Текст книги "Кто тебя предал?"

Автор книги: Владимир Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

ВЫСТРЕЛ НА ПЕРРОНЕ

Будь на месте Садаклия другой человек, неопытный и опрометчивый, Журженко не смог бы выйти снова так легко на освещенную уже косыми лучами заходящего солнца улицу Дзержинского. Садаклий отлично знал местные условия, умел разбираться в сложнейших Провокациях, которые строили националисты вокруг честных, преданных по-настоящему Советской власти людей.

 Одним из первых учителей Садаклия был начальник отдела Каменец-Подольского, а затем и Олевского пограничных отрядов Государственного Политического Управления Владимир Брадлей. Его и поныне помнят многиестарые чекисты. Внешне он никак не производил впечатления человека такой воинственной и смелой профессии, обладал феноменальной памятью и подлинно энциклопедическими знаниями.

 «Никогда не торопитесь с выводами,– поучал Брадлей Садаклия.– Ну, а если и надо будет торопиться, то торопитесь грамотно. Доверяя людям, проверяйте их и помните, что хороших людей значительно больше, чем мерзавцев. К Советской власти тянутся миллионы честных людей всего мира, и никаким другим учениям, ни церкви тем более с ее приторным, лживым благочестием, не остановить этот неизбежный процесс».

 На всю жизнь запомнил Садаклий слова Брадлея:

 «Мы придем к вам на помощь, Садаклий, к галичанам и волынякам. Придем, когда немного окрепнем и когда вам будет особенно трудно».

Брадлей говорил с той же взволнованностью, с какой теперь защищал судьбу посторонней, по существу, для него девушки Иванны капитан Журженко.

Как нелепо оборвалась жизнь Брадлея! Он ехал в санях по заснеженному полю под Могилевом на Днестре искать склад бандитского оружия, переброшенного из Румынии охранкой – сигуранцей. В случае войны бандиты собирались взорвать Жмеринский железнодорожный узел. Диверсант Герман Апостол, сумевший прикинуться раскаявшимся, и завербованный им «ударник» везли Брадлея и его друга, уполномоченного Мишиёнтека, и выстрелами из маузера застрелили их. А как нужны были бы оба чекиста сейчас здесь, в Западной Украине!

И еще вдруг подумал Садаклий: если анонимное письмо – заведомая провокация, то и в ней проскальзывает заметный интерес националистов к нашим укреплениям, сооружаемым по Западному Бугу и реке Сан. Надо будет сообщить на всякий случай начальнику особого отдела укрепленного района полковнику Соловскому содержание анонимного письма, предупредив при этом, чтобы ложной подозрительностью не причинить никакой обиды Журженко. Если бы анонимка оказалась правдой, тогда было бы в высшей степени неосмотрительно со стороны Журженко приходить сюда в роли защитника поповской дочери.

...Журженко прохаживался под огромными стеклянными сводами Главного львовского вокзала как раз в то время, когда к первому перрону подошел пригородный поезд из Перемышля. Будь Журженко поближе к паровозу, он увидел бы, как с чемоданчиком в руках, в легком кремовом пыльнике из первого вагона соскочила Иванна Ставничая.

Но как раз в то время, когда Иванна быстрыми шажками пересекла перрон и спустилась вместе с потоком других пассажиров в туннель. Журженко повернулся спиной к поезду. Ему очень хотелось пить. Было жарко. Он подошел к будке, откуда торчали краны с кипятком и холодной водой. Где-то рядом, обдавая паром пустеющий перрон, весело аукнул паровоз.

Гудок паровоза и заглушил одиночный выстрел из пистолета не установленного образца, пуля которого настигла Журженко в тот самый момент, когда он открывал кран.

Почувствовав острую, жалящую боль в ноге, он рухнул лицом прямо в лужу разлитрй воды.

Облако паровозного пара скрыло от взглядов пассажиров убегающего между составами Зенона Верхолу, который снова начинал нелегальную жизнь.

«ТУДА ЗАХОДИТЬ НЕЛЬЗЯ!»

