Текст книги "118 исторических миниатюр и 108 авторских текстов на 13 иностранных языках. Сборник (СИ)"
Автор книги: Владимир Залесский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
Этот мой знакомый-политик заказывает книги о Григории Распутине. Читает с интересом.
Алексей Максимович сделал паузу. И продолжил.
– Считаю Вас, Флорентий Фёдорович, нашим читателем! Какие книги приготовить к Вашему следующему визиту?
– Может быть, книги Каменского Андрея Васильевича? Герои его биографических очерков или из сферы научно-технической (Джеймс Уатт, Томас Эдисон, Самуэль Морзе), или общественно-политической (Авраам Линкольн, Уильям Гладстон, Роберт Оуэн); Даниэль Дефо – английский писатель и публицист.
– Да, Флорентий Фёдорович, Каменского очерки читают часто.
– Не возражаете, Алексей Максимович, если я – в счет своей будущей деятельности в качестве читателя вашего кафе-библиотеки – выпью чашку кофе?
– На здоровье, Флорентий Фёдорович! Отпробуйте, что приглянется.
Ф.Ф. Павленков поблагодарил, попрощался. Вышел из-за стойки библиотекаря, подошел к одному из столов в кафе, взял с тарелки щепотку квашеной капусты и попробовал на вкус. Затем прожевал и проглотил кусочек хлеба. Выпил чашку кофе. Судя по выражению лица, претензий к качеству не возникло. Вышел на улицу.
Алексей Максимович возвратился к обязанностям библиотекаря. Выдав книгу одному из читателей, спросил у него:
– Сколько Вы сегодня страниц прочитали? Триста? Не плохо, не плохо...
Сделал отметку в своем журнале.
30 апреля 2017 года.
18. Рассказ об Игоре Курчатове
1949 год. 29 августа.
В командном бункере – руководители испытаний первой советской атомной бомбы.
Раздается объявление по громкой связи:
– Готовность пять минут!
1902 год, 30 декабря. В поселке Сим Уфимской губернии родился Игорь Васильевич Курчатов.
Новая информация по громкой связи:
– Объявляется минутная готовность!
1912 год. Семья Курчатовых переезжает в Крым, в Симферополь. В 1920 году Игорь Курчатов оканчивает Симферопольскую гимназию с золотой медалью. Поступает на первый курс физико-математического факультета Таврического (Крымского) университета. В 1923 году завершает четырёхлетний курс за три года.
Итак, в Крыму Игорь Курчатов проводит важнейшие годы своей жизни. Здесь он учится. Здесь он работает. Здесь он знакомится с будущей женой. Сюда, в Крым, он – став крупным, выдающимся, успешным ученым – приезжает в командировки. Крым становится для него родной землей.
Секунды бегут быстро. По громкой связи начинается обратный отсчет:
– Три!
9 августа 1941 года И.В. Курчатов вылетает из Москвы в Крым, в Севастополь. В составе группы сотрудников Ленинградского физико-технологического института он будет проводить работы по размагничиванию кораблей для защиты флота от действия вражеских неконтактных мин.
– Два!
25-27 октября 1941 года противник прорывает оборону советских войск на Перекопском перешейке. Занимает почти весь Крым. 30 октября – 9 ноября 1941 года войска противника с ходу пытаются овладеть Севастополем.
30 октября 1941 года почти все советские корабли уходят из Севастополя на базы Кавказа.
4 ноября 1941 года плавучая база подводных лодок «Волга» начинает выход из Севастопольской бухты. «Волга» выходит под интенсивной бомбежкой, с риском подорваться на минах. По ней выпускают торпеды. В трюме «Волги» из Крыма, из Севастополя плывет И.В. Курчатов.
На оставленном родном крымском берегу – смерть, смерть, смерть. И разрушения.
К моменту оставления Севастополя у И.В. Курчатова уже были новости о блокаде Ленинграда. 17 сентября 1941 года И.В. Курчатов узнал о смерти отца, о том, что в Ленинграде осталась мать. Ленинградская блокада погубит и ее.
