Текст книги "Пленники зимы"

Автор книги: Владимир Яценко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Это в случае, если зазнайка-шифровальщик применил статический одноключевой код: например, обозначил буквы, слова, фразы – цифрами, или пляшущими человечками.

Главное, чтобы на протяжении всего текста цифры или человечки не меняли своих значений. Но даже если применён динамический код с несколькими ключами, расшифровка текста – лишь вопрос терпения и времени. Это как сейф – его ведь всё равно откроют. Задача сейфа – вовсе не абсолютная неприкосновенность содержимого, он должен лишь "продержаться" до прихода хозяина или охраны.

Максим смотрел на столбцы чисел и всё сильней ощущал разочарование.

– Почему вы решили, что это сообщение?

– А чем это может быть ещё? – ответила Светлана.

Пугливая настороженность только что проданной рабыни давно прошла. Она опять была собой – молодой красивой женщиной, не обременённой ответственностью завтрашнего дня; не доброй и не злой – обычной… а потому чуть жутковатой в своём равнодушии.

– Это больше похоже на результаты каких-то вычислений или исходные данные для расчётов… – он почувствовал раздражение. – Ни один из фильтров не обнаружил повторов. Данных для расчётов повторяемости знаков – никаких. Даже то, что повторяется, вполне укладывается на кривую распределения Гаусса, что указывает на случайность, а не на осмысленность.

– Договор не предусматривает отрицательного результата, – ехидно напомнила она.

– Договор не предусматривает временных ограничений, – ответил Максим. – Будешь плохо себя вести, буду канителиться с этой арифметикой до твоей старости.

– А потом?

– А потом ты ко мне привыкнешь и выйдешь за меня замуж.

Ответа не последовало.

Он отвернулся от монитора и посмотрел на Светлану, уютно пристроившуюся в огромном, в рост самого Максима, кресле. Кресло было очень дорогим, очень удобным и, занимая около четверти полезного объёма помещения, совершенно не вписывалось в походно-убогий интерьер жилого отсека. На правой ручке, прямо поверх чёрной воловьей кожи была прикручена медная пластинка со скромной гравировкой "VIP Club International", и Максиму, при всей его приверженности к спартанскому образу жизни, никогда не приходило в голову избавиться от этого монстра.

– Но я замужем, Максим, – промурлыкала Светлана, не меняя позы. – И не в первый раз.

– Ты любишь его?

– Не имеет значения. Разводиться не собираюсь.

– Это означает, что твоё замужество – вопрос привычки и удобства, верно?

– Это тебя не касается, – её голос посуровел, она даже, насколько позволяло лежбище, выпрямилась.

– А если дети? Невозможно беречься до бесконечности…

– Двое, – перебила она его. – Уже двое. Ещё что-нибудь?

– И где они?

– Здесь, – она равнодушно повела плечом, – в Одессе.

– Ты на три месяца оставила детей, а теперь, вернувшись в Одессу, не нашла времени их навестить?

– Точно, – она кивнула. – Ещё я терпеть не могу готовить, мыть посуду и выслушивать нравоучения.

Максим отвернулся и уставился на монитор.

"Занятно, – подумал он. – Человек настолько приспособился к миру, отрицающему человечность, что и сам начинает верить в своё бездушие"?

– Максим, – напомнила о себе Светлана. – Мне, правда, жаль, что всё так получилось. Твои фантазии что-то для тебя значат, но я – такая, какая есть. И я себе нравлюсь.

– Луковица, – не оборачиваясь, сказал Максим.

– Что?

– Человек похож на головку лука: снимаешь лепесток и возникает ощущение цельности остатка. Но на самом деле остаток – это совокупность таких же лепестков. И у каждого слоя – свои слёзы.

– Я не понимаю тебя.

– Вера, надежда, любовь. Ты прогуляла самые важные уроки. Тебя не научили чувствовать…

– Да, я ничего не чувствую, – её голос звучал натянуто, почти дрожал. – А теперь, может, займёмся делом?

