355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Беляев » Кто тебя предал? » Текст книги (страница 7)
Кто тебя предал?
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 18:38

Текст книги "Кто тебя предал?"


Автор книги: Владимир Беляев


Жанр:

   

Детская проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

НА ЧИСТУЮ ВОДУ

 Журженко постарался успокоить девушку и по дороге во Львов узнал от нее такое, что заставило его после выполнения своих дел задержаться в городе. Он направился во Львовский университет и добился приема у ректора Козакевича.

 Не подозревая, какой сюрприз его ожидает, Дмитро Каблак в это время, примостившись на краешке письменного стола, заигрывал с миловидной сотрудницей приемной комиссии, которая по его поручению сортировала дела. Волосы сотрудницы были заплетены коронкой, и в них виднелось несколько ромашек.

 Каблак поправил одну из падающих ромашек и спросил:

 – Пани Надийка не знает еще танго «Осенний день»? Да не может быть. Большое упущение...

 Болтая ногами в брюках-гольф, он стал насвистывать мелодию, и пани Надийка, польщенная тем, что ее начальник позволяет себе такую интимность в служебном кабинете, вперила в него свои томные, волоокие глаза, отложив в сторону дела. Каблак сейчас был совсем иным, чем при встрече со Ставничей: любезным, предупредительным до приторности. Таких зовут в Галиции одним словом: «бавидамек» – развлекатель дам.

 Когда зазвонил телефон, Надийка лениво взяла своей полной рукой трубку, но, опознав по голосу того, кто звонил, преобразилась в лице и с испугом передала трубку Каблаку.

 Тот сразу спрыгнул со стола, сделался серьезным и несколько раз повторил:

 – Слушаю... Слушаю... Так... Так... Будет сделано...– и заметался по кабинету. Он быстро выхватил из шкафа папку с делами студентов и, уже не глядя на пани Надийку, быстро вышел.

 В кабинет ректора университета Козакевича Каблак входил уже чеканным шагом, слегка наклонив вперед голову, замкнутый, исполнительный служака, обученный заранее отгадывать, а подчас и предупреждать вопросы куратора.

 Поклонившись ректору, седому красивому человеку в очках с золотыми ободками, Каблак скользнул взглядом по сидящему в мягком кресле наискосок от ректора капитану Журженко. Появление здесь военного насторожило Каблака, но он сразу различил на его черных петлицах значки военно-инженерных войск и успокоился. Он еще раз поклонился и вопросительно посмотрел на ректора.

 Ректор, уставший от потока посетителей, поднял кверху склоненное над бумагами моложавое еще лицо.

 – Скажите. Дмитро Орестович,– спросил он усталым голосом,– кто вам дал право самолично отменять прием Инанны Ставничей?

 Каблак переменился в лице, но, овладевая собой, переспросил:

 – Кого-кого?

 – Вы принесли дело о приеме Ставничей? Дайте мне его.– Ректор полистал тоненькую папку.– Вот этой девушки! Посмотрите фотографию! – И ректор протянул ему через стол снимок, приложенный к заявлению.

 Каблак долго всматривался в фото, выгадывая время, вертел его в руках, а потом, пожимая плечами, заявил:

 – Первый раз вижу! – и тут же сообразил, что совершил непоправимую ошибку: ведь первая же очная ставка с этой поповной уличит его во лжи, спутает все его козыри! Надо было не переспрашивать «кого-кого?», не отпираться при виде фото, а рубануть прямо: дочь униатского священника, социально чуждый элемент, не для таких, мол, паразиток Советская власть университет открыла! И попробуй докажи тогда, что Дмитро не прав. Наоборот, как бы сразу взлетели его шансы. Ведь они так любят сверхбдительных людей!

 Ректор передал фото капитану и сказал:

 – Странная история!

 – Простите. Иван Иванович,– вмешался Журженко,– разрешите вопрос.– И. не дожидаясь согласия ректора, с ходу спросил: – Ваша фамилия Каблак? Не так ли? Дмитро Каблак?

 – Ну, допустим. Каблак... А что? – протянул секретарь приемной комиссии.

