Текст книги "Сталинград (СИ)"

Автор книги: Владимир Шатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

 Сергей сам неоднократно видел, как раненых волокли по снегу на специальных лёгких деревянных лодочках, а для сохранения тепла обкладывали химическими грелками, небольшими зелёными подушечками из брезента.

 – Требуется налить внутрь немного воды, – учил его Ваулин, – после чего происходит химическая реакция с выделением тепла, держащегося часа два-три.

 Волокушу тянули собаки – милые, умные создания. Обычно под обстрел выпускали вожака, он полз на брюхе на нейтральную полосу, куда человеку не пробраться. Пёс разыскивал раненого и возвращался вновь со всей упряжкой.

 – Собаки умудряются подтащить волокушу к раненого, помогают ему перевалиться в лодочку и ползком выбираются из опасной зоны! – поделился с Косиковым впечатлениями сердобольный врач.

 Никакой другой живности поблизости не было, поэтому всё свободное время Сергей околачивался около санчасти. Гладил и ласкал бесстрашных собак и разговаривал с добрым лейтенантом.

 ***

 Между тем, в месте их расположения становилось всё многолюдней. В березняке образовался целый военный город. Палатки, землянки, шалаши, штабы, склады и кухни. Всё это нещадно дымило, обрастало суетящимися людьми, и немецкий самолёт-корректировщик по прозвищу «кочерга»  легко обнаружил лагерь.

 – Теперь дадут нам весёлой жизни! – сказал старшина провожая глазами уплывающего шпиона.

 – А нам то что?

 – Увидишь…

 Начался обстрел, редкий, но продолжавшийся почти постоянно много дней, то усиливаясь, то ослабевая. К нему привыкли, хотя ежедневно было несколько убитых и раненых.

 – Всё равно здесь спокойнее, чем на передовой! – радовались артиллеристы.

 – И кормят лучше…

 … Странные, диковинные картины наблюдал Косиков на прифронтовой дороге, когда шёл в гости к новому другу Алексею.

 – Прямо как улица в городе! – подумал он, хотя там никогда не бывал.

 На передовую шло непрерывное пополнение, везли оружие и еду, шли суровые танки. Обратно тянулись бесчисленных раненых. По заснеженным обочинам происходила жизненная суета.

 – Вот, разостлав плащ-палатку на снегу, красноармейцы делят хлеб. – Отмечал про себя Сергей.

 Но разрезать его невозможно, и солдаты пилили мёрзлую буханку двуручной пилой. Потом куски и «опилки» разделили на примерно равные части. Один из присутствующих отвернулся, а другой спросил:

 – Кому?

 – Гнатюку.

 Делёж свершался без обиды, по справедливости.

 – Такой хлеб надо сосать, как леденец, – сглотнул слюну Сергей, – пока не оттает.

 Ему сильно хотелось есть и он крепко замёрз. Крещенский мороз выдался на славу.

 – Утром суп замёрз в котелке за пару минут. – С горечью вспомнил солдат.

 Плевок, не долетев до земли, превращался в сосульку и звонко брякал о твёрдую землю…

 – Вон закапывают в снег мертвеца, недовезённого до госпиталя раненого, – всё замечал и понимал Косиков, – он то ли замёрз, то ли истёк кровью. Здесь два украинца торгуются, меняя водку на хлеб… Дальше повар варит баланду, мешая в котле огромной ложкой. Валит пар, а под котлом весело потрескивает огонь…

 На опушке леса Сергей наткнулся на пустые еловые шалаши. Вокруг них лежали десятки чёрных морских бушлатов, фуражки с «капустой», бескозырки с ленточками и множество щегольских чёрных полуботинок.

 – Откуда здесь столько добра? – спросил он сидящего на куче солдата.

 – Вчера тута переодевали в армейскую тёплую одежду морских пехотинцев, – пояснил тощий сержант, – морячки ушли, но не вернулись.

 – А ты чего здесь делаешь?

 – Поставили сторожить…

 Их барахло, никому не нужное, заметал редкий снежок. Косиков сплюнул и пошёл дальше. Метров через сто с американского грузовика интенданты выдавали солдатам белый хлеб.

 – Жрать-то, как хочется!!!

