Текст книги "Убийство в «Долине царей»"

Автор книги: Владимир Бацалев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

– В другой раз, – ответил ее мыслью.

– Покойник ждать не может. Он совсем остынет.

– А кто покойник? – спросила она моим голосом, не поднимая взгляд от протухшей книжки.

– Я, разумеется.

– Вы мне мешаете, – решил я за нее.

– Это неспроста. Человек я – само совершенство, только таблетки глотать не умею, приходится разжевывать. Вас зовут Оля?.. Ну хотя бы примерно? Какое странное и необычное имя! А вот у меня имени нет, я – анонимный алкоголик. Но если вы думаете, что я пью, то ошибаетесь. Я даже не ем, у меня язва. Последнее время я так ненавижу жизнь, что вместо нее пью отхаркивающее.

– И впрямь, – сказала она, встала и пересела от своего, может быть, счастья, которое к весне очухается непременно.

А я – неподобранное весеннее счастье – крепко задумался: на кой черт она мне сдалась? Я же ничего о ней не знаю. Может, неделю назад она вернулась из Югославии с сезонных панельных заработков и теперь отдыхает, катаясь в метро, которого там нет… Тем более мне доподлинно известно, что порядочную девушку в метро можно встретить только ранним утром, позже есть риск нарваться на длинноногую секретаршу. Нечего мне тут искать, кроме новых цепей. На свете суть только мать, дочь и сестры, а остальные – шлюхи. И зачем Господь создал каждой твари по паре. Вполне хватило бы и одной: глядишь, тварей было бы поменьше.

Я перешел в обратный поезд и спросил у тетки с тремя сумками, чем она занимается в свободное от свободы время? Тетка сказала, что продает шнурки и гуталин в магазине «Обувь».

– А не завалялись ли у вас под прилавком ботинки «Прощай, молодость»? Мой друг без них погибает в сексуальном плане. Ничегошеньки у него не получается…

Потом бродил по лужам – не хотелось идти в общежитие. Хотелось тихую и внимательную подругу, а в общежитии студентки-провокаторши полуголые бегают. Хорошо было Диогену, он заменял жену одной левой. Когда же я стану импотентом и притихну! Женщина, забравшаяся в твою жизнь с косметическими запахами, – самое жестокое и безмозглое существо. Разум для нее – нечто запредельное, зазеркальное. Жалко это животное, но что делать, если она – явление вне смысла. Ведь у нее не было учителей и быть не могло. Все, что она умеет, – результат элементарной дрессировки. Но она необходима в очень больших количествах, ибо в эпоху атома единственный залог жизни на земле – это отсутствие разума. Надо, конечно, жениться, вторя общественной глупости, но где найти такую, которая не прибавит проблем? Где найти сякую, способную-способную?.. Все надежды уперлись в небо, а оттуда – ни звука, ни действия. Мне стало так плохо, что я даже забыл, как по-немецки будет «хенде хох». Последние месяцы очень барахлит память. Надо бы сходить к врачу, попросить что-нибудь ее укрепляющее. Боюсь только, приду и забуду, зачем пришел. Может, помолиться? От этого, говорят, душе спокойнее. Но мозгов-то не прибавляется!..

В полночь ударила зима. Лужи замерзли в один присест по приказу судебного исполнителя Снегурочки, а я продрог с санкции прокурора Мороза и падал, не дойдя двух шагов до опоры в виде столба, потому что дворники мирно, как советский атом, дрыхли на мешках соли с песком…

Нового дома меня ждал подарок Дрогистова – книга «Как перестать беспокоиться и начать жить». Разве я беспокоился в чреве матери? И разве готовый неврастеник может перестать и начать?..

Валовой и Гидренко

– Фатима! Я тут, у барьера.

– Улетаешь – в полночь, прилетаешь – в полночь… Странно, что ты не опоздал. Уж не случилось ли чего?

– Обижаешь. Я опоздал на час, но твой самолет прилетел еще позже. Целоваться за встречу на родной земле будем?

– Подожди. До чего же хорошо пахнет помойкой!

– Где багаж?

– Со мной.

– Что же ты ничего не увезла из Америки, кроме иноземного оскала?

– Благодарю за комплимент. Скажи еще, что теперь я вылитая американка и в зубах застрял кусок сыра от улыбки.

