Текст книги "Рок И его проблемы-2"

Автор книги: Владимир Орешкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Я вам сочувствую, – сказал я, потому что в этот момент на самом деле сочувствовал несчастному продавцу. Он так искренне печалился. И так вежливо, почему-то, говорил со мной.

– Если бы не виповцы, давно бы закрылись, – сказал продавец.

– Какие виповцы? – спросил я.

– Ну, если вы будете хорошо работать, и вам повезет, то станете жить не здесь, а в соседнем корпусе. Там у каждого старателя – своя комната, телевизор, холодильник. Виповец может даже девушек себе на выходные заказывать. Только никто из них ни разу еще ни одной девушки не заказал…

– Так на работе вкалывают, что ни на что другое сил уже не остается? – спросил я.

– Им видней, почему, – уклончиво сказал продавец. – Вы скоро все будете знать, лучше меня.

– Когда нам на работу? – спросил я.

– Завтра, – сказал продавец, – прямо завтра с утра и пойдете…

3

Бухгалтер оказался не из братков, это был представитель следующего призыва. И Колян, глядя на него, почувствовал эту смену поколений.

Был он в очках, без черной рубашки и золотой цепи на шее, – а в костюме, и при галстуке. И наверняка, при нем не было никакого личного оружия.

Но вид у него был до предела деловой и самоуверенный. Такому дать слегка поддых, и весь его гонор тут же слетит. Вот тогда-то можно будет и пообщаться, – когда он будет без этого своего гонора.

– С таким любопытством к вам летел, – жал он изо-всех своих хилых сил руку Коляну, – столько всего про ваши чудеса наслышался… Здесь можно открыто? Ничего, что я так, прямым текстом?

– Ничего, – добродушно разрешил ему Колян. Хотя так и подмывало двинуть его слегка, так, для острастки. Потому что салаг нужно воспитывать, если их не воспитывать, они начинают наглеть.

– Надеюсь, первым делом покажете их мне. Ваши чудеса…

– Может, давай на «ты», – предложил Колян. – Здесь у нас все по-простому, скоро сам увидишь. Жуем картошку с селедкой, пьем простую водку, и обращаемся друг к другу на «ты».

– Давай, – с легкостью согласился бухгалтер, и этой своей легкостью опять слегка разозлил Коляна. – Какая у нас программа?

– Ты с дороги не устал?

– Да какая дорога, разве это дорога, – тьфу.

– Тогда – в музей.

Музей соорудили для любопытствующего начальства, – и правильно сделали. Самому было иногда интересно поглядеть на всю эту трехомудию. И каждую неделю прибавлялось что-нибудь новенькое.

– У тебя кличка есть? – спросил Колян. – Как тебя братишки между собой зовут?

Бухгалтер улыбнулся Коляну смущенно, как несмышленому ребенку, которому нужно объяснить что-то до предела очевидное, что он сам давно уже должен знать. Улыбнулся и сказал:

– Мы теперь против кличек… По этому поводу была целая дискуссия в наших кругах, как раньше говорили – «базар». Большой базар был по этому поводу, и решили постепенно от кличек отказываться… Добровольно, конечно, кто хочет. Так что я Кирилл Николаевич Тихомиров. Короче, – Кирилл.

– На меня братишки тоже наехали, говорят, руководишь таким объектом, а все Колян да Колян… Не солидно… Да и не мальчик давно… Так что я согласен, но только это как-то не по понятиям. Вот, что меня смущает.

– Понятия тоже меняются, – сказал как-то очень многозначительно, бухгалтер.

Между тем, подъехали к музею. Ему отвели место недалеко от общежития старателей, чтобы зря не тратиться на заборы, колючку и охрану. Но музей, поскольку его постоянно посещали делегации, отделали по первому классу. Чтобы было не стыдно войти.

Если по-честному, музей – был слабостью Коляна. Что-то вроде дитяти, которому он отдавал всего себя. Без остатка.

Он сам бы толком не смог объяснить, почему так получилось, что пустяковое строительство так заняло его, так понравилось, что он считал его делом, чуть ли не чести.

Сначала, когда решили этим заняться, хотели отвести под него старое здание склада, расставить там столы и шкафы, покрасить полы, и, вроде, все.

