Текст книги "118 исторических миниатюр и 108 авторских текстов на 13 иностранных языках. Сборник (СИ)"

Автор книги: Владимир Залесский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

– Правительство управляет! – отметил В.Н. Коковцов. – России показала за 10-тилетие с 1904 по 1914 год замечательный экономический расцвет.

Наступившее в 1907 году успокоение в стране, укрепление денежного обращения, широкое развитие кредита, накопление и приток свободных капиталов и, одновременно, увеличивающийся крестьянский спрос – все эти явления привели в рассматриваемое десятилетие к замечательному оживлению русской промышленности.

Русское крестьянство крепло, и увеличивалась устойчивость урожаев и производительность посевов. Созидался, укреплялся и расширялся фундамент для здорового и рационального развития всех производительных сил страны.

Оживление русской промышленности в описываемую эпоху было, таким образом, явлением нормальным, имевшим корни во всей хозяйственной и государственной жизни страны и твердую почву, на которой оно, – без большевистской катастрофы, – продолжало бы свое быстрое и мощное развитие с параллельным ростом народного благосостояния.

Слова Владимира Николаевича Коковцова публика встретила дружными аплодисментами и общим одобрительным гулом. Кто-то из публики даже выкрикнул (не совсем уместно): «Ура Витте! Ура Коковцов!». Снова аплодисменты.

– Резкий рост производства хлопчатобумажной пряжи, белого сахара, папирос, каменного угля, чугуна! Прогресс железнодорожной сети! Великолепно! – согласился студент. – Это, конечно, не создание авиа– и космической промышленности... Но, ведь, – без крови, без массовых смертей, без социальных катаклизмов... Однако, разве благополучному правительству В.Н. Коковцова, разве ему, эффективному, умеренному, высокопрофессиональному премьеру-трудоголику и – «по совместительству» – министру финансов, дали возможности длительно и беспрепятственно работать?

– Странно получается, – обменивались мнениями двое господ из публики. – Критикуют Императора Николая II... Но кто назначал Витте? Кто назначал Коковцова? При ком состоялся экономический расцвет 1904 – 1914 годов?

– Блеск Витте и Коковцова «смущал», – неопределенно ответил собеседник, – и этот блеск был относительно не долог. Сменились Витте и Коковцев... На смену им пришли новые люди... Новые события сменили экономический расцвет...

– И Вы полагаете, что приход новых людей и событий дает основания для критики Императора Николая II?

Собеседник промолчал. Неопределенно пожал плечами.

В числе собравшихся была необычная личность – по виду деревенский мужик в рубахе на выпуск, шароварах и сапогах, но – с охраной. Сотрудник участливо спросил у сибирского мужичка, почему тот задумчив. Последовал ответ: «Не могу решить, созывать Думу или не созывать?».

– Почему Россия недовольна мною, ведь я к августу 1914 года, к началу мировой войны выставил четыре с половинной миллиона войск? Я был во главе военного ведомства и все было благополучно, – заметил (экс) Военный министр В.А. Сухомлинов.

Студент только вздохнул в ответ на слова В.А. Сухомлинова. Публику охватило какое-то неловкое и тоскливое молчание.

К группе, «возглавляемой» С.Ю. Витте, присоединился прибывший на презентацию многотомной книги Николай Петрович Дурново, выпускник военно-юридической академии, российский государственный деятель (побывавший и директором департамента полиции, и сенатором, и Министром внутренних дел, и членом Государственного совета), автор знаменитой пророческой Записки. Его высказывания привели многих в задумчивое состояние:

– Готовы ли мы к столь упорной борьбе, которою, несомненно, окажется будущая война европейских народов? На этот вопрос приходится, не обинуясь, ответить отрицательно.

Доказательством этого служит огромное количество остающихся нерассмотренными законопроектов военного и морского ведомств и, в частности, представленный в Думу еще при статс-секретаре Столыпине план организации нашей государственной обороны.

Побежденная армия, лишившаяся, к тому же, за время войны наиболее надежного кадрового своего состава, охваченная общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованною, чтобы послужить оплотом законности и порядка.

Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению.

При исключительных условиях надвигающейся общеевропейской войны, таковая, опять-таки независимо от ее исхода, представит смертельную опасность и для России, и для Германии. В побежденной стране неминуемо разразится социальная революция, которая, силою вещей, перекинется и в страну-победительницу.