– Неправда, – спокойно возразил Максим. – А дело уже сделано. Принцип простой: если вещь не найдена там, где она должна быть, значит, следует искать там, где её быть не может. С этой точки зрения – это не сообщение. И не шифр. Это таблица значений функции: первые три столбца – аргументы, например, координаты.

Четвёртый столбец – результат.

– Результат чего? – её дыхание выровнялось.

"А говорит, не чувствует, – тепло подумал Максим. – Теория подобия. Сходные задачи предполагают сходные решения. Закалка стали и закалка личности. Раскачка.

Разогрел – охладил, и ещё раз, и ещё, и ещё… пока клинок не зазвенит, пока взгляд не станет ясным… а потом в масло. И медленное остывание, пока не поймёшь, что вокруг люди – такие же одинокие и напуганные своим одиночеством, как и ты сам".

– Без дополнительной информации гадать можно до бесконечности. Это может быть температура, давление…

– Что же это за температура такая: единица? – недоверчиво спросила Светлана.

– Шкала температур, приведенная к характерному значению. Например, к двести семьдесят три.

– Почему "к двести семьдесят три"?

– А почему бы и нет? Хорошее число… – он оценил её недоумение и поспешил добавить. – Это только предположение.

– Что значит "три координаты"?

– Третий столбец похож на уровни высот: шаг примерно одинаков – три метра. Если, конечно, это метры…

– Тогда первые две колонки – широта и долгота?

– Откуда эти массивы взялись? – вместо ответа спросил Максим, поворачиваясь к ней.

– Один из наших сотрудников работал в Океанографическом институте. Мы просто хотели проверить его файлы. Отдел безопасности постоянно докладывал об утечке информации, Денис был в списке…

– И что? – поторопил её Максим.

– Непонятно, – она развела руками. – Когда наш человек влез в его компьютер и наткнулся на эти таблицы, этот чудак застрелился. Это была совсем безобидная проверка. Мы даже не знали, что у него есть пистолет.

– Какое милое чудачество! То есть вы влезли к нему в компьютер, скопировали матрицы, а он это обнаружил со своего терминала и застрелился. Так, что ли?

– Да, так, – она кивнула головой.

– И вы даже не знаете: имеют ли эти матрицы к вам какое-то отношение?

– Не знаем, – она опять качнула головой.

– И тебе пришлось три месяца разыгрывать из себя школьную учительницу, выжидая удобный момент, чтобы привезти меня сюда и показать этот бред?

– Теперь ты представляешь, как я тебя ненавижу?

– Очень смешно, – Максим и в самом деле улыбнулся. – И самое смешное, что вы занялись океанографией.

– Нет-нет! Сам институт, конечно, ни при чём. Денис выполнял наши поручения в частном порядке.

– Поручения?

– Расчёты урожайности, климатические прогнозы, оптимизация посевов с учётом затрат на транспортировку и хранение… Мы занимаемся зерном, ты знаешь.

– Откуда известно, что он застрелился?

– Герман Юрьевич сказал.

– А он откуда знает?

Светлана пожала плечами:

– Не знаю. Но можно спросить… – она потянулась к телефону.

– Не нужно, – остановил её Максим. – Я потом сам спрошу. Присутствие в цепи Океанографического института подкрепляет интерпретацию первых двух столбцов, как географических координат, не так ли?

– Таких координат не бывает! – хмуро бросила она. – Если первые три цифры – градусы, то здесь они все больше четырёхсот!

– Вот координаты-то как раз и зашифрованы. Все числа в первых двух столбцах – пятизначные. Действительно похоже на градусы и минуты угловой дуги. Высоты и значения функции кодировать нет смысла: если нет масштаба и не известно, что же там измерялось, то понять результат невозможно… – он замолчал.

– И что же? – спустя минуту не выдержала Светлана.