 Журженко оглядел приметные гольфы Каблака, его ноги в узорчатых чулках, его напомаженную голову с хитрыми, пронырливыми глазами и остро спросил:

 – Зачем вы нас обманываете? Какая польза вам от этого? Ведь вы отнюдь не в первый раз видите эту девушку!

 Деланно улыбаясь, Каблак развел руками и сказал:

 – Нет, я вижу ее   в п е р в ы е... А собственно говоря. какое право вы...

 – Но ведь это вы, именно в ы отсоветовали И ванне Ставничей идти к ректору. Вы запугивали се ссылкой в Сибирь и белыми медведями. Знаете, как это называется?

 Каблак оскорбление пожал плечами.

 – Пане... то есть... товарищу ректор... Это чистый наговор. Это нарушение нашей конституции...

 Журженко возмутился еще сильнее. Юля Цимбалистая в самых мельчайших подробностях рассказала ему услышанную ею от Иванны историю отказа в приеме ее в университет.

 – Наговор? – воскликнул капитан.– Скажите... вы... А принятый вами в университет Зенон Верхола, сын владельца маслобойки из Нижних Перетоков, тоже наговор?

 Каблак побледнел. Он пытался оправдаться, но у него перехватило дыхание, и он только молча размахивал своей волосатой рукой. Ректор кивком головы остановил взволнованного капитана и спокойно решил:

 – Хорошо, Дмитро Орестович! Идите! С этим вопросом мы еще разберемся...

 Непринужденной походкой, стараясь выглядеть как  можно спокойнее, Каблак покинул кабинет. Едва захлопнулась за ним обитая клеенкой дверь, как капитан воскликнул:

 – Ну видите, какая бестия?! Зачем вы держите в университете таких людей?

 – Тем более неосмотрительно было с вашей стороны выкладывать на стол все козыри! – поучительно, как ребенку, сказал ректор, укоризненно кивая седой головой.– Ну зачем вы кричали на него? Для чего фамилию Верхолы называли? Разве недостаточно, что вы мне одному рассказали об этом типе? Ай-ай-ай! Мы бы сами осторожно разобрались во всем.

 Уже осознав свою ошибку, но из ложного стыда не сразу сознавшись в пей. Журженко попытался возражать:

 – Если вы мне не верите, вызовите сюда Ставничую. Напишите ей несколько слов. Хотите, я сам передам ей ваш вызов?..

 – Не волнуйтесь, капитан! Что будет нужно – сделаем,– заметно нервничая, сказал ректор, утомленный настойчивостью военного.

 Козакевич не любил, когда посторонние вмешивались в дела руководимого им университета. Он поднялся, протягивая капитану руку и давая понять, что аудиенция окончена.

ЗАМЕТАЮТ СЛЕДЫ

 Капитан Журженко, разгоряченный перепалкой, проходя по заполненным студентами коридорам университета к выходу, не заметил, что поджидавший его за колонной Каблак указал на него сухощавому черномазому студенту в лыжной шапке-каскетке, и тот проводил капитана пристальным, запоминающим взглядом. Это и был тот самый Зенон Верхола, друг террориста Лемика, о котором рассказала ненароком Журженко и Зубарю Юля Цимбалистая.

 В июне 1933 года на берлинской конференции украинские националисты поставили своей задачей совершать террористические акты против представителей Советского Союза. Вот тогда-то приятель Верхолы – Лемик, такой же, как и он, гимназист-недоучка, проник в дом советско-го консульства по улице Набеляка во Львове, одним выстрелом из пистолета убил сошедшего к нему со второго этажа секретаря консульства Андрея Майлова, тяжело ранил сторожа консульства, добродушного седого старичка. Эхо этих двух выстрелов отозвалось на судьбе Верхолы. Он бежал в Данциг под опоку шефа данцигского отделения ОУН Андрея Федины и прожил там свыше пяти лет. Вместе с гитлеровскими головорезами в 1939 году он нападал на польскую почту в Данцигс, убивал и калечил мирных почтовых служащих, потом, 1 сентября 1939 года, в арьергарде гитлеровских войск ворвался в Польшу, дошел с ними до окраин Львова, а когда они откатились за Сан. по заданию гитлеровской военной разведки остался во Львове. И было бы все хорошо в его тайной и явной судьбе, не появись сейчас в университете дотошный крикун-капитан, озабоченный судьбой этой «квочки» – тулиголовской поповны. Надо было действовать, и действовать очень быстро!

