Текст книги "Убийство в «Долине царей»"

Автор книги: Владимир Бацалев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Твердым духом я одолел ленивый организм и через час обнаружил Заклепкина: угадать в переулке пенсионера с собакой среди редких прохожих не составило труда. Минут пятнадцать я затратил на восхищение пуделем, который успел нагадить под тремя машинами. Я подумал, что и к машине Шекельграббера его привела нужда, а не собачий нюх.

Хотя прошло два месяца, старик много помнил: жизнь его явно обеднела на события.

– Вот здесь она стояла, припаркованная по всем правилам, – показал он.

– А вы не заметили чего-нибудь необычного? Следы у машины, сорок пятого размера? Кровь на снегу? Незнакомого прохожего в грузинской кепке? Тут, наверное, одни и те же по утрам проходят.

– Я же говорил оперу: ноги покойник поджал под себя.

– Ну да, я читал протокол. Что тут необычного?

– Водитель-то ноги на педалях держит, даже когда стоит, по привычке держит. Вот я и думаю: либо стоял он тут не один час, либо привезли его и усадили за руль, покойника-то.

– Может, ему дали по башке, а он рефлективно ноги поджал. Как по коленке молотком у невропатолога.

– Все может быть…

Проболтав с Заклепкиным до открытия продовольственных магазинов, я пошел в Сандуны, хотя мог отделаться звонком. В Сандунах работал банщиком мой знакомый – Леша. Он только принял смену и со шваброй в руках, в белом халате на потное голое тело выглядел комично. Расскажи кому из наших, что делает Леша в бане, – прохода бы малому не дали. А ведь он…

– Чья смена была пятнадцатого марта? – спросил я.

– Моя, – ответил он. – А что?

– У одного мужика портмоне украли, слышал?

– Нет, – ответил он и показал на развешанные по углам таблички: «За несданные на хранение деньги, документы и ценные вещи администрация ответственности не несет».

– Если и украдут чего, то многие к нам просто не обращаются, – пояснил он, – понимают, что бессмысленно.

– Мой клиент не такой, – сказал я, – он бы вам за пробитый трамвайный талон глотку перегрыз, а тут документы.

– Наш брат банщик в основном пустые бутылки стережет, – рассердился Леша. – Ну и все остальное попутно. Сам понимаешь, лишний шум ни к чему.

– Я принесу тебе фотографии. Сможешь опознать тех, кто был в тот день? – спросил я.

– Попробую, – ответил Леша. – Хотя я людей в одежде плохо запоминаю, они для меня, как китайцы, – все на одну физию… Хочешь попариться? Веник дам, пивком угощу…

Из бань пришлось заехать к одному знакомому репортеру и выпросить на неделю миниатюрный фотоаппарат, который он привез из Японии. Я плохо представлял, как исподтишка снимать всех, с кем встречаешься, но решил, что справлюсь. В данном случае: руки боятся, а глаза делают…

В полдень я уже сидел в приемной похоронного бюро.

– У них посетитель, – сказала секретарша. – Придется подождать.

Она пила кофе и меня угостила. С конфетами и сахаром. Чудная девушка!

– Как вас зовут? – спросил я.

– Ольга Кувыркалкина, – ответила она.

Я заметил кольцо на пальце:

– А кто ваш муж?

– Шофер. Я его сюда пристроила по совместительству, чтобы денег побольше в дом таскал, а он основную работу совсем забросил. Ладно, мне пока хватает.

– Его фамилия Кувыркалкин?

– Нет, Опрелин. А Кувыркалкину в приюте придумали: я была озорная.

– Веселые педагоги в детских домах.

– Передушить бы этих сук!

– Жалко, что Шекельграббер не работал воспитателем. У вас был бы мотив для убийства, а у меня повод узнать такую красавицу поближе в полуинтимной обстановке допроса.

– Ну что вы чушь несете! – рассердилась Кувыркалкина. – Добрее Шекельграббера я в жизни человека не встречала. Если б он был моим воспитателем, я чувствовала бы себя дочерью пьяного миллионера, как говорили у нас в детдоме.

– Вы ему нравились? – Спрашивать напрямик через пять минут после знакомства, спала ли она с ним, – казалось неудобным.

