Текст книги "Дорога на Сталинград. Экипаж легкого танка"

Автор книги: Владимир Тимофеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Спустя пять-семь секунд она набросила жилет на сержанта и принялась подгонять запАх, для чего им обоим пришлось чуть ли не обняться. Хотя, возможно, это произошло совершенно случайно.

* * *

Кто-то случайно переступил с ноги на ногу, кто-то случайно качнулся, кто-то кого-то слегка и опять же совершенно случайно придержал за талию. Кто-то поднял глаза, кто-то опустил, после чего… Два взгляда неожиданно встретились. Неожиданно, внезапно, случайно. Встретились и…

Пропахший гарью и порохом танкист попросту утонул в широко распахнутых глазах красавицы. А она… замерев на миг, она вдруг рванулась вперед, прижавшись всем телом к бойцу, судорожно обхватив руками, впившись губами в такие же, горячие, раскрытые в ответном порыве. И словно бы рухнули все плотины, не сумев сдержать могучий и бурный поток чувств, что кипели водоворотами в душах двух людей, разделенных доселе непреодолимой стеной. Стеной в семьдесят лет. Одного мужчины и одной женщины, нашедших, наконец, свои половинки в безумном вихре времен. И соединенных вместе простым человеческим чувством. Тем, что бывает лишь с первого взгляда, с первого удара сердца.

И всё вдруг стало абсолютно не важно. Для обоих. Парень и девушка буквально вцепились друг в друга, не в силах оторваться. А потом…

Полетела на пол непонятно каким образом сорванная одежда. И так же, непонятно как, на полу очутились двое, сплетенные в единое целое. Очутились непонятно как, но умудрившись при этом свалить целую кипу бумаги вместе с тумбочкой, обрушить с грохотом два высоких стальных агрегата на тонких ножках и чуть было не перевернуть тяжелый стол вместе со всеми приборами. А одиноко стоящая вешалка о четырех рожках так же одиноко то ли улетела, то ли укатилась к противоположной стене, зацепив по дороге оба стула и табурет впридачу.

Сколько времени длилось безумие, Евгений понять так и не смог. Час, два или всего лишь минуту. Ему было плевать. Главное, что очнулся он в объятиях красивейшей из всех женщин мира. Самой лучшей, самой желанной, самой… единственной.

Девушка лежала рядом, прижавшись всем телом к бойцу, нежась в ласковой истоме, слегка подрагивая, поглаживая прохладными пальцами грудь танкиста. Правой ладошкой она вцепилась в руку сержанта, словно бы не желая отпускать его от себя, стараясь навеки продлить короткое мгновение близости. Разметавшиеся волосы красавицы щекотали нос, вызывая непреодолимое желание чихнуть, но Евгений не то что чихнуть, он даже шевельнуться боялся, упиваясь восторгом и счастьем, подаренными ему своей единственной и ненаглядной. Лишь секунд через десять сержант все же нашел в себе силы чуть повернуть голову. Но лишь для того, чтобы снова утонуть. Утонуть в небесно-голубом колодце смеющихся глаз. Любящих глаз. И всё началось по новой, точнее, продолжилось, взорвалось в безудержном вихре заново разбуженной страсти. Яростной, бешеной и, кажется, нескончаемой…

…Однако любые мгновения, даже самые радостные, не могут длиться вечно. Вот и сейчас, после всего, потершись носом о нос пребывающего в полной прострации парня и нежно погладив его по щеке, девушка изящно изогнулась, вытягиваясь всем телом, будто бы сбрасывая напряжение, а затем одним движением перетекла вверх, поднимаясь на ноги, вновь демонстрируя свою потрясающую фигуру ошеломленному сержанту. А он… он смог лишь восхищенно охнуть, сбивая дыхание, наслаждаясь зрелищем, глядя, как красавица, его красавица, упругой походкой идет к окну, несколько раз проводит по стеклу пальцем, будто рисуя что-то, а затем начинает осторожно собирать струящийся по гибкой спине водопад волос, вновь превращая его в золотисто-роскошную косу до пояса.