Но на практике, ремонтом занимались все, даже братаны, которые ходили туда, типа на воскресник, – но попробуй не пойди, не повкалывай, когда просит об этом Колян, – а о мужиках и говорить нечего. Ремонтная бригада начинала пахать с первым светом, и заканчивала, когда становилось темно.

Специально из Москвы пригнали самолет с оборудованием. Колян за пару недель перед этим целый вечер листал толстый каталог и подчеркивал там карандашом все, что ему понадобится. По этому каталогу – и привезли.

Бабок на это удовольствие ушло немеренно. Но бабки были не его личные, так что жалеть не приходилось.

Получились паркетные полы, своя автоматическая котельная на мазуте. И поэтому – паровое отопление. Для посетителей завели огромные тапочки, которые можно было надевать прямо на сапоги, что не портить наборный пол. У каждого шкафа с экспонатами была персональная подсветка. На стенах висели приборы, измеряющие влажность, а один из них, самый главной, к которому стекалась вся информация, рисовал диаграмму изменения температуры, на ленте.

Кому нужна эта температура, и зачем, – никто не знал. Никому она не нужна. Но так было положено. Раз музей, так уж, чтобы все было по-настоящему…

Долго думали, как раскладывать находки, – в хронологическом порядке, или по темам. Нужно же это дело как-то просортировать, распределить как-то, чтобы не валить в кучу, а раскладывать с каким-то смыслом. Думали-думали, и решили устроить лотерею. Потому что, все равно ничего не придумали, ни тем, ни хронологии. Чушь какая-то получалась, и с темами, и этим временем.

Но с лотереей вышла хреновина, как-то нескладно она все выдала… Тогда разложили по размерам, вытаскивали из ящика экспонат и клали, вытаскивали следующий и клали рядом. Что не нравилось глазу, меняли местами. Тоже получилось плохо… Тогда смысл определил он, Колян. Как он понимал, что и где должно лежать, – так это «что» и лежало.

Он и бухгалтер вышли из машины, Колян открыл уличную дверь, и они вступили в прихожую музея.

Здесь уже было приятно. Заиграл негромко орган, – где-то, так казалось, далеко-далеко, – горел матовый свет потолка, а кондиционер нагонял запах соснового бора. Включился бар, открыв свои пивные зазеркаленные внутренности.

– Располагайся, – сказал Колян бухгалтеру, внутренне расцветая от гордости, увидев его чуть приоткрывшийся рот, – вот вешалка, вот тапочки, можешь выбирать любого цвета, какие понравятся… Не хочешь пивка, для храбрости?

– Нет, спасибо, – сказал как-то невпопад столичный Кирилл, – дело прежде всего.

И за детское изумление этого мальчишки, Колян тут же простил ему столичный туфтовый гонор, – словно бы открылся предохранитель и выпустил из Коляна накопившийся пар.

– Предбанник, – сказал он с плохо скрываемой гордостью, – а вот вход в сам музей, замок настроен на меня, американское производство. Знаешь, что будет, если ты, к примеру, попробуешь его отщелкнуть?

– Что? – спросил бухгалтер. В его тоне уже не было ни грана прошлой центровой снисходительности.

– Пойдет газ, вот что… – рассмеялся Колян. – Какой зарядишь в баллон, такой и пойдет. Можно иприт поставить или люизит какой-нибудь. Или тот, каким наши в прошлом году «Норд-Ост» потравили. Какой хочешь.

– У вас какой стоит? – с неподдельным интересом спросил бухгалтер.

– Много будешь знать, скоро состаришься, – рассмеялся Колян. – Но можешь рискнуть, если хочешь. Ради эксперимента.

– Да бросьте вы…

Колян отметил это его промелькнувшее «вы», как наивысший себе комплимент. Нет, все-таки хорошо иногда бывает жить на свете, хотя бы ради таких вот моментов.

– Ты, наверное, наслушался про наше место всяких баек. Так что у тебя в голове системы нет… Давай тогда я тебе с самого начала, – и одну только правду. Чтобы ты знал, с чем имеешь дело.

– Давай… – согласился бухгалтер. – А то, на самом деле, ребята такое рассказывают, что не знаешь, чему верить из этого, а чему нет.