Контр-мнение – не очень разборчиво – послышалось от (экс) Военного министра Владимира Александровича Сухомлинова:

– ...Все равно ... нам не миновать, и нам выгоднее начать ... раньше. Тем более, что это (лично) Ваше (министра С.Д. Сазонова) и Председателя Совета Министров (В.Н. Коковцова) убеждение в нашей неготовности. А Государь и я – мы – верим в Армию и знаем, что ... произойдет только одно хорошее для нас.

Собравшиеся перед входом в кафе-библиотеку услышали громкое приглашение Горького:

– Господа! Товарищи! Прошу в библиотеку!

10 июля 2017 г. – 23 июля 2017 г.

41 Диалог о генерале бароне фон Таубе.

Читатель и Читательница вышли из кафе-библиотеки М. Горького и направились по улице, обсуждая недавно прочитанные ими мемуары генерала Павла Григорьевича Курлова «Гибель Императорской России» («Конец русского царизма»).

– П.Г. Курлов (1860-1923) не относится к числу наиболее известных исторических фигур, – размышлял Читатель. – Более того, с не особенно широкой известностью сочетается своеобразная репутация. В мемуарах П.Г. Курлова и в воспоминаниях о нем появляются имя П.А. Столыпина, имена попа Гапона, Распутина... Не каждый мемуарист может «похвастаться» таким набором имен... Сам П.Г. Курлов (слегка) критически упоминает имена С.Ю. Витте, В.Н. Коковцова...

– Похоже, – высказалась Читательница, – в биографии П.Г. Курлова можно «выделить» две «части».

Одна «часть» связана с именем П.А. Столыпина... С именами В.А. Сухомлинова, попа Гапона, Распутина... С некоторой критикой П.Г. Курловым С.Ю. Витте, В.Н. Коковцова.

Другая «часть» – описания его (Курлова) происхождения (он выходец из семьи военнослужащего), его убеждений (патриотически настроенный российский подданный, монархист, «реакционер»), квалификации (чиновник многопрофильного типа, обладающий громадным практическим опытом, образованный, с широким кругозором, решительный, деятельный и энергичный)...

В одном месте своих мемуаров П.Г. Курлов пишет: «Как старый конно-гренадер я был на этом юбилее». В другом: «Для меня, как старого прокурора...». Вообще, многопрофильность П.Г. Курлова может вызывать некоторую симпатию.

К «другой части» можно отнести эволюцию его политических убеждений: если судить по его мемуарам, то он постепенно пришел к выводам о необходимости уравнивания в правах различных национальностей и религиозных групп, о необходимости для России конституции.

Прибавим к этой «части» и его удачливость: для лично П.Г. Курлова разного рода обстоятельства завершались более или менее благополучно.

– С.Ю. Витте писал о П.Г. Курлове, – процитировал Читатель – : «Он человек несомненно не без способностей и, как я мог видеть впоследствии, человек лично храбрый и мужественный... Но он человек с весьма шаткими принципами и начиненный полной произвольностью, поэтому очень мало считался с законами и на каждом шагу произвольничал. Курлов, как оказалось, приобрел особое благоволение союзов русского народа. (...) Дел секретной полиции, конечно, он не знал и был любим всеми крайними монархическими партиями. С полною бесшабашностью тратил он секретные казенные деньги...»

– П.Г. Курлов давал оценки и С.Ю. Витте, и В.Н. Коковцову, – напомнила Читательница. – Вот, например, что писал Курлов: «...Несвоевременная рассылка манифеста ... повлекла за собой неизмеримые, вредные для всей России последствия... В равной мере неопределенен был и высочайше утвержденный доклад графа Витте, так как он далеко не содержал в себе необходимой с точки зрения правильно понимаемой государственной власти точности и твердости». Или: «П. А. Столыпин выдвигал на первый план интересы государства, а В. Н. Коковцов – свои личные. Самолюбие В. Н. Коковцова – мелкий чиновничий эгоизм; его снедало желание занимать при этом выдающееся положение...».

П.Г. Курлов приводил примеры аккуратного расходования им государственных средств.