"И когда она только успела? Распустить их? Вот хоть убей, не помню. Хотя… я ведь и про себя не помню, как голышом оказался", – улыбнувшись собственным мыслям, танкист осмотрелся. – "Ох, ну ни хрена себе мы тут разгром учинили! Будто танковая бригада прошла". Неуклюже поднявшись, он пошарил вокруг, с большим трудом отыскивая и выуживая из вороха бумаг, перевернутых стульев и кучи разбитых приборов отдельные предметы униформы. Найдя и надев выцветшую гимнастерку и напялив поверх нее замызганный комбинезон, заглянул под стол, поморщился, вытащив оттуда и рассмотрев как следует свою истертую рыжей пылью обувку. "Блин, стыдно-то как. И чего она во мне нашла, в дураке таком?". Искоса глянул на Лесю. Дыхание снова перехватило. Девушка стояла спиной к узкому, зарешеченному толстыми прутьями окну, опираясь руками о подоконник. В ореоле солнечного света, совершенно не стесняясь собственной наготы, прикрытой лишь заплетенной уже косой. Стояла и загадочно улыбалась.

Сержант натянул сапоги, выпрямился, нацепил кожаное снаряжение и, оправив складки на мешковато сидящем комбинезоне, виновато развел руками, неожиданно застеснявшись своего весьма затрапезного вида. И, словно бы прочитав мысли бойца, Елена прыснула в кулачок, оглядев с ног до головы смущенного кавалера:

– Ну и грязнуля же ты, сержант. Поросенок прямо.

– Да я… это… я, – промямлил Евгений, растерянно озираясь в поисках, чем бы протереть закопченную физиономию.

– Вон умывальник, горе ты мое луковое, – Леся указала рукой на скрытую высоким шкафом раковину с блестящим смесителем, а затем, тяжко вздохнув, пошла собирать собственную раскиданную по полу одежду.

Сгорая от стыда, сержант подошел к умывальнику и заглянул в висящее над ним зеркало. "Ну и рожа, блин! Краше только в гроб кладут". Разобравшись по-быстрому с капризной сантехникой будущего и включив, наконец, воду, Евгений подставил разгоряченные руки под бьющую из крана струю, а потом принялся ожесточенно растирать лицо шершавыми ладонями и найденным рядом куском душистого мыла.

Процесс помывки занял почти минуту. Когда сержант закончил умываться и потянулся к висящему на стене полотенцу, сзади неслышно подошла уже одетая Леся. Подошла, обхватила сержанта за пояс, положив голову на плечо, прижавшись щекой к щеке. Секунд десять они просто молча стояли, вглядываясь в собственное отражение, замерев и будто стараясь запомнить друг друга. Каждого по отдельности и обоих вместе, словно бы запечатленных на старой фотографии, спрятанной за темным, подернутым дымкой, помутневшим от времени стеклом. А затем… затем у Евгения защипало в глазах, и, стряхивая наваждение, он развернулся, прижимая к себе девушку, лихорадочно шепча ей на ухо:

– Ты… прости меня, Леся. Я… я не хотел. Оно как-то… само собой всё вышло… Я…

Но та неожиданно отстранилась и, положив пальчик на губы сержанту, так же тихо ответила:

– Нет, Женя. Не само собой. Так и должно было быть. Так правильно. Я сама этого хотела. И… я ни о чём не жалею. Ни о чём… И… вот еще.

Вытащив из кармана сложенный в несколько раз обрывок газетного листа, она протянула его бойцу. Танкист взял листок, попытался развернуть, но девушка остановила его, тронув за руку.

– Нет. Не надо. Здесь не читай. После боя прочитаешь, если конечно…

– Если вернусь, – грустно закончил сержант.

Леся посмотрела танкисту в глаза и, помолчав секунду, едва слышно произнесла:

– Ты, главное, вернись, Женя. Главное… вернись.