Наверное, разные чувства охватывали И.В. Курчатова, когда он в трюме «Волги» плыл по Черному морю из родного Крыма в Поти.
Если его и посетило ощущение беглеца, лишенного родины и родителей, человека «никто», бегущего в «никуда», то такое ощущение вряд ли ему понравилось.
После решения служебных военно-технических задач на черноморских и каспийских берегах И.В. Курчатов выехал в Казань.
В 1942 году в числе инициаторов нового метода защиты кораблей от мин И.В. Курчатов был удостоен Государственной премии первой степени.
Приехав в Казань в начале 1942 года, И.В. Курчатов тяжело заболел. Какие видения являлись ему в болезненном забытьи? Болезнь обещала стать смертельной. Но он выздоровел.
Отросшую за время болезни бороду решил не сбривать.
Что означала эта борода? Что появился «новый человек»? Мальчиком и юношей Игорь Курчатов жил в Крыму. Жил и при белых, и при красных. И при солдатах армии императора Вильгельма, и при войсках Антанты.
Каких-то резких высказываний со стороны И.В. Курчатова или членов его семьи по поводу какой-либо из этих властей не заметно. Похоже, присутствовало терпеливое отношение к обстоятельствам.
Леонардо да Винчи родился в семье нотариуса. В некотором смысле российский нотариус – это землемер. Землемер обладает специальными знаниями, навыками, нужен любым властям. Аполитичен. И.В. Курчатов – сын землемера.
Получив образование и начав деятельность, И.В. Курчатов стал ученым. Выдающимся, но, в общем, стандартным советским ученым-физиком.
– Один!
Человек с усами думал. «Кого назначить руководителем атомного проекта?».
К руководству государства в 1943 году с письмом обратился Георгий Николаевич Флёров. Г.Н. Флёров ставил вопрос о возобновлении активных разработок по ядерной проблематике.
Почему же именно И.В. Курчатов?
Может быть, Человек с усами расшифровал бороду И.В. Курчатова как знак?
На разных фотографиях она, эта борода, выглядит по-разному. Для того времени и для того круга людей она была необычной. У кого-то может возникнуть мнение, что такая борода была вообще не характерна для российских традиций.
Эта борода была необычной... Профессорской? Наверное, с профессорскими бородами можно было найти отдаленную аналогию... Но, если говорить об отдаленных аналогиях, то эта борода может навести на мысли о создателях древнейшей письменности в Двуречье – клинописи.
Намек Свыше?
Выбор руководителя атомного проекта в условиях ограниченных ресурсов был выбором между успехом и неудачей.
Человек с усами выбрал успех.
– Пуск! Взрыв!! Ужас!!!
Жуткий вид перенесшего атомный взрыв полигона.
Полу-живые – полу-мертвые полу-сожженные птицы. Беспомощные...
И относительный мир на планете. Вот уже почти 70 лет.
06 мая 2017 года – 07 мая 2017 года.
19.Сказка о беседе Максима Горького и Джека Лондона
В кафе-библиотеку вошел Джек Лондон и направился к Максиму Горькому.
Тот вышел из-за стойки библиотекаря.
Они дружески пожали друг другу руки.
– Джек! Наконец мы встретились!
– Алексей! Мечтал о нашей встрече.
– Джек! В нашем кафе-библиотеке принято в свободное от чтения время пить кофе. Пойдем, присядем за столик, выпьем по чашечке.
– С удовольствием, Алексей! Раз уж возникла возможность поговорить... Я часто размышляю о совпадениях и различиях в наших с тобой, Алексей, судьбах. Любопытно было бы узнать твое мнение по этому поводу.
– Отлично, Джек! Сравнения и сопоставления помогают лучше понять и оценить самого себя. Для стандартного любителя мировой литературы вполне естественным может стать вопрос: почему в общем здоровый Джек Лондон прожил 40 лет, а Максим Горький – с больными легкими – 68 лет? Я родился в 1868 году, а ты, Джек, – в 1876. В принципе, можно считать нас ровесниками.