– Если координаты зашифрованы, то наверняка они могут дать ключ к понимаю, что всё это значит. Иначе их не было бы смысла шифровать.

– И что?

– Тогда с них и следует начинать.

– Как? – голос прозвучал неожиданно нежно.

Максим посмотрел на неё. Светлана кокетливо склонила голову к плечу, прядь волос послушно скользнула к её глазам, и он понял, что от него требуется нежное движение рукой, чтобы уложить её волосы на место.

Максим покачал головой.

– Не нужно. Я – сам по себе.

– Это что? Какая-то разновидность мазохизма? – она была удивлена. – Ограничишься разглядыванием объекта своего вожделения? Вплоть до язвы желудка?

– У тебя мания величия? – "Кто кого раскачивает?" – подумал Максим. – Ты не имеешь никакого представления об "объекте моего вожделения". Та Светлана, которую я давно и очень хорошо знаю, меньше всего хочет, чтобы ты заподозрила о ней. Вы – разные люди. И я люблю её, а не тебя.

– Ничего, – она старалась отвечать беззаботно, но напряжение было слишком заметным. – Я не ревнивая.

– Все так говорят… – Максим пожал плечами и повернулся к монитору, -… пока нет повода для ревности. Давай-ка для начала посмотрим, как это выглядит на картинке.

Он выделил оба первых столбца во всех массивах, скопировал их и перенёс в Corel.

Ещё несколько команд и столбцы чисел превратились в точки, причудливым изгибом выстроившиеся на координатной сетке.

– Какая она?

– Очень похожа на тебя. – Максим укрупнил масштаб и присмотрелся к линиям. – Характер вспыльчивый и вздорный. Максимализм достигает космических высот. Чуть что не так: вилкой по тарелке и пусть разлетается ко всем чертям!

– Так, может, это я?

– Нет, – улыбнулся он. Картинка на экране ему знакома. – Твой протест сводится к "вопреки", а она в таких случаях всем назло поступает "в соответствии".

– И что это значит?

– Больше всего это похоже на курс самолёта. Летает себе на разных высотах и чего-то там измеряет. Где он летал – уже понятно, теперь бы узнать, что он измерял.

– И где же он летал? – она была уязвлена быстрой сменой темы.

– А тебе эта траектория ничего не напоминает?

Она поднялась с кресла и, опираясь на его плечо, несколько минут разглядывала экран.

– Нет. Не напоминает.

Он слышал её духи, чувствовал лёгкое покалывание её волос на своей шее, а дыхание – на щеке, и изо всех сил старался, чтобы голос не дрогнул, а слова были о чём угодно, только не о главном:

– Вообрази, что ты – пилот самолёта, который совершает облёт побережья, – Максим, положив руку на мышь, водил курсором по замысловатому изгибу. – Вспоминай карту.

Смотри, какой характерный силуэт.

– Возможно, – сказала Светлана. – Только я не вижу ничего характерного.

Он молча вызвал из памяти своего компьютера изображение Северной Америки.

Немного повозился с масштабом, затем обесцветил, оставив только контур, и наложил полученный рисунок на траекторию полёта.

– Ну, как?

– Никак, – не оборачиваясь, он почувствовал её усмешку. – Возможно, что при другом масштабе какие-то детали береговой линии и совпадут. Но сейчас – ничего общего.

– Умница! А теперь?

Он по очереди повторил ту же операцию со всеми остальными материками.

– Стоп!

Его руки послушно замерли.

– Антарктида! Вот же эта штука… -… Эта штука называется Антарктическим полуостровом. Вот здесь… – курсор заметался вокруг верхней точки. – Земля Грейама… и здесь, смотри, совпадает.

Это мыс Адэр. – Максим ещё немного отрегулировал масштаб, и фрагменты траектории довольно точно легли рядом с береговой линией Антарктиды. – Кто-то очень серьёзно исследует ледяные подвалы.

Он сохранил последнее изображение и выключил компьютер.

– Пожалуй, самое время подкрепиться.

