Текст книги "Сталинград (СИ)"

Автор книги: Владимир Шатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

 Майер сказал, чтобы он шёл ко всем чертям, и повернулся на другой бок.

 – Слушай, кто-то пускает сигнальные ракеты вон там, может быть, это кто-то из наших. Мы хотим проверить, – сказал Францл и откусил кусок сухаря.

 – Я пойду с вами!

 На негнущихся ногах Иоганн заковылял за ними. Лейтенант вёл разведчиков по совершенно открытой местности.

 – Нужно использовать каждую неровность для укрытия, но, должно быть, отчетливо выделяемся при лунном свете. – Сказал он, сильно нервничая. – Поэтому повышенное внимание.

 – Проклятая луна!

 Если на лесном пятачке, к которому они направлялись, прятались русские, им ничего не стоило подпустить противника к себе поближе и положить всех на месте. Чем ближе они подходили к этим деревьям, тем с большей неуверенностью пробирались вперёд.

 – Заманивали ли нас русские в ловушку?

 – Они, должно быть, нас давно заметили и просто выжидают, чтобы наброситься со всех сторон.

 Треснувшая ветка заставила разведчиков остановиться и ждать.

 – Попались?

 – Давайте живее, дойдём, выясним! – Вдруг огромная ночная птица вспорхнула над головой Фома.

 – Стой, кто идёт? – послышался испуганный окрик по-немецки.

 Штрауб назвал пароль и выбежал вперёд из чащи. Их шумно приветствуя, окружили солдаты. Это была венская дивизия.

 – Никогда ещё мягкий мелодичный тон их речи не был так приятен для моих ушей. – Прошептал Майер и пошатнулся.

 – Вообще-то я не люблю венцев! – признался Шольц.

 Лейтенант взял ракетницу и выпустил одну за другой три белые ракеты. Их огни, прямые, как у свечей, высоко взметнулись над верхушками деревьев, затем медленно упали обратно на землю.

 – Теперь остальные знают, что путь свободен.

 На следующий день Майер почувствовал себя абсолютным трупом и напрочь потерял аппетит. Потом он озадаченно заметил, что моча у него стала тёмно-коричневой.

 – Ты хреново выглядишь, – растерянно произнёс Францл. – У тебя жёлтое лицо.

 – Ты себя сам в зеркале давно видел?

 Когда медик сказал, что это желтуха, Иоганн не выглядел удивлённым и раздосадованным. Он так устал от фронтовой жизни, что был согласен даже заболеть, лишь бы вырваться из ада.

 – Как вы мне надоели! – у него нашлись силы на последнюю шутку.

 – Катись, – пробурчал Вилле на прощание. – Чертовски здорово, что я тебя больше не увижу.

 Но он так сильно сжал его руку, что Иоганн поморщился от боли.

Глава 4

Тихо отворив крашенную жёлтой глиной дверь, Григорий осторожно протиснулся в низенький курень. Побродив по горнице в поисках еды, он обернулся к окну и к своему ужасу увидел очкастого немца, который стоял во дворе с автоматом наизготовку и в упор смотрел на советского солдата.

 – Твою мать!

 Шелехов почувствовал, как у него приподнялись волосы на голове, а по спине тонкой струйкой начал стекать холодный пот. Прошла минута, но немец не выстрелил, а отвернулся и уставился на сарай, где кудахтали возмущённые куры.

 – Почему?! – недоумевал удивлённый Григорий. – Мабудь, он принял меня за мирного жителя, аль зрение изменило ему.

 В этот момент дверь отворилась и в проеме показалась низкорослая женщина. Хозяйка испуганно уставилась на незнакомца, не зная, чего же ей ждать: милости или погибели?

 – Кто вы сами будете? – робко спросила она, стоя, как каменный столб, возле входа.

 – Мы идём к своим, – ответил взволнованный солдат, – мне бы, мать, кусок хлеба, если у тебя есть.

 – Вы, голубчик, схоронитесь пока, а я вам харчей приготовлю, – проговорила скороговоркой женщина.

 – Мы сховаемся в балке за хутором.

 – Ладненько!

 Григорий подождал пока подслеповатый немец уйдёт со двора и тайком вернулся к прятавшимся товарищам. По дороге он всё время думал:

 – Выдаст она нас, аль нет? – гадал он, но случайным спутникам, которых встретил после побега из плена, ничего не сказал. – А ежели она приведёт за собой патруль?

 Минуты текли мучительно долго, сердце, как барабанщик на казни, отбивало чёткую дробь. Григорий вспомнил, как совсем недавно он и Захаров вместе сидели в засаде.