– Года три назад появилась там наверху идея, найти какую-нибудь заброшенную шахту и устроить могильник. Для всякого дерьма… Бабки гады капиталисты за это платят отличные. Вот мы и искали. Я, с братишками, нашел эту… Железная дорога в пятидесяти километрах, дальше автотранспортом. В общем-то – нормально… Но когда шахту смотрели, наткнулись на эту трехомудию.

– Я представляю, – сказал бухгалтер, – ваш шок… Ведь ничего подобного в мире нет.

– Шок, это по вашему… А я потерял хорошего парня, братишку, мы с ним еще с Оренбурга вместе были. Из старой гвардии, когда только начали перестраиваться… Ну, стали запускать туда всех подряд, чтобы посмотреть, что получится. Большинство, конечно, рассыпалось в дым, ты видел пленки…

– У меня волосы дыбом на голове вставали, когда смотрел… – сказал восхищенно бухгалтер.

– Хорошо, что только на голове… И сейчас большинство рассыпается, ничего не поменялось. Но некоторые проходят. Почему, – ничего не понятно. Проходят – и все. Туда – и назад. Ширнутые – проходят легче. Если без наркоты, может не пройти, а под ней, проходит, как по маслу. Вот так.

– Можно будет посмотреть, как это? На практике?

– Запросто. Если не струхнешь.

– Я?.. Да ты что!..

– Храбрый, значит. Это похвально… Ну, находят там разные разности. Что интересно, в одном и том же месте можно все время находить… Или не находить… Но что самое интересное, это я никак понять не могу, – все зависит от старателя, который ищет. Один может только по цвету находить. К примеру, что угодно, но только зеленого цвета, а другой, может находить только по форме, – только, к примеру, круглое… То есть, каждый находит, как-то по своему. Мы здесь с ребятами недавно додумались, у нас есть мужик, который находит только по стоимости. Все, что он находит, можно продать за сто баксов. Не больше… Ты представляешь?

– А куда это все ведет? Ну, там штрек этот, куда старатели ходят? Что они говорят?

– Никуда не ведет. У нас есть план шахты, по наследству нам достался. Так они и ходят по этому плану. Все совпадет… Там всяких разветвлений километров на пять с половиной. Вот они по ним бродят, с ведерками… Может, сам захочешь рискнуть? Мы тебе ведерко тоже дадим, самое лучшее.

– Ну нет, – хохотнул бухгалтер, – как-нибудь без меня.

– Ну что, давай приступим к осмотру экспозиции. Если пива не хочешь.

– Конечно, – ответил бухгалтер, с придыханием.

Любопытство его било через край… На таком любопытстве можно какие хочешь деньги зарабатывать. Он сейчас что угодно выложит, лишь бы самому посмотреть, – экспонаты, и процесс работы старателей. Сюда бы проложить туристический маршрут, если бы они умели держать язык за зубами, – зелень можно загребать лопатой… Но всему свое время, может так когда-нибудь и будет… Но – вряд ли. Что-то подсказывало Коляну, что такая малина не может продолжаться вечно.

Ничего вечного на этой земле не бывает.

Колян открыл главную дверь, замок узнал его, никакого фосгена они в подарок не получили. И не спеша вступили в самый необычный музей из всех, которые существовали на свете.

– Вот наша нумизматическая коллекция. Мы все отсортировали по металлу: медные монеты, железные, серебряные и золотые… Можно было по странам или по годам, но мы решили не мучаться, сделали так… Как появляется что-нибудь новенькое, сразу тащим сюда. А двойные, тройные и прочие, – оприходуем и отправляем в Москву.

– Там попадаются уникальные, – сказал бухгалтер. – Бывают такие, каких вообще в мире не осталось.

– Так что смотри, – сказал Колян, – если тебе интересно.

Монет набралось больше двух сотен, – каждую из них можно было взять и подержать в руках. Здесь это разрешалось. Потому что посторонних людей в этих стенах не бывало. А потом, если случится пропажа, виновника ее можно запросто просчитать. А тащить у своих, – последнее дело.

Все посетители знали, что за это бывает. Когда тащишь у своих…

Колян отошел в сторону, чтобы не мешать бухгалтеру лицезреть богатства. Когда приходил сюда один, он их сам щупал, и разглядывал на свет, и крутил по всякому, – каждую монетку в этой коллекции, которая постоянно пополнялась.

