Текст книги "Дальние миры"
Автор книги: Владимир Симин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
– Снится всякое, знаешь.
– Слав, ты меня больше не трави, договорились? И не нужно так смотреть, думаешь, я не знаю, не понимаю ничего? Понимаю, Слав. Я хочу овладеть той силой, что во мне есть. Управлять хочу. Кликуша так кликуша. Спасать людей хочу. От смерти.
– М-м-м, – Славик с хрустом потянулся, – поэтому поспать не дала?
– Мне к дубу надо попасть обязательно.
– Нет.
– Как это?
– Так это! Какой к едрёной фене дуб? Ты видела, сколько этих убийц разбежалось? По норам прячутся, а ну как мстить начнут? Или другие придут, а мне домой нужно, я тобой рисковать не хочу.
– Ты же хотел бодигьярдов…
– Иди на фиг, Женя! – мужчина резко встал с кровати. – Я своими людьми так рисковать не могу, не Лешака же к тебе приставлять, в самом деле, или охотника твоего!
– Охотника?
– Даже не думай! Поставили кота сметану доглядывать! Сам отвезу!
Гошка рассказывал про то, какая “зычная” графика в новой игре, я кивала по-кукольному, бездумно.
– Жень, а ты теперь типа с Егором жить будешь?
– А что?
– Ну, круто просто.
– Зашибись, я считаю.
– Ты чего, плакала? – младший Васильев расправил плечи и напоследок, для пущей уверенности в собственных силах лизнул ложку, вымазанную в сметане. – Скажи, кто обидел, я ему пупок на лоб натяну!
– Компот пей, Аника-воин! Настроение дурацкое, все нормально!
– А… так вот, там знаешь, какая отрисовка – огонь!...
Низкорослая лошадка качала головой в такт шагам, поскрипывал снег под десятком копыт. Мстислав тяжко вздыхал каждый десять минут, сокрушаясь по своей нелегкой доле, видимо. Вот и знакомые берёзы... Я старалась не смотреть в сторону покинутого поля боя. Скорее бы снегопад!
Дуб отчего-то выглядел чернее, чем вчера, и ствол у него был холодным, неприветливым.
– Ну ты что, дружочек? Горюешь? И я горюю, – ладонь легла на бугристую шершавую поверхность, – давай вместе? Страшно мне одной, понимаешь?
Кожу начало покалывать, по прожилкам сухой коры пробежали светящиеся ручейки, они спускались к подножию, сливаясь в потоки, и уходили вниз, под слои снега и землю. Я закрыла глаза, и внутренний экран показал мне двухполосную трассу, бегущую вдоль лесного массива с высоченными елями. Капот цвета “пицунда” смотрел в сторону города…
Чемодан отчего-то никак не хотел помещаться в багажник. Я уже всерьёз подумывала выкинуть половину вещей, но потом плюнула и перетащила поклажу в салон, уложив на заднее сиденье.
– Жень, ну куда ты в ночь-то? Утром бы поехала!
– Нормально всё! – через силу улыбнулась тете, отмечая, как сжалось что-то внутри. – Вернусь через пару дней, а пока вы от меня отдохнёте немного.
– Миша ругаться будет, что отпустила тебя.
– Я ему позвоню, пусть меня ругает.
– Ох, Жень!
– Всё, всё! Иди я тебя поцелую, родная моя!
Трасса была на удивление чистой и довольно пустынной: я успела выехать до часа пик. Навстречу бежали высоченные если, а капот цвета "пицунда" солидно поблескивал дорогущим импортным воском.
Глава 17. Ёжик
Трасса постепенно вставала на дыбы, сворачивалась кольцом, и невероятных размеров колесо из бетона превратилось в огромный, отлитый из черного металла или самой земли шар. Он катился навстречу, ломая ели, выкорчёвывая вековые деревья, и их корни, обвешанные рассыпающимися комьями земли, беспомощно растопыривались в стороны. Я знала, что это смерть, хотя всегда поставляла её по-другому. Чугунная тяжесть, неотвратимо давящая всё живое и крушащая мир, выглядела куда убедительнее пресловутой старухи с косой.
Дуб раскалялся под пальцами, вокруг ствола начал оплавляться и оседать снег, но мне было мало, я требовала больше информации, хотя, чем могла помочь Жене Васильевой, спешащей из Кленового стана навстречу своей погибели, не знала.