 Шагавший в это время по Львову Журженко обдумывал события сегодняшнего дня, который начался так удачно. Если бы не его горячность и неосторожная обмолвка у ректора о Всрхоле, все можно было бы считать отличным. Опрометчиво повел он себя.

 По улицам шли прохожие, по гранитным торцам мостовой то/и дело проезжали экипажи и пролетки, изредка позванивая, проносился маленький львовский трамвайчик. Отстраняясь от уличного шума, Журженко мучительно искал выхода, как вдруг услышал, что его кто-то окликает.

 – Иване Тихоновичу! Иване Тихоновичу! – донеслось из вылета боковой улочки Богуславского.

 Журженко оглянулся и увидел наполовину вылезшего из люка канализации знакомого бригадира Водоканалтреста Голуба. Он приветственно махал ему засаленной кепкой. За те двадцать месяцев, что Журженко, присланный сюда, во Львов, сразу же после его освобождения, проработал в тресте, он успел подружиться с этим милым стариком, бывалым подпольщиком. Голуб воевал здесь за Советскую власть начиная с конца двадцатых годов. Он много путешествовал по камерам разных тюрем, пока не увидел на Лычакове первых красноармейцев. Ему были хорошо знакомы Луцк и Дрогобычская тюрьма, Вронки и застенок в Станиславе, даже за сложенными из «плачущего» камня стенами старинной Свентокшижской тюрьмы на Келещизне довелось посидеть Голубу.

 

 Голуб помогал Журженко разбираться в местной обстановке, рассказывал ему о скрытых, перекрасившихся националистах, людях с «двойным дном», которые лебезили перед работниками, приехавшими с Востока, а сами поглядывали в сторону Сана, за которым стояли в ожидании своего часа немецкие танки. Вот почему, увидев сейчас Голуба, вылезающего в его обычной

 брезентовой куртке из подземного царства, где он чувствовал себя как дома, Журженко несказанно обрадовался и пошел навстречу бригадиру. Он подошел к люку, огороженному треногой с красным кругом, и, пожимая руку старика, сказал:

 – Рад, очень рад вас видеть.

 – Как же это так: вы в городе, а до меня на Персенкувку не зашли? – сказал Голуб укоризненно.– Или, быть может, загордились тем, что капитанские шпалы навесили, и не хотите до старого капрала на чарку горилки завитать?

 – Да я же сегодня только приехал. Голубе! И попал в такой переплет, что и не знаю, как теперь быть! Давайте сядем тут на приступочке, я вам расскажу все, а вы, как человек мудрый, местный, подскажете мне, что я должен делать.

 Усаживаясь вместе с Голубом на теплую плиту лестницы, ведущей в подъезд старого барского дома, Журженко  не обратил внимания на то, что по другой стороне медленно прошел, поглядывая мимоходом на них, Зенон Верхола. А тот не выпускал ни на минуту капитана из поля зрения во время его блужданий по городу, не без удовольствия засек встречу Журженко с каким-то стариком, который очень не понравился ему.

 – Да, инженере, вы поторопились,– сказал задумчиво Голуб, посасывая прокуренную трубку.– С такими типами из-под темной звезды надо действовать осторожно, потихоньку, надо уметь перехитрить их. Все молодчики из ОУН ведь обучались у иезуитов, а вы пошли в открытую, как наивный хлопец. Нельзя так!

 – А поправить дело можно? – спросил тихо Журженко.

 Голуб помолчал, а потом сказал, как бы рассуждая вслух:

 – Ну что же, ректор ректором, а я бы на вашем месте сходил завтра в этот дом.– И Голуб показал на современное серое здание напротив, стоящее на углу улицы Дзержинского и Кадетской, спускающейся вниз, от взгорьев Стрыйского парка.

