Текст книги "О русском воровстве, особом пути и долготерпении"

Автор книги: Владимир Мединский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Самопожертвование или покорность?

Бог терпел и нам велел.

Русская пословица

Василий Осипович Ключевский говаривал, что «Россия родилась на Куликовом поле, а не в скопидомном сундуке Ивана Калиты». То, что родилось на Куликовом поле, на Западе частенько называют проявлением все той же русской покорности властям, долготерпения и равнодушия к своей судьбе.

Что же произошло на излюбленном куликами поле 8 сентября 1380 года? Ранним утром этого исторического и страшного дня великий князь Дмитрий Иванович снял с себя знаки княжеского отличия и велел надеть свои доспехи боярину Михаилу Бренку. Бренок сражался во главе Большого полка под великокняжеским знаменем. Он погиб, и какое-то время татары верили, что убили самого великого князя.

А великий князь Дмитрий Иванович надел одежду рядового воина и сражался в глубине своих войск, никак не отмеченный и не выделенный. После сражения его нашли без сознания, тяжело раненого, истекающего кровью. Князь разделил судьбу своего народа. Это раз.

Князь заложил основу традиции, согласно которой судьба государя и командующего войском не должна отличаться от судьбы любого другого человека. Это два.

После такого поступка князя стало невозможно отступать, даже если упало великокняжеское знамя, если смят центр русского войска, если неизвестно, есть ли вообще хоть малейший шанс. Ведь упавшее знамя пало не над великим князем. Монарх сам бьется в рядах войска вместе со всеми. Может вот он, стоит совсем рядом?

Даже оставшись один против всего татарского войска, россиянин был обречен продолжать битву. Так власть потребовала от россиян максимально возможного самопожертвования.

Но ведь власть потребовала этого самопожертвования, одновременно жертвуя и своими высшими представителями! Дмитрий Иванович потому и получил моральное право требовать героизма, что сам его проявлял. И он, и боярин Бренок.

Кроме того, в битве на Куликовом поле участвовали не только профессиональные воины. Там были и простолюдины, пошедшие воевать ДОБРОВОЛЬНО «по разбору», то есть как представители своих общин. Власть потребовала максимально возможной самоотдачи у тех, кто уже сделал выбор и был готов принять участие в войне.

В общем, даже если рассматривать только одну Куликовскую битву, что-то тут «не бьется», не стыкуется.

Тем более «не стыкуется» логика обвинений, если мы вспомним: на протяжении истории России много раз военнослужащие отказывались выполнять поставленную задачу – из нравственных соображений. Во время подавления русскими войсками революции в Венгрии, несколько офицеров демонстративно вышли в отставку.

Во время подавления восстания в Польше и Белоруссии в 1863 году повторилось то же самое: офицеры и даже генералы отказывались идти против поляков.

Что характерно: никаких репрессий не было. Если офицер, отказываясь выполнить приказ, даже не всегда выходил в отставку, или отставку не принимали, он делал вполне успешную карьеру. Власть признавала за ним право на нравственный выбор: в том числе на выбор не соглашаться с официальной политикой Российской Империи. Замечу: для такой политики от властей требуется колоссальная уверенность в своей правоте и в наличии у нее множества (!) верных и надежных слуг. Да и вера в то, что, отказавшись раз, тот же самый военный вполне надежен на любом другом фронте и выполнит любой приказ в другом месте.^[212]

[Закрыть]

Во время Русско-турецкой войны 1877-1878 годов офицеры не отказывались воевать с турками, в частности и офицеры-мусульмане. Но во время этой войны многие россияне открыто, в том числе в печати, выражали сомнение в ее осмысленности. Лев Толстой и в «Анне Карениной» устами князя Щербацкого говорит, что война эта России совершенно не нужна и нет ничего от нее, кроме вреда. И опять же никаких репрессий, даже никакого раздражения властей против этих сомневающихся и протестующих.

Но иногда Империя и ее высшее руководство опять требовали от населения отдать все, а от солдат – стоять насмерть. Петр I накануне Полтавы приказывал: стрелять в своих бегущих и даже если бежать будет лично он, Петр, стрелять так же и в него, как во всех.