– Ты всегда ею была.

– И как же, по-твоему, выглядит американка?

– Мужик, который забрался в надувную бабу из любопытства, а вылезти не может.

– Почему Трипун не пришел встречать?

– Он еще сегодня три раза не обедал. Привезла, что я просил?

– А что ты просил?

– Вот и проси тебя после этого.

– Ну извини. Ты напомни, я здесь куплю. А там все китайское. Хуже нашего.

– И люди китайские?

– И негры. Посмотришь – вроде умный, но эмигрант, другой – дурак и тоже эмигрант, третий – ни уха ни рыла – опять эмигрант! Не страна – международная свалка, обетованная земля отщепенцев. А коренное население в резервациях. Совсем как у нас, и ездить не стоило, только деньги потратила.

– Наша страна больше напоминает лагерь для перемещенных лиц, в котором лица перемещаются на «мерседесах», а хозяева убирают за ними в сортирах. Знаменитое русское гостеприимство.

– Уж кто бы на жизнь жаловался!

– Куда тебя отвезти? Домой или к Безбольникову?

– Уже пронюхал.

– Обижаешь. Еще до вашего знакомства об этом догадывался. Я так понимаю, он у нас скоро трудоустроится?

– А что Безбольников будет делать? Уколы от счастья?

– Хочешь, поедем ко мне. Жены нет, в Турцию за шмотками поехала. Совсем, говорит, голая хожу. Теперь оба отдыхаем по одной путевке.

– Ты забыл, что я женщина-луковица? Кто меня раздевает, тот слезы проливает.

– Но кто-то все-таки раздевает.

– Кому очень кушать хочется.

– А я уж грешным делом решил, что ты мужиков бережешь и сама все делаешь… На самом деле тебе Гулливер нужен. Если б ты обрилась с головы до пят, он тебя запросто перепутал бы с сарделькой… Да шучу же! Ты нормальная старуха.

– У нормального человека детство кончается с первым разочарованием, юность – со вторым, а молодость – с третьим.

– Все верно. Ведь у тебя были и другие разочарования.

– Хам, не поеду я к тебе.

– Ну, наконец-то препятствие!

– Чего?

– Заскучал я, захирел от вседоступности. Изобилие предлагаемых нынче услуг ничего, кроме рвоты, не вызывает. Я понимаю, почему японцы всю жизнь изобретают: хоть какое-то развлечение.

– Давай оставим тебя месяца на три без зарплаты и дивидендов. Посмотришь на мир прежними, полунищими глазами.

– Уже не смогу, но иногда так и подмывает налепить пластырь на очки и встать с баяном в переходе.

– А ты умеешь играть?

– А разве надо?

– У тебя милиционеры всю выручку украдут.

– Я же не слепой!

– Ладно, ближе к делу. На партнерский контакт американцы не идут, только улыбаются и ищут среди нас козлов отпущения.

– Судя по кинофильмам, которые делают американцы, делать им совершенно нечего из-за отсутствия мозгов.

– Но я кое-что уяснила из бесед с ними. Надо делать следующий шаг, нужны экстравагантные экскурсии, а не Париж с блошиным рынком, шубы в Салониках и дармовые проститутки Таиланда. Этого добра самим хватает. Подумай. Может, организовать круиз «Семь чудес света»?

– От них одни пирамиды остались.

– И хорошо. Свозим в Египет, а денег возьмем в семь раз больше.

– Побьют, когда вернутся.

– Тогда думай, это твоя работа. Но учти: коммерсантам и банкирам надоели курорты и казино. Требуется изюминка, вроде ловли крокодила на живца.

– Ничего этим долдонам не требуется. Сам такой.

– Ты хочешь работать или не хочешь?

– А куда денешься!

– Что вы тут с Трипуном за моей спиной натворили?

– Не надо ставить нас в одну упряжь.

– Я и не ставлю. Ты – рысак, Трипун – хромой осел, а я вас использую по назначению.

– Из Анталии счет прислали. Там трое наших посланцев задержались в гостинице по собственному почину на неделю и уехали не заплатив.

– Надо их достать, пусть платят.

– Они из Солнцева. Скажи спасибо, что на неделю.

– Дальше.

– Ленка Вдолина, которая загранпаспорта оформляет, забеременела.