– Гораздо интереснее лично для меня те места мемуаров П.Г. Курлова, где он демонстрирует цепкость своего ума, – углубился в воспоминания Читатель. – Вот П.Г. Курлов рассказывает о деятельности полицейских чинов в Киеве:

«При представлении мне чинов полиции я обратился с вопросом к одному из околоточных надзирателей о количестве в его участке в месяц входящих и исходящих бумаг и получил в ответ, что тех и других было более 4000 номеров. На дальнейший вопрос, как же он при таких условиях справляется с наружной частью, околоточный надзиратель ответил, что он имеет письмоводителя, которому платит гонорар, равняющийся его собственному содержанию. Продолжать дальнейшие расспросы не представлялось необходимым, так как всякие комментарии были излишни».

А вот другое ироническое замечание П.Г. Курлова:

«... Начальник контрразведывательного отделения, на самой Прусской границе, на мой вопрос о количестве у него секретных агентов с гордостью ответил, что таковых у него имеется полторы тысячи, и когда я, зная размер отпускаемых на этот предмет сумм и думая, что, вследствие важности пункта, он получает какие-либо чрезвычайные ассигнования, спросил его об их размере, он с полной наивностью ответил мне, что получал на агентурные расходы положенные по штату три тысячи рублей в месяц».

Разве не любопытны рассказы П.Г. Курлова о конкуренции различных властей в прифронтовых районах (после начала первой мировой войны), об особенностях эвакуации населения и заводов после начала военных действий?

Много интересных фактов и метких наблюдений.

Вообще роль П.Г. Курлова как своего рода коммуникатора (посредника) между военными и гражданскими властями в период «Австро-Германской войны» (термин П.Г. Курлова) не может не привлекать внимания.

Одно из мест мемуаров П.Г. Курлова наводит на мысль, что он писал соответствующий фрагмент своей книги воспоминаний с мыслями о Н.В. Гоголе:

«Я хочу привести характерный пример, иллюстрирующий господствовавший в этой области [в области управления] хаос... Какой-то комиссией, под председательством подполковника Семенова, в Рижской, Либавской и Виндавской таможнях задержано товаров на много миллионов рублей. Распоряжение это было сделано несколько месяцев тому назад, а затем комиссия исчезла бесследно. Товары выпущены быть не могут, вследствие чего торговые фирмы терпят большие убытки. (...) ...Ни губернатор, ни другие гражданские власти, равно как и начальник гарнизона, ничего о комиссии подполковника Семенова не знали... Наконец, начальник Рижской таможни нашел в своем архиве старую бумажку, из которой было видно, что комиссия подполковника Семенова прибыла в Ригу по приказанию главного начальника снабжений, между тем как канцелярия последнего требовала от главного начальника Двинского военного округа выяснить функции комиссии и личность ее председателя. О таком неожиданном результате я телеграфировал генералу Данилову и в тот же день получил приказание сделать распоряжение о беспрепятственном выпуске из таможен товаров».

– В руках П.Г. Курлова (вообще-то далекого от полицейской деятельности) в 1909 году концентрируется власть товарища (заместителя) министра внутренних дел, заведующего полицией и командира корпуса жандармов, – продолжил Читатель.

Возникает затруднение: необходимо устроить (другое) назначение бывшему в то время командиром корпуса жандармов барону фон Таубе.

П. А. Столыпин поручил генералу В.А. Сухомлинову предоставить барону фон Таубе соответствующую должность по военному ведомству. Генерал Сухомлинов в итоге нашел вакансию. «...Получил высшее назначение наказный атаман войска Донского, и военный министр испросил высочайшее повеление на замену ушедшего атамана генералом бароном фон Таубе».

Некоторые обстоятельства 1905 года и события 1917 года сопоставляет в своих воспоминаниях сам П.Г. Курлов.

В 1905 году во главе воинских частей (например, кавалерийского эскадрона) Курлов противостоит бунтующим крестьянам в Рыльском уезде. Обходится без жертв, но кое-кого из бунтовщиков приходится прилюдно высечь. Курлов прибывает на один из заводов промышленника Терещенко, чтобы предотвратить его (завода) уничтожение бунтующей толпой. На заводе находится пехотная рота. Исправник рапортует Курлову, что «находящаяся на заводе рота пехоты крайне ненадежна. Она наполовину состоит из призванных запасных, большей частью местных рабочих, которые, вступая вчера вечером на завод, дружески раскланивались со своими бывшими товарищами».

В другой части своих воспоминаний, относящейся к 1917 году, П.Г. Курлов рассказывает о «Февральском военном бунте в Петрограде».