– И у тебя, Алексей, и у меня жизнь началась в материально стесненных обстоятельствах.
– Твоя мать, Джек, настояла на твоем участии в литературном конкурсе, в ходе которого ты получил первое место, получил премию, поверил в свои силы, в свой писательский талант.
– Твоя мать, вся твоя семья, Алексей, была далеки от традиционной художественной литературы. Но твоя мать научила тебя грамоте. Твоя бабушка была знатоком народного творчества. Твой дед по Библии выучил тебя церковнославянскому языку. Прежде чем стать приверженцем социализма, ты получил от одного из знакомых «титул» «псалтырника» – то есть, в некотором смысле, знатока Библии.
– Да, Джек. Библию надо знать. Всегда был убежден в этом... И я, и ты, Джек, росли без отцов. В какие-то моменты в наших жизнях появились отчимы.
– И я, и ты, Алексей, в какие-то моменты почувствовали склонность к самоубийству. Выкарабкались из этого психологического состояния. Вели вольную жизнь. Путешествовали, бродяжничали. Много ходили пешком, сплавлялись по рекам.
– Ты, Джек, много плавал по морям-океанам... И еще: даже вдали от своих родных мест ты оставался семейным человеком. Тебя ждали дома мать, сестры... Я же в какой-то момент лишился всех близких родственников...
– И ты, Алексей, и я много работали, что бы прожить-прокормиться в периоды наших бродяжьих путешествий.
– И ты, Джек, и я не смогли получить формальное высшее образование. Занимались самообразованием. Очень много читали. Были постоянными посетителями библиотек. И ты, и я, начали писать. В одной из школ, Джек, директор освободил тебя от утреннего пения, но с условием, что ты должен писать сочинения каждое утро в течение той четверти часа, когда другие поют.
– Тебя, Алексей, в начале жизни никто в литературной карьере не поддерживал. Но ты много путешествовал, много читал. Самостоятельно делал качественные скачки. Будучи мальчиком, читая вслух какое-то произведение в мастерской, среди взрослых людей, ты вдруг ощутил, что повидал и узнал больше каждого из слушателей. Если я мог без особого труда опубликовать свои рассказы в университетском издании – я проучился в университете несколько месяцев, но на учебу не хватило денег, – то тебе пришлось дойти пешком от Волги и Дона до Одессы и от Одессы до Тифлиса. Там в 1892 году в лояльной правительству газете при поддержке журналистов, достаточно индифферентных политически, ты, Алексей, опубликовал первое произведение. Оно – сказочно-романтического содержания. «...Окружавшая нас мгла осенней ночи вздрагивала и, пугливо отодвигаясь, открывала на миг слева – безграничную степь, справа – бесконечное море...».
– Как-то не получилось, Джек, ни у тебя, ни у меня, остаться вдалеке от политики. И ты, Джек, и я стали приверженцами социализма.
– Все же мне до тебя, Алексей, далеко. Ты смог лично увидеть Витте, председателя Комитата министров, разговаривал с ним. Ленина ты называл другом. Был в хороших отношениях и со Сталиным. Судя по твоему творчеству, ты был лично знаком с Керенским.
– Ты, Джек, знал «генерала» Келлли, руководителя так называемой Рабочей армии Келли. Ты знал деятелей Социалистической партии. Все они имели бы шанс получить власть при условии отсутствия демократических методов формирования органов власти, при нерешенности «аграрного вопроса», при отсутствии возможности появления таких инноваторов как, например, Томас Эдисон. В реальности вожди безработных и социалистов не имели шанса получить власть. Зачем нужно государство, проводящее электрификацию, когда Томас Эдисон и другие предприниматели осуществляют упомянутую электрификацию своими силами и на свои средства?
Ни у «генерала» Келли, ни у деятелей Социалистической партии, ни у тебя, человека с ними знакомого, оказаться во власти шансов не было.