 На дверях этого дома краснела вывеска:


УПРАВЛІННЯ НАРОДНОГО КОМІСАРІАТУ ДЕРЖАВНОЇ БЕСПЕКИ УРСР ПО ЛЬВІВСКІЙ ОБЛАСТІ

 – Мудрые люди сидят там,– продолжал Голуб,– понимающие людские души. И наши хлопцы там есть, местные. Коммунисты. Проверенные в тюрьмах. Им доверие оказали большое. Понимает, должно быть, начальство, что никто так, как они, не знает города и то, что происходит не здесь на глазах, а в тишине ночной, в подполье оуновском. Мы, старые коммунисты, уже издавна ведем с ним жестокую борьбу.

 – Вы правы. Голубе, я пойду завтра с утра в этот дом! – сказал Журженко.

 – А. теперь, инженере,– сказал Голуб, вставая,– мы пойдем с вами в Рынок. Сегодня была у меня получка, а в Рынке урядует мой старый побратим Дмитрив буфетчиком. Так вот, мой друже Дмитрив, вернее, жена его угостит нас сейчас такими флячками по-львовски, что пальчики оближешь! Файные флячки у нее... Лучших до– самого Кракова не найдете!

 Тон Голуба был категорический. Решительными, резкими движениями сильных рук он столкнул на прежнее место крышку канализационного люка и отнес на тротуар треногу с красным кругом, открывая снова движение по улочке Богуславского, упирающейся в дом, где работали «мудрые люди».

ПРИШЛИ ТЕЛЕГРАММЫ

 А часом позже в алтаре маленькой деревянной церкви в Тулиголовах старенький дьяк Богдан с шумом открыл жестяную крышку для сбора приношений и высыпал на металлическое блюдо разнокалиберную мелочь. Послюнявив пальцы, дьяк ловко начал сортировать и пересчитывать деньги. Тем временем Роман Герета, только что отслуживший в порядке практики службу вместо отца Теодозия, прихорашивался, как всегда, около зеркала, освещаемого двумя восковыми свечками. Он любил выходить из церкви подтянутым, хорошо причесанным, красивым.

 – Холера ясная! – воскликнул дьяк.

 – Что такое, Богдане? – оглянулся Герета.

 – Да какой-то нехристь польский злотый до кружки кинул. А куда мы его сдадим? Разве до президента Мосцицого в Швейцарию отошлем?

 – Всего-то денег сколько?

 – Минуточку... Шестнадцать рублей сорок копеек,– сказал, жалостливо вздыхая, дьяк.

 – Не богато,– согласился с ним Герета.– Эх, Тулиголовы, Тулиголовы! Тут можно ноги протянуть с голода, если священником остаться. А отец Теодозий мечтает еще крышу новым гонтом перестлать!

 – Нечего бога гневить, пане Романе,– подобострастно сказал дьяк.– Кому горевать, но только не вам. Такую красуню в невесты взяли! Сыграете свадьбу, и вызовет вас митрополит до Львова. Там и молящихся больше, и капитул рядом. А вот каково-то мне, горемыке?

 На погосте среди белых, известкой покрашенных крестов появился письмоносец Хома и спросил старушку, выходящую по деревянной лестничке из церкви на мураву:

– Слава Иисусу, титко Марийка! Пан богослов еще там?

 – Навеки слава!.. Там, там, в захристии, переоблачаются,– прошамкала старушка беззубым ртом.

 – Ну, слава богу, не надо будет до него в Нижние Перетоки бежать! – облегченно сказал Хома и, сняв картуз, перекрестился.

 Войдя в церковь и обогнув маленький алтарь, Хома просунул голову в захристия и, повышая Герету в сане, спросил:

 – Можно до вас, ваша его-мосць?

 – Заходи, Хома!

 – Депеша до вас, ваша его-мосць. Как бы нюхом чуял я, что вы еще здесь. Сэкономил подошвы на три километра.– И он протянул Герете сложенную вчетверо телеграмму, другую оставляя в зажатом кулаке.