– Ему нравилась моя компания, что я без претензий и не строю из себя фифу. Он таскался со мной на всякие презентации. Какая там публика паршивая! Ни один не уйдет, чтобы пару бутылок не стянуть и кулек со жратвой. У самого лопатник от денег не закрывается, а он тащит шоколадные конфеты горстями и врет, что для брошенных в подъезде котят.

– А как муж на эти презентации реагировал?

– Никак. То есть иногда обещал Ване морду набить, но обещал мне, а его сторонился.

– Обещанного три года ждут.

– Так я ничего Ване не говорила. Зачем такую ерунду передавать.

– Шекельграббер к вам приставал?

– Дружески: в щечку поцелует, обнимет в машине, а то заведет в ателье и скажет: «Сшей себе чего хочешь». Ему, наверное, нравилось женщин покорять или брать измором, а я вся тут – бери и пользуйся. Но мужикам так скучно. Знаете, как кавказцы заставляют проституток одеваться и говорят: «Атэпер сапративлайса!»?

– А муж терпел Шекельграббера?

– Кое-как терпел из-за денег, не в таксисты же идти, баранку каждый день крутить. Тут иной раз неделю работы нет.

– Бедный Опрелин! – посочувствовал я из мужской солидарности.

– Прям уж! – сказала Кувыркалкина. – Насилует меня через день как хочет, и еще носки его вонючие стирай по воскресеньям.

– А вы о разводе не думали?

– Рано еще разводиться, – деловито ответила Кувыркалкина. – Прописку московскую он мне дал, детей нет. Значит, по закону надо пять лет под одной крышей жить, иначе ляпнет на суде, что брак был фиктивный с моей стороны, меня и вышлют по детдомовскому адресу, как заяц с петухом – лису в народной сказке.

– Заплатите ему за прописку и разъезжайтесь, – посоветовал я.

– Он много хочет, но получит с гулькин нос, – ответила Кувыркалкина. – Кстати, вон он подъехал, легок на помине.

Опрелин – неприятный, неопрятный и скользкий на вид – забрел в приемную, как сомнамбула или зомби, плюхнулся на стул и состроил озабоченную физиономию. Чаще всего такой пользуются алкоголики, решившие прекратить запой и начать новую жизнь после опохмелки. Озабоченный вид как бы символизирует непоколебимость решения в их мутном сознании и пробуждающуюся сопротивляемость жизни.

– Какие дела? – устало спросил он.

– Выкладывай, что с утра набомбил, – приказала Кувыркалкина.

Опрелин покосился в мою сторону.

– Давай, давай.

Он сунул Кувыркалкиной комок мятых бумажек: рублями их уже трудно было назвать, но для таких, как я, и это – все-таки деньги.

– Сначала поедешь к гравировщику, от него – на кладбище с грузом. Потом вот эти конверты развезешь по адресам. В четыре Поглощаеву надо куда-то ехать. Все. Свободен.

Опрелин ушел как оплеванный, но по-прежнему не в меру озабоченный. Даже интересно, какая чушь терзает его пустую голову.

– Суровы вы с ним, – заметил я.

Он меня унижает с глазу на глаз, а мне что делать на людях?.. Хотите, дам показания, что в ночь убийства он шлялся неизвестно где? Могу даже на соседку кивнуть.

– А он скажет то же самое про вас.

– Скажет, – согласилась она. – Та еще скотина, а как нажрется – хуже скотины.

Наконец я дождался ухода клиента, по манерам держаться – старого цековского работника. Видно, много украл напоследок.

– У него двойной заказ, – шепнула Кувыркалкина, – на себя и на жену. Жена уже откинулась, а он еще дышит, старый пердун.

– Для чего они делают из себя мумии?

– Во-первых, наследников нет, а сберкнижкой глаза не прикроешь. Во-вторых, мы с вами сгинем через тридцать лет в братской могиле, а его мумию в следующей эре какой-нибудь музей купит и в витрину поставит, как в мавзолей. Не такие уж и большие деньги надо отдать, чтоб тебя, как Ленина, выставили.

– Послушайте, Оля, я, конечно, не Шекельграббер в смысле кошелька, но с удовольствием пригласил бы вас на презентацию самого себя в любое удобное для вас время.

– А пистолет подарите?

– У меня нет пистолета, я даже рогатку не беру на ответственные задания.

– Ладно, я вам подарю. Газовый. У меня все равно два.