Я заметила знакомый джип после крутого поворота. Поначалу Славик не догонял, но и не отставал, давя на нервы, а потом и вовсе стал подъезжать так близко, что почти слышен был удар о бампер. Вот сволочь! Рука вцепилась в набалдашник переключателя передач, но я пока сдерживалась, чтобы не разогнаться до предела. Камер-кукушек никто здесь, на лесной трассе, не боялся, начиная строго соблюдать скоростной режим лишь на подъезде к городу, но зима диктовала свои условия езды.
“Семерка” шла ровно, без привычного дребезжания – ребята постарались на славу, вернув шедевру “ВАЗа” молодость и наделив новыми качествами. Я понимала, что уйти от японского внедорожника у меня нет шансов, но сдаваться не хотела. Хочешь поиграть в догонялки, Славик, тогда давай поиграем.
В кармане вибрировал сотовый, но ладони приросли к рулю, и отвлекаться опасно. Где-то там, за лесом, садилось солнце, окрашивая багрянцем небо, и оно выглядело предвестником беды.
Белоснежный заяц выбежал на дорогу и замер, я жала на клаксон из всех сил, но ушастый самоубийца не двигался с места, фары дальнего света резанули в зеркало заднего вида, ослепляя на несколько мгновений. Славик пытался обойти по встречке, давил на газ, не предвидя моего манёвра, и удар был такой силы, что “семерка” взбрыкнула в воздухе задними колесами, прежде чем полететь с дороги вниз, в просвет между елями. Полет был долгим, словно время растянулось, показывая мне каждую деталь. Сколько раз папа советовал не класть вещи сзади – чемодан завис в невесомости, прежде чем пробить лобовое стекло, по касательной задев меня по щеке. Мир начал сворачиваться над головой, перед глазами плыло по воздуху грязное днище джипа, улетающего дальше и отталкивающегося от пустоты всё еще вращающимися колесами. Огромный раскалённый шар со всей силы врезался в солнечной сплетение, и в последний миг я увидела себя в странной одежде, вцепившуюся в ствол большого дерева…
Меня словно ударили в солнечное сплетение, лишив возможности дышать. Всё. Нет больше жизни, в которую я могла бы вернуться. Перед глазами еще стояла окровавленная рука – моя, в моем любимом полушубке – подрагивающая на капоте, из под которого вился серый дым. Ужас сковал челюсти намертво – ни крикнуть, ни позвать на помощь. Не всякому дано увидеть собственную гибель.
Дуб остывал, и мне совсем не хотелось продолжать.
Мстислав, наконец, что-то понял по моему ошеломлённому виду, подбежал, подхватил и на руках понес к лошади. И потом ни о чём не спрашивал, лишь пару раз оглянулся, пока ехали назад. Его люди опасливо держались позади, справедливо полагая, что иметь со мной дело опасно. Я рыдала в голос, совершенно не стесняясь слёз и текущего носа.
Будь оно всё проклято!
На третий день Мстислав не выдержал:
– Неужели не понимаешь, что у тебя еще есть шанс. Ты здесь жива, вот – руки ноги, глаза моргают. Нам просто нужно вернуться домой, Женька. Не кисни!
– Ты тоже там погиб. Нас, наверное, уже похоронили. Как можно вернуться, Слав? Из могил восстать?
– Не знаю, – вдруг сорвался в крик товарищ по несчастью. – Не знаю! У меня мама болеет, батя не вытянет её один! А может, ее и нет давно, а я...
– Не ори на меня, ублюдок!
– Сама не ори, дура! Вставай давай, корова, шевелись, думай, ходи! Разлеглась она тут, понимаешь! Сдохнуть хочешь?
– Хочу!
– Ну и дохни, только напоследок… – он рванул ворот моей рубашки и впился губами в шею.
Кусал, сжимал грудь, что-то бессвязно шептал, но тело оставалось холодным, словно кусок льда. Ни гнева, ни вожделения, ни просто возмущения.
Славка грязно выругался и толкнул меня на подушку.
– Ну и чёрт с тобой. Сам Кощея найду. Вынюхаю, выслежу… – Что? – опять заорал он, обернувшись к приоткрывшейся двери.
Испуганное лицо служанки ещё больше побледнело:
– Волче кабанчика принёс, велели надысь позвать.
