Текст книги "Кто тебя предал?"

Автор книги: Владимир Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Об этой книге и ее авторе

Осенью 1979 года во Львове состоялась не совсем обычная пресс-конференция. Перед журналистами выступал католический священник Бернардо Винченцо, пойманный с поличным при попытке провезти нелегально в Советский Союз крупную сумму денег. Эти деньги предназначались для передачи бывшим служителям униатской церкви, которые прилагают немалые усилия для ее возрождения на украинской земле.

Именно здесь, на Украине, ревностный католик Бернардо Винченцо впервые услышал о том, какую зловещую роль сыграла уния за три с половиной столетия своего существования, узнал о ее пособничестве фашистским захватчикам в годы Великой Отечественной войны, о многих тысячах невинных жертв, лежащих на ее совести. Он понял, что стал орудием в руках людей, которые, прикрываясь религией, ведут подрывную работу против советского строя, стремятся осуществлять грязные политические авантюры. Эти цели преследуют те, кто ратует сегодня за возрождение унии.

Что же такое уния? Слово это латинское и означает «союз». В 1596 году иерархи православной церкви на Украине под нажимом литовских и польских магнатов заключили в Бресте союз с католической церковью, возглавлявшейся папой римским, положив начало униатской церкви. Замысел вынашивался долго. Западные страны, издавна мечтая подчинить себе Украину, стремились любой ценой разорвать исконные узы дружбы между украинским и русским народами. Для этого они пытались заставить украинское население принять католическую веру взамен исповедуемой православной веры, рассчитывая таким путем обратить его взоры к Западу. Украинский народ должен был стать послушным исполнителем воли Ватикана, который защищал интересы власть имущих, зарившихся на богатые восточные земли. Помочь в том должна была униатская церковь.

Впоследствии большая часть Украины вошла в состав Российского государства, где уния не была признана. В западной же части Украины, попавшей под влияние литовских, польских, а затем и австрийских правителей, униатская церковь сохранилась более чем на три столетия.

На протяжении всей своей истории она была связана с самыми реакционными силами. Именем божьим она освящала национальное угнетение украинского народа, его нещадную эксплуатацию западными магнатами. Она участвовала в подавлении национально-освободительных движений, любых выступлений трудящихся за свои права. Да и не мудрено. Защищая устои эксплуататорских классов, она охраняла свои собственные привилегии, которые получала от светских правителей за свою верную службу им.

Возглавлявшие унию иерархи лицемерно разглагольствовали о том, что они якобы пекутся о нуждах народа. А в действительности они проводили антинародную политику, поддерживая те силы, которые угнетали трудящихся. Это особенно отчетливо проявилось после победы Великой Октябрьской социалистической революции, когда на Украине было поднято знамя Советской власти. Униаты приложили немало усилий для того, чтобы скрыть от верующих правду о том, что происходило на свободной Украине, влившейся в состав Советского Союза. Вместе с тем они помогали врагам Советской власти превратить Западную Украину в плацдарм для борьбы с революционной Россией.

После прихода к власти в Германии Гитлера униатская церковь, возглавлявшаяся митрополитом Андреем Шептицким, поспешила выразить ему верноподданические чувства. В фашизме униаты увидели силу, способную сокрушить ненавистную им Республику Советов. На фашизм они сделали ставку в своей политике, оказывая ему поддержку в подготовке войны против Советского Союза.

Они ликовали в тот день, когда гитлеровская Германия напала на нашу страну, когда первые бомбы упали на нашу землю. Во Львове они хлебом-солью встречали оккупантов, именуя их «освободителями». В униатских храмах звонили колокола, а священники с амвонов прославляли фашистских вояк, топтавших украинскую землю. В первых числах июля 1941 года в Львовском соборе святого Юра было проведено торжественное богослужение в честь гитлеровских захватчиков. Митрополит Шептицкий обратился к своей пастве с призывом оказывать всемерную поддержку «новой власти», которая принесла освобождение от безбожников-большевиков.

Но фашистам было мало слов. Они требовали от церкви и дела. И духовенство постаралось доказать свою преданность «новому режиму» делами. Митрополит Шептицкий проявил неуемную энергию, помогая оккупантам грабить украинское население, вывозить молодежь на каторжные работы в Германию. В своих посланиях к верующим он призывал их выполнять свой «христианский долг», хранить «доброе украинское имя», верой и правдой служа гитлеровцам.