Генерал Милорадович в 1812 году отобедал под огнем неприятеля. И требовал не отходить, «пока хоть один солдат останется». Не отошли…

Тогда же, в 1812 году, (я об этом уже писал как-то ранее) у деревни Дашковка, под Смоленском, огонь французов был столь нестерпим, что солдаты боялись оторвать голову от земли. И тогда генерал Раевский вышел к первой линии окопов со своими сыновьями, служившими (!), кстати, при штабе в свои 11 и 14 лет. Взяв младшего сына за руку, а старшему дав знамя полка, генерал повел за собой солдат в атаку. И «мужики», вчерашние крепостные, со слезами на глазах бросились со штыками наперевес под французскую картечь вслед за «барином и барчуками».

Сталин не водил войск в атаку, но ведь и он отказался обменять своего старшего сына, попавшего в плен артиллериста РККА, на фельдмаршала Паулюса: «Мы фельдмаршалов на рядовых не меняем!» Дух тот же самый. Власть отдает все, включая свои жизни и жизни самых близких. Потому и считает себя морально вправе требовать абсолютно всего.

Яков Джугашвили с дочерью.
Есть разные версии гибели сына Сталина, но очевидно одно: сын Верховного Главнокомандующего и Отца народов ушел на фронт и умер как настоящий солдат

Получается: есть разные войны. В одних офицер может отказаться принимать участие, и это никак не поставит под сомнение его личную храбрость или право оставаться русским военнослужащим.

Во время других войн власть готова отдать ВСЕ и рисковать ВСЕМ. А потому и требует того же от всего населения. Все верно! Это войны, в которых ставится вопрос о дальнейшем существовании России. Две из них так и вошли в историю – как «Отечественные».

Все просто: поражение на Куликовом поле означало продолжение на неопределенный срок татарского ига. Поражение значило новую серию набегов, дым над сожженными городами, смрад трупов, которых некому хоронить.

Нашествие Наполеона грозило утратой не какой-то отдаленной территории, а утратой самой российской государственности. Того самого государственного суверенитета, независимости Государства Российского. Потому власть и вела себя таким образом, а народ ее потому и поддерживал.

Заметим: в истории каждой страны Европы хотя бы однажды происходило то же самое!

В ходе Столетней войны поражение Франции стало фактом. Вопрос стоял только о времени, которое потребуется англичанам и их союзникам-бургундцам,^[213]

[Закрыть] чтобы окончательно завоевать всю территорию Франции.

И тогда поднялась народная война во главе с Жанной д?Арк. В войске Жанны не признавались титулы и знаки различия знати. Все различия между защитниками «прекрасной Франции» объявлялись несущественными и неважными.

В конце XVI столетия для Британии встал тот же самый вопрос: быть или не быть? Могучая богатая Испания готовила колоссальный флот для высадки в Англии – «Непобедимую армаду». Высадка 50-тысячного испанского десанта означала для Англии гибель ее государственности. Сожжение британского флота обрекало на голод чуть ли не пятую часть англичан. Власть католиков означала костры инквизиции и дикие насилия над протестантами-англичанами.

Отражая иноземное нашествие, британцы переживали взлет национально-романтических чувств, королевский двор отдавал драгоценности короны для постройки новых судов, а знаменитые корсары, такие как сэр Френсис Дрейк, встали под знамена командовать фрегатами королевского военного флота. Внезапным ударом британцы спалили испанский флот, причем Дрейк стоял на мостике в простой рубахе, без знаков отличия и велел продырявить все спасательные шлюпки.

Нашествие Наполеона вызвало в Испании народную войну – герилью. Король Фердинанд VII к тому времени был вывезен во Францию и отрекся от престола в пользу брата Наполеона, Жозефа Бонапарта. Но многие высшие аристократы, в том числе принцы крови, сражались в рядах герильясов, не называя своих титулов и без всяких признаков различия.