 Иванна торопливо шла к Юльке. Зачем та вызвала ее срочной телеграммой?

 Юлька Цимбалистая жила на квартире, или, как говорят во Львове, на станции, у одинокой старушки пенсионерки, в прошлом преподавательницы польского языка пани Уршули. Маленький домик пани Уршули, окруженный густым боярышником, находился в предместье Кульпарков, поблизости от аэродрома. Гул самолетов нисколько не мешал Юле изучать анатомию и читать учебники по судебной медицине.

Ставничая была крайне удивлена, когда ей навстречу вынырнула из-за кустов высокая монахиня. Иванна сперва не узнала их недавнюю гостью мать Монику и, вздрогнув, отпрянула назад. Монахиня тихо прошептала:

– Не бойся, Иванна, то я. Сюда заходить нельзя. Отойдем...

Когда они перешли на другую сторону улицы. Мовика, показывая на домик учительницы, властно сказала:

– Туда заходить нельзя! Засада! Понимаешь – засада. Тебя срочно ждет игуменья Вера. Пойдем...

– Но ведь Юлька прислала мне телеграмму!

– Боже, какое глупое дивча! – пожимая высокими острыми плечами, выпирающими из сутаны, прошипела Моника.– Телеграмму за ее подписью мог дать любой чекист. Понимаешь? Пойдем скорее...

Запыхавшись, они остановились у кованной железом высокой брамы женского монастыря сестер ордена святого Василия. Моника по-хозяйски дернула за круглое тяжелое кольцо 'двери, послышался звонок. Изнутри через глазок выглянула дежурная монахиня и, опознав Монику, гостеприимно распахнула дверь.

– Мать игуменья ждет вас, мать Моника,– сказала монахиня, почтительно кланяясь и пропуская их внутрь старинного монастыря.

Когда, поднявшись вслед за Моникой по скрипучей лестнице на второй этаж, Иванна вошла в келью игуменьи, она не поверила своим глазам. Игуменья сидела в мягком, удобном кресле, упираясь в его поручни упитанными, пухлыми, дородными руками, а по комнате расхаживал Герета.

– Ромцю, и вы здесь? Что это за комедия? – воскликнула Иванна.

– Я был бы очень рад, если бы все это обернулось только комедией! – торжественно и вместе с тем с наигранной грустью сказал Роман.– Дело куда серьезнее, Иванна!

– Да не томите душу. В чем дело?

– Каждую минуту вас могут арестовать! – с еще большей торжественностью заявил Роман.

– Меня? – Иванна засмеялась.– Да что я такого сделала?

– Случилось то, чего мы так опасались. Ваш любезный квартирант не забыл скандала, который вы закатили во время обручения, ни резких слов. запальчиво выкрикнутых вами по адресу Советской власти. Он написал на вас донос в энкавэдэ. Делу уже дан ход. Ваша подруга Юлька задержана. В ее квартире вас поджидали чекисты. Уже выписан ордер на ваш арест...

– Чекисты? – перебила жениха Иванна.– ведь это дитеняда![8]8
  сказочки для детей (прим. автора)


[Закрыть] Они могли с успехом арестовать меня в Тулиголовах, а не вызывать сюда!

– В Тулиголовах такой арест мог бы вызвать возмущение местного населения. Вас все знают, вы дочь любимого многими священника, а здесь все можно обделать шито-крыто! – вдохновенно отразил подозрение Иванны Герета.

– Матерь божья! – воскликнула Иванна.– Откуда же вам все это известно?

– Свет не без добрых людей. И далеко не все те, кто кричит сейчас: «Да здравствуют Советы!» – любят их...

– Нет... Мне трудно поверить... Ромцю, скажите, вы шутите?

– Такие шутки у них называются антисоветской агитацией,– резко, голосом скрипучим и властным бросила игуменья.– Так, впрочем, ваш квартирант и написал в своем доносе.

– Разве я сказала что-нибудь особенное? Какая же это свобода!