– Договорились, жду намека, – сказал я и пошел в кабинет, думая по дороге: «Что же я такой бабник? Что же ни одной юбки не пропущу? И совесть ведь не успокоишь мыслью, будто для дела все эти знакомства. Знаю, что не для дела, не только…»

– Ну и работка у нас, врагу не пожелаешь, – приветствовал меня рукопожатием Кашлин. – До чего же дотошный клиент с деньгами пошел, за каждый рубль чуть ли не душой переживает. И это хочу, и то, но подешевле. А можете вы сделать не прямо, а сикось-накось, лишь бы задаром? А сколько будет стоить задаром? И что из этого получится? И в каком грунте я буду лежать? А почему не в утепленном? А есть дешевле? А почему гроб пуленепробиваемый? Вы в меня стрелять собираетесь посмертно?.. Поклянитесь, что не обманете одинокого пенсионера… Но на чем мне клясться? На Библии мог Шекельграббер, а мне совесть не позволяет. Я мог бы, как честный человек, сказать правду, положив руку на сборник русских народных сказок и былин, хоть на суде, но клиент родным сказкам не верит, только импортным… И требует, требует, требует… Один недавно добивался, чтоб его похоронили согласно всем египетским ритуалам, а над погребением установили двухметровую пирамиду.

– Ну и что? – спросил я.

– А он еще дышит. Но помрет – сделаем, кирпичи в форме параллелепипеда уже заказаны. Если, конечно, фирма раньше его не загнется.

После таких слов Поглощаев посмотрел на Кашлина, как участковый на рецидивиста, за которым бежал три квартала, и спросил меня:

– Вы уже начали проверку милиционеров?

– Это только в американских фильмах за полтора часа ловят злодея и попутно кончают с бандитизмом во всем городе, – ответил я. – А вы выполнили мою просьбу?

Поглощаев подал мне стопку листов. Я тут же просмотрел все досье, чтобы сразу покончить с неясностями и не копить вопросы впрок. Оказалось, что из штатных работников я уже почти всех знал: кроме Кувыркалкиной, Кашлина и Поглощаева в фирме постоянно и посменно работали лишь три медсестры – Сердечкина, Почесухина и Селезенкина. В основном они наблюдали за порядком в морге, прибирали таковой и покойников перед выносом, ассистировали врачу и несли ночную вахту в конторе. Зато за штатом народу числилось хоть отбавляй: водитель Опрелин, врач Горчицын, шесть разнорабочих (видимо, могильщики), художник по декоративной росписи саркофагов, изготовители саркофагов и венков, народные умельцы из числа граверов по граниту, мрамору и стали, мастера затейливых чугунных решеток, цветочницы с садоводами и всякие другие. Я даже не подозревал, что человека в последний путь собирают люди стольких профессий. В «Долине царей» был даже отряд плакальщиц – на всякий случай, как объяснил Кашлин.

– Плакальщиц можно сразу отбросить, сказал Поглощаев, – мы пользовались их услугами только раз по желанию клиента, который сделал заказ еще при жизни, так как после горевать о нем было некому. Кроме водителя и врача, почти все нештатники приезжают только за зарплатой, а задания им сообщает Опрелин или Кувыркалкина по телефону, или я в редких сложных случаях.

– Вы сказали «почти», – намекнул я.

– Ну, грузчики бывают раз в неделю: саркофаги-то наши и вшестером еле упрешь.

– А они знали о пропаже документов Шекельграббера?

– Наверное, знали. А может, и нет. В принципе, они и украсть могли. Лично я им ничего о документах не говорил. Да и зачем? Но земля слухами полнится.

– Шекельграббер мог сам сказать, – влез Кашлин. – Он любил с ними после похорон выпить водки, уважал пролетарский характер покойник, тут уж ничего не попишешь.

– Где можно найти этих ребят?

– Я указал место их постоянной деятельности в справках, – удивился моей невнимательности Поглощаев. – Они работают на том кладбище, где фирма откупила участок и погребает своих клиентов.