 – Эх, Толик! – вспомнил он погибшего друга. – Зачем так глупо погиб?

 Где-то далеко, за пределами видимости, грохотали сердитые пушки, в перерывах между залпами слышалась отрывистая немецкая речь.

 – Держи ухо востро, Илья, – шепнул он молодому парнишке из Самары, добравшись до поля с подсолнухами, – ежели што, будем уходить.

 – Куда?

 – На кудыкину гору…

 Наконец они увидели седую женщину, которая, озираясь по сторонам, вышла за хутор и направилась в их сторону. В руках она несла узелок с продуктами.

 – Хлопцы, хлопцы, где вы? – тихо позвала она.

 – Мы здесь, – хором ответили красноармейцы. – Немцев не видно?

 – Бог миловал!

 Пока оголодавшие окруженцы ели хлеб и яйца, запивая снедь сытным козьим молоком, женщина внимательно разглядывала их измождённые, перемазанные грязью лица, и в уголках её глаз блестели слёзы.

 – Мой муж тоже воевал в «гражданскую» за Советы, – прошептала жалостливо хуторянка, теребя платочек, – его убили, а я осталась вдовой.

 – Судьба такая…

 – Вы такие молодые – под снаряды, под пули… как агнцы на заклание.

 Она ещё что-то говорила, часто вытирая глаза, но солдаты не слышали её, поскольку очень уж увлеклись едой.

 – Прощай, мать. – Просто сказал Григорий, когда парни насытились, – нам пора иттить.

 – Христос с вами! – прошептала женщина и перекрестилась.

 – Что ты, бабушка, мы неверующие… – улыбнулся Илья Гайнутдинов.

 – Христос с вами, – повторила она с тоской и, вспомнив, крикнула вслед, – ваши здесь ночью были и пошли дальше.

 Они поспешили на Восток, почти побежали. Вдали показалась, поблескивая широкой гладью, серебристая лента реки Чир. На берегу сидел старый человек и спокойно удил рыбу. Пара лещей лежала в его плетёной корзине.

 – Друг, перевези нас на тот берег, – попросил его Григорий.

 – Чего ж не перевезти, – ответил бородатый рыбак, лукаво подмигнув, и усадил товарищей в лодку, – я всех перевожу…

 ***

 Прорыв правого фланга 62-й армии Красной Армии и выход немцев к Дону в августе 1942 года вызвал настоящую панику среди красноармейцев. В тыловых эшелонах 64-й армии, которой временно командовал Василий Чуйков, распространились слухи, что германские войска вот-вот отрежут их от основных сил.

 – Нас уже окружили!

 На понтонном мосту через Дон началась давка спасавшихся тыловых частей. Затем паника передалась и войскам передовой линии обороны. Чуйков послал штабных офицеров на берег реки для восстановления порядка, но эта мера не принесла должного результата: помешал налёт вражеской авиации.

 – После этого налёта я недосчитался своих лучших командиров. – На следующий день признался начальнику штаба Чуйков.

 – Мы сами чудом проскочили…

 В итоге сама 62-я армия оказалась, куда в более худшем положении. 33-я гвардейская стрелковая дивизия под командованием полковника Александра Утвенко попала в ловушку на западном берегу Дона. Гвардейцев атаковали сразу две немецкие дивизии.

 – Вот нам свезло! – командир зло сплюнул на высохшую, словно пергамент землю. – Главный удар по нам пришёлся.

 – А кроме нас просто никого больше не было. – Грустно сказал адъютант Худобкин.

 Измотанная в предыдущих боях дивизия несла страшные потери. Раненых бойцов переправляли в тыл на телегах и верблюдах, машин не хватало. Делать это приходилось только в ночное время во избежание налётов с воздуха.

 – Где же наши хвалёные истребители? – с тоской в голосе спросил небо лейтенант Худобкин.

 – В кино остались…

 Немцам успех тоже достался дорогой ценой. Только на позиции одного батальона в балку оттащили 313 трупов германских военнослужащих.

 – У русских катастрофически не хватает боеприпасов. – Рассуждали немецкие офицеры. – Что было бы, если они обеспечивались по полной?

 – Откуда им взяться?.. Вся военная промышленность у них была на территориях, которые мы уже захватили!

 – Но сами заводы они умудрились вывести…

 Зачастую подразделения Красной Армии шли в атаку лишь для того, чтобы добыть трофейное оружие и патроны. Запасы продовольствия настолько истощились, что солдатам приходилось варить колосья с ближайших полей.

 – Хотя бы у колхозников разжиться продуктами. – Предложил практичный адъютант.