– Немедленно уволить. К тому же она воровка мелких принадлежностей, сама за руку с фирменными ручками ловила.

– Нештатные переводчики дорого обходятся. Завтра вот опять австралийцы придут на переговоры. Так и разориться недолго. Может, вернем Аредову? Она теперь поумнела, надеюсь.

– Такие никогда не поумнеют. Я, наоборот, думаю всех разогнать и набрать новых.

– А где их взять? Нормальные люди давно трудоустроились, без работы сидят только дураки и бездельники.

– Безмозглый ты! Открой любую газету объявлений: там переводчиков как собак нерезаных.

– И все недоучившиеся студенты, у них ни практики, ни специальной лексики за душой. Валютная проститутка лучше по-английски петрит. Может, все-таки возьмем Аредову, пока специалист не подвернется?

– С мужем она помирилась?

– Вряд ли. Такой если вбил осиновый кол в жену, выдергивать не станет. Но это не факт, у меня слухи. Вот мой знакомый развелся с женой год назад, и все равно спят вместе. Один, говорит, хрен алименты давать, а тут еще и потрахаешься за те же деньги, и ни цветов не надо, ни конфет в коробке.

– Сделаем, как я решила: всех сотрудников постепенно заменим. Что еще произошло?

– Приходили две проверки.

– Откупился?

– Не взяли.

– Это Цементянников до сих пор копает, кому Трипун мог насолить. Чувствую я, найдет он причину и станет ясно, что тут не стрелять на поражение, а слабительного в чай подсыпать жестоко. Ничего не изъяли?

– Я весь компромат сразу после дуэли вырвал.

– Завтра принеси мне. Еще что?

– Втрое повысили плату за помещение. Трипун отказался подписывать договор об аренде на новый год. Я предлагал отнести взятку, он не позволил.

– Надо было заплатить из своих и самому подписать как заместителю.

– Так у тебя право подписи в отсутствие директора и сейф с деньгами в кабинете Трипуна, а свои – где их взять?

– Не ври компаньону.

– Ей-Богу, не задумался как-то о черных днях, все на один черный день откладывал. И дачу строю в три этажа, сама знаешь.

– Зачем тебе три этажа?

– По лестнице бегать, чтобы сердце тренировать.

– Это все?

– Ну, Трипун еще два мелких фортеля выкинул, правильного и справедливого начальника из себя корчил, а из меня – алчного и жестокого.

– Чего-то он задумал. Мало ему пробитого легкого и рогов.

– В случае чего мы с ним справимся.

– Он тебя задавит своей тушей.

– Зря так думаешь. Я последний год качаюсь на тренажере, жена говорит: «Удар у тебя все крепче и крепче».

– Смотри, как-нибудь проверю на вшивость.

– Бандитов наймешь?

– Сама тресну.

– Ты свинину ешь?

– А что?

– Да купил тут тушу, одному не управиться. И в холодильник не лезет.

– Зачем покупал?

– Целиком дешевле…

Валерия и Андрей

– Привет, дерево! Я опоздала всего на сутки. Ты еще не помер, стоя в ожидании?

– Здравствуй и послушай меня внимательно: меня поразила частичная амнезия, в результате которой я забыл твой телефон. Если в следующий раз ты сама не позвонишь и не напомнишь, то через неделю наступит полная амнезия, и я вообще не вспомню, кто ты такая.

– А ты кто такой?.. Не груби и не надувай пузыри из жвачки. Отец говорит, что такие пузыри, только из слюней, пускают олигофрены и кататоники. Не будь американцем, лучше купи букетик у старушки.

– Зачем тебе цветы?

– Да так, понюхать.

– Не заслужила.

– Я и не служу, я на иждивении… Между прочим, утром позвонил какой-то хлюст и предложил вместе поужинать, но я не была уверена, что к вечеру проголодаюсь, и отказала, а теперь жалею: очень кушать хочется. Я сказала, что у нас умер Карлсон, который жил на крыше, и вечером похороны в подвале нашего же дома. Явка обязательна. Там на самом деле на чердаке какой-то бомж помер… Купи хоть банан.

– Откуда такая любовь к гадости? Ты же не мартышка!

– Ты тоже ешь печеную картошку, но почему-то не партизан. И вообще, перестань хамить. Герды из меня не выйдет, чтобы лить слезы на твою черствость, а из тебя Пигмалион просто никудышный.