Я еще раз пробежал взглядом бумажки. Информация, поданная в досье, была скупа, как Плюшкин. Вместо того чтобы охарактеризовать людей по их способностям и возможностям, Поглощаев написал мне паспортные данные, домашний адрес, специальность по диплому, месячную загруженность в пересчете на человекочасы, женат-замужем-холост, дети есть-нет, что делает в фирме и сколько получает. Из всей этой белиберды мне пригодился бы разве что домашний адрес, но просить субъективную характеристику подчиненных у Поглощаева я не решился, все равно вышло бы как у Штирлица: «морально устойчив, отличный семьянин»…

– Значит, сдвигов пока нет? – спросил Поглощаев.

– Сдвиги есть, но в каком направлении двигаться – пока не ясно, – ответил я.

– А какие, например?

Я хотел сказать ему гадость, но вспомнил, что он платит мне деньги.

– Например? Например, есть подозрение, что Шекельграббера убили не в Армянском переулке.

– А где?

– Где-то в другом месте, – ответил я.

Он призадумался, не знаю уж над чем, но так крепко, что пришлось оборвать его думы:

– В прошлый раз я забыл спросить: с кем вы ходили в баню?

– С Горчицыным, с нашим врачом. Радикулит, знаете, донимал, а Горчицын окончил курсы массажа.

«Господи! – подумал я. – Вот оно, мурло советского миллионера! На массаже экономит, своего врача в баню тащит!»

Я вышел в приемную, захлопнул дверь, присел возле Кувыркалкиной и сказал самым любезным тоном:

– Оля, не могли бы вы включить селектор, спросить какую-нибудь ерунду и случайно забыть выключить.

– А зачем? – спросила она.

– Очень интересно, как они сейчас мои кости перемывают.

– Можно пообедать? – спросила Кувыркалкина, нажав клавишу.

– Валяй, – ответил Кашлин потусторонним голосом.

Дальше ничего интересного я не услышал.

«Представляешь, – сказал Поглощаев, – мой оболтус взял вчера свой ваучер и пошел в РЭУ приватизировать качели во дворе».

– Можно выключать, – сказал я Кувыркалкиной. – Привет Опрелину. Кстати, по каким адресам он возит какие-то конверты?

– Это реклама в газеты.

– А куда собрался Поглощаев в четыре часа?

– Вы очень много хотите от меня задаром.

– Я же пригласил в ресторан!

– Вы не боитесь моего мужа?

– Нет, он не страшный. К тому же у меня будет подаренный вами пистолет, а в Домжур Опрелина не пустят. Я предупрежу на вахте. Ну, так куда собрался Поглощаев?

– Поедет к Эпюру менять рубли на доллары, чтобы в чулок засунуть.

– А почему он не сходит в ближайший обменный пункт?

– Значит, ему так выгодно и безопаснее…

Следующие три часа я провел почти идиотским способом: сидел в кустах и фотографировал всех, кто входил и выходил из «Долины царей».

Потом поехал к дому Размахаевой, чтобы, если удастся, щелкнуть и ее, хотя толком не знал, зачем мне ее фото? Разве что на память. Прождав час безрезультатно, я увидел, как в подъезд уперлось такси и из него вышел Поглощаев.

«Хорош Эпюр! – подумал я. – Выходит, Размахаева – содержанка всех господ». И зашел следом.

Пришлось и этому вахтеру дать пару сотен.

– Мужик, который передо мной прошел, часто здесь бывает?

– Бывает, – ответил вахтер, – но больше часа не задерживается.

«Деловому человеку больше и не надо, – подумал я. – Сделал, и сваливай к жене».

– А закавказец, которому ты грозил кулаком по просьбе гражданки из восьмой квартиры, больше не появлялся?

– Никому я не грозил, и гражданка не просила…

Меня так и подмывало заглянуть в окно, но я побоялся рассекретить себя и ушел несолоно хлебавши…

Дома меня вовсю добивался телефон. Звонил Леша из Сандунов.

– Как фамилия твоего балбеса?

– Поглощаев.

– Ну радуйся. Нашел я его бумажник: между стеной и спинкой лавки. Вообще-то, там щели нет, но, когда спинку потянешь на себя, появляется. Если б ты не сказал, лежал бы он там до капитального ремонта.

– Ты завтра в бане?

– Нет.

– Давай встретимся на улице…

Утром я сдуру решил, что фотографии для меня имеют первостепенное значение, и поехал на кладбище. Народ в телогрейках толпился возле конторы. Пришлось щелкать всех подряд, так как соратников «Долины царей» я не знал, а после знакомства бродить среди могил и ловить в ракурс лица подозреваемых выглядело бы логично и естественно только на территории сумасшедшего дома.

