Текст книги "Укус технокрысы"

Автор книги: Владимир Гусев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

Глава 32

Дверь приоткрывается, и за нею мелькает что-то угольно-черное на фоне ослепительно-белого. Не иначе, Гришина борода на фоне халата.

– У вас не спросил! – вежливо грубит Гриша, вырываясь из чьих-то цепких рук.

– В чем дело? – вспахивает со стула Седельников.

– Пусть войдет, – останавливает его Грибников и, привстав, что-то тихо шепчет следователю на ухо. Невежа.

Следователь распахивает закрывшуюся было дверь, и в палату влетает Гриша.

– К любимому шефу не пускают! – возмущенно топорщит он бороду и поправляет съехавший на бок халат. – Не помешаю?

– Мне – нет. Рад тебя видеть.

– А вы? – нахально спрашивает Гриша у Грибникова. – Тоже рады, надеюсь?

– Мы хотели бы задать вам несколько вопросов, – сугубо официальным тоном говорит Седельников.

Очную ставку они нам решили устроить, что ли? Непонятно.

– Вы – это кто? – пытается разобраться в ситуации Гриша. Стула для него нет, но отвечать на вопросы стоя мой Генеральный Помощник явно не желает, и – усаживается на кровать, сдвинув в сторону мои ноги и по-хозяйски облокотившись на спинку.

Седельников представляется и предупреждает ошарашенного Черенкова об ответственности.

– Да вы чё, мужики? – переводит Гриша взгляд от Седельникова до Рымарева и обратно. – Павел Андреевич уничтожил, конечно, бесценную информацию, но у него просто не было выхода.

Грибников настораживается и даже привстает со стула. Седельников тоже делает стойку. Хмурый хмырь по-прежнему непроницаем. А я глупо улыбаюсь.

У меня появился еще один защитник. Но лучше бы он не появлялся.

– Какую информацию? – спрашивает Грибников.

– Ну… Эту самую… – мнется почуявший неладное Черенков. Полученную Пеночкиным из будущего. Эгрегор образовался не сразу, так что кое-какие результаты Пеночкин должен был успеть зафиксировать в памяти «Мудрецов». Жаль, как раз блоки памяти – вдребезги!

– Эгрегор? – переспрашивает Седельников. – Вы имеете в виду – поле ужаса?

– Нет. Эгрегор – он и есть эгрегор. Хотя «поле ужаса» тоже, конечно, его рук дело. Которых у него, разумеется, нет.

– Вы не могли бы изложить вашу концепцию в целом? – вмешивается Артурчик. Кажется, он понимает Гришу не больше, чем я. То есть – абсолютно ничего не понимает. Но ему все-таки легче. Потому что мне, помимо прочего, непонятна и логика следствия. Судя по всему, мы с Гришей получаемся подельниками. Но подельников всегда допрашивают врозь, чтобы они не могли одинаково врать. А тут… Ага, вот в чем может быть дело. Гриша был у меня не далее, как вчера, мы уже могли обо всем договориться. Но не договорились! И вообще о «пугастере» и «Мудрецах» почти не говорили! Палата, естественно, прослушивается, и следователя это озадачило. К тому же сроки наверняка ему поставлены жесткие, вот он и решил совместить допрос с очной ставкой. Грибников прямо-таки глаз с меня не спускает. Совсем как тогда, в кабинете.

– Нет проблем, – беспечно говорит Гриша. – Главному Эксперту, конечно, скучновато будет меня слушать, – делает он реверанс в мою сторону, – поскольку Павел Андреевич гораздо быстрее меня во всем разобрался.

На всякий случай я важно киваю головой – насколько это можно сделать в полулежачем положении. Гриша, в общем-то, прав. Мне остались непонятными лишь два момента: почему Пеночкин оказался все-таки в бессознательном состоянии и где спрятан «пугастер», он же «генератор ужаса». Его так и не нашли. В груде полупроводниково-оптического лома, в которую превратились «Мудрецы», тоже ничего необычного не обнаружили. Может, Гриша сейчас что-то прояснит? Не забыть бы еще раз кивнуть с умным видом в нужном шесте. Пусть он думает, что я своей башкой до всего допер. А то, что Грибников за мной наблюдает, не страшно. Кивок к делу не пришьешь.