– Велел-велел, – Славка вдруг успокоился и странно посмотрел на меня. – Охотничек твой пришёл проверять, не съели ли тебя здесь, да?
– Не знаю. Да и не мой он.
– Твой-твой, глаза у меня пока на месте. Может, встретишь друга сердечного?
– Не хочу…
– Не хочешь… Лады.
И снова осталась одна. Выплакивать больше было нечего – слёзы иссякли, но вместе с ними ушло всякое желание чего бы то ни было.
– Горюха…
Я дёрнулась как от удара: в простенке, боясь переступить порог, стоял серый Волче. Он мял шапку в руках, перегораживая широкими плечами дверной поход. Как быстро оправился от смерти Малуши – огурец огурцом... Ну да что ему, сам-то жив.
– Чего пришёл?
– Проведать. Баяли люди, хвораешь ты, должно простыла.
– Да, захворала, а от твоего вида еще тошнее стало.
– Я вот тебе, – Волче полез за пазуху и достал полотняный мешочек, – дай-ка ладошку, – и высыпал мне в руку горстку сухих сморщенных ягод неопределенного цвета, – ешь-ка то!
Совершенно не понимая, почему слушаюсь лесного увальня, я закинула в рот несколько штук. Кисло-сладкое вязковатое угощение пришлось мне по вкусу.
– Что за ягода?
– Медвежья.
– Чего? Малина что ли?
– Не слыхивал про такую. Медвежьей кличут ягодку-то.
– Вкусно…
– Вот, – Волче вдруг оказался совсем рядом, – и дружка тебе Моревна передала, – из другого полотняного свёртка высунулся блестящий чёрный носик, – велела беречь пуще ока, матушкино подарение, говорила.
– "В мире животных" просто отдыхает! – выдохнула я с удивлением и радостью, стараясь не замечать недоуменного взгляда охотника. – Вот подарочек так подарочек! Передай Моревне земной поклон. – зверёк дал себя поднять, доверчиво открыв нежный животик и вытянув в разные стороны смешные лапки.
Волче улыбнулся, и мне, поймавшей эту улыбку, вдруг стало горячо-горячо. Лёд, сковывающий еще полчаса назад, крушился и растекался тёплой лужицей у ног мужчины, который так нравился мне.
– Это кто у нас такой смешной? У кого такое пузико? И как тебя звать, колючая голова?
Еж смешно двигал носиком, пытаясь нащупать крошечными пальчиками точку опоры.
– Благодарю, Волче! – я приникла к его губам, чуть уколовшись об усы, и засмеявшись в такой желанный рот.
– Балуешь, горюха, пошто мучаешь? – со стоном оторвал меня от себя Волче. – Дай срок, и я мучить стану.
– Жду не дождусь! – перевела дыхание и пригладила жесткие иголки ручного ежика, не стесняясь яркого румянца, зацветающего на щеках. – Ты мне слово дал, охотник!
Перед сном заглянул Славка и, в изумлении приподняв брови, спросил:
– Птицу помню, птица прилетала, а теперь что – на грызунов перешли? Своеобразная манера ухаживать. Деревенщине и сучок – лошадка. Кстати, если ты не знала, ежи здорово кусаются.
– Он ручной совсем, смотри! – опустив ладонь к полу, я ойкнула, когда острые коготки ощутимо царапнули кожу, и маленький лесной хищник забрался подставленную руку. – Видел!? Я и имя ему придумала – Колючкин!
– Один чёрт. – раздражение Мстислава чувствовалось на расстоянии нескольких шагов почти физически. – Ежи спят зимой, Волче тебе его из-под снега выкопал, похоже.
– Слав, ты ревнуешь что ли?
– Ревную. Что ты в нём нашла? Немытый, нечёсанный, двух слов связать не умеет. Ну, разве что силой родители не обидели. Повезло дураку, что я его в прошлый раз не прирезал. Повезло. И как он так быстро на ноги встал? Не знаешь?
– Неа, – мысль о том, что Малуша украла у Моревны живую воду, обожгла поздним раскаянием, – сам же говоришь, что сильный. Но ты ведь мне обещал, что больше никакой поножовщины, да?
– Обещал, – буркнул Мстислав, – но это не значит, что ты мне не нравишься, Евгения. И что я не буду стараться отбить тебя у этого придурка.
– Уф! Спокойной ночи, Ромео!
Признаться, я понятия не имела, как обращаться с ежом, и его ночное бдение, сопровождаемое поистине слоновьим топотом, стало неприятным сюрпризом. Так не хотелось вылезать из-под тёплого пухового одеяла, но шумные передвижения зверя не давали спать. Подавив желание пристукнуть животину ударом чего-нибудь смертельно тяжёлого, я обратилась к хулигану самым ласковым тоном, на какой была способна:
– Слушай, дружок, ты реальная заноза в заднице! Ну, чего тебе не спится-то, а? – глаза никак не могли привыкнуть к темноте. – Иди-ка сюда, чудовище колючее!
Ёж затаился, и пришлось опускать ноги на холодный деревянный пол.
– Давай, Колючкин, покажись! Я тебя на ручки возьму, честно-честно!
Легкое голубое свечение заметно стало лишь после того, как я встала с кровати. Оно шло из-под лавки у окна.
В детстве мне нравилось рассматривать светло-зеленого оленя на подставке в виде камня, который стоял у отца на комоде. Сувенир был подарен кем-то из коллег и сделан был из особого пластика, который днём “накапливал” солнечный свет, а в темноте светился вот точно так же. А зверёк-то непростой!
– Эй, ты светишься, ёж? – свечение переместилось к дальнему углу. – Охренеть! Ёжик-светлячок – это из разряда научной фантастики. Иди-ка, чего я тебе дам, – пальцы скатывали хлебный мякиш в шарик. Хорошо, что остатки ужина не унесли, а накрыли плотным полотном.
Колючкин высунулся и повел носом, ловя запах угощения. Каждая его иголка светилась, будто намазанная флуоресцентной краской, и когда зверек побежал ко мне, тонкие чёрточки света смешно и одновременно завораживающе задвигались.
– Колючкин, давай поспим чуточку. У тебя же зимой спячка, неужели совсем не тянет вздремнуть?
Ёжик пошебуршал, покрутился и улёгся, наконец. Прилегла и я...
...{ – Прости меня, Жень! Прости! Но ты сама виновата, кто только тебя водить учил! Прости! А-а-а-а!... }
В ушах ещё звенел этот крик, когда я открыла глаза. Было еще совсем рано: не суетилась прислуга, не плыл по коридорам ароматный дух свежевыпеченного хлеба. Дом и его обитатели спали, и только противный топот маленький когтистых лапок переворачивал мои представления о физических способностях ежей. Но сейчас не об этом были мысли. Значит, сшиб Женьку с трассы Славик. Зачем он гнался за ней? Почему бросил на месте аварии, как посмел убежать, оставив человека и даже собственную машину в вечернем лесу?
Впервые я задумалась о том, как Женя жила всё это время после нашего раздвоения. Что происходило в её, а, значит, и в моей жизни? Ответов, конечно же, не было, но теперь груз отчаяния и вины придавил голову: там, за этим чёртовым порталом остался папка. Как теперь он, как переживёт смерть дочери? Как я буду жить здесь, понимая, что страдает он?
Мстислав прав, нужно как можно быстрее добраться до Кощея и вытребовать исполнение желания.
Одевалась я споро, благо навык теперь имелся. Доела остаток ужина, завернула ежа в тряпку, засунула за пазуху, неприятно морщась от уколов растопырившихся иголок. Внутри росло чувство, что всё делаю правильно, что именно сейчас и нужно идти.
В тереме скрипело всё – половицы, ступени и большая, запертая на неподъемный засов дверь. Казалось, что грохот стоит на весь дом и сейчас разбудит людей, но, постояв на крыльце несколько секунд, я не услышала шума и тихо спустилась во двор. Лошадей запрягать я не умела, так что идти к Моревне пришлось пешком.
За воротами я растерялась – предутренний сумрак пугал, напоминая о волках и разбойниках. Больно колясь иголками, за пазухой заворочался ёж, и я вынула его, удивившись всё еще заметному свечению. Обернулась на шум больших крыльев: На конёк ворот присела серебристая сова, флегматично моргнувшая огромными глазами.
– То есть, вы вроде как проводники? – повинуясь импульсу, я поставил ёжика на утоптанный снег, – тогда ведите!
Сова летела, а ёжик, будто не замечая холода и не боясь отморозить лапы, мчался вперёд так быстро, что я совсем скоро начала немного задыхаться. Они вели меня в чащу, где всё еще царила тьма, где под лапами елей мерещились горящие волчьи глаза, и потому я старалась не смотреть по сторонам, и всё же, увидев домик, высоко поднятый от земли на толстом бревне со странным рисунком, от неожиданности вскрикнула.
– Это что? – рассматривала я маленький, потемневший от времени сруб под двускатной крышей. – А где дверь? Или окно хотя бы?
Круглая голова совы отвернулась на 90 градусов, ёжик просился на руки, цепляя лапками подол юбки, и укладывая его за пазуху, я пыталась сообразить, куда же привели меня посланники Марьи. Ни знаков, ни намёков.
– Ну, ладно, вспомним народное творчество! – откашлялась я и, порывшись в памяти, негромко произнесла: – Избушка, избушка, повернись к лесу задом, а ко мне передом?
Домик на деревянной ноге не шевельнулся.
– Ладно, "сезам, откройся" явно не прокатит, как там еще было? Избушка, избушка, встань по-старому, как мать поставила?
Тишина.
– Ребят, ну так нельзя! Давайте как-то решать вопрос, я же замерзну!
Рискнула обойти домик, который в сумерках казался очень мрачным. Подошла поближе к столбу, на котором он держался – искусная резьба покрывала всю поверхность некогда могучего ствола. Неизвестный мастер методично и, видимо, очень долго трудился над чешуйчатым рисунком. Я скинула рукавицу и приложила ладонь к дереву. Вся конструкция неожиданно вздрогнула. Да, именно так, как живое существо! Раздался противный скрип, и домик начал поворачиваться вокруг своей оси, при этом медленно опускаясь вниз по столбу.
Когда сруб оказался на уровне моих глаз, в стене уже зиял чёрный непроглядный проход, в который я уверенно и без всякого страха шагнула.
Шла сквозь мглу долго, пока не уткнулась в большую знакомую дверь – такая же была в земляном коридоре под избой Лешака. Надо было бы, конечно, постучать, но не хватило ума. А потом я и вовсе замерла, ошарашенная увиденным: посередине уже знакомой мне “лаборатории” Моревны стояла огромная кровать, окружённая догорающими в больших железных поставцах факелами, на которой занимались любовь Марья и ее законный супруг.
Ну невозможно было сразу отвести взгляд от этого сплетения прекрасных тел, от растёкшегося по простыням и подушкам водопаду волос, от сильных рук, крепко держащих влажное женское тело.
– Извините, – проблеяла я, и два красивых лица разом повернулись ко мне. – Не знала, что у вас тут…
Марья громко засмеялась, запрокидывая голову и демонстрируя мне безупречный ряд зубов. Иван – княжий сын ругнулся неизвестными науке словами и натянул на себя и жену одеяло.
– Ранёхонько-о ты поднялась, не ждала! – всё ещё потешалась над моим нелепым положением Моревна, а потом хлопнула в ладоши, и чудесный, украшенный потрясающим узором из цветов полог упал вниз, скрывая кровать от моих глаз.
Вскоре из-за завесы показался Иван, одетый в вышитую рубаху и штаны, он, не глядя в стороны, натягивал сапоги и, обогнув мой остолбенелое тело, исчез в проходе за спиной.
Моревна выплыла из алькова в красивом халате, перехваченным шелковым шнуром с длинными кистями. Ее роскошные волосы были распущены, на щеках играл румянец, и вся она была так томна и очаровательна в своей неге, что мне стало немного завидно ее женскому счастью.
– Садись, коли пришла, – Моревна села напротив, с хрустом закусив совершенно свежее зелёное яблоко, которому взяться посреди зимнего леса было неоткуда. – Стало быть, поняла?
– Нет, – честно призналась я, – это всё ёжик, – и достала из-за пазухи зверька, – вот.
Колючий топотун быстро подбежал к хозяйке, привстав на задние лапы, попросился на руки. Моревна посадила питомца на колени и, откусив большой кусок яблока, протянула ёжику.
– Место твоё тут, кровное место, пращурами нагретое, бабками уготованное. Кликуши скоро не в чести станут, ну да пока мы в силе, а там видно будет. Смертыньку видела свою?
– Видела.
– Уразумела, что дороги назад нет?
– Уразумела.
– Боязно?
– А тебе не боязно было бы? Там отец у меня, родные, они как без меня?
Моревна нахмурилась.
– Возвернуться думаешь?
– Да! Отец без меня не сможет! – крикнула я в лицо сказочной красавицы, утирая кулаком выступившие слёзы.
– Отец, говоришь… – Моревна снова хлопнула в ладоши, и комната начал погружаться во тьму. – Вот, – протянула она мне надкусанное яблоко, – в руку вложи! – и свет вокруг меня померк полностью.
Глава 18. Помощь
Не хватало воздуха, и лёгкое удушье рождало панику, но вот впереди забрезжили бело-синие переливы света, а потом появился и пронзительный звук – надрывались сирены. Я выплыла перед искореженной “семеркой” и задохнулась от неожиданности: Женька Васильева, чей вылет из разбитого лобового стекла был задержан врезавшейся в пах рулевой колонкой, распласталась на деформированном капоте, вытянув правую руку. На обочине, где примостились две машины ГИБДД, курили инспекторы, еще пара человек переговаривалась у разбитого джипа. По обрывкам фраз я поняла, что Славика считают виновником аварии и объявили в розыск. Не думала я, что наши судьбы так туго переплетутся.
Меня никто не замечал, хотя я чувствовала всё: холод, скрипучий снег под ногами, слабые порывы ветра. Посылая меня в другую реальность, Марья знала, что остаться здесь не смогу – бесплотной полупрозрачной тени не за что зацепиться в этом мире.
Взглянув на надкушенное яблоко, потянулась к Жениной руке. Полусогнутые пальцы были жесткими, заледенелыми и, преодолевая накатывающую дурноту, я всунула в безжизненную ладонь свежий фрукт.
Со стороны трассы послышался звук серьезного мотора. УАЗ “Патриот”, сверкая боками, притормозил и выпустил из своего салона грузного мужчину в форме.
– Ну, что у вас тут на ночь глядя? – спросил он озабоченно.
– Здравия желаю, Василий Сергеевич! – начал свой доклад один из инспекторов. – Смертельный вылет, так сказать.
– Кто?
– Женщина, молодая совсем.
– А второй?
– Сбежал, в розыск уже объявили.
– Скорая где?
– Плетутся возле Михайловки. Как всегда уж, то пень, то колода.
– Ясно…
Дальше я уже не слышала – яблоко, еще пару минут назад наполненное соком, высыхало на глазах, темнело, коричневело и морщилось. Вскоре вместо надкушенного шара в руке погибшей Жени остался значительно уменьшившийся в размерах сухофрукт. И тут окровавленные пальцы дрогнули.
– Живая! – кричала я разговаривающим мужчинам, но голос звучал лишь в моей голове. – Она живая! Да подойдите же сюда!
Но к Евгении Васильевой потеряли интерес. Теперь она была лишь трупом, портившим статистику аварийности.
Я махала руками, била по бокам патрульных машин – всё без толку. Серебристая сова, спикировав на головы начальника и подчинённых, вырулила в сторону “семёрки” и, клацнув когтями по металлу, села на капот.
– Ты смотри, что творит! Непуганая совсем! Какая красавица, – наперебой удивлялись инспекторы, и тут и кто-то перекрыл восторженные реплики громким выкриком: – Погодите, баба живая! Рука дёргается!
Один из гаишников, ускоряя шаг, направился к "семерке":
– Твою же мать! Звоните Матвейчуку, пусть раскочегаривает колымагу свою, девка чудом спаслась!
Все бросились к Жене и обступили мою машину, громко переговариваясь и зачем-то успокаивая пострадавшую, как будто она слышала:
– Потерпи, потерпи, милая, сейчас доктор приедет...
Ссохшееся яблоко скатилось по капоту и упало в снег.
– Она выживет? – допытывалась я несколько минут спустя у Марьи. – Выживет?
– Не засти свет, заполошная, – недовольно ворчала ведунья, заплетавшая роскошную пшеничную косу. – Яблочко, чай, не с простой яблоньки снято. А коли не поможет, то живой водицей обмоешь. Есть у меня баклажка для чёрного дня. Поделюсь – с тебя и горстки хватит.
И тут мне стало не по себе: баклажку с живой водой Малуша извела на Волче, оттого охотник так быстро на ноги и встал. Интересно, Марья в курсе пропажи, или запасы столь полезной жидкости у неё гораздо обширнее заявленных объемов?