И вот обобщающе-сопоставляющие размышления П.Г. Курлова:

«В то время для завода Терещенко опасность в вызове запасных из рабочих для усмирения своих сотоварищей была не особенно велика. Но она оказалась громадной, когда в 1916 и 1917 годах в Петрограде сосредоточивалось около 200 тысяч запасных, среди которых было значительное количество местных фабричных. На этот раз ошибка оказалась роковой, и правительство своими руками создало военный бунт, погубивший Россию».

Концентрацию «запасных» в Петрограде П.Г. Курлов считает одной из причин «февральского бунта» и революции.

В заключительных главах своих мемуарах П.Г. Курлов высказывается и о необходимости конституции, и о необходимости решения аграрного вопроса.

Причины «бунта» П.Г. Курлов называет, но вот о том, в чьей компетенции было разрешение наиболее важных общественных проблем, – умалчивает.

Или считать, что решение этих проблем – в компетенции «правительства»?

Например, С.Ю. Витте и В.Н. Коковцова (руководителей правительства) сложно упрекнуть в концентрации сотен тысяч запасных в Петрограде, в отсутствии конституции, в нерешенности аграрного вопроса.

– Не так-то просто было контролировать сотни тысяч «запасных», – заметила Читательница.

– Вообще, вопрос «контроля» был достаточно сложен, – вздохнул Читатель. – Если использовать примеры П.Г. Курлова из 1905 года, то эскадронам и ротам (а это несколько сот военнослужащих) противостояли «толпы» (тысячи). Проблема «контроля» усложнялась с изменением настроения в войсках.

Вот одно из высказываний генерала Курлова о событиях февраля 1917 года:

"...Бунт этот никогда не захватил бы столь стихийно войска, если бы не было уже и ранее проявлено преступного попустительства со стороны некоторых предателей, стоявших во главе командного состава. Первое место среди них принадлежит по праву генералу Рузскому... Ничего другого от него и нельзя было ожидать. Ведь его любимцем, сотрудником и, говорят, даже вдохновителем был начальник его штаба генерал Бонч-Бруевич,... который впоследствии состоял членом высшего военного совещания при Троцком, а брат генерала Бонч-Бруевича занимал должность начальника канцелярии Совета народных комиссаров.

Прибывшему в это время с фронта к войскам, находившимся под командою генерала Рузского, Государю Императору доложили, что бунтом охвачены все войска, что вернуться назад, в Могилев, невозможно и что от Него зависит предотвратить грозящие стране кровопролития.

(...) «Кровавый Николай», как дерзала называть его подпольная пресса до времени революции и повторяла разнузданная печать уже после февральских дней, не пожелал пролить ни одной капли крови любимого им народа и подписал отречение от престола в пользу своего брата, великого князя Михаила Александровича".

– Верховный главнокомандующий не проконтролировал главнокомандующего армиями Северного фронта, генерал-адъютанта Рузского, генерал Рузский не проконтролировал начальника штаба генерала Бонч-Бруевича..., – стала размышлять Читательница.

– Все выходили из-под «контроля», – с некоторым удивлением пришла к слегка неожиданному для себя выводу Читательница. – Крестьяне, «запасные», войска, генералы, подполковники... Что же оставалось делать? Прилюдно сечь? Стрелять? Но – кому?.. В какой-то момент многие (массово) перестали подчиняться приказам и распоряжениям...

«Затем, – пишет П.Г. Курлов, – произошло серьезное столкновение лейб-гвардии Павловского полка с полицией на Конюшенной площади, причем среди полицейских чинов оказались раненые и убитые. С этой группой мятежников удалось, однако, справиться, несмотря на то, что они встретили стрельбой даже своих офицеров. Задержанные были водворены на гауптвахту Зимнего дворца, откуда ночью бежали. Полиция и жандармы продолжали нести самоотверженно свою службу, но, конечно, были не в силах справиться с войсками».

– Люди изменились, а «начальство» не заметило, – меланхолично констатировал Читатель. – Возможно, именно на эту тему высказался Сергей Юльевич Витте: «Манифест 17 октября 1905 года представляет собою такой акт, который можно временно не исполнить, можно проклинать, но который уничтожить никто не может. Он как бы выгравирован в сердцах и умах громадного большинства населения, составляющего великую Россию».

– Кто-то хотел свобод, кто-то – земли, а кто-то – сохранения своей жизни в ходе «непонятной» и «бесконечной» мировой войны, – предположила Читательница.