 Он вдруг вспомнил, как неделю назад тут миной убило проезжавшую мимо лошадь. Через двадцать минут от неё осталась лишь грива и внутренности, так как умельцы моментально разрезали мясо на куски. Возница даже не успел прийти в себя, так и остался сидеть в санях с вожжами в руке.

 – Трогай дядя! – пошутили довольные добытчики.

 – Смотри не гони…

 Только он подумал о том приятном происшествии, как чуть впереди взрывом перевернуло походную кухню.

 – Ребята налетай! – закричали довольные солдаты.

 – Халява!

 Парующая гречневая кашица вывалилась на затоптанный снег. Моментально, не сговариваясь, все окружающие достали ложки, и начался пир. Но движение на дороге не остановишь! Через кашу проехал воз с сеном, грузовик, а они всё ели и ели, пока оставалось что есть…

 – Ничего в своей жизни вкуснее не ел! – Сергей спрятал свою ложку в голенище сапога и пошёл дальше.

 – Хороша каша! – поддержал его кряжистый дядька.

 На полпути до цели похода Косикову встретился отряд «политбойцов». Их кормили перед очередной атакой, связывая с ними большие надежды на взятие заколдованного полустанка.

 – Но и с морской пехотой тоже были связаны большие надежды командования… – ухмыльнулся знающий Сергей.

 У дороги стояли повозки и передки лёгких орудий. Сами орудия и их персонал давно ушли в бой. Имущество, очевидно, уже никому не принадлежит, и расторопные тыловики обшаривают этот обоз в поисках съестного.

 – У меня для такой операции пока не хватает «фронтовой закалки… – огорчился путник и прошёл мимо.

 Впереди кого-то хоронили и брели раненые… С грузовика оглушительно залаяла по немецкому самолёту автоматическая зенитная пушчонка.

 – Та-тах! Та-тах! Тэтах!..

 Но всё мимо… Вдруг пошла целая серия разрывов от залётных снарядов. Дальше, ближе, рядом. На землю свалился окровавленный часовой, который стоял у штабной землянки.

 – Вот мне повезло, околачиваюсь в тылу… – думал, наверное, он минуту назад.

 Схватился за ногу пожилой солдат, шедший слева. Рядом с ним присела на колени хрупкая девчушка-санинструктор. Она заревела в три ручья, дорожки слёз бежали по грязному, много дней не мытому лицу.

 – Руки дрожат, видать растерялась. – Определил наблюдательный Сергей. – Недавно на фронте!

 – Давай я сам всё сделаю.

 Опытный солдат спокойно снял ватные штаны и перевязал кровоточащую дырку у себя на бедре. Он даже нашёл силы утешить девицу:

 – Дочка, не бойся, не плачь!

 – Не женское это дело – война. – Подумал Косиков и нырнул в спасительное нутро землянки Ваулина.

 ***

 В армейской жизни под Капищем уже сложился своеобразный ритм. Ночью подходило пополнение: пятьсот – тысяча – две тысячи человек. То моряки, то маршевые роты из Сибири, то блокадники, переправляемые по замёрзшему Ладожскому озеру.

 – Какие из них вояки? – посмотрев на измождённых солдат, определял Ваулин. – Все погибнут в первом же бою!

 Они с Сергеем вышли покурить на воздух и мрачно смотрели на монолитную колонну смертников.

 – Утром, после редкой артподготовки, они пойдут в атаку и останутся лежать перед железнодорожной насыпью. – Тихо произнёс военврач.

 Красноармейцы двигались черепашьим шагом, пробивая в глубоком снегу траншеи, да и сил было мало, особенно у ленинградцев.

 – Обиделось на людей небо крепко, снег идёт, не переставая который месяц…

 Поэтому убитые не падали, застревали в сугробах. Трупы тут же засыпало свежим снежком, а на другой день была новая атака, новые трупы.

 – На покури, – лейтенант протянул Косикову трофейную пачку.

 – Я не курю…

 – Кури, быть может эта папироса последняя в твоей жизни...

 – Крепкие! – закашлялся рядовой после нескольких затяжек.

 – Ерунда немецкая! – сказал военный врач и, выбросив окурок, вернулся в землянку.

 Там кроме них никого не было, и они могли спокойно поговорить.

 – Давай выпьем! – предложил хмурый Алексей.