Светлана не сводила глаз с потемневшего экрана.

– Выходит, они не врали…

– О чём?

Максим сложил клавиатуру и мышь в специальную нишу и поднял панель, закрывающую рабочее место.

Светлана перешла на скромную скамеечку у стены и посмотрела в окно. Максим проследил за её взглядом: снег почти весь сошёл, обнажив чёрную, масляную почву, с редкой белесой порослью прошлогодней травы.

– Они все считают тебя гением.

– И как всегда ошибаются! – насмешливо возразил Максим.

Он задвинул VIP-кресло в свободный угол, привычно покосился на царапину поперёк спинки, оставленную разгильдяем-слесарем в незапамятные времена, опустил кухонный столик со стены и на мгновение задумался: обедать ещё рано, завтракать уже поздно. Так что, пожалуй, следует приготовить что-нибудь более серьёзное, чем пельмени из кулинарии, но не завязываться на несколько блюд.

– Никогда не видела гениев.

– Чаще смотри в зеркало.

– При чём тут я?

– Гений – мера раскрытия таланта. Все люди – талантливы. А, значит, – гении.

Просто мало кто отваживается на гениальность. Опасная болезнь.

– Ты всегда такой нудный?

– Нет, только когда могу помочь, поддержать…

– Я не нуждаюсь ни в помощи, ни в поддержке. -… сказала лампочка патрону, – перебил её Максим.

– Ты опасный человек, – с вызовом заявила Светлана.

– Вот как?

– Представь себе. Сложно сопротивляться гипнозу твоего голоса, – она неопределённо повела рукой. – Благодушие, кротость, спокойствие. Мне не нравится.

– Почему?

– К хорошему привыкаешь быстро. Нельзя забывать, что всё это кончится и придётся уйти…

– А ты не уходи, – буднично посоветовал Максим. – Лучше помоги мне. Что у нас сегодня будет на обед?

***

Будущее стучится в нашу жизнь бесчисленным множеством своих вариантов. Чуть замедлил шаг или ускорил его, повернул голову и поздоровался, или с каменным лицом прошёл мимо – всё это и есть ничтожные тропинки-переулки, которыми мы движемся к поворотным, магистральным событиям в нашей судьбе. Ничего изменить нельзя. Таковы правила. И можно только горько пожалеть, что когда-то не остановился, не поздоровался, прошёл мимо.

Настоящее неотвратимо. Оно уже предопределено нашим прошлым.

Максим извлекал наслаждение из каждого мгновения. Невзгоды и печали неминуемы.

Предательства? Измены? Обязательно! Договор – есть договор. И встретить их помогут вот эти крупицы счастья, выглядывающие из каждого угла его крохотной кухни – кают-компании. Что может объединить крепче обеденного стола? Только совместное приготовление обеда!

Светлана ожила, напряжение спало. Она забыла, что ей приказано быть весёлой и ласковой. Она мила и естественна. Она очень похожа на ту, из подземелья, из-за которой ему когда-то пришлось уйти из игры на самом интересном месте.

И он твёрдо знал, что решение, принятое им тогда, не могло быть другим, и никогда другим не будет.

– Давай, – подзадорила Светлана. – Вареники с творогом, можешь?

– Вареники? – "Хорошо, хоть не пельмени!" – Неплохой выбор, сударыня. У вас удивительно тонкий вкус. Так, – он распахнул обе створки складывающихся гармошкой дверей шкафа и принялся доставать продукты: – Мука, сахар… – он покосился на счастливое лицо Светланы, – соль тоже не помешает. Теперь холодильник: – яйца… Творог с изюмом? С орехами?

– С орехами.

– Арахис? Фундук? – он взял с полки платок и повязал голову, чтоб не мешали волосы.

– Ой, как здорово! – она захлопала в ладоши. – Всего понемножку, можно?

– Можно, конечно, но… – он изобразил сомнение.

– Что такое? – она широко, по-детски открыла глаза.

