Текст книги "Расследованием установлено…"

Автор книги: Владимир Уткин

Соавторы: Николай Волынский,Инна Слобожан,Георгий Молотков,Игорь Быховский,Виктор Васильев,Евгений Вистунов,Александр Данилов,Владислав Виноградов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Но еще до окончания досмотра Бакель поспешил заявить:

– Вещи не мои!

– Чьи же?

– Моих знакомых. Меня попросили перевезти их через границу.

– Назовите их. Кто они?

– Я не знаю фамилии. Случайное знакомство…

– Как же смогли они доверить случайному знакомому столько ценных вещей?

– Не знаю… Их зовут Люда и Юра, они живут в Ленинграде…

Супруга дипломата сообщила адрес случайных знакомых, он был в ее записной книжке. Другой информации в объяснении, оставленном на таможне, не было. Да в ней и не нуждались. Немного облегченный «мерседес» с прицепом погрузили на борт теплохода. Его хозяевам пожелали счастливого плавания. Белоснежный лайнер легко отошел в положенное время от причала. Над Черным морем было солнечно и прозрачно. Будни и заботы оставались на берегу.

На Балтийском побережье, где отдыхали в это время Люда и Юра из Ленинграда, тоже была хорошая погода. После отплытия теплохода из Одессы позвонили в Юрмалу:

– Как наши дачники?

– Отдыхают…

– Возвращайтесь с ними домой.

Залитая ранним летним солнцем Юрмала еще спала, когда в дверь одного из ее домов настойчиво постучали. Открыл Малышев. Обыск продолжался недолго, дачники отдыхали налегке. Тихая курортная Юрмала еще не проснулась, когда машина, увозившая Малышевых, выехала на шоссе, ведущее в аэропорт.

* * *

Они были все же очень разными – муж и жена Малышевы. В паре они отлично подходили друг другу – тандем работал умело, споро и удачливо. Получалось, как в математике: минус на минус – в результате плюс. Теперь, когда они так были необходимы друг другу, они оказались врозь. Жили в одном доме, под одной крышей, но никакого общения, ни одной, даже мимолетной встречи. Правда, линию поведения, не сговариваясь, они избрали одну и ту же, но вели себя по-разному, каждый в силу своего характера.

Малышев во время отсидок в лагерях усвоил расхожую блатную мудрость: главное – держаться, не расколоться. И он держался – угрюмо, озлобленно.

– Ничего не знаю, не помню… Может быть… Виноват – докажите! Это ваш хлеб!..

А если и давал скупые показания, то безбожно врал, ничуть не беспокоясь даже о правдоподобии сказанного.

Людмила Малышева тоже не собиралась говорить правду и давать чистосердечные показания, но вела себя по-другому. Она начала с протестов. До слез возмущалась – как могли лишить свободы двух ни в чем не повинных, добропорядочных граждан. Если Распылитель не скрывал своей неприязни, нагло отказывался отвечать на вопросы следователя, то жена его пыталась уйти от ответа на них.

Ее спрашивали, например, о знакомстве с Бакелем.

– Это дипломат? – переспрашивала Малышева. – Может быть. У нас было довольно много знакомых иностранцев. Они обращались к мужу за консультацией. Вы ведь знаете, что многие из них интересуются русскими иконами и антиквариатом.

Следовал новый вопрос.

– Вы подтверждаете показания Бакеля о передаче ему для вывоза за рубеж ценностей, принадлежащих вашей семье?

– Пусть он скажет об этом мне. Я требую очной ставки!..

– В ней нет пока необходимости, – отвечал следователь.