– И ты не Измаил, чтобы брать тебя штурмом, а я – не Суворов, потому что по утрам не растираюсь мокрым полотенцем.

– Вот и договорились ни о чем.

– Где вчера была?

– Ничего героического я не совершила. Жизнь такая плотная, что в ней совершенно нет места подвигу.

– Но ты ни с кем подозрительным не встречалась?

– Слово девственницы!

– А позавчера где тебя носило?

– Ходила к отцу в шахматы играть. Только ничего не вышло. Он мне показывает, как конь ходит, а я не понимаю, я так не хочу. Я хочу, чтобы мой конь с его офицером встретился, чтобы они поговорили-поговорили по душам и съели друг друга.

– А мой брат патрон у отца из пистолета стащил и не сознается.

– Из какого пистолета?

– Я же тебе показывал.

– Бывает. Стащил и в костер бросил. У нас с тобой не братья, а пародия на счастливое детство. Но во всем виноват твой отец: нечего заряженные пистолеты по дому раскидывать. Хорошо еще в костер бросил, а не одноклассника пристрелил играючи.

– Может, и пристрелил. Он же не сознается. А твой брат куда сгинул?

– Его дед с бабкой на воспитание забрали. Он там и в школу ходит. Уже дневник с двойками закопал: то ли – как клад, то ли – чтобы в угол не ставили.

– Оба хороши.

– Пройдет. Просто оба в возрасте придурка: когда пишут матом в лифтах, режут дерматин в автобусах на заплатки, кидают яйца из окон – пакостят по мелочи.

– Это от избытка сил и отсутствия ума. Мы родителями пользуемся при удобном случае, а они эксплуатируют их терпение.

– Попользуешься ими! Как же!

– А с мамашей ты не помирилась?

– Еще чего! Последний раз я обещала купить ей смирительную рубашку на день рождения, сколотить конуру и рядом на цепь посадить поручика, чтобы одной не скучно было.

– Да плюнь ты на него.

– Неделю назад. Он к нам с цветами и тортом ночевать приперся. Я на него плюнула и выгнала, сказала: «Нечего из этого дома устраивать притон. Тут дети». А он опять лезет. Тогда я говорю: «Слушайте, даже полный кретин понимает, что укуси он психиатра, и ему не поздоровится».

– А мать что?

– Хотела, наверное, влепить мне пощечину, но испугалась, что получит в ответ. К тому же я сказала: «Раз ты теперь вбегаешь домой по ночам и сразу запираешься в ванной, значит, вы насобачились где-то поблизости, туда и идите, если совсем рехнулись».

– Жестока ты с ней.

– А что ее жалеть? Все детство на меня орала, если я сразу не засыпала. Разве что палец в водку не макала и меня не поила.

– Вот видишь, все не так плохо.

– До сих пор считает, что на обед детям хватит конфеток, на ужин – жвачки, завтракать необязательно. В доме шаром покати, а она под утро заявится из какой-то ночлежки и балдеет на кухне с сигаретой и чашкой кофе. Я, говорит, на работу устроилась и днем высыпаюсь. Интересно, где? Привыкла только брать и плакаться любовникам, какая она несчастная. Я отца понимаю. Зачем ему работать как проклятому? Чтобы выбрасывать в три раза больше на помойку? Мамаша обязана была при разводе вручить ему почетную грамоту.

– Я про такую любовь кино смотрел: у поручика комплекс Эдипа, а у нее – запоздалого материнства.

– Пусть на своих детях решает, раз завела.

– Так заводила она вас в застойные годы, а теперь перестройка, теперь вы – пройденный этап, с вами ей скучно и стыдно: вы одним существованием ей на старость намекаете. А тут новая любовь, новая жизнь.

– Какая там любовь! Я ее спрашивала. Вы, говорит, с отцом никогда меня не понимали, а Сушка понимает, он меня жалеет, он видит, как мне трудно. Правильно отец его зовет: кобель-утешитель. Сама предала и променяла отца, а теперь еще и поносит везде. Ясное дело, чем он подлее, тем более оправдана и ее подлость по отношению к нему. А что, мол, ей, несчастной, осталось делать? А то, что она меня без отца оставила, – ей наплевать. А кому я еще нужна? Кто меня вырастил? Кто за меня потом заступится?