 – Не шибко они рады нашему отступлению!

 11 августа остатки 33-й дивизии, разбившись на маленькие группки, стали с боями прорываться к Дону. Одну из таких групп, которую до этого вёл Шелехов, встретил растерянный комдив.

 – Лично я сам пять раз перезаряжал свой пистолет, – рассказывал Утвенко на вечернем привале. – Многие наши командиры предпочли застрелиться, чтобы не попасть в плен и уберечь своих родных от клейма "семья предателя".

 – Я в плен в любом случае не сдамся! – негромко сказал Григорий, тщательно грызя варёную кукурузу.

 – Боишься?

 – Чего боятся? – ухмыльнулся Григорий и признался: – Недавно чудом вырвался оттудова.

 – Вот как! – насторожился адъютант комдива, бывший гинеколог. – Как там?

 – Ничего хорошего…

 – А как вырвался?

 – Знакомый казак отпустил.

 – Так бывает!

 – Как видите...

 Сидящие вокруг костра напряжённо затихли, примеряя на себя подобную ситуацию. Страх смерти и опасность пленения сглаживали различия в служебном положении и званиях.

 – Все мы одинаково беззащитны перед врагом. – Злорадно подумал Григорий. – Немцам без разницы кто попался в их лапы…

 Косой на правый глаз боец, в рваной гимнастёрке протянул к огню заскорузлые руки и сказал:

 – Ишо неизвестно примут ли немцы пленных.

 – Это ты к чему?

 – Прошлой осенью пехота, всё больше смоленские, в плен пошла сдаваться. Умирать не хотят – думали, немцы их домой отпустят. А немцы их, сердешных, человек триста, прикончили из пулемётов – чтоб не возиться, что ли… Сам видел огромную яму, полную мертвецов.

 – А у нас другой случай был, – поддержал тему худющий сержант. –  Вышли из леса наши, тоже человек триста. Вооружённые, одетые, обутые, сытые. Только что из тыла – пополнение. Немцы в штаны наклали – гарнизон в деревне всего десятка три солдат. Тогда обер-лейтенант, комендант гарнизона, приказал пленникам сложить оружие в кучу, снять полушубки и валенки… Затем храброе воинство отвели на опушку леса и перестреляли: «Кому нужны такие, своих предали и нас предадите…»

 Молодой боец, с густыми тёмными бровями заикаясь, спросил командиров:

 – Что теперь делать-то?

 – Будем пробиваться к Дону.

 – Лишь бы немцы не помешали…

 Час и два и три молчаливая группа под покровом ночи двигались на восток. Шли, разумеется, не по прямой. Направление давали балки, а в большей степени сами же немцы, выпускавшие ракеты в равные промежутки времени всю ночь.

 – Я вот кумекаю, товарищ Шелехов, – нарушил молчание Илья, – когда у «фрицев» ракеты кончаться?

 – Хрен их знает! – мрачно ответил Григорий.

 Ракеты взлетали слева, и редкая колонна резко поворачивала вправо, переходя на другую балку. Когда виднелись вспархивающие вражеские ракеты прямо по курсу, все замирали по команде.

 – Стой!

 Часто немцы выпускали ракеты так близко, что Григорий слышал их характерный сухой треск, похожий на шипение змеи.

 – Вот зараз резанёт пулемётная очередь и меня переломит пополам! – с омерзением подумал он.

 Но ракеты, повиснув в тёмном небе, угасали, и в балке вновь воцарялась жуткая темень. Движение тотчас возобновлялось, появлялась надежда на скорый выход из окружения. Поближе к рассвету они были готовы поверить, что самое страшное позади.

 – Оторвались? – гадал каждый из них.

 С востока наплывал нежеланный рассвет. Полковник Утвенко передал бинокль адъютанту и сказал:

 – Посмотри вон туда, у тебя зрение острее...

 – Вижу колонну!

 Худобкин посмотрел, и его сердце испуганно заколотилось от увиденного: бесконечно длинная колонна крытых брезентом грузовиков, выползая из-за горизонта, в открытую, ничего не боясь, катилась по степи с запада на восток.

 – Может, это наши? – вырвалось у него скорее просто так.

 – Какое там наши! – Комдив взял из трясущихся рук бинокль.

 Вскоре и без бинокля колонна грузовиков, перебиваемых приземистыми бронетранспортёрами, была хорошо видна. Один боец, с азиатской внешностью вытащив из кармана листовку, бросился навстречу немцам. Галя, штабная переводчица, изумлённо закричала:

 – Да вы только посмотрите! – Она выстрелила в него из своего пистолета. – Гад, сдаваться собрался!