Малышева была словоохотлива. Еще в самолете, по дороге из Риги в Ленинград, она, не теряя времени, начала рассказывать сопровождавшему ее офицеру о себе, о собирательской страсти мужа, которая увлекла и ее. Это был монолог – ее вполне устраивало молчание внимательно слушавшего ее соседа. Теперь же в кабинете следователя ей очень важна была реакция собеседника. А он никак не выдавал своего отношения к тому, о чем говорила Малышева. Ничего не опровергал, не оспаривал. А ведь Малышеву, как и любого человека в ее положении, сейчас больше всего интересовало: что известно следователю? Знать бы это – все стало бы куда проще. Но это преимущество оставалось за следователем, и уступать его, делиться им он не собирался. Малышевой было нелегко, но она все еще на что-то надеялась, тянула время, хотя не могла не понимать, что работает оно уже не в ее пользу.

А чем располагало следствие против Малышевых, упорно уходивших от правдивых показаний? У следователя были убедительные доказательства участия Малышевых в контрабанде. Имелись объяснения Бакеля и его жены, данные ими в Одесской таможне. При обыске в Юрмале у Малышевой нашли запрятанный ею список икон, обнаруженных в багажнике машины дипломата. Были и другие улики. Всего этого достаточно было для ареста Малышевых и привлечения к уголовной ответственности. Но следствию нужно было выяснить и другие факты их преступной деятельности. Ясно было, что эпизод в Одесском порту не единственный. Кроме Бакеля могли быть другие соучастники, другие каналы для контрабанды. Это следствию предстояло выяснить у Малышевых, но они еще на что-то надеялись. Правда, те, кто занимался делом Малышевых, не просто терпеливо ждали, когда обвиняемые начнут давать искренние показания. Работа, о которой в лучшем случае Малышевы могли лишь догадываться, шла. Собирались другие доказательства, допрашивались свидетели, выявлялись связи, знакомства Малышевых.

Как-то, заканчивая очередной допрос, следователь сказал Малышевой:

– Зря вы не хотите помочь нам…

– К сожалению, ничем не могу…

– Себе же вредите. Мы и сами узнаем все…

На другой день Малышеву на допрос не вызвали. И на следующий, и на третий. Малышева в камере томилась от неизвестности. А когда наконец вызвали, то вместо привычного кабинета она попала в другой, где за столом сидел незнакомый молодой следователь. Держался сугубо официально, спрашивал о вещах второстепенных. Малышева сникла. Она наверняка вспомнила предупреждение полковника: «Не хотите помочь, не надо…» А главное, Малышева довольно верно просчитала ситуацию. Бакель, на неприкосновенность которого так полагались Малышевы, «сгорел». Более того, он выдал их. От ответа не уйти, молчать, запираться бессмысленно. Надо попытаться выйти из положения с потерями наименьшими. Выход один – помочь следствию, чтобы заслужить снисхождение суда. Понимала она и другое: менять, пока не поздно, поведение надо ей, а муж последует ее примеру.

Малышевы начали давать правдивые показания. Если о чем-то «забывал» муж, подсказывала, дополняла жена. Так часто бывает в ходе следствия. Преступник, начавший давать показания, становится необычно активным. Роли как бы меняются. Теперь, чтобы поверили ему, до этого говорившему неправду, он делает все, чтобы доказать достоверность своих новых показаний. Так было и с Малышевыми. Эпизод за эпизодом раскрывалась деятельность преступной группы, выяснялось, где и как приобретались ценности, как готовилась и осуществлялась их отправка за рубеж. Признаться пришлось во всем – другого выхода не было. Более того, теперь Малышевы готовы были предпринять все для того, чтобы вернуть обратно ценности, переправленные их сообщником через границу.

В кабинете следователя на этот раз было необычно многолюдно: кроме хозяина – двое понятых и оба обвиняемых – Людмила и Юрий Малышевы. Раздался телефонный звонок, которого ждали. Следователь снял трубку.

– Вы заказывали Западный Берлин?

– Да…

– Ваш абонент у аппарата…

Следователь передал телефонную трубку нетерпеливо ожидавшей звонка Людмиле Малышевой. Он заранее предупредил обвиняемых, что их разговор с Западным Берлином будет записан на пленку и приобщен к делу. Больше он вмешиваться в ход этого следственного действия не будет. Цель эксперимента – проверить достоверность материалов уголовного дела, а именно то, что Малышевы действительно свои ценности, переправленные контрабандным путем за рубеж, хранят у Годфрида Бакеля. И кроме того, Малышевым по их просьбе была предоставлена возможность попытаться вернуть эти ценности.