– А твой отец в браке гулял налево?

– Откуда мне знать! Но если он когда-нибудь делал ее рогоножкой, я только рада. Почему он из-за ее прыти должен уходить из дому? Сама бы взяла гардероб и катилась восвояси к поручику и его жене с ребенком. Совсем рехнулась: засыпает с мыслью, что день прошел зря, так как ни один мужик не сделал ей подарков, и просыпается в тоске – как бы не повторился вчерашний.

– Так поговори с ней серьезно.

– А то я молчу! Бьюсь, как вобла об стол, и хоть бы что изменилось. В конце концов, дождется она от меня какого-нибудь поступка. Еще не все потеряно и не все средства найдены. С отцом мы непобедимы.

– А история с дуэлью кончилась?

– Почти. Вчера я ходила к Цементянникову.

– Ну и что?

– Да так, обычно.

– Ну что он спрашивал?

– Пустое спрашивал. Про тебя, например. Сказал, что, будь на двадцать лет помоложе, непременно влюбился бы в меня, а в своем возрасте сильно жалеет, что я не его дочь.

– Прости меня, не могу больше молчать, как Цементянников: я уже люблю тебя.

– Не прощу и награжу ответным чувством за то, что ты пожадничал банан и я не стала мартышкой… А вот руки распускать во все стороны не стоит, тебе, как военнообязанному, полагается держать их по швам. Вот вылетишь из института за неуспеваемость, сразу поймешь, какое счастье держать руки в карманах. И вообще, бери пример с моего соседа: он утверждает, что первый раз поцеловал жену, когда у них дочь родилась. Он хотел назвать ее Моссовета, а ему не разрешили, потому что такого имени нет. Как нет? А театр имени Моссовета?.. Но ты прежде времени не расстраивайся. Я тебя еще немножко помучаю, а потом пойду за тобой на край света…

Трипун и Безбольников

– Тогда вызовите сюда хирурга Безбольникова, если завели такие строгие порядки.

– А вот он сам спускается.

– Что с тобой опять? Кровь пошла горлом? Осложнения? Взял бы машину!.. С ума сошел! Подчиненные кругом. Отпусти. У меня халат стерильный.

– Если я скажу Цементянникову, что ты спишь с моей женой, что вы хотели и хотите меня убрать, и предъявлю доказательства?

– Сначала подотрись ими, шантажист. Ты в институте тоже сожительствовал с женой Гришки Отфонарева тайно, хотя об этом все знали. Он же не убил тебя в разгар комсомольского собрания. А стоило самому лопухом зацвести, сразу высокой моралью проникся. Да кусок не по горлу! Или у тебя от физической потенции нравственное перерождение наступило и ты искренне решил помочь следствию, которое давно похоронили?

– Мразь.

– Убери кулаки: тут больница, а не клуб джентльменов… Ты, Трипун, может, и был когда-то волевой мужик, но Фатима тебя сломала. Теперь ты тряпка под дверью, и не рыпайся на вешалку… Не стыдно было на меня анонимку корябать? Никак не отвыкнешь?

– Зачем меня повезли в эту больницу? Говори! Кто так решил? Сами мараться не захотели, думали: или в дороге помру, или ассистент на операционном столе ненароком дорежет.

– Тебя же не зарезали! Ты даже потолстел с тех пор.

Но забыли почему-то удалить свернувшуюся кровь из легкого.

– Это бывает, когда за смену по двадцать операций.

– Еще день под твоим присмотром – и мне бы, оказывается, не выжить.

– Я без умысла. Сам виноват, не дал мне нормально выучиться. Ведь я мог задержать тебя на день и угробить, как ты считаешь?

– А стреляли в меня с чьей подсказки? Кто из нас больше всех связан с уголовниками? Кому после групповых разборок везут со всего города недобитых? Не юли – придушу. Что вы с Фатимой и Валовым задумали?

– Совсем спятил! Пусти меня, хуже сделаю.

– Одумайся, диссидент! С кем связался?! Нашел себе компанию! От них бежать надо порядочному человеку. Валовой – просто подлец, а эта мымра любить не может и ненавидеть вредно для ее здоровья. Она же смотрит на тебя как на неполноценного, а потом, лежа в ванной, пародирует твои постельные всхлипы и хохочет. Служишь похотливому быдлу и даже научился получать от этого удовольствие. У тебя хоть крупица прежней гордости осталась?