Не отрывая взгляда от бойца, она мягко подтолкнула его к двери, потом отступила на шаг, потом еще, и еще. А затем, развернувшись, скрывая выступившие в глазах слезы, отошла к окну, уткнулась лбом в стекло и тихо, почти беззвучно зарыдала, сотрясаясь всем телом, не обращая никакого внимания на текущие по щекам горькие соленые капли…

Потрясенный сержант растерянно смотрел на дрожащую спину девушки, не зная как поступить, то ли снова рвануться к ней, защитить, успокоить, то ли… Но потом, спустя несколько долгих, мучительно долгих мгновений он, кажется, понял, что она хотела сказать ему, что хотела сделать, что сделала и что навсегда теперь останется между ними. Навечно. Качнув головой, он молча повернулся к двери, пересек комнату и вышел. Просто вышел. Закрыв за собой дверь. Успев ухватить лишь последнюю мысль, мелькнувшую в дурной голове: "Черт! А ведь я у нее, кажется… первый…".

* * *

Когда Винарский вернулся к танку, выяснилось, что снаряды в боевое отделение Марик и Гриша уже загрузили. Без него, не дожидаясь команды. Вообще-то, по мысли сержанта, следовало еще раз всё самому пощупать-проверить, но, глянув на отлепившихся от машины и попытавшихся принять уставную стойку бойцов, лишь устало мотнул головой – мол, не до вас сейчас. Красноармейцы против такого развития событий не возражали – облегченно выдохнув, они вновь прислонились к броне и продолжили прерванную появлением сержанта беседу.

Подошедший Барабаш, посмотрев на пустые руки командира, сперва хитро прищурился, а затем совершенно невинно поинтересовался:

– Ну и как оно?

– Чего оно? – не понял сержант.

– Это самое? – подмигнул мехвод, неопределенно покрутив пальцами.

– Иди к черту, Сима, – беззлобно отмахнулся Винарский и… покраснел.

– Ну вот и ладненько, – ухмыльнулся Макарыч, потом опять подмигнул и, ткнув командира в плечо, с довольным видом отошел в сторону, бубня себе под нос. – А чо? Девка она справная, он тоже, хм, мужчина видный…

– Шут гороховый, – пробурчал сквозь зубы сержант, отворачиваясь.

А еще через пару секунд до него дошло.

"Блин! Я же там бронежилет оставил и этот, как его, тепловизор".

Однако возвращаться назад было как-то неловко, и потому… "Ладно, обойдусь как-нибудь без жилета – в танке он всё равно не нужен. Так же, как и бинокль. Хотя… Блин, ну какой же я всё-таки козел! Хорошо хоть, парни оттуда раньше ушли. А то ведь у нас с Лесей там такой грохот стоял, когда мы… э-э… да уж, помог девушке… Помощничек, блин! Придурок! Идиот конченый! И как мне теперь ей в глаза смотреть, когда уходить будем!? Болван! Дубина! Жеребец долбанный!" – эпитетов для себя сержант не жалел, но, несмотря на злость и яростное самобичевание, всё равно раз за разом мысленно возвращался к тем волшебным минутам. Туда, где они вместе. Только он и она. Только она и он. Она – та, что убила его на всю жизнь. И он – дурак дураком, который должен уйти. Забыв ее, забыв навсегда. Там, за кромкой тумана.

"Черт! Черт! Черт! Отчего ж хреново-то так? Хоть волком вой…".

Невеселые думы танкиста прервал майор, появившийся из-за стеллажей в сопровождении Ольги, Антона и летчика.

– Всё, парни, – произнес Бойко, оглядев бойцов и машины. – Пора выдвигаться…

Постановка боевой задачи много времени не отняла – уже спустя пять минут трофейный «Гелендваген» и советский Т-70 с крестом на башне, намалеванным прямо поверх красной звезды (какая-никакая, а маскировка), выехали из ангара, а затем, преодолев длинный проулок, остановились на свободной от строений площадке. Довольно широкой, покрытой бетонными плитами, тянущейся в обе стороны метров на триста-четыреста.

– Вот отсюда тебе и взлетать, – пояснил майор сидящему на переднем сиденье лейтенанту. – "Як", конечно, не "Миль", но… Как? Сможешь?

– Смогу, – коротко ответил Микоян, окидывая взглядом "стартовую площадку".

– Ну что ж, тогда… Удачи!

Летчик молча кивнул и, выбравшись из авто, быстрым шагом направился обратно к ангару. А секунд через двадцать, когда лейтенант уже скрылся из вида, Бойко повернулся к расположившимся позади Барабашу и Кацнельсону:

– Все всё поняли? Повторять не надо?