 – Немцы же услышали! – буквально простонал Худобкин.

 – Так он же предатель!

 – А теперь и мы погибнем…

 Бой вспыхнул, как сухие дрова в костре. Последние очаги сопротивления советских бойцов на прибрежной территории были подавлены. Утвенко и оставшиеся в живых красноармейцы спрыгнули с обрыва в топкое болотце, где полковника ранило в ногу шрапнелью от разорвавшегося рядом снаряда.

 – Только не бросайте меня братцы! – прохрипел истекающий кровью комдив. – Если потеряю сознание, лучше добейте…

 – Дотащим! – пообещал Григорий и крепче обнял командира.

 Кое-как выбравшись из болота, Утвенко с двадцатью случайно прибившимися солдатами весь день прятались на засеянном пшеницей поле.

 – Обложили нас как зайцев!

 – А мы и есть зайцы… – горько сказал полковник. – Немец пугнул нас,  мы и побежали.

 – Подготовиться, как следует, не успели…

 – Хорошо, что хоть успели окопаться. – Признался Утвенко, поправляя окровавленные повязки на ногах. – Солдаты вермахта покончили бы с нами быстрее, если бы мы заранее не вырыли глубокие окопы.

 – На войне лопата иногда поважнее винтовки…

 … Ночью они встретили ещё нескольких оставшихся в живых красноармейцев и готовились переплыть на другой берег Дона.

 – Ты точно знаешь, куда нам плыть?

 – Я родился в энтих местах.

 – Как твоя фамилия боец?

 – Шелехов, товарищ полковник.

 – Веди нас! – приказал обессиленный комдив. – Я запомню твою фамилию… Живы будем, награжу медалью.

 – Я не за награды воюю… – подумал Григорий и повёл группу к знакомому броду.

  При переправе, однако, пара солдат утонуло, не все умели плавать. Советские солдаты тонули молча, боялись привлечь внимание противника. Только один молоденький украинец не выдержал. Нахлебавшись воды, он в последнем предсмертном движении вынырнул на поверхность и гортанно выкрикнул:

 – Мамо!

 Раненого Утвенко перетащили на себе Григорий и лейтенант Худобкин, с которым случился эпилептический припадок после того, как они уже выбрались на берег.

 – Тебе повезло, что припадок не случился в то время, когда мы были  в реке. – Сказал благодарный командир дивизии.

 – Утоп бы и нас на дно утащил… – устало подтвердил Григорий.

 – Ну, если уж мы здесь не погибнем, значит, всю войну переживём. – Заметил молочно белый Худобкин.

 – Почему же?

 – У меня особая причина верить в то, что останусь жив. – Признался лейтенант, крупно дрожа от пережитого припадка. – Моя мать осенью получила «похоронку», хотя я был только ранен.

 – Бывает…

 – Она устроила мне заочное отпевание в церкви.

 – По казачьим поверьям отпевание живого человека означает для него долгую жизнь. – Невесело заметил проводник. – Верно говорю.

 – Я и говорю, что не погибну…

 После форсирования Дона группа разделилась. Командир дивизии отправился искать свой штаб, а рядовым бойцам приказали прибиться к любой части собственной дивизии.

 – Прощевайте, славяне! – попрощались случайные попутчики.

 – Теперь немец нас не достанет.

 Утром солдаты вышли к грунтовой дороге, вившейся в безразличной степи. Илья заметил столб пыли вдалеке: по грунтовке ехали советские ЗИСы.

 – Кажись наши. – Прищурившись, сказал он.

 – Погляди лучше…

 Гайнутдинов подобрался поближе и разглядел на лобовом стекле первого в колонне автомобиля нарисованную конскую голову. В горле у Григория застрял горький комок.

 – Энто знак родного корпуса, – обрадовался он. – Таки вышли к своим…

 – Точно наши!

 Они вышли на дорогу, обуреваемые сильными чувствами, которые может испытывать лишь человек, побывавший на чужбине, в плену или в тылу врага.

 – Свои, ребята, свои… – повторял Григорий и не мог успокоиться.

 – Вот повезло! – сказал Илья и сел прямо в пыль.

 Машина неохотно остановилась. Начальник продовольственного снабжения полка, старший лейтенант Лысо-Кобылко удивлённо поднял бровь и крикнул:

 – Тю, и что это за бродяги стоят?

 – Кажись, наши, – обратился к нему шофёр Костенко.

 – Вижу, что не чужие, а то бы стрельнул… – Вот, что, братцы, живо залезайте в машину.

 – Энто мы мигом!

 ***

 21 августа 1942 года пехотные подразделения корпуса генерала фон Зейдлица 6-й Армии Паулюса легко форсировали Дон на надувных лодках. Солдаты сноровисто и дружно навели надёжную переправу близ станицы Лучинская.

 – Одну великую русскую реку мы покорили, – переговаривались между собой возбуждённые наследники Бисмарка, – дело за Волгой.

 – А там окончательная победа!

 Как только  переправа оказалась готовой к работе, сапёрные батальоны принялись за строительство понтонных мостов, по которым должны были пройти танки и прочая боевая техника.

 – Мы достигнем её по кратчайшему пути, – командиры передовых частей вермахта рисовали на картах маршруты движения войск. – Там, где она изгибается в сторону Дона большой дугой.

 – Наша цель – Сталинград! Взяв его, мы перережем главную водную артерию русских и поставим их на колени!

 Дон своей величавостью и красотой просто очаровал немецких солдат. Немалое количество бойцов 6-й армии влюбилось в казачий край.

 – Я вернусь сюда с семьёй после победы. – Многие мечтали основать здесь фермы, после того как война будет выиграна.

 – И я тоже…

 К вечеру 22 августа мост был готов и по нему пошла ударная 16-я танковая дивизия генерала Хубе. Танки, самоходки, бронетранспортёры и грузовики деловито загрохотали по понтонам. В ту же ночь, как только взошла луна, советская авиация совершила налёт на переправу. Боевая техника вермахта на обоих берегах оказалась частично разбомбленной и ярко пылала, освещая всю округу.

 – Удивительно, как ни одна из бомб не попала в мост…

 – Само провидение сопутствует нам!

 Штаб дивизии Хубе получил донесение о больших потерях по краям плацдарма. Время от времени слышался пронзительный вой реактивных снарядов – русские "катюши" обстреливали немецкие войска.

 – Откуда у отсталых русских такое страшное оружие? – спрашивали друг друга штабные офицеры.

 – Скорее всего, им помогаем двуличная Америка…

 Звук действительно был душераздирающим, но сами снаряды заметного ущерба не нанесли, поскольку советские батареи стреляли вслепую. В это же время усиленные танковые корпуса под прикрытием мобильной пехоты готовились к решающему наступлению.

 – Солдаты! – настраивали танкистов опытные командиры. – Настало время решающего броска.

 – Мы готовы! – хором ответили слаженные экипажи.

 На рассвете следующего дня в 4 часа 30 минут подразделение графа фон Штрахвитца, входившее в состав 2-го танкового полка, двинулось к Волге.

 – Нашими руками творится история! – Танковые экипажи посчитали этот момент весьма волнующим.

 – Никто и никогда не заходил так далеко в России…

 Степь между Доном и Волгой окаменела после летней засухи, и танки продвигались вперёд с максимальной скоростью. Командиры боевых машин, стоя в командирских башнях, внимательно следили за рельефом, опасаясь, как бы танк не попал в какую-нибудь не видимую водителю балку.

 – Левее, держать значительно левее!

 Солнце ещё не достигло зенита, когда генерал Хубс после нескольких переговоров по рации внезапно приказал своему штабу остановиться. Ради экономии горючего двигатели тут же заглушили, и танки остановились.

 – Что-то случилось? – интересовались механики-водители.

 – Кто-то летит к нам…

 Несколько минут спустя в небе появился немецкий связной самолёт. Покружив некоторое время, он совершил посадку возле бронированных машин. Пилот выбрался из кабины и решительным шагом направился к головному танку Хубе.

 – Генерал Паулюс беспокоится за свой левый фланг. – Сказал генерал фон Рихтгофен, командующий 4-й воздушной армией.

 – Здравствуйте, генерал! – вместо ответа произнёс Хубе. – У Паулюса  имеются все основания для беспокойства, мы слишком оторвались от основных сил.

  Рихтгофен в армейской рубашке и сдвинутой на затылок фуражке церемонно приветствовал Хубе, а затем сообщил:

 – По приказу фюрера все силы 4-й воздушной армии перебрасываются на Сталинградское направление, чтобы полностью и окончательно раздавить большевиков.

 – Отлично!

 Доложив Хубе общую обстановку, Рихтгофен с несвойственной ему горячностью воскликнул:

 – Воспользуйтесь сегодняшним днём!

 – Что Вы нам можете предложить?

 – Вас поддержат 1 200 самолётов, а завтра возможно я уже не смогу вам этого обещать.

 – Этот день войдёт в историю!

 – Хайль Гитлер!