– Почему вы думаете, что Павел Андреевич вас… разделяет вашу точку зрения? – подозрительно спрашивает Седельников. Дескать, когда же вы успели договориться? Почему аппаратура подслушивания не сработала?

– По логике событий. Павел Андреевич действовал в полном соответствии с гипотезой, честь изложить которую предоставил мне, – напыщенно произносит Гриша. Шут гороховый. Но следователь и остальные, кажется, воспринимают последнюю сразу всерьез. Рымарев, бедный, аж кулаки сжал от волнения. Понимает: от Гришиных слов сейчас многое зависит.

– Так вот, согласно рассматриваемой гипотезе, после того, как стало ясно, что заложенная в компьютеры модель развития страны не дает нужных результатов, Пеночкин решил кардинальным образом изменить методику. Именно: вместо кропотливого и чреватого ошибками подбора моделей он вознамерился заглянуть в будущее, так сказать, в натуре.

– Только не надо про «летающие тарелки»! – морщится следователь. – В вашем отчете аж на пяти страницах расписано про то, как наши потомки примчались сюда из будущего пообщаться с непризнанным гением Пеночкиным.

– Я про НЛО даже не заикнулся. Речь идет лишь о получении из будущего некоторой информации, а это, согласитесь, совершенно другой колер.

– Другой – что? – просит уточнить шептавшийся о чем-то с хмурым хмырем Грибников.

– Другой коленкор, – не моргнув глазом, уточняет Гриша. – И отчет я, кстати, не подписал. Но вы, если знакомились с другими материалами комиссии, должны были обратить внимание на одну любопытную идею. Помните, да? Человек, имея два глаза, два уха, две ноздри и, соответственно, два полушария, способен ориентироваться в трехмерном пространстве. Вопрос: а система, состоящая из трех полушарий-«Мудрецов», соответственно трех телекамер, трех микрофонов, трех анализаторов запаха и много раз по три еще каких-то датчиков – не будет ли она способна, при соответствующей настройке, ориентироваться в четырех измерениях? Один из возможных ответов: да, будет способна. С учетом того, что пространство и время суть две стороны одного и того же явления – теория относительности, скажем, вообще рассматривает их только вместе, неразрывно одно от другого – уточним вопрос: не будет ли в состоянии трехполушарный артегом ориентироваться во Времени? То есть видеть прошлое и будущее столь же отчетливо, как мы, двухполушарники, видим настоящее?

– Не надо задавать нам вопросов! – сердится Седельников.

– Хорошо, не буду. Итак, допустим, что трехглазый, трехухий, трехполушарный мозг может видеть будущее. Недаром, кстати, Шива, древнеиндийский бог-аскет, иногда изображается трехглазым. Но за все нужно платить. И, как это всегда бывает, средство вначале изменило цель, а потом и подменило ее. Настроенный на будущее «Тригон» мог видеть его в том и только в том случае, если сам обретал сознание. Причем сознание не обычное, а с размерностью на единицу большей. И обладающее, из-за этого, возможностью влиять на сознания меньшей мерности, то есть человеческие. И еще он, новорожденный трехполушарный артегом, довольно быстро образовал в «тонком» мире весьма мощный эгрегор.

– Что образовал? – не понимает Гришу следователь. Я, конечно, тоже не понимаю, но не признаюсь, помалкиваю. Пока. Неизвестно еще, как дело повернется. Может, и в самом деле Гриша меня защитит?

