Текст книги "Дальние миры"
Автор книги: Владимир Симин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Глава 25. Чужая душа
– Нет, ты представляешь, какова гадина? – ноги окончательно замёрзли, коленки покраснели и покрылись царапинами, и ругалась я больше на всю ситуацию в целом, чем на конкретную сбрендившую личность. Меченый шёл рядом и вскидывал морду, слушал и соглашался. Да и попробовал бы не согласиться!
В таком рокерском виде в терем возвращаться не хотелось. Остатки юбок, ноги, конечно, частично прикрывали, но видок был тот ещё. В избе Лешака спокойнее, и переодеться есть во что. Нужно было подумать, нужно было высыпать все пазлы, и начинать собирать картинку заново. Кому теперь верить, у кого искать помощи?
На повороте волк отстал, сдавая пост мужчине, который рубил дрова прямо перед лешаковой землянкой. Гадкие подозрения заворочались с новой силой. Волче поднял голову, утер рукавом пот и, опершись на рукоять колуна, принялся мрачно осматривать мои оголённые ноги.
– Далеко ли летала, птаха? – спросил он не то, чтобы с осуждением, но как-то совсем не по-доброму.
– Далеко, – я обхватила сильное тело, прижавшись к широкой груди и закрыв глаза, – устала.
Запах... Многострадальные ноги подлетели вверх, Волче занёс меня в избу и усадил на лавку.
– Хорошо, что ты дров наколол. – приходилось прятать глаза от пытливой синевы. – Не замерзну.
– Не замерзнешь, – Волче подставил кадку с водой и отжал в ней кусок полотна, а потом принялся обмывать ранки. – Ох, горюха, не зря хоть юбку-то драла?
– Не зря.
* * *
– Флюорография когда? – спрашивал отец, а сам не спускал глаз с Эли, быстро и совершенно фантастически умело рубящей мясо для мантов.
Невозможно было не улыбнуться, но я сдержалась.
– На четырнадцатое решили перенести, чтобы сразу кровь сдать и всё.
– Я там приготовил... ну, знаешь, анестезиологи ведь тоже люди.
– Пап, этот не возьмёт!
– Возьмёт-не возьмёт – его дело. Ты просто намекни, а там уже как получится.
– Нико, – тихо протянула Эльмира, – твоя дочь сама решит, что и кому говорить и предлагать. Займись лучше тестом, у меня запястье с утра ноет.
– То есть теперь две на одного?
Мы с Элей переглянулись и хором ответили:
– Да!
Манты были божественными, моя будущая мачеха знала толк в восточной кухне, и я даже подозревала, что в этом ее умении и заключалась значительная доля привлекательности. Ну и что. Если отец счастлив, если по утрам по квартире раздается его негромкое красивое пение, а с антресолей бережно снята гитара и куплены новые струны. Если новая стрижка так идет ему, то пусть будет как есть. Егор с интересом наблюдал за моим лицом и пытался прятать улыбку. Тётя Таня деловито резала пирог с грибами, Мишка, давясь едой и прикрывая рот ладонью, рассказывал о том, как Гошка выиграл в каком-то там компьютерном турнире десять тысяч рублей, а младший кузен поправлял, что не десять, а девять, и не в турнире, а на соревнованиях.
Счастье царило за столом, его можно было потрогать и даже съесть, обжигаясь мясным горячим соком. И слёзы были близко-близко, но большая тёплая ладонь накрыла мою:
– Жень, ты чего?
– Ничего, – замотала я головой. – Просто хорошо сидим!
И всё же темная тень витала над нашим столом. Я чуяла холодок, наблюдала странные переглядывания между Михой и Егором, но пока не хотела верить, пока нет. Сначала операция.
– Ничь яка мисячна, зоряна, ясная, – пел отец любимую свою песню, которую впервые услышал в кино про войну, и бархатный тембр его голоса будоражил нас, и ночной воздух за открытым окном. Эля, заслушавшись и задумавшись, позволила себе положить подбородок на плечо любимого мужчины, а тётка смахнула слезу.
– А все-таки как так получилось, что операция бесплатная?– неожиданно громко прошептала я, прислонившись к груди Егора, когда отец закончил, и за столом воцарилась пугающая тишина. Подозрения появлялись уже давно, но теперь мне нужны были ответы.
– Миша?
Я не подписала Славкины документы. Большой конверт так и лежал на столе не распечатанным, напрягая нас с Михой и Егором. Неужели без моего ведома дали согласие и получили деньги?
– Пап? Егор?
– Я продал джип.
– Сашке Горькавый у меня давно катер просил. Да я на рыбалку уже и не езжу. Мамку вон только катаю иногда.
– И я, – Гошка сильно и неровно покраснел, – там правда девять семьсот всего.
Отец притянул к себе Эльмиру, впервые вот, так по-хозяйски:
– Ну и мы не лаптем щи хлебаем, откладывал, накопилось. Сложили всё, и получилась приличная сумма. Хватит и на обе операции, и на реабилитацию в хорошем центре.
– Вы охренели что ли? – меня разрывало изнутри.
Тетя вскочила с места, отошла к окну:
– Женя, не надо так!
– А ты?! Джип! Зачем?
– Потому что я мужчина, а ты моя женщина, – Егор обнял и прижал к себе, обведя глазами остальных. – Мужики мы или кто?
* * *
Волче вдруг сел на пол, комкая в руках сочащуюся водой тряпку.
– Что вызнала?
– Всё. – дрожь нарастала, а за нею тянулся неизвестно откуда взявшийся страх. – Удивительные вещи открылись мне сегодня, дорогой мой. Теперь вот и не знаю, что со всем этим делать.
Глаза напротив слегка сощурились, цеплялись за мои.
– Поведаешь?
– Не знаю, как и сказать. Представляешь, можно, оказывается людьми, как игрушками забавиться. Вытряхнуть душу из человека и своим гадким нутром наполнить. Красота! Никто и не догадается, что Марья – это и не Марья вовсе. Молчишь? Молчишь. Понятно. Значит, знал. – я засунула руку за пазуху и достала деревянного ворона. Сжала. Волче следил за каждым движением. Экран возник не сразу, но увиденное лишило меня присутствия духа и речи. Этого просто не могло случиться. Моревна же говорила, что не всегда сбывается. Не всегда.
– Видала что? – Волче хмурился.
– Скажи, – я опустилась рядом, угодив коленями в лужицу и чуть поморщившись, – люба я тебе?
– Пуще живота.
– Неужели до меня таких не встречал?
– Встречал всяких. – на пол падала стаскиваема с меня одежда, я не сопротивлялась, но и не помогала. – Врать не буду. И краше тебя бывали, и статнее. А вот с тобою, – губы жёстко прошлись по обнажённой груди, – напиться не могу, надышаться...
И как доказательство – дыхание. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох...
– О тебя споткнулся. – рывок был сильным, а обладание резким и грубым, почти животным.
– Зачем я тебе? Время кончается, да? Наследник нужен? – влажный лоб уткнулся мне в ключицу, потерся, отвлекая от ускоряющихся движений бёдер. – Не на кого царство свое оставлять, да?
Меня развернуло и припечатало спиной о дощатый пол. Я не ждала удовольствия, но оно случилось, сбив настрой и вызывая волны тошноты. Волче дёрнулся в последний раз и больно закусил кожу у основания шеи.
– Не отпущу, – рычал он, крепко удерживая, не давая выскользнуть. – Моя была, моей и вековать будешшшшь!
Раздавленная, напуганная и потерянная лежала я под тяжёлым мужчиной.
– Проси, что хочешь, только сперва, – Волче, наконец, выскользнул из меня и я содрогнулась от ледяной пустоты, – сделай то, что должно.
– А если не сделаю?
Охотник помолчал, погладил по щиколотке.
– Сгинешь и здесь, и там. И дружки твои тоже.
– Ты не посмеешь!
– Поглядим.
– Не посмеешь, я знаю. Ты ведь не такой, да? Не такой...
Совершенное мужское тело развернулось ко мне:
– Я буду таким, каким ты захочешь, горюха. Не для того я по земле рыскал, чтобы отступиться от предсказанного. Только дай воды напиться, Женя. Пить очень хочется.
– Марья говорила, что ты людей убиваешь, что смерть сеешь.
– Марья ли?
– Марья, тогда ещё она.
– Вона... – тот, кого я всё ещё называла Волче, скруглил спину и обхватил колени, как мёрзнущий после купания мальчишка на мостках у реки. – Прознала, стало быть. – он помолчал, покачался. – Я своё забираю, мне положенное. У каждого свой срок, горюха. Яговна сторожит ворота в моё царство, кому рано, тех восвояси отпускает, только сперва проверит, много ли вины да крови на человеке. В баньке её заговорённой вода особенная – всё покажет. Балует старуха, иного съесть норовит – в печке испечь. Мол землю топтать ему негоже, грязи округ себя много разбрасывает, пакости всякой. Вот только того огня многие миновали: старуху в устье запихают, заслоном прикроют, думают, погорела бабушка.
– А она? – мне страшно было перебивать, но, отвлекая внимание говорившего, я потихоньку надевала рубаху, отползала к лавке.
– Посидит, посидит, да и выпрыгнет. Дальше сторожит. Гости редко захаживают, так она сама в гости зазывать стала, побродит пособирает горемычных, да всем скопом сюда, на рубеж с моей вотчиной.
– Зоопарк, значит, устраиваете себе. Развлечение.
– А и то сказать, поживи-ка с её, погорюнься на крылечке, не то соскучишься – волком завоешь!
– Зачем ты... так. В чужом теле? Тоже скучно?
Собеседник помолчал, вздохнул.
– Эх, горюха! Верь – не верь, а как увидал в кликушестве тебя, так кровушка посохшая и взыграла. Названная ты мне, испокон веку жду, не чаял уже.
– Девица жданная... – мне становилось всё хуже. – Мстислав тоже?
– Догада.
– Это нечестно, знаешь? Это не по-людски.
– А я и не человек вовсе.
Перед глазами снова возникло сырое подземелье и мгновенный поцелуй, отвращение вызвало волну мурашек.
– Воды тебе не дам и жить с тобой не буду! Уходи прочь!
Волче поднялся и не спеша оделся. Только теперь я начинала замечать разницу в движениях, в повороте головы, в походке и даже в осанке. Запах...
– Напои меня, красна девица, вовеки твоим останусь.
– Куда? – Иван надменно поднял бровь.
– Вот сюда! – я ткнула пальцем в его солнечное сплетение. И велит оттуда, что делать и что говорить.
– Еха! – княжич ухватил себя за короткую бородку. – Не знали беды, не едали лебеды. Вызволить сумеем ли?
– Не знаю. Но народу там много.
– Пришлые должно.
– Может быть.
– А ты, – Иван был растерян и зол. – Зятёк докучливый, слово молвишь ли? Другие по домам разлетелись, под бок к жёнам, а ты возле топчешься. С чего бы?
Но Золик продолжал молчать.
– Ягу не убить, нужно что-то другое придумать. Ловушку, обманку. Не знаю... Хитрость.
– Головушку срубить – и вся недолга.
– Кому головушку?
– Марье.
– Ты что! Она же их как... как... как одежду надевает. Если голову отрубишь, то и Марья погибнет!
– Так тому и быть! Девок кругом – косой коси. А вдовцу и жалости отмерят. И ласки.
– И княжество в придачу, да? Ну ты и гад, Ванечка!
Но недобрый молодец уже удалялся в свои покои обдумывать убийство жены.
– Не бывать тому, – прошипел рядом Золик.
– Марья тебя за мужа не простит, – я положила руку на плечо Ворона Вороновича. – Его не тронь, нужно саму Моревну выручать. Ты сову ее не видел? Серебряную?
Золик поколебался пару секунд и достал из-за пазухи кончик крыла с несколькими оставшимися перьями.
– Яга? Вот тварь!
– Ягоду искать надобно.
– Какую ягоду?
– Волчью. На ней Яга заговоры творит.
– Ты откуда... Чёрт! Трасса, фура, полицейских убили. Ты?!
– Я, – восточный принц потряс головой, отгоняя то ли совесть, то ли воспоминания. – Трафик был налаженный. Гнали в Россию сырец, иногда героин. В ту ночь в придорожной кафешке бабушка-официантка выпить дала настоечки своей. – он глубоко вздохнул. – Свыкся тут, даже говорить стал совсем иначе.
– А как в ворона попал?
– Не помню. Знаю только, что тело не выбираешь. Можешь в своём остаться, а можешь, как Мстислав, в волка. Если вовремя не спохватишься, грязь из сея не вышибешь, то ноги не унесешь, теряешь себя, меняешься, пропадаешь. И даже не в говоре дело – память из тебя вымывается, умения, чувства прежние. Прорастаешь в этой землице и уже сдвинуться не можешь.
– Грязь смыть? Как? – в который раз я задавала себе один и тот же вопрос. – Почему я? Что, мало женщин делают аборты? Да таких почти вся страна!
– Не знаю, Женя. Я пробовал разное – заблудившихся детишек из чащобы выводил, девиц от насильников отбивал. Всё зря. А потом вот Марья... Это она мне все рассказала и объяснила, и про грехи, и про волчью ягоду.
– Весна же ещё! Снег лежит, Золик, какие ягоды?
– Одна ягода. Всего одна. Тогда и к Кощею на поклон идти не нужно.
* * *
– Только ничего не бойся, ладно? – Егор шел по коридору за каталкой, пока двери операционного блока мягко не сомкнулись перед ним.
– Ну, Евгения Николаевна, как настроение?
– Бодрое!
– Вот и отлично! Сейчас эпидуралочку получите, спицы мы вам в коленочку вставим, потом в кроватке полежите немножечко. Договорились?
– Договорились, доктор!
* * *
– Мстислав, будь уже мужиком! – Золик предупреждающе вскинул ладонь, но было поздно, я не могла остановиться. – Что ты сопли на кулак наматываешь? Без твоей помощи мы не справимся.
– Вы и с моей помощью не справитесь. Сгнием мы тут, Женечка, все. Сдохнем! Если ты, конечно, к Кощею нас не проводишь.
– Нельзя к Кощею! Он обманет, Слав. Нужно Марью спасать, она нам поможет волчью ягоду найти.
– Хорошо, – Славик еще колебался, это было видно. – что ты предлагаешь?
– Нужно, чтобы она покинула Марьино тело и стала сама собой. Какой мне показалась в подземелье – жуткой старухой.
– И что ты с нею сделаешь? Руки свяжешь? Камень на шею и в речку?
– Не знаю! Отвлекать буду! А вы... вы Марью на свет вытащите! И тогда...
– И тогда? – вкрадчиво спросил Мстислав.
– И не знаю, что тогда! Не понимаю, как это работает! Но наверх всех их, этих людей, вытащить нужно! Они же погибают под землёй!
Золик тронул меня за руку:
– Не нужно вытаскивать.
– То есть как?
– Не люди там – копии.
– Погоди, Золик, как это копии? – машинально я схватила Вороновича за рубаху и держала крепко.
– Когда Яга выходит, то Марьина сущность в своё тело возвращается. А там, внизу, сосуды для... как бы это... для временного хранения душ.
– Час от часу не легче! – Славка ткнул кулаком во вспотевший лоб. – Кто куда, а я Кощея искать пойду! Сосуды, трупы, души – не по нутру мне эта чертовщина! Сами в ней копайтесь! – однако с места не сошел.
– Откуда ты знаешь?
– Марья рассказала в ночь, когда…, – загадочный восточный принц краснел, как влюблённый подросток, – Когда согласилась.
– На что согласилась-то, дилер грёбаный, с тобой что ли переспать? Быстрее говори! – рявкнул взвинченный Мстислав. – Или ты сейчас тоже – вместилище? С чьего голоса поёшь, воронок?
– Перестань, Славка! – удержать мощного мужика, напрашивающегося на драку было сложно, но я справилась.
– На мену согласие дала! Понял?
– А ну, успокойтесь оба! Стоять! – рявкнула я в стиле своего покойного дядьки и уже гораздо тише спросила: – Марья добровольно отдала свое тело Яге? Почему? На что мена?
– На Иванову жизнь! – взгляд моего ворона разом потух. – Любит его Марья больше жизни, только себе никак признаться не могла, что не мужик он – падла подзаборная.
– Бред... – я пыталась вспомнить все разговоры с Марьей, но ничего важного из них на ум не шло. – Да у Яги этих душ полный подвал! Было что-то ещё? Да? Золик, пожалуйста!
* * *
– Очень холодно, Эля!
– Сейчас я тебе горячего чайку дам, пей через трубочку, понемножку. Скоро согреешься. Нико целый термос привёз.
– А Михай и Егор? Они приедут сегодня?
– Завтра приедут. Пустили только меня, я же медсестра.
– Что сказал доктор? Эля?
– Он тебе завтра всё объяснит, – миндалевидные глаза опускаются вниз. – Всё ещё мерзнешь?
– Холодно, откуда сквозняк? Укрой меня еще одним одеялом, пожалуйста! Как над ледяной бездной стою...
* * *
– Яга у неё всего одну ночку выпрашивала. Мол, муж у тебя пригожий, дай испробовать, не то выем из него всю душеньку и станет нежитью поганой. Всех вокруг сгубит и сам кончится – сотлеет, в прах обратится. Пришла она в ту ночь ко мне, Марья-то. Плакала, жалилась, совета спрашивала. А что я? Славка неожиданно с сочувствием положил ладонь на плечо Золика, но тот, кажется, и не заметил.
– Я бы Ивана своими руками... До зорьки не досидела, совушку свою к Яговой избе послала с согласием. А та будь такова – в ступе примчалась чуть ни свет. Только не Иван ей нужен был...
– Кощей! – ахнула я от догадки. – Она Кощея найти хотела, раз Марья никому места не выдаёт.
– Ну вот, у нас конкурентка нарисовалась! Что ты там предлагала – выманить? Связать? Сосуды на поверхность втащить? Что?
– Марьин сосуд уничтожить нужно. – Ворон прямо смотрел мне в глаза. – Совсем.
– Но тогда две души будут в одном теле, и как одна победит другую?
– Пока не знаю.
– Не знает он! Я домой хочу! – заорал Славик. – У меня там отец один! А ты мне про грёбаные сосуды. Мой тоже там, на полочке, что ли? Тогда и его грохайте!
– Как уничтожать – убивать? – перебила я купца. – А если ты ошибаешься? Она там сидит как живая. Лешак ей водицу подносит, Золик! – мне страшно было представить, что женщину в темном бревенчатом углу придется лишить жизни.
– Душу он ей бережёт, чтобы не ссохлась, чтобы доброту принимала, пока Яга бесчинствует на воле. Брошенные души усыхают, становятся крупинками песка. Мама рассказывала сказку про дэва, заключенного в кувшин. У него не было тела, а душа осталась лежать на дне моря, пока сеть рыбака не подцепила сосуд. Влага не дала душе погибнуть, питала её триста лет. Три желания исполнил дэв и стал свободен.
– Чёрт! – Мстислав хлопнул себя по лбу. – Так и нам нужно! Три желания! Бабку эту найти. Тело ёё, в которое душа возвращается. Уж себе-то она сосуд делать наверняка не стала. Валяется трухлявая на своей печке и пережидает, душу отводит! Вот ведь стерва! С Иваном развлекается! Это прямо виртуальная реальность, мать её!
– Ну, найдём мы тело Яги, и что?
– А то! Шантаж организуем.
– Слав, ты сам себя слышишь? И кто из женщин выберет старое тело вместо молодого? Останется в Марье на веки вечные, и плакала наша ягода.
– И то верно, – приуныл купец. – Ладно, тогда возвращаемся к первоначальному плану: достаем Марьин сосуд и уничтожаем. Только нужно Ягу отвлечь. Она тебя вон за пять вёрст почуяла и примчалась.
– Ивана попросим? – с надеждой глядя на Вороновича предложила я. – Ну, чтобы отвлёк?
– Сексом? – нервно хохотнул Славка. – Да его теперь, когда ты ему всё рассказала, стошнит, а то и вырубит от омерзения.
– Не надо Ивана, – Золик смотрел себе под ноги. – Я отвлеку.
* * *
– Ты чего, Василёк? Болит? Медсестру позвать?
– Нет, пап, сон плохой приснился. Странный такой.
– Это просто остатки наркоза из тебя выходят.
– Нет. Это как будто правда. Я Бабу Ягу видела, представляешь? Прямо как в сказке. Живую!
– Ну, ничего в этом нет удивительного. Вот если бы ты мертвую Бабу Ягу увидала, я бы всполошился! – засмеялся отец.
– А ещё меня Кощей целовал.
– Ну, и как тебе? Понравилось?
– Знаешь, он ведь словно любит меня. Ну, я так чувствовала. Любит и ждёт, когда я в ответ полюблю.
– А ты полюбишь?
– В том-то и дело, что вроде как. Но разве можно Кощея полюбить, да ведь?
– Вот мне интересно, а что за препараты тебе вводили. Какие забавные эффекты даёт их применение!
– Ну пап!
– Не обижайся, Жека, спи. Я рядом!
* * *
– Дяденька Лешак, миленький, подскажи мне средство! – руки с тоской гладили шероховатый ствол вечного дерева. – Кощей меня…, а я ведь и не знала, что он, как Яга, может любым прикинуться! Сам знаешь, что ему на роду написано, так вот я та самая и есть. Та самая... Не от того ли Марья меня на свою сторону тянула и чистоты требовала? Дяденька, помоги же! Если не спасусь – лучше в омут!
Птицы шумели так сильно, что я не слышала даже собственных слов. Лицо, угадывающееся в рисунке коры, оставалось недвижимым.
Ну хватит. Нужно решать задачи в порядке поступления. Я вытерла слёзы и оттолкнулась от дерева.
– Не в этом, так в другом пособи! Где мне подземелье искать? Прутик твой я потеряла, теперь и не найду. И ёжик у Марьиной души в ногах сидит. Без твоей помощи не обойдусь, мне ведь ещё и Ягу отыскать нужно. Где она живёт-то? И смотреть пыталась, но не вижу, дяденька!
Жёлто-черная птица размером с голубя сорвалась с верхушки, села на нижнюю ветку прямо перед моим лицом и неожиданно визгливо закричала. Тут же подвыванием ей ответил Меченый, гревший на солнышке серый бок.
– Вот я дура! И правда, нюх как у собаки... Тогда ведите!
Глава 26. Жертвы
– Серьёзно? – изба, которая, как гласили сказки, должна быть на курьих ножках, стояла на земле и никакого намека на её двигательную активность я не заметила.
Вход в Марьино царство был и то гораздо заковырестее. Кривовато висящая серая от времени дверь на удивление не скрипнула, внутри было чисто и пахло травами и еще чем-то ягодно-цветочным. Большая не белёная печка, стол, лавки, полынный веник в углу.
– Проходи, – Яга стояла у окна, скрестив костлявые руки. – Гостевать или дело пытать?
– Я...
– Гостевать так гостевать. Садись.
Послушно сев на широкую лавку, в который раз отругала себя за торопливость.
– Стало быть, срок мой пришёл. Чему быть, того не миновать. Только ты зачинщику передай – не бывать никому заместо меня! – лицо Яги изменилось, превратившись в страшную маску. – Слыхала про дуб? Припадала?
– Дуб? – рука нащупала в кармане деревянного ворона. – Да, была рядом. Припадала.
– То-то же! Вот он тебя и подцепил на дубовый-то сучок.
– Кто? – я начинала путаться в происходящем, рушились догадки, воздвигались из зыбкого песка новые.
– Он самый, кому тебя пропрочили, кликуша.
– Послушайте. Врать не буду – дуб мне даёт силу видеть, как все говорят, кликушествовать. Но я не понимаю, о ком вы говорите, бабушка.
– Несмышлёная совсем, вот уж точно – горюха.
Ворча под нос неразборчивые ругательства, Яга убрала заслон, подцепила ухватом большой горшок и, отфыркиваясь по-кошачьему, поставила на стол. Сладковатый пар поднимался вверх, свиваясь в белёсые клубки. В глиняную кружку из большого деревянного черпака полился малиновый узвар.
– Пей, девица, пей. Не вздумай нос воротить...
* * *
– Примерно в восемь. Будь готов. С оружием как? – голос Михая был слишком серьезным, и меня передернуло от предчувствия неизбежной беды.
Слишком увлеченно беседовали они с Егором, чтобы услышать, как подкатила сзади моя коляска.
– Чисто всё. Не засвеченный. Еще с тех времен лежит.
– Кто лежит? – тревогу скрыть до конца не удалось, и я заметила, как Миха шевельнул губами, отворачиваясь в сторону. Матерится.
– Сайт лежит. – слишком натянуто улыбнулся Егор. – Мы с Михаилом там в войнушку рубимся. Дос-атака, понимаешь.
– Ну! – неубедительно поддакнул кузен. – вот, надеемся, до вечера починят.
– Ты – в войнушку? И этот человек Гошке запрещает сидеть в компе до ночи? Не верю. Колитесь, что задумали? На дело идёте? Банк брать? Возьмите меня с собой, я на стрёме постою. На меня никто и не подумает.
Мужчины напряглись, и выглядело это весьма комично.
– Да ладно! Расслабьтесь, вояки! Шучу я!
* * *
Узвар всё кружился и кружился, словно неведомый моторчик на дне кружки приводил в действие потоки напитка. Воронка затягивала мой взгляд, тянула внутрь малиновой спирали.
– Пей, девица, – всё дальше и дальше от меня звучал голос старухи, – пей, милая....
– И я не вековуха, девкой была – краше многих. Перун, должно, осерчал, сыпанул огнём да громом, еле очухалась. А дуб, под которым хоронилась, так пополам и треснул, да пламенем занялся. Из полымя того всадник выехал. Молодоватый, кудреватый богатырь. Конь под ним чернее ночи, так и вышагивает, только морда наполовину костяная, страшная. Припала я на мокру травушку, голову лукошком прикрыла, да и миновал он меня.
Голос укачивал, убаюкивал, но я не спала – запахи не давали, а Яга продолжала:
– Домой добежала, батюшке да матушке повинилась, а они не верят, баешь, говорят! Только с той поры манило меня к дубу. Как приду, как обхвачу, так и вижу.
– Что, бабушка?
– Червоточину. Гниль. Куда очи не поверну – везде зависть да черная злоба. Сторониться стала людей-то, да только как сваты приехали, так и закрутилось. Запричитала мати, завыли сёстры, и отдали меня белёшеньку во чужой двор.
Узвар все кружился, кружился, а передо мной разворачивался экран: черноволосая девушка входит в избу с венком из полевых цветов. За нею захлопывается дверь. Могильным холодом повеяло, отчаянием, страхом.
– Поедом ели, смертным боем били, дитя скинула из за непосильной работы. Только и была отрада – коровушка моя кривороженька.
– Ты убила её.
– Прирезала, косточки на бережку прикопала – заступникам рода воздание, чтобы помогли.
– Помогли?
– Выросла на том месте яблонька – ветки до земли гнула, скатывались наливные яблочки в речку и до самого Лукоморья плыли. Вот теми яблочками со свету всех и сжила. Запалила избу, да сама в лес ушла.
– Их кровь на твоих руках осталась. Там же дети были. Маленькие совсем.
– И на детках бедки! – сумасшедшая старуха смотрела на меня из-под седых бровей. – Токмо через меня прошли и чистоту нашли. Сладки детки-то, пуще меду! А коли ты с пути моего не сойдёшь, то и тебя сварю и съем! Чур!
Я резко пришла в себя: сижу на пеньке, напротив Меченый в лицо вглядывается. Ни Яги, ни избушки, ни горячего узвару, только смертельный ужас леденит кровь.
– Скукотно, говоришь, бабушка? – злость поднимала голову. – Я тебе покажу скуку, людоедка старая!
Мстислав сидел на ступеньке крыльца и наблюдал за облаками. Настроение у купца, похоже, было не слишком хорошее, никто из слуг даже носу на двор не показывал.
– Слав, поговорить нужно.
– О! Гости! Опять сказки рассказывать будешь? Не надоело тебе? Одна! – Мстислав поднял указательный палец вверх. – Одна единственная просьба была, и ту ты проигнорировала. Так чего теперь: раз судьба жить в этом медвежьем углу, то и буду жить. Как сам хочу, уж не обессудь!
– Мы же хотели у Марьи про ягоду…
– Да пошла ты со своей ягодой! Нагородят трудностей, потом преодолевают, потом плачут от того, что плохо вышло! Скажи только, почему ты себя главной считаешь, а? Ты вообще кто, Женя? Шлюха ты, Женя. Высокомерная городская ***.
– Тебе категорически противопоказано пить. Неужели не страшно, что в твое тело чужак вселяется.
– Главное, чтобы я икру отметывать не начал как в кино. Остальное фигня.
– А когда подкатывал ко мне, за коленки хватал, завалить пытался – нормально было? Не противно? Икра на живот не давила?
– Когда это я тебя за коленки хватал? – начал было Славка, но тут же понурился.
– Видишь! А в следующий раз убьёшь или искалечишь кого-нибудь.
– Так не я же, дорогая! Не я!
– Слав, – я села на корточки рядом, в десяти метрах от меня глухо зарычал Меченый. – Нужно стараться делать добро. Хотя бы попытаться. Мы ведь не зря здесь оказались. Каждый может измениться, даже в последнюю секунду своей жизни, но может! А Марью, да и тебя тоже, нужно спасать, понимаешь, Слав? Тогда там, в реальном мире, с нами всё будет хорошо.
– Не будет хорошо.! Мама… Ты же сама видела. Если б сразу к Кощею, успел бы.
– Не успел бы, Слав. Здесь место такое – пока грязь из себя не выполощешь, пока помогать не начнёшь, не убежишь. Это я теперь точно знаю. И остаются на этой земле те, кто меняться не хочет.
– Смотри-ка! – Мстислав криво усмехнулся. – Прямо философию развела. Мы люди простые, нам на пальцах объяснять нужно.
– Тогда на пальцах…
* * *
– Ну, пойду я. – Егор потерся губами о мою шею. – Завтра на работу утром. Я теперь безлошадный, на автобусе поеду.
– Тимур с Серёжкой без тебя не справятся?
– Тачки мне пригоняют, а не им. Они помощники, а я главный. Босс! Потеряю бизнес, кто тебя кормить-то будет?
– М-м-м… не хочу, чтобы ты уходил!
Егор подхватил мою ладонь и покрутил тонкое обручальное кольцо вокруг пальца:
– Знаю. Нужно только немного потерпеть. Всё у нас будет еще, Женька. И свадьба настоящая, и свой дом.
– Люблю тебя, – я обняла мужа и крепко прижалась к широкой груди. – Завтра приедешь?
И тут Егор напрягся. Неуловимое натяжение его нервов и мышц я почувствовала кожей. И ответил он с едва заметной задержкой:
– Не знаю, как работа пойдёт. Ты, если что, во все тяжкие без меня не пускайся. А то пойдешь с горя по клубам!
– На коляске? Дурак!
– Сама такая! – Егор ловко увернулся от моей ладони. – Без году неделя замужем, а уже законного супруга молотит! Люди добрые, посмотрит, что делается! – он неожиданно жадно поцеловал меня. – До свидания!
– До свидания, любимый!
Через пару минут в комнату заглянул отец:
– Шашки?
– Яду!
– Вредничаешь?
– Капризничаю.
– Тебя никто замуж не выталкивал, сами бегом-бегом все решили, коньяком меня подкупили, а я что? Я от хорошего коньяка никогда не откажусь.
– Просватал дочь за бутылку?!
– Думаешь, мало взял? – отец засмеялся, когда Эля потянула его сзади за футболку. – Ну вот, сейчас нотации читать будут.
– Не будут! – мачеха была совершенно серьёзна. – Будут кормить брокколи и куриной грудкой.
– Тогда мне тоже яду! – захохотал родитель, заражая нас обеих.
Вечер закончился за семейным столом под нескончаемые папкины анекдоты. И всё же неясная тревога не давала мне расслабиться до конца. Уже в комнате я набрала номер Егора, и противный механический голос автоответчика заставил глубоко задуматься. Почему мой законный супруг не хочет разговаривать по телефону?
* * *
Меченый уверенно вел нас к подземелью. Не знаю, как волк догадался, куда и зачем мы идём, но был он собран и на кустики не отвлекался. Золик на прощание велел быть осторожными и обещал сделать всё, чтобы Марья, она же Яга, как можно дольше оставалась вне происходящего.
– Чёрный ворон, что ты вьёсссииии? – чуть задыхаясь, на ходу напевал Мстислав, а я едва поспевала за зверем и человеком, норовя попасть под лапы целой стаи, шумно дышащей за спиной.
Пришлось врать Волче, что в деревне ребенку нужна помощь, но был ли то Волче… Я откинула лишние мысли и заскулила:
– Ты добыыыычиии не дождёёссиии.
Один из волков остановился и, задрав вверх морду, протяжно завыл. Через пару секунд в чаще прозвучал ответный вой.
– Нельзя с тобой в разведку, Женька! Все явки спалила.
– Какие явки? – темнеющий вечерний лес пугал все сильнее, но присутствие волков успокаивало. Всё ж таки хорошо, когда на твоей стороне дюжина страшных челюстей.
– Это ведь не будет убийством, да? – дернула я Мстислава за рукав. – Если это только сосуд?
– Прекрати! – резко остановился подельник. – Ты чего добиваешься? Думаешь, я каждый день…
– Прости, Слав. Страшно немного.
– Страшно ей! – мужчина снова размашисто зашагал вперед. – Кашу заварила, а теперь в кусты? Нет уж, ягода так ягода, спасать Марью так спасать Марью. Баста!
На неузнаваемой в сгущающихся сумерках поляне Меченый остановился, Мстислав тут же достал огниво и трут и принялся поджигать факел. Металлическое кольцо нащупала быстро, оставалось поднять крышку, но тут я целиком положилась на Славкину смекалку: волков он пригнал не зря. Веревка, связанная так, чтобы образовались несколько петель, будет надета на зверей, и они помогут открыть подземелье. Я не верила в успех этой авантюры, но, когда дверь с гулким грохотом откинулась назад, уважительно покачала головой:
– Обалдеть! Слава, ты гений!
Пока мы шли по подземелью, освещая себе дорогу, Мстислав молчал. Да и что скажешь, если шагаешь словно по долине мертвецов – бледные лица пугали до одури. Вот и угол, поворот, еле заметное свечение – Колючкин на посту.
