Текст книги "Укус технокрысы"

Автор книги: Владимир Гусев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

Книга третья
Бог артегомов

Глава 1

– Павел Андреевич, у нас на счету – ноль!

Глаза Софьи Ивановны расширены от ужаса. До того, как перейти на работу в «Крокус», моя секретарша-главбухша работала в Сбербанке. И, похоже, такое число видит в графе «остаток» впервые.

– Ну что же, кругленькая сумма… Круглее и не бывает даже… Чего вы разволновались? – усмехаюсь я, лишь на секунду задерживаясь в дверях своего кабинета. – После кофе обсудим ситуацию. После кофе, – повторяю я, догадавшись, что Софьиванна попытается сейчас нарушить мой распорядок дня.

Вот еще… Из-за таких пустяков… Распорядок дня – это святое, основа основ. Нет распорядка дня – не будет и порядка в делах.

Покончив со ставшей в последние годы нелюбимой процедурой причесывания, я замираю перед зеркалом.

А ведь ты, дружок, постарел. И не только лицом и телом. Это – полбеды. Но духом, духом ты стал немощен. Рисковать перестал, распорядку поклоняешься…

Еще раз оглядев свои седеющие – и редеющие, вот что особенно неприятно! – волосы, я усаживаюсь в кресло перед «письменным» столом. Архаизм, конечно: за таким столом вот уже лет десять никто ничего не пишет, даже писатели. Максимум – подписывают документы. Да еще чаем-кофе посетителей угощают. Тех, в ком особо заинтересованы.

– Павел Андреевич, ваш кофе!

Софьиванна ставит на стол подносик, выходит, чуть заметно покачивая широкими бедрами. Когда я впервые завел такой порядок – пить кофе по утрам? Давно, очень давно. Еще когда директором «Кокоса» был. Секретаршей у меня была красавица-Леночка. Кофе она готовила так себе, посредственно, но во всем остальном… До сих пор жалею, что упустил ее. Были и потом у меня любовницы, и не одна, но Леночка…

– Реф, зачитай последние сообщения, – приказываю я своему старенькому «Референту-16». Ему уже четыре года. Давно пора перейти на более современную модель, уже восемнадцатая появилась, но я все медлю. Во-первых, стоит она – ого-то! Во-вторых, к «шестнадцатке» уже как-то привык, прирос, прикипел.

Любовь к старым вещам – тоже признак приближающейся старости.

Никаких сообщений для фирмы «Крокус» за последние сутки не поступало, – вежливо отвечает Реф.

Я ставлю опустевшую чашечку на блюдечко.

И как это понимать? Однозначно: дела на фирме идут из рук вон плохо. Вообще никак не идут. Срочно нужны заказы, хоть какие-нибудь – а где их взять? Рынок Компьютеров, РОботов и Компьютерных Услуг насыщен до предела, особенно в Москве. А моя теория «фирмы крепостью сорок градусов» перестала быть верной. Все больше таких, среднего пошиба фирм, нынче разоряется. А мелочь давно уже вымерла. По-настоящему процветают только гиганты, вроде «Кокоса» и ГУКСа. Да… «Кокос» и ГУКС… И там, и там я работал. В «Кокосе» даже директором был. А теперь вот… Тоже директор, конечно. С этой должности меня теперь только костлявая снимет. Точнее, срежет своей ржавой косой. Да только директора бывают разные…

– Павел Андреевич, тут к вам Мефодя рвется… Говорит, по очень важному вопросу. Впустить?

– Да, пожалуйста.

Софьиванна забирает подносик, и в кабинет входит новенький, падре Федя. Так окрестила его еще Верочка, в первый же день появления новенького на фирме. Федя – потому что имя его по нынешним временам столь редкое, что никто и не знает, как звали когда-то Мефодиев родители и друзья. Пробовали мы по-всякому: и Мефодя, и Фодя, но остановились в конце концов на более привычном: Федя. А падре – потому что Мефодий Кузьмич и в самом деле напоминает католического священника: безбородый, высокий, жилистый, ходит в темной, как правило, одежде. Но самое главное, на его макушке сквозь черные волосы просвечивает нежно-розовая лысинка, маленькая и кругленькая, словно тонзура, хотя годиков Мефоде немного, никак не больше тридцати. А еще на его груди, под одеждой, скрыт крест. Причем не маленький нательный, но большой и тяжелый, бронзовый, украшенный каменьями. Вот из-за всего этого кличка «падре» и прилипла к бедному Феде – намертво! Похоже, он знает о ней, но не обижается.