Но из работ твоих биографов, Джек, следует, что твои книги на политические и социально-экономические темы оказали влияние на общественное сознание, способствовали постепенному смягчению общественных противоречий.
В России Томаса Эдисона не было фактически. Он не ожидался в ближайшем будущем. А электрификация была необходима срочно, безотлагательно. Пришлось вспомнить профессию бурлака. Кто-то должен был тянуть Россию...
Для тебя, Джек, понятна разница между понятиями «бурлак» и «революционер».
В России не было действительно демократических методов формирования органов власти, существовал «аграрный вопрос». В итоге – революция, названная социалистической. Может быть, для России была бы полезнее конституционная монархия. Но такой вариант был вне моей персональной компетенции. Если меня называют конституционалистом, то я не ощущаю протеста и не выражаю возражений.
«Мой» «социализм» открывал для меня перспективы интенсивной полезной культурной и филантропической деятельности. «Твой» «социализм», Джек, был и остался лишь словами, пустышкой; была ли от него хоть какая-то для тебя польза ... или только затраты времени... разочарования... полезный, но не отделяемый, не выделяемый вклад в общую политическую культуру...
– И ты, Алексей, и я женились достаточно рано. Насколько я понимаю, твои биографы, Алексей, насчитывают у тебя одну официальную жену, с которой ты официально не развелся, и две гражданских. Причем можно предполагать, что они могли встречаться в твоем доме одновременно. Ясно, что предшествующие личные (интимные) отношения выдыхались при возникновении новых, но сохранялись взаимное уважение, поддержка, взаимная забота. И ты, и твои жены могли бесконфликтно встречаться и, даже, в какие-то периоды жить под одной крышей.
– Твоя первая жена, Джек, родила тебе двух детей. Насколько я понимаю, она не поддерживала после развода с тобой особых отношений. Хотя ты и старался несколько раз в месяц встречаться с детьми. Вмести с тем, стоит заметить, что твоя первая жена непоколебимо верила всю свою жизнь (и после замужества, и после развода), что ты будешь одним из крупнейших писателей в мире.
Вторая жена, как я понимаю, отличалась готовностью к любым приключениям, к помощи в вычитывании и распечатывании рукописей. Помогала в написании писем под диктовку.
Второй брак внес в отношения бывших подруг – первая и вторая твои жены были в определенный период подругами – естественную напряженность, и, наверное, они старались после второго твоего брака не встречаться. Тем более, о каком-то сотрудничестве трудно было вести речь.
– Конечно, Алексей, когда я размышляю – в отчасти предположительном ключе – о твоей уникальной семье... О взаимном сотрудничестве и взаимной поддержке, характерных для тебя и твоих трех жен... Я, с одной стороны, испытываю удивление... С другой стороны, я начинаю понимать, почему при хороших доходах и одинаково легком отношении к деньгам – и у тебя, и у меня, – ты, Алексей, все же никогда после «вхождения» в литературу не испытывал реального недостатка в деньгах... Наверное, и ты, и твои материальные дела ощущали заботу одновременно со стороны различных членов твоей семьи...
– Все члены моей семьи чувствовали заботу со стороны остальных. На меня повлиял период моих одиноких бродяжьих скитаний. Не забудь, Джек, и Библию: нехорошо быть человеку одному.
Меня, Джек, поразил один из финансовых эпизодов твоей биографии. Тебе срочно понадобились 300 долларов. Сумма не очень большая; мальчиком ты занял 300 долларов у своей няни, афро-американки. Ты, Джек, написал письма с просьбой вернуть долг сотням мужчин и женщин. Суммарно они были должны тебе более пятидесяти тысяч долларов. Когда занимали, обещали вернуть долг. До последнего цента. В ответ на свои просьбы ты получил всего пятьдесят долларов.