Абонент в Западном Берлине – Александр Миронов, давний друг Малышевых. Что это за человек?

Валютчик-спекулянт, скрывавшийся от милиции, которого Малышевы приютили, укрыли у себя в квартире. Правда, на свободе он гулял недолго – был пойман и осужден. А отсидев, не стал больше искушать судьбу, женился на иностранке и отбыл в Западный Берлин. Это он, кстати, помог Малышевой в знакомстве с хозяйкой «салона» на Рождественском бульваре. Свой человек, тот, кто может, да и должен, помочь попавшим в беду Малышевым.

– Алло… Узнаешь, Саша? Это я… У нас огромная просьба к тебе!..

Малышева несколько обескуражена началом. Она не ожидала, что Миронов, словно нехотя, вяло, односложно будет вести с ней разговор, на который она возлагала столько надежд. Тональность разговора беспощадно подчеркивали разные положения сторон. На проводе не тот уже Миронов, которого знали в Ленинграде Малышевы. Не тот Миронов, который работал у них на подхвате и для которого любая просьба Малышевых звучала как приказ. В Западном Берлине сейчас нехотя ведет разговор бизнесмен г-н Миронов. И он отлично понимает, откуда с ним разговаривает Людмила Малышева.

О чем она настойчиво, не выдавая обиды, просит Миронова? Тот должен вместе с ее сестрой Ниной Бальсс съездить к приятелю и вернуть ценности, принадлежащие им, Малышевым. Ведь он знает кое-какие вещи. Он же сам вместе с нею отвозил в Москву Бакелю чемодан с иконами и антиквариатом. Полный реестр всех вещей у Нины. Приятель – порядочный человек и должен вернуть чужое! Малышева просит, наставляет, как разговаривать с Бакелем, как доставить ценности в советское посольство.

Миронов нехотя соглашается. Он разговаривал уже с Бакелем и тот вроде готов вернуть ценности Малышевых. Он, так и быть, сделает вояж к Бакелю, но за труды возьмет кое-что себе, чтобы покрыть расходы. Ну, скажем, одну из табакерок… Малышева соглашается. Что ей остается делать? Она вновь просит, говорит о том, что они еще могут встретиться и она не забудет помощи друга. Но это звучит и как предостережение: все еще может быть…

Трубку берет Юрий Малышев. Мужчины о деле не говорят.

– Как там условия? – спрашивает Миронов.

– Лефортово помнишь? Там было лучше…

– Тут, знаешь, условия очень приличные…

– Ты что, сидел?

– Я – нет, но кое-кто из наших… Говорят, сносно…

– И у нас теперь в лагерях телевизоры, – не остается в долгу Малышев.

Тюремная тема исчерпана. Разговаривать больше не о чем.

– Пятнадцать лет работы – и нуль, ничего, – сокрушается Малышев.

– Был бы человек, – утешает Миронов.

– В гости к Нине приедем. Не скоро, конечно, но надежда есть…

Если и была у Малышевых надежда поехать в гости в Западный Берлин, то не в малой степени она связывалась с успехом операции по возврату домой ценностей.

Чем она закончилась?

Миронов и сестра Малышевой, которой была отправлена доверенность на получение ценностей, начали переговоры с Бакелем. Поначалу он вроде бы соглашался возвратить вещи, но когда за ними приехали сестра Малышевой и Миронов, бывший дипломат повел себя иначе. Он не отрицал, что иконы и многочисленные предметы антиквариата, полученные им в Москве от Малышевых, находятся в его доме, но заявил, что из-за них он понес значительный материальный и моральный урон. И он, видите ли, тоже сторона пострадавшая! А потому о возвращении ценностей он будет разговаривать только с их владельцами – Малышевыми… Вот пусть отсидят свое и приезжают к нему за своим добром. Бакель – порядочный человек, чужого ему не нужно!