– Чего еще вы, Иванна, можете ждать от людей, потерявших веру в бога? – мягко заговорил Роман.– У них нет благородства, все они черствые материалисты. А вы еще...

– Договаривайте!

– Вы сердце ему открыли и своих же людей выдали!

– Да как вы смеете! Каких это «своих»?

– Ну хотя бы Зенона Верхолу! – И Герета испытующе посмотрел в темные и глубокие глаза своей невесты.

– Ну, знаете! – сказала возмущенно Иванна.– Это клевета. Мое отношение к Верхоле вам давно известно. Это рядовой пустоцвет и тип «из-под темной звезды». Я удивляюсь только, для чего вы с ним дружили? Но ничего о нем я капитану не говорила. Ни одного слова. Доносчицей я никогда не была и не буду!

– Вы правду говорите, Иванна? – И Герета еще пристальнее посмотрел ей в глаза.

– Конечно, правду!

– И капитан ничего не расспрашивал вас о Верхоле?

– Решительно ничего! – отрезала Иванна.– Да он его совершенно не знает!

– Странно.– Роман покачал головой.– И вы можете присягнуть, что говорите правду?

– Чистую правду! Христом богом клянусь! – горячо сказала Иванна.

Роман укоризненно покачал головой.

– Не поминайте имя господа бога нашего всуе, дорогая Иванна. Я вам поверю и так. А веря. предостерегаю: дело очень, очень плохо. И отцу Теодозию оно сулит большие неприятности. И Юльце за недонос, как комсомолке. И мне...

Взволнованная окончательно, Иванна растерянно и доверчиво посмотрела на жениха.

– Спасибо вам, Романе... Спасибо... Как же мне теперь поступать?

Тоном приказа Герета сказал:

– Для всех окружающих вы уехали в Киев. Искать правды. И добиваться приема в Киевский университет. Мы немедленно распустим слух об этом. Перед отъездом вы поссорились с отцом, который вас туда не пускал, как и во Львовский университет, и был категорически против вашего отъезда. Это выгораживает отца и спасает его от возможного ареста. Понятно? А вы «на ножи» пошли с отцом, поспорили! И, уехав, никому не оставили своего адреса.

– Позвольте.– сказала в недоумении Иванна,—я не... Герета резко махнул рукой, прерывая невесту, и продолжал:

– В остальном же положитесь на мать игуменью и сестру Монику и поблагодарите их за спасительное для вас гостеприимство.

Игуменья благосклонно кивнула тяжелой головой в белом уборе.

ПО СЛЕДУ

Куда девалась веселая, гибкая, на цыганку похожая Иванна, которая еще недавно, подобно бабочке, называемой в народе «пулей», проносилась карпатскими полонинами и прибрежными лугами за горными тюльпанами и голубыми васильками!

 Среди рядов коленопреклоненных монашек в закрытой монастырской церкви только очень опытный глаз мог бы обнаружить Иванну Ставничую. Длинная, до пят, сутана и белый головной убор, покрытый черной косынкой, наглухо закрыли ее стройную фигуру и изменили ее внешность.

 

 Вместе с другими монашками повторяла она слова молитвы:

 «Мы припадаем сегодня перед твоим жертвенником с любовью и послушанием, пред твоим наместником здесь, на земле, святейшим отцом Пием, папой римским, чтобы умолять тебя и доложить тебе о всех неисчислимых обидах, нанесенных твоему святому имени, о всех беспримерных богохульствах и ослепленной ненависти к твоим святым правдам...»

 Иванне казалось, что и о нанесенной ей тяжелой обиде говорится в тягучей молитве, которую читали монашки во главе со стоящей впереди игуменьей Верой. Время от времени игуменья поднимала кверху пухлую руку, как бы дирижируя.

 В то же утро капитан Садаклий был вызван в кабинет к начальнику управления Самсоненко. Когда он прошел сквозь тамбур из двух соединенных дверей, издали напоминающих обычный платяной шкаф, в кабинет начальника, он сразу почувствовал: будет разнос!