Моревна поднялась и расправила спину. Её шитый неровным речным жемчугом сарафан выглядел слишком вычурно в этом подземелье, но вполне по-сказочному.
– Для милого дружка обрядилась, охоч он у меня до красных девиц, вишь-ка. Люба я ему принаряженная.
– А-а-а, – протянула я вежливо, чувствуя, как сосёт под ложечкой. Дурацкая привычка – есть во время стресса.
– Пожалуй за стол, девица, – усмехнувшаяся Марья Моревна театральным широким жестом указала направление.
На длинном столе лежала свернутая в рулон скатерть. Ведунья схватила ее за край и рванула вверх. Полотно развернулось, накрыв столешницу поперек, и на нем стали появляться материализующиеся из воздуха крынки и миски, наполненные самой разнообразной едой.
– Это что? Скатерть-самобранка что ли? – не веря своим глазам, спросила я. – Это как так получается? Есть-то можно или нет?
– Не робей, девица, не побрезгуй нашим угощеньицем!
С опаской отломив кусочек от пышной лепешки, я вдохнула аромат и оценила вкус и качество воздушного теста. Даже если эти кушанья всего лишь галлюцинация, такой способ самообмана успокоит изголодавшийся желудок хотя бы на какое-то время.
Несколько минут мы ели молча. Первой не выдержала Марья:
– Кощея пытаешь? – догрызала она куриное крылышко. – Пошто? Да не хвастай мне, правду увижу.
– Домой вернуться хочу, – не стала лукавить я. – Мстислав рассказал, что если Кощею помочь силу обрести, то он любое желание спасителя выполнит.
– Вона как...
– А еще все знают, что это ты Кощея в плен взяла и где-то у себя держишь в тайном месте.
– А сказывал ли тебе Мстислав-поганец, что я б его и до порога не допустила бы? Нет? То-то! Гнильца внутрях у дружка твоего; такового и на дух не потерплю, даром, что Иван его в прихвостнях держит. Ты ему в подмогу, вот уж возрадовался поди, когда из сугроба вынимал, оборотень лесной. Гниль его в волчью шкуру и забила. Поделом.
– Было дело, ухаживал даже.
– Не далась?
– Неа. – замотала я головой, уплетая невероятно вкусную сметану.
– То-то же, – Моревна сложила руки на столе и неотрывно следила за каждым моим движением.
Её синие очи, до головокружения похожие на глаза Волче – вот что значит родная кровь! – высасывали, лишали воли.
– Видела я Кощея, – нужно было выяснять у ведуньи всё до конца, – воды просил. Так и будет, увижу его?
Встав с лавки, Марья провела пальцем по краешку стола, раздумывая:
– Не всё, что видится, сбывается. Глядишь бывалоче – ночь блазнится, а глаза открываешь – ясный день.
– Ты мне говорила, что до Мстислава не доеду, а я доехала. Это просто не сбылось, да? Почему? А как сделать, чтобы не сбылось? Или чтобы сбылось?
– Живи покуда у меня, – Моревна прибивала взглядом к месту, – научу всему, что ведаю.
– Зачем?
– Так пращурами велено, – загадочно ответила Моревна.
– А если не захочу?
– А ежели я тебе полонника своего не открою?
Я пожала плечами:
– Ладно, если нужно пожить, значит, поживу.
Но богатырка обошла стол и села рядом, взяв мою ладонь в руки.
– Все вкруг по Кощееву следу бродят, то я ведаю. Вот и Иван выпытывает, вызнаёт. Престол себе хочет, шапку княжью.
– И ты ему расскажешь?
– Нет ему веры. – горько усмехнулась Марья. – Блудливый пёс завсегда со двора смотрит.
– Погоди, как это блудливый? А зачем ты тогда того, поддалась ему? – кажется, я начинала понимать, отчего ведунья хочет держать меня при себе: ей отчаянно нужна была наперсница, подружка-единомышленница, которой поплакаться не зазорно.
– По сердцу он мне, люб – мочи нет. Коли в поддавки надоть, так и поддамся. Соскучусь – выгоню. Горе слезами вытечет, уж такая бабья доля.