А сейчас хотел получить удовольствие от вида, как это делает кто-нибудь другой. Смотрит его, Коляна, собственность, которую он честно заработал своим горбом. Пусть никто пока не знает об этом, пусть она пока считается общаковой, пусть, это не страшно, – до поры, до времени.

У бухгалтера разбежались глаза, он хватался то за одну, то за другую. Быстренько перебежал к золотым, и там надолго застрял. К золотишку он был явно не равнодушен. Хоть и выполненному в виде монет.

Он, должно быть, потерял счет времени, так его соблазнял этот золотой блеск.

– Ну, как? – спросил, наконец Колян, бухгалтера, когда надоело уже смотреть, как тот, хватается то за одну монетку, то за другую, а потом опять за первую…

– Все это валялось на земле? – спросил бухгалтер.

– Конечно, – равнодушно сказала Колян, – где же еще.

– Потрясающе, – сказал бухгалтер. – А сколько здесь всего будет через год? Или через два года, или через пять?

– Да, – согласился Колян, – будет порядком… Старателей бы побольше, больше и было бы… А то присылают по десять человек. У меня уже на второй день от этих десяти остается раз-два и обчелся.

– Я забыл сказать, – встрепенулся бухгалтер, – теперь их будет сколько вам нужно, хоть миллион… Это просили передать с глазу на глаз. Этот вопрос решен. Теперь будут их отправлять специальным самолетом, его сейчас переоборудуют для перевозок. По триста человек за рейс… В неделю он сможет делать по два-три рейса, вот сам и считай.

Бухгалтер то переходил на «вы», то опять возвращался к «ты». Молодой еще был и зеленый. Не хлебнул он того, что досталось на его, Коляна, долю. В свое время.

– Хочу показать тебе одну монетку… Это сюрприз, – сказал Колян. – Вот возьми, посмотри-ка на нее.

И протянул бухгалтеру обыкновенный металлический довольно невзрачный канадский доллар.

Тот покрутил ее в руках, не в силах понять, что в ней такого особенного, чтобы удостаивать ее повышенного внимания.

– И что? – наконец, с недоумением в голосе, спросил он.

– Ты взгляни на год выпуска.

Бухгалтер взглянул… Потом его глаза сделались большими, и руки слегка затряслись, когда передавал Коляну обратно этот никелевый кружочек.

– Может, опечатка? – тихо спросил он.

– Фиг тебе, а не опечатка, – сказал Колян, забирая монетку. – Две тысячи двадцать третий год… Получается, ее выпустят через девятнадцать лет после этого. Понял?

– Мамочки родные… – сказал еще тише бухгалтер, – да что же это такое?

– Я бы сам с удовольствием послушал, что это такое, если бы мне это кто-нибудь объяснил, – сказал Колян.

4

Полковника задело в двух местах, – одна пуля попала в ногу, другая в сердце.

Сердце было пробито навылет, и доктор сказал, что это его счастье, что так получилось.

Вообще, Иван за последние недели проникся почтением к военным. Если судить по их полковнику, это вполне достойные, и, вдобавок, мужественные люди. Как он умудрился, истекая кровью, не потерять сознание в машине, показывать дорогу, а потом, – с их, конечно, помощью, но старался изо-всех сил, – подняться на второй этаж до конспиративной квартиры. Да еще и пробормотать телефон толкового доктора, надежного его приятеля, с которым когда-то в юности они ходили в туристические походы. Не понятно.

Медиком пришлось становиться Ивану, поскольку доктор бывал только наездами, а Машка, когда доходило до помощи, делала большие глаза и прижимала руки к лицу, так ей было жалко нашего чекиста.

Иван даже подозревал, что она так к нему прониклась и рассочувствовалась, что решит повысить его гонорар, на один-два миллиона долларов. С нее станет, с этой сентиментальной девицы.

От доктора Иван и узнал, что, оказывается, есть в человеке место, в сердце, куда можно стрелять сколько хочешь, – и ничего ему от этих попаданий не будет. Именно в такое место полковника и угодила пуля дядиных наймитов.