 Самсоненко нервно ходил по солнечному кабинету. Не успел Садаклий приблизиться к столу, как он, круто повернувшись, выкрикнул:

 – Что же вы, батенька, а? Подозреваемый в шпионаже и терроре капитан Журженко, оказывается, вчера был у вас, а вы подписали ему пропуск и выпустили такую птицу на свободу? Как понимать такой гуманизм?

 – Не всякий подозреваемый в шпионаже и терроре является шпионом и террористом,– спокойно ответил Садаклий.

 – То есть как это? – слегка опешил, услышав очень уж спокойный ответ подчиненного, Самсоненко.– А письмо, которое я вам передал?

 – Товарищ начальник! А если завтра прибудет анонимное письмо, что вы родной сын австрийского императора Франца-Иосифа Габсбурга, я тоже должен верить такому письму? – И Садаклий пристально посмотрел на Самсоненко. Он мог позволить себе такую вольность, потому что хорошо уже изучил отходчивый, хотя и очень вспыльчивый характер начальника управления.

 Тот удивленно посмотрел на Садаклия и слегка улыбнулся.

 – Короче говоря, вы берете на себя всю политическую ответственность за доверие к Журженко?

 Садаклий минуту помолчал и потом сказал глухо:

 – Беру, товарищ старший майор!

 В это время открылась дверь «шкафа» и оттуда быстрыми шагами с бумагой в руке вышел дежурный по управлению Боровский.

 – Сводка происшествий за ночь, товарищ начальник. Самсоненко взял листок бумаги и бегло стал просматривать его. Привыкнув к перечислению грабежей и пьяных драк в этом городе, который совсем недавно стал советским, он читал торопливо. Вдруг он словно споткнулся, дважды перечел одно сообщение, сморщив лоб, почесал затылок и уже вслух прочел:

 – «Восемнадцатого июня в двадцать два тридцать возле кипятильника Главного вокзала найден тяжело раненный в ногу навылет из огнестрельного оружия не установленного образца капитан военно-инженерных войск Красной Армии Иван Тихонович Журженко. Злоумышленника задержать не удалось. Раненый находится на излечении в больнице по улице Пиаров...»

 Самсоненко тоном доброго собеседника сказал:

 – Вот так штука! Не свалили анонимкой, так уложили пулей? Действуйте, товарищ Садаклий. Быстро!..

 ...Отправив две оперативные группы – одну в университет, другую в общежитие, где по наведенным справкам проживал Верхола,– Садаклий вызвал машину и поехал в больницу на улицу Пиаров. Ему оставалось завязать пояс у халата, когда в кабинет главного врача позвонил оперативный уполномоченный Кущ, посланный им в университет, и доложил, что нигде в аудиториях Верхолы нет. Через несколько минут из общежития на улице Кутузова также раздался звонок: со вчерашнего вечера студента Зенона Верхолы никто из его соседей по комнате не видел. Кровать не тронута. Все его личные вещи унесены.

ВИЛЛА «ФРАНЦУВКА»

Одна из самых живописных улиц Львова – улица 29 листопада – соединяла центр города с предместьем Кульпарков. Некогда на этой улице жили в основном офицеры привилегированных частей польского воздушного флота. В предвоенное лето на этой улице находился дом, который, как стало известно теперь, был крупнейшим центром гитлеровского шпионажа в Западной Украине.