Дипломатическим этот ответ назвать трудно. Такое поведение даже в уголовном мире считается подлейшим. Когда Бакель говорит о материальном убытке, то с ним можно согласиться, если следовать его своеобразной логике. Он безусловно понес потери. Доходное место в посольстве потерял, как и доходы от контрабанды, которой занимался и несомненно собирался заниматься впредь. Ведь дело с Малышевыми по-настоящему только начиналось.

Но при чем же Малышевы? За свои грехи они несут ответ, а за провал партнера платить не обязаны. Не было такой договоренности. Малышевы своему сообщнику ничего не должны. Он предусмотрительно получил с них за каждый контрабандный вояж с дипломатическим саквояжем. И получил изрядно. Разве в его провале виноваты Малышевы? Ведь это он выдал их – назвал на таможне их имена и ленинградский адрес.

Ну а какой же моральный убыток понес бывший дипломат? Быть может, раскаяние в грязном поступке, опозорившем дипломатическое представительство своей страны, мучит его, лишив сна и покоя? Вряд ли…

Если вдуматься, то ничего необычного, неожиданного в поведении Бакеля нет. Это Малышева надеялась на порядочность своего партнера, как же – интеллигентный человек, дипломат, разве он посмеет не отдать чужое! А когда она узнала об ответе Бакеля во время телефонного разговора с Западным Берлином, то следователю пришлось вмешаться: Малышева заговорила сочным языком своих таежных земляков. Это уже было не для протокола, да и к тому же бесполезно.

По-хорошему сам Бакель не вернет воровски увезенное из нашей страны. После инцидента в таможне у него хватило наглости как ни в чем не бывало вернуться в Москву.

При досмотре в Одессе Бакель, тогда еще атташе посольства, угрожал таможенникам жалобой, грозил неприятностями. Так вот, жалоб не было. Промолчало дипломатическое ведомство его страны и тогда, когда Бакель был выдворен из СССР.

* * *

В море капитан теплохода «Иван Ползунов» неожиданно получил радиограмму с берега: остановиться на рейде Феодосии. Как только на теплоходе застопорили машины, к его борту подошел катер Феодосийского порта, и стала известна причина непредвиденной остановки: нужно было заменить штурмана теплохода Ячника. Он требовался на берег для дачи объяснений в связи с дорожно-транспортным происшествием в Ленинграде. Смена штурманов на феодосийском рейде не заняла много времени. Вновь набрали ход машины теплохода, и он лег на свой курс в один из портов Италии. Катер доставил штурмана Ячника на берег, где его, как положено, встретили таможенники. Хотя «Иван Ползунов» шел вдоль родных крымских берегов, он уже находился в «загранке». Так вот, при досмотре багажа Ячника была обнаружена контрабанда – иностранная валюта и ценные почтовые марки.

Объяснения штурмана не были оригинальны. Он заявил, что валюта «накоплена» им в прежних рейсах за границу…

– А марки?

– Марки не мои…

Ответ рождал следующий вопрос: чьи же они?

Однако крупное уголовное дело по контрабанде филателистических материалов началось все же не с этого черноморского эпизода, а несколько раньше. Работники таможни на Ленинградском почтамте обратили внимание, что почти каждый день, за редким исключением, уходят заказные письма в США по одному и тему же адресу на имя одного и того же человека, некоего Якова Лурье. Причем обратный ленинградский адрес его корреспондентов всякий раз был другой. Складывалось впечатление, что пишут ему, отправляют письма в порядке установленной очереди, а может быть, скорее всего отправитель – один. Что же могло заставить его писать вымышленные адреса? Предположения таможенников полностью подтвердились, когда они сделали выборочную проверку подозрительных писем: в них были обнаружены незаконные вложения – марки.