Так что полковник родился в рубашке. Но долго об этом не подозревал, потому что потерял много крови, и почти неделю, не то провалялся без сознания, не то просто много и крепко спал. Давая организму возможность накопить потерянные запасы.

Но без него поиски Михаила встали на мертвой точке.

А известно, что хуже всего на свете, – это ждать и догонять…

Квартира, как постепенно выяснилось, была – явочной. То есть, предназначалась для встреч с осведомителями чекиста. Иван, таская ему то горячий чай, то кофе, то молоко, то вареные вкрутую яйца на майонезе, – донимал того своим любопытством, и постепенно выяснил, что у каждого уважающего себя старшего офицера, находящегося на оперативной работе, есть явочная квартира, о которой никто из начальства или коллег по Управлению не знает, и это считается в порядке вещей. Как само собой, – чтобы никто вообще про ее местоположение не догадывался.

Была она небольшой, двухкомнатная… Самую лучшую, естественно, тут же забрала себе Машка, Ивану осталось или ночевать вместе с полковником, или устраиваться с раскладушкой на кухне.

Можно было бы и с полковником, он бы не помешал, – но у того проявился недостаток, – страшный храп. И посещал его этот храп совершенно неожиданно. Лежит себе тихо, как мышка, и лежит, – вдруг как захрапит! На всю квартиру!

Машка от неожиданности вздрагивала.

Раненый, истекающий кровью, – а храпит, как трактор «ДТ-74».

Но по всему выходило, что храп, – это воля настоящего мужчины к жизни. Его «нет» всяческим невзгодам судьбы.

Из его пистолета Иван целился в телевизор. Начнут там показывать какого-нибудь злодея, Иван целится в него из пистолета полковника, и говорит:

– Паф, паф…

– Иван, он не заряжен? – строго спрашивала Маша.

– Да ты что!.. Естественно… Хочешь, сама постреляй, – протягивал ей Иван пистолет.

Она брала его, разглядывала, – ничего не понимала, и менялась в лице.

– Это не игрушка, – говорила она Ивану.

Тоном сварливой мамаши…

Доктор, его туристический приятель, всего боялся. Прежде всего, боялся показываться у них на явочной квартире. Он все время интересовался: кто это Володьку так поддел, и, если это легально, почему нужно так темнить, а не отвести его в госпиталь ФСБ, где самые лучшие профессора в России, а аппаратура – закачаешься.

– Попаду я с вами в историю, – все время вздыхал он.

Но давил косяка на Машку, рассматривал ее, как колбу в кунсткамере, – вообще, не отдавая себе отчет, что прилично, а что нет.

Какой-то этот доктор был с мокрыми губами, и говорил, словно шлепал ими. Спрашивал, кто ему будет платить за секретность, Володька или молодое поколение? Хорошо, хоть, вроде, дело свое знал, потому что полковнику не становилось хуже, а наоборот, он постепенно стал идти на поправку.

– Этот полковник, все равно, что ребенок, – сказал как-то Иван Маше.

Через два дня должен был наступить Новый две тысячи четвертый год. В холодильнике стояло две бутылки шампанского, и водка для полковника. На столе в Машиной комнате собрали искусственную елку, и теперь, под Машиным руководством, они с Иваном ее наряжали.

– Я вторую неделю за ним ухаживаю, – сказал Иван, – кормлю с ложечки, перевязываю, даю таблетки, болтаю с ним по душам, и вот, что тебе скажу: это какая-то особая порода людей…

– Мы обычно ставили под елку Деда Мороза, – сказала Маша, – и рядом много-много ваты, как-будто он весь в снегу. А в двенадцать часов – я находила рядом с ним его подарок.

– Понимаешь, Маш, он и ему подобные, в жизни своим трудом не заработали ни копейки… Я вот бутылки собирал и сдавал, потом на рынке батарейки продавал, то есть, мне нет еще пятнадцати, а я уже повкалывал, будь здоров. А он, и такие, как он, вообще ни шиша не делали. Это наложило на их психику отпечаток.

– Что ты от него хочешь, он – раненый человек. Вдобавок, помогает нам.