– Если любишь, то, может поможешь? Ну, княжью шапку там, престол добыть, а? – осторожно спросила я. – А Кощея можно опять скрутить. Один раз же у тебя получилось.
– Курице не летать, псу не княжить, – отрезала Моревна и провела пальцем по середине моей ладони. – Не разумеешь ты силы кощеевой, девонька. Тьма чёрная светлым солнцем покажется, коли он в силу войдёт. Скольких он живота лишил, сирот по земле множил, народу погноил в застенках подземных немеряно-несчитано. Вот и ты об себе думаешь…
– А ты? Ты не хочешь попросить у него для себя чего-нибудь?
– Нешто у меня недостаток в чём? – глухо ответила Марья. – В силе я, во здравии, молода, красна, мужем тешена. А Ивана спроважу, так есть у меня заменники на примете. Батюшка позлобствует, да и приголубит, дай только срок. Не стану я человечью кровь на свою выгоду обменивать. Гнить Кощею на цепях.
Перспектива выпросить у пленника богатырки переход в свой мир становилась все туманнее. Я отупело смотрела, как собеседница водит пальцем.
– Братец мой люб ли тебе?
Тему она меняет мастерски.
– Люб. Но я ведь и не знаю его совсем, а вдруг мы характерами не сойдемся? Ну, знаешь, разные интересы, хобби... Короче, с лица нравится, а что внутри, еще не знаю. – я заворожённо смотрела на свою руку – на коже ладони, там, где прошелся ноготок ведуньи, появлялась красная линия.
– От твоей кровушки, по синей водице, от синей водицы к мураве-траве, – зашептала богатырка, выписывая новый узор, – от муравы-травы к вороньему глазу. С вороньего глаза слеза стечёт, на былую дорогу возвернёт.
Нежное свечение, такое же, как и у Колючкина, стало пробиваться сквозь кожу, будто внутри у меня находился источник этого света. Силуэт был банален – трёхпалый листок на тонком черенке. Я не задала вопроса, а Марья ничего не объяснила. Накрыла мою ладонь своей, запечатала.
– Ступай за мной, горницу твою укажу.
– Горницу?
Замедлив шаг, ведунья повела плечом:
– Уйдёшь али останешься?
Хороший вопрос. Мстиславов терем, конечно, удобен, и пироги его кухарка печёт улётные, но то, что открылось во мне, требовало понимания, развития и умения. Марья могла научить многому, да и Кощей, что способен перемещаться между мирами, всё равно являлся целью номер один.
– Останусь.
– Не боись, – хищно сверкнула глазами Моревна, – приковывать не стану! А коли словечко пустишь, где да как Марья-богатырка бывает, со свету сживу.
Мы прошли по земляному коридору, что вёл вверх, метров пятьдесят, пока глаза мои, привыкшие уже было к одиноком факелу, что несла Марья, не ослепли от утреннего света нарождающегося морозного дня.
Перед нами, вышедшими на поверхность земли, а не в избу Лешака, как я поначалу думала, высился прекрасный расписной терем с замысловатым коньком на крыше и обширным двором с хозяйственными постройками, по которому уже сновала прислуга обоих полов.
– Ничего себе!
Марья не ответила на моё восклицание, а пошла вперёд. Люди не удивлялись тому, что их хозяйка шествует мимо в сарафане и тонкой блузке. Только кланялись и снова бежали по делам.
Просторная светёлка с большим пристенным ларём понравилась мне сразу. Слюдяное окошко смотрело, по моим прикидкам, на юг, под ним широкая короткая лавка; небольшой стол с парой непривычных современному человеку стульев, располагался по центру. Кровать, заваленная перинами и подушками, стояла слева у стены.
– Поживай, девица, добром привечаем! – богатырка слега поклонилась, красивые серьги с жемчугом тяжело колыхнулись. – Дивись да не кичись, смотри да не упускай.
Она несла какую-то белиберду, но странным образом набор непонятных слов убаюкивал внимание и подозрительность. И вообще хотелось спать – сытое и пережившее собственное спасение тело требовало отдыха.
– Почивать ложись! – приказала Моревна и, уже открывая дверь, остановилась, вспомив важное: – В тереме Иван с зятьями гостюют. – хотела что-то добавить, но не стала.
Я подошла к впечатляющей кровати и, повернувшись спиной, рухнула вниз так, что ноги, спружинив от перины, подскочили вверх. Спать!