– Поняли, – ответил за обоих Макарыч, – Сидим тихо и не отсвечиваем. Действуем исключительно по команде.

– Вот именно, только по команде, – подтвердил майор, включая передачу.

* * *

Внедорожник плавно стронулся с места и, набрав ход, неспешно покатил в сторону КПП. Танк двинулся следом, но… чуть погодя. Ведь, как ни крути, он всё же не легковушка, да и опыта сидящему за рычагами Синицыну пока еще явно не доставало. Однако отсутствие мастерства с лихвой компенсировалось руководящей и направляющей ролью сержанта: «легкий» командный рык, «нежный» пинок в спину и…

Заскрежетали фрикционы. Провернулись ведущие колеса, натягивая на стальные зубцы ленту соединенных в цепь траков. Танк дернулся, окутался облаком сизого выхлопа, перевалил через невысокий бордюр и, срезая угол, медленно пополз по газону вдогонку за автомобильным собратом. Пыхтя моторами, оставляя за собой две узкие дорожки взрыхленного дерна.

И никто, никто из отправляющихся в рейд бойцов, не расслышал среди шума и грохота стрекочущий гул мотоцикла. Впрочем, так же как и не увидел – в "семидесятке" зеркала заднего вида отсутствовали, а поднятая ею пыль почти полностью перекрывала обзор идущему впереди джипу.

Гонщица, сидящая за рулем байка, догонять машины не стала. Остановившись возле проулка и сняв защитную "сферу", девушка лишь слегка приподнялась над сиденьем, да так и застыла, провожая танк пронзительно-долгим, до боли щемящим взглядом.

И, словно почувствовав эту боль и тоску, бронированная машина вдруг резко затормозила, а над распахнувшимся башенным люком появилась голова в танковом шлеме. Высунувшийся по пояс сержант взмахнул рукой и крикнул, срывая связки. Громко, почти отчаянно. Перекрывая лязг гусениц и рев двигателей рванувшей вперед "семидесятки":

– Я вернусь, Леся! Я верну-у-усь!

Евгений Винарский:

Нет, так нельзя. Нельзя, чтобы женщины шли в бой за своими мужчинами и вместо мужчин. Они не должны погибать, не должны брать в руки оружие и встречать врага на том рубеже, где не смогли выстоять их отцы, мужья, братья. Они должны жить. Жить и продолжать род. Любить и быть любимыми. Хранить тепло родного очага. Во все века, во все времена. Чтобы не закончилась и не прервалась жизнь на этой планете. А она не закончится. И не прервется. Никогда. Я это обещаю. Мы все это обещаем. Мы выстоим, и… мы вернемся. Туда, где нас ждут.

…Вот черт! Какая же она всё-таки…

Елена Клёнова:

Нет. Он не вернется. Я это чувствую. Знаю.

Но всё равно. Я буду ждать. Или хотя бы… надеяться.

А ты, сержант Винарский, только попробуй теперь не вернуться, как обещал! Только попробуй, Женя… Только попробуй…

Антон Фомин:

Башка болит. Наверно, анальгетики выдохлись, или чего там мне Олька вколола. Жаль, хотел вместе со всеми на операцию пойти, так не пустили, а потом наорали еще. А я ведь этих фашистов ненавижу так, что… даже… даже… зубами бы их грыз, если б мог. И всё равно – не взяли.

Зато у нас истребитель есть. Боевой и снаряженный под завязку. У бандитов, конечно, тоже авиация имеется. Но не такая. Несколько вертолетиков небольших, из гражданских переделанных. По пулемету на них поставили и радуются, думают, что короли воздуха. Фигушки. Мы тоже не лыком шиты, дельтапланы используем. Правда, больше для разведки и диверсий, но, в принципе, и так неплохо выходит. А им, видишь, лень конструировать. Впрочем, оно и понятно, горючки и патронов у фашей полно, губернатор с ними чуть ли не каждый день ручкается… И еще транспортник есть у гадов, иностранный – на Ми восьмой похож. Хотя берегут они его. Но, думаю, что сегодня и он проявится. И это хорошо. Можем одним разом всю их авиацию приземлить… Хотя, не будем пока загадывать, посмотрим…

А вообще, смешно. Смешно, что дядя Сережа гранатомет "забраковал" – сказал, что лишний, танка, мол, за глаза хватит. Зато патроны почти все повыгреб – нам с Ольгой всего-то по паре обойм и оставил. Да и те – россыпью. И опять сказал, что должно хватить. А вот почему, так и не объяснил.

