Текст книги "Дорога на Сталинград. Экипаж легкого танка"

Автор книги: Владимир Тимофеев

Владимир Тимофеев
Дорога на Сталинград. Экипаж легкого танка

Пролог

23 сентября 1942 г. КП 1-й гвардейской армии. Степь к северу от Сталинграда.

Генерал-майор Москаленко был раздражен. И раздражение это выплескивалось сейчас на стоящего перед ним навытяжку капитана.

…Наступление 1-й гвардейской армии южнее Котлубани, на которое командование фронта возлагало столько надежд, оказалось неудачным. Что послужило главной причиной общего неуспеха? Недостаточная подготовка войск, сила противника или невозможность в голой степи скрыть от врага перемещение сотен машин и тысяч бойцов? Трудно было ответить однозначно. Вероятно, что и дополнительный день, предоставленный фронтовым начальством, не пошел на пользу. Ведь, несмотря на все грозные директивы, некоторым подразделениям пришлось-таки использовать светлое время суток для слаживания и рекогносцировки. И это тоже не могло не вызвать законных подозрений противостоящей стороны – воздушная разведка у немцев была поставлена очень даже неплохо. В любом случае итог оказался плачевным. От танковых корпусов и бригад остались жалкие ошметки, а стрелковые дивизии потеряли почти половину боевого состава. Член Военного Совета армии, как на грех, умудрился загреметь в госпиталь с банальным аппендицитом. Начальник политотдела погиб – и чего его только понесло на ту высотку, где немцы как раз организовали контратаку? Сменщик только-только входит в курс дела, и теперь что, командарму самому надо разбираться с этими комиссарскими делами?..

Кирилл Семенович буквально впился взглядом в лицо немолодого капитана, редактора армейской малотиражки.

– Что это за х…? – генерал помахал перед носом проштрафившегося сложенным вдвое газетным листом.

– …?

– Вы что, капитан, не поняли еще, что это трибунал? – рявкнул командующий. – Вам что, Мехлис нужен для понимания?

– Товарищ генер…

– Что товарищ генерал? – командарм сунул газету в руки капитану. – Вслух читай, едренть, писанину свою.

Капитан прокашлялся и враз севшим голосом прочел первые строчки:

– Подвиг танкистов… Экипаж легкого танка из 12-й танковой бригады…несмотря на гибель командиров батальонов и потерю почти всех боевых машин…

– Слыхали? – Москаленко обернулся к сидящим за столом начальнику штаба и новому начПО армии. – Да с такими газетчиками противнику никакая разведка не нужна. Наряд сил, потери наши, да все, что угодно – все в этой…этой…тьфу.

– Товарищ генерал-майор, капитан Афанасьев только вчера на должность заступил, не успел он просто проверить все, – скороговоркой выпалил политотделец, пытаясь хоть как-то защитить подчиненного.

– Да откуда он взялся такой? Что, других, нормальных не нашлось?

– Прежний редактор под бомбежку попал со всем хозяйством. А капитан Афанасьев, он из госпиталя только…

Москаленко хмуро глянул на политработника, заставив того примолкнуть.

– На, Палыч, почитай, – генерал бросил злосчастную газету начальнику штаба, крепко сложенному орденоносцу-полковнику лет тридцати пяти.

Обладатель четырех шпал и двух орденов Красного Знамени внимательно просмотрел передовую статью, а потом вдруг откинулся на стуле и громко заржал. Заинтригованный начальник политотдела пододвинулся к полковнику и через несколько секунд тоже прыснул в кулак. Москаленко недоуменно посмотрел на подчиненных.

– Да вот, Кирилл Семенович, пассаж тут один, – задыхаясь от смеха, профырчал начштаба. – Читаю. "Роте поставили задачу выбить немцев из хутора. Наши бойцы успешно справились с задачей. Они вы…". Ой, нет, не могу. Читайте сами, товарищ генерал.

Генерал взял протянутую газету и медленно прочел отчеркнутую фразу:

– Они вы…ли фашистов, – командарм на мгновение запнулся. – Что-что они сделали?!

– Наборщики, наверное, две буквы случайно местами поменяли, – пояснил политотделец оторопевшему генералу. – Им-то все равно, что "выбили", что "вы…ли", ну, сами понимаете.

