Текст книги "118 исторических миниатюр и 108 авторских текстов на 13 иностранных языках. Сборник (СИ)"
Автор книги: Владимир Залесский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
«Правила игры»?
Не парадокс ли? При царе в 1913 году приехал, а при «друге» Ленине в 1921 году уехал?
Можно ли воспринимать «хорошим» предпринимателем того (то есть, меня), кто осенью 1917 года в газете «Новая жизнь» – в 1918 году закрытой советской властью, – опубликовал выступление против готовящегося Октябрьского переворота? Кто назвал Октябрьский переворот «авантюрой»? Кто удостоился резкой критики и угроз со стороны сверхвлиятельных, агрессивных, фактически захвативших власть политиков?
Не повторил ли я в какой-то форме судьбу своего деда Каширина? Других «цеховых»? Других предпринимателей?
Горький процитировал по памяти:
– Статья в «Правде» заключается нижеследующим лирическим вопросом:
"Когда на светлом празднике народов в одном братском порыве сольются прежние невольные враги, на этом пиршестве мира будет ли желанным гостем Горький, так поспешно ушедший из рядов подлинной революционной демократии?"
Горький улыбнулся – почему-то довольной улыбкой.
Потом зачем-то добавил еще одну цитату «из Горького»:
– Грабят ? ...– изумительно?... Артистически?...
– Можно ли ограбить Вас, человека, способного играть одновременно на нескольких досках? – констатировал поэт-песенник.
– А все-таки не случайно образы босяков были популярны в российском обществе? Чего ради работать? Чтобы артистически ограбили? Что если заведомо не питать иллюзий? И жить с ориентацией на «свободную» жизнь? – подсказал Горький. – Снова об уже сказанном: много ли было примеров успешных предпринимателей?
Вот только в какой мере можно ли ставить «замысловатость» судеб предпринимателей в упрек Империи?
– «Бессознательный социализм» народных масс? Крестьянин мечтает о даровом наделении его чужою землею, рабочий – о передаче ему всего капитала и прибылей фабриканта? И дальше этого их вожделения не идут? Знаменитая «Записка» Петра Николаевича Дурново? – подключился к обсуждению поэт-песенник. И тяжело вздохнул. – Невесело себя чувствовали предприниматели между молотом «артистичного грабежа» и наковальней «бессознательного социализма»? Проблемы не столько (не только) царского режима, сколько социальной среды?
– «В случае удачи меня уничтожат, окончательно испугавшись моих успехов, а в случае неудачи будут рады на меня обрушиться»? – вздохнул Горький, вспоминая одно из высказываний С.Ю. Витте. – Чего мог ожидать талантливый человек? Того, что будут «подтягиваться» до его уровня? Или попыток «привести» его к общему уровню? Уважительной позитивности? Или злобной затаенной сдавленной ревнивости?
– Вовремя «войти» (на подъеме или перед его началом), вовремя «выйти» (на максимуме)? – уточнил молодой писатель-прозаик. – Но не всегда получается «выйти» своевременно?
Горький не спешил с ответом.
– Все-таки не ясно, Алексей Максимович, можно Вас считать успешным предпринимателем? Или нет? – включилась в разговор писательница.
– 1917 год, закрытую советской властью мою газету, настойчивые советы Ленина уехать мне за границу «для лечения», мой отъезд в 1921 году – эти события можно считать символической итоговой чертой, подведенной под периодами моего вхождения в цеховую организацию и моей предпринимательской деятельности? – задумался Горький. – Может быть, знание истории моей семьи – и дедов, и родителей – давало мне правильные ориентиры?
– Не подойти ли к теме «шире»? Поменять тему «удачливого предпринимателя» на тему «успешного человека»? – предложил поэт-песенник. – Может быть, в достижении успеха играли роль интуитивное уклонение – еще со времен детства – от (мелко)уголовных делишек и соблазнов, неподдаваемость «зависимостям», наличие эстетического чувства, стремление к прекрасному, к культурному времяпровождению, к добру? Когда другие шли «сообразить», куда устремлялся юный Алексей? Послушать красивое пение, пусть и в трактире, посмотреть талантливые танцы во дворе соседней воинской части, почитать книгу? Разве он не сокращал время своего сна, что бы полюбоваться рассветом, восходом Солнца?
– Почему не вспомнить Ваше религиозное воспитание, Ваше знание Библии? Ваше трудолюбие? – напомнил поэт-песенник. – Да и епископ Хрисанф, наверное, не просто так записал Ваше имя в свою записную книжку? Молился за Вас епископ? Благословил Вас – и весь школьный класс – епископ «на добрые труды»! Дедушкино воспитание в босяки не пустило? Дрались – не дрались, сомневались – не сомневались, а – честно работали? Жили с достоинством трудового человека? Достоинство цехового (с благословением и молитвами епископа) в жизненной мути Вам создавало правильную ориентацию?
– Аксиома Витте? «Нужно было быть дураком, чтобы не понять, что машина без топлива не пойдет»? – попыталась обобщить писательница. И добавила:
– А ведь пытались въехать в будущее? И что считать топливом? Не считать же топливом примитивность и невежество?
– Последовало начало новых жизненных проектов? – догадался молодой писатель-прозаик.
– Нижегородский цеховой имел моральное право полюбоваться творениями титанов Возрождения? – усмехнулся Горький. – А затем подключиться к титаническим преобразованиям?
– Предстояло идти по исторически «проторенному» пути Петра Великого? – догадался поэт-песенник.
Молодой писатель-прозаик прошептал как бы для уточнения: «Витте выступал сторонником государственного капитализма?»
Горький слегка вздохнул. Кивнул головой, выражая согласие.
Затем пошутил:
– С честью и незапятнанно нести звание цехового малярного цеха – таков путь успеха?
Оглядываясь в прошлое: не вижу ли я Алексея, прожившего жизнь с епископским благословением, но без недвижимости в собственности, затрачивавшего значительную часть своих сил и своих материальных средств для помощи другим людям?
21 июня 2017 года – 29 июня 2017 года.
39. Диалог о пришельце из прошлого.
Горький решил сделать небольшой перерыв, отвлечься от обязанностей библиотекаря, выпить чашку кофе.
Присев за столик, он услышал обсуждение за соседним столом двумя читателями недавно прочитанной ими книги Георгия Александровича Соломона (Исецкого) «Среди красных вождей». Книга эта была впервые издана в Париже в 1930 году.
Конструктор излагал Строителю свои соображения:
– Так и вижу этого Соломона (Исецкого), отпрыска почтенной дворянской фамилии Исецких, на выборной должности в Речи Посполитой, в эпоху «золотого века шляхты». Вокруг свободные, обеспеченные, религиозные люди, склонные к образованию, обладающие чувством собственного достоинства и сознанием, что «государство – это мы».
– Шляхетский гонор! – развеселившись, шутливо и смачно произнес Строитель.
– Культ образованности, деловитости, честности, уважения к окружающим, правильного, грамотного, ответственного исполнения обязанностей, – продолжал Конструктор.
– Конечно, автор напоминает пришельца из прошлого, – согласился Строитель.
– Обратите внимание, что всю эту книгу можно разделить на ряд новелл – с одним и тем же сюжетом, – продолжал Конструктор. – Во-первых, проявляется сложная проблема, которую не решить без образованного, широко мыслящего, энергичного, честного человека.
Во-вторых, автора уговаривают подключиться к решению этой проблемы. Озвучиваются романтические мотивы: общегосударственная, историческая важность и тому подобное. Естественно, играет не последнюю роль и стремление самого автора к самореализации... Человек склонен к самореализации, а вот – уговаривают... Он соглашается.
В-третьих, автор налаживает дело, реализует проект. Вписывает проект в окружающую среду. Формулирует, нарабатывает алгоритмы, типовые решения. В общем, решает наиболее ответственную, сложную и трудную часть работы... После «отладки» проекта дело в каком-то смысле может двигаться само по себе, по инерции.
Похоже на работу изобретателя: если паровой двигатель в его работоспособном варианте создал гений Джеймс Уатт, то производство и пользование – это уже удел многих – обладающих уровнем знаний, настойчивости и энергичности.
– Изобретателю всегда непросто, – согласился Строитель. – Что интересно, – если вернуться к книге «Среди красных вождей» – после начальной стадии каждого проекта следовали типичные ситуации: проект у автора «изымался» и передавался кому-то другому. А автора некоторое время «мариновали». Чтобы он легче соглашался на следующий проект, требующий честности, образованности, энергичности, широкого кругозора. И он снова соглашался...
– Любопытно, – отметил Конструктор, – что автор работал практически за идею. Конечно и за паек, и за зарплату... Но что значат паек и зарплата в сопоставлении с налаженной работой, например, Народного комиссариата внешней торговли, создания «Государственного хранилища» (сокращенно «Госхран») и налаживания его деятельности, создания и развития других учреждений и отраслей? Что значит умеренная зарплата в сопоставлении с умением организовать экономию десятков (сотен?) миллионов золотых рублей (при нищете в России в начале 20-х годов XX века)?
Не будет преувеличением сказать, что автор решал проблему за проблемой – за идею... Не получая ни реального вознаграждения, ни отчетливой благодарности...
– Да, – согласился Строитель. И, подумав, шутливо, отчасти иронически, озвучил риторические вопросы: «Шляхетская закалка? Государство – это мы?»
Собеседники съели по кусочку хлеба, запив кофе.
Строитель продолжил:
– Интересно, что содержание гипотетических новелл типизируется в части условий работы автора в каждом проекте.
В каждом случае вот что мы видим.
Во-первых, враждебную, в целом, внутреннюю и внешнюю среду (включая «верхи»).
Во-вторых, некоторое – незначительное – число союзников, без которых просто нельзя запустить проект.
В-третьих, неразрешимый и тянущийся от начала и до окончания проекта конфликт. Почему-то, хочется употребить словосочетание «управляемый конфликт». А для каких-то случаев применимо слово «травля».
– Это вполне понятно и естественно, – отметил Конструктор. – Автору волей обстоятельств передавали определенную долю власти, ресурсов. Но с этими властью и ресурсами автора надлежит направить по определенной траектории. Широкое признание заслуг или расширение сферы компетенции не предполагаются.
Поэтому роль автора – решать проблему, превращать проект в реальность, предаваться романтическим настроениям. А затем – передавать сделанное намеченным кандидатам. Самого же решателя проблемы – или «в расход», или – к решению новой задачи, за новый проект.
– Под «расходом» что понимаете? – уточнил Строитель.
– Это я – образно, в переносном смысле, – ответил Конструктор. – Приведение в беспомощное, растерянное, безденежное состояние. Хотя... можно предположить варианты и по-жестче.
– По воспоминаниям автора «Среди красных вождей», – высказался Строитель, – его (автора) друг – народный комиссар Леонид Борисович Красин – при возвращении из Лондона через Ревель в Россию – высказывал в Ревеле (Таллине) опасение, что в России его (Красина) арестуют. Красин добился заключения с Британией торгового договора. И опасения ареста, расстрела были у Красина постоянно.
– Горький написал и опубликовал в 1926 году о Красине биографический очерк, – отметил Конструктор.– В этом очерке есть дореволюционные слова миллионера Саввы Морозова о Красине: «Прежде всего – идеальный работник. Сам любит работу и других умеет заставить. И – умён. Во все стороны умён. Глазок хозяйский есть: сразу видит цену дела. (...) Если найдётся человек тридцать таких, как этот, они создадут партию покрепче немецкой».
От себя Горький в этом очерке добавил: «...Все видели, что Леонид Красин, – исключительный человек».
– Как-то рано Красин умер, – отреагировал Строитель. – Родился в 1870, а умер в 1926. Конечно, здоровых людей – нет. Но все-таки...
Горький допил кофе и, оставив читателей продолжать обмен мнениями, направился к стойке библиотекаря.
18 июля 2017 года
40. Сказка о 17 октября.
В кафе-библиотеке М. Горького завершалась подготовка к презентации новой многотомной книги: объединенных в одном издании мемуаров (экс) премьеров С.Ю. Витте, В. Н. Коковцова, министра А.П. Извольского, Записки министра П.Н. Дурново, воспоминаний и работ других политических деятелей, литераторов.
К библиотеке сходились и съезжались авторы и читатели.
Стоял жаркий летний день. Многие прибыли на презентацию заранее и не спешили заходить в помещение, непринужденно беседуя и наслаждаясь прекрасной погодой.
На улице перед входом в кафе-библиотеку скапливалось приличное количество людей. Кто-то стоял сам по себе, кто-то – вдвоем с собеседником. Образовались и значительные группы – с известными людьми как центрами всеобщего внимания.
Окруженный слушателями Сергей Юльевич Витте пояснял:
– Государю было благоугодно в своей весьма достойной речи в 1895 году сказать несколько слов о «напрасных бессмысленных мечтаниях». Лучше было бы эти слова не высказывать, так как, к счастью – или несчастью – России, – но эти «напрасные мечтания» после 17 октября 1905 года перестали быть мечтаниями.
Манифест 17 октября 1905 года представляет собою такой акт, который можно временно не исполнить, можно проклинать, но который уничтожить никто не может. Он как бы выгравирован в сердцах и умах громадного большинства населения, составляющего великую Россию.
Публика озадаченно примолкла.
В обсуждение включился Великий Князь Николай Николаевич:
– 17 октября – замечательное число: 17 (октября 1888 года) в Борках была спасена вся Царская семья и в том числе и теперешний Император, будучи Наследником. 17 октября (1905 года) вы, граф Витте, спасаете Государя с Его малолетним Наследником и Его Семьей.
Услышав эти высказывания, публика оживленно зажужжала.
Из публики послышалось:
– Император Александр III настоял на переходе С.Ю. Витте, заранее предупредившего Императора об опасности железнодорожной аварии, на государственную службу. С 1889 и до 1894 года (когда умер Александр III) С.Ю. Витте пользуется полным доверием Императора, занимает самые ответственные государственные должности, проводит важнейшие реформы. Начинается «эпоха Витте»!
Император Николай II почти каждый год 17 октября в своем дневнике вспоминал о крушении поезда и спасении царя и царской семьи 17 октября 1888 года. Была сделана запись и в Тобольске 17 октября 1917 года: «29 лет прошло со дня нашего спасения при крушении поезда».
Это высказывание было встречено молчанием. Некоторые перекрестились.
(Экс) Премьер Иван Логгинович Горемыкин (бывший премьером несколько раз: «между» С.Ю. Витте и П.А. Столыпиным, затем – после В.Н. Коковцова) решил отреагировать на высказывания Сергея Юльевича Витте. Слова Горемыкина звучали скептически:
– Все это чепуха, одни громкие слова, которые не получат никакого применения. Государь (Император Николай II) поверил тому, что Ему наговорили, очень скоро забудет об этом новом курсе, и все пойдет по старому.
Все правительство в одном Царе, и что Он скажет, то и будет нами исполнено, а пока от Него нет ясного указания, мы должны ждать и терпеть.
Я ему не возражал против Его увлечения, потому что считаю, что Вашею ошибкою было всегда то, что Вы принимали все всерьез и старались всегда отстаивать то, что считали правильным. Но это было непрактично. Государю не следует противоречить...
С.Ю. Витте, не обращая внимания на реакцию слушателей, настаивал:
– Манджурия не могла быть нашей... Ни Америка, ни Англия, ни Япония, ни все их союзники явные или тайные, ни Китай никогда не согласились бы нам дать Манджурию. А потому держась убеждения, что так или иначе, а нужно захватить всю Манджурию, устранить войну было невозможно.
К кафе-библиотеке подошел генерал А.Н. Куропаткин. Он остановился под тенистым деревом. Там же стояло несколько солидных людей. Генерал услышал донесенные ветерком отрывочные слова беседовавшего неподалеку С.Ю. Витте, уловил в них «Манчжурия». Извинившись, генерал позаимствовал на минуту портфель у одного из политиков. Положив на портфель лист чистой бумаги, генерал провел на нем горизонтальную черту и в левом углу поставил довольно высоко над чертою звездочку, прося, чтобы публика следила за его изображением.
"Вот – говорил он – это звездочка над горизонтом, это я в данную минуту. Меня носят на руках, подводят мне боевых коней, подносят всякие дары, говорят приветственным речи, считают чуть ли не спасителем отечества, и так будет продолжаться и дальше до самого моего прибытия к войскам, моя звезда будет все возвышаться и возвышаться.
А когда я приеду на место и отдам приказ отходить к северу и стану стягивать силы, поджидая подхода войск из России, те же газеты, которые меня славословят, станут недоумевать, почему же я не бью японцев, и я начну все понижаться и понижаться в оценке, а потом, когда меня станут постигать небольшие, неизбежные неудачи, моя звезда станет все ниже и ниже спускаться к горизонту и затем зайдет совсем за горизонтальную черту.
Вот тут-то Вы меня и поддержите, потому, что тут я начну переходить в наступление, стану нещадно бить японцев, моя звезда снова перейдет за горизонт, пойдет все выше и выше, и где и чем я кончу, – этого я и сам не знаю. Вашей поддержки я никогда не забуду".
А.Н. Куропаткин возвратил портфель владельцу.
Кто-то из публики, вздохнув, с едва уловимой завистью добавил: "Находясь в опале после неудачных сражений русско-японской войны, в своем имении Алексей Николаевич на свои средства открыл сельскохозяйственную школу и библиотеку. Умер А. Н. Куропаткин 16 января 1925 года, а летом 1964-го ученики основанной им сельскохозяйственной школы поставили на могиле мраморное надгробие с надписью «Куропаткин Алексей Николаевич. 1848-1925. Основатель сельскохозяйственной школы».
Публику рисунок генерала А.Н. Куропаткина преисполнил слепой верой в успех.
Раздались восторженные восклицания. Стали желать успеха и адмиралу Зиновию Петровичу Рождественскому по поводу предстоящего бесконечного странствования эскадры кругом Африки, по пути к российскому Дальнему Востоку. Негромко адмирал Рождественский произнес:
– Какой может быть у меня успех. Не следовало бы начинать этого безнадежного дела, да разве я могу отказаться исполнять приказание, когда все верят в успех.
С.Ю. Витте продолжал свою мысль:
– Думали немедленно затушить пожар маленькою струею воды, а пожар именно вследствие малой, хотя продолжительной струи, к тому же пускаемой бездарным брандмейстером, не потушили. Мне его пришлось потушить в Портсмуте 23 августа (5 сентября) 1905 года.
Ночью перед заключением Портсмутского мира я не спал.
Самое ужасное состояние человека, когда внутри, в душе его, что-то двоится. Поэтому, как сравнительно несчастны должны быть слабовольные. С одной стороны, разум и совесть мне говорили: какой будет счастливый день, если завтра я подпишу мир, а с другой стороны, мне внутренний голос подсказывал: «но ты будешь гораздо счастливее, если судьба отведет твою руку от Портсмутского мира, на тебя все свалят, ибо сознаться в своих грехах, своих преступлениях перед отечеством и Богом никто не захочет и даже русский Царь, а в особенности Николай II».
Я провел ночь в какой то усталости, в кошмаре, в рыдании и молитве.
Видя американцев, благодарящих со слезами Бога за дарование мира, у меня явился вопрос – что им до нашего Портсмутского мира? И на это у меня явился ясный ответ: да ведь мы все христиане. Когда я покидал церковь, хоры запели «Боже, Царя храни», под звуки которого я пробрался до автомобиля и, когда гимн затих, уехал.
По моему глубочайшему убежденно, если бы не был заключен Портсмутский мир, то последовали бы такие внешние и внутренние катастрофы, при которых не удержался бы на престоле дом Романовых.
– Поэтому было страшно? Из-за этого – раздвоение? Потому не спали? Молились? Был шанс уклониться от мира и без оттяжек решительно модернизировать Россию? – спросил кто-то из слушателей. – Или Портсмутский мир плюс 17 октября 1905 года – это спасение и обновление России?
– Вернувшись в Петербург и после 17 октября 1905 года вступив во власть, – продолжил С.Ю. Витте, – я ясно увидел, что для того, чтобы Россия (относительно благополучно) пережила революционный кризис, и дом Романовых не был потрясен, необходимы две вещи – добыть посредством займа большую сумму денег, так чтобы не нуждаться в деньгах (т. е. в займах) несколько лет, и вернуть большую часть армии из Забайкалья в Европейскую Россию.
Имея деньги и войско, а затем ведя добросовестно политику в точности согласно обещаниям, данным манифестом 17 октября, я был уверен, что в конце концов все успокоится и войдет в норму, ибо жизнь 150 миллионов населения того потребовала бы.
И.Л. Горемыкин безучастно смотрел куда-то в небо. Невольно он вспомнил: «В 1906 году отставка С.Ю. Витте была окончательной».
– Впрочем..., – С.Ю. Витте слегка засомневался, – заем был бы направлен против Германии и противоречил бы и интересам самой Франции (и России).
Подходившие к кафе-библиотеке Германский Император Вильгельм II и (экс) Министр финансов России Иван Павлович Шипов обменивались мнениями относительно российской альтернативы «иностранный заем (и сохранение размена рубля на золото) – либо отказ от обмена кредитных билетов на золото (что снижает потребность в иностранном займе)».
Министр финансов И.П. Шипов высказал свою точку зрения, находясь в очень мрачном настроении:
– Краткосрочный заем в 267 миллионов франков отнюдь не разрешает вопроса и не устраняет необходимости введения принудительного бумажного обращения... Несколько более благоприятные сведения от многих Казенных Палат о поступлении государственных доходов не заслуживают большой веры, так как они могут смениться такими же катастрофическими известиями, которые уже поступали...
Я полагаю целесообразным неоднократно вносить проект Указа о приостановлении размена кредитных билетов на золото.
Один из участников предстоящей презентации, стоявший неподалеку, подумал: «Прекращение размена рубля на золото, эмиссия бумажных денег облегчили бы начавшийся выкуп государством у помещиков земель и последующую продажу этих земель крестьянам. И кто знает, что важнее – твердый рубль (размен рубля на золото), стимулирование экономического роста, либо – разрешение аграрного вопроса, проведение аграрной реформы, наделение крестьян землей. Впрочем, отказ от обмена кредитных билетов на золото, эмиссия бумажных денег вряд ли бы стали непреодолимым препятствием для стимулирования экономического роста».
Германский Император Вильгельм II довольно сухо и безучастно отреагировал на слова министра И.П. Шипова:
– Я не большой финансист, и не совсем понимаю, почему России так нужно заботиться своей денежной системе, когда у нее столько других забот?
Скажите, пожалуйста, неужели Вы не считаете просто диким, что среди общего развала, среди постоянных волнений, которые могут смести все, что есть еще консервативного в Европе, две Монархические страны не могут соединиться между собою, чтобы составить одно плотное ядро и защищать свое существование.
Разве это не прямое безумие, что вместо этого Монархическая Россия через голову Монархической же Германии ищет опоры в Революционной Франции и вместе с нею идет всегда против своего естественного и исторического друга.
Несколько шагов рядом с Германским Императором и Министром финансов России прошагал Лев Давидович Троцкий (ставший в 1905 году председателем Петербургского совета рабочих депутатов). Как бы рассуждая вслух сам с собою, он заметил:
– Долговые обязательства Романовых не будут признаны победоносным народом. Мы решаем не допускать уплаты долгов по всем тем займам, которые царское правительство заключило. Декрет Совета Народных Комиссаров от 10 февраля 1918 г. объявил начисто аннулированными все царские долги. Неправы те, которые утверждают, будто Октябрьская революция не признает никаких обязательств. Свои обязательства революция признает. Обязательство, которое она взяла на себя 2 декабря 1905 г., она осуществила 10 февраля 1918 г. Кредиторам царизма революция имеет право напомнить: «Господа, вы были своевременно предупреждены!».
Высказавшись, Л.Д. Троцкий отошел в сторону, ожидая начала презентации объеденных в одном издании мемуаров. Неподалеку от него оказался председатель I Государственной Думы Сергей Андреевич Муромцев. С.А. Муромцев бесстрастно проговорил: «Выборгское воззвание, принятое в Выборге 10 июля 1906 в ответ на роспуск I Государственной Думы, призывало граждан всей России до созыва Думы не давать „ни копейки в казну, ни одного солдата в армию“. Займы, которые будут заключены без согласия Думы, объявлялись недействительными».
Германский Император и Министр финансов России вежливо поклонились Императрице Марии Федоровне, матери Императора Николая Второго, которая высказывалась в адрес Министра императорского Двора Владимира Борисовича Фредерикса:
"К сожалению, мой сын слишком добр, мягок...
Это на самом деле ужасно, и Я понимаю, что у Столыпина просто опускаются руки, и он не имеет никакой уверенности в том, как ему вести дела.
Государь слишком самолюбив и переживает создавшийся кризис вдвоем с Императрицею, не показывая и вида окружающим, что Он волнуется и ищет исхода.
Я не вижу ничего хорошего впереди.
Чем дальше, тем больше у Государя и все глубже будет расти недовольство Столыпиным, и я почти уверена, что теперь бедный Столыпин выиграет дело, но очень ненадолго, и мы скоро увидим его не у дел, a это очень жаль и для Государя и для всей России. Я лично мало знаю Столыпина, но мне кажется, что он необходим нам, и его уход будет большим горем для нас всех.
Бедный мой сын, как мало у него удачи в людях. Нашелся человек, которого никто не знал здесь, но который оказался и умным и энергичным и сумел ввести порядок после того ужаса, который мы пережили всего 6 лет тому назад, и вот – этого человека толкают в пропасть и кто же? Те, которые говорят, что они любят Государя и Россию, a на самом деле губят и Его, и родину. Это просто ужасно...
В.Б. Фредерикс сочувственно смотрел на Императрицу-Мать.
– В течение моей долгой дипломатической службы, проведенной среди разнообразных народов под всеми широтами, – включился в разговор с Витте и Горемыкиным (экс) министр иностранных дел Александр Петрович Извольский, – я видел много общественных деятелей, которые были известны своим радикализмом, поскольку они оставались в оппозиции, и которые становились ярыми сторонниками порядка, когда они призывались к власти.
Разве можно серьёзно поверить тому, что наиболее влиятельные фигуры I Думы вроде Муромцева, Шипова и князя Львова, которые являются крупными землевладельцами и столь жизненно заинтересованы в поддержании спокойствия и в мирном разрешении аграрного вопроса, были бы менее преданными и менее консервативными, чем бюрократы категории Шванебахов, которые не имеют связи с землей и все благополучие которых состоит в получении жалованья двадцатого числа каждого месяца?
С.Ю. Витте – все более нервно – продолжал излагать свою точку зрения:
– ...Не решились, распуская или разгоняя Думу, не назначить срок для выборов в новую Думу и не дать нового выборного закона, т. е. не решились вполне уничтожить 17 октября или, иначе говоря, уничтожить законодательные учреждения. А только решили сделать такой закон, чтобы Государственная Дума была вполне послушна.
Какие, в конце концов, результаты даст выборный закон 3-го июня (1907 года) – вопрос темный.
Я думаю, что закон этот долго не устоит, или он будет изменен на более разумный, принципиальный, или Думы совсем не будет. Для чего собственно иметь Думу?
Переворот этот по существу заключался в том, что новый выборный закон исключил из Думы народный голос, т. е. голос масс и их представителей, а дал только голос сильным и послушным: дворянству, чиновничеству и частью послушному купечеству и промышленникам.
Таким образом, Государственная Дума перестала быть выразительницей народных желаний, а явилась выразительницей только желаний сильных и богатых, желаний, делаемых притом в такой форме, чтобы не навлечь на себя строгого взгляда сверху.
По форме же переворот этот заключался в том, что он совершенно нарушил основные государственные законы, изданные в мое министерство, после 17-го октября 1905 года.
К группе слушателей, окруживших С.Ю. Витте, подошел (экс) премьер Владимир Николаевич Коковцов (ставший премьером после П.А. Столыпина):
– Я как честный человек, горячо любящий свою Родину и своего Государя, скажу: можно быть спокойным за судьбу страны и династии до тех пор, пока в порядке финансы и армия. Финансы – хороши. Но армия – не в порядке. Она не устроена и дурно управляется. Военного Министра Сухомлинова не уважает никто из видных военных: одни над ним издеваются, другие его презирают, и с таким начальником подготовить армию к победному бою – нельзя.
Дай Бог, чтобы я ошибался, но мною владеет страх за будущее, и я вижу в нем грозные признаки, от которых упаси Господь Императора России и Наследника.
С.Ю. Витте, как бы соглашаясь, наклонил голову.
Кто-то из публики откомментировал: «При влиятельной, дееспособной Думе, – как то предполагалось 17 октября 1905 года, – не бывать бы Сухомлинову военным министром».
В.Н. Коковцов продолжил:
– Когда прошел «медовый месяц» моего премьерства и над моей головой сгустились уже тучи, ликвидация моя (как премьера) близилась к своему разрешению, я в одной из бесед с товарищем Министра Внутренних Дел и Командиром Корпуса Жандармов получил в ответ: «Я ничем не распоряжаюсь и решительно не знаю кто и как получает доступ в места пребывания Царской Семьи». Мне осталось только добавить ему (Командиру Корпуса Жандармов): «так недалеко и до Багрова».
С.Ю. Витте понимающе пристально взглянул на В.Н. Коковцова.
Оказавшийся в рядах публики студент неожиданно заявил:
– Никакого самодержавия фактически нет!
Публика опасливо слегка отодвинулась от студента.
– Об этом ясно выразился Лев Толстой в работе «Бессмысленные мечтания»! – продолжал студент. И процитировал слова Льва Толстого: «Считается и предполагается, что правит делами государства царь; но ведь это только считается и предполагается: править делами государства один царь не может, потому что дела эти слишком сложны... править делами он не может потому, что это совершенно невозможно для одного человека. Правят действительно: министры, члены разных советов, директоры и всякого рода начальники. ...В России в наше время для того, чтобы управлять государством, нужны десять тысяч ежедневных решений. Кто же поставляет эти решения?».
– Вопрос состоит в том, как юридически оформить УЖЕ СОСТОЯВШЕЕСЯ исчезновение самодержавия, – пояснил студент. – Вместо этого сохраняют вывеску «самодержавие» и соответствующий правовой произвол, организационную путаницу, деловую неразбериху. Зачастую наделяют властью малоэффективных людей. «Денонсируют» 17 октября 1905 года. Волей-неволей передают постепенно власть в руки правительства и бюрократического аппарата. А для сохранения вывески меняют-тасуют премьеров и министров.