 Прежде чем подойти к этому дому, надо было миновать немало уютных домиков и вилл, укрытых серебристыми кленами, лапчатыми каштанами и плакучими ивами, обросших темно-зеленым плющом, диким виноградом и китайскими розами. Вокруг было множество цветов. Даже на трамвайных столбах посредине улицы в металлических гнездах, напоминающих журавлиные, были посажены цветы. Оттуда сверху спускались к поблескивающим рельсам. вьющиеся стебли огненной настурции, крученых панычей, душистого горошка. Жители улицы 29 листопада в то лето часто видели на ее граните длинный и черный «суперадмирал» с фашистским флажком на радиаторе. Немецкая машина проносилась по самой благоухающей улице Львова и заезжала во двор виллы «Францувка», стоящей в глубине большого палисадника. Над воротами у въезда в виллу висел государственный флаг гитлеровской Германии с черной свастикой. Но самое удивительное заключалось в том, что под этим флагом медленно расхаживал советский постовой милиционер. Сейчас просто даже странно вспомнить все это, но таково было действительное положение вещей в то трудное, многим непонятное, насыщенное международными противоречиями предвоенное лето. Граница наших государственных интересов с гитлеровской Германией в 1939 году проходила по Западному Бугу и Сану. Мы вынуждены были, чтобы оттянуть неизбежное в конце концов нападение вооруженного фашизма, вести мирные переговоры с отъявленными гитлеровцами. И вилла «Францувка», временно предоставленная германской комиссии по переселению немцев с Волыни и Галиции, в порядке договора с гитлеровским правительством, стала обиталищем фашистов.

 В ней подолгу жили такие гитлеровцы, как Альфред Бизанц, Ганс Кох, губернатор провинции Радом из Польши, штандартенфюрер СС Отто Вехтер, уже обагривший однажды свои руки в крови австрийского премьера Дольфуса. Сюда приезжал старый немецкий разведчик и профессор Теодор Оберлендер. Его сопровождали два более молодых, но очень ретивых шпиона, родные братья Ганс и Жорж Пулуи, родственники известной всему Львову семьи врача и композитора Барвинских. Цели работы комиссии по переселению внешне выглядели невинно. Но работники органов государственной безопасности отлично знали, что переселение немцев с советских территорий использовано фашистами в своих тайных, коварных целях. В действительности же видные чиновники немецкой империи, приехавшие переселять от нас соплеменников, торопились развернуть на территории Западной Украины разветвленную сеть шпионажа.

 Хорошо знал об этом и Садаклий, которому не раз приходилось парировать попытки немецких разведчиков узнать наши военные тайны и, в частности, линию военных укреплений на западной границе.

 В то лето и я жил через два дома от виллы «Францувка». Всякий раз, видя машину с фашистским флажком, я испытывал такое чувство, какое испытывает человек, наступивший босой ногой на жирную, холодную жабу.

 В дневнике отца Теодозия я прочел упоминание о вилле «Францувка». Оказалось, Дмитро Каблак поддерживал тайные контакты с обитателями этого дома, чем хвастался в кругу пьяных собутыльников, когда пришли немцы. В моей памяти сразу возникло то жаркое лето, толпы людей у решетчатой ограды виллы, бумажки о розыске родственников, приколотые шипами японской акации к стволам тенистых каштанов. Комиссия переселяла за Сан не только немцев. С ее помощью могли вернуться к своим семьям застигнутые войной в Западной Украине жители центральных районов Польши и даже, как это ни кажется теперь чудовищно, лица еврейской национальности. Но, получая документы с фашистскими печатями, они не знали тогда, что едут на верную смерть, за колючую проволоку лодзинского гетто, в газовые камеры Освенцима и Тремблинки, в крематории Дахау.

 О вилле «Францувка» рассказал мне и Голуб. Голубу по роду его работы частенько приходилось бывать на улице 29 листопада.

 Как-то он задержался у дерева с объявлениями, прислушиваясь к оживленному гудению голосов, а потом тронул за локоть какого-то почтенного, напоминающего раввина или цадика из синагоги, благообразного мужчину в длиннополом сюртуке.

 – А тебе, пан, тоже до Гитлера захотелось? – спросил удивленно и миролюбиво Голуб.

 – Ну, захотелось, а что? – сказал, озираясь, старик в лапсердаке.

 – Да хиба же тебе, старому, здесь, под Советами, плохо? Веру твою или нацию кто забижает?.. Сидел бы тута и не рыпался.

 – Пане, Советы торговать не дают, а на той стороне частная торговля, можно лавочку свою открыть...

 – Лавочку? – Голуб сперва опешил. Не сразу дошел до него страшный в своей обнаженности смысл слов ослепленного старика.– Эх ты, дурная голова! Да вас всех Гитлер там, за Саном, сперва оберет, затем обстрижет, а потом дна мыло пустит. Вот тебе и весь твой гандель!.. 1 – Иди, пан, гуляй своей дорогой,– задиристо цыкнул на Голуба какой-то франт помоложе, в щеголеватых сапо-гах-«англиках» с высокими задниками и брюках– «бриче-сах» с кантом, заползающим на колени, явный сионист.– Ты здесь агитацию против Германии не разводи, а то милиционеру сдадим...

 – Милиционеру? – взъярился Голуб, и рука его, тяжелая, мозолистая, крепко сжала рукоятку разводного ключа.– Это мой милиционер, понимаешь? За то, чтобы он ходил по Львову, я в тюрьмах панских гнил, в Луцке меня катовали. А вот поглядим, как вас там гитлеровские полицаи примут... Тьфу! Вот олухи дурные! – И Голуб, в сердцах плюнув, чуть не наступил на ногу идущему навстречу Каблаку.

«ПЕРЕСЕЛЕНЕЦ»

Они разошлись. Голуб сделал еще несколько шагов, когда ему повстречался маленький подмастерье из слесарной мастерской треста, по кличке «Вуньо». Замурзанный, в синей спецовке, он бежал обедать к себе домой, на Куль-парков, и на ходу, так, словно это была обычная новость, крикнул:

 – Дядько Голуб! Чулы? Инженера нашего подстрелили!

 – Постой,– задержал его Голуб,– какого инженера?

 – Да Журженко! Ивана Тихоновича! Того, что в войску служил. На вокзале его ночью раненного нашли...

 – А где он сейчас? – бледнея, спросил Голуб, вспоминая последнюю встречу с капитаном и свой совет ему посетить серый дом по улице Дзержинского.

 Узнав, куда поместили капитана. Голуб поспешил в больницу.

  ...Каблак чувствовал, что у него земля начинает гореть под ногами. Он выглядел сегодня совсем иначе, чем за несколько дней до этого, в университете. Плохонький, поношенный пиджак с заплатами на локтях покрывал сорочку-«вышиванку». Сквозь клинышек расстегнутого воротника на его волосатой груди поблескивал серебряный крестик. На ногах у Каблака были уже стоптанные сапоги, клетчатые модные «шумпы», брюки-гольф он сменил на будничные коломянковые штаны. Прикидываясь добродушным, наивным растяпой, Каблак подошел к постовому милиционеру и почтительно снял кепку.

 – Пане товарищу! У меня сестра родная залышилась на той стороне. У Кросно. Мучается, бедолага, с тремя детьми. Украинка. Я бы хотел сюда ее спровадить. Кажуть люди, есть тут какая-то комиссия.

 – Отуточки комиссия! – показал милиционер на виллу «Францувка».

 – А те паны дозволят моей Стефце перебраться на советскую сторону?

 – Кто их знает! Запытайте.

 – Кого? Немцев? – притворно ужаснулся Каблак.

– Ну да... Наведут справки...

– Воны ж фашисты! Разве можно советскому человеку размовлять с ними?

 Милиционер покровительственно пояснил:

 – По такому делу разрешается. Даже очень нужно. Чем больше мы своих людей, украинцев, перетянем оттуда, от них, на советскую сторону, тем лучше. У нас же договор с немцами. Давай, хлопче, иди! – И он открыл калитку.

 Каблак осторожно, как по ковру, прошел по заросшему травой двору и поднялся в вестибюль виллы.

 Дежурный фельдфебель в форме вермахта встал ему навстречу.

 Оглянувшись, Каблак быстро сказал по-немецки:

 – Я по срочному делу к господину Дитцу! Доложите!

 Едва он переступил порог кабинета с большим портретом Адольфа Гитлера на стене, рассерженный донельзя гитлеровец в элегантном сером костюме бросился к нему навстречу с кулаками.