Однако, финансы финансами, а поэзия поэзией. В литературе, Джек, твой рассказ «Белое безмолвие» называют произведением поэта. Позволь мне вслух процитировать несколько строк: «У природы в запасе немало уловок, чтобы доказать человеку его ничтожество – приливы и отливы, без устали сменяющие друг друга, свирепые бури, могучие землетрясения. Но нет ничего страшнее Белого безмолвия с его леденящим оцепенением. Всякое движение замирает; над головой – ни облака; медным блеском отливают небеса. Чуть слышный шепот, звук собственного голоса пугает, оскорбляет слух. В призрачных просторах мертвого мира движется одинокая песчинка. Это человек. Ему жутко от собственной дерзости. Разве не ясно, что его жизнь ничтожнее, чем жизнь червя? Странные, непрошеные мысли приходят в голову: вот вот ему откроется тайна бытия». Восхищаюсь! Звучит!
– Благодарю! Но все же верну нашу беседу от поэзии к прозе. Мое внимание, Алексей, привлекло то, что ты – обеспеченный всемирно популярный писатель – практически постоянно жил в съемном жилье: на съемных виллах, дачах, в съемных домах. Похоже, ты не имел недвижимости в собственности. Твой капитал – твои литературные произведения, твоя репутация, твои связи.
– Да, Джек, у тебя так же был аналогичный капитал: твои литературные произведения, твоя репутация, твои связи.
Твои попытки конвертации этого капитала в недвижимое и движимое имущество – попытка постройки великолепного дома, приобретение ранчо, лошадей, строительство яхты и прочие приобретения – эти попытки и их результаты могут стать поводами для размышлений.
– Предполагаю, Алексей, что читатели, сопоставляя наши биографии, увидят много сходного, похожего.
В первой половине жизни и ты, Алексей, и я жили в условиях материальных затруднений. Важную роль в нашем воспитании и обучении сыграли ближайшие родственники. Мы не получили формального высшего образования. Много читали, занимались самообразованием. Были частыми посетителями библиотек. Много путешествовали: пешком, сплавлялись по рекам. Много работали. Жили трудно. Наперекор трудностям направились в литературу. Занимались журналистикой, работали корреспондентами. Увлеклись социализмом. Философские и политические тезисы мы перевели на общепонятный язык художественных образов. Пришло время, и мы стали получать хорошие, очень хорошие доходы. Мы легко относились к деньгам. Легко тратили. Нас как писателей узнали во всем мире. В определенные моменты мы стали самыми известными писателями. Ты – в России (Лев Толстой стоит особняком). Я – в Америке. Одна из общих тем наших произведений – судьбы бродяг, любителей путешествий. Были и другие сходные темы литературного творчества...
Можно прийти к выводу, Алексей, что мы с тобой – духовно, культурно, ментально, в сопоставлении наших биографий – напоминаем творческих братьев. И если не близнецов, если не двоюродных, то – троюродных. Волею обстоятельств родившихся на разных континентах.
Джек Лондон улыбнулся и шутливо добавил:
– Может быть, своевременно побеседовав с тобой, братом-"псалтырником", о жизни, о законах писательского успеха я бы дожил не до 1916-го, а до 1946-го года? В 1906 году, когда ты приехал в США, такая беседа у нас вряд ли бы получилась, хотя и была бы для меня очень нужной, своевременной.
– Ты знаешь, Джек, что я слегка сентиментален. Мои биографы пишут, что я частенько пускал слезу. Когда я выдаю книги читателям, и когда они у меня просят произведения Джека Лондона, я слегка умиляюсь. Полагаю, твои произведения трогают сердца читателей нашей библиотеки.
– Понял, Алексей. Считай меня читателем твоей библиотеки. И прошу приготовить к моему следующему визиту рассказ «Мой спутник».
Писатели поднялись и дружески пожали друг другу руки. Попрощавшись, Джек Лондон направился к выходу.
Алексей Максимович возвратился к обязанностям библиотекаря. Выдав книгу одному из читателей, спросил у него:
– Сколько Вы сегодня страниц прочитали? Четыреста? Не плохо, не плохо...
Сделал отметку в своем журнале.
8 мая 2017 года – 10 мая 2017 года.
20. Сказка о не отправленном письме М. Горького И.А. Бунину
М. Горький решил перечитать текст письма. Вот что в нем говорилось:
"Дорогой Иван Алексеевич!