– Павел Андреевич, я тут… встретился в метро с однокурсником, начинает падре, кал всегда, делая, большие паузы не только между предложениями, но и между словами. Поначалу меня это раздражало, но потом я убедился: Федя успевает двумя-тремя фразами сказать то, что другой не уложил бы и в десять, и в конечном счете время не только не теряется, но даже выигрывается. Поэтому, я не, подпрыгивая на стуле, как это бывало поначалу, спокойно жду.

– Он сейчас учится в духовной семинарии, – продолжает Мефодий, настоятель которой… закончил в свое время МИФИ, факультет вычислительной техники… и теперь желает… обкомпьютерить семинарию. Есть заказ. Не поставку, прокладку, подключение и тестирование. Берем?

Ух ты… Прямо-таки манна небесная. Поставка компьютеров – это семь процентов чистой прибыли Нет, десять: семинария явно не бедствует и жаться из-за одного-двух процентов не станет. С учетом дороговизны современных моделей это затянет…

– Сколько единиц они хотят поставить?

– Около трех десятков.

Ну что же, вполне прилично по нынешним временам. Еще нужно будет проложить кабели, включить каждый компьютер в локальную сеть, подключить шлюзовой сервер к сети глобальной, да протестировать все… На этих операциях объемы освоения поменьше, чем на поставке компьютеров, зато прибыль больше…

Я чуть было не начинаю потирать руки, но вовремя спохватываюсь. Не говори «гоп!», пока контракт не подписан.

– А почему они не обратятся в какую-нибудь солидную фирму? В «Кокос», например?

– Настоятель… не желал бы огласки. Он хочет… обкомпьютерить классы и кельи слушателей… келейным образом. А «Кокос»… не упустит возможности. Уж больно выигрышной может получится реклама.

Это точно. Не каждый день духовные семинарии отдают дань научно-техническому прогрессу. Причем для моей фирмы эта дань может в буквальном смысле стать звонкой монетой.

– То есть сделка должна быть конфиденциальной?

– Сугубо… И конфиденциальность оплачивается. Берем?

Ну что же… Настоятель семинарии – явно деловой мужик. Десять процентов, не меньше. А не тестировании – двадцать пять? Но не стоит выдавать мою крайнюю заинтересованность. Неизвестно еще, что падре запросит за посредничество и на чьей стороне он будет во время первого, самого важного разговора. Может, они с этим настоятелем – кореша. И даже наверное. И тот, и другой вначале по технической, потом по духовной линии шли. Правда, Мефодий вскоре с нее как-то наполовину сошел. Крест носит, на службы в церковь ходит, но в монахи так и не подстригся. А ведь собирался, Софьиванна доподлинно знает, собирался…

– Вначале смотрим, а потом уже берем. Или не берем.

Да куда нам деваться. Положение почти безвыходное. Нужно только будет сказать главбухше, чтобы Феде об этом – ни гу-гу. А на случай, если она уже проболталась…

– Мне тут еще один заказ предложили, очень выгодный. Но два сразу мы не потянем. Так что вначале говорим, потом думаем и просчитываем варианты, а потом уже…

– Берем. Или не берем, – договаривает за меня падре. Улыбается он крайне редко, в моем присутствии еще ни разу даже на миллиметр губы не удлинил, поэтому я не знаю, передразнивает он меня или просто машинально повторяет запомнившиеся слова. Ладно, пусть его. Только бы заказ заполучить. А там… А там мы с тобой разберемся, падре. В зависимости от того, на чью мельницу ты воду будешь лить во время переговоров. Хорошо бы тебя вообще от них отстранить. Но если настоятель семинарии будет держать тебя за своего человека… Все-таки почти монах, хоть и не удавшийся…

– Договаривайся о встрече. Чем быстрее, тем лучше. Через сеть настоятель вряд ли захочет вести переговоры, с учетом конфиденциальности?

– Не захочет. И не сможет: даже у него пока терминала нет… Сейчас я созвонюсь с однокурсником…

– И сразу ко мне, я предупрежу Софью Ивановну.

Мефодий уходит, и я наконец-то могу потереть руки.