Впрочем, ладно, пойду-ка я лучше посплю. А сеструха, коли ей делать не хрен, пусть себе с лейтенантом развлекается – учит, как правильно из гранатомета стрелять. Вот только никак не пойму, на кой черт она его уже битый час мучает. Он же летчик, ему этот РПГ нафиг не нужен… Хотя… сам "граник", может, и не нужен, зато училка… гы-гы-гы.

И Леся, кстати, опять куда-то пропала. Может, в Иловлю укатила, а может… Короче, не знаю. Вечно она шифруется – прямо Штирлиц в юбке…

В общем, тьфу на них на всех, спать пойду – время пока терпит…

Часть 4. Неравный бой

 
Наш путь не кончается просто так,
Пока жив народ-победитель.
Поднимет голову старый враг —
Сойдет с пьедестала наш старый танк,
И взмоется ввысь истребитель.
 

(М.Кацнельсон. Из памятного)

18 сентября 2015 г. Северная окраина Волгограда.

Угловатый немецкий внедорожник медленно выехал за ворота части и покатил в сторону Волгограда. Позади с удалением метров тридцать лязгал гусеницами Т-70 с бортовым номером «236».

…До точки предполагаемого рандеву с бандитами по прямой было около двадцати пяти километров. Телекамера, установленная на пятидесятиметровой высоте, могла, конечно, с учетом зуммирования, кое-что показать. Но получаемой с прибора картинки было явно недостаточно. Так, отдельные шевеления противника, передвижения больших групп людей и техники, ну или, например, повышенную активность в воздухе. Но не более того. Рассмотреть всё в подробностях не представлялось возможным – дымка на горизонте, деревья, дома и недостаточное видеоразрешение создавали серьезные проблемы для наблюдателя.

На рожон Бойко лезть не стал и потому повел маленькую механизированную группу не по прямой, а в обход, через городскую окраину, предполагая выйти на нужную дорогу уже за Городищем и Орловкой. К тому же, прикрываясь каменными строениями, можно было продвинуться достаточно далеко без опасения быть обнаруженными именно "фашами": в Волгограде им сейчас делать нечего, а полицейские патрули вряд ли будут делится информацией с кем попало – ну разве что только по прямому приказу руководства.

Еще одной причиной для удлинения маршрута являлось то, что шоссе, ведущее к Городищенскому каналу с юга, вероятнее всего, не таило опасности. Ведь, по мнению майора, нападения со стороны города бандиты ожидать никак не могли…

Машины продвигались довольно медленно, осторожно объезжая проломы в асфальте и кучи мусора, наметенные ветром к автобусным остановкам и к брошенным прямо на дороге разнообразным транспортным средствам, от простых телег до многотонных фур. Сидящий на заднем сиденье Кацнельсон крутил головой во все стороны. Сильная тонировка боковых стекол обзору почти не мешала, и боец с интересом рассматривал улицу и окружающие ее строения. Изредка попадающие в поле зрения местные жители, в большинстве своем, старались побыстрее укрыться где-нибудь за домами, а если и мешкали, то лишь для того, чтобы "наградить" ненавидящим взглядом "украшенный" крестом танк, нагло ползущий по шоссе Авиаторов.

"Притормозили" колонну только один раз, на въезде в город, недалеко от международного аэропорта. Одетый в черную форму полицейский, заметив джип с пулеметом на крыше, вылез из чистенькой патрульной машины и, лениво махнув жезлом, вразвалочку подошел к остановившемуся внедорожнику. Самое смешное, документы у водителя "Гелендвагена" он даже проверять не стал, лишь поинтересовался очень скучным голосом, нет ли в салоне данного транспортного средства оружия и боеприпасов. Сергей Васильевич шутку оценил и потому, сунув несколько купюр в приоткрытое окно, посоветовал стражу порядка поискать оное в багажнике у танка. "Гаишник" совету не последовал, но деньги взял, разрешив тем самым все проблемы.