В немногословных письмах содержалась главным образом деловая информация: «Отправляю «северный полюс», как идет «архитектура», нужна ли «лимонка»?» Сообщалась конъюнктура – что сколько стоит, и каким спросом пользуются те или другие марки в СССР и в США. Письма свидетельствовали и о том, – что отправитель из Ленинграда так же получает марки из США. Обмен этих любителей филателии Якова Лурье в США и его брата Александра Лурье в Ленинграде имел явно незаконный характер.

Чекисты из подразделения, которое занимается борьбой с контрабандой, – люди умудренные опытом. Он и подсказал им, что может существовать и другой путь, по которому удается братьям-филателистам обменивать и продавать затем марки, полученные друг от друга.

Среди знакомых Лурье обратил на себя внимание некто Ячник, штурман Северо-западного пароходства, регулярно уходивший в «загранку». Кроме того, этот «без пяти минут капитан», бывший на отличном счету в пароходстве, вел такой образ жизни, который требовал денег куда больше тех, что он получал на службе. Такой нужный человек мог быть партнером Лурье в контрабандных операциях.

Представился и случай проверить версию. Ячника, действительно грубо нарушившего правила дорожного движения, сняли с теплохода на феодосийском рейде, когда он меньше всего опасался встречи со следственными органами и никак не ожидал таможенного досмотра. Контрабандные ценности оказались при нём.

Уже на первом допросе в Феодосийском порту Ячник дал показания следователю, прибывшему из Ленинграда. Да, по просьбе своего ленинградского знакомого Александра Лурье он неоднократно вывозил из страны марки и затем отправлял их бандеролями по указанному адресу в США. За каждую «отправку» получал от Лурье 400 рублей. Рассказал Ячник и о других контрабандных операциях с марками, в которых он участвовал. Теперь у следствия было достаточно доказательств для серьезного разговора с филателистом Лурье, который по-прежнему приносил на почтамт письма, адресованные своему брату в США.

Как повел себя Александр Лурье, оказавшись в кабинете следователя? Человек неглупый, он быстро понял, что отрицать очевидное бесполезно. Контрабандная филателистическая фирма братьев Лурье начала работать с 1981 года, когда старший из братьев Яков перебрался на местожительство в США. Технология «производства» была проста: братья обменивались марками. Те, что ценились дороже в США, отправлял младший брат из Ленинграда. А те, что стоили дороже у нас, он получал из США.

Дела шли успешно. Несколько тысяч рублей в месяц, которые «зарабатывал» на «обмене» Александр Лурье, были лишь оборотным капиталом. Он тратился на покупку редких марок, на оплату услуг сообщников и на довольно беспечную жизнь. Основная прибыль оседала у старшего брата в Америке, куда, закончив контрабандные операции, собирался и младший, Александр.

В США переправлялся дорогой, уникальный филателистический материал. Так, например, в один из рейсов штурман Ячник переправил за рубеж два листа редких марок Тувы. В листе сто марок. В США одна такая марка стоит 350 долларов. Обменная операция принесла сразу 70 тысяч долларов. Немалые ценности оставались еще и в Ленинграде. Вот почему так усердно вел переписку с братом Александр Лурье, искал и находил другие каналы для контрабанды. Все последние пять лет он жил только этим. Правда, еще служил инженером в Ленинградском специальном монтажном наладочном управлении «Союзавтоматстрой», но от своих инженерных обязанностей он успешно откупался – получал подложные справки и бюллетени.

Желая, как утверждал Лурье, помочь следствию и давая чистосердечные показания, он был весьма словоохотлив. Можно было поверить ему я в том, что он обладает уникальной памятью и что филателиста, равного ему, нет в Ленинграде. Он помнил, казалось, каждую марку из своей огромной коллекции, помнил, как она ему досталась, и знал, чем она интересна. Но были вопросы, на которые Лурье не мог или не хотел ответить. Уникальная память изменяла ему, когда речь заходила о многочисленных конвертах, открытках и других почтовых отправлениях, немалое число которых было в его собрании. Эти филателистические материалы особенно ценятся коллекционерами. Представьте себе конверты или открытки с редкой маркой, со штемпелем гашения в далеком или экзотическом месте. Так вот, Лурье очень плохо вспоминал, каким образом они попали к нему: «купил с рук», «обменял в клубе», «не помню, у кого». Забывчивость Лурье и настойчивое любопытство следователя имели свои причины. Дело в том, что следователь, а затем и эксперты обратили внимание на некоторые особенности конвертов и открыток в коллекции Лурье.

Прежде всего, поражал их сохранный, ухоженный вид – несмотря на весьма почтенный возраст, они явно бережно хранились и не так уж много сменили хозяев. На многих конвертах, открытках были номера и другие рукописные пометки. Все это отличало их от прочего филателистического материала, изъятого у Лурье.

Следователь вроде довольствовался уклончивыми ответами обвиняемого. Но однажды, когда Лурье был предъявлен очередной конверт и тот опять не мог вспомнить, откуда он у него, следователь сказал:

– Я вам помогу. Вспомните, как в машине Ячника вы приехали на встречу с женщиной по имени Наташа. Вы помните, шел дождь, и Наташа, передавая вам пакет с конвертами, уронила один из них на мокрый асфальт. Вернувшись на квартиру Ячника, вы, человек аккуратный и бережливый, тампоном из ватки сняли с конверта грязь. Видите, остались полоски? Затем вы положили его на абажур лампы сушиться. А уезжая, забыли взять конверт. Вот он. Вспомнили?

Что оставалось делать Лурье? Пришлось вспомнить то, о чем так хотелось забыть.

…В тот раз Лурье вернулся из Москвы расстроенным. И не только потому, что сделка, которую он провернул там, не сулила больших барышей. За дюжину конвертов и открыток пришлось отвалить 15 тысяч рублей. Угнетало и мучило другое. Честолюбивый, жадный, Лурье гордился репутацией «акулы» в кругу ленинградских филателистов, его тешила глухая зависть и почтение дельцов помельче. Он мнил себя королем. А в Москве тогда он получил болезненный урок – понял, что по сравнению с настоящей «акулой» он не больше «щуки». Его поразило не только богатство московского «собирателя», но главное, он понял, откуда оно у него. Все, чем владел москвич, принадлежало государственным архивам. Лурье не мог простить себе, что не ему первому удалось застолбить столь богатую золотую жилу.

Человек дела, он недолго предавался бесполезным переживаниям, а решил повторить московский опыт у себя в Ленинграде. Для внедрения в какой-либо архив Ленинграда был найден некто Файнберг. Этот «надежный и верный» человек сумел окончить три курса Ленинградского мединститута и, может быть, получил бы диплом врача, если бы не непредвиденный случай. Свинья, которую попытался утащить из колхозной фермы студент-стройотрядовец Файнберг, подняла такой оглушительный визг, что пришлось отчислить его из института. Бывший студент-медик стал шофером такси. Теперь ему вновь предложили сменить профессию.

Желание шофера такси послужить архивному делу никого не растрогало – в нем не нуждались. Но хождения по архивам не пропали даром. Выяснилось, чтобы попасть туда, необязательно состоять в штате. Файнберг едет в Москву и возвращается оттуда с бумагой, которая открывает ему двери в Центральный государственный исторический архив СССР. На фирменном бланке журнала «Театр» была изложена просьба редколлегии разрешить Файнбергу пользоваться архивными материалами, необходимыми ему для написания очерка о провинциальных театрах России. Как показал на следствии Файнберг, обошлась ему эта бумага недорого – в 50 рублей.

Так как аванса в журнале «Театр» под будущую публикацию получить не удалось, материальные заботы берет на себя Лурье. В связи с уходом из таксопарка Файнбергу ежемесячно выплачивается 300 рублей. За 7200 рублей Лурье в комиссионном магазине покупает «Жигули» и выдает Файнбергу доверенность, чтобы после занятий в архиве тот мог подрабатывать на машине. И главное условие: все, что удастся заполучить из архива, поступает в собственность Лурье. Выручка от похищенного делится честно – пополам.