А славно было бы взять этот заказ… Хоть на каких условиях…

Глава 2

Переговоры я веду не с настоятелем, а с его, как я понял, заместителем, управляющим делами, отвечающим за все хозяйство семинарии. Одет он не в черную рясу и клобук, а в обычный цивильный костюм, правда, без галстука. Мой Мефодий и его однокурсник остаются ждать результатов переговоров в приемной.

И это мне очень нравится. Равно как и условия контракта. Они не просто приемлемые, но, как я и ожидал, весьма привлекательные.

– Журналисты не должны пронюхать об этой работе, – говорит управделами, пристально глядя мне в глаза, – От этого будет зависеть ваша премия, и немаленькая. Мы поэтому и обратились к вашей фирме, что она не на виду.

– Крепость фирмы, как и крепость водки, должна быть ровно сорок градусов, – с улыбкой говорю я. – Мы сознательно к этому стремились и пока сохраняем статус-кво.

– Крепость… фирмы? – не сразу улавливает аллегорию управделами. Кирилл… как его… Карпович.

– Вы помните, почему крепость водки сорок, а не, скажем, сорок пять градусов? – спрашиваю я.

– Вообще-то я не пью, – строго говорит управляющий. – И вам не советую.

– Я тоже не злоупотребляю, – почти искренне говорю я. – Но дело не в этом. Спирт, разведенный до концентрации сорок процентов, не горит и не самовоспламеняется даже при сильном нагреве. С другой стороны, эта жидкость не замерзает в самые сильные морозы.

Управляющий делами хмурится. Кажется, моя аллегория ему не очень понравилась.

– Так и наша фирма, – вынужден я скоропостижно закончить мысль. – Мы стараемся не мозолить глаза мафии, конкурентам и всевозможным государственным учреждениям, начиная с налоговой инспекции и кончая министром информатики. С другой стороны, мы можем быстро и с отменным качеством выполнить любой, самый сложный заказ.

– Кстати, насчет «быстро», – переводит Кирилл Карпович разговор в деловое русло. – Вы уверены, что уложитесь в отведенные сроки? Настоятель очень бы не хотел затягивать с этим делом.

– Уверены, – бодро говорю я. – Мы просто повременим с заключением других контрактов, и все, никаких проблем.

На самом деле я совершенно не уверен. Но продлить срок договора хотя бы на неделю управделами не соглашается, мы уже мусолили этот вопрос. Значит, мне не остается ничего другого, как жизнерадостно улыбаться и кивать головой.

– Ну, хорошо. Уточняйте стоимость терминалов и прочих материалов-комплектующих, подписывайте договор с вашей стороны и приезжайте.

– Завтра в десять утра, устроит? – назначаю я срок. Железо не должно остывать. Тем более, когда оно цветом смахивает на золото.

– Вполне

Мы жмем друг другу руки, и я покидаю кабинет управделами. Кабинет, кстати, совсем не производит впечатления. Почти как мой. Единственная примечательная особенность – три больших застекленных шкафа с книгами. Ну да, терминала у него пока нет, доступа в Румянцевскую библиотеку – тоже. Вот и приходится Кириллу Карповичу напрягать понапрасну зрение.

Мой Мефодий и его бывший однокурсник вполголоса, но весьма горячо о чем-то спорят в приемной и даже не замечают моего появления.

– Всякое насилие это зло, всякое! – говорит русоголовый… кто? Послушник, монах, студент? Похоже, секретаря как такового здесь нет, а эти… семинаристы дежурят здесь по очереди. – И никакая, самая благородная и возвышенная цель не может оправдать зло, всегда причиняемое насилием! Ты согласен, что – всегда?

Светлые волосы семинариста подстрижены как-то странно: просто обрезаны по кругу, и все. Кажется, это называется «под горшок». Похоже, однако, что именно эта стрижка и идет ему больше всего. Маришке моей он понравился бы. Но – монах…

– Согласен, – быстро отвечает Мефодий. – Однако есть зло, которое уже абсолютно глухо к добру. И остановить такое зло можно только насилием, которое тоже, конечно, зло.

Падре так разгорячен диспутом, что даже пауз между фразами почти не делает.

– Но всякое насилие порождает еще большее ответное зло! Это мультипликативный процесс!