– Может, на дуэль вызовешь? Я смотрю, понравилось тебе это дело. В прошлый раз стрелялся, как граф, а теперь выступишь в родной форме?

– Ты струсишь.

– Что тебе, собственно, надо?

– Сам знаешь.

– В том-то и дело, что знаю, а ты нет. Но помочь ничем не могу: секрет твоей фирмы.

– Всегда был уродом.

– Согласен, всегда был, остался и будешь. Недаром ты семи пядей в заднице. А это уже достижение.

– Ну скажи, что они задумали? Как человека тебя прошу.

– Да что бы ни задумали! Терпи и принимай как должное. Кто ты без Валового и Фатимы? Даже ночным сторожем в ларек не примут. Пораскинь мозгами перед сражением. Только не разбрасывай далеко – собирать некому.

– Сам соберу.

– Ну и тупой же ты! Это на тебя, наверное, рассчитан массовый американский кинематограф. Если хочешь приключений, погонь и перестрелок, купи себе видеомагнитофон и меняйся кассетами с такими же дураками. А может, укольчик и баиньки?.. Ну ладно, ладно, сейчас расплачешься. Или поплачь, тут этим никого не удивишь. Успокой мятущуюся душу скупой мужской слезой и живи в прежнем ритме. Зачем разваливать фирму, которую сам создавал?

– А зачем она покойнику?

– Верная секретарша будет носить на могилу цветы два раза в год, даже три – еще на Пасху.

– Ладно, пойду я. Фатима сегодня у тебя ночует?

– С этого бы и начинал! А то морочит голову: «Куда девал сокровища убиенной тобою тещи?.:» Что, уже нашел подружку?

– Посидеть дома хочу в тишине.

– Я тебя разочарую, я сегодня в ночь…

Аредова и Грань

– Зачем ты так размалевалась?

– Знаешь ли ты, что в Америке женщины, пользующиеся макияжем, получают зарплату на двадцать процентов больше, чем женщины не пользующиеся?

– Я даже знаю, что при этом на макияж они тратят тридцать процентов.

– Может, присядем у стойки?

– Пошли за столик, Света, мы же не шлюхи.

– Что будешь пить?

– Водку с тоником, у меня похмелье.

– В шесть вечера?

– Да, я на работу устроилась, только зарплату еще не давали, так что платишь ты.

Переводишь на званых обедах? Смотри, благородную болезнь подагру наживешь.

– Гораздо проще. С утра легла и зарабатываю деньги. Но это временно, до конца эксперимента. Дай сигаретку, зажигалка у меня еще от лучших времен осталась.

– Я ничего не поняла.

– Сушка сосватал меня через знакомых институту сна. Приходишь утром на работу и ложишься в постель, а твою голову облепляют датчиками и смотрят через всякие приборы, которые Сушка им достал, что тебе снится. Ну и опыты ставят: то с алкоголем, как сегодня, то литр кофе вольют, то будят и опять спать велят. Какие там мальчики работают – ты бы ахнула. Но я с ученым миром уже жила, тут не развернешься: ущербный он, как тарелка в заводской столовой. А хочется к морю или за границу, на худой конец. Что еще делать в такую погоду и без денег? Только хотеть. Один мне сказал: «Тяжело с вами, с разведенными. Начнешь говорить что-нибудь приятное и ласковое, а в ответ: „Мы это уже проходили“». И что за дурак неверующий! И рожа у него такая! Все удивляются, почему он сразу после рождения не повесился. А другой сморкается в старые хлопчатобумажные носки, оригинала корчит…

– Девушки, не составите компанию двум холостякам?

– Какие же мы девушки! Нам до пенсии пять лет на двоих осталось.

– Что ж, извините за любопытство.

– Зачем ты его прогнала, Свет? Посидели бы, покушали чего-нибудь вкусненького.

– Иди и сиди с этими ферфлюхтерами, кто тебя держит.

– Я одна боюсь.

– Что ж ты думаешь, я с кулаками защищать брошусь, когда тебя насиловать потащут?.. Да и не понимаю я мужиков, которые носят серьгу в ухе. Ну ладно пират носил. Он дикий, он, наверное, даже не знал, какого он пола. Но эти-то бугаи в малиновых пиджаках!..