Файнберг проходит ускоренный недельный курс начальных знаний по филателии. Ему втолковывается главное – что дороже. Таксист покупает польский «дипломат» и на машине работодателя отправляется на Красную улицу для сбора материалов о провинциальных театрах России.

После первого дня работы в читальном зале архива Файнберг обрадованно, но и растерянно докладывал Лурье:

– Писем там – как на почтамте!

– Тем лучше, – успокаивает его Лурье, – бери.

И Файнберг берет. Он доставляет Лурье десятки конвертов с марками России, прошедшими почту в начале нынешнего и в середине прошлого веков, 15 синих почтовых карточек без марок и множество других.

Файнберг наглеет. Похищаются ежедневно десятки писем и карточек. Компаньоны входят во вкус, аппетиты растут. Главное, все проходит без сучка и задоринки. Но Файнберг нарушает конвенцию. Он начинает продавать часть похищенных материалов на сторону. Лурье прекращает выдавать зарплату и отбирает «Жигули», Файнберг успевает лишь перед тем раздеть машину – и дружбе конец.

Но свято место пусто не бывает. На Лурье начинает работать другой человек. Это некто Михаил Поляков, еще молодой человек, подсобный рабочий Ленинградского государственного архива на Псковской улице. Вскоре и он был вынужден оставить эту работу, но познакомил Лурье с сотрудницей архива Наташей. Преступная цепочка не прерывается, филателистические архивные материалы попадают в руки Лурье.

По следам Лурье ленинградские чекисты вышли на преступную группу филателистов-грабителей, орудовавших в архивах столицы. Бригада следователей выехала в Москву. Первый, довольно ранний утренний визит они нанесли Петухову – «акуле», опыт которой попытались использовать в Ленинграде Лурье и его сообщники. Однокомнатная квартира этого тридцатилетнего коллекционера была сплошь заставлена ящиками и картонками, папками, альбомами с конвертами, открытками и другими филателистическими материалами. А представьте, сколько их прошло через руки Петухова, ведь он не собирал – он продавал. То, что было обнаружено во время визита следователей, – «товарный остаток» фирмы, сегодня меньше, завтра больше. Но откуда же поступал этот уникальный материал Петухову? В посредниках типа Файнберга он не нуждался – сам был штатным сотрудником Центрального государственного архива Октябрьской революции, а затем Центрального государственного архива Московской области.

В Центральном государственном архиве города Москвы орудовал еще один его сотрудник, некто Соколов, – человек опустившийся, готовый на все ради бутылки спиртного. Он работал в основном на Уткина, самого респектабельного и матерого в этой хищной птичьей троице. Уткин скупал краденое, наживаясь на последующем «обмене». Преступная группа орудовала в архивах Москвы не год и не два, и только разоблачение Лурье положило конец их бизнесу. Против них также были возбуждены уголовные дела.

Много интересного и редкостного можно увидеть в кабинете следователя, который ведет уголовные дела по контрабанде. Что только не проходит через этот кабинет! Слитки золота и платины, бриллиантовые колье и редкостные камни – ценности на сотни тысяч рублей. И вещи куда более дорогие, цены которым, собственно, и нет. Это уникальные произведения живописи, древние иконы, изделия знаменитых мастеров из золота, серебра, камня, предметы антиквариата, ставшие памятниками нашей истории и культуры. И все это перехвачено на пороге нашего дома, из которого пытались их умыкнуть, переправить за рубеж.

На этот раз в кабинете следователя были марки, конверты, открытки – то, что называется филателистическим материалом. Внешне этот материал явно проигрывал в сравнении с другими предметами контрабанды. Но, оказывается, ценится он на вес золота. Иная легкая как перышко марка тяжелее золотого слитка или бриллианта. Ведь речь идет не об обычных копеечных почтовых марках.