Наконец, я остановил мужчину с лопатой наперевес. По моим наблюдениям, он был вроде бригадира могилокопателей, во всяком случае оставлял такое впечатление, тыкая пальцем во все стороны и раздавая поручения. Я угадал: мужик по фамилии Навыдов действительно подрабатывал в «Долине царей».

– Хотите посмотреть, где буржуев хоронят? – спросил он, оценивая взглядом мое имущественное положение. – Участок, я вам доложу, – пальчики оближешь. Видели кладбища в заграничных фильмах?.. Сейчас такое же увидите. Одного песка туда пятьдесят самосвалов сгрузили.

– Зачем так много?

– Чтоб черви на бренные останки не покусились.

– Разве в песке хоронят?

– Мы сначала яму бетонируем, только в углу дырку для стока оставляем, а потом уже песок, через год, когда усядется, добавляем. Ну, песок постепенно слеживается, твердеет, как цемент.

Навыдов подвел меня к полигону «Долины царей». На фоне покосившихся крестов и столбов с облупившимися звездами, которые ютились так, словно в большой комнате снимали углы за занавесками в редкую полоску, «Долина» и впрямь производила впечатление ухоженностью и изначально заложенным распорядком.

– Ну как? – спросил Навыдов, подозревая во мне клиента или его доверенное лицо.

– А где похоронят Шекельграббера? – спросил я. – В какой из этих ям?

Мужик на секунду замешкался:

– Вы из милиции?

– Нет, из смежной организации.

– Понятно без названия, – буркнул Навыдов. – И что от меня надо?.. Шекельграббера видел недели за две до смерти. Был обычный, о смерти не заикался. В личную жизнь не посвящал. Он вообще к нам относился, как Горький, – только в народ заходил: водки выпить, «козла» забить на перевернутом ящике, матом поругаться вволю.

– Опрелина вы хорошо знаете?

– Слабак. Такое впечатление, что его ежедневно бьют по морде, а он и хочет дать сдачи, и боится, и уже привык.

– Какие у вас отношения с Поглощаевым?

– Говнюк он с маленькой буквы, так ему и передай. Строит из себя крутого дядю! Тут записался в закрытый клуб, даже с нами здороваться перестал. Хотя как был быдлом, так и остался. Никакие клубы его не переделают. Он, когда зарплату выдает, пять раз вздохнет – до того денег жалко.

– А врач?

– Горчицын? – переспросил Навыдов. – Меня от педерастов тошнит. Я держусь подальше, даже руки не подаю – противно.

– Откуда вы знаете?

– Он же серьгу в ухе носит!

– А только голубые носят серьгу?

– Конечно, зачем здоровому мужику ухо дырявить! А они специально, чтоб друг друга узнавать в толпе.

– Не думали, почему убили Шекельграббера?

– Может, из-за бабы, может, из-за денег. Сейчас с чужой жизнью не церемонятся, по своей работе вижу. А вообще, мужик он был хороший, безобидный. Такие в первую очередь гибнут, если высовываются.

– Значит, все долгожители – сволочи?

– Или эгоисты.

– Вы тут каждый день работаете?

– Выходных у смерти нет. Если только очень надо, тогда есть подменщик в запасе.

– В ближайшее время от «Долины царей» никакая халтура не предвидится?

– Через неделю как раз Шекельграббер доспеет…

Уже на автобусной остановке я сунул нос в бумажки Поглощаева и понял, почему физиономия Навыдова показалась мне знакомой: мы с ним закончили одно высшее учебное заведение, только в разные годы. Проку в этом я особого не видел, Навыдов о дипломе давно забыл, ценил лишь собственную персону, а остальные платили ему зарплату.

С кладбища я поехал к Размахаевой. В телефонной будке набрал номер, убедился, что зиц-вдова дома, и, не выходя, устроил наблюдательный пункт за подъездом. Через час она вышла. Я проводил ее до парикмахерской, подождал еще с час. Потом мы пошли, соблюдая приличную дистанцию, в бассейн.