 – Мне нужно возвращаться…

 – Не спеши отправиться в ад. – Пошутил врач и достал котелок со спиртом. – Без нас не начнут.

 – Может не надо?

 – Водка – наш враг... Но кто сказал, что мы боимся врагов?!

 Сергей звонко рассмеялся и обречённо подставил мятую жестяную кружку.

 – В начале войны немецкие армии вошли на нашу территорию, как раскалённый нож в масло. – Выпив залпом грамм двести, рассуждал Ваулин. – Чтобы затормозить их движение не нашлось другого средства, как залить кровью лезвие этого ножа… Постепенно он начал ржаветь и тупеть и двигался всё медленней. А кровь лилась и лилась. Так сгорело ленинградское ополчение. Двести тысяч лучших людей города.

 – Кто-то же остался?

 – Я вот выжил, но не в том дело… – горячился врач и вскочил на ноги. – Главное что нож остановился. Однако он ещё прочен, назад его подвинуть трудно.

 – Подвинем! – уверенно пробасил Сергей.

 – Какой ценой? – громко закричал лейтенант.

 – Тише, тише…

 Военврач нервно закурил цигарку и прошёлся по землянке, где он жил и принимал больных.

 – Ты не думай, я патриот страны, – нормальным голосом сказал Алексей, – но не могу смотреть на это… Кадровая армия погибла на границе. У новых формирований оружия в обрез, боеприпасов и того меньше. Опытных командиров – наперечёт. В бой идут необученные новобранцы…

 – Я сам таким был!

 – Вот-вот. – Кивнул раскрасневшийся лейтенант. – Встаёт сотня красноармейцев, и бредёт по глубокому снегу под перекрёстные трассы немецких пулемётов… А немцы в тёплых дзотах, сытые и пьяные, наглые, всё предусмотрели, рассчитали, пристреляли и бьют, бьют, как в тире…

 Пока Ваулин нервно перемещался по ограниченному пространству, Косиков с удовольствием поглощал закуску.

 – Я часто бываю в штабе дивизии, и однажды увидел оперативную карту района Капищ. – Сказал Ваулин и остановился рядом с едоком.

 – И что там?

 – Представляешь, – Алексей удивлённо поднял брови, – она усыпана номерами частей, а солдат в них нет. Одни штабы в тылах и в них сидят трусливые командиры…

 – Не все же командиры подлецы! – лениво возразил Сергей.

 – Происходит своеобразный естественный отбор. – Рассуждал горячий врач. – Слабонервные и чувствительные не выживают. Остаются жестокие, сильные личности, способные воевать в сложившихся условиях. Им известен один только способ войны – давить массой тел.

 – Кто-нибудь да убьёт немца…

 – И всегда одна плата – кровь. – Ваулин сжал кулаки. – Иваны идут в атаку и гибнут, а сидящий в укрытии гонит и гонит их… Удивительно различаются психология человека, идущего на штурм, и того, кто наблюдает за атакой – когда самому не надо умирать, всё кажется просто: вперёд и вперёд!

 Сергей молчал, тщательно пережёвывая предложенный офицером бутерброд с маслом, и запивал земляничным чаем.

 – Почему же мы идём на смерть, хотя ясно понимаем её неизбежность? – сам себе задал вопрос лейтенант. – Идём, не просто страшась смерти, а охваченные ужасом, и все же идём!

 – Просто встаём, потому что надо! – вставил рядовой и отправил в рот собранные крошки.

 – Вот именно, – загорелся Ваулин и подтвердил: – Вовсе не воодушевленные какими-то идеями или лозунгами, а потому что надо!.. Так, видимо, ходили умирать и предки наши на Куликовом поле либо под Бородино.

 Снаружи была слышна густая матерная брань мужиков из пополнения, которое проходили мимо землянки санчасти и чем ближе они подходили к передовой, тем быстрее мат переходил в хриплый вой пока пули и осколки не затыкали орущие глотки…

 ***

 Однажды февральской ночью Косикову поручали замещать раненого телефониста у штабного аппарата. Связь была примитивная и разговоры по всем линиям слышались во всех точках, так Сергей узнал, как разговаривает командующий армии с командирами дивизий:

 – Вашу мать! Вперёд!!! Не продвинешься – расстреляю!.. Вашу мать! Атаковать! Вашу мать!