Фашисты бесчинствовали на временно захваченной ими территории Украины, в том числе и на Львовщине. Они. бросали ни в чем не повинных людей в концлагеря, подвергали их пыткам, безжалостно уничтожали их в газовых камерах, сжигали в «печах смерти». Держа народ в страхе, они рассчитывали добиться его повиновения. А тех, кто отказывался повиноваться, уничтожали.

Обо всем этом было хорошо известно главарям униатской церкви и самому митрополиту Шептицкому. Но никто из них не сделал ничего для того, чтобы остановить убийц. Напротив, они прославляли карателей, восхваляли их «решительность» в борьбе с непокорными.

Престарелый митрополит лично поддержал украинских буржуазных националистов, принимавших участие в создании воинских частей, которым предстояло сражаться на фронте против Красной Армии. Отцы-униаты призывали молодежь вступать в ряды формировавшейся на Львовщине дивизии СС «Галичина», а Шептицкий напутствовал ее на «ратные подвиги». Сохранился снимок, на котором митрополит изображен среди «молодых католиков», которые в ответ на благословение наградили его «Почетным знаком фашистской свастики».

Дивизию «Галичина» ждал бесславный конец. Она была разгромлена советскими войсками. Список жертв, лежащих на совести униатов, пополнился сраженными на поле брани молодыми людьми, оказавшимися обманутыми своими духовными наставниками...

Множество преступлений совершили униатские священнослужители в годы Великой Отечественной войны. Потому-то значительная их часть сбежала вместе с отступавшими гитлеровскими армиями, спасаясь от справедливого возмездия. Шептицкий остался на месте. Он был стар и понимал, что дни его сочтены. В последний период жизни он постарался замести следы своих преступлений.

Но это оказалось невозможно. Предательская роль унии стала широко известной верующим людям.

Вскоре после освобождения Львова Красной Армией церковь хоронила своего многолетнего владыку. Митрополичий престол занял его верный сподвижник Иосиф Слипый. Он сделал все, чтобы спасти ун'ию. Однако крах ее был неизбежен. В начале 1946 года по инициативе группы униатских священников, трезво оценивавших обстановку, понимавших, как запятнала себя церковь в глазах рядовых верующих, был созван церковный собор, который принял решение порвать с Ватиканом и воссоединиться с русской православной церковью. Это решение было вызвано настойчивыми требованиями верующих, не желавших более оставаться в лоне униатской церкви. Унии, господствовавшей на западных землях Украины триста пятьдесят лет, пришел конец.

Многое из того, что мы знаем сегодня о черных деяниях униатов, стало известно благодаря Чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков, которая работала на Львовщине после освобождения ее Красной Армией в 1944 году. В состав комиссии был включен и писатель Владимир Беляев, проведший всю войну в действующих войсках.

До войны Владимир Беляев писал детские книги. Его имя было хорошо известно юным читателям как автора «Старой крепости», одной из любимых книг ребят, удостоенной Государственной премии СССР. А в военные годы в газетах и журналах печатались боевые корреспонденции писателя из осажденного Ленинграда, с Карельского фронта, с Крайнего Севера. И случилось так, что в последний период войны, когда еще шли жестокие сражения с фашистами, пытавшимися сдержать натиск Красной Армии, именно на львовской земле у Владимира Беляева сложился замысел новой книги, которой суждено было увидеть свет пятнадцать лет спустя.

Участвуя в работе Чрезвычайной комиссии, раскрывавшей преступные деяния гитлеровцев, писатель обнаружил множество документов – живых свидетельств о предательской роли униатской церкви во время фашистской оккупации Украины. Знакомясь с архивными материалами, с записями допросов изменников Родины, которым не удалось уйти от расплаты, с рассказами людей, переживших

оккупацию, он шаг за шагом воссоздавал картину предательства униатских иерархов, в том числе первоиерарха, «князя церкви», митрополита Андрея Шептицкого. Одно из их преступлений было связано с трагической судьбой украинской девушки Иванны. Оно легло в основу написанного Владимиром Беляевым киносценария фильма «Иван-на», удостоенного первой премии на Всесоюзном кинофестивале в Минске, а затем повести «Кто тебя предал?».

События, о которых рассказывает писатель, происходили немногим менее четырех десятилетий тому назад и для нынешнего поколения они уже стали историей. И может быть, не стоило бы сегодня ворошить прошлое, воскрешать страницы минувшего, повествующие о деяниях униатской церкви, если бы об унии можно было бы говорить только в прошедшем времени. Однако есть силы, которые настойчиво стремятся возродить ее к жизни в наши дни. Осевшие в США, Канаде и других буржуазных странах бывшие униатские церковнослужители предпринимают попытки воскресить ее.

