Что ж тут такого? – вполне миролюбиво поясняю. – С миру по нитке… -… голому – верёвка, – довольно гогочет он. – Чтоб было на чём повеситься!

Помнишь? Мы тут частенько тебя цитируем. И всё-таки? Чего это тебя на молоко потянуло?

– Как разоришься – приходи, объясню.

– Ты лучше объясни, где свои двадцатки печатал? Сколько лет прошло, а мы этот фокус так и не разгадали.

Это одна из тех тем, которые я не стал бы обсуждать даже со своей мамой.

– Мастера своих тайн черни не открывают…

– Ну, хоть грузчиком возьми, Макс, – театрально канючит он. – Чемоданы денег – ох, как тяжёлы!

– Это можно, – в тон ему киваю головой. – Я от слова не отступлюсь: как сгоришь, – приходи. Но в долю брать не буду – только зарплата.

– Замётано, – его смех переходит в трубный кашель. – А что? Уже скоро?

– Ну, раз уж я здесь… – теперь моя очередь улыбаться и разводить руками. – Или забыл, во что выливается любознательность, если меня подключить к делу?

– С этим порядок, – Виктор машет рукой с зажатой в ней вилкой. Герман, сидящий по правую руку от него, ловко уворачивается, достаёт платок и хладнокровно чистит галстук. – Я подготовился. Вот только перед тем, как ты встанешь и уйдёшь, хотелось бы кое-что уточнить.

И вдруг я успокаиваюсь.

И в самом деле: что было – то прошло. Чего уж теперь делить-то?

– Валяй, спрашивай.

– Вопрос простой: твои условия?

– Первое, работать буду у себя и для себя, никаких обязательств. Второе, нужен информированный помощник. Третье, мне нужна женщина. Четвёртое, помощника и женщину придётся объединить в одном лице.

Краем глаза вижу, как Светлана нахмурилась. Подняла голову и посмотрела на Виктора.

Тот тоже насупился. Отвлёкся от еды и принялся выстукивать какую-то только ему слышную мелодию пальцами по столу. Раньше за ним такой привычки не замечал.

"Впрочем, – говорю себе. – Когда это я на него смотрел? Раньше-то?" – Всё? – неприветливо спрашивает он.

– Нет, – откликаюсь, демонстрируя всеобщий закон сохранения хорошего настроения: если у кого-то оно портится, то рядом обязательно найдётся человек, у которого оно поднимается. – Прикажи ей быть со мной поласковее, иначе у меня может не получиться…

Мужчины за столом улыбаются, женщины негодующе хмурятся. Ну, не знаю. По-моему, неплохо получилось.

– К чему эта бравада? Эта ненависть? – тихо спрашивает Виктор. – Я ничего тебе не сделал плохого. Я лишь поднял то, что ты уронил.

– Ты опять ошибся, – ласково его поправляю. – Это не ненависть, это любовь у меня такая.

– Что ещё за любовь?

Я обнаруживаю, что за столом стихло. Все замерли. Слушают. Отличная возможность достучаться.

– В Писании сказано: "Любите врагов ваших"…

– Мало ли что сказал один еврей другому.

– Национальность Спасителя всё ещё не установлена, но ведь это не только Библия.

Коран толкует о том же.

– Коран?

– "Не равны доброе и злое. Отклоняй же тем, что лучше, и вот – тот, с которым у тебя вражда, точно, – он горячий друг".

– Глупости!

– Да, – соглашаюсь. – Это не очевидно, "…не даровано это никому, кроме тех, которые терпели"…

– Это уже из другого места?

– Нет. Место то же самое.

– Но какая связь?

– Простая. Враг – это гвоздь в заднице. Ни присесть, ни прилечь – приходится двигаться, бороться, превозмогать. В любом случае – думать. Враги – это стимул к развитию. Враги – это перспектива и горизонты. На врагов нужно молиться. С врагами нужно дружить.

– Ну, ладно, – после минутной паузы выдавливает Виктор. – Думаю, проповедей на сегодня достаточно. Твои требования, учитывая их отсутствие, выполнимы.

Светлана гневно поворачивает к нему голову. Но Виктору нет дела до её переживаний.

– Вот только я что-то не понял: во что ты оцениваешь свою работу, Максим?

Сколько это будет стоить?

– Нисколько, – я пожимаю плечами. – У меня в этом деле свои интересы. Это не бизнес. Это личное.

Он в недоумении сморщил лоб.

– Поясни свою мысль, не понимаю. Или это секрет?

– Секрет, – нахально заявляю я. – Тебе что, не всё равно?

Он опять морщится. Размышляет. Качает головой.

– Ты – сумасшедший. Что тебе до неё? Она же тебе ясно сказала… – он машет рукой. – Мне то что? Света, поможешь Максиму. Делай, что он велит, и будь с ним поласковей.

Светлана с размаху швыряет вилку в тарелку. Осколки разлетаются в разные стороны.

Она вскакивает со стула и, ни на кого не глядя, выбегает из зала.

Я не двигаюсь с места. Я улыбаюсь.

Моё время ещё не пришло.

Y

Когда люди не воюют, они прячутся. Для этого они придумали заборы, стены, границы. Если нет возможности спрятаться самим, они прячут свои ценности: деньги, еду, оружие.

Скажи мне, что ты прячешь, и я скажу, кто ты.

Самым ценным для человека является его жизнь. Жизнь нельзя спрятать, но можно успеть спасти припрятанным золотом. Если, конечно, знать, кому и сколько платить, и что время оплаты наступило. Предупреждён, значит, вооружён. Незачем ходить вокруг да около: самым ценным товаром во все времена была информация. Но прежде чем информацию спрятать, её кодируют.

Противная сторона, заинтересованная в получении припрятанных сведений, вынуждена решать две задачи: первая – это локализация хранилища и несанкционированный съём информации. Пожалуй, это самое сложное. Вторая задача – дешифровка, с учётом возможностей компьютера: миллиарды операций в секунду, – может свестись к тупому перебору вариантов. До первого осмысленного слова. После этого задачка расщёлкивается в считанные мгновения.