 – Идиот! Я же раз и навсегда запретил вам появляться здесь. Только на конспиративной квартире. Ферботеи! Понимаете?

 – Господин Дитц!

 – Ваше появление здесь равносильно провалу! – G этими словами разгневанный Дитц посмотрел в окно на шагающего за решеткой милиционера.

 – Я уже почти провален, пане шеф,– сказал смиренно Каблак.– И потому прошу выдать мне пропуск на легальный выезд из Кракова... Там формируется батальон Степана Бандеры «Нахтигаль». Лучше я буду в том батальоне, чем в советской тюрьме.

 – А если я не выдам? – Воля ваша! Однако теперь, когда каждую минуту меня могут схватить, я не могу держать при себе эти ценные документы!

 С этими словами Каблак достал из-за пазухи перевязанный носовым платком пакет и положил его на дубовый письменный стол. Несколько смягчась, Дитц спросил:

 – Вас ист дас?

 – То, что пане шеф поручили мне добыть! – не без бахвальства сказал Каблак, ухмыляясь.– Это новые советские укрепления на участке между Сокалем и Владимир-Волынском.– Каблак намеренно затянул паузу.-т Кроки их составлены с большим риском. Вся агентура по селам на линии Западного Буга набрасывала и уточняла эти данные. Двух наших боевиков «особисты» на месте пришили...

 Дитц брезгливо развернул платочек и стал не без удовольствия рассматривать кроки укреплений.

 – Что здесь? – показал он на топографический знак.

 – По-моему, противотанковый ров. Он начинается у Корытницы...

 Дитц спрятал пакет в сейф и сказал:

 – Ну хорошо, герр Каблак. Я бы, конечно, не советовал вам уезжать отсюда именно сейчас, но если вы чувствуете приближение опасности... Да, а кто же в таком случае будет освещать район Нижних Перетоков?

 – У меня был гость оттуда. Лицо духовное и вне всяких подозрений. А в помощь ему я отправил Верхолу. Он сам оттуда. Нелегал и знает, как связаться с вами. В случае моего отъезда вы будете получать от них информацию на обусловленной явке.

 – Зеер гут! Слушайте внимательно, Каблак. Передайте краевому руководству украинских националистов:

 поддерживать прямую связь с нами можно не только через меня. По Западной Украине, кроме моих референтов по переселению, разъезжают сейчас наши чиновники, которые руководят раскопками и отправкой в империю трупов немецких солдат и офицеров, павших в недавних боях с поляками. Сообщите, что это наши люди. Любая информация, переданная им, будет немедленно переслана центру абвера.

 – Понимаю, господин Дитц! – послушно сказал Каблак.

 – Новые доты вооружаются?

 – Большинство укреплений от Полесских лесов до Перемышля включительно уже в основном готово к приему орудий тяжелых калибров и другого вооружения. Наша агентура из Тернополыцины сообщает, что Советы начали демонтировать старую линию укреплений за Збручом и Днестром и скоро перевезут это вооружение сюда. Вооружение укрепленного района в Каменец-Подольске уже погружается на платформы.

 – Мешать! Всеми силами! Любыми способами, включая диверсии! – сказал Дитц и стукнул кулаком по дубовому столу.– Дайте такую команду агентуре.

 – К сожалению, одними нашими силами...

– Какие еще вам силы нужны?

 Желая доставить приятное Дитцу, Каблак по-военному щелкнул сапогами и отчеканил:

 – Доблестные вооруженные силы Третьей империи, пане шеф!

 – Ну, вы... Не вашего ума это дело... А куда вы подевали эту девицу, из-за которой у вас в университете, как это говорят русские, сыр и брот зажигался? Когда я был на именинах у доктора Панчишина, митрат Кадочный рассказал мне ваш план.

 – Мы запрятали ее в надежном месте...

 – С сердобольным капитаном, надеюсь, покончено?

 – К сожалению...– Каблак замялся,– он только paнен. Верхола промахнулся...

 – Что-о-о? – выкрикнул Дитц.– Как же вы это прошляпили?