Я, бесшумно прикрыв за собой дверь, на несколько секунд замираю. Светловолосый семинарист чем-то похож на Алешу Карамазова. Только тот вряд ли знал такие ученые слова. А мой Мефодий тогда кто? Иван? Как звали старшего сына Карамазова? Не помню… Похоже, пора уже и мне антисклерозин принимать, по одной таблетке в день. Крепчалов, я знаю, принимает.

– А вот этого допускать нельзя, – не соглашается наш падре. Он сидит возле красивого вазона с каким-то пышным комнатным растением, почти спиной ко мне, и видеть меня не может. Нужно, конечно, как-то обозначить свое присутствие, но неплохо бы узнать о всегда замкнутом Мефодии чуть побольше. Чтобы с пользой полученное знание потом применить.

– Еще никому не удавалось не допустить этого, избежать приумножения зла! – хоть и вполголоса, но с жаром возражает дежурный монах.

– Когда горит лес, можно уповать на Бога и ждать, пока его остановят реки, болота или сильный дождь. А можно организовать встречный огонь слышал о таком? – и, сознательно спалив несколько сотен деревьев, сберечь тысячи других. Нужно лишь точно поймать момент, когда холодный воздух начинает втягиваться в «топку» пожара, – и погашение огня гарантировано. Погашение, а не раздувание!

Мефодий сидит на стуле ровно, словно факир, только что проглотивший шпагу. Лысинка, просвечивающая сквозь черные волосы, делает его немножко смешным и… беззащитным, что ли. Лысина – ахиллесова пята мужчины.

– Я должен прервать ваш высокоученый спор, – вынужден я воспользоваться паузой. – Мефодий Кузьмич, нам пора.

Падре с готовностью поднимается, коротко прощается с оппонентом, и мы покидаем главный корпус семинарии. Моя старенькая «вольвочка» стоит во дворе.

– А вы как считаете, Павел Андреевич… со злом можно бороться насилием… или нужно подставлять вторую щеку? спрашивает меня падре. И что его так тянет на пустые разговоры? Дурной признак: хорошего работника из болтуна никогда не получится. Хотя пока Федя, тьфу-тьфу-тьфу, справляется.

– Я предпочитаю подставлять злу крепко сжатый кулак, – говорю я, открывая ключом переднюю дверь своей «старухи». – Причем с первого же раза, не рискуя ни одной щекой.

Не забыть бы отключить противоугонный комплекс…

– Этот образ действий… его трудно назвать слишком уж изощренным… – деликатно дерзит Мефодий. – Очень часто зло самоуничтожается… если только не приумножается, натолкнувшись на ответное зло раньше, чем успевает уничтожить себя само.

– Да садись ты уже… Некогда мне разговоры разговаривать. Мой всегдашний образ действий, может, и примитивен – ты ведь это хотел сказать? – но зато надежен. Нынче времена крутые пошли, первый удар часто оказывается и последним. Так что лучше не рисковать.

Убедившись, что система безопасности включилась, я плавно трогаю машину с места. Падре, не ожидавший столь простого ответа, озадаченно молчат.

– Если первый удар пропущен, – развиваю я успех, – уже не имеет значения, бьешь ты в ответ ели безропотно ждешь второго удара, уповая то ли на милость, то ли на благородство – кого? Бьющего! Да откуда им взяться-то, милосердию и великодушию? Из злобы и ярости эти возвышенные чувства никогда не вырастают, никогда. А бьющий – всегда злобен и яростен. И безнаказанность лишь усиливает злобу. Скажешь, нет?

Мы выкатываемся с тесной площадки и ждем, когда в потоке машин появится просвет, в который можно будет встрять.

– У примитивных душ – да. Однако слышать такое от вас… несколько странно, – неуклюже льстит мне падре. Но я на такие удочки не ловлюсь. Была в вашей жизни… какая-то большая несправедливость. Вот вы и… озлобились на всех. Хотите, я вам… духовника найду? Расскажете ему обо всем – сразу легче станет, намного! – сочувственно предлагает Мефодий.

Я, нажав до упора на педаль газа и круто вывернув руль, успеваю влиться в поток перед новеньким «Фордом».

Еще чего… Плакаться кому-то в жилетку? Это недостойно мужчины. Я же, хоть и разменял шестой десяток, не собираюсь списывать себя в тираж.

– Спасибо. Пока я в этом не нуждаюсь.