Франсиско Гойя «Расстрел мадридских повстанцев в ночь на 3 мая 1808 года». 1814 г.
Герилья в изображении Гойи – это гремучая смесь боли и геройства

Даже в рассудительной Германии вторжение Наполеона привело к нескольким восстаниям, по духу (но не по масштабам, конечно) очень похожих на герилью и на русское сопротивление иноземным захватчикам. Сопротивление, в ходе которого власть требует от людей совершения абсолютно любых усилий, общественные ранги теряют смысл, а население готово отдать все, что угодно, для отражения страшного врага.

В истории России было больше случаев, когда в грохоте иноземного нашествия вставал вопрос «быть или не быть». В этом, видимо, и состоит особенность нашей истории. Но очень трудно доказать, что русский народ при этом вел себя иначе, чем другие народы, а наша власть отдавала какие-то иные распоряжения.

В очередной раз то, что пытаются представить особенностью России, при ближайшем рассмотрении оказывается чем-то свойственным всему человечеству.

Но может быть, русские долготерпеливы в том смысле, что не сопротивляются властям? Как их ни мордуют, они только молятся и плачут? Впрочем, вместе с этим существует и миф о «русском бунте, бессмысленном и беспощадном». Как прикажете их совмещать?

Самое интересное, совмещают! Биллингтон в своей книге «Икона и топор» всерьез пишет, что русские сначала терпят до последнего, а когда уже терпеть невозможно, замордованные до потери инстинкта самосохранения, поднимаются на иррациональный бунт, разнося вдребезги все, до чего в силах добраться.

Эта часть мифа настолько важна, что с ней придется разбираться особо.

Глава 2.
Страна цивилизованных бунтов

Мятеж не может кончиться удачей. А если он кончается удачей, То называется уже иначе. Г. Гейне

Что такое бунт и как с ним бороться?

Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка – полушка, да и своя шейка – копейка. А. С. Пушкин «Капитанская дочка», черновая редакция

Есть бунты и бунты… Есть бунты рабов, когда закованные в кандалы люди ничем не связаны с угнетателями. И сами для них – что-то вроде говорящих орудий.

Есть бунты знати, пытающейся изменить систему управления государства.

Бывают восстания солдат, когда армия считает войну «неправильной» и идет против своего же командного состава.

А бывают восстания солдат вместе с командным составом, когда набранные в одной из провинций легионы хотят отделить эту провинцию и сделать ее независимым государством.

Восстают крепостные, потому что новые подати и отработки сделали их жизнь невыносимой.

Восстают вольные мужики, несогласные с несправедливыми – «не по-Божески» – действиями властей.

Достаточно смешать смысл и направленность восстаний, происходивших даже в одной стране, но поднятых в разное время и разными сословиями и по разным причинам, и мы вообще перестанем что-либо понимать.

Находя в истории России такие «бунты-взрывы», безумные, ничем не сдерживаемые стремления к безудержному разрушению, иностранцы, да зачастую и наши наблюдатели, во-первых, совершенно упускают из виду другие бунты, в принципе и начинавшиеся и протекавшие иначе. А во-вторых, твердя о русской специфике, не принимают во внимание такие же по смыслу бунты в Европе.

О «бунтах-взрывах»

Действительно, что специфически русского во французской Жакерии, итальянском восстании Дольчино в XIV веке или походах «Армии башмака» в Германии в XVI веке? Типичные черты стихийного взрыва доведенных до отчаяния людей. В разных странах средневековой Европы такие взрывы были даже страшнее, отчаяннее, чем в России. На что есть серьезные причины.

Во Франции феодализм возник как результат завоевания галло-римлян германским племенем франков. К XIV веку завоеватели и завоеванные давно перемешались, но сохранилось отношение феодала к простолюдину, как к военной добыче, и простолюдина к феодалу, как к захватчику и завоевателю.

Трудно не почувствовать иронии, с которой Артур Конан-Дойл описывает методы, которыми французский аристократ де Рошфор, владелец замка Вильфранш, добывал деньги на свой выкуп: «Эти злые псы предпочли бы, чтобы их трижды подтянули на дыбе или целый час раздавливали им большие пальцы, чем расстаться хоть с одним денье ради их отца и законного господина».

А жена владельца замка так оценивает мужиков: «Вы даже себе представить не можете, насколько мужичье безобразно! Плешивые, беззубые, скрюченные, сутулые… Я не постигаю, как, будучи благ, Господь Бог мог создать таких людей. Я просто не выношу их вида…»

Стоит ли удивляться, что это безобразное мужичье вскоре отрубает голову почтенной жене сенешаля, протыкает его самого колом и что их тела лежат «истерзанные, покрытые грязью, как будто их волочила по земле стая волков».^[214]

[Закрыть]

Конечно, «Белый отряд» – только художественное произведение, но написано оно на фактическом материале и с большим знанием дела. Да и писал сэр Артур о своих собственных предках. У него, впрочем, получается, что в Англии было все-таки получше…

Но и английский феодализм родился из завоеваний: сначала англы и саксы захватили Британию, покорив или изгнав бриттов и римлян. А потом нормандцы покорили англо-саксонские королевства. Нормандская знать говорила и писала по-французски. Постепенно язык менялся, уже через сто лет французы плохо понимали британскую знать. Но тем не менее, феодалы и простолюдины демонстративно говорили на разных языках. Указы короля писались и оглашались на площадях только по-французски. «А кто не спрятался, я не виноват!» – кто не понял, пусть пеняет сам на себя.

Даже слова, обозначающие предмет труда и объекты потребления, в современном английском восходят к разным языкам.

По-английски бык называется bull и идет из саксонского.

А слово говядина в английском – beef. И берет начало из французского viande du boeuf.

Сразу видно, что одни люди выращивали быков, а совсем другие люди, другого языка, ели говядину.

Естественно, у всех у них возникали серьезные экономические противоречия. Когда эти противоречия обострялись до стадии бунта тех, кто выращивает быков, но говядины не ест, эти экономические мятежи проходили как раз по тем самым принципам, которые приписываются России. То есть люди терпели до последнего, а потом чаша переполнялась. И не приведи Господь увидеть европейскую Жакерию, бессмысленную и беспощадную.

В России же экономические бунты протекали совершенно иначе. Видимо, как раз так, как хотели бы европейцы, чтобы восстания протекали не у нас, а у них.

Экономические бунты в России

В странах с холодным климатом требуемая организму ежедневная норма соли значительно ниже, чем в странах с жарким климатом. Из энциклопедии

Первое в России известное нам по летописям народное восстание в Киеве вспыхнуло еще в 1113 году. Приближенные князя Святополка Изяславича спекулировали хлебом и солью, многие киевляне попали в зависимость от ростовщиков. Киевляне ударили в набат, разграбили двор тысяцкого Путяты, приближенного князя Святопол-ка. Но что интересно, пострадали только непосредственные виновники бедствия киевлян, никакого побоища всей знати или всех вообще богачей не было.

Князь Владимир Мономах прекратил восстание, даже не пытаясь применять насилие. Он просто въехал в мятежный город и сразу повел переговоры. То есть стоило появиться князю, который начал разговаривать с народом, и тут же выяснилось, чего горожанам хочется: новых законов, которые не позволяли бы разорять и обращать в рабство должника. Поразительно бескровный мятеж. Удивительно цивилизованные переговоры между правителем и восставшими. Ничего похожего на Жакерию – царство беспрерывного кошмара.^[215]

[Закрыть]

И нет никаких признаков особого долготерпения киевлян. Несколько лет терпели – и восстали. Этот бунт вспыхнул даже не из-за физической невозможности жить дальше. Скорее действие властей и экономически господствующего класса, повышение налоговых ставок, экономическое давление воспринимались как несправедливость. Восстановить гармонию! Вот если терпеть до последнего, то и правда может настать момент, когда нечего будет есть. И тогда мятеж сделается неизбежным, как лавина в горах, и невыносимо страшным, как французская Жакерия.

Таковы же экономические восстания в Московии. «Соляной бунт» 1648 года и называется так потому, что одной из причин выступления стала новая пошлина на соль. Теперь ее пуд стал стоить 6 копеек. Других консервантов тогда не было, поэтому сразу возросли цены на мясо и рыбу, которые превратились в залежалый товар – люди не могли их покупать в прежних количествах. «Дефицит платежеспособного спроса», говоря современным языком.

Э. Лисснер «Соляной бунт в Москве. 1648 г.».
Оставить москвичей без соли при Алексее Михайловиче было то же самое, как если бы их оставить без бензина при Дмитрии Анатольевиче (Медведеве)

К тому же новые родственники царя Алексея Михайловича, родня его жены из рода Милославских, наживались, как могли. П. Т. Траханиотов возглавил Пушкарский приказ и нагло присваивал зарплату служилых людей. По сути то же самое было в наших 1992-1994 годах, когда чиновники «крутили» зарплаты в банках, получая немалый процент, а людям выплачивали зарплаты с опозданием в несколько месяцев.

Л. С. Плещеев стал главой Земского приказа. Он арестовывал и сажал в тюрьму заведомо невинных, но располагавших средствами людей, и освобождал их за немалую мзду.

Кстати, царь и правда не знал о «подвигах» родственников своей жены. Ни одна челобитная не легла на его стол: все бумаги вовремя перехватывались временщиками. Так что представление о «добром царе и злых боярах» не так уж и далеко от истины.

Бунт начался с того, что толпа перехватила царя Алексея Михайловича, когда он возвращался из Троице-

Сергиевой лавры в Москву. Народ перегородил дорогу, оттеснил свиту и кто-то схватил под уздцы лошадь монарха. Подданые требовали, чтобы царь их выслушал.

Царь и выслушал. Он прокричал, что ничего не знал о преступлениях и завтра же начнет разбираться во всем. На том бунт вполне мог и закончиться, но тут сторонники Плещеева стали размахивать плетьми, наезжать конями на людей, пытаясь разогнать толпу. Народ кинулся на бояр. Но что характерно: никто не пытался даже ударить или сбросить с коня самого царя. Зато боярам пришлось туго, они в панике бежали, а их дворы в Москве разбивали и грабили. Кстати, весьма грубое, но торжество справедливости – народ возвращал нажитое за свой счет.

Напали даже на двор боярина Морозова (шурина царя). Сам Морозов спрятался во дворце, а его жене народ сказал, что не будь она сестрой жены царя, ее бы точно убили. А так только выгнали из дому, в чем была, а дом разграбили.

В этой суматохе правительство даже побоялось поднимать стрельцов, а решило полагаться только на отряд «служилых иноземцев», в основном немцев. Этот отряд вышел с барабанным боем и со знаменами и расположился возле дворца. Приказа стрелять в народ не было. Встали и стояли, не пускали во дворец, но никто во дворец и не рвался. Иноземцам же народ кланялся, в толпе говорили, что знают немцев как людей справедливых и честных, которые неправд и обманов не одобряют.

Мог бы народ попытаться смять немцев и ворваться во дворец? Вполне… И не исключено, добился бы своего, овладел дворцом.

Мог бы царь приказать немцам ударить по толпе? Легко! И очень вероятно, подавил бы восстание.

Но ни того, ни другого сделано не было. Какой-то вегетарианский бунт, в котором счет жертв ведется на единицы, даже членов семей «врагов народа» щадят, и весь гнев направлен на конкретных лиц и на «неправильные» законы.^[216]

[Закрыть]

Несколько дней народ всячески «умилостивляли»: кормили и поили за государственный счет, прибавили стрельцам жалованье, прирезали помещикам земли, а на места казненного Траханиотова, убитого Плещеева и их изгнанных приспешников стали ставить других людей, «добрых».

Царь не раз выходил к людям на площадь, кланялся народу, обещал разобраться. Он буквально вымолил у народа жизнь любимого им боярина Морозова, говоря, что ведь Морозов – его родственник, он Бориса Ивановича очень любит, пусть народ позволит сохранить боярину жизнь, а он, царь, отстранит Морозова от власти.

Бунт ускорил созыв Земского Собора 1648 года для выработки новых законов: стало очевидно, что без этих законов – никак.

В общем, эти события свидетельствуют о чем угодно, только не об избыточном долготерпении и ангельской кротости русских. Но не свидетельствует и о жестокости или злобности. Как раз очень рациональный, очень рассудочный бунт. В том числе потому, что никто не копил озлобления. Нарыв прорвался сразу, как назрел.