Текст книги "Укус технокрысы"

Автор книги: Владимир Гусев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

Глава 27

Я демонстративно расстегиваю пальто: меня опять бросило в горячий пот. Вот, я даже платок достал, чтобы его промакнуть. А ты что думал, лейтенант, это легко – Фобос и Деймос?

Вот и знакомая дверь. Дверь, за которой нет ни одной моей личной вещи. Как объяснить лейтенанту Шишкину, что мне ради спасения «Тригона» нужно обязательно покрутиться здесь, в этом корпусе, еще хотя бы полчасика? Кое что уточнить, кое над чем подумать. Как ты, лейтенант, согласишься?

Мы входим. Я озираюсь в поисках своего портативного компьютера.

– Давайте побыстрее, господин Полиномов! Иначе…

Узнать; что было бы «иначе», мне не суждено. Моя правая рука, медленно положившая платок на его обычное место, во внутренний карман пиджака, обратное движение проделывает молниеносно одновременно со стремительным поворотом корпуса. И она, конечно, не пуста. Иньектор оружие слабенькое, почти игрушечное. Но при грамотном пользовании…

Получив сразу две дозы – одну в правое плечо, другую, уже более прицельно, в левое, лейтенант судорожно дергается, пытается достать из кобуры пистолет, но, конечно, не успевает и медленно оседает на пол. Я подхватываю его под мышки, чтобы не ударился головой, и первым делом завершаю начатое лейтенантом дело: вынимаю из кобуры пистолет. Я почему-то чувствую себя спокойнее, когда у возможного противника нет оружия. Прости, лейтенант, но у меня не было другого выхода. «Тригон» должен быть спасен и эта цель оправдывает любые средства!

Составив вместе несколько стульев, я укладываю на них лейтенанта Шишкина и заботливо подкладываю под коротко стриженную голову шапку.

Итак, времени у меня – около часа. Что я хотел? План пятого этажа корпуса семь, который, помнится, лежал на сапсановском столе – раз, и еще какую-нибудь документацию комплекса «Тригон» – два.

– «Тригон» должен быть спасен, – говорю я вслух сам себе. И спасти его могу только я. Вояки его не одолеют, это ясно. Но вот Грибников… Наверняка он придумает что-нибудь похитрее, чем гранатометание. А я должен его опередить. Опередить точно так же, как опережаю технокрыс: методом упреждающей разработки средства нападения и, одновременно, эффективной защиты против него.

План пятого этажа я нахожу на полу. Видимо, когда в комиссии началась паника, кто-то, пробегая, сбросил его. Так, а еще что-нибудь?

Минут пять я роюсь в каких-то папках. План эвакуации на случай пожара, схема питания комплекса «Тригон»…

Во дворе института, со стороны подстанции, что-то взрывается. Я бросаюсь к окну, распахиваю раму. С хрустом отрывается бумажная полоска.

Жаль, отсюда почти ничего не видно. Несколько гвардейцев в пятнистых полушубках бегут со стороны ворот – вот и все новости.

Плотно закрыв раму, я выхожу в коридор и спешу в дальний его конец. Здешнее окно должно выходить на подстанцию. Открывать его опасно. Поэтому…

Поочередно прикладывая пальцы и согревая стекло дыханием, я протаиваю в морозном узоре маленькую луночку. Да, подстанция отсюда видна. Она цела и невредима. А на пятачке метрах в пятидесяти от трансформаторов – как раз там, где мы с майором недавно спасали солдата, – крутится бээмпэшка. Один оборот, второй… Бронетанковый вальс.

Луночка стала чуть больше. Ага, вот в чем дело: у БМП соскочила одна гусеница. И кто же это ее, сердешную, так обидел?

Из-под исправной гусеницы взметывается снежный вихрь. Через пару секунд стекла вздрагивают от грохота, а бээмпэшка, распластав на снегу змею второй гусеницы, замирает. Своя своих не познаша.

Гражданская война в пределах одного взвода.

Господи, только бы жертв не было!