 Герета прочел текст, который не доставил ему большой радости:


НИЖНИЕ ПЕРЕТОКИ ДРОГОБЫЧСКОЙ ПАРАФИЯ ЦЕРКВИ ИОАННА КРЕСТИТЕЛЯ РОМАНУ ГЕРЕТЕ ТЧК ПРОШУ СРОЧНО ПРИБЫТЬ ДЕНЬ МОЕГО РОЖДЕНИЯ ТЧК ДМИТРО.

 Телеграмма была кодированной и обозначала опасность. Герета растерянно оглянулся и, заметив сжатую в кулаке у Хомы вторую депешу, спросил:

 – А та кому?

 – Та до вашей невесты!

 – Давай передам,– заподозрив неладное, потребовал начальственным тоном Герета.

 – Да оно не полагается,– замялся Хома,– панно

 Иванна сами расписаться должны. По советской инструкции мы должны вручать депеши лично, под расписку получателю...

 – Глупости! – прикрикнул богослов.– Ты от сватков-мужичков такие формальности требуй, а я твой будущий пастырь и обманывать тебя не собираюсь. Давай! – И он почти силой вырвал у озадаченного почтальона смятую телеграмму.

 Когда Хома удалился, Герета осторожно вскрыл ее и, читая, почувствовал, что у него начинает кружиться голова.


ТУЛИГОЛОВЫ ДРОГОБЫЧСКОЙ ОБЛАСТИ УЛИЦА ПОД ДУБОМ ПАРАФИЯ ПРИ ЦЕРКВИ СВЯТОЙ ПАРАСКЕВЫ ИВАННЕ ТЕОДОЗИЕВНЕ СТАВНИЧЕЙ ТЧК

 ОТКАЗ ПРИЕМЕ УНИВЕРСИТЕТ ВЫЗВАН ДОСАДНЫМ НЕДОРАЗУМЕНИЕМ ТЧК ПРОСИМ ЯВИТЬСЯ ВО ЛЬВОВ ПОЛУЧЕНИЯ ОБЩЕЖИТИЯ ОФОРМЛЕНИЯ СТУДЕНЧЕСКОГО УДОСТОВЕРЕНИЯ ТЧК

РЕКТОР УНИВЕРСИТЕТА ИМЕНИ ИВАНА ФРАНКО КОЗАКЕВИЧ.

 Герета оглянулся. Богдана поблизости не было. Слышно было, как шаркает метла в опустевшей церкви. Как всегда после службы, дьяк подметал деревянный пол.

 

 – Вот тебе и свадьба! – зло прошептал Роман. Он задумался и стал дробно постукивать пальцами по ясеневому комодику. Потом достал из-под реверенды[7]7
  (ново-лат., от лат. reverendus – почтенный). Длинная, черная мантия евангелического духовенства.


[Закрыть]
лоснящийся от времени бумажник, перетянутый резинкой, и аккуратно спрятал в него телеграмму, адресованную Иванне. Свою же поднес к пылающей свече и поджег. Он сосредоточенно следил, как горит телеграмма, как завертывается в его длинных тонких пальцах быстро сереющий пепел. Потом Герета растер пепел в порошок на том самом подносе, где подсчитывал выручку дьяк, и кликнул:

 – Богдане!

 – Недобрые вести, пане богослов? – спросил участливо дьяк.

 – К вечерне не буду, Богдане,– машинально сказал Герета, думая о другом.– Предупреди отца Теодозия. И, быть может, завтра к тихой заутрене тоже не поспею. Срочные дела.

АНОНИМКА

 Капитан Журженко, идя на следующий день по знакомой улице Дзержинского, не знал. конечно, что накануне в бюро пропусков управления Народного Комиссариата государственной безопасности УССР вошел никому не известный человек.

 Стараясь не обращать на себя внимания вахтеров, выдающих пропуска, он опустил в большой дубовый ящик для заявлений конверт.

 Письмо неизвестного сразу же пошло по предначертанным ему каналам и добралось до начальника управления старшего майора государственной безопасности Самсонен-ко. Тот в свою очередь передал его начальнику одного из отделов – Садаклию.

 Садаклий, человек местный, уроженец старинного городка Корец на Волыни, не один год проводил подпольную работу, выполняя важные задания, предупреждающие действия врагов против Советского государства.