Часто думаю о Вас. О нас.
Вчера в моем кафе-библиотеке беседовал с Джеком Лондоном.
Сегодня пишу Вам письмо. О чем?
Да не так уж это и важно.
Улыбаясь и, шутя, скажу: «Обо всем!»
Возникло желание с Вами поговорить, пусть и заочно. Помните наше знакомство в 1899 году, сотрудничество в издательстве «Знание»? Надеюсь, ни в чем Вас не подвел. Надеюсь, ни в чем Вы «Знание» – возглавляемое мною – упрекнуть не можете. Хорошее было время!
Но, придерживаясь эпистолярной дисциплины, уточняю. Это мое письмо – о писательском творчестве, о творческом сотрудничестве, о писательском успехе, о том, «писать и действовать или воздержаться от действия и написания».
Вспомните, дорогой Иван Алексеевич, один из эпизодов обучения Н.В. Гоголя в Нежинской гимназии. Николай Васильевич на одном из уроков подал преподавателю Никольскому стихотворение Пушкина «Пророк». Никольский происходил из духовенства. Был сочинителем. Знал произведения многих поэтов, писателей, но к творчеству А.С. Пушкина относился недоверчиво, произведения А.С. Пушкина не читал. Никольский прочел... поморщился и начал вносить в текст свою правку. Возвратив стихи мнимому автору, то есть Гоголю, Никольский пристыдил его за недостаточное усердие. Тут Николай Васильевич сознался, что автор этого произведения А.С. Пушкин, и что он, Николай, решил подшутить над Парфением Ивановичем, которому никак не угодишь. Профессор оказался преподавателем высочайшей педагогической квалификации. Он доброжелательно воскликнул: «Ну, что ты понимаешь! Да разве Пушкин-то безграмотно не может писать? Вот тебе явное доказательство... Вникни-ка, у кого лучше вышло...».
Юный Николай Гоголь получает урок проблемного обучения. Возможно, один из важнейших литературных творческих уроков, полученных в Нежинской гимназии.
Но согласитесь, дорогой Иван Алексеевич, что ситуация, благоприятно разрешившаяся благодаря педагогическому гению преподавателя Никольского и удачливости Николая Гоголя, была весьма двусмысленная. Могли прозвучать слова и о недобросовестности, о неуважении, мог быть упомянут плагиат. Конечно, если бы эти слова прозвучали, они были бы произнесены без особой агрессивности, с увещеванием. Но все равно было бы неприятно, если бы они были произнесены.
И преподаватель, и ученик волей обстоятельств вышли из ситуации легко, галантно, непринужденно.
Какой-то оптимизм ощутил Николай от по-доброму смотрящего Никольского.
Пишу это письмо, дорогой Иван Алексеевич, и по мере его написания размышляю над его темой. Вот еще вариант: «Кипучая творческая энергия. Действовать или не действовать?».
Выше я упоминал о вчерашнем моем разговоре с Джеком Лондоном.
Так вот. Он познакомился в январе 1906 года с корреспондентом одной из местных американских газет Льюисом Синклером. Льюис пришел брать у него, Лондона, интервью. В то время Лондон активно агитировал за «социализм». Не мне Вам, дорогой Иван Алексеевич, рассказывать о 1905 годе! Мир бурлил.
Знакомство Лондона и Льюиса состоялось, но не развивалось несколько лет.
Судя по последующим событиям, Льюис был полон кипучей творческой энергии. Той энергии, которая активно ищет себе выход.
Приходит 1913 год. Это год завершения строительства выдающегося дома Джека Лондона. Год, когда сумма ежемесячных долгов Лондона колебалась примерно в границах от 25000 до 50000 долларов.
Джек Лондон был широко известной фигурой. И наверняка корреспондент Льюис Синклер был в той или иной мере осведомлен о делах Лондона.
Необыкновенный образ представал перед читателями американских газет.
Великий писатель. Строитель великого дома. Человек, обремененный великими долгами. Человек, выдающий зарплату многочисленным рабочим из кожаных кисетов для золота, кисетов, привезенных из Клондайка.
По некоторым оценкам его годовой доход от литературной деятельности составлял семьдесят пять тысяч долларов, а годовая сумма затрат составляла сто тысяч долларов. Все, чем он владел, было заложено и перезаложено. Для русской литературы знакомая экономическая модель?
Этот великий писатель был вынужден писать как можно больше. Литературные гонорары направлялись на платежи по текущим расходам, на выплату долгов.
Льюис Синклер знал и о приверженности Джека Лондона «социализму», и о стремлении делать добро, быть меценатом.
Возможно, дорогой Иван Алексеевич, до Льюиса Синклера доходили сведения о творческих затруднениях Джека Лондона: не так-то просто писать много, очень много, запредельно много. Даже логически ясно, что длительные перегрузки отражаются на творчестве в виде усталости, переутомления, в виде снижения активности.
В 1913 году, еще до завершения строительства знаменитого дома, Льюис направляет Лондону письмо. В письме – несколько сюжетных набросков и предложение купить их. Стоимость одного сюжетного наброска колебалась вокруг семи с половиной долларов. В это время у Джека Лондона издатели «покупали» рассказы за 500-750 долларов.
Джек Лондон приобретает у Льюиса Синклера два наброска. Платит 15 долларов. Узнав о приобретении, Льюис сразу же информирует Лондона о приобретении за эти 15 долларов детали пальто, предназначенной для защиты Льюиса от холодного ветра.
Через небольшой период времени Льюис Синклер направляет Джеку Лондону дополнительно более десяти набросков и прейскурант с ценами. В сопроводительном письме сообщает, что он, Льюис, надеется, что Лондон широко воспользуется его сюжетами, и это в конце концов даст Льюису возможность бросить кабалу и вернуться к свободному творчеству.
Джек Лондон какие-то наброски выбирает и направляет Льюису чек на пятьдесят два доллара пятьдесят центов. Льюис немедленно сообщает Лондону, что его (Льюиса) партийный билет члена соцпартии – в полном порядке.
Приближалось завершение строительства знаменитого дома, задуманного Лондоном. Так или иначе, но о какой-либо последующей переписке Льюиса с Лондоном сведений не обнаруживается.
Из биографических сведений можно сделать вывод, что по крайней мере один из набросков Льюиса Лондон использовал: написал произведение и опубликовал его. Опубликовал еще в 1913 году, еще до завершения строительства знаменитого дома.
Согласитесь, дорогой Иван Алексеевич, что с упомянутыми сюжетными набросками ситуация – неоднозначная. С одной стороны, Джек Лондон – писатель, получивший всемирную известность. С другой стороны – один из тысяч (десятков тысяч) журналистов.
Рискованная ситуация.
Положительная реакция Джека Лондона на предложения Льюиса Синклера стала достоянием истории американской литературы. Но реакция Лондона могла быть и отрицательной. Гипотетическая отрицательная реакция так же стала бы достоянием истории американской литературы.
Даже если учесть особые условия 1913 года для Джека Лондона, то все равно риск отрицательной реакции был довольно-таки реальным.
Почему предложения Льюиса Синклера были приняты?.. Момент? Все «совпало»?
Дело не в 15 и не в 52 долларах.
Обмен творческими замыслами, идеями, соображениями – это нормальная вещь.
История литературы знает, например, о получении определенных творческих идей Н.В. Гоголем от А.С. Пушкина. Вспомним литературное общество «Арзамас»: в общении происходит обмен творческими идеями, замыслами.
Замечу, что в свое время предметом обсуждения стала роль творческих помощников А. Дюма.
Ваш покорный слуга, дорогой Иван Алексеевич, стал одним из инициаторов создания Центрального Дома литераторов, московского клуба писателей. Хлопотал и об учреждении Литературного института.
Любая форма общения, взаимодействия творческих людей, дорогой Иван Алексеевич, предполагает творческий обмен.
Но иногда требуются не только среда, но и персональное волевое усилие, тактическое действие, настойчивость, инициатива. Интрига, наконец. Рывок. Скачок. Стремительный маневр. Судьбоносный ход конем.
Так вот, продолжу мысль. Дело не в 15 и не в 52 долларах.
Разрешите, я далее отвлекусь от конкретных отношений Джека Лондона с Льюисом Синклером. И буду вести речь об абстрактных «великом писателе», «журналисте», «соавторе», «субсоавторе».
Если великий писатель приобретает у журналиста (одного из тысяч, десятков тысяч) наброски, использует наброски или набросок хотя бы в одном опубликованном произведении, то кто-то может почувствовать еле уловимое появление таких понятий как «соавтор» или «субсоавтор».
Для великого писателя, написавшего десятки томов всемирно известных произведений, значение использования одного или нескольких (чужих) набросков равно нулю.
Для (рядового) журналиста значение использования великим писателем одного или нескольких его (журналиста) набросков бесконечно велико.
Все же, дорогой Иван Алексеевич, как мощен творческий поток, поток творческой энергии! Как она многообразна!
Как многообразны пути прихода, входа в литературу!
Например, кто-то входит в литературу через скитания, путешествия, разного рода испытания, через формирование репутации человека «горькой» судьбы. Кто-то проходит через участие в военных действиях и через их описание. Кто-то постепенно наращивает творческий потенциал, стремится развить способности. Наверное, сотрудничество с издательством «Знание» так же было для кого-то путем в литературу...
Но если – гипотетически представим – человек, твердо решивший стать писателем, без всякой организационной или властной поддержки, без поддержки покровителей или родственников стал соавтором или субсоавтором великого писателя, то тем самым этот твердо решивший человек – став соавтором – вошел в литературу.
Он не становится «приятелем», «собутыльником», «подхалимом», «лакеем»... Он, добавлю, не старается стать постоянным «спичрайтером» («сюжетных набросков райтером»). Зачем? Он твердо решил стать писателем. Он действует силой своего ума. Он составляет сюжетные наброски и письма. Он ждет, наконец. Ждет, ждет и ждет. Он использует организационные возможности почты. И – он соавтор (субсоавтор) великого писателя. Он уверенно вошел в литературу.
Поражаюсь многообразию этого мира и тех путей, которые пробивает себе творческая энергия.
Переключаюсь, дорогой Иван Алексеевич, на другие размышления о творческом пути Джека Лондона.
Перейдем, дорогой Иван Алексеевич, на более высокий уровень обобщения. Доброта. Добрый человек. Его беззащитность. Его судьба. Ожесточение.
Один из руководителей строительства выдающегося дома так вспоминал о Джеке Лондоне: «Джек был лучшим из людей. Я не встречал никого человечнее. Со всеми добр, никогда не увидишь его без улыбки. Настоящий демократ, благородный человек, джентльмен; любил семью, любил рабочего человека». Такие же примерно оценки в воспоминаниях других людей.
Добрый человек примерно в 1913 году, по-видимому, в минуту психологической угнетенности, в момент ожесточения пишет в одном из писем одному из адресатов: «Грянет гром, и тогда не один день придется вам вымаливать прощение и кланяться перед всем светом; а когда вы станете прахом, отзвуки этой грозы дойдут до тех, кто ныне еще не родился, и вы перевернетесь в гробах».
Спрашивать, Вас, дорогой Иван Алексеевич, что вы думаете о доброте, о беззащитности и о судьбе абстрактного доброго человека, что Вы думаете об ожесточении... Наверное, такие вопросы звучат наивно: вечные темы. Все же, если будет настроение, напишите...
Возвращаюсь, дорогой Иван Алексеевич, к одной из формулировок тем моего письма: «писать и действовать или воздержаться от написания и действия?».
Будет время, напишите ответ, изложите Ваши размышления.
Ваш Максим Горький (Алексей Пешков)."
Прочитав текст письма, Горький задумался.