– М-да, серьезные ребята наши танкисты, – криво улыбнувшись, произнес Москаленко, а затем, посуровев, продолжил. – Ладно. Короче так. Весь тираж изъять. Писателя этого… как его там?

– Красноармеец Кацнельсон, – назвал фамилию автора передовицы немного осмелевший капитан.

– Да, Кацнельсона этого – на передовую, к танкистам. Они ему там быстро стиль поправят. А вам, капитан Афанасьев, ответственнее надо относиться к своим обязанностям. Газеты писать – это вам не ротой командовать. Все, идите.

– Есть, товарищ генерал-майор, – капитан вскинул руку к виску и, по-уставному развернувшись, покинул помещение. Выйдя на улицу, Афанасьев мысленно улыбнулся – на столе редактора уже несколько дней лежало заявление красноармейца Кацнельсона с просьбой направить его в боевую часть. "Ну что ж, уважим парня, раз сам командарм приказал. Да и статья эта… хорошая статья, если уж на то пошло, честная. Как было, так и написал, он же весь день в бригаде провел, да не в штабе, а в бою, с танкистами… Эх, жаль, мне нельзя – к строевой не годен…".

– Кирилл Семенович, а с танкистами-то чего делать будем? – поинтересовался начштаба у Москаленко, когда капитан ушел. – Ну, с экипажем этим, про который в газете?

– Чего, чего, – проворчал командующий. – Наградить танкистов. Чего с ними еще сделаешь, раз они даже немцев того… выбили, – а потом добавил вполголоса, почти прошептал. – Эх, если бы они еще и удержались там. Хотя бы на час, хотя бы на полчаса…

Часть 1. Просто война

 
Моторы, орудие, десять катков,
До гроба родная броня.
Но, если внутри нет двоих мужиков,
Нет сердца стального коня.
 
 
Калибр сорок пять, а у них пятьдесят
За слоем германской брони.
Звезда или крест? Не стоит гадать,
Кто выстоит, мы иль они
 
 
Достанут нас огненным злобным плевком
Под башню, сквозь лоб или в борт?
Никто с милосердием тут не знаком,
Здесь драка без правил, не спорт.
 
 
Короткая – выстрел. Противник в дыму.
Экстракция – гильза – снаряд,
Три – в борт, два – по тракам, последний в корму
Шестой бронебойный подряд.
 
 
Пробьемся, прорвемся, и нас не достать
Тем мерзким крестам на броне.
Нам, кажется, рано еще умирать,
Пока наши звезды в огне.
 

(М.Кацнельсон. «Танк Т-70», из передовицы газеты 1-й гв. армии, номер от 22 сентября 1942 г.)

17 сентября 1942 г. 12-я танковая бригада. Балка Сухой Каркагон.

День 17 сентября для командира танка сержанта Евгения Винарского выдался длинным, нудным и исключительно суматошным. Заправка боевой машины горючим, устранение мелких неполадок, отработка десантных действий с приданными роте легких танков пехотинцами – дела, конечно, нужные. Да только смотреть, как бойцы в выцветшем х/б в очередной раз неуклюже вскарабкиваются на родной Т-70, пачкая грязными сапогами свежеокрашенную броню, было выше его сил. А умение лихо спрыгивать на ходу для пехтуры вообще оказалось задачей непосильной. Им даже удержаться на броне было трудно, и при резкой остановке горе-десантники могли только судорожно цепляться за поручни и выступы и, путаясь в снаряжении, неловко сползать на грешную землю. Немолодой сержант, командир приданного отделения автоматчиков, только разводил руками и даже не пытался оправдываться в ответ на ругань танкиста.

Часам к пяти этот кошмар наконец-то закончился, но только для того, чтобы смениться новым. Появившийся ротный дал указание привести машину в божеский вид, и Евгений на пару с мехводом Серафимом Барабашем еще полчаса оттирали броню от грязи и пыли.

Вместо ужина под обрывистым склоном сухой балки состоялся митинг батальона, на котором комбат зачитал приказ командарма о завтрашнем наступлении. Выступивший после политрук толкнул речь о необходимости всеми силами бить врага, о готовности прийти на помощь осажденному Сталинграду и под конец громко провозгласил клятву верности социалистической Родине. После троекратного "Клянемся!" танкисты разошлись по машинам.