При поддержке западных реакционных кругов доживающие свой век на чужбине отцы-униаты выступают с заявлениями о том, что уния – это будто бы исторически сложившийся союз церквей, который был насильственно разорван коммунистами вопреки интересам украинского населения. Подвизающийся ныне на Западе сподвижник Шептицкого Иосиф Слипый, возведенный папой римским в сан кардинала, произносит воинственные речи, не скрывая своей злобной ненависти к Советскому Союзу. Не скрывает он и того, что ставит своей целью отторжение Украины от братской семьи народов нашей страны.

Бывшие униатские иерархи пытаются установить контакты с людьми, некогда поддерживавшими униатскую церковь, стараются разыскать старых священнослужителей, оставшихся на украинской земле. В нашу страну зачастили под видом туристов агенты унии, подстрекающие верующих к тому, чтобы нелегально создавать униатские общины, поднимать свой голос за восстановление этой церкви на Украине. Они не гнушаются подкупом, шантажом, запугиваниями людей, любыми средствами, которые всегда применяли в своей деятельности. Одним из таких агентов был и католический священник Бернардо Винченцо, которого униаты использовали в своих целях. Он слишком поздно узнал о преступной роли унии, особенно в годы Великой Отечественной войны. А когда узнал, обратился ко всем верующим, предостерегая их, «чтобы они никогда не дали себя втянуть в грязные политические авантюры».

Да, прошлое надо знать. Ради настоящего и будущего. Ради того, чтобы никого не могли обмануть елейные речи духовных пастырей, твердящих о любви к ближнему, о христианских добродетелях, но в то же время предающих свой народ, оправдывающих кровавые преступления, осеняющих крестом бандитов и убийц. Об этом напоминает книга Владимира Беляева, прямо называющая тех, кто предал Иванну, тысячи ее сверстников и сверстниц, память о которых служит нам сегодня предупреждением и предостережением.

А. Белов

Светлой памяти старого коммуниста, одного из организаторов танковой промышленности Советского Союза генерал-майора Николая Всеволодовича Барыкова посвящает зту книгу

автор

ПОХОРОНЫ

Мы должны были выехать на попутной трофейной машине в Рава-Русскую. По непроверенным, правда, данным, там находился большой концентрационный лагерь, созданный гитлеровцами.

Как и обычно перед новой поездкой, я заполнил свой потертый ленинградский портфельчик: фотоаппарат «ФЭД», два неисписанных блокнота, баночка чернил для вечного пера «Пеликан», купленная уже во Львове, и тяжелый немецкий пистолет «вальтер» с двумя запасными обоймами – все нехитрое походное имущество военного журналиста.

Спускаясь по улице Сикстусской в центр города у недавно разминированного почтамта, я услышал заунывное церковное пение. Осенний ветер разгулялся над седыми холмами старинного города с такой силой, будто пытался раскачать его древние башни и колокольни. Ветер рвал тугое полотнище алого знамени, недавно вновь поднятого на флагштоке городской ратуши, охраняемой двумя гордыми каменными львами.

Я не обратил поначалу внимания на церковное пение, свернул направо и добрался узкими улочками до Академической тополевой аллеи. И тут впервые увидел человека, который впоследствии помог мне приобщиться к тяжелой и весьма запутанной трагедии.

Худощавый, сгорбленный старик в летнем белом пыльнике, надвинув на лоб старомодную соломенную панаму с засаленной лентой, медленно брел серединой Академической аллеи по направлению к Оперному театру.

Ветер обрывал последнюю листву с оголенных тополей, швырял под ноги старику жесткие листья и гнал их к поблескивающему вдали памятнику Адаму Мицкевичу. Шагах в двадцати от старика ленивой походкой, то и дело заглядываясь на свежевыкрашенные вывески недавно открытых магазинов, шел коренастый человек средних лет в форме железнодорожника.

Казалось, ему нет никакого дела до бредущего впереди дряхлого старика. Только перехватив острый, пристальный взгляд, брошенный железнодорожником на человека в белом пыльнике, я насторожился.

«Следит,– подумал я. Для чего?»