– А кто-то бы выдвинул версию, что I Государственная дума была способна еще в 1906 году и решить аграрный вопрос, и – может быть – снизить риск войны. А начавшаяся в 1914 году оборонительная война – при наличии представительной, полномочной, авторитетной Думы – имела все шансы завершиться победой, – рассуждал Читатель.

Читательница шутливо обратилась к дворнику, подметающему улицу: «Что вы думаете о Манифесте 17 октября 1905 года?». На неожиданный вопрос, – возможно, ощущая его шутливость, – дворник реагировал молчанием.

– Ленин в начале 1917 года жил в эмиграции за границей и был не очень-то широко известен, – высказался Читатель. – В газетах и журналах появлялись фото с изображением думских деятелей.

Публика предполагала, что от Императора, от императорской бюрократии именно к благообразным думским деятелям, к заботливому и решительному (в речах) «народному представительству» и перейдет власть.

– При Императоре Николае II (законно и незаконно) менялось выборное законодательство, избиралась, созывалась и распускалась Дума..., – начала вспоминать Читательница. – Но ведь после Февральской революции 1917 года Дума вообще перестала собираться и избираться... Почему? Странно... Готовый, сформированный, (в какой-то мере) законно избранный представительный орган... Представлявший – в отличие от Петроградского Совета – гораздо большие массы населения...

Фокус был исполнен. Но в формате: думские деятели (вошедшие во Временное правительство), но – без Думы... Ловкость рук...

«...Пришли пигмеи, бездарные, безвольные, сами не знавшие, в какую сторону им надо идти», – сообщает генерал Курлов.

Итак: Императора – нет, Думы – тоже нет.

Появились Советы. Но «советы» в условиях тотального беззаконного репрессивного насилия и однопартийности – это был лозунг... В реальности начались: то – комбеды, то – ревкомы...

Императорская армия была демобилизована. Статус «запасных» как защитников «революции» от «царизма» обнулился. Началось формирование Красной Армии. Надежды сотен тысяч «запасных» на уклонение от участия в боевых действиях через участие в свержении царизма – не оправдались. Пришлось «запасным» идти под пули.

Длительность рабочего дня была объявлена сокращенной. Но на положение рабочих влияли многие факторы: и интенсивность труда, и нормы оплаты, и инфляция, и состояние продовольственного и вещевого рынков. Вряд ли рабочие стали жить заметно лучше.

О крестьянах умолчу.

– В конце концов, есть ((западно) европейские) понятия «свобода воли», «стремление к счастью», – напомнил Читатель. И уточнил:

– Как идти к «счастью»? Как сформулировать прогноз? Как составить план, организовать его выполнение?

Если бы бунтующие войска и «восставший народ» знали, что политический режим Николая II (с «безвольным» и «неудачливым» Императором, с «гнилой» и «бессильной» императорской бюрократией) – при всех его (режима) недостатках – будет оставаться формально самым демократичным еще почти пару десятилетий, считая с 1917 года... А (не формально, но) фактически – еще дольше. И, возможно, сравнительно весьма гуманистичным...

– Хотелось большего, – согласилась Читательница. – Без полномочной представительной Думы вышло не лучшим образом. Но и без Императора (и без императорской бюрократии) получилось – дискомфортно.

Читатель и Читательница подошли к витрине книжного магазина и на минуту остановились, что бы посмотреть на заинтересовавшие их книги.

28 июля 2017 года – 30 июля 2017 года.

42. Сказка о куропаткинском терпении.

Собравшиеся перед входом в кафе-библиотеку участники предстоящей презентации объединенных в одном издании мемуаров (экс) премьеров С.Ю. Витте, В. Н. Коковцова, других публикаций услышали громкое приглашение М. Горького:

– Господа! Товарищи! Прошу в библиотеку!

У входа в библиотеку образовалось нечто вроде очереди.

Вспомнив дореволюционные продовольственные очереди в Петрограде, экс-премьер и экс-министр внутренних дел Б.В. Штюрмер припомнил:

– Главной и неразрешимой внутренней проблемой стал продовольственный вопрос!

– Действительно, самой критической проблемой момента считался продовольственный вопрос, – согласился с Б.В. Штюрмером экс-товарищ (экс-заместитель) председателя IV Государственной Думы А.Д. Протопопов, назначенный Николаем II министром внутренних дел. – При первой же аудиенции после назначения Император Николай II сказал: «Ну делайте, что надо – спасайте положение». При первом моем разговоре с Государем он мне поставил вопрос так: «Самое важное – продовольствие».

Вообще все надежды по продовольствию возлагались на меня – что я это устрою. Действительно, мне казалось, что я это сделаю, непременно устрою.

– Я дал телеграмму царю, – проговорил сибирский мужичок в рубахе на выпуск, шароварах и сапогах, – которая начиналась словами: «Все вместе ласково беседуем». Дальше говорилось: «Дай скорее Калинину власть, ему мешают, он накормит народ, все будет хорошо...» (Калинин – полуконспиративная кличка, данная Протопопову, которой широко пользовались при телефонных разговорах и переписке царская чета и Вырубова). Телеграмма была отправлена в Cтавку, но в последний момент Протопопов испугался и под всякими предлогами стал отказываться и в конце концов отказался.

– Вспоминая теперь свое намерение взяться за продовольственное дело, я должен признаться,– вздохнул А.Д. Протопопов,– что недостаточно обдумал это дело и ознакомился с ним. Не скрою, однако, что я полагал, что продовольствие имеется в избытке.

Некий мрачный господин решил высказать и свое мнение:

– Требовалось в корне изменить отношение правительства к общеземским и общегородским организациям, взять их под жесткий правительственный контроль, изъять из их рук продовольственное дело. Я изложил свое мнение в записке на имя Государя!

Кто-то прочел несколько строк из книги по истории:

– Решить же продовольственный вопрос в сложившихся условиях можно было только одним путем – введением государственной монополии на хлеб с опорой на массовые демократические продовольственные органы, охватывающие всю страну, а для этого по меньшей мере в качестве исходной предпосылки надо было ликвидировать царизм.

– Страхи и опасения в связи со сменой в августе 1915 года верховного командования (великого князя Николая Николаевича на Императора Николая II) оказались напрасными,– констатировал начальник штаба Ставки генерал М.В. Алексеев. – Более того, в чисто военном отношении, да и в сфере материального снабжения армии дела пошли значительно лучше. Но все же создавалось впечатление, что заметное улучшение собственно военной конъюнктуры и материально-технического снабжения армии, достигнутое в 1916 году, не являлось достаточным противовесом надвигавшейся катастрофе.

Генерал М.В. Алексеев помолчал и добавил:

– Вот вижу, знаю, что война кончится нашим поражением. Но я вот счастлив, что верю, глубоко верю в бога... Страна должна испытать всю горечь своего падения и подняться из него рукой божьей помощи....

Не принять ли в ожидании такой перспективы меры к спасению того, что можно спасти, «к меньшему краху»?

Мы бессильны... Будущее страшно...

Генерал-квартирмейстер М. С. Пустовойтенко добавил:

– Каков выход? По-моему, куропаткинское терпение.

Возникшее молчание было нарушено обменом мнениями между двумя студентами.

Один из них стал вспоминать особенности продовольственной ситуации в России во время первой мировой войны:

– На момент начала первой мировой войны Россия была более чем на 100 процентов обеспечена продовольствием.

С началом войны был почти полностью прекращен экспорт сельхозпродуктов. С проведением мобилизации и началом войны спрос на сельхозпродукцию был исключительно высок.

Армия за 3 года закупила продовольствия и фуража на 2,5 млрд. рублей, в том числе 574 млн. пудов зерна, 247 млн. пудов мяса, 645 млн. пудов овса, 1,176 млн. пудов сена.

По ряду причин резко упала товарность сельского хозяйства.

Обесценение бумажных денег. Расстройство транспорта.

Сибирское зерно из-за перегруженности железных дорог не имело доступа в промышленные районы Европейской России.

Правительственными мероприятиями были: введение государственных хлебозаготовок, нормирование цен, рационирование продовольственного снабжения в городах и т. п.

Другой студент уточнил:

– Император и императорская бюрократия полагали, что ведение войны и приобретение продовольствия следует оплачивать денежными знаками.

Финансирование войны Россия проводила, главным образом, выпуском бумажных денег и при помощи внутренних и внешних займов. Общая стоимость войны (до 1 сентября 1917 года) для России определяется номинально в 41,4 млрд. рублей. С учетом падения рубля эта сумма выражается в 15-16 млрд. довоенных рублей. Путем внутренних займов было получено 15,8 млрд. (номинальных) рублей, заграничные займы составили 8,1 млрд. рублей; бумажно-денежная эмиссия дала (номинально) 21,8 млрд. рублей. Государственный долг с 8,8 млрд. рублей в 1914 году вырос до 43,9 млрд. рублей к октябрю 1917. Свободный размен на золото был прекращен с самого начала войны. Установление «твердых» цен не в состоянии было сдержать падения покупательной способности рубля; последняя снизилась к началу 1917 на 40%, к концу года-на 70%.

Генерал П.Г. Курлов заметил:

– ...Начиная с двадцатых чисел февраля, в разных местах столицы стали появляться толпы народа, требовавшего хлеба. Народное брожение продолжалось. Массовые волнения постепенно стали переходить в уличные беспорядки.

Генерал-лейтенант С. С. Хабалов, начальник Петроградского военного округа, в руках которого была сосредоточена вся военная и гражданская власть в столице, по военному кратко высказался:

– В городе (Петрограде) к 25 февраля (1917 года) было 5 600 000 пудов запаса муки.

Одни из студентов пробормотал:

– 1 пуд это около 16,38 кг. 5 600 000 пудов это примерно 91 728 000 кг.

Генерал А. П. Балк, петроградский градоначальник, дополнил:

-Если бы Петроград оказался бы в осадном положении, и в столицу не было подаваемо ни одного вагона с продуктами, то жители могли бы оставаться на прежнем продовольственном пайке в течение 22 дней.

Л.Д. Троцкий вспомнил:

– 16-го (февраля 1917 года) власти решили ввести в Петрограде карточки на хлеб.

– С 1914 года воевали, а карточки на хлеб в Петрограде ввели лишь в феврале 1917-го? – хмыкнул кто-то.

– Это новшество ударило по нервам, – продолжил Л.Д. Троцкий. – 19-го возле продовольственных лавок скопилось много народу, особенно женщин, все требовали хлеба. Через день в некоторых частях города произошел разгром булочных. Это были уже зарницы восстания, разразившегося через несколько дней.

Энергичный господин из публики решил сделать небольшое историческое дополнение:

– После Февральской революции Временное правительство создало 21 марта 1917 года общегосударственный продовольственный комитет, а 25 марта 1917 года объявило закон о хлебной монополии с принудительной передачей излишков помещичьего хлеба в руки государства. Помещики, благодаря попустительству правительства, саботировали этот закон, но принесший никакого улучшения продовольственного положения.

«Хвосты» у продовольственных лавок играли роль митингов и действовали как революционные прокламации.

– По состоянию на 26 октября 1917 года, – подключилась женщина-историк, – хлеба в Петрограде было на половину дня.

– Не плохо «поработал» революционный общегосударственный продовольственный комитет, – оценил кто-то из публики.

– У каждого свои убеждения, – не давал себя «сбить» энергичный господин, – и каждый может осуществить самостоятельно сопоставление двух подходов:

(1) закупки продовольствия в условиях войны (что, естественно, сопровождалось опустошением бюджета, инфляцией, и другими негативными явлениями)

или

(2) переход к «государственной монополии на хлеб» (в неразвитой форме – принудительная продажа по «твердым» ценам, реквизиции, продразверстка, а в последовательной форме – раскулачивание, массовая гибель людей, коллективизация, создание системы колхозов и совхозов).

В.И. Ленин констатировал:

– Продразверстка в силу военных обстоятельств была нам навязана с абсолютной необходимостью.

– Надо было бы продержаться еще два месяца,– вздохнул думский деятель А.И. Шингарев – подоспело было весеннее наступление: при неудаче произошла бы революция, при удаче все бы забылось.

– Компьенское перемирие было заключено 11 ноября 1918 года, – напомнил кто-то. – А Гражданская война в России завершилась в 1920 году...

Участники обмена мнениями переключились мыслями на предстоящую презентацию.

03 августа 2017 года.

43. Интервью о загадке IV Государственной Думы.

В числе участников предстоящей презентации можно было увидеть нескольких известных депутатов Государственной Думы Российской Империи IV созыва – В.А. Маклакова, П.Н. Милюкова, А.Ф. Керенского. К ним обратились корреспонденты с намерением выяснить, почему после Февральской революции 1917 года не продолжила работу IV Государственная Дума.