Ужина бойцы так и не дождались. Вместо этого Винарскому пришлось отстоять небольшую очередь за сухпайком и уже в сумерках вернуться к своему застывшему в укрытии танку. Там он обнаружил глухо матерящегося Барабаша перед грудой снарядных ящиков.

– Вот уроды, – бурчал Серафим, тоскливо взирая на нераспакованные боеприпасы. – Просил же помочь. Ну хоть бы на броню закинули. А то, приехали, сбросили все и нафиг. Слова даже не сказали, крысы тыловые.

– Ты не ругайся, лучше грузить давай потихоньку, – тяжело вздохнув, приказал сержант.

– Не, командир, я сейчас не могу, мне ж еще масло сменить надо, – мехвод замахал руками и, нырнув под танк, принялся что-то откручивать, подсвечивая себе тусклым фонариком.

– Злой ты, Макарыч, и ленивый, – констатировал командир и уселся на сложенную брезентовую кошму, валяющуюся возле левой гусеницы. – Расстрелять тебя что ли? Перед строем из пушки, в назидание… А, ладно, после боя расстреляю.

– Пятнадцать минут, командир, – бодро ответствовал Барабаш и активно зазвенел ключами.

Таскать снаряды в одиночку сержанту как-то не улыбалось, и потому он решил немного пофилонить, привалившись к переднему катку в ожидании, пока хитроватый механик не закончит свои дела.

– Товарищ сержант, разрешите обратиться, – громкий ломающийся голос прервал блаженную дрему танкиста.

Винарский открыл глаза и лениво посмотрел на стоящего перед ним молодого солдатика в мешковатой гимнастерке и сползшей на лоб каске. На плече у бойца висела трехлинейка с примкнутым штыком.

– Ты кто? – вяло поинтересовался сержант у вытянувшегося красноармейца.

– Красноармеец Кацнельсон, – бодро отрапортовал последний. – Был послан к вам редактором армейской газеты.

– Хм, послан, говоришь? – Евгений еще раз осмотрел бойца и крикнул мехводу. – Слышь, Макарыч, глянь, какого орла к нам прислали.

Барабаш что-то пробубнил в ответ, но из-под танка не вылез. Сержант встал, отряхнулся и обратился к новоприбывшему:

– Ну и зачем ты нам такой красивый нужен?

– Да я это… ну я посмотреть должен… ну… как воюют танкисты, – запинаясь и путаясь в словах ответил боец. – Ну и там, заметку какую написать в газету нашу.

– Ладно, красноармеец Кацнельсон. Скидавай все лишнее. Боекомплект мы с тобой сейчас грузить будем. Посмотришь для начала, как танкисты к бою готовятся. Звать-то тебя как, чудо?

– Марк меня зовут, – сказал красноармеец, снимая с себя каску и вещмешок. – Кацнельсон Марк… Аронович.

– О как. Марк Аронович. Марик, значит. Ну а меня можешь звать просто – дядя Женя. Ноги под танком видишь? Так вот, это ноги нашего механика-водителя. Обращайся к нему вежливо. Товарищ Барабаш, ну или Серафим Макарович. Он у нас дядька сердитый, может и ключом по голове треснуть, если чего не понравится. Понял?

Боец кивнул, пытаясь пристроить возле гусеницы снятую с плеча винтовку.

– Ты оружие-то на землю не бросай. Вон туда лучше прислони, к стеночке, – одернул Кацнельсона танкист. – Затопчем винтовку твою, сам потом отчищать будешь… Ну, вперед, Марик. Я наверху, а ты мне снизу подавай… Да не бросай ты их так, не картошка же…

Через десять минут к Винарскому и Кацнельсону присоединился Барабаш, и погрузка пошла веселей. Сержант смотрел из башни на пыхтящего и обливающегося потом Марика и размышлял, что же ему делать с неожиданным пополнением. Бывший студент старательно оттирал заводскую смазку с унитаров и передавал их Винарскому, а Макарыч, сердито ворча, снаряжал пулеметные диски. Эту муторную работу сержант с нескрываемым удовольствием поручил мехводу в награду "за бессмысленное препирательство и злостное игнорирование приказов командира". Наконец, последний снаряд и последний диск для ДТ были загружены в боевое отделение, и бойцы, переводя дух, уселись на опустевшие ящики.

– Пожрать-то у тебя есть чего, а, Марик?

– Конечно, товарищ сержант, – засуетился Кацнельсон, вытаскивая из вещмешка незатейливую снедь.

– О! Картоха. И консервы есть. Молодец, парень, – похвалил бойца Барабаш, вскрывая ножом переданную ему консервную банку. – Жить можно. Родом-то ты откуда?

– Из Москвы я, Серафим Макарович. Студентом был в институте строительном. Нас в прошлом году в Новосибирск эвакуировали.

– Так ты, значит, москвич. Или сибиряк уже?

– Да нет, я ж оттуда на фронт попросился. Вот меня сюда и прислали. Корреспондентом-стажером. Сказали, раз студент, значит, грамотный. А я ведь фашистов бить хочу, не могу я в тылу сидеть. – Марик с надеждой посмотрел на сержанта. – Товарищ сержант, а можно мне с вами завтра?

– С нами, говоришь? Нет у нас в танке места, парень, – отрезал Винарский.

– Ну хоть как-то. Ну, товарищ сержант. Ну, дядя Женя.

– Как-то, как-то, – недовольно пробурчал командир, но, наткнувшись на умоляющий взгляд Кацнельсона, натужно улыбнулся и продолжил. – Ладно, боец. Справа от меня примостишься. А как ногой пну, ручку крутить будешь. Один раз пну – вправо крутишь, два раза – влево. Понял?

– Так точно, понял, товарищ сержант, – обрадовался красноармеец.

– Ты раньше времени не радуйся, – осадил его сержант. – Думай лучше, куда пукалку свою со штыком денешь.

– А чего тут думать, сдаст оружие старшине и всего делов, – проворчал мехвод, наворачивая ложкой консервы.

– Не, не примет, – задумался командир и через секунду серьезным голосом принялся объяснять Барабашу свои мысли, – Боец чужой, зачем старшине лишние проблемы. Мы лучше вот как сделаем. ТПУ у нас барахлит? Барахлит. Так винтовка эта у нас заместо ТПУ будет. Я этой палкой буду тебя, Макарыч, в жопу тыкать. Если налево надо – влево ткну, направо – в правую половину. Ну а уж если стой, так ты, Сима, не обессудь – прямо в середку кольну.

– Нет, командир, не выйдет, – также серьезно ответил Барабаш. – У моей сидушки спинка твердая – не проткнешь сразу, только штык попортишь.

Кацнельсон оторопело смотрел на препирающихся танкистов и только после того, как оба расхохотались, покраснел и несмело присоединился к общему веселью.

– Не журысь, парень, – хлопнул Барабаш по плечу смущенного бойца. – Там у командира седло к трубе прикручено. Примотаешь винтовку к трубе этой и все.

– Кстати, Макарыч, ты все-таки поройся в закромах своих. Может, подберешь Марику чего-нибудь, чтоб он хотя бы застрелиться смог, если что, – отсмеявшись, обратился сержант к Барабашу.

– Ща найдем, – ответил мехвод и через минуту, покопавшись в танке, протянул новому члену экипажа наган с горстью патронов. – Стрелять из этой штуки умеешь?

– Умею. У нас в институте клуб стрелковый был, – ответил Марик, беря в руки наган и патроны.

– Стой, погоди, – остановил бойца командир, когда тот принялся заряжать револьвер. – Встань-ка вот сюда на ящик. Руку в сторону. Да не правую, а левую. Макарыч, тебе это ничего не напоминает?

– Момент, – Барабаш снова метнулся к танку и вытащил из него длинную шашку в ножнах. – Так, держи, студент… Ты ее вверх подними, вроде как в атаку собираешься. Во! Отлично!

Танкисты придирчиво осмотрели стоящую на снарядном ящике фигуру бойца с наганом в руке и вскинутой вверх шашкой.

– Орел! Буденовец! – восхищенно проговорил сержант.

– Не, не буденовец. Буденовки нет, – поправил командира Барабаш. – Казак! Казак Кацнельсон!

– Да ну вас, – обиженно пробурчал Марик, спрыгивая с деревянного постамента. – Я думал, вы серьезно.

– Серьезно, серьезно, – произнес сержант. – Уж больно ты какой-то зажатый да неловкий. Расслабиться тебе надо, успокоиться. Мы ж завтра в бой идем. А там все серьезно будет, не до смеха… А сейчас… Сейчас, мужики, давайте-ка на боковую. До рассвета совсем чуть-чуть…

…Укрывшись брезентом, танкисты устроились возле стены отрытого прямо в овражном склоне широкого окопа и через некоторое время затихли. Марик лежал с краю и долго-долго смотрел на звезды, просвечивающие сквозь грубую ткань маскировочной сетки, даже не заметив, как степное небо сменилось картинками снов. Ему снился дом, родная Сретенка, девушка Ася, обещавшая дождаться бойца Красной Армии, мама, отец, сестры – все это было так далеко. А рядом стояли его новые товарищи, все как один герои, и он, Марк Кацнельсон, с боевым орденом на груди…Толчок в бок прервал ночные грезы красноармейца:

– Хорош дрыхнуть, студент. Светает уже…

18 сентября 1942 г. Степь к югу от п. Самофаловка.

Несколько сантиметров брони и рокот моторов заглушали звуки доносящейся со всех сторон канонады. Сзади били по врагу наши артиллеристы, а где-то впереди и слева за холмами по наступающим танкам бригады почем зря лупили немцы. Притулившийся у движка Марик время от времени прикладывался каской о казенник орудия, но пока помалкивал и никак не стеснял командира. От закрывающего двигатель фанерного кожуха несло жаром так, что боец ощущал себя почти Емелей на печке. Но поскольку до зимы было еще далеко, постольку хорошего в этом было мало. Да и газы, изредка прорывающиеся сквозь стыки выпускного коллектора, заставляли Кацнельсона нервно вздрагивать. К подобным «выстрелам» в пятую точку он пока еще не привык.

Машина Винарского под номером "236" шла крайней справа. В верхнюю панораму сержанту хорошо были видны облепленные десантниками легкие танки, идущие третьим эшелоном наступления. На ближних скатах возвышенностей живописно раскинулись разбитые немецкие пушки, обломки бревен и разорванная колючка. Особую радость сержанту доставляли валяющиеся здесь и там трупы в мышиной форме. Правда, радость от созерцания убитых врагов омрачали другие картины. Прямо перед вражескими траншеями в клубах густого черного дыма застыл погибший советский танк, а еще одна подбитая машина с развернутой башней и склоненным стволом стояла чуть дальше. Танкист в разорванном комбинезоне и кто-то из санитаров суетились возле переднего люка, пытаясь вытащить из стального чрева обмякшее тело товарища.

Идущие метрах в пятистах впереди тридцатьчетверки уже переваливали через невысокий гребень холмов, когда поле вокруг вспухло волной дымных разрядов. Шедшие левым уступом семидесятки остановились, и сидящие на них стрелки стали лихорадочно спрыгивать вниз, рассыпаясь по полю, пытаясь укрыться во впадинах и воронках от летящих отовсюду осколков. Даже сквозь закрытый люк Евгений слышал завывающий свист авиабомб и истошные крики пехотинцев "Воздух!". Гулкий грохот и высокие столбы мощных взрывов возвестили о том, что в дело включилась вражеская артиллерия, бьющая откуда-то из-за холмов. В пелене дыма и пыли Винарскому все же удалось разглядеть, как над передним танком появился флажок и, повинуясь его сигналам, все остальные машины двинулись вперед, уходя из-под атаки немецких пикировщиков.

– Вперед, Макарыч, – проорал сержант в шлемофон и для верности толкнул водителя в спину обеими ногами.

Танк взревел моторами и медленно пополз по полю в сторону холмов. Мехвод подтормаживал то левой, то правой гусеницей, отчего машина шла зигзагом, будто бы совершая некий странный танец посреди развороченного бомбами и снарядами поля. При каждом повороте каска Марика с громким стуком ударялась попеременно то об орудие, то о погон башни, внося свою лепту в какофонию звуков развернувшегося сражения.

– Макарыч! На хрен танцы! – Евгений судорожно вертел перископ, пытаясь углядеть проход в дымной стене разрывов. – Вправо, Сима, вправо! Через кусты. Полный, полный давай!

Повинуясь команде, механик плавно потянул за рычаги. Танк перестал петлять и рванулся вперед и вправо, прочь от губительного огня противника. Через пару минут машина с номером "236" влетела в распадок между холмов и, преодолев небольшую полоску горящего кустарника, остановилась. Спереди на пригорке в поднимающемся от подножия дыму виднелись какие-то чахлые деревца. Слева и справа никакого движения не наблюдалось, и сержант рискнул выглянуть наружу. Откинув крышку люка, Евгений вылез из башни.

– Т-т-тов-варищщ, фух, ссержж… – громкий пыхтящий голос откуда-то сбоку и сзади от танка заставил сержанта резко обернуться.

Взгляд танкиста встретили совершенно очумелые глаза вцепившегося в правый надкрылок красноармейца. Тяжело дыша, тот ловил воздух ртом, пытаясь что-то сказать. Пот, слезы и сопли, текущие по закопченному лицу, а также оттопыренное из-под сдвинутой каски ухо придавали его физиономии весьма комичное выражение.

– Откуда ты взялся, аника-воин? – поинтересовался Винарский у ошалевшего бойца.

– Дык, дык… дык, я…фух…

– Что дык-дык-фух?! – включил командный голос сержант. – Оружие твое где, боец? И отцепись, наконец, от танка, а то ты мне корму сейчас оторвешь на хрен!

Красноармеец испуганно отпустил надкрылок, но, поскользнувшись, чуть не рухнул на землю, успев в последний момент ухватиться за угол радиаторной крышки.

– Ай, горячо! – отскочив в сторону, боец принялся дуть на ладони.

– Так ты что ж, за нами бежал? – изумился Винарский. – У тебя случайно не Знаменский фамилия?

– П-почему… фух…Знаменск…фух?

– Ну, как почему? Дистанция подходящая. Как раз для братьев Знаменских.

– Не-а, Синицын я. Г-григорий Синицын, – наконец, отдышавшись, отрапортовал боец. – А оружие мое в-вот, – указал он на свалившийся с плеча ППШ. – Все з-залегли, а я…я вот…не успел.

– Да уж, тебе только на Спартакиаде выступать… в гонке преследования по пересеченной местности… красноармеец Синицын. Ладно, заползай внутрь, Гриша… Да не сюда, а вон туда, к мехводу.

Боец поправил автомат и, подтянув штаны, побежал вперед к люку механика. Через несколько секунд оттуда раздался громкий мат Барабаша.

– Командир, ну сколько мы еще будем зайцев возить?! Это ж танк, а не автобус!

– Да ладно тебе, Макарыч. В тесноте, да не в обиде. Не бросать же здесь парня.

Спустившись вниз, Евгений закрыл люк и скомандовал все еще ворчащему Макарычу:

– Вперед. Самый малый.

* * *

За пригорком пришлось остановиться еще раз. Деревца оказались частью небольшой рощицы, сходящейся клином к южному скату гряды. Сержант снова выбрался из башни и осмотрелся. Справа от рощи начинался неглубокий овражек, уходящий куда-то за деревья. По левой стороне растительность была гуще. Разобрать, что скрывалось за высоким кустарником и ивовым подлеском – не представлялось возможным. Однако шум сражения доносился именно слева.

– Эй, зайцы-кролики. Вылазь наружу, – спрыгивая с машины, крикнул Винарский пехотному пополнению.

Синицын с Кацнельсоном выползли из танка. Макарыч остался на месте, наслаждаясь свежим воздухом, сквознячком протекающим сквозь раскрытые люки. Негромкий рокот ГАЗовских моторов, укрытых фанерным кожухом, позволял говорить спокойно, без надрывов голосовых связок, что было плюсом. Для разведки и недальнего рейда тихий и верткий Т-70 был просто идеальной машиной, в отличие от тридцатьчетверок, шум от которых разносился аж за километр-полтора. Вот только радиостанций на семидесятках почти не водилось, что разом перечеркивало все преимущества.

– Значит так, парни. Ставлю боевую задачу, – внимательно вглядываясь в просветы между деревьев, командир веско ронял слова приказа. – Красноармеец Синицын. Пробираетесь как можно дальше вдоль оврага, выясняете обстановку, возвращаетесь назад, докладываете. При обнаружении противника себя не выдавать, действовать максимально скрытно. Приказ ясен?

– Ясен, товарищ сержант.

– Выполняйте.

– Есть, – Григорий развернулся и рысцой побежал к заросшему травой овражку.