Столь легкий выход из щекотливой ситуации показался неискушенным в постсоветских реалиях красноармейцам настоящим чудом. Однако уже спустя пять минут, успокоенные майором ("Обычное дело. Дурак, кто сейчас не берет"), бойцы снова прильнули к стеклам машины.

Грязные, изрезанные трещинами стены панельных многоэтажек, пустые окна, покрытые слоем серо-оранжевой пыли, и перекатывающиеся по земле клубки каких-то обрывков-ошметков резко контрастировали с густыми не успевшими еще пожелтеть кронами деревьев и разросшимся кустарником. Словно бы массовый уход горожан из каменных джунглей дал своебразный толчок превращению Волгограда если и не в город-сад, то, как минимум, в город-парк. Марик хотел было поинтересоваться у майора возможными причинами этого явления, но так и не решился, сообразив, что не стоит отвлекать его разной ерундой во время управления автомобилем.

Из установленного перед центральной консолью примитивного приемо-передатчика сквозь треск помех прорывались повторяющиеся звуки какого-то сигнала. "Фиють-фьють-фюить", и через пару секунд "фи-фи-та-та". Как несколько ранее пояснил Бойко, сигналы передавала одна местная радиостанция, обанкротившаяся и прекратившая вещание, но продолжающая работу в тестовом режиме откуда-то с южной окраины. По всей видимости, ее передатчик отключить попросту позабыли или не успели, а солнечные батареи на крыше еще не выработали свой ресурс и до сих пор снабжали электричеством оставшуюся без присмотра технику. Кстати говоря, подобный источник "дармовой" энергии (в дополнение к кабелю, подсоединенному "левым образом" к ближайшей пока еще действующей ЛЭП через сеть "чужих" РТП) стоял и в тайном убежище майора, но, как бы ни хотелось Кацнельсону и примкнувшему к нему Синицыну хоть одним глазком взглянуть на это чудо, сделать это им не позволили, пообещав, правда, показать и рассказать все позднее, после боя. Но Марик не унывал, ведь вокруг еще столько всего неведомого и непознанного, что, наверно, целой жизни не хватит, чтобы изучить эти чудеса. Чудеса оказавшегося не таким уж далеким будущего.

Тон сигналов из динамика на мгновение изменился. "Та-та, та, та-та", – пять коротких нот заставили майора остановить машину. Бойко посмотрел на часы и покачал головой, а затем, положив руку на ключ, отправил ответное послание "та, та, та-та", через несколько секунд получив назад еще одно "та-та". К передачам неизвестной станции все в округе привыкли, и потому ее частоту можно было иногда использовать для коротких сообщений, передаваемых телеграфным ключом. Нехитрая кодировка, направление и схожесть сигналов позволяла маскировать настоящую работу в эфире под помехи и сбои и, соответственно, обманывать "слухачей" противника. Правда, недолго, поскольку те наверняка использовали сканирующие программы, и наметившееся изменение радиосигнала со временем могло быть обнаружено. Обнаружено и распознано, со всеми вытекающими. Однако сегодня осторожничать не стоило, важность задачи перекрывала всякий возможный риск.

Как понял Марик, сообщение с базы от Ольги оказалось неутешительным – команда других бойцов, действующих, по словам майора, на северном участке, на связь так и не вышла. Что с ними произошло, было неясно, но в нынешних раскладах предполагать стоило либо гибель группы, либо ее пленение. Что, в принципе, почти одно и то же – ждать милости от врагов не приходилось. Ну а говоря сухим языком штабных, возможная потеря второй группы планом учитывалась, но, как наихудший вариант, поскольку в этом случае отряду приходилось действовать в одиночку, без возможной поддержки с другого направления. Однако майор, видимо, этого языка совсем не знал, поскольку попросту промолчал. Промолчал минуты четыре, откинувшись на спинку водительского кресла и тупо уставившись в одну точку где-то за лобовым стеклом. А очнулся лишь после того, как Макарыч тронул его за плечо. Вздрогнув от прикосновения, Бойко медленно протянул руку к замку зажигания и повернул ключ. Машина легко завелась, и спустя пару секунд колонна, возглавляемая коробкообразным "G500", вновь двинулась к намеченной цели.

Напряжение спало примерно через час. К этому моменты кварталы, застроенные многоквартирными домами, остались позади. Теперь дорогу окружали некогда ухоженные сады, потерявшиеся в зарослях сорняков. Время от времени среди буйной растительности мелькали покосившиеся щитовые домики и их более добротные собратья, выстроенные из кирпича или бруса. Иногда попадались целые "дворцы" в три-четыре этажа с колоннами и балкончиками, издали напоминающие классические беседки, "увитые плющом и виноградом". Вблизи этот самый "плющ" действительно был похож на плющ, но вот "виноград" тому же Кацнельсону казался просто разросшимся до неприличия фикусом. Ему, сугубо городскому жителю, регулярно поливающему цветы на окне и потому считающему себя опытным растениеводом, оставалось только морщиться при виде очередного шедевра деревенской флористики. В отличие от офигевающего Марика, сельчанину Барабашу садово-парковые красоты были по барабану. Макарыча интересовала более насущная проблема. После выпитого в ангаре чая ему нестерпимо хотелось облегчиться, да так, что даже майор не смог не заметить страданий бывшего мехвода. Остановив машину перед небольшим мостом через заболоченную речку, командир отряда вышел наружу и, переговорив с выглянувшим из танка сержантом, разрешил, наконец, бойцам справить естественные нужды.

После команды Барабаш опрометью метнулся … или кинулся … или бросился… Хотя нет, на самом деле старый мехвод никогда бы не позволил себе куда-то бросаться, тем более по столь незначительному поводу. Конечно же, опрометью метнулся только Синицын, а Макарыч… Макарыч солидно прошествовал к ближайшим кустам. Особой стеснительностью красноармейцы не отличались и потому, не пытаясь забраться вглубь сорнякового царства, остановились сразу за обочиной. С крыши "автобуса" их страховал Бойко, другую сторону контролировал Кацнельсон, так что неслышно подкрадывающихся врагов опасаться не стоило. Сидящий на башне Винарский с интересом наблюдал и за дорогой, и за товарищами. Ему отчего-то было смешно. Густой кустарник, темная лента шоссе, автомобиль, танк и пятеро вооруженных людей на фоне клонящегося к горизонту солнца. Мирная сельская идиллия уходящего дня.

Однако через пару минут возвышающиеся над зарослями головы красноармейцев внезапно исчезли из вида. Лишь по шевелению растительности насторожившийся сержант определил, что два мехвода сначала разошлись по дуге, а затем быстро рванули навстречу друг другу. Недолгая возня в кустах и громкий мат Барабаша причину странного поведения бойцов сразу не прояснили. Причина эта выяснилась позже. Тогда, когда сама вышла на дорогу с поднятыми руками. Правда, не по доброй воле, а подталкиваемая в спину стволом автомата.

– Ты хоть дело-то сделать успел? – поинтересовался сержант у ухмыляющегося Макарыча. Тот поднял вверх большой палец.

– Ну, тогда я за ПЕХОТУ спокоен, – продолжил Винарский, получив в ответ сердитый взгляд бывшего, увы, теперь уже бывшего мехвода.

Человек с поднятыми руками был слегка помят, то ли от природы, то ли по результатам задержания. Барабаш с Синицыным, наоборот, выглядели как коты, объевшиеся сметаны. Ну, конечно, не каждый же день лазутчиков по кустам ловишь. Подтолкнув пленника к автомобилю, Макарыч отошел в сторону, предоставляя Бойко возможность приступить к допросу. Задержанный сделал пару шагов вперед и остановился в пяти метрах от джипа. Одет он был почти так же, как и майор, в камуфляжную куртку и высокие ботинки. Только погон у него не было, и головной убор, видимо, где-то потерялся. Голову свою человек держал опущенной.

Отвернув в сторону пулемет, майор с интересом оглядел пленника, продолжающего упорно смотреть себе под ноги.

– Здорово, Тарас! – голос Бойко заставил задержанного встрепенуться. Он поднял голову и с изумленным видом уставился на ухмыляющегося майора.

– Васильич?.. Ну, здорово… коль не шутишь.

– Не ожидал? Руки, кстати, можешь опустить.

Пленник осторожно опустил руки.

– Откуда таких архаровцев раздобыл, майор? Голову мне чуть не оторвали…

– Где взял, неважно. Пока неважно. А вот ты-то каким макаром здесь оказался?

– Каким, каким, – пробурчал задержанный, массируя шею. – Посмотреть хотел, что тут будет. Знаешь ведь, какая должность моя.

– Должность твоя мне известна, – усмехнулся Бойко. – Ладно, садись в машину. Из первых рядов все увидишь, в подробностях.

– Может, тогда и оружие вернешь? А то неуютно как-то. Прямо… голым себя чувствую.

– Извини, Тарас, оружие твое при мне останется. Пока. А вообще, чувствовать себя голым, когда на тебе "броник", как минимум, третьего класса – это, знаешь ли, почти извращение.

Пленник хмыкнул, но ничего не сказал, лишь поправил ворот у куртки, прикрывая виднеющийся под ней бронежилет. Бойко же спустился вниз, вылез из внедорожника и указал Кацнельсону на задержанного. Марик кивнул и, вскинув автомат, сопроводил человека в камуфляже к машине. Убедившись, что попыток удрать "пленный" не предпринимает, он усадил Тараса на переднее сиденье, а сам устроился сзади, внимательно следя за пассажиром.

– Это все? – спросил майор у Синицына, когда тот передал командиру изъятые у пленного небольшой бинокль и пистолет.

– Все, товарищ майор.

– Н-да, негусто, – пробормотал Бойко, повертев в руках бинокль.

Тем временем сержант, который слышал весь разговор майора с неизвестным, спрыгнул с брони и подошел к бойцам.

– Знакомый ваш? – поинтересовался он у Бойко.

– Знакомый, – вздохнул майор. – Свиридяк. Тарас Степанович. Замначальника нашего Особого отдела.

– Тогда в чем проблема? – удивился Винарский.

– Проблема? А черт его знает. Мутный он какой-то. Вроде бы наш, а вроде и сам по себе. Когда-то он в аэропорту служил, по части безопасности. А как катастрофа случилась, пропал куда-то. Три года назад у нас появился. И оперативник вроде неплохой, и командование ему доверяет.

– Доверие – это да, штука важная, – подтвердил сержант.

– Важная, конечно. Да вот не нравится он мне, и хоть ты тресни. На Ольгу дело завести пытался, якобы, за самоуправство. Хотя… на последнем Совете он единственный меня поддержал. Раньше всегда за оборону стоял, а тут… Впрочем, ладно, посмотрим. Оставлять его здесь нам не с руки, так что с собой возьмем, а там, глядишь… может, и ошибался я насчет него, – Бойко едва слышно чертыхнулся, затем сплюнул под ноги и громко скомандовал. – Ну все, парни, хватит лясы точить, поехали… Да, и не забудь, сержант. Выходишь на рубеж атаки, сразу включаешь ПУ и передаешь сигнал "три тройки". Понял?

– Понял, товарищ майор. Не забуду.

Бойцы разошлись по машинам. Правда, прежде чем начать движение, майор провел еще один сеанс связи. С базы пришло подтверждение, что возле канала что-то происходит. Что именно, было не совсем ясно, но какое-то оживление там, тем не менее, присутствовало. Видимо, противник все-таки проявился и обнаружился именно там, где его ожидали. Медлить было нельзя и колонна поехала дальше.

За речкой отряд разделился. Джип покатил по шоссе, а танк ушел вправо и, прикрываясь лесополосой, двинулся параллельно дороге. Его силуэт поначалу мелькал между деревьев, но где-то через километр густой подлесок и заросли сорняков полностью скрыли тяжелую машину от посторонних взглядов. "Ну что ж. Отлично", – подумал майор. – "Теперь можно начинать".

– Как действовать собираешься? – поинтересовался Тарас.

– Увидишь, – ответил Бойко, не отрывая глаз от дороги.

– Не боишься, Васильич, что грохнут нас на подходе?

– Вот это вряд ли. Машина знакомая, сразу стрелять не начнут и ладно. Хотя… боюсь, конечно. Но нам не привыкать. Нахальство, оно, знаешь ли, второе счастье.