– Ну а как твои дела? Что нового в личной жизни?

– Я в последнее время стала скупой на эмоции и откровения.

– А я такая разговорчивая! Если нет собеседника поблизости, я просто высовываю язык и болтаю во все стороны. Вот так…

– Хорошее занятие для современной женщины. Главное, совсем не остается времени сесть и поразмыслить: а что, собственно говоря, происходит и чем может кончиться? Жизнь бьет по голове и ничему не учит, как ребенка, которого наказали, и ему больно, но он не понял, за что. Дождешься ты. Выпьют тебя мужики и бросят в траву, а какой-нибудь бомж подберет и сдаст в приемный пункт дома для престарелых.

– Завидно? У тебя в характере ничего нет от счастья, только проблемы повсюду мерещатся. А у меня сейчас такое впечатление, что из жизни вырвали самые интересные страницы. Вот и наверстываю. Что еще делать, когда языком не болтаешь? Муж сбежал от потрясений на край света. Замочила белье в тазу месяц назад, оно возьми и протухни. Теперь в ванную не зайдешь, умываюсь на кухне. Дочь такой стервой растет – говорить с ней невозможно. Взяла и выбросила кольцо, которое мне Сушка подарил. Для нее же собирала эти драгоценности, а в ответ: «Еще поорешь на меня полгодика, и они мне не понадобятся. Красоваться в сумасшедшем доме не перед кем». Только сын молчит в трубку, молча осуждает. Может, у него комплекс неполноценности?

– И я даже знаю откуда.

– Но не могу же я все вернуть назад и не хочу. От Сушки я получаю душевное спокойствие. Недавно сказал так красиво: «Мы с тобой одни на лоне природы. Другие гуляют по бедрам, обнимаются на талии, целуются в пупке. Но на лоне только мы!» Он меня так любит, так жалеет.

– Как собес – инвалида первой группы.

– Что-то ты располнела, подруга. Пирожные без счета уплетаешь?

– Полнота к зрелости – это способ организма бороться с морщинами и дряблостью кожи.

– Сушке толстые не нравятся. Ты не представляешь, как важно для меня, когда он замечает, во что я одета, как причесана и чем пахну. Так приятно ходить с ним под руку и чтоб оборачивались нам вслед. А этот, бывший муж, всегда несся впереди и думал о своей науке. А обо мне кто подумает? Какая наука?

– Ну а Константин тут при чем? Зачем ты его с толку сбила?

– Все-таки пронюхала… Но правда же он хорошенький!

– У тебя характер женщины общественного гарема. Ведешь себя так, что с мужиков при одном твоем появлении штаны сами собой спадают.

– Да нужны мне твои Кости! Уж если у меня такой характер, то он просто неудачно кастрированный евнух. К тому же храпит, как сто пьяных сапожников. Иной раз так и тянет засунуть ему соску, чтобы притих. Вот Сушка выпить не дурак, а Кости – именно что дурак, то есть все подряд и с кем попало. Как он жив до сих пор! И головы на плечах у него нет, и вряд ли достанет. Если только отнимет… Для тебя же старалась, по большому счету, и научила кой-чему. Бывший муж называл это на китайский манер: «Зажженная свеча по ту сторону холма». Рассказывать не буду – испытаешь.

– Наивная ты и подлая от глупости.

– Ничего я не подлая. Просто хотела силы попробовать. Жалко, что ли?

– По-моему, все твои близкие и знакомые обречены на какое-нибудь несчастье.

– А что делать? Умываться по утрам слезами и ломать руки от горя?

– Тебе лучше всего пойти отсюда в другой бар. Этот ты уже попробовала, да и ферфлюхтеры на выход подались: слишком тут прилично и скучно для них. Может, догонишь?..

– А ты впредь причесывайся осторожней, не буди в голове перхоть…

Цементянников и свидетельница

– Вы в какой палате?

– Верхней, разумеется, последнего созыва.

– А номер?

– Это у врачей спрашивайте, нам номера ни к селу ни к городу.

– И что же вы как депутаты делаете?

– Да как положено законом – ничего не делаем. Усугубляем обстановку и требуем каждому депутату по отдельной палате, но шепотом, чтобы президент ничего плохого о нас не подумал и танки в коридоре не поставил.