Полистайте двухтомный многостраничный филателистический каталог, выпущенный Министерством связи СССР. В нем указаны цены на марки. Самая высокая – полторы тысячи рублей. Но обратите внимание, цена почти трети марок в каталоге не проставлена, вместо нее этакий стыдливый прочерк. Он означает, что стоит марка больше полутора тысяч рублей. А сколько же она стоит? Столько, сколько запросят и сколько дадут. В мире филателистов свои цены, которые диктует конъюнктура и многое другое. Поэтому не надо удивляться тому, что марочное достояние филателиста Лурье, изъятое при его аресте, было оценено экспертами почти в 500 тысяч рублей.

В кабинете следователя нашли временное пристанище филателистические материалы, похищенные из государственных хранилищ, – в папках и альбомах несколько сот (!) конвертов, открыток и других почтовых отправлений. На них штемпеля разных городов России и зарубежных стран. Адреса, написанные витиеватой писарской каллиграфией, и беспомощный почерк руки, не привыкшей к перу. Гусиным пером при свете свечей, а то и лучины писались адреса многих писем, посланных в дорогу еще в начале прошлого столетия. «Почта» не разобрана: разные времена, разные адреса. Рядом с конвертами, адресованными шефу жандармов князю Долгорукову, конверт на имя назадачливого премьера Керенского, на одном – имя царской дочери, на другом – фамилия лодейнопольского городского головы. Несколько конвертов, открыток отправлены с фронтов русско-японской войны, корреспонденция, адресованная в редакции газет и журналов русской столицы.

И еще здесь находятся несколько конвертов, которые без трепета нельзя взять в руки. Они адресованы Николаю Чернышевскому, Вере Засулич, Надежде Крупской, Максиму Горькому. И сразу же вопрос: а кто писал им, о чем шла речь в письмах? И наконец, главное – где письма? Где, например, содержимое конверта, присланного Максиму Горькому Роменом Ролланом? Ведь мы пока говорили лишь о конвертах, а что было в них? Сохранились ли письма, совершавшие далекое путешествие в этих конвертах? Какова их судьба? Остались ли они в архивах, или проданы отдельно, или просто выброшены? На этот вопрос сейчас никто не ответит.

Когда в старину грабили почту, то охотились за деньгами, которые перевозились в почтовых каретах. Письма обычно не трогали. Но теперь и грабители стали иными. И когда на квартире Файнберга делали обыск, то обнаружили целую пачку небрежно сложенных писем. Для Файнберга они не представляли интереса – французским таксист не владел.

Кстати, во время обыска в его квартире было, найдено около 40 картин и акварелей. Они были небрежно свернуты и запрятаны среди мебели.

– Откуда они у вас?

– Купил на днях по случаю…

Эта версия уголовника продержалась один день. К вечеру было установлено: картины, среди которых были работы Левитана, Поленова, Малевича и других мастеров, похищены из профессорской квартиры на Петроградской стороне. Файнберг признался в краже со взломом, показал место в лесу, где было схоронено остальное из похищенного. И такой человек получил доступ в один из крупнейших архивов государства!

То, что было изъято у обвиняемых во время следствия в Москве и в Ленинграде, – это лишь часть похищенного ими из государственных хранилищ. Остальное распродано. Разошлось по частным рукам коллекционеров. Обвиняемые не без расчета называли имена известных людей, которые покупали у них наиболее интересные вещи. А главное, многое уходило за рубеж, продавалось иностранцам, переправлялось для продажи контрабандным путем за границу то, что принадлежало государству, всему народу, было его культурным достоянием.

* * *

В августе 1986 года один из народных судов Москвы рассмотрел уголовное дело по обвинению в контрабанде советского гражданина С. Г. Дьяченко и гражданина США П. Г. Д'Ория. Учитывая тяжесть совершенного преступления, суд приговорил их к длительным срокам лишения свободы с конфискацией принадлежавшего им имущества. Поводом для возбуждения уголовного дела послужил эпизод, произошедший в таможне международного аэропорта «Шереметьево».