А ведь Мефодий прав. Лупила меня жизнь – сразу по обеим щекам нещадно. После того, как я спас все компьютерные сети страны от «Тригона», вместо благодарности и хоть какого-то вознаграждения мне досталось – что? Снятие с должности директора, судебный процесс, грозивший полным разорением, уход жены, предательство любовницы… В общем-то меня предали тогда все. Все, кроме детей. И если бы не Маришка и Витька – вряд ли я тогда устоял бы. Победа над «Тригоном» оказалась пирровой. Вообще-то всякая моя победа всегда оказывалась отчасти пирровой, но чтобы настолько полно, настольно всеобъемлюще… С тех пор я и придерживаюсь «теории сорока градусов». И не только в бизнесе.

Глава 3

А Славик тоже постарел. И седые волосы поблескивают в поредевшей шевелюре, и морщинки у глаз остаются, даже когда он не улыбается. Улыбается он, кстати, теперь намного реже, чем раньше.

– Ты не обидишься, если я не стану сам вникать в договор? спрашивает Воробьев, быстро перелистав бумаги. – У меня зам толковый, он скоренько все оформит, я его сейчас обяжу… резолюцией…

Слава что-то пишет в углу сопроводительного письма, а я оглядываю его кабинет. Тот самый, который когда-то занимал Крепчалов. Здесь мало что изменилось: тот же паркет красного дерева, та же дорогая стильная мебель. Когда-то она выглядела дорогой, потому что была самой модной и действительно обошлась государству в копеечку. Теперь вызывает уважение своей нестандартностью, редкостностью. Только терминал слева от стола новейшей модели. А стол, кстати, тоже старый, крепчаловских еще времен. И так же, как некогда у Виталия Петровича, абсолютно пуст. Не хватает только знаменитой китайской авторучки Крепчалова, которую он, словно игривый котенок, так любил катать по столешнице.

– Вот: «Считаю крайне целесообразным заключить этот договор. Срочно!» – зачитывает Воробьев свою резолюцию и, вызвав секретаршу, вручает ей бумаги.

– Пусть Лебедев прямо сейчас изучит, подпишет и запустит в дело.

Секретарша, длинноногая белобрысая девица, исчезает так же бесшумно, как и появилась.

Ишь ты, как он ее вышколил. Кто бы ног подумать, что Славик Воробьев, мой безотказный зам, станет директором Главного Управления Компьютерных Сетей? Обычно замы так и кончают свой век на вторых-третьих ролях.

Значит, когда-то я неплохо умел подбирать кадры.

– Спасибо, – вежливо говорю я и поднимаюсь, чтобы уходить. – Мне к Лебедеву твоему прямо сейчас идти?

Похоже, этому Славка у меня научился: находить себе толкового зама и сваливать на него всю неинтересную и объемную работу. Ладно, Лебедев так Лебедев.

– Ну вот, обиделся… – укоризненно качает головой Воробьев. – Пока мой зам будет вникать в суть, мы с тобой по чашечке кофе успеем выпить и молодость вспомнить. Через полчаса ко мне китайцы должны подвалить, тоже с договором, но это же через полчаса… Настенька, приготовь нам кофе, пожалуйста. С тандемом, по высшему разряду! – говорит он, повернувшись к микрофонам терминала.

– Сейчас, Святослав Иванович! С тандемом, – отзывается терминал, и я наконец-то слышу голос секретарши.

– С тандемом – это как? – интересуюсь я на всякий случай. Если с пирожными – то я их терпеть не могу.

– Коньяк – это тандем двух вьючных животных, – улыбается Славка. – Я, правда, очень рад тебя видеть. Знаешь, мне до сих пор неловко, что после «Тригона» я не ушел из «Кокоса», в знак протеста. Обошлись с тобой круто, несправедливо, но и ты пойми: мне тогда, считай, две семьи содержать надо было. Должность зама в «Кокосе» давала такую возможность, все другие варианты – нет. Пока бы ты заново раскрутился…

– На тебя я не обижаюсь, – говорю я, невольно подчеркивая слова «на тебя». Потом, спохватившись, добавляю:

– Да и ни на кого, в сущности… Каждый поступал так, как его вынуждали обстоятельства.

Или собственная выгода, могу добавить я. Но не добавляю.

– Да… Кто же знал, что технокрысы из нашего «осиного гнезда» устроят такую подлянку? А ведь платили им – на зависть всем остальным. Вирусогенами величали…

– Крыса – она и есть крыса. Горбатого могила исправит, крысу только крысоловка может остановить.

Неслышно появляется Настенька с подносом палехской росписи в длинных тонких руках. На подносе, рядом с тончайшего фарфора кофейными чашечками две хрустальные стопки с глотком золотистой жидкости в каждой. Выставив на стол чашечки, стопари и крошечную сахарницу, секретарша безмолвно и бесшумно исчезает.

Могла бы и «пожалуйста» сказать.

Славка, пригубив стопочку, зажмуривает от удовольствия глаза и выливает остатки коньяка в кофе. Я следую его примеру.

– А ведь все, казалось, было предусмотрено. И терминалы без флоппи-дисководов, и писать этим сволочам не разрешали, и линии связи шли только по оптическим кабелям, да еще в трубах и под давлением… – начинает ворошить прошлое Славка.

– А они элементарно, по радиотелефону через квартиру в доме напротив надиктовывали наработанные за день фрагменты вирусных программ сообщнику, а потом продавали и сами вирусы, и антивирусы к ним фирме «Програм-Ком». То-то она так быстро выросла, как на дрожжах, – спешу я закончить неприятные воспоминания. Кофе хорош и без них.

– Да, если бы не твой адвокат, последствия были бы намного хуже. И еще «Тригон» этот некстати взбесился…

– Зато, если бы не расследование, затеянное по его поводу Грибниковым и Крепчаловым, мы бы еще долго не знали, что наши хваленые вирусогены так и остались прожорливыми крысами.

Я отодвигаю опустевшую чашечку.

Ну, хватит уже? Где там его трудолюбивый зам?

– А Леночка наша, секретарша? У тебя ведь с нею что-то было? – не отстает Воробьев. Похоже, ему доставляет удовольствие терзать меня неприятными воспоминаниями, наслаждаясь при этом мыслью, что теперь он директор Управления, а бывший шеф пришел просить его о помощи. Договор я и в самом деле составил однобоко, больше к своей выгоде, чем в интересах бригады монтажников, которую я прошу у ГУКСа. Что делать, сроки семинария поставили жесткие, своими силами не управимся. Славка, листая договор, выловил, конечно, этот момент, но спорить с бывшим своим директором не посмел. На что я, собственно, и рассчитывал. Зато теперь он отыгрывается…

– Было кое-что, – равнодушно пожимаю я плечами. – но теперь Леночка примерная жена, мы с тех пор и не виделись ни разу.

– Она, по-моему, замужем за Петраковым? – допивает, наконец, свой кофе Воробьев, одновременно добивая меня своими крайне неделикатными вопросами.

– Сейчас уже нет. Леночка действительно была замужем за Петраковым. Но когда этого ставленника Крепчалова уже через полгода после твоего ухода из «Кокоса» погнали из директоров, Леночка, соответственно, перевышла замуж за нового директора, Гришу Черенкова.

– Да что ты говоришь? – делает Славка вид, что до сих пор не знал этого.

– Что тебя удивляет? Секретарша, как кошка, хранит верность должности, при которой состоит, а не мужчине, занимающему эту должность.

Ну, какие еще неприятные вопросы он сейчас задаст? Про жену? Ушла к Крепчалову, не дождавшись решения суда по делу о «Тригоне» и «осином гнезде». Когда и как она снюхалась с Виталием Петровичем, Витьком? Не знаю. На моих глазах встречались всего три-четыре раза, на презентациях и официальных приемах. С кем я сейчас? Один. Нет, не так: адын, савсэм адын… Асса!..

– Святослав Иванович, к вам тут китайская делегация! – говорит терминал голосом секретарши, и Воробьев, наконец, встает.

– Настя проводит тебя к Лебедеву. Очень рад, что могу чем-то помочь. Ты же знаешь, я всегда к тебе хорошо относился, – протягивает мне руку Славка, и я почти верю ему.

– Не будем нарушать эту традицию и в дальнейшем, – почти искренне предлагаю я. Мне не очень-то приятно разговаривать со своим бывшим замом, ставшим директором солидного учреждения, когда у самого за плечами – лишь крохотная фирмочка. И не на сорок градусов, а в лучшем случае на двенадцать, да и то – пивных.

Что-то я загрустил… Интерес к жизни потерял. К жизни и к женщинам. Подъехать, что ли, к бухгалтерше своей? С известными намерениями? Она, похоже, была бы не против…