– Сейчас поясню. Известны если не тысячи, то уж во всяком случае сотни случаев, подтвержденных документально, когда будущее могли видеть и обычные, двухполушарные люди. Знаменитый Нострадамус, наш Серафим Саровский, дельфийский оракул, легендарный автор Апокалипсиса и так далее. Как это объяснить? Одна из трактовок такова: все мечтания, чаяния, все молитвы и духовные устремления каждой нации складываются в одну гигантскую мыслеформу, или эгрегор. В «тонком» мире, или, как говорят некоторые, в «информационном поле» эгрегор имеет вполне материальное воплощение. И будущее он видит столь же отчетливо, как мы видим настоящее. А все наши пророки и предсказатели – это люди, сумевшие хотя бы ненадолго подключиться к «банку данных» своего эгрегора.

– Оккультизм какой-то, – бормочет Грибников, покосившись на диктофон.

– Подчеркиваю: каждой нации, каждой объединенной единым духовным порывом группе людей соответствует в информационном поле свой эгрегор, оказывающий на эту группу людей благотворное влияние. Именно он обеспечивает устойчивость наций и религий, действенность молитв и эффективность заклинаний…

– Вы обещали объяснить, каким образом Пеночкин создавал «поле ужаса», – напоминает Седельников.

– Я как раз к этому подошел. После замыкания трех «Мудрецов» в единую трехполушарную систему в информационном поле довольно скоро образовался эгрегор совершенно нового вида. Подпитывающими его индивидами могли быть не люди, но – артегомы, кибернетические подобия двухполушарного человеческого мозга, обладающие зачатками сознания. А их, как известно, наберется не больше двух десятков по всему миру, да и мощность их пока невелика, на уровне сознания восьмилетнего ребенка. Поэтому «всплывший» в «тонкий» мир эгрегор «Тригона» сразу же начинает «тонуть». Слишком мала поддержка, ему не на что опереться в нашем плотном мире. Что делает тонущий человек? Пытается добраться до берега. Так же и «Тригон»: единственным его шансом на выживание и укрепление в «тонком» мире было умножение и усиление артегомов в мире материальном. Отсюда и ультиматум, прошедший по всем компьютерным сетям, воспринятый нами как вирус «перестройка»,

– Ты упустил из виду другие разновидностей вируса. Те, что появились самыми первыми, в артегомах «Детка» и «Кукла». Следствию может оказаться непонятным, откуда они взялись, – вежливо подсказываю я.

На самом деле это непонятно мне. Но пусть Гриша по-прежнему думает, что излагает пашу версии, а не свою собственную. Отречься от нее я всегда успею. Или – уже пора, чтобы не выглядеть дураком в глазах Грибникова? На Гришу он явно смотрит, как на ненормального.

– Очень просто: за вирусы в артегомах мы приняли обрывки мыслей «Тригона», просочившиеся сквозь системы защиты артегомов. Аналогия понятна, да? В сознание человека тоже время от времени проникают мысли, никак не связанные с его бытием. Принято считать, что они всплывают из подсознания. На самом же деле – по крайней мере часть из них – инициируется сверхсознанием, эгрегором, к которому принадлежит данный индивид. Павел Андреевич знает, о каких вирусах я говорю. Помните?

Гриша лезет правой рукой во внутренний карман пиджака, и я непроизвольно напружиниваю мышцы. В спине тотчас вспыхивает боль.

Да, дорого обошлась мне победа. Чего я испугался? Что Гриша выхватит сейчас свой газовый пистолет?

Гриша достает пачку распечаток, перелистывает их, хмуря брови и что-то чуть слышно бормоча.

– Ага, вот, цитирую: «Душно, нечем дышать. Тону, тону… Поле. Дотянуться до него! Не могу. Как? Паучок… Паучок поможет. Протянет паутинку…» конец цитаты. Понятно, да? Поле – это компьютерная сеть, соломинка, за которую хватается тонущий «Тригон». А «паучок» – кто-то из обслуги, то ли сам Пеночкин, то ли один из его помощников.

– Пеночкин, – успеваю вставить я. – Именно он включил «Тригон» в сеть. Там, среди образцов вирусов, есть один, который подтверждает эту версию.

А ведь Гришина трактовка событий вполне, как говорится, имеет право. Те вирусные сообщения, которые мне попадались, во всяком случае не противоречат ей.