 Из высших сфер ночью поступил приказ:

 – Взять проклятое Капище!

 Утром полк обречённо штурмовал полустанок, теряя множество людей. Пополнения шли беспрерывно, в бойцах дефицита не было. Но среди них опухшие дистрофики из Ленинграда, которым нужен постельный режим и усиленное питание на три недели.

 – Вперррёд!!! – услышал Сергей визгливый голос командира полка. – В атаку!

 Он только что вышел из землянки командного пункта и со смаком курил после ночной смены у телефона. Дородный подполковник Метёлкин распекал грустного командира батальона. Рядом стоял лейтенант Ваулин, который, видя это вопиющее безобразие, воскликнул:

 – Нельзя же так гробить людей!

 – Ты куда лезешь?

 – Там же кругом пулемёты!

 – Что за разговоры при подчинённых? – сразу же подключился политрук.

 – Когда мы научимся ценить солдата…

 – Лейтенант, – с угрозой сказал подскочивший особист, – за такие слова под трибунал пойти можно…

 – Лучше под трибунал, чем видеть такое!

 Один из стукачей, которых полно в каждом подразделении, на следующий день засвидетельствовал:

 – Да, в присутствии солдат усомнился в нашей победе.

 Тут же штабной писарь заполнил уже готовый бланк, куда надо только вписать фамилию, и готово:

 – За проявление трусости лейтенант Ваулин направляется в штрафную роту сроком на три месяца!

 ... Атаки на Капище продолжались своим чередом. Окрестный лес напоминал старую гребёнку: неровно торчали острые зубья разбитых снарядами стволов.

 – Когда земля-матушка отойдёт от войны? – задумчиво глядя на погибший лес спросил старшина.

 – А отойдёт ли?

 Свежий снег успевал за день почернеть от разрывов. Советские войска всё атаковали, и с тем же успехом. Тыловики оделись в новенькие беленькие полушубки, снятые с сибиряков из пополнения, полегших не достигнув передовой, от прицельного обстрела.

 – Чего добру пропадать! – одобряли подобные действия солдаты.

 – Мёртвым греться не надо…

 Трофейные команды из старичков без устали ползали ночью по местам боёв, подбирая оружие, которое кое-как чистили, чинили и отдавали вновь прибывшим.

 – Всё должно идти как по конвейеру. – Сказал заметно заматеревший Сергей.

 – На то она и война! – согласился старшина.

 И все-таки Капище взяли. Сперва станцию, а потом деревню, вернее место, где она когда-то была. Пришла дивизия вятских мужичков, низкорослых, кривоногих, жилистых и скуластых.

 – Эх, мать вашу!.. Была, не была! – полезли они на немецкие дзоты, выкурили «фрицев», всё повзрывали и продвинулись метров на пятьсот.

 Как раз это и было нужно. По их телам в прорыв бросили стрелковый корпус, и пошло дело. В конце февраля запустили в прорыв дивизион Косикова – шесть больших, неуклюжих пушек, которые везли трактора. Больше пустить побоялись, так как в случае окружения вытащить эту тяжёлую технику не представлялось возможным.

 – Давай посмотрим, – предложил Косиков, – за что такой сыр-бор!

 – Было бы что смотреть! – пробурчал старшина.

 Железнодорожная насыпь ещё подвергалась обстрелу – правда, теперь не из пулемётов, а издали, артиллерией. Переезд надо было преодолевать торопливо, бегом. И всё же только сейчас Сергей полностью оценил жатву, которую собрала ненасытная смерть.

 – Раньше мне это место виделось в «лягушачьей перспективе». – Сделал Косиков очевидный вывод. – Проползая мимо, я не отрывал носа от земли и видел только ближайшего мертвеца.

 – Вот теперь порадуешься…

 Встав на ноги, как подобает царю природы, Сергей ужаснулся содеянному на этом клочке болотистой земли злодейству:

 – Хорошо поработала смертушка!

 – Сколько же народа здесь наваляли? – оглянулся удивлённый старшина. – Трупами забит не только переезд, они валяются повсюду.

 Тут были и груды тел, и отдельные душераздирающие сцены. Моряк из морской пехоты был сражён в момент броска гранаты и замёрз, как памятник, возвышаясь со вскинутой рукой над заснеженным полем.