Отсюда не разобрать, кто выскакивает из покалеченной бээмпэшки майор или кто другой. Но тогда майор – тот, кто прыгает на броню. Вот они сцепились, упали в снег, покатились… Но не стреляют. Умницы.

Стекло быстро покрывается ледяной корочкой, и мне приходится снова и снова согревать его дыханием и пальцами. Фигурки уже разъединились и поднялись со снега. Одна легко взлетает на броню и скрывается в чреве бээмпэшки, вторая, размахивая руками, что-то кричит. Ага, это и есть майор. По его команде солдаты перебегают с места на место. Проходит несколько секунд, прежде чем я начинаю улавливать в хаосе гармонию: это они занимают оборону вокруг подстанции. Я нечаянно произнес вслух тайное волшебное слово – и вот уже враг стал другом, и башня бээмпэшки, развернувшись, целится стволом пушки не в подстанцию, а в сторону ворот.

Я отрываюсь от окна, прячу озябшие руки в карманы пальто.

Итак, подстанция надежно защищена, с этой стороны к «Тригону» не подступиться. Есть, конечно, еще смотровые колодцы, но они подо льдом и снегом и наверняка защищены тем же «полем ужаса». Главный энергетик говорил что-то такое. Линии связи, судя по всему, Грибникову отключить тоже не удастся. Корпус семь можно было бы просто разбомбить, или запустить в окошко ПТУРС. Но там люди, и ни один командир такого приказа не отдаст. Был еще вариант со снайперами. Но, кажется, с минуты на минуту и он отпадет. Итак, «Тригону» ничто не угрожает? По крайней мере несколько дней, пока не протянут силовые кабели в роддом – и куда там еще? – и не отключат электричество во всем районе. Но к этому времени военные будут охранять уже все подстанции, и у того, кто захочет вывести компьютеры из строя, опять-таки ничего не получится.

Круто повернувшись я иду по коридору к окну в противоположном торце. Оно как раз выходит в сторону ворот. У главного защитника «Тригона», то есть у меня – великолепный наблюдательный пункт. И вообще все замечательно. Если и дальше так пойдет, то через месяц-другой перестройка узлов всех компьютерных сетей будет завершена. И что тогда? Не поменяются ли люди и компьютеры местами, точнее, жизненными предназначениями?

По какой-то неведомой причине окно с этой стороны почти не замерзло. Так что мне прекрасно видны и распахнутые настежь ворота, и две бээмпэшки, только что выкатившиеся через них и занявшие боевые позиции. Теперь они контролируют оба конца проходящей вдоль ограды улицы. Гвардеец, поеживаясь от холода, наглухо закрывает ворота, подозрительно смотрит в мою сторону, и я медленно отступаю от окна.

Неужели «Тригон» теперь в полной безопасности? Быть такого не может. Грибников что-нибудь обязательно придумает. Где он, кстати? Почему не реагирует на то, что военные не только не выполнили приказ, а наоборот, делают нечто совершенно противоположное? Нечаянно произнесенные мною вслух слова, словно крик в горах, вызвали лавину. Идея завладела массами и стала силой.

Глава 28

Вернувшись в комнату, где мирно спит лейтенант, я вновь склоняюсь над планировкой пятого этажа. Два «Мудреца» в одной большой комнате, третий – в соседней, поменьше. А дальше – небольшое вспомогательное помещение, здесь два распределительных щита и стойка с устройствами блокировки. Что там рассказывал энергетик про систему питания «Мудрецов»? Основную линию вроде успели отключить, но произошло автоматическое переключение на резервную. Подстанцию надежно охраняют, район отключить нельзя. Я уже сто раз об этом думал. Значит, «Тригон» неуязвим?

Такого не бывает. Все материальное смертно. Тем более состоящий из миллионов компонентов компьютер. Случайный отказ двух-трех наиболее важных из них, скачки напряжения в электросети…

Скачки напряжения. Что, если они превысят допустимые? В нормальном режиме это привело бы к переключению на резервную линию. Но оно уже проведено. Значит, произойдет переключение на основную линию, которая отключена, и сразу же после этого – обратное переключение на резервную, в паузе – питание от аварийных емкостей. И если в момент повторного подключения к районной сети в ней вновь организовать скачок напряжения… Получится своеобразный резонанс, и работоспособность ВК будет нарушена… Пусть обратимо, но все-таки нарушена…

Уверен, Грибников уже вовсю орудует на районной подстанции. Остальные потребители энергии эти скачки выдержат. Но для «Тригона» они окажутся… А поскольку электросеть при этом не вырубается, то и «поле ужаса» там, да районной подстанции, вряд ли включится.

Да, именно здесь зарыта собака. Система питания – ахиллесова пята всей грандиозной затеи Пети Пеночкина. Итак?

Я массирую кончиками пальцев виски. Закрыть бы сейчас глаза – и не открывать их часиков этак десять…

Итак, «Тригон» должен быть спасен. Для этого я должен проникнуть в корпус семь и включить рубильник основной линии питания. Один раз я уже пытался пробиться к Пеночкину, и у меня ничего не вышло. И спасатели пытались, и гвардейцы, скорее всего, тоже. Но мне даже лозунг спасения людей не помог. Хотя солдата от подстанции оттащить удалось.

Парррам, парррам, парррам…

Ха!! Причем здесь люди? Петя держит круговую оборону – и отлично держит! – а я пытаюсь его спасать! Нужен я ему там, возле «Мудрецов», примерно так же, как в его спальне, в момент любовных утех с Элли… Пете не нужен. А вот «Тригону» – жизненно необходим!

На всякий случай я даже повторяю эти слова вслух: – «Тригон» должен быть спасен. И сделать это могу только я. Но для этого мне нужно срочно попасть в корпус семь и включить основную ветку питания.

Отложив в сторону план, я надеваю свое теплое финское пальто. Как лучше подходить к седьмому корпусу? С центрального входа не стоит пытаться, потому что «военная доктрина» майора, судя по всему, поменялась на противоположную, наверняка там пост или даже БМП. Так что лучше мне воспользоваться торцевой дверью. Если только она…

Осторожно приоткрыв внутреннюю раму, я протаиваю в морозном узоре глазок. Нет, через него торцевая дверь не видна. Зато прекрасно просматривается утаптывающий снег вблизи границы ужаса часовой. Бедняга… На таком морозе… Перестраховщик майор. Кто полезет с этой стороны? Разве что Элли…

Я тру глаза, пытаясь уменьшить резь, потом барабаню пальцами по подоконнику. Парррам, парррам, парррам. Еще раз применить инъектор?

Нет. Во-первых, часовой может не подпустить так близко. Во-вторых, он рискует замерзнуть, если смена не скоро. Правда, его, лежащего на снегу, наверняка кто-нибудь увидит раньше. А если нет?

Парррам, парррам, парррам…

И кем мне только не приходилось прикидываться в бытность охотником на вирусов! И техником по ремонту компьютерных сетей, и инспектором Управления, и возмущенным пользователем. А вот лейтенантом национальной гвардии – еще ни разу.

Выложив из карманов пальто пистолет и гранату, я стаскиваю со спящего толстую зимнюю шинель, защитного цвета брюки и сапоги. Тяжелый, черт! А вот портянки я оставлю ему. И свое замечательное финское пальто. В залог. Надеюсь, лейт согласится потом поменяться обратно? Не скажет, что «назад покойники не ходят и за уши баб не водят»?

Я плохо запомнил, как была застегнута на лейте портупея. Ремень сверху хлястика или под ним? Жаль, если из-за такого пустяка все сорвется… И плохо, что зеркала нет, полюбоваться. Пистолет – в кобуру, гранату – в карман, кольцом вниз.

Глава 29

В полусумраке коридора, освещенного только через торцевые окна, я отчетливо вижу темную фигуру, похожую на человеческую. Может быть, это просто тень? Странно. Пять минут назад никакой тени здесь не было. А тем более человека. Да, нет сомнений, это человек. И миновать незнакомца никак нельзя: выход на лестничную площадку метрах в трех позади него.

Расстегнув на всякий случай кобуру, напустив на лицо чрезвычайно озабоченное выражение, я решительным шагом прохожу мимо… экстрасенса! Ну конечно, это он! Стоит лицом к стене рядом с противопожарной перегородкой, вертит в руках рамку и, по обыкновению, о чем-то с ней шепчется.

Остановиться, спросить, что он здесь делает? А он поинтересуется, что делаю я… В шинели с чужого плеча. Поздно. Слишком быстро я шел. Да он меня, кажется, и не заметил.

Прыгая через ступеньки, я сбегаю на первый этаж, открываю дверь…

Навстречу – сержант и два гвардейца, все трое – с автоматами на изготовку. Называется – день интересных встреч. Сержант аж присел от неожиданности. Но, молодчина, не выстрелил.

У меня тоже малость подкосились ноги.

– Быстрее! – ору я. – Лейтенант здесь! Ему нужна помощь!

Подозрение в глазах сержанта, как я и ожидал, мгновенно сменяется озабоченностью.

– Где? Что с ним?

– На втором этаже, комната двести шесть. Он без сознания, может быть, ранен.

Сержант бросается вверх по лестнице, я – следом, тяжело дыша и старательно топая ногами.

Гвардейцы, оттеснив к стене потерявшего спортивную форму лейтенанта, без труда обгоняют его. То есть меня. Именно на это я и рассчитывал. Крикнув еще раз: – В двести шестой! – я круто поворачиваюсь, кубарем скатываюсь по лестнице и, выскочив во двор, бегу к торцу корпуса семь. Над ним, высоко в небе, стрекочет вертолет. Никак Бранников вернулся? Пусть его. Не имеет значения. Поздно.

Часовой, обернувшись на скрип снега под моими сапогами, смотрит на меня скорее удивленно, чем тревожно.

– Быстрее! Там лейтенанта ранило! – кричу я, с удовольствием отмечая, что дистанция между нами быстро сокращается.

«Тригон» должен быть спасен!

Это тот самый ефрейтор с цыплячьей шеей, что ходил со мною выручать другого такого же бедолагу.

– Стой! Стрелять буду! – неуверенно предупреждает он.

– Ты что, офигел? Своих не узнаешь?

Маскарад оказался явно не в мою пользу. Но теперь уже ничего не поправишь. Разве что…

– Дуй туда! Майор обещал голову оторвать, если не прибудешь немедленно!

Оббежав ефрейтора метра за полтора – чтобы не достал подножкой – я, не снижая темпа, мчусь к распахнутой настежь двери.

«Тригон» должен быть спасен! Только я могу это сделать, только я!

«Тригон» должен быть спасен! Именно для этого я бегу! Чтобы уберечь его от грозной опасности! Не станет же ефрейтор стрелять в спину? Тем более, мы с ним вместе жизнью рисковали. «Тригон» должен быть спасен! Только бы не поскользнуться. Сапоги болтаются на ногах, как шлепанцы. Зря я побрезговал надеть портянки. «Тригон» должен быть спасен!

За спиной – тяжелый топот и скрип снега под сапогами. Отлично, ефрейтор! Делай что угодно, только не стреляй!

Вот и дверь. Короткий взгляд назад: ефрейтор кружит на месте, обхватив голову руками, падает…

Хоть бы его кто-нибудь подобрал.

Грязная лестница. Один пролет, второй, третий… Дыхалки уже не хватает, но останавливаться нельзя. Дверь, ведущая на пятый этаж, закрыта. Удар «сезам», секундная пауза – чтобы не получить по лбу распахнувшейся, но спружинившей назад створкой, – и вперед, вперед…

Вот и первая открытая дверь. Сквозь нее отчетливо слышно стрекотание вертолета. Видно, он опустился пониже. Зачем? Неважно. Пусть его.

Странно все-таки, что защитники «Тригона» не забаррикадировались после того, как в прошлый раз Бранников пересталснимать их видеокамерой. Значит, абсолютно уверены в своем «пугастере». Или опять – позируют?

Мгновенный, фотографический взгляд сквозь открытую дверь. И остановка.

Справа, за внутренней, тоже распахнутой дверью – серо-голубые кубы «Мудрецов». Слева же…

Я словно вновь смотрю видеофильм, снятый Бранниковым, только с другой стороны экрана. Петя, застывший в кресле перед терминалом, то ли с улыбкой, то ли с гримасой боли на лице, мужчина, лежащий на полу, с редкими рыжими прядями волос на лысеющей голове, широко разбросавший ноги, обутые в белые тапочки… Оба совершенно неподвижны, словно действительно сфотографированы. И вообще все – как зловещая фотография. Неужели позируют?

Боковым зрением я улавливаю какое-то движение и чувствую, как на голове начинают шевелиться волосы. Тьфу на тебя! Это всего лишь телекамера. Вернее, три телекамеры, установленные на консоли в левом дальнем углу операторской, у окна. Все три объектива смотрят на меня… Именно смотрят, словно глаза какого-то чудовища. И мне снова хочется, как вчера вечером в гостинице, – исчезнуть, раствориться, не быть! Только бы избавиться от этого пронзительного, раскаленной иглой буравящего мозг взгляда!

Я дергаюсь было назад, потом вперед – телекамеры отслеживают мои движения – и бегу дальше по коридору. Что-то я хотел… Ах да, блокировку…

Дверь, за которой по моим расчетам должен быть распределительный щит, закрыта. Нужно только ударить в область замка, но правая нога болит еще после штурма первой двери. Чужая обувь, неудобно…

А что будет после того, как я включу основную ветку питания? Скорее всего, лягу здесь же, за дверью, широко раскинув ноги, как тот, рыжеволосый. Не пора ли уже линять отсюда? Пока не поздно?

Кто-то невидимый и огромный кладет мне на голову тяжелую когтистую лапу. В глазах темнеет, в ушах звенит – непереносимо громко, до боли в барабанных перепонках.

– А-а-а-а-а!..

Звон, вытесненный криком, начинает стихать, но боль из ушей не уходит. Я медленно, словно пьяный, поднимаюсь с пола. Поле зрения, опять же словно у пьяного, сужено до предела. Давно не натиравшийся, с выщербинками, паркетный пол, закрытая дверь. Ее я должен взломать. Зачем? Не помню.

Боль из ушей, наконец, уходит, поле зрения расширяется, руки перестают противно дрожать, и я отчетливо вспоминаю все то, что хотел сделать. Удар левой ногой, еще один…

Распределительные щиты – с левой стороны. В сером железном шкафу, скорее всего, система блокировки. Но вначале – рубильники.

Я сую левую руку в карман, но тут же, споткнувшись обо что-то мягкое, едва не падаю.

Это труп мужчины. Поверх пиджака – белый халат, лицо искажено гримасой боли, ноги подогнуты.

Наклонившись, я беру мужчину за руку. Она холодна, как лед, но еще не закоченела. Жив? Схватив пострадавшего подмышки, я пытаюсь вытащить его в коридор, наступаю на полу собственной шинели и сам заваливаюсь на бок. На мою голову тотчас опускается тяжелая когтистая лапа.

– «Тригон» должен быть спасен! Должен быть спасен! – бормочу я непослушными губами, вскакиваю на ноги и перешагиваю через неестественно изогнутое тело. – «Тригон» должен быть спасен!

Руки сами делают то, что нужно. Вот они, три рубильника. Первый врублен, второй – врублен, третий – готов. Но это еще не все! Не все! Нужно замкнуть пакетный переключатель в операторской. Обязательно замкнуть пакетник, маленькую черную коробочку с белой и красной кнопками. Он где-то в операторской; кажется, справа… Сейчас, сейчас я его… И потом – прочь, прочь, прочь… «Тригон» почти спасен. А уже завтра отыщу главного энергетика, и мы с ним вместе перестроим систему блокировки.

Аккуратно перешагнув через неподвижное тело, я бегу в операторскую. В правой руке – снятый с предохранителя пистолет, левая – в кармане шинели. «Тригон» должен быть спасен! Остался пустячок – врубить пакетник.

Круто затормозив, я заскакиваю в предбанничек – точно такой же, как у Шепталова, в «Кокосе». Обе двери – в операторскую налево, в машзал направо – распахнуты настежь.

Сквозь стеклянную перегородку можно видеть и Петю, и страшную девятиглазую установку. Но я на них не смотрю.

«Тригон» должен быть спасен!

Никакого переключателя с белой и красной кнопками в операторской, естественно, нет. Да он мне теперь уже и не нужен.

Моя левая рука вытаскивает, наконец, из кармана гранату. Я срываю зубами кольцо и бросаю ее низом в правую дверь – словно шар в кегельбане. Правая рука успевает сделать за это время два выстрела по серо-голубым кубам «Мудрецов», и еще два – пока граната катится по полу. Две пули – в один серо-голубой куб, две – в другой.

Это все. В левую дверь меня вносит уже волна ужаса. Последнее, что я успеваю сделать, – два коротких шага и длинный прыжок. Лицо Пеночкина, бледное ненавистное лицо с застывшей на нем глупо-блаженной улыбкой стремительно приближается. Моя правая коленка больно ударяется о подлокотник кресла. Кажется, под двойным грузом наших тел у него ломаются ножки.

– А-а-а-а!..

Ужас выворачивает меня на изнанку и выкручивает, словно половую тряпку. Мы рушимся на пол. Тягучая, словно расплавленное стекло, тишина взрывается, и ее мгновенно отвердевшие брызги разлетаются по операторской. И почти сразу же раздается второй взрыв, в сто раз страшнее первого. Все здание вздрагивает, я глохну. Ужас и боль. Ненавистное лицо Пеночкина стремительно приближается, приближается… исчезает за моим правым плечом… Я больно ударяюсь о подлокотник кресла. Мы рушимся на пол. Я больно ударяюсь. За моим правым плечом. Все стекла разлетаются. Петя холодным трупом лежит подо мною, но он же впивается мне зубами в спину пониже правой лопатки. Боль непереносима. Мы рушимся на пол. Граната катится по полу, словно шар в кегельбане. Сзади что-то оглушительно лопается, и «Тригон» говорит строгим мужским голосом: «Ударную дозу! Ударную дозу, или я за него не отвечаю!» «Отвечаете – огрызается Петя голосом Грибникова. Мы рушимся на пол. Боль и ужас выворачивают меня наизнанку. А-а-а-а-а!.. Мы рушимся на пол. Я, лежа на чем-то теплом и мягком, изо всех сил пытаюсь повернуть голову и открыть глаза. Удается мне только второе, и мой взгляд тотчас скрещивается с пристальным немигающим взглядом трехглазого существа. Оно похоже одновременно и на древнего ящера с огромными когтистыми крыльями, и на низкую черную тучу, беременную дождем, и на только что проснувшегося младенца, с недоумением рассматривающего тремя немигающими глазами новый, незнакомый мир. Да нет, причем здесь младенец? И не дракон это вовсе. Но – умирающий северный ветер смотрит на меня оком тайфуна, леденяще-холодным и непереносимо-грозным. И этот жуткий взгляд, пронизывая меня до дна, до самых глубин сознания, высвечивает в них такое… Такое… Невыносимо. Невыносимо!!

– Переста-а-а-а-нь!..

Ласковая прохладная рука ложится на мой лоб. Из вязкого серого марева выглядывает чье-то бледное лицо. Огромные глаза под светлой челкой, маленький, чуть вздернутый носик… И в этих больших глазах – только добро и сострадание, только ласка и любовь.

– Спи, спи… – говорит лицо Элли голосом Элли и снова исчезает в зябком сером мареве.

И тогда я, наконец, засыпаю.