Сержант посмотрел вслед удаляющемуся бойцу и продолжил:

– А ты, Марик, будешь меня сопровождать. Вон до тех кустиков. Укроешься там. Голову не высовывай, только слушай. Коли выстрелы или крики услышишь какие, так сразу назад. Макарычу доложишь, он танк обратно за пригорок отведет, чтоб не видно вас было. Понял?

– Понял, товарищ сержант.

– Макарыч, ты все слышал? – крикнул Винарский мехводу.

– Уразумел, командир, – отозвался тот без особого энтузиазма. – Укроемся-то, укроемся, а дальше что?

– Что, что, меня дожидаться будете, вот что. Ну а уж коли не дождетесь, тогда по обстановке. Понятно?

– Понятненько.

– Ладно. Пошли, боец.

Оставив в кустах Кацнельсона, сержант добрался до края подлеска, а потом уже ползком до ближайшей кочки, возвышающейся среди пожелтевшей травы. Картина, представшая его взору, была отнюдь не радостной. Костры из подбитых тридцатьчетверок чадили масляным дымом, накрывая тяжелой пеленой ровное как стол поле. В дымовых просветах изредка появлялись еще сражающиеся танки. Главной задачей бригады был прорыв к хутору Подсобное хозяйство, а после требовалось развивать наступление еще дальше на юго-восток к Гумраку.

Однако на краю рощи расположилась вражеская батарея ПТО, которая и вела убийственный фланкирующий огонь по прорывающимся к Сталинграду советским танкам. Немецкие орудия были хорошо замаскированы, и танкисты никак не могли обнаружить источник прилетающей неизвестно откуда смерти. Но, видимо, чувствуя угрозу именно с правого фланга, отдельные боевые машины разворачивались на запад, огрызаясь огнем танковых пушек. Впрочем, по большей части снаряды их летели в никуда. Вероятно, скоро бригадные командиры будут вынуждены повернуть острие наступления в другую сторону, вновь подставляя борта под удары очередной батареи противника.

Винарскому удалось разглядеть только два прикрытых листвой орудия. Метров примерно триста до ближайшего. Сколько всего ПАКов на батарее, сержант не знал, но легкие дымки, появляющиеся после каждого выстрела, говорили о том, что позиций у артиллеристов было не менее четырех. Чуть правее среди деревьев стоял какой-то броневичок с торчащими на крыше антеннами. Хотя, возможно, это были вовсе не антенны, а что-то другое, но без бинокля здесь было не разобраться. В любом случае, бронированная машина представлялась Евгению первостепенной целью.

Вернувшись к кустам, сержант кликнул измаявшегося в ожидании Марика и быстро побежал к оставленному возле пригорка танку. Кацнельсон пыхтел позади, стараясь не отставать от командира…

– Товарищ сержант, овраг-то этот метров на триста-четыреста тянется, – отрапортовал возвратившийся чуть позже Синицын. – Потом дорожка какая-то наискосок идет, а дальше он пошире и глубже будет. Чего там еще, я не рассмотрел – туман там какой-то внизу… или пыль, не знаю. Немцев не видел, вроде бы нет их там.

– Молодец, – похвалил командир второго разведчика и принялся объяснять экипажу свои соображения. – Значит, так. Диспозиция у нас следующая. Ты, Марик, возьми в танке автомат. Вместе с Гришей здесь останетесь. Синицын старший. Если из рощи кто полезет, шуганите их и быстро к оврагу. Как мы с Макарычем подкатим, на броню запрыгнете. И, главное, следите, чтоб никакая сволочь с гранатой из кустов не выскочила – мне свой танк жалко. Понятно?

– Понятно, – отозвались бойцы.

– Теперь ты, Макарыч. Мы с тобой медленно-медленно едем вон туда, – Винарский указал рукой направление. – Как из-за рощи выскакиваем, сразу разворачиваемся вправо, на два часа. Дальше моя работа. Пять снарядов. Понял, Сима? Пять, не больше. После пятого сразу назад сдавай, без команды. И бегом обратно. Ребят подхватим и в овраг. Понятно?

– Понятно, чего ж тут не понять. Гусеницами давить никого не будем?

– Пока только кузнечиков. Ну что, по коням, ребята?

– Есть по коням.