Я мог бы пересечь Академическую и пройти по улице Фредро к Губернаторским валам, к зданию облисполкома. Но интуитивно свернул налево и пошел по мокрому тротуару к гостинице «Жорж». Вдали я увидел множество развевающихся по ветру . хоругвей, отчетливо услышал церковное пение, то затихающее, когда переставал дуть ветер, то возникающее с новой силой, когда хоругви вздымались выше. Перед гостиницей на сравнительно широком тротуаре собралась толпа зевак.

Маленькая курносая регулировщица в кокетливо сдвинутой набекрень пилотке, лихо управлявшая до этого уличным движением, вдруг изменилась в лице. Слегка ошеломленная, она строго подняла полосатую палочку и закрыла тем самым выезд машин и фаэтонов с Академической на Марьяцкую площадь.

От гостиницы к площади Бернардинов медленно выплывала похоронная процессия. Открытый гроб возвышался на большом черном катафалке. В нем лежал крупный мужчина в парадном церковном облачении. Белые хризантемы обрамляли умное, величавое лицо с окладистой белой бородой и руки, скрещенные на широкой груди усопшего.

За черным катафалком с гробом, окаймленным множеством венков, медленно шагали каноники, викарии, деканы в пелеринах и без них, церковные чины в фиолетовых камилавках, протопресвитеры в одеждах, соответствующих их сану.

Важного мертвеца везли хоронить на Лычаковское кладбище. Велико же было мое удивление, когда черный катафалк, поравнявшись с вылетом узкой и грязной Кривой улочки, вдруг стал поворачивать налево. Желая сделать круг, процессия захлестнула петлей памятник Мицкевичу и собиралась вновь возвратиться по улице Коперника в нагорную часть Львова. Я догадался, что необычное для глаза советского человека зрелище не просто помпезные похороны, а тщательно подготовленная демонстрация.

Я напряженно следил, как похоронная процессия, подобно большой черной змее, постепенно окружала памятник свободолюбивому польскому поэту.

Важно шагали за гробом епископы и другие иерархи с бриллиантовыми панагиями на груди.

Монахов-студитов[1]1
  Студиты, василиане, ремпондисты – члены католических монашеских орденов, отличающихся друг от друга обрядностью, дисциплиной, уставом


[Закрыть] с мальтийскими крестами, нашитыми на спинах черных реверенд, возглавлял брат покойного, игумен монашеского ордена студитов, сухопарый, весь иссохший, похожий на схимника, выползшего из пещеры, архимандрит Клсментий. Опущенная низко голова архимандрита была покрыта черным остроконечным клобуком.

С лицами, исполненными скорби, медленно двигались гвардейцы греко-католической церкви – украинские иезуиты, монахи ордена святого Василия,– в белых целлулоидных воротничках, плотно облегающих их худые шеи.

С постными заплаканными лицами следовали за ними монахини-василианки под предводительством своей румяной, пышнотелой игуменьи Веры Слободян.

За ними печатали шаг на мокрой мостовой монахи ордена отцов редемптористов. учрежденного здесь, на украинской земле, прибывшими некогда из Бельгии католическими миссионерами.

Размахивая кадилами, то и дело раскрывая рты с узкими. высохшими губами, шли с пением заупокойных молитв опытные мастера сыска в душах, солдаты Христовы, капелланы и митраты, церковные судьи и служки консистории.

Брели, скрывая под черными сутанами многовековой опыт иезуитов, воспитатели шпионов, отлично обученные этому «искусству» мертвецом, которого они провожали сейчас в последний путь.

Старый, отживающий мир алчности и мракобесия, закостенелый в своем мрачном великолепии, степенно, величаво шагал по улицам Львова. Хоронили митрополита Шептицкого. бывшего графа Андрея Шептицкого, бывшего драгуна, родовитого аристократа, с первых дней Советской власти поведшего ожесточенную борьбу против Советской Республики.

Много лет прошло уже с тех пор, но и теперь у меня перед глазами страшное зрелище этих похорон. Казалось, что меня и всех стоящих в тот час перед гостиницей «Жорж» перебросили с улицы советского города на четыре века назад, в жуткое и жестокое средневековье.

...Среди церковников выделялся молодой священник – Роман Герета. Его цветущий вид никак не вязался с атмосферой смерти и тления. Значительно позже я узнал, какую роль играл отец Роман Герета в трагической ,исто-рии, о которой здесь пойдет речь, и сколько обманчива может быть внешность человека.

А тогда, глядя, как, потупив взгляд, скромный, внешне благопристойный молодой человек лет двадцати восьми, в хорошо сшитой реверснде, явно скучая, движется в скопище попов, я даже мысленно пожалел его и подумал: как же ты затесался среди этого старья? Тебе бы сидеть сейчас за студенческой скамьей, в политехническом институте, изучать сопротивление материалов, электрические машины, а в свободное время ловко перебрасывать через сетку на спортивной институтской площадке волейбольный мяч. А вместо того ты идешь с этими катабасами, как твои же земляки презрительно называют служителей церкви. Идешь, закованный в черную хламиду.

Тем временем катафалк остановился перед зданием Украинского треста нефтегазоразведки, и какой-то седобородый иерарх дал знак рукой следующим сзади, чтобы они подтянулись и выровняли ряды.

С не меньшим, чем я, интересом наблюдали за этой процессией солдаты и офицеры нашей воинской части, следовавшей на фронт добивать гитлеровцев, скопившихся между Вислой и Саном. О маршруте воинов говорили решительные надписи на бортах грузовиков и закамуфлированных приземистых танков: «Добьем гада Гитлера!», «Вперед, на Запад!», «Освободим народ братской Польши!» Молодые загорелые ребята в полинявших гимнастерках смотрели на церковников и их сановного мертвеца с нескрываемым удивлением.

...У гостиницы толпились пешеходы, задержанные похоронным шествием. Я оглянулся и у себя за спиной увидел заинтересовавшего меня старика в белом пыльнике. Грустным взглядом, в котором смешивались печаль, отрешенность и вместе с тем, я бы сказал, даже злоба, он внимательно рассматривал шествие, точно отыскивал в нем знакомых. И в то же время старик показался мне добрым, мягким человеком.

Молодая девушка в дубленом полушубке и пестром платке спросила старика:

– Скажите, пожалуйста, кого это хоронят? Старик в пыльнике посмотрел внимательно, точно изучая, можно ли доверять девушке, и глухо отрезал:

– Убийцу хоронят!

За спиной старика возникло лицо человека в железнодорожной фуражке, которого я видел и запомнил еще с Академической аллеи. Он прислушивался к разговору.

– Убийцу? – переспросила девушка. Старик в панаме внезапно побледнел, пошатнулся и, схватившись рукой за сердце, стал клониться назад.

– Ой. ему плохо! – вскрикнула девушка.

Я успел подхватить слабеющее тело, осторожно вывел старика из толпы эа угол гостиницы и прислонил к стене. . Тут как тут возле нас появился железнодорожник.

– Опять сердечный приступ! Я его знаю. То мой сосед. Позвольте я отведу его домой,– сказал он вкрадчивым голосом.

Было в том голосе что-то слишком приторное, услужливое и, как мне снова показалось, подозрительное. А может, не по себе делалось от его холодных, стального цвета, недобрых глаз?.. ,.

– Его не домой нужно, а в больницу,– сказал я, оглядываясь.

Неподалеку на козлах допотопного фиакра дремал пожилой возница с усами и бакенбардами, отпущенными в подражание австрийскому императору Францу-Иосифу. Осторожно подведя ослабевшего старика к вознице, я сказал:

– Послушайте, пане! Человеку вот плохо. Давайте отвезем его в ближайшую больницу. А заплачу вам я.

– Проше бардзо! – сразу стряхивая сон, проронил возница и стал отвязывать вожжи.

Приподняв старика, я усадил его на мягкое, лоснящееся сиденье, пропахшее кожей и лошадиным потом. Полу-обпимая моего подопечного, я уселся рядом с ним. Извозчик дернул вожжи, и фаэтон мягко покатился кривыми улочками по направлению к улице Шайнохи. Резиновые шины и обмякшие рессоры скрадывали неровность мостовой.

– Ладный австрийский фиакр, цо? – полуоборачиваясь, похвалил свой выезд возница.– Лучше всякой так-сувки. Люкс!

После блокадной зимы в осажденном Ленинграде я обычно не расстаюсь с валидолом. Сейчас я, почти насильно разжав зубы старика, засунул таблетку валидола в его холодные губы.

– Разжевывайте скорее!

Лекарство начало действовать быстро. Старик открыл глаза и прошептал:

– Не надо, ради бога, в больницу. Хватит с меня этой больничной пытки. Везите домой, на Замарстиновскую...

Фаэтон выехал на улицу Коперника и пересек ее почти перед самым носом у черного катафалка в венках и пышных хризантемах.

Вот виновник моего горя и несчастий! – прошептал старик.– Но и его наказала карающая десница всевышнего правосудия...