– Тогда уборка за тобой. Не подведёшь?

– Нет-нет. Только чай, пожалуйста, с лимоном.

– Засекай время – двадцать две минуты с учётом варки.

Он налил воду в кастрюлю, поставил её на индукционную конфорку и включил плиту.

Потом добавил в воду немного подсолнечного масла.

– Стакан муки, яйцо, немного воды, взбиваем, – Светлана внимательно следила за его руками. – Это называется тесто, – пояснил Максим. – Теперь его нужно раскатать.

Он ловко рассыпал муку по столу и раскатал тесто в узкий лист.

– Пусть полежит, а мы займёмся творогом. Четверть стакана из одного мешочка, четверть из другого. Всё уже давно почищено и высушено. Теперь всё в печку, прожарим до запаха, слегка измельчим и в творог… добавим яйцо, сахар, размешаем…

Вода уже кипит, волнуется, булькает. Максим включил вытяжку – незачем влажность поднимать. Тем же стаканом, в котором отмерял орехи, нарезал аккуратные кружки из теста, остаток смял, раскатал и ещё раз нарезал. Чайной ложкой: ляп, ляп… сколько там получилось? Двадцать штук. Хватит!

Светлана недоверчиво, не дыша, смотрела, как он заворачивает вареники.

– И в кипяток, – прокомментировал он последнее действие. – Всё, уборка…

Несколько движений влажной салфеткой: стол чист.

– Ах, да, – вспомнил Максим, присаживаясь рядом с ней. – Чай…

Не вставая, он включил чайник, тот сразу откликнулся едва слышным шипением просыпающегося ТЭНа.

– Всё! – Максим развёл руками. – Время?

– Я не засекала… – призналась Света. – Как ты это делал? Это какой-то фокус, да?

Она привстала с кресла и попыталась заглянуть под крышку кастрюли. Зашипела, зафыркала, будто рассерженная кошка, принялась дуть на пальцы.

– Тяжёлая? – участливо поинтересовался Максим.

– Что?

– Крышка, спрашиваю, тяжёлая?

– Нет, горячая.

– Дай поцелую, пройдёт.

Она неловко протянула ему руку. Он бережно принял её, прижал к щеке, потом нежно приложил к губам.

– Ты говорил о женщине, которую любишь…

– Да, – согласился Максим. – Говорил. И что же?

– А где ты с ней познакомился?

– На корчёвке у Худого.

– Худой – это фамилия такая?

– Нет, тогда не было фамилий. Не было паспортов, документов… подорожные листы, конечно, выписывали, да вот только кто их читать будет, в глухомани-то нашей?

Сейчас никто себе представить не может, как это тогда выглядело. Ни в каком кино такого не увидишь: на тысячи вёрст густые леса да чащи непролазные. В воздухе – плотный запах прелых листьев, смолы и хвои. Можно месяцами двигаться, не видя ни солнца, ни звёзд, ни жилья человеческого. Вот только вряд ли это получится. В тех краях в одиночку и неделю выжить – подвиг неслыханный, потому как места непутёвые, всё больше гиблые, древним колдовством опутанные: если вода – то болотная, напьёшься – озвереешь, мхом зарастёшь; если живность какая – то всё больше нечисть злобная, так и норовит в глотку вцепиться. А человек – он же не животное, чтоб в тесноте да темени хорониться. Ему солнце требуется, простор, да земля гладкая, чтоб, значит, сеять и урожай собирать. Как по другому прокормишься?

Потому лесорубы тогда в большой чести были. Не было работы славней и почётней.

Тут тебе и труд мужицкий, и подвиг ратный – день на день не приходится. Перед тобой – лес: тысячерукий, сторылый, сколько голов ему ни руби, на следующий год стократ вырастет. Потому только с корнем корчевать, да огнём ямы после корчёвки опаливать. Позади – сёла и нивы, молодки с детишками, да все на тебя, как на кормильца посматривают, всюду к столу приглашают.

Доволен и горд я был своей профессией…

– А что Худой? – вклинивается Света.

– Худой? Худой… Мы с братьями аккурат лес валили, когда слышим стук копыт.

Места у нас, понятно, незаезжие, пограничье дикое. Потому карета нам в диковинку показалась: изба на колёсах. Да и лошади чудные: не наши битюги разноцветные – ноги, что моё туловище. Нет. Эти-то чёрные, смолой лоснятся, высокие, стройные.

Таким сто вёрст отмахать, что мне в соседнюю хату за квасом сбегать. И ускакали бы, да на беду возчик ихний остановил карету, а у нас сосна двинулась. Она-то нам сразу не по нраву пришлась. Кривая, змеёй гнутая… да только что с того?

Нам до вечера ещё пяток стволов бы свалить, а на завтра зачистку сделать. Тогда и за корни приниматься. Худой за голую землицу хорошо платил, кормил сытно и девок не прятал. Мы у него три лета отработали, потом долго вспоминали…

– Ты о карете рассказывай, – напомнила Света.

– О карете? – Максим привстал, снял крышку с кастрюли и осторожно размешал кувыркающиеся в пенном кипятке вареники. – Уже через секунду экипаж в гармошку смяло, колёса, как живые, с осей послетали. Я-то ближе всех стоял. Вижу: ствол-гора ещё не всем весом лёг, лапами-ветками в землю упирается, да и карета – не лубяное лукошко: держит, сопротивляется. Я – к ней. Топором доску отодрал, вторую… двери-то стволом заклинило, не пробраться, так я через боковину внутрь заглядываю: так и есть – женщина, боярского племени, вся в шёлке да мехах. В угол забилась, глаза круглые. Я ей руки протягиваю, "давай отсюда, дура!" – кричу. А она со страху уже ничего не соображает, визжит, царапается… Сметана?

Масло?

– Что?

– Вареники со сметаной или с маслом кушать будем?

– Карета… ты про карету давай…

– Значит, со сметаной.

Он достал из обоймы шкафчика две плоские пластиковые тарелки, выключил плиту, ловко отловил из кипятка вареники, залил сметаной и поставил на стол.

– Чай только смородиновый, идёт?

– Карета… – простонала Светлана.

– Карета? Ах, карета… Вытащил тебя из кареты вовремя, едва сам успел убраться: ствол своим весом продавил её до самой земли. Тут твой дядька со своими молодцами подоспел. Видят остатки кареты, четверых бугаёв с топорами, хозяйку свою в обмороке, морду мою исцарапанную… Сперва повесить хотел, потом, как ты в себя пришла, да наш Степан-старшой всю историю поведал, выпорол и отпустил. Ты – ешь, – напомнил он Светлане. – Вареники горячими хороши…

Он уже успел налить чай, нарезать и положить в стаканчики тонкие, исходящие соком дольки лимона.

– И всё? – разочарованно спросила Света.

– Больше ничего не заказывали, – Максим положил перед ней серебряную вилку, – сразу чувствуется, что настоящую, не мельхиоровую, – и присел рядом.

– Я про карету… – уточнила она, принимаясь за еду.

– Нет, конечно, – он стащил с головы платок и поправил волосы. – Мы встречаемся в каждой нашей жизни. Разные времена, разные обстоятельства… но последствия всегда одни и те же: порка вплоть до усекновения головы.

– Усекновения? – уточнила она.

– Ага, – подтвердил Максим. – Оно самое. Голова в одну сторону, остальное – в другую.

Они доели вареники и принялись за чай.

Было тепло, сухо, уютно. Но ни вопли воробьёв за окном, ни шум проходящих неподалеку машин не тревожили колдовство только что пережитого ими рассказа: в воздухе стойко держался аромат прелых листьев, смолы и хвои.

– Ты сумасшедший, да?

– Ненормальный, – поправил её Максим, подняв указательный палец. – Нормальные люди о своих прошлых жизнях не ведают. А у меня… – он махнул рукой. – Но в остальном – полный порядок. Если ни о чём не спрашивать, то от нормального не отличишь. Сбой в конструкции: дверь, которой положено быть наглухо задраенной, чуть приоткрыта. И что интересно: действующие лица, почти всегда одни и те же!

Она не сводила с него глаз, с наслаждением прихлёбывая из своего стаканчика.

– И каждый раз из-за меня "усекновение головы"? Почему же ты не бежишь? Не спасаешься?

– Потому что моё предназначение – спасти тебя, Света. Сосна ещё не упала…

– Это что же: ты – мой ангел-хранитель?

– Не так. Я – твой хранитель, а ты – мой ангел.

– Ангел – это посланец, вестник, – напомнила она. – Но у меня нет для тебя известий.

– Ты думаешь, этого мало? – он кивнул в сторону шкафа с компьютером.

На несколько минут повисло молчание. Они пили чай, прислушиваясь к своим ощущениям. Максим был доволен, что впервые удалось всё объяснить. Светлана чувствовала беспокойство от его непрошенного вторжения в её представления о жизни.

Наконец, она зябко повела плечом и спросила:

– И как тут у тебя убирается?

– Пластиковую посуду – в кулёк, и кладёшь его в контейнер под плитой. Вилки сполоснуть и протереть.

– И всё?

– Всё. Кастрюлю я сам уберу. Рулон с кульками на полке справа.

Она поднялась, убрала посуду и остановилась.

– Если это самолёт, то почему его траектория так точно воспроизводит контуры береговой линии? Он же может лететь напрямую…

– Скорее всего, координаты – это не точки на его маршруте, это точки, в которых были произведены замеры, – ответил Максим. – Но я, конечно, согласен, это не обязательно самолёт, возможно, судно.

– Но если это пароход, – продолжала она. – То как понять высоты? Может, они запускали зонды?

– Может, это не высоты, а глубины. Тогда или с судна спускали какой-то прибор, который что-то измерял…

– Или пароход превращается в подводную лодку, – подхватила Светлана. – Плавает у берегов Антарктиды и что-то измеряет на разных глубинах.

Максим достал из пакета пару влажных салфеток, одну подал Светлане, другой тщательно протёр себе руки.

– Продолжаем продолжать, – использованные салфетки присоединились к одноразовой посуде в кульке для мусора, а Максим развернул рабочее место и запустил компьютер. – Теперь бы понять, что они там измеряли…

Светлана присела рядом, вглядываясь в сообщения стартующих программ на экране монитора.

"Ни тебе "спасибо", – с лёгкой грустью подумал Максим. – Ни тебе "как вкусно"…

– Есть ещё одна проблема, – сказал он. – Насколько чисто была снята информация с компьютера Дениса? Подводная лодка у берегов Антарктиды – это дорогое предприятие. За этим стоят очень серьёзные люди. И то, что проколовшийся исполнитель предпочёл смерть разбирательствам с этими людьми, подтверждает мои опасения.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Похоже, что сосна дрогнула, малышка.

– Тебе нравится пугать людей? Несёшь всякую чушь, так что плакать хочется…

Внезапно в шкафу, на специальной полочке, проснулся, замурлыкал телефон.

Он взял трубку:

– Максим, – послышался далёкий голос. – Это Люба… Николаша сказал, что ты ему должен…

– Да, конечно, пятьдесят долларов.

– Максим, через час автобус на Балту отходит, водитель Миша, передай ему денежки, а я тут встречу…

– Люба, что за суета? – он почувствовал раздражение. – Я завтра-послезавтра у вас буду. А что сам Николай? Он соевую корову законсервировал? И после промывки чтоб смазать не забыл… Дай-ка ему трубку.

– Коля на льду упал, сильно расшибся, ногу сломал. А хирург такие лекарства выписал, что мы и в эти пятьдесят долларов не уложимся…