* * *

По-кошачьи урчащий танк медленно полз или, вернее будет сказать, тихо крался вдоль пологого склона, огибая рощу с северной стороны. Пригорок с деревцами и укрывшиеся возле него бойцы давно уже скрылись из виду, но выглядывающий в приоткрытый люк сержант время от времени оборачивался назад, словно сомневаясь в принятом ранее решении оставить двух салабонов одних, без строгого командирского пригляда. Когда же семидесятка вышла, наконец, на рубеж атаки, Винарский плотно закрыл тяжелую крышку, так и не услышав прозвучавшие позади негромкий хлопок гранаты и треск автоматных очередей.

– Ну, с богом, Макарыч, – скомандовал сержант, вложив первый патрон УБР в камору сорокапятки.

Первый снаряд был подкалиберным. Девятнадцать последующих унитаров чередовались – осколочный, за ним бронебойно-зажигательный – и так до конца укладки. Евгений всегда заряжал основной магазин подобным образом, чтобы сначала шел самый убойный снаряд – на случай, так сказать, больших бронированных неожиданностей, а уже потом выстрелы для более легких и привычных целей. Трассирующие снаряды сержант не любил, а потому запихивал их в неудобные укладки по правому борту вместе с баловством навроде картечи. Слева примостились тупоголовые зажигалки, осколочные и подкалиберные, хотя последних было всего-то пять штук.

…Вылетевший из-за деревьев Т-70 с бортовым номером "236" лихо развернулся почти на заданные 60 градусов, направив свое орудие в сторону ничего пока еще не подозревающих вражеских артиллеристов. "Ну, понеслась балда по кочкам", – незатейливая мысль перевела мозги в боевое состояние. Лихорадочное вращение рукояток, нажатие правой педали, глухой удар пушки. Есть. Огненная стрела пронзила заднюю часть броневичка с крестом. Что у него там располагалось, топливные баки или боезапас, теперь было уже все равно, поскольку полыхнуло стальное корыто не хуже облитой керосином поленницы.

"С почином", – поздравил сам себя сержант, переводя ствол орудия на следующую цель. Стреляная гильза, отлетевшая на сильном откате, освободила казенник, и ее место тут же занял осколочный унитар. "Четыре секунды – быстрее норматива". Педаль, выстрел. Открыть затвор, вывалить гильзу – все-таки начальная скорость осколочного снаряда пониже, чем у бронебойки, и автоматика тут не срабатывает. Бронебойный, выстрел, откат, экстракция. Теперь пулемет. Длинная очередь поверх кустов. Так, опустим пониже, башню – влево. Левая педаль, еще одна очередь. Диск – нафиг, щелчок – следующий. Ну и где тут у вас боевое охранение? А нету его. Поленились, значит, гансы поганые? Вот за леность и получайте подарочки, по три линии каждый. Четвертый снаряд – осколочный. Выстрел. Да куда, мать твою за ногу?! "Макарыч! Сказал же, на месте стоим, блин горелый!". Ага, так вот оно что.

Из-за развороченных артиллерийских позиций на открытое пространство выкатилась угловатая гусеничная машина с характерным стволом-окурком. Ешкин кот, артштурм! Метров шестьсот, не больше. Понятно теперь, зачем Макарыч танцевать начал. Черт, мотает-то как, а еще ведь затвор отвалить, гильзу скинуть. Подкалиберный? А хрен на нэ. Пуляй чем угодно – урод хоть и не новый, а в лоб не возьмешь даже в упор.

Удар по корпусу заставил сержанта боднуть головой башенный погон. Фу-у, обошлось вроде. Маневры мехвода пошли на пользу – болванка прошла вскользь по корме. Ну, если этот гад каток-запаску сорвал или, того хуже, лампу паяльную…да я ему за такое…да я… Так, зажигалка, выстрел. Есть. Пробить – конечно, не пробил, но напугал точно, вон как он заерзал с перепугу-то. Прицел фрицу сбили – это хорошо, а теперь чего делать? Как это чего, тикать конечно, со всех ног. Позиция раскрыта – уроют в момент. Но и немцам не повезло, их батарею теперь только слепой не разглядит. А кто их теперь добьет, танкисты или летчики, нам уже без разницы – дело сделано. И Макарыч – молодец, снаряды считал, как договаривались. Едва пятый улетел, так сразу по газам дал и через кусты к оврагу… Ну, спаси, господи, души наши грешные… Только бы ходовая не накрылась.