 Когда после освобождения Львова Садаклий стал работать в аппарате областного управления государственной безопасности, опыт местного жителя помог ему распутать не одно сложное дело. Но порученное ему сегодня дело выглядело очень странным. Раздумывая над письмом, он почувствовал в нем какую-то вторую, тайную цель.

 На листке, вырванном из школьной тетради, изготовленной на львовской фабрике «Светоч», каллиграфическим почерком по-украински было выведено:


Зря вы, товарищи с Востока, держите за решеткой наших хлопцев из Водоканалтресту, то простые мочеморды и в политику никогда не вмешивались. А бомбу в жен ваших командиров бросил по наущению инженера Ивана Тихоновича Журженко совсем другой человек, который удрал сейчас через «зеленую границу» до Кракова. Инженер Журженко, чтобы замести следы, надел военную форму и сейчас строит укрепления в Тулиголовах над Саном, а по ночам передает сведения об этих укреплениях гитлеровскому абверу.

Симпатии Советской власти.

 Между тем личное дело инженера Ивана Журженко, затребованное Садаклием из Водоканалтреста, решительно опровергало анонимные наветы неизвестного «симпатика».

 «Комсомолец ленинского призыва 1924 года. Член ВКП (б) с 1932 года. Успешно закончил силикатный институт в Каменец-Подольске и был направлен на работу в только что освобожденный Львов»,– читал Садаклий. Самые лучшие характеристики. Как мог враг быстро затянуть его в свою паутину?

 

 Автор анонимного письма, каллиграфически написанного на листке школьной тетради, несомненно галичанин. Уроженцу Надднепрянской Украины несвойственно выражение «симпатик». Да, письмо написал галичанин! Даже не волыняк, а именно уроженец Галиции.

 Для чего?

 Участники задержанной националистической «боевки», бывшие служащие Водоканалтреста, действительно были выпивохами-«мочсмордами». Большую часть свободного времени они проводили в различных кабаках на окраинах Львова. Однако это не помешало им. Садаклий имел точные сведения, устанавливать за пивными столиками тайные явки и встречи с курьерами, прибывающими через «зеленую границу», из той части Галиции, где стояли сейчас гитлеровские войска.

 Садаклий полистал еще раз дело, посмотрел анонимное письмо на свет. Он взялся за трубку ВЧ, чтобы позвонить начальнику того укрепленного района, где служил сейчас Журженко, когда раздался звонок по внутреннему телефону.

 Положив трубку аппарата ВЧ на прежнее место, Садаклий взял другую трубку. Вахтер снизу сообщал, что капитан-инженер Журженко просит выдать ему пропуск к уполномоченному по особо важным делам.

 «Странное совпадение»,– подумал Садаклий и тут же решительно крикнул в трубку:

 – Дайте пропуск!

 Визит был сверхнеожиданным.

 Садаклий открыл несгораемый шкаф и бережно положил на одну из его полок личное дело инженера Журженко и анонимное заявление, разоблачающее его как опасного, умного врага.

 Журженко спокойно вошел в кабинет и поздоровался. Особая работа, которую годами вел Садаклий и в подполье и в органах безопасности, научила его почти безошибочно распознавать людей с первого взгляда, разгадывать их скрытую жизнь, потаенные планы, улавливать самую простую, безобидную хитринку. Оказалось, однако, ни его фото, хранящееся в личном деле, ни заочно созданный воображением Садаклия портрет капитана не соответствуют его подлинному виду.

 Это был прямодушный человек, высокий, загорелый, статный, с очень располагающим взглядом широко открытых и добрых глаз.

 Сразу можно было сказать: вошел свой человек.

 

 Волнуясь, рассказывал Иван Тихонович майору, как обманули Иванну, как солгал Каблак, рассказал он и о своей промашке, допущенной в кабинете ректора. Когда он назвал Зенона Верхолу, Садаклий насторожился.