Все по тем же бумажкам Поглощаева я выяснил, что при бассейне есть сауна, в которой Горчицын работает массажистом, видимо отдыхая после разделки трупов. И не ошибся. Размахаева вышла из бассейна, держа под руку человека, у которого в ухе болталась серьга. Я сфотографировал эту милую парочку: сначала – когда они шли по улице, а потом – когда садились в машину Горчицына. Дальше преследовать их я не мог, да и пора было идти на встречу с банщиком Лешей. Через полчаса я еще раз набрал номер Размахаевой и убедился, что она повезла Горчицына не к себе.

Леша заставил себя ждать, но я уже привык за сегодняшний день к ожиданиям.

В документах Поглощаева я ничего интересного не обнаружил, кроме квитка на подписку собрания сочинений, о котором давно мечтал. Но Поглощаев уже выкупил первые тома.

– Ты бы хоть поощрил меня материально за находку, – сказал Леша.

Я вынул все деньги из портмоне – две тысячи рублей и десять долларов – и отдал Леше.

– Теперь постарайся вспомнить, кто еще сидел в той кабинке и в соседних.

– У меня шесть сеансов ежедневно. И по ночам малыши-плохиши с девочками вениками дерутся.

– Я тебе помогу. Худощавый белобрысый мужик с серьгой в ухе.

– Был, кажется.

– Еще?

– Нет, так не вспомню.

– Может, на этот сеанс и в эту кабинку ходит постоянный клиент?

– У постоянных свои места…

На том и расстались…

Я еще раз позвонил Размахаевой – никого. Или трубку не берет. Тогда я позвонил Поглощаеву.

– Вы уже подали заявление об утере документов?

– Я на нашу милицию не надеюсь, иначе бы вашими услугами не пользовался, – ответил он. – Да и восстановить их не так сложно. Самое ценное там – пропуск в Кремлевскую поликлинику.

– Никуда не уходите, сейчас буду, – сказал я, повесил трубку и остановил такси. Мне почему-то казалось, что Поглощаев отвалит за находку соответствующее вознаграждение и я имею право потратиться на пижонский транспорт…

Кувыркалкина поднялась мне навстречу и заговорщически подмигнула.

– Оля, – сказал я с укоризной. – В такой мини-юбке, по-моему, даже на пляже появляться неудобно.

– Даже на нудистском? – спросила она.

– На нудистском тем более неудобно.

– Но я же еще в колготках!

– Извините, не заметил…

Кашлин делал вид, что ковыряет в носу и выбирает на потолке точку для меткого плевка, Поглощаев кого-то ругал по телефону и знаками предложил мне подождать. Я не хотел ждать и бросил портмоне на стол. Он сразу положил трубку и спросил:

– Откуда?

– Лучше вспомните, кто еще сидел рядом с вами в бане.

– Ну, один такой… Впрочем, не помню. Постойте-постойте, а где деньги?

– Денег не было, – соврал я.

– Куда же они делись?

Я пожал плечами.

– Вы нашли портмоне-в бане?

– Нет, – соврал я.

– Слава Богу! Я уж на Горчицына подумал. А где?

– Не скажу.

– Я плачу вам деньги.

– Эта находка контрактом не оговорена. Я принес документы из человеколюбия, чтобы вы по ночам спали спокойно, – и надеюсь, что вы оцените это по достоинству.

– Ну а что с делом Шекельграббера? – спросил Кашлин.

– Копаю потихоньку. Милиционеров уже проверил, – соврал я. – Теперь проверяю бывших гаишников.

Денег за находку Поглощаев не дал, наверное, подумал, что оформить новые вышло бы дешевле. Настроения его поступок мне не прибавил. Зато Кувыркалкина сказала в дверях:

– Уже домой? Какое совпадение: я тоже.

– Переходим на «ты» и уходим вместе, – предложил я.

У ворот больницы нас чуть не сбила машина. Из кабины выскочил Опрелин.

– Куда вы ведете мою жену? – спросил он, не извинившись.

– На следственный эксперимент, – ответил я.

– Давайте подвезу, – предложил он.

– Тебе Поглощаев сейчас голову оторвет! – сказала Кувыркалкина. – Он во сколько велел быть?

– Ну ладно! – рявкнул Опрелин и укатил.

Пришлось мне снова брать такси, а в ресторане – еду и выпивку с собой. Сплошные траты с этой перестройкой и инфляцией. Еще три года назад ни одна женщина мне дороже рубля не обходилась. Да и рубль чаще всего был ее собственный. А теперь от нулей в голове Олимпиада мерещится…

Кувыркалкина покинула постель в десятом часу. (Если уж очень хочется, можно посчитать, что за найденные документы Поглощаев расплатился секретаршей.) Под воздействием винных паров и похоти я кое-что выведал. Например, что до меня ей не раз приходилось раздвигать ноги перед Кашлиным. Впрочем, законченной шлюхой она не была, скорее, мстила мужу, чем могла и умела. Еще сказала, что Кашлин и Шекельграббер думали распустить фирму, а на ее месте создать ту же самую, но без Поглощаева в соучредителях. Я бы не удивился, если б узнал, что Поглощаев с каким-нибудь Навыдовым думают о том же самом, и попросил у нее список клиентов фирмы, так, для проформы: я не знал, что с ним делать. Она обещала. Ну как отказать новому любимому!..

Хорошая девушка. Надо с ней дружить. По крайней мере, всегда взаймы даст и обедом накормит. Странно только, что на ее месте я весь вечер представлял Размахаеву и даже два раза назвал Мариной.

Перед сном я не вытерпел и еще раз набрал номер зиц-вдовы Шекельграббера. Она сняла трубку, а я повесил. Но скоро мой телефон зазвонил.

– Вы знаете, Валера, – сказала Размахаева, – сегодня весь день кто-то звонит и вешает трубку.

– Как вы узнали мой номер?

– Я и говорю: целый день звонят, а у меня стоит определитель. Вот и пять минут назад позвонили, помолчали и дали отбой. Я набрала вслед и попала на вас, – объяснила она. – Зачем вы ходили за мной полдня? Наверное, хотели пригласить в ресторан и не решались подойти?

– А зачем вы наврали мне про какого-то закавказца?

– Помилуйте! Приврала совсем чуть-чуть. Его действительно упекли в тюрьму, только не я, а отец по моей просьбе.

– А кто он, ваш отец?

– Большой человек был. Но теперь у него своя жизнь на пенсии, а меня он сторонится.

– Можно я зайду к вам завтра часов в шесть?

– Нет, нельзя, – сказала она. – И вообще отстаньте. Я ничего интересного вам не скажу и не сделаю.

– Но помочь вы мне обязаны. Вы же не хотите, чтобы Шекельграббер остался неотомщенным! Все-таки он звал вас Мунькой.

– Скотина! – рявкнула она и бросила трубку.

«Может, и скотина, а только правду сказал», – подумал я и услышал звонок в дверь. На вопрос: «Кто там?» – ответили:

– Телеграмма. «Молния».

Хотя я знал, что в Москве открывать незнакомым нельзя, что у почтальона голос женский, но открыл из любопытства, увидел кулак в полете и потерял сознание…

Очнулся я через десять минут, если верить часам. Кое-как дополз до ванной, кое-как разделся и осмотрел себя в зеркало. Досталось крепко, и не только физиономии. Она-то, пожалуй, отделалась легче всего – одним синяком, а вот печени и почкам пришлось несладко от чьих-то каблуков. Нагибаться, что ли, им было лень. Вообще, синяков оказалось несчитанно. Я наполнил ванну холодной водой и забрался по макушку, благо организм от побоев на температуру не реагировал…

Вот она, жизнь московская! Непонятная, запредельная. Человека чуть не убивают на пороге дома, а соседям даже лень рожу высунуть и посмотреть, что за шум такой в общем коридоре? Как в Америке, ей-Богу! Все-таки спросить их надо. Может, в «глазок» видели или в щелку, трусы поганые.

Я запланировал с утра пораньше сфотографировать Заклепкина и Квочкина, чтобы иметь на руках снимки всех, повязанных на «деле» Шекельграббера, но теперь стоило всерьез заняться здоровьем. Поэтому я решил убить двух кроликов: попарить кости в сауне и принять массаж от рук Горчицына, а заодно и самому пощупать его вопросами.

Когда я уже собрался выходить, прихрамывая и держась ладонью за поясницу, раздался звонок.

– Тебя предупредили, – сказала трубка, опустив привычное «алло».

Я рассвирепел:

– Ты, урод, передай Опрелину, что его жена будет носить ожерелье из его и твоих зубов!

В трубке рассмеялись:

– Опрелину?.. Ах ты кот! Ладно, передам при встрече. Может, и он тебе рожу начистит…

Без всякой надежды я обзвонил квартиры в коридоре. Один сосед якобы рано лег, другой просто не открыл мне, хотя топтался за дверью и вздыхал от нерешительности. Только старуха, доживавшая в однокомнатной квартире напротив, пустила меня и созналась, что видела нападавших.

– Что ж вы не вышли?

– Бог с тобой, милок. Меня соплей перешибешь, а там три лба – в дверь не пролезут.

– Милицию бы вызвали.

– Так телефона нет и набирать не умею, – ответила сидидомица.

– Узнать их сможете?

– Боюсь я, да и вижу плохо.

– Сможете, сможете. А бояться некого…

В подземном переходе, заходящем и в метро, как всегда, полно нищих. Больше всех из них, по моим наблюдениям, «зарабатывала» дама с гитарой наперевес. Играть она явно не умела, но делала вид, что вот-вот начнет, и при этом закатывала глаза, изображая слепую. Для убедительности, милостыню к ней подходил пересчитывать бомж-подельщик, ежедневно менявший плакатики на груди: «Куплю ваучер», «Продам ваучер», «Куплю сломанные часы», «Куплю СКВ», «Нужна срочная платная операция», «Помогите жертве советской психиатрии», «Лейкемия. Жить осталось два месяца», – потом по второму кругу. Меня давно подмывало познакомиться со всеми этими жизнью пришибленными, нарядившись в такого же. Заодно бы и деньжат рядом с ними поднабрал, и статью в журнал тиснул. И вот, казалось бы, счастье улыбнулось: я увидел, как Квочкин с тремя милиционерами собирает эту беспутную публику, точно грибы, в машину. Лучшей рекомендации и опеки нельзя было и желать.

Я подошел, поинтересовался.

– Вчера бомжа убили, – объяснил Квочкин свои действия. – Кто-то из своих. Надо проверить. А это что у тебя за бандитская пуля в виде фингала?

– Ищу убийцу Шекельграббера.

– Не надоело тебе?

– Пошли кого-нибудь в таксомоторный парк, пусть возьмет фотографии всех работников мужского пола от двадцати до сорока. У меня есть версия и свидетель.

– Нет, – подумав, сказал Квочкин, – это не таксисты тебя отделали. Таксисты обычно монтировкой бьют.

– Мне лучше знать.

– Что ты можешь знать! – разозлился Квочкин. – Фотографии ему возьми! Кто так делает? Скажи фамилию, а дружков без фотографий доставят. Деревня, карту купи! – Он постучал по моей голове костяшками кулака и добавил: – Сиди, я сам открою.

Я знал эту шутку и не обиделся.

– Ты проверял, где сотрудники «Долины царей» были в ночь убийства Шекельграббера?

– Это в детективных романах проверяют, а я и сам знаю: спали каждый в своей постели.

– А у меня есть сведения, что Опрелин не ночевал дома.

– Кто такой Опрелин?

– Водитель «Долины царей».

– Значит, у бабы был или у трех вокзалов халтурил, – сказал Квочкин. – Я же просил тебя не лезть в это дело. Иди к этим дуракам из похоронного бюро и скажи, что второго апреля с твоей помощью милиция арестует убийцу. Пусть готовят деньги.

– Ты уже знаешь, кто убил Шекельграббера?!

– Я с самого начала знал.

– Ну намекни.

– Нет. Выкинешь какой-нибудь фокус преждевременно. Человек ты неопытный, прямо скажем, не наш человек…

– А почему второго апреля?

– Потому что в этом квартале процент раскрываемости у меня в норме, а первого тебе никто не поверит. Все, пока, пиши письма. – И он уехал…

Толковый мужик, оказывается, Квочкин, а я думал, он только глоткой работать умеет…

В бассейн, как обнаружилось, нелегко попасть человеку, который пришел без плавок, резиновой шапочки и справки от врача. Но деньги решили проблему и под честное слово, что в бассейн я нагишом не сигану, а пойду париться, контролер махнул рукой. В сауне тоже был водоем с большое корыто и с ледяной водой, им я и удовольствовался, потом посидел в парилке, отдохнул и спросил массажиста.