 – Как живой стоит!

 – Даже медные пуговицы на чёрном бушлате сверкают в лучах солнца. – Заметил Косиков.

 Пехотинец, уже раненый, стал перевязывать себе ногу и застыл навсегда, сражённый новой пулей. Бинт в его руках всю зиму трепетал на ветру, как спущенный флаг.

 – Тут, наверное, настоящий слоёный пирог из мертвяков! – присвистнул старшина.

 – Только не съедобный…

 Через несколько дней после прорыва наступила оттепель. Снег стаял на удивление быстро, и открылось всё, что было внизу. У самой земли лежали убитые в летнем обмундировании – в гимнастёрках и ботинках. Это были жертвы осенних боёв 1941 года. За прошедшее время они изрядно разложились. На них рядами громоздились морские пехотинцы в бушлатах и широких чёрных «клёшах».

 – Чего они все такие заросшие? – удивился старшина.

 – После смерти ногти и волосы продолжают расти! – вспомнил Косиков слова Алексея.

 – Чё, правда?

 – А ты сам посмотри на их руки…

 Моряки действительно обильно обросли волосами, и казалось, их сантиметровые ногти на скрюченных пальцах хотели выкопать, наконец, могилу для хозяина.

 – А кто выше лежит? – присмотрелся напарник и ковырнул сапогом. – Не помнишь?

 – Сибирское пополнение…

 Сибиряки в полушубках и валенках, шедшие в атаку в январе лежали плотно, как летние опята на поляне.

 – О глянь, политические! – воскликнул замызганный красноармеец.

 – Бедняги…

 Выше громоздились труппы политбойцов в ватниках и тряпичных шапках, которые выдавались в блокадном Ленинграде.

 – Большинство из них даже стрелять не умело…

 – Военному мясу стрелять не обязательно!

 На блокадниках валялись тела в шинелях, маскхалатах, с касками на головах и без них. Здесь смешались трупы солдат многих дивизий, атаковавших железнодорожное полотно в течение года.

 – Земля вам пухом! – сказал Сергей и побежал догонять трактора с пушками.

 На следующий день его легко ранило в плечо пулей на излёте, и он больше никогда не вернулся в залитое кровью Капище.

Глава 14

К западу от главных сталинградских заводов – «Красного Октября», «Баррикады» и Тракторного – лежали их многолюдные рабочие посёлки. Расположенные, как и весь город, вдоль Волги, они образовали между отрогами Банного оврага и долиной речки Мокрой почти сплошной жилой массив, окаймлённый полосою молодых лесопосадок. На протяжении семи-восьми километров в вытянутых с юга на север поселениях попадались немногочисленные кирпичные здания, преобладали деревянные домики и глинобитные мазанки.

 Всегда считалось, что посёлки стоят позади заводов, как бы в их тылах, – потому что всё в Сталинграде начиналось от Волги. Однако по отношению к фронту они находились перед заводами, на ближайших к ним подступах. И потому немецкий удар в направлении заводов – и через них к Волге  – должен был превратить в поле боя, прежде всего территорию этих поселений – уже пустынных, обезлюдевших, но гораздо меньше пострадавших от бомбёжек, обстрелов и пожаров, чем кварталы центра.

 Новое наступление противника ожидалось с утра 27 сентября. Враг рассчитывал вбить «клин» вглубь обороны русских – захватить крупные заводы и сбросить Чуйкова в воду. Дабы парировать этот удар, решено было частью сил 62-й армии рано с утра нанести контрудар. Контратака началась в 6 часов после короткой, но плотной артиллерийской подготовки.

 Контрудар производился силами трёх танковых, правда малочисленных, бригад и двух стрелковых дивизий. Советские части сумели продвинуться вперёд до двух километров. Однако дальнейшего развития этот первоначальный успех не получил. На действия войск Красной Армии противник ответил мощными ударами артиллерии, авиации и танков. Хотя наступавшие части и вынуждены были отойти в исходное положение, утренняя атака немцев, намеченная на 8 часов, не состоялась.

 Она началась лишь в 12 часов, после новой авиационной и артиллерийской подготовки. Враг ввёл в действие три свежие дивизии, усиленные десятками танков, и атаковал советские позиции в районах рабочего посёлка Красный Октябрь и Мамаев курган. Бои в этом районе сразу же приняли крайне ожесточённый характер. Во второй половине дня гитлеровцы несколько вклинились в оборону русских, но отчаянной контратакой их отбросили.

 Через некоторое время последовала новая вражеская атака, также не имевшая особого успеха. Враг нёс большие потери от артиллерийского огня, миномётов, танков и пехоты, но и советские части буквально истекали кровью. В силу большого превосходства в авиации и танках противнику, в конце концов, удалось ворваться в посёлок Красный Октябрь.

 ***

 Немецкие орудия безостановочно лупили с трёх сторон – с фронта и с флангов. Непрерывно налетали пикирующие бомбардировщики и бомбили несчастные развалины. В каменных фундаментах разрушенных домов прятались немногочисленные защитники города.

 – Если ночью подкрепление нам не переправят, будем мы с тобой Шелехов вдвоём фронт держать! – невесело пошутил командир батальона Кошевой.

 – Ежели надо – удержим…

 Из первоначального состава батальона осталось десятка три бойцов. Кругом всё рвалось, кипело, рушилось и грохотало. Взорвался какой-то грузовик, бог весть, зачем заехавший на заваленную обломками улицу.

 – Если немцы нас сомнут, то зайдут соседям в тыл…

 – Не впервой! – ответил Григорий, тщательно прицеливаясь. – Патронов только маловато…

 Люди кругом гибли и гибли. Снаряды, вопреки теории вероятности, нередко попадали в одно и то же место. Солдаты передней линии выгрызли ямы в каменистой дороге, горбом проходившей среди посёлка, и сидели там.

 – Высунуться из подвала почти невозможно: у стереотрубы, как только её подняли, отбило осколками оба рога. – Признался старший лейтенант, который после страшного ранения сержанта Лисинчука больше всех ценил воинские таланты Шелехова.

 – А чё там смотреть? – вяло спросил Григорий. – Кругом – гарь, пыль и кучи песка, поднятые в воздух…

 Автоматы и винтовки часто засорялись, без чистки они отказывали, становились бесполезными. Немецкие контратаки приходилось отбивать одними гранатами, которых, к счастью, было вдоволь. Дрались сапёрными лопатками, ножами, ломами и зубами. Очень помогала артиллерия с левого берега, которую вызывали по радио, благо, рация была цела.

 – Все провода телефонной связи порвало в клочья к чёртовой матери. – Выругался Михаил.

 – Поэтому немцы и пользуются только рациями!

 В полдень Кошевой послал Григория с пакетом в тыл. Он положил ему на плечо руку и неохотно признался:

 – До тебя Шелехов я троих отправлял с донесением.

 – Никто не вернулся?

 – В штабе постоянно требуют, каждый день докладывать об обстановке… – словно извиняясь, сказал комбат. – Будто бы они сами не слышат, какая у нас обстановка!

 – Пятьсот метров до штаба дивизии я как-нибудь одолею! – пообещал Григорий и снял с плеча автомат.

 Он выбрался из подвала и сперва ползком, как змея, а потом бегом двинулся дальше.

 – Сто, двести, триста метров. – Считал он вслух.

 Ноги Григория едва двигались от усталости, дыхание вырывалось с хрипом и свистом.

 – Останавливаться нельзя…

 Те, кто пытались отдыхать, лежали по обеим сторонам улицы, и кровь тонкими чёрными струйками стекала по глинистой дороге, скапливаясь на дне воронок липкими лужицами…

 – А зараз нужно переждать!

 Начался обстрел. Немцы, очевидно, заметили доступную мишень и ударили из лёгких миномётов удивительно точно.

 – Разрывы ближе и ближе. – Отметил Григорий и нырнул в груду камней.

 Грохот рвал барабанные перепонки. Разрывы хлопали совсем рядом, кажется, что прямо над головой… Слепая мина ударила в бруствер и, обдав Шелехова комками земли, шлепнулась рядом. Она прокатилась некоторое расстояние по наклонной плоскости и застыла сантиметров в пятидесяти от его носа.

 – Вот моя смерть! – спокойно подумал Григорий.

 Волосы встали у него дыбом, по спине побежали мерзкие мурашки. Как зачарованный смотрел он на эту красивую игрушку, выкрашенную в ярко-красный и жёлтый цвета, поблёскивающую прозрачным пластмассовым носиком.

 – Зараз лопнет!

 Секунда, другая… Минута…

 – Не разорвалась!.. Редко кому этак везёт!

 Григорий как можно дальше отполз от неё и, пригнувшись побежал дальше. Впереди виднелся открытый перекрёсток. Из ямы на углу раздался испуганный голос:

 – Беги, беги быстрей браток!.. Здесь простреливается!

 Григорий прибавил хода, но сил почти не осталось.

 – Старый я стал для таких бросков!

 Он сбавил шаг и упал в очередную воронку. Прямо на труп без ног, с красными обрубками вместо колен.

 – Волосы длинные и лицо какое-то знакомое… – удивился он.

 Сквозь сжатые зубы трупа с шипением выдавился холодный воздух, а из ноздрей вздулись кровавые пузыри.

 – Да ить энто снайперша из соседней роты. – Догадался огорчённый Григорий. – Та, которая пела в самодеятельности!.. Эх, жалко девку...

 Через полчаса он, наконец, вышел на берег Волги, где в высоких песчаных откосах прятались штабные землянки. Григорий передал часовому письменное донесение и присел перекурить.

 – Как там? – с дрожью в голосе спросил часовой.

 Он с винтовкой за плечами прохаживался перед землянкой.

 – Воюем! – ответил уставший Григорий.

 – У нас тоже иногда такое начинается! – начал вдохновлённый часовой, видя, что фронтовик не осуждает его сидения в тылу.

 – Снаряд такую защиту не прошибёт! – Григорий кивнул на укрытый многоярусным накатом командный пункт полка.

 – Сапёры неделю строили! – с неподдельной гордостью откликнулся часовой.

 – Хорошо здесь у вас…

 В эту минуту из двери землянки высунулся помятый и бледный майор и, зевая, спросил:

 – Порученец Кошевого ушёл?

 – Здесь он товарищ майор! – услужливо выкрикнул часовой.

 – Подойди.

 Григорий встал на ноги и повернулся к майору.

 – Пойдёшь по берегу, – махнул рукой офицер в сторону огромных нефтяных баков, – найдёшь землянку полковника Звягина.

 – Што дальше?

 – К нему с левого берега приехал какой-то важный политработник, хочет поговорить с простым бойцом из окопов…

 – Ясно.

 – Выполняй!

 Немного поплутав в нагромождении сваленных на берегу припасов, ящиков и всевозможной техники Григорий нашёл указатель «Хозяйство Звягина». Он открыл сбитую из горбылей дверь и сунулся внутрь. Из землянки вырвались клубы пара, к вечеру сильно подморозило. Синхронно послышалась басовитая начальственная матерщина.

 – Куда прёшь рожа?

 Григорий успел заглянуть в щель сквозь приоткрытую плащ-палатку, служащую завесой от холодного воздуха, и увидел при свете «коптилки» пьяного генерала, распаренного, в расстёгнутой гимнастёрке.

 – Гони всех на хер! – приказал он полнотелому полковнику.

 На столе стояла бутыль с водкой, лежала всякая снедь: сало, колбасы, консервы и хлеб. Рядом высились кучки пряников, баранок и банки с мёдом – подарки из Татарии «доблестным и героическим советским воинам, сражающимся на фронте». У стола сидела полуголая и сильно пьяная баба.

 – Убирайся к такой-то матери и закрой дверь!!! – заорал полковник на робкие попытки солдата объяснить, почему он здесь оказался.

 Григорий с радостью развернулся и побрёл обратно на передовую.

 – Там хучь все на равных…

 Изредка над его головой с ворчанием проносились противотанковые болванки, рикошетом отскакивавшие от земли.

 – Наверное, на передовой действуют танки. – Подумал он отвлечённо. – Только толку от их выстрелов нету. Высокий берег надёжно прикрывает людей, притулившихся у воды… Снаряды попадают в вершины приволжских холмов аль в воду.

 Поэтому пока можно было идти во весь рост. Для Григория, привыкшего за последний месяц передвигаться, исключительно согнувшись, такая возможность казалась неимоверным благом.

 – Ты на передовую? – спросил его сидящий на корточках седой солдат.

 – А знать тебе зачем?

 – Нас направили как пополнение во второй батальон 40-го полка.

 – Тогда держитесь рядом, будете нашими соседями… – буркнул сталинградский ветеран и пошёл впереди группы.

 Пожилой солдат оказался посередине, сзади семенил молодой, недавно прибывший из тыла паренёк. Он ещё не привык к войне и не мог скрыть страха…

 – А здесь всегда стреляют?

 Вдруг раздался неожиданный рёв, Григорий почувствовал какой-то мягкий шлепок. Лицо и грудь забрызгало чем-то тёплым и мокрым. Инстинктивно он упал в кучу брёвен.

 – Всё нормально? – он протёр глаза и отшатнулся – руки и гимнастёрка оказались в крови.

 На земле лежал старый солдат. Череп его был начисто срезан болванкой. Кругом был разбрызган желеобразный мозг и парующая кровь. Молодой стоял, и отупело смотрел вниз, машинально стряхивая серо-жёлтую массу с рукава.

 – Он же секунду назад шёл рядом… – солдатик начал икать без остановки.

 – Ничего пройдёт, – Григорий взял документы убитого и повёл паренька под руку дальше. – У тебя просто припадок…

 Вскоре к ним присоединился нервный лейтенант, ведший на передовую целый взвод. Пришлось показывать им наименее опасную дорогу. У знакомого перекрёстка лежал десяток свежих трупов.

 – Сели солдаты из пополнения отдохнуть, не зная, што на них наведена немецкая пушка… – на правах сторожила, пояснил Шелехов.

 – Мы отдыхать не будем! – крикнул бойцам лейтенант.

 Без лишних слов было ясно, что одним выстрелом всех растрепало и разорвало в клочья. Молодой боец, не отстающий от Григория ни на шаг начал икать громче.

 ***

 27 сентября 95-я стрелковая дивизия РККА, обессиленная непрерывными десятидневными боями за Мамаев курган, снова подверглась страшным ударам авиации. Весь день она упорно удерживала свой боевой участок, и лишь к вечеру, когда соединение понесло большие потери, противнику удалось незначительно, буквально на метры, потеснить их на отдельных участках.

 После ожесточённого боя очертания фронта советской обороны в этом районе несколько изменились. Два стрелковых полка 112-й стрелковой дивизии занимали посёлок Баррикады, танковые бригады 23-го танкового корпуса держали оборону на западных окраинах посёлка Красный Октябрь, а 95-я и 284-я стрелковые дивизии закрепились на северном и восточном скатах Мамаева кургана. 13-я гвардейская дивизия по-прежнему вела уличные бои в восточной части центра города.

 … Следующей ночью отделение Григория послали прикрывать сапёров, разминировавших проходы на нейтральной полосе. Он заявил новому командиру роты, что новичков, которые прибыли вместе с ним не следует брать, ибо у них нет опыта, но получил ответ:

 – Вот пусть и приобретают... – скривился нервный лейтенант.

 – Так они могут с перепугу шумнуть…

 – Приказа не понимаешь?

 Среди новичков выделялись двое украинцев с похожими фамилиями Кедрюк и Качук. Здоровенные красавцы-парубки, лет двадцати пяти. Косая сажень в плечах, широкие бёдра, удивительно мясистые в это голодное время.

 – Какие у них толстые физиономии, – удивлялись ветераны роты, – а какие шеи...

 – Не иначе «куркули»!

 Оба были очень упрямы, потрясающе ленивы и любили поспать. Оба оказались голосисты и часто пели: «Чому я ни сокил, чому не летаю!», «Дывлюсь я на нэбо…» или «О Днипро-о, Днипро-о!..»

 – Лишь бы не пели перед немцами…

 Пели они на родной «мове», а разговаривали и особенно матерились исключительно по-русски. На ночной операции Качюк оказался в паре с Григорием.

 – Не отходи от меня далеко! – предупредил он рассеянного новичка.

 – Да я ни на шаг! – пообещал тот.

 Бойцы выползли на «нейтралку», почти к немецким позициям, залегли во тьме, прислушиваясь к шорохам, готовые открыть огонь, если сапёры обнаружат себя. Сапёры щупами искали мины, выкапывали и обезвреживали их.