 Оуновский террорист Лемик, убийца секретаря советского консульства во Львове Андрея Майлова, был выпущен гитлеровцами из тюрьмы и находился на нелегальном положении. Кто знает, быть может, в эту самую минуту он бродил по улицам Львова, проживая в нем по чужим документам? Его старый дружок Зенон Верхола мог бы навести на след Лемика.

 – Ну и что с того, что Иванна дочь попа? – меж тем горячо доказывал Журженко.– Наша задача отрывать молодых людей от чуждой среды, перевоспитывать их и, если они искренне хотят учиться, помогать им!

 Садаклию все больше и больше нравился этот капитан» с его страстностью, с глубокой заинтересованностью в судьбе посторонней, несправедливо обиженной девушки из Тулиголов. Он и сам любил помогать людям и глубока уважал тех, кто не остается равнодушным к людскому горю. Тем более, когда обида, нанесенная человеку, могла вызвать недовольство Советской властью.

 Но, с другой стороны, он не имел права забывать об анонимном письме.

 – Скажите, Журженко, у вас есть личные враги? – спросил внезапно Садаклий и потер рукой эмблему с мечом у себя на рукаве гимнастерки.

 – А у кого их нет? – мило и как-то застенчиво улыбнувшись, ответил Журженко.– Когда человек честно служит делу, отдавая ему душу и сердце, враги у него найдутся. Много ведь всякой дряни болтается под ногами. Возьмите, например, вот эту историю со Ставничей. Только врагам было выгодно натравить ее на нас!

 – Пятерка националистов при вас была арестована?

 – При мне.

 – Что вы думаете обо всей этой истории со взрывом гранаты?

 – Фашистская работа! Чистой воды!

 – Могли подготовить этот взрыв те пятеро?

 – Кто его знает? – задумался капитан.– Здесь веками иезуиты и церковь воспитывали в людях двурушничество. Голуб хорошо сказал мне: «У нас. брате, здесь есть такие люди, что днем на Карла Маркса молятся, а по ночам бегают к митрополиту руку целовать».

 – Замечено точно,– сказал Садаклий.– А кто такой этот Голуб? Очень знакомая фамилия!

 – Бригадир треста. Славный старик. И гордый. Настоящий'человек. А есть подхалимы. Я одному бухгалтеру у нас выхлопотал бесплатную путевку в Моршин. Так вы знаєте, что он пытался сделать? Поцеловать мне руку! Да-да! Старый, седой человек, в отцы мне годится...

 – Что вы хотите...– разводя руками, сказал Садаклий.– Долгие годы в чужой неволе, зависимость от сильных мира сего, да еще другой нации, выработали в нестойких душах привычку к унижению, хитрости, двурушничеству. И здесь когда-нибудь мы сумеем снять путы с сознания людей, поможем им обрести полную духовную свободу. Так будет, но пока еще этого нет. Возьмите, к примеру, это типичное львовское приветствие. Идут два пожилых человека, снимают котелки и приветствуют друг друга словами: «Естэм униженным слугой пана директора». Еще с австрийских времен наследство... Но мы отвлеклись. Вы мне так и не ответили: могли эти пятеро устроить выброс гранаты из люка?

 – Все возможно,– сказал Журженко.– После истории с Каблаком я допускаю и такое. Посмотрели бы вы только, какими чистыми глазами смотрел он на ректора, когда говорил, что впервые видит Ставничую. Говорил и нагло врал. Он видел ее не раз и до университета, когда приезжал ловить рыбу на Сан, к ее жениху, в соседнее село Нижние Перетоки.

 – У нее есть жених?..– протянул Садаклий.– Почему же вы мне раньше этого не сказали?

 – Есть, есть. Богослов один. Роман Герета. Видимо что-то припоминая, Садаклий пристально посмотрел в угол комнаты, где чернел несгораемый шкаф, потом встал и сказал:

 – Спасибо, товарищ капитан, что зашли. Действительно, история странная, но дело даже не в ней, а в том, что вы помогли нам установить ее связи с людьми, которые нас весьма интересуют. Когда вы возвращаетесь в Тули-головы?

 – Сегодня. Ночным поездом.

 – В случае чего, мы свяжемся с вами через особый отдел укрепленного района. Дайте, пожалуйста, ваш пропуск...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю