Текст книги "Дорога на Сталинград. Экипаж легкого танка"

Автор книги: Владимир Тимофеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Часть 2. Перенос

 
Выполз панцер на большак,
Получил снарядом в бак.
Без пехотного прикрытия
Получи, фашист, накрытие.
 
 
У снаряда моего
Тонкий наконечник.
Хоть «калибер» не того,
Но – стальной сердечник.
 

(М.Кацнельсон. Частушки)

18 сентября 2015 г. Степь к северу от Волгограда.

– Сержант Винарский, 12-я танковая бригада.

– Лейтенант Микоян, 434-й истребительный, – и чуть погодя, – Владимир.

– Евгений, – сержант пожал протянутую руку. – Простите, товарищ лейтенант, что мы вас чуть было не … того. Неожиданно оно все как-то получилось.

– Ничего, – поморщился летчик, потирая плечо и шею.

…Летчика танкисты действительно чуть было не уконтропупили. Когда он прыгнул вбок под защиту обломков, сержант чисто на автомате пальнул туда бронебойным. Бронебойным. По истребителю. По уже сбитому истребителю, из пушки, бронебойным снарядом. Слава богу, не осколочным, да и промазал к тому же. Танк остановился на небольшом подъемчике, и угол возвышения оказался великоват для прицельного выстрела – снаряд усвистел куда-то за склон оврага. Да еще плюс паникер Синицын со своими воплями "Волки! Волки!". Ну то есть он конечно не про волков орал, а "Фрицы! Фрицы!", но суть дела это не меняет – командира подставил конкретно. Слава богу, разобрались в конце концов…

Винарский окинул взглядом лейтенанта. "А ведь он молодой совсем", – мелькнула мысль. "Хотя нет. Теперь уже нет. Раз через смерть прошел. Удивительно – самолет на куски, а у него ни царапины". И, словно подслушав чужие мысли, летчик глухо и с какой-то обидой проговорил:

– Сбили меня, парни. И убили, – а потом повторил еще раз. – Да, убили. Но я живой. И ни царапины. Почему? Не знаю. Но живой.

Тут лейтенант неожиданно всхлипнул, а потом сел на землю, обхватив руками голову.

– Я же… я же… мне же за ведущим надо… а я…я… – глотая слезы, бормотал он, не обращая внимания на окружающих.

Стоящие рядом бойцы растерянно молчали. Первым опомнился Макарыч.

– Ладно, паря, убиваться тебе, – ободрил он лейтенанта, присев рядом. – Живой, и хорошо. Значит, дашь еще гансам по мордасам.

– Во-во, точно, – подхватил Винарский, устраиваясь с другой стороны. – Я, помнится, в первом бою тоже командира потерял. Это еще в начале войны было, в Прибалтике. Я тогда на бэтэшке заряжающим был…

Рассказом сержанта заслушался даже Барабаш, хотя слышал его уже раз третий или четвертый. Кацнельсон, тот вообще рот разинул, а успокоившийся лейтенант, дослушав историю до конца, смущенно пробормотал:

– Простите, товарищи, расслабился, – а потом, поднявшись с земли, добавил уже нормальным голосом. – И еще. Я все-таки летчик и воевать в небе привык. А тут земля. Так что… командуйте, товарищ сержант.

– Есть командовать. Владимир… Вас как по батюшке-то?

– Анастасович. Но можете меня просто Володей звать.

– Владимир Анастасович…Анастасович, – тихо пробурчал себе под нос Винарский и внимательно посмотрел на лейтенанта Микояна. Прямой, чуть с горбинкой нос, слегка зачесанные назад жесткие волосы. Губы плотно сжаты, а темные, словно бы удивляющиеся чему-то глаза готовы распахнуться навстречу всему миру и любить, любить его до бесконечности, радоваться жизни и дарить эту радость всем, кто хоть на мгновение готов принять в себя неуемный, наполненный молодостью и счастьем взгляд. Девушки, подумалось сержанту, от таких глаз млеть должны, без шансов. "А ведь похож, черт возьми".

– А Анастас Иванович Мико…

– Да, это мой отец, – резко перебил Винарского лейтенант. – Только не надо об этом. Хорошо?

– Извини… Володя, – смутился танкист. – Просто удивился… слегка.

– Да нет тут ничего удивительного, – вздохнул летчик. – Отец же за меня воевать не будет. И брат… тоже.

– Ну тогда, товарищ лейтенант, берите моих двоих и наверх. Осмотреться надо, что-то странно здесь как-то. – покачал головой Винарский и повернулся бойцам. – Сима, Марик! Я к танку, а вы – с лейтенантом. И повнимательнее там.

– Ну что ж, пошли, парни, – Володя достал из кобуры ТТ и, махнув сопровождающим, двинулся наискосок по склону, осторожно переступая ногами по осыпающейся земле. Вооруженные автоматами Барабаш с Кацнельсоном последовали за ним, и через несколько секунд все трое скрылись в густой поросли над обрывом.

– А нам чего? – поинтересовался Синицын у подошедшего к танку командира. Винарский ловко запрыгнул на броню и уселся рядом с люком механика, придерживаясь левой рукой за створку.

– Значит так, Гриш. Осторожненько подъезжаем к самолету… Отлично. Теперь дальше. Видишь, какую он колею нам оставил. В-о-о-т… Аккуратненько… аккуратненько…молодец. Тормозим, глушим… Прекрасно. Ща глянем, чего там дальше.

Спрыгнув с брони, сержант с наслаждением потянулся, вдыхая свежий, чуть прохладный воздух осеннего дня. Легкий ветерок гладил пока еще зеленую траву, лаская волнистой рябью подлесок, охватывал передовые деревья, что одинокими стражниками выстроились вдоль опушки лесополосы, рассеченной наискось шрамом-оврагом, взбивал осыпающиеся желтым и красным кроны молоденьких берез и кленов. Высокие тополя, по всей видимости, первенцы этого тихого уголка, едва слышно шелестели листвой, мерно поскрипывая вскинутыми вверх ветвями.

– Хорошо-то как! – Евгений закинул руки за голову, подставляя лицо под лучи нежаркого солнца, с трудом пробивающиеся сквозь густую листву. Будто и не было года войны, грохота сражений, гибели друзей и врагов, боли и пота, радости побед и горечи поражений. Все это словно осталось там, в овраге, за темной пеленой странного тумана. Сержант обернулся было к Синицыну, мысленно собираясь поделиться с ним внезапно накатившим счастьем, но сухие щелчки пистолетных выстрелов и знакомый треск ППШ мгновенно смели улыбку с закопченого лица. Одним прыжком взлетев на броню, командир танка нырнул в башенный люк, занимая место у панорамы.

– Гриша, заводи!.. Быстрее, едренть! Березу кривую видишь!?..От, дурья башка!.. Да это я не тебе… Левее, левее, полный! Не спи, мать твою! – кляня себя последними словами, Винарский накручивал и накручивал водителя, заставляя того выжимать последние силы из захлебывающихся топливной смесью моторов. Через десять секунд бронированная машина, подстегиваемая без малого двумя сотнями лошадиных сил, с визгом и грохотом проскочила подлесок и вылетела на разбитый асфальт давно заброшенного большака.

* * *

Лейтенант поднял руку, приказывая остановиться. Кусты закончились. Низкорослая дикая вишня и колючий терн сменились более привычным для южной степи ковылем.

Марик с Макарычем, ощущая себя почти осназовцами, припали на одно колено и принялись с хищным блеском в глазах осматриваться, наводя автоматы на элементы пейзажа, кажущиеся им подозрительными. Участок лесополосы, из которой вышли разведчики, оказался единственным в ближайшей округе. Всюду, почти до горизонта, тянулась степь, изредка прерываемая невысокими грядами холмов. Терпкий резкий запах сухой полыни щекотал ноздри, некошенные травы колыхались под порывами ветра. А вот войной тут не пахло совершенно.

– Черт, странно как-то, – прервал молчание лейтенант. – Где это мы?

– Да вроде там же, где и были, – с сомнением пробурчал Барабаш. – Только без танков.

– Ага. И без немцев, – подтвердил Кацнельсон. – И вообще, похоже, война тут давно закончилась.

– Н-да, – лейтенант вновь задумался, разглядывая асфальтовую дорогу, виднеющуюся невдалеке и уходящую куда-то за деревья.

– Дорога есть. Значит, и люди есть. Только нечасто они здесь ездят. Вон как разбито все, и травка растет прямо по камню, – продолжал бубнить Барабаш. – Не нравится мне здесь, ох, не нрав…

В этот момент в шуршание ветра вклинился едва различимый шум автомобильных моторов, и летчик снова махнул рукой, прерывая ворчание Макарыча. Повинуясь приказу, бойцы залегли, осторожно высматривая сквозь травяные просветы вьющуюся темной лентой дорогу.

Через несколько минут на большаке показался какой-то странный автомобиль. Грязновато-белого цвета, с ломаными обводами и широкими шинами, далеко выступающими за колесные арки, приземистая машина довольно быстро двигалась в сторону затаившихся красноармейцев. На дороге ее мотало туда-сюда, словно водитель был пьян или имел серьезные проблемы с рулевым управлением. Самое удивительное, что гула двигателя странной легковушки не было слышно – только шелест покрышек и свист ветра, загоняющего воздух под капот через похожую на оскал радиаторную решетку. Источниками же шума, так насторожившего бойцов РККА, оказались двое других участников дорожного движения. Угловатые похожие на небольшие автобусы коробки с антрацитово блестящими гранями вылетели из-за деревьев, как два здоровенных ротвейлера, преследующих беззащитную жертву. Из-под огромных бешенно вращающихся колес во все стороны летели камни, гравий и осколки асфальта. Этим черным монстрам было явно наплевать на неровности покрытия и еще виднеющуюся кое-где разметку. Не наплевать им было только на белое авто, что изо всех сил пыталось оторваться от преследователей.

Но, увы, уйти от погони белой машине не удалось. Одна из черных коробок обошла приземистую слева и прижала ее к обочине, а вторая, завизжав тормозами, буквально уткнулась мощным передком в задний бампер объекта преследования. Из кабин загонщиков выскочили несколько человек в камуфляже и бросились к передним дверцам белой легковушки, выставив перед собой автоматы. По крайней мере, предметы в их руках представлялись красноармейцам именно автоматами, ну или, на худой конец, самозарядными винтовками, благо волею случая до места событий оказалось совсем недалеко – метров двадцать-двадцать пять, и рассмотреть чужое оружие можно было без особых усилий. Еще один из обитателей черного "автобуса", того, который был спереди, высунулся из люка на крыше с большим пулеметом ленточного заряжания на коротком кронштейне и принялся крутить длинным стволом-хоботом в разные стороны, выискивая возможную цель. Лейтенант замер в траве, боясь пошевелиться под пристальным взглядом наблюдателя, а Кацнельсон, кажется, совсем перестал дышать. И лишь Барабаш невозмутимо рассматривал происходящее на дороге, стараясь, правда, при этом так же, как и остальные, не делать лишних движений.

Тем временем "камуфлированные" распахнули дверцы прижатой к обочине машины и выволокли из нее двух человек. Пассажиром оказался молодой парень, почти мальчишка, лет пятнадцати, и его сразу опрокинули на землю, лицом вниз, заставив положить руки на голову. Водителем же была девушка. Двое нападавших ухватили ее за руки и прижали к боковине кузова. Третий, судя по уверенной властности движений, командир, что-то спросил у задержанной, но в ответ, видимо, получил нечто, не очень его устраивающее, поскольку скривился и с размаху ударил даму в живот. Девушка бессильно согнулась и исчезла из поля зрения наблюдающих за развитием ситуации красноармейцев. Пулеметчик уже не глядел в сторону разведчиков, целиком сосредоточившись на лесополосе, как на наиболее опасном участке, и потому Барабаш рискнул поделиться с товарищами своими соображениями.

– От, скоты, – прошипел он со злостью. – Девку бьют, как фашисты какие.

– Серафим Макарович, а вы на форму, на форму гляньте, – зашептал лежащий рядом Марик.

– А что форма? Форма как фор…

– Да нет, не на этих, – перебил Макарыча Кацнельсон. – На парне… и на девушке тоже. Вон, смотрите.

– Ёшки-матрешки! И вправду! – подтвердил Барабаш, присмотревшись к одежде уложенного на асфальт юноши. Во что была одета девушка, он разглядеть не мог – мешал кузов автомобиля. Но, поднапрягшись, мехвод вспомнил отдельные детали, поначалу не отмеченные взглядом, но глаз все-таки зацепившие.

– Наша форма, наша, – продолжал жарко шептать Кацнельсон. – Гимнастерки, сапоги, петлицы даже и знаки нарукавные. Только галифе синие, ну, как у кавалеристов или летчиков, ага…

– Ага, ага, – передразнил Макарыч красноармейца. – Ты ж сам давеча уверял, что войны тут нет. Как же? Нет ее? Вот она, война-то. Вот тебе и ага… студент.

Марик обиженно замолчал и покосился на лейтенанта. Летчик, конечно же, слышал разговор танкистов, но ничего не сказал, продолжая наблюдать за развитием событий на дороге. А там происходило следующее. Девушку подтащили поближе к парню, и главарь налетчиков опять о чем-то спросил ее. Результат был тем же, что и в предыдущий раз– ответ не устроил командира напавших. Он вновь ударил девушку, только уже не в живот, а по лицу – сильно, наотмашь. Голова задержанной дернулась, из разбитой губы потекла кровь.

– Все, парни. Я пошел, – тихо произнес летчик.

– Да ты что, лейтенант? Да они же тебя щас… – Барабаш попытался было остановить лейтенанта, но тот только отмахнулся:

– Отставить. Все нормально, все под контролем. Вы только, как выстрелы услышите, так сразу огонь открывайте. Первым делом пулеметчика, а потом остальных. Только меня и ребят не зацепите. Ну. Все. Пошел.

Засунув пистолет в кобуру и скинув шлем, Володя отполз от импровизированной засады метров на десять, поднялся из травы и уверенно зашагал к стоящим на дороге машинам. Как учил его в свое время отец, голова должна оставаться холодной. Всегда. Даже когда все висит на волоске. И если не хватает уверенности и знаний, все равно надо оставаться самим собой, и никто не должен усомниться в твоей силе и в той правде, что стоит за тобой. "Ну что ж, информации мало. Но кто враг, уже понятно. Значит, уверенность и нахальство. Да, да, обыкновенная наглость. Пусть считают, что я вправе отдавать приказы. Даже им. И пусть боятся".

В обрывках фраз, долетавших до красноармейцев, несколько раз мелькнули слова, произнесенные на армянском и, кажется, на грузинском. "Вот на этом мы их и подловим". Двое бандитов, державших парня, имели ярко выраженную кавказскую внешность, лица еще двоих скрывались под надвинутыми на глаза длинными козырьками странных головных уборов. К какой национальности принадлежал пулеметчик, тоже оставалось неясным, но особого значения это не имело – его участие в предстоящем разговоре сводилось к минимуму. А вот главарь был, похоже, славянином – говорил он, по крайней мере, по-русски.

Семь пар глаз, включая девушку и того, кто с пулеметом, уставились на идущего к машинам лейтенанта. Стволы автоматов моментально нацелились в его сторону, и лишь стрелок на крыше "автобуса" не стал разворачивать оружие, продолжая косить одним глазом на лесополосу. Руки слегка на отлете, твердая уверенная походка, насмешливое и одновременно злое выражение лица появившегося непонятно откуда человека, видимо, немного смутили бандитов. Впоследствии даже сам Володя не мог понять, откуда у него в тот момент проявился такой талант к лицедейству.

Главный бандит опустил ствол и резко крикнул:

– Ты кто? Стоять, не двигаться!

– Барев дзез! Гамарджобат! – спокойно произнес летчик и тут же, не останавливаясь, рявкнул по-русски. – Какого хрена!?

– Что какого хрена? – не понял главарь.

Лейтенант в ответ разразился длинным ругательством сразу на трех языках, не давая предводителю налетчиков возможности опомниться и трезво оценить ситуацию.

– Какого хрена вы срываете операцию? – продолжал орать Микоян в лицо опешившему от такого напора главарю. – Я Ашот Казарян из второго отряда. Два часа уже жду здесь этих, а вы, бараны тупые, мне все карты спутали. Что я теперь наверх докладывать буду? А!? Не слышу ответа?

Стоящий рядом с предводителем автоматчик повернулся к своему командиру и принялся что-то нашептывать тому на ухо. "…Дознаватели… внедрение… спецгруппа…", – до Володи долетело лишь несколько слов, но этого оказалось достаточно, чтобы главарь вдруг переменился в лице и весь как-то сник от полученной информации.

– Прощу прощения, не знал, – теперь старший из налетчиков был сама любезность. – Эти сволочи пытались через пост проскочить, – кивнул он в сторону лежащего парня. – Двоих наших положили. Мы же не знали, что спецоперация… – продолжал оправдываться бандит, но Володя его уже не слушал. "Офигеть! Первым выстрелом – и прямо в яблочко! Ну охренеть просто! Ай да я". Брезгливо скривившись и тщательно скрывая охватившее его возбуждение, лейтенант небрежно отодвинул главаря и шагнул к девушке. Схватив ее плечи, он злобно проорал:

– Где!? Где и когда!?

Девушка молчала, с ненавистью глядя на нового мучителя. Изображая порыв ярости, лейтенант швырнул допрашиваемую на землю, а затем, встав на одно колено и выхватив из кобуры ТТ, он сунул пистолетный ствол прямо под нос упавшей.

– Повторяю еще раз. Где и когда!?

Сгрудившиеся вокруг налетчики расслабились, опустили оружие и принялись отпускать сальные шуточки, наблюдая за увлекательным процессом допроса. Володя же незаметно подмигнул девушке, с нескрываемым удовольствием отметив расширившиеся от удивления глаза красавицы, а потом резко развернулся и несколько раз выстрелил в окружающих его бандитов, в первую очередь, пытаясь достать самого главного.

Будь лейтенант один, ему бы вряд ли удалось уничтожить всех противников. И никакая внезапность не помогла бы. Один, без опыта, против шестерых, да еще с автоматами – это фантастика. Но залегшие в засаде и не замеченные никем бойцы не подкачали. Как только прозвучали первые выстрелы, Макарыч с Кацнельсоном несколькими прицельными очередями срезали и пулеметчика, и остальных бандитов. Благо, что лейтенант упал, прикрывая собой девушку, а ее напарник и так уже лежал на дороге и вскочить не пытался. Так что завалить не ожидавших нападения боевиков, не задев при этом никого из своих, оказалось задачей не слишком сложной.

Наступившую после выстрелов тишину прервал скрежет стартера и гул ожившего двигателя. Оказывается, в стоявшем позади "автобусе" еще оставались живые налетчики. Но, видимо, проникшись столь скорой расправой над сотоварищами, они решили в драку не лезть, а попытались быстро и очень решительно смыться. Однако сегодня фортуна была явно не на их стороне. Когда черная коробка на колесах, вихляя задом и поднимая клубы пыли, на всех парах рванула к лесу, на дорогу метрах в двухстах от места боестолкновения вылетел знакомый Т-70 под номером "236". Крутнувшись на месте и слегка довернув орудие, он шмальнул снарядом прямо по несущейся на него машине. Огненный болид насквозь прошил бандитский "автобус", смахнув по пути капот, а заодно и водительское кресло вместе с водителем. Потерявшая управление машина вильнула в сторону и, приподнявшись на двух колесах, свалилась в придорожный кювет.

* * *

Лейтенант стоял на коленях возле обочины. Его уже второй раз подряд выворачивало наизнанку. Конечно, он видел смерть, видел подбитые танки, видел падающие вниз горящие самолеты, видел раненых и даже убитых товарищей. Но все это было где-то там, на земле, кажущейся с высоты птичьего полета такой игрушечной и такой далекой. Словно в кино, словно бы все понарошку. А тут… Ну до чего же положение дурацкое! И перед ребятами неловко.

На плечо мягко легла рука. Девушка. С растрепанными каштановыми волосами и шрамом на губе, в помятой и запыленной гимнастерке, но все равно красивая. Тонкая и гибкая, как лоза, и в то же время твердая, как сталь, – ведь даже бровью не повела, когда сволочам этим в лицо смотрела. И сильная. Наверное. И движется она так, как…как…ух, как же она движется! Володя попытался немного отстраниться, смущаясь собственной слабости, но девушка сжала ладонь, не отпуская плечо лейтенанта.

– Меня Оля зовут.

– Володя, – прошептал летчик, сгорая от стыда и утирая губы рукавом. – Извини…те. Я тут… немного… я…

– Дурачок, – ласково улыбнулась девушка, протягивая лейтенанту фляжку с водой. – Ты же нас всех спас. А это… это ерунда. Так всегда в первый раз бывает.

– Спасибо, – Володя тихо улыбнулся в ответ, ополоснул лицо и медленно поднялся, разворачиваясь к собеседнице. – Спасибо. Я… в норме… Оля.

– Вот и славно, – рассмеялась Ольга, озорно сверкнув зелеными глазами. – Кстати. Вы, товарищ лейтенант, даме чуть руку не сломали, когда ее на землю укладывали, – и вновь заливисто расхохоталась, заметив, что и так слегка покрасневшие уши летчика после этих ее слов стали совсем пунцовыми.

– Ладно, Володя, не смущайтесь. Это у меня всегда так, после стычки смеяться хочется… Пойдемте уж, – девушка взяла лейтенанта за локоть и решительно повела его к машинам.

А у машин уже вовсю распоряжался Винарский. Барабаша он отправил проверять первый автомобиль, тот, который с пулеметчиком, – вдруг в нем еще какой злыдень затихарился. Марика озадачил второй черной коробкой, и тот тут же бросился к перевернувшемуся "автобусу" на предмет посмотреть, "кого и скольких мы там расхреначили". Однако, пока инструктировал Кацнельсона, на глаза попался Синицын, со скучающим видом разглядывающий окрестности из люка мехвода. Этот непорядок сержант вынести не смог и рявкнул на мающегося бездельем бойца. В итоге Синицын принялся активно шмонать жмуров, в живописных позах раскинувшихся на дороге. Нарезав всем задачи и не трогая пока еще не отошедшего от боя лейтенанта, Винарский взялся, наконец, за спасенного красноармейцами парня, резонно посчитав его ценнейшим источником информации об окружающем мире.

– Тебя как зовут-то, братишка? – спросил сержант у привалившегося к колесу паренька, присев перед ним на корточки. Спасенный изумленно озирался, видимо, еще не до конца осознавая произошедшее.

– Антон я. Антон Фомин, боец Красной Армии, – проговорил он ломким юношеским баском. – А Оля где? Ну, сеструха моя.

– Да вон она. С лейтенантом нашим героическим общается, – махнул рукой сержант и продолжил. – Так откуда, говоришь, вы тут взялись?

– Как откуда? – удивился парень, перестав, наконец, мотать головой. – Из Иловли мы. Неужто не знаете?

– Так откуда ж нам знать? Мы же не местные.

– Да? – юноша недоверчиво покосился на танкиста. – Так ведь форма на вас такая… правильная, да и этих вы сразу… того. Вы же вроде танкист, товарищ сержант.

– Ну, что не моряк, это точно, – ухмыльнулся Винарский. – А вот твое обмундирование, боец, у меня сомнение вызывает. Петлицы малиновые, а кант зеленый. Ремень не тот и карманы не на месте. Да и звезды полковничьи на рукаве – это уж совсем ни в какие ворота не лезет.

– А мы все так одеваемся, – ошарашенно пробормотал парень. – Как эти подонки власть здесь взяли, так мы свою форму сделали. Такую, чтоб сразу своих видеть. Мы теперь Красная Армия, как в Великую Отечественную. Раньше у нас тут много реконструкторов было, вот и пригодилась форма старая.

– В Великую Отечественную, значит, – проговорил сержант задумчиво и, поднявшись во весь рост, обернулся к девушке и лейтенанту. "А лейтенант – молодец. Дурак, конечно, но все равно молодец. Герой".

Глядя на парочку, возвращающуюся от обочины к застывшим на дороге машинам, он мысленно улыбнулся: "Все, попал наш лейтенант. Видок у него, как будто мешком по башке стукнули. Такой только у влюбленных и бывает. И девчушка тоже, вон как глазами стреляет. Ох, хороша чертовка". Сам сержант, хоть и был роста небольшого и атлетическим сложением не отличался, предпочитал женщин статных, таких, чтобы и спереди, и сзади все было ого-го. Да и мехвод его, бывший сельский тракторист Серафим Барабаш, в этом разрезе всегда поддерживал командирские предпочтения. Однако тут танкист не мог не признать, что барышня и впрямь оказалась симпатичной, стройной, как раз для лейтенанта. "А неплохая из них пара получится. Одобряем".

– Ну, как вы, товарищ лейтенант? – поинтересовался сержант у летчика. Тот в ответ только пожал плечами, слегка покосившись на девушку, продолжающую держать его за локоть. В этот момент к Винарскому подрысил Кацнельсон, задыхаясь от усердия и быстрого бега.

– Один там был, товарищ сержант. Готовый. Только сапоги от него и остались.

– Ну и хорошо, – подытожил командир. – А вас, барышня, как звать-величать? – он вновь повернулся к девушке.

– Ольга, – с небольшой заминкой ответила та, недоуменно сравнивая значки на петлицах у вопрошающего и того, кто стоял рядом с ней.

– Он старший, – глухо пояснил лейтенант.

– Понятно, – Ольга кивнула и закончила уже по всей форме. – Ольга Фомина. Младший сержант Красной Армии.

– Сержант Винарский. 12-я танковая бригада РККА.

– Танковая бригада? – удивилась девушка и тут же, опомнившись, извинилась. – Простите, товарищ сержант, не знала просто, что у нас танки есть. Да, кстати, бросьте вы это, – она поморщилась и указала взглядом на Синицына, собирающего оружие убитых бандитов. – Кустарщина же китайская. Из них стрелять невозможно. Отказ за отказом.

Винарский кивнул бойцу, и тот бросил на землю все собранное с налетчиков барахло.

Антон, брат Ольги, все это время продолжал сидеть на земле, опираясь спиной на высокое колесо изрешеченного пулями автомобиля. Болела голова, да и позвоночник постреливал от каждого неосторожного движения. Все же бандиты успели слегка попинать его ногами, пока их не завалили эти странные бойцы в до боли знакомой форме. Удивительно, но юноша всем сердцем чувствовал что-то родное в тех парнях, что стояли рядом с сестрой. И вроде бы ничего особого в них нет, и сами они ненамного старше Антона, но лица! Лица их, обветренные, усталые, запыленные, словно бы освещались изнутри какой-то верой, верой в то дело, которому только и стоит посвящать свою жизнь, всю до конца, без остатка. И правдой. Правдой, что стоит у них за плечами. Чем-то они были похожи на дядю Сережу, заменившего Ольге с Антоном погибшего девять лет назад отца. Тот тоже, бывало, сжимал губы и хмурил брови, почти как этот сержант-танкист. Или, например, лейтенант, немногословный и чуть смущенный, но как же лихо он с "фашиками" разобрался. И двое красноармейцев в х/б. Стоят спокойно и как будто расслабленно, но в то же время внимательно и цепко следят и за кустами, и за лесом, да и что греха таить, его, Антона, тоже из виду не выпускают. А вот еще один танкист в разорванном шлеме и с рукой на перевязи, вылезающий из трофейного "Гелена". Кряжистый и спокойный как слон, но автомат на плече висит так, что в любую секунду готов поймать цель и залить свинцом вражину. "А, кстати, зачем ему этот календарь?".

– Командир, – слегка напряженным голосом произнес Барабаш, протягивая сержанту раскрашенный яркими красками глянцевый лист. – Глянь-ка на это.

– Чего это? Это календарь такой что ли?… Ага… год деревянной… козы… – брови Винарского в изумлении поползли вверх, и он непонимающе уставился на Макарыча. – Какой еще на хрен козы? Что за бред, Макарыч?

Но Макарыч в ответ лишь пожал плечами, закатил глаза и принялся невозмутимо разглядывать какую-то точку на небе, предоставляя командиру право самому принимать решение. Сержант свернул лист в трубочку, несколько раз качнулся с пятки на носок, а затем ударил этой своеобразной бумажной дубинкой себя по колену и хорошо поставленным голосом отдал приказ:

– Младший сержант Фомина. Остаетесь здесь, с братом. – и, больше ничего не объясняя, развернулся, решительно махнул рукой своим бойцам и зашагал к стоящему невдалеке танку. Синицын с Кацнельсоном переглянулись и поспешили за командиром, за ними последовал ухмыляющийся Барабаш. Крайним ушел Микоян, ободряюще улыбнувшись девушке напоследок. Ольга с недоумением посмотрела им вслед, а затем присела рядом с братом и принялась его ощупывать на предмет повреждений. Лейтенанту очень хотелось остаться, он с досадой воспринял приказ командира, но все же приказ есть приказ, пусть даже командир младше тебя по званию. "В конце концов, мы пока еще никуда не ушли", – подумал Володя и повеселел. – "Черт. Какая же она все-таки… славная".

* * *

– Ну, что скажете, мужики? Что делать будем? – Винарский смотрел на свой отряд насмешливым взглядом.

Бойцы отреагировали на календарь по разному. Синицын округлил глаза, матюгнулся вполголоса и почесал затылок. Кацнельсон отчего-то сильно возбудился и принялся нервно подпрыгивать на месте, почти как школьник, который знает ответ на вопрос, но при этом никак не может привлечь внимание учителя. Лейтенант же откровенно обрадовался, хотя всеми силами старался сохранять вид невозмутимый и солидный. Макарыч… Макарыч все свои эмоции, видимо, оставил еще в "автобусе" и сейчас был больше занят сломанной рукой, чем размышлениями о парадоксах бытия. Глянцевый лист с календарем на 2015-й год спрятали в недрах боевого отделения, дабы он более не смущал никого из красноармейцев своим вызывающим видом, а заодно и для сохранения документа в качестве вещественного доказательства странного казуса, приключившегося с экипажем легкого танка.

– Молчим? Ну что ж. Тогда будем высказываться по очереди. Начинай, Марик.

– Товарищ сержант. Это… это же прорыв в науке, и вообще, – Кацнельсон кипятился так, словно он лично организовал туннель в пространстве-времени и теперь вынужден доказывать бюрократам-начетчикам необходимость продолжения исследований. – Мы просто права не имеем оставлять все как есть. Нам надо здесь все как следует изучить, записать. Может, даже…

– Понятно, – перебил его командир. – Значит, ты за то, чтобы остаться. Поехали дальше. Гриша?

Синицын перестал чесать затылок и отрапортовал с бесхитростным видом:

– Товарищ сержант, я за то, чтоб назад… Фрицев бить.

– Хм, доходчиво изложил, красноармеец. Макарыч, что скажешь?

– Знаешь, командир… Заманчиво, конечно, погулять здесь немножко, глянуть, что к чему. Да и знать, чего тут в будущем было, Советской власти не помешает. Вот только как-то оно так не очень… А вдруг то, что нет нас там, на войне, и войну мы из-за того проиграем… Может, только от нас и зависит, одолеем немца али нет… Да и чего тут скажешь. Я с Гришкой согласен. Нечего нам здесь делать. Домой, командир, вертаться надо. Взад по овражку прокатимся, проход найдем и туда.

Сержант задумался, кинул взгляд на машины, где остались девушка с парнем, о чем-то тихо переговаривающиеся и время от времени посматривающие на пятерку странных бойцов, и обратился к летчику:

– Ну а вы, товарищ лейтенант?

Лейтенант молчал примерно с минуту. Володя действительно не знал, как следует поступать в такой ситуации. Не говоря ни слова, он стоял и смотрел на степь, уходящую куда-то далеко-далеко, за горизонт, туда, где небо встречается с землей, растворяясь в ней, как день, исчезающий в сумраке подступающей вечерней прохлады. Взлетит ли он когда-нибудь еще в это солнечное небо или теперь всегда будет вынужден ходить по земле, забыв о пьянящем восторге полета? И смогут ли они вообще вернуться обратно, на ту войну, где он уже один раз погиб? Да-да, не стоит себя обманывать – на самом деле погиб в искореженном, изломанном снарядами и пулями Яке.

Летчик перевел взгляд на стоящих рядом бойцов.

Марик и Гриша. В чем-то похожие, почти такие же, как он. Молодые ребята, наверняка, комсомольцы. И хотя сами, видать, парни не промах, но на командира смотрят как положено, без тени сомнения, словно точно знают, что именно он вправе послать их на смерть. В любую секунду. Туда, откуда не возвращаются. Но ведь верят, верят, что не зазря. "А я даже фамилий их не знаю. Ну да ничего, дело поправимое".