– Как ваше самочувствие? Говорят, на поправку?

– Мне тут от уколов полегчало, голова ясная, пустая, только вижу все в черно-белом виде, а остальное – хорошо на нюх и ощупь. Жизнь стала тихая, рассудительная, и на помойки ходить спозаранку не надо, хоть и тянет по привычке. Одну как раз из моего окна видно. Такая она аппетитная, и роется в ней кто-нибудь круглосуточно… Вечером нам телевизор включают – загляденье, а то уж забыла, на что он похож. Жаль, кино смотреть противопоказано: там одни сцены насилия и убийства, – только новости, культуру и спорт. Наши бабки, мозгами парализованные, уже многих американских баскетболистов по росту узнают, тыкают, пальцем тычат, слюни от счастья пускают…

Сегодня вот газету вслух читали о том, как метеорит убил двух прохожих и американские фермеры приехали, чтобы грамотно провести у нас конкурс на самое красивое вымя. Но это – совершенно секретно от врачей. После прочтения сжечь под одеялом и в присутствии понятых варить пепел на медленном огне до полной готовности. Дальше действовать по инструкции… А с утра кто-то стянул предохранитель из телевизора. Я думаю на сестру-хозяйку, она все в свой чулан тащит. Стащила недавно наше варенье из холодильника, а нам, психам, без сладкого – труба. Вот бы вам кого арестовать! По ночам в ее каморке взрываются банки гуманитарной помощи. Я точно знаю: она – переодетый корейский студент… Ну а как вы поживаете? Все в погонах, я погляжу.

– М-да… При обыске вашей квартиры у постояльцев изъяли оружие. Вы знали, что они вооружены?

– А как же!

– Сами не баловались?

– Баловалась.

– На улицу с собой брали?

– Брала.

– Зачем?

– Бомжей пугать, чтобы не приставали. С утра портвейну насосутся и к обеду, как солнышко пригреет, под юбку лезут. Чего им там надо? Чего ищут?

– А стрелять не приходилось?

– Упаси Бог. Да и в кого? Вот терять – другое дело. Однажды здоровый такой, тяжелый пистолет носить устала и обронила специально. Квартирант меня поколотил и сразу съехал. Как там, кстати, моя квартира?

– Опечатана.

– Это хорошо. Старшая медсестра хочет опекунство надо мной взять и у меня прописаться: ей с ребенком жить негде. Раньше она жила с мужем ровно тридцать лет и три года и потом столько же ночевала в разбитом корыте, а потом муж в обход законов приватизировал корыто и ее с ребенком выгнал. Сюда поп раз в месяц приходит и талдычит ей: «Терпи». А она ни в какую, бегает по палатам злая и кричит: «Все равно у кого-нибудь пропишусь, чтоб мне пусто было!» Но клятва ее – какое-то прошедшее в будущем. Говорю вам как бывший учитель русского языка. Кроме того, я в совершенстве владею языком народной дипломатии. У народной дипломатии был язык, а я отняла и теперь владею в совершенстве… Впрочем, отец Евлампий от медсестры не отстает. Не в том смысле, что дальше терпеть советует, а в том, что глупости говорит. Недавно пришел и объявил: «Иисус Христос любит вас до боли».

– А где глупость?

– Пока не больно – любит, а ну как дело до боли дойдет?.. Опять же к Богу обращается в повелительном наклонении, и вроде молится, а приказывает, как солдату: хлеб дай, долги прости, от лукавого избавь. И это он называет смирением! И других учит! А внизу на перекрестке вой стоит: регулировщик бросил пост и князья мух в машинах трубят похоронный марш о втором пришествии.

– Хороши ангелы!

– Но ведь трубят.

– Помните наш прошлый разговор?

– Смутно, я тогда не в себе была, врачи говорят.

– Вы никого из участников тех событий прежде не встречали?

– Хлебом-солью? Где?

– В жизни.

– А зачем встречать? Я их в гости не звала.

– Ну а кто стрелял – опишите еще раз.

– Да не Видела я: с неба на нее упала туча.

– Значит, это была она, а не он?

– И уж наверняка не оно.

– А как она выглядела до падения тучи? Нос картошкой? Маленькая? Беленькая? Черненькая?..