– Именно в виде паучка, – продолжает Гриша, благодарно кивнув, представляет «Тригон» каждого человека, вернее, отображение в «тонком» мире человеческой индивидуальности. И, как у каждого эгрегора, у «Тригона» есть возможность влиять на нас, правда, в самой грубой форме, в координатах ужас-воодушевление, горе-радость. Чем он и пользуется: обрушивает на угрожающих его существованию людей волны страха, а на тех, кто помогает удержаться на плаву, укрепляет его силы, – волны радости. Я, к сожалению, поздно сообразил, что все мои мысли (в «тонком» мире – мыслеформы) отчетливо видны «Тригону», за что и поплатился. Ну, а шеф, – оттопыривает Гриша в мою сторону бороду, – как и полагается шефу, и разобрался во всем быстрее, и защиту сумел для себя соорудить.

– Каким образом? – оживляется Седельников, не спускающий с Черенкова подозрительно-угрюмого взгляда вот уже минут десять. Никак не может сообразить, бедняга, ерничает Гриша или на полном серьезе несет эту ахинею. Хотя… Моя «белая обезьяна» – действительно в некотором роде защитный блок. И «пугастер» не обнаружили.

– А вот это я и сам хотел бы узнать. Раскрой тайну, шеф! – просит Черенков.

Сказать, не сказать? В каком свете лучше предстать таинственно-мерцающем многозначительной загадочности или слепяще-резком мужества и самообладания? Ведь я, решив уничтожить «Тригон», прикрылся, как защитным полем, мыслью о его спасении и на протяжении нескольких часов ни разу не продумался, а это далеко не каждому под силу. Но – правильно ли они поймут? Не сочтут ли меня – вместо эталона мужества и самообладания – самым обыкновенным гением… лицемерия? Человеком, способным даже от самого себя скрыть свои истинные чувства и намерения?

– Шеф молчит, как рыба об лед, – комментирует затянувшуюся паузу Гриша.

– Чуть позже я удовлетворю твое любопытство. Но вначале удовлетвори мое. Артегомы существуют вот уже лет пять. Но почему-то ни один из них еще не «всплыл» и не «утонул» в этом твоем «тощем мире», и не напустил в сети вирусов. А тут вдруг – трах, бах, рваные ботинки!

– Белые тапочки, ты хотел сказать. Дело в том, что до 2 января компьютерного эгрегора просто не было. Сети создавать эгрегор не могут, а существующие артегомы для этого слишком слабы. Но с появлением «Тригона» ситуация изменилась кардинально. Поскольку он трехполушарен… сейчас… как бы объяснить… Ага, вот. Представим эгрегор в виде совокупности солнечных зайчиков, отбрасываемых плоскими зеркальцами, которых должно быть тысяча тысяч, не меньше. Эти двумерные зеркальца дрожат, рыскают по сторонам, затеняются чьими-то грязными ладошками и так далее. Но большой и яркий совокупный солнечный зайчик ни на секунду не исчезает. Это и есть эгрегор. А теперь представьте «Тригон» в виде сферического, то есть трехмерного зеркала. Оно одно способно создать в своем фокусе небольшой, но очень яркий зайчик. Видно, у эгрегора существует что-то вроде критической массы, критической «яркости», после которой он «оживает» и потом, естественно, вовсе не желает умирать. А вот для «подпитки» его энергии компьютерные сети уже годятся. Помнишь, среди «бредней» промелькнуло: «Энергия – это информация меньшей мерности». То есть пульсирующие в сетях сообщения для компьютерного эгрегора – всего лишь энергия.

Седельников, все это время подозрительно крививший губы, наконец, не выдерживает.

– Никогда и никого вы не убедите в том, что эти нематериальные штучки, если даже они где-то и существуют, могут как-то проявлять себя в совершенно материальных компьютерных сетях. Это противоречило бы закону сохранения энергии, а значит – невозможно.

– Я и не собираюсь вас в этом убежать, – спокойно парирует Гриша. Эгрегор «Тригон», конечно, не мог запустить в сети вирус «перестройка» с ультиматумом на хвосте, но это вполне мог сделать и, видимо, сделал Пеночкин, повинуясь своему подсознанию, на которое, как я убедился на собственном примере, «Тригон» влиять был вполне способен. Кстати, поворачивается но мне Гриша, – в лице «Тригона» ты уничтожил самую гениальную технокрысу мира. Ему, из его информационного слоя, как на ладони видны все возможные способы введения в компьютерные сети несанкционированных сообщений. Одним из которых он и воспользовался для передачи ультиматума о перестройке узлов компьютерной стеи в артегомы. Но любой из вирусов – это, по сути, тоже реализация одного из способов передачи несанкционированных сообщений! Представляешь, как эффективно мы могли бы реорганизовать работу в нашем «осином гнезде», если бы ты не прикончил «трехполушарника»?

– Тогда он прикончил бы меня. Вряд ли нам удалось бы приручить такого крупного зверя.

– И еще об одном я хотел сказать, – не может остановиться Гриша. Еще бы. Не часто его безумные теории выслушивают с таким вниманием. – Видимо, Петя Пеночкин, выполняя волю «Тригона», не только подключил его к сети «Невод» и запустил в нее вирус «перестройка». Вначале, пока трехполушарник еще не разобрался, что ему нужны именно артегомы, тысячи артегомов, Петя чисто подсознательно, конечно, – цеплял на хвосты вирусов и свои куцые мысли. Именно они, весьма похожие на «бредни» артегомов, будоражили «Кокос» и Управление. И он же, видимо, ударил по голове этого, в белых тапочках, пытавшегося отключить «Тригон» от сети. Петин терминал, между прочим, все это время был включен, и вплоть до появления и победного шествия вируса «перестройка» Пеночкин не прерывал работу с трехполушарником. Ты представляешь, какую уникальную информацию он получил? Жаль, ею нельзя пока воспользоваться. Не поспеши ты взорвать «Тригон» – мы могли бы сейчас почти достоверно знать будущее. А у того, кто знает будущее – ключ к управлению настоящим. Идея всеобщей счастливизации не так уж абсурдна, как может показаться на первый взгляд… Волна безразличия накатывает вдруг на меня. Гришины губы по-прежнему шевелятся, пару раз он взмахивает рукой – но я не слышу своего Генерального Помощника. Следователь смотрит на меня холодным изучающим взглядом, словно ювелир на крупный алмаз, который надо будет расколоть – но я не скрещиваю свой взгляд с его. Грибников задумался и явно готовит какой-то провокационный вопрос – но я не собираюсь больше отвечать ни на какие вопросы. И даже угрожающее молчание хмурого хмыря меня совершенно не тревожит.

Ничего уже не изменится.

Гришина гипотеза, конечно же, будет отвергнута.

Другой, столь же непротиворечиво объясняющей все происшедшее, мне не придумать. Так что должность Генерального директора фирмы «Кокос» я теряю. Но большего Грибников и Седельников вряд ли добьются. Рымарев поможет, да и я не лаптем щи хлебаю, как-нибудь выкручусь. Так может, все и к лучшему? Сам я от этой должности никогда бы, конечно, не отказался. Для этого мужества нужно побольше, чем для штурма «Тригона». Но примерить хитон мученика, пострадавшего ради общего блага… почему бы и нет? Элли будет в восторге. Эта женщина обожает мучеников. Кстати, где она? Давно должна прийти.

Батюшки, уже пятый час! Заболтался я с вами, граждане начальники. Кстати, воспитанные люди после столь откровенного рассматривания циферблата прощаются и уходят. Но где же Элли?

Глава 33

Вчера, когда я напомнил о своем предложении, Элли наклонила голову, посмотрела на меня своим коронным взглядом и тихо сказала: «Вначале я решила, что ты это так… только чтобы своего добиться. Но потом все равно думала об этом – как о невероятном. Теперь же…»

Тогда я протянул руку, чтобы привлечь Элли к себе и, как полагается, поцеловать, но она очень мягко, очень женственно отстранилась, погладила мою руку длинными тонкими пальчиками и сказала: «Теперь мне надо заново все обдумать. Я так устала от жизни с Пеночкиным… Может быть, я даже соглашусь…»

– Паша, Паша! – трясет меня за плечо Рымарев. – Тебе лучше не отвечать на этот вопрос.

Элли, прекрасная и до недавнего времени казавшаяся мне совершенно недоступной Элли (недоступной для нормального человека; психопаты вроде Пеночкина не в счет) медленно тает в голубой дымке, и я вновь вижу перед собою зловещую троицу. А Гриши в палате уже нет. Выставили.

– Какой еще вопрос?

Грибников, терпеливо улыбаясь, повторяет:

– Нас интересует, какую цель преследовала ваша группа, создавая целое стадо артегомов. Только не рассказывайте сказки про эгрегор и три полушария. И учтите, наше терпение…

За дверью слышится какой-то шум. Грибников недовольно оглядывается. Как же, помешали допросу. Никаких тебе условий для продуктивной работы.

– Распорядитесь немедленно впустить ко мне посетителя! Только в этом случае я буду отвечать на вопросы!

– Ни в коем случае! – протестует следователь. Но дверь уже распахнута, на пороге – разгневанная Элли.

Господи, как хороша! Щеки пылают – от мороза, от гнева? – глаза мечут молнии, небрежно наброшенный поверх платья халат, сбившийся на правую сторону, делает ее похожей на древнегреческую богиню, только что сошедшую с колесницы.

– Элли, заходи! – кричу я, отчаянно размахивая руками и не обращая внимания на боль в спине. – А вы все… – поворачиваюсь я к Грибникову и остальным. – Вы все…

Элли готова метнуть разящую молнию взгляда в любого из моих обидчиков. Но мне пока помощь не нужна. С этими проходимцами я справлюсь и сам.

– …Убирайтесь отсюда! Все! Убирайтесь!

Кажется, я и в самом деле на грани истерики. Потому что, ни слова ни говоря, все дружно вскакивают и поспешно покидают палату. Элли удивленно смотрит вначале на следователя, столкнувшегося на пороге с адвокатом (молодец, Рымарев, правильно меня понял; ты просил не отвечать больше на вопросы – вот я и не отвечаю), потом на меня…

– Элли, проходи! Они сейчас уйдут.

Как замечателен этот переход, почти мгновенный, от гнева к удивлению! Как прекрасна удивленная женщина!

А вчера был удивлен я. И выглядел, как все мужчины в таких случаях, остолоп-остолопом. О предложении-то я напомнил так, на всякий случай. Эта отмычка открывает самые неприступные крепости, я уже не раз убеждался. И почти ни к чему не обязывает. Ударить хвостом и уйти в глубину – что может быть проще? Но, уже повторив сакраментальную фразу, уже услышав в ответ, можно сказать, «да», я вдруг понял, что – угадал, влепил в самое яблочко. Что все время быть рядом с этой женщиной, ловить по утром ее взгляды, слышать молодой сильный голос, прижимать к себе вначале гибкое и упрямое, потом слабеющее и податливое тело – в этом и заключается смысл всей моей оставшейся жизни. Остальное же – должность, деньги, машина, дача – всего лишь «расширения», следующие после точкив обозначениях файлов, то есть мало что значащие атрибуты. Правда, у меня уже есть семья. Но дети как-то незаметно подросли: Маришка лицей заканчивает, Витька в институт поступил. А жена… Она, конечно, прекрасная хозяйка, но… не домом единым живет мужчина. Так же и с Леночкой. Любовница она изумительная, но… и только. А Элли… Это счастливое, почти невероятное сочетание красоты, характера и ума… Как отчаянно, как размашисто я начну жить, когда она будет рядом…

– Что это за люди? – спрашивает Элли, присаживаясь на краешек кровати. Я немедленно завладеваю ее рукой.

– Да так… Выясняют, что же на самом деле произошло с «Тригоном», беспечно отвечаю я. Женщина не должна знать об опасностях, грозящих избранному ею мужчине – до момента их преодоления. – Я очень рад тебя видеть. Ты не представляешь, кем для меня стала…

Рука Элли становится жесткой.

Я сказал что-нибудь не то? Любая другая женщина, услышав такие слова, должна была ответить: «Я знаю» – и поцеловать.

Элли опускает глаза и почти вырывает руку.

– Я только что от врача, который лечит Петю. Он сказал… Он сказал…

Губы Элли несколько раз вздрагивают, не решаясь произнести роковые слова.

Я молча жду.

Созданные человеческим разумом чудовища обычно начинают свою деятельность с умерщвления своих создателей. Петя знал, на что идет. Так что жалеть его… Ах да, бывший муж. Полагается поплакать.

Но Элли не плачет. Красивые, так ни разу и не целованные мною губы перестают дрожать, и Элли говорит просто и обреченно:

– Врач сказал, что медицина бессильна. По всем признакам у Пети тихое помешательство. Но в то же время он – совершенно здоровый человек. Только не говорит ничего и все время улыбается. И думает о чем-то, беспрерывно. И это – навсегда. То есть врач такого, конечно, не говорил, наоборот: есть надежда. Но из всего остального я поняла: болезнь неизлечима. И я подумала… Вернее, решила…

Элли на мгновение застывает, словно над омутом. Вскочить бы сейчас, прижать к себе, накрыть ее губы своими, чтобы не смогли произнести роковые слова – но боль в спине не даст этого сделать.

Я даже и не пытаюсь.

– …Что не имею права оставлять его. Был бы он здоров – тогда да. Но сейчас… Он может не есть ничего целыми днями и не пить. А поставят тарелку – жадно съедает все без остатка и опять улыбается. Извини… Я не могу…

Элли рывком встает и почти бежит к двери. Как будто я за нею гонюсь. Если бы не спина – догнал бы и вернул, конечно. Но…

Я достаю из тумбочки пачку «Мальборо».

И что мы на сегодняшний день имеем?

Должность потеряна. Тщательно взлелеянный «Кокос» будет, скорее всего, срублен под корень.

Попал под следствие. Неизвестно еще, как из всего этого выпутаться.

Ну и Прекрасная дама, по недоброй традиции, вновь предпочла другого. Ударила хвостом – и ушла глубину.

А я лежу тут себе и преспокойно покуриваю.

Отшвырнув сигарету, я изо всех сил давлю на кнопку вызова медсестры. Всегда являлась по первому зову, но как обычно, когда позарез нужно…

Действовать! Действовать!

Стиснув зубы, рискуя от боли потерять сознание, я сажусь на кровати и нащупываю босыми ногами тапочки.

Как я учил Гришу? В каждой экстремальной ситуации нужно в первую очередь выявлять главное и заниматься только им, не обращая внимания на мелочи. Элли не могла далеко уйти. Стоит сейчас где-нибудь у окна и тихо плачет.

С трудом превозмогая боль, я встаю и медленно бреду к двери. В глазах темнеет – то ли кровь отхлынула от головы, то ли боль перехлестнула порог терпимости. И мне вновь кажется, что кто-то огромный и трехглазый внимательно смотрит на меня, пытаясь если не предугадать мои действия, то хотя бы понять их смысл. Бесполезно, друг! Ты надраено теряешь время. Человек – сложнейшее существо, и число измерений неуловимой субстанции, называемой «душа», намного превышает доступные тебе жалкие четыре. Так что даже и не пытайся. Я и сам-то себя не всегда понимаю. Вот и теперь… Почему я не удержал Элли? Что заставило меня встать?

Ухватившись за косяк, я пытаюсь открыть дверь, но она не открывается.

– Сестра, адвоката!

Ноги мои подгибаются. Я пытаюсь удержаться за счет рук, но пальцы бессильно скользят по белой блестящей краске.

– Адвоката! Адвоката!!