– Это мы помогаем ему. Я сейчас вкалываю сиделкой… Ты вот подходишь к нему со своим белым платочком. Закатишь глаза и пододвинешь тарелку с апельсином поближе. Ему этот апельсин – до лампочки. Ему нужно повязки менять, и анальгин давать вовремя, чтобы не так сильно болело… Но ты вкалывала на своем рынке, то есть, ты, как и я, знаем, что такое труд… Он ни шиша не знает. Землю он никогда не пахал, и хлеб не пек.

– Он – следователь, – сказала Маша, вешая малюсенький зеленый шарик на веточку искусственной елки. – Он нас нашел. Что, просто было нас найти? Ты бы смог?.. Ты от скуки цепляешься. Ты просто не умеешь ждать, – тебе нужно заняться самовоспитанием.

– А ты, смотрю, научилась… Раньше дергалась, места себе не находила. А теперь, то на кухне в окно смотришь, то книжку читаешь, то уставишься в ящик для дураков. Что, как в пословице, с глаз долой, – из сердца вон?

– Просто с ним не случилось ничего плохого, – я чувствую… Когда у тебя жили, ничего не понимала. А сейчас знаю: С ним. Не случилось. Ничего. Плохого… Запомни. Сначала на полковника наехал, теперь на меня. Что мы тебе сделали?

– Четыре человека убили. И вам хоть бы что… Что тебе, что ему… Когда маму с папой взорвали, я знаешь, как переживал? Я в туалете закрывался, и стену там грыз. Вообще ничего не соображал… А здесь – четыре человека, и как-будто так и нужно. Сосед мой вообще ни причем был. Ты ему понравилась!.. Он из-за тебя под пули попал. У тебя совесть есть? Ты по нему страдаешь, невинно из-за тебя убиенному? Что, пошла ты хоть раз в церковь, свечку за упокой ставить?.. Сидишь и елку наряжаешь.

– Не говори так со мной, – попросила тихо Маша. – Это очень больно.

Наверное, Иван все-таки ее достал своей непосредственностью. Она больше не украшала елку, а смотрела на него. Большой шрам на ее горле покраснел, и от этого казался еще больше.

– И что это за шуточки, – не успокаивался Иван. – «Узнайте там мое имя, вам ничего не стоит?»… Что ты имела в виду? Что ты этим хотела сказать?

– Не знаю, – ответила, заметно волнуясь, Маша, – не знаю, что на меня тогда нашло, и что я говорила. Так, чушь какую-то, просто, что в голову придет… А что, чушь нельзя, обязательно нужно, чтобы был какой-то смысл?

– Получилось-то очень зловеще… Вот что.

Потом они минут десять сидели молча. Не смотрели друг с друга.

А потом Маша начала плакать. Приделывала к елке верхушку, стеклянный шпиль с красной звездой, и зарыдала.

Покрывала ветки блестящей мишурой, – и рыдала.

Укладывала лишние игрушки в коробочку, – и рыдала.

– Вот, опять, – сокрушенно сказал Иван, – с тобой же совершенно не возможно ни о чем разговаривать. За что мне только досталось такое наказание.

На Новый Год елку поставили на тумбочку у дивана, на котором выздоравливал полковник.

В двенадцать налили ему шампанского и водки. Шампанское он чуть пригубил, а водки выпил чуть ли не всю бутылку.

– Карьеры жалко, – сказал он, перед тем, как уснуть. – Братства жалко нашего чекистского, хотя никакого братства у нас нет… Но братства жалко… Работы жалко, где я теперь такую работу найду… Себя жалко… Вас не жалко, хотя ради вас я теперь жизнь отдам… Вы меня не любите. И никто меня не любит. Но я привык…

– Полюбите сами, – сказала ему Маша.

– А я люблю, – сказал он, уже заплетающимся языком. – Я люблю чужие тайны… В вас столько тайн. Давайте я буду любить вас…

И заснул. Все-таки его организм был здорово ослаблен. А здесь праздник. Не вовремя.

– Пойдем гулять, – попросила Маша Ивана, когда полковник уснул. – Он теперь будет дрыхнуть до обеда.

– Пошли, – согласился Иван, – подышим свежим воздухом…

В этом году Новогодняя ночь была звездной. Конспиративная квартира была на Полежаевской, недалеко от Москвы-реки, и они захотели спуститься к ней.

Мороза не было, минус пять или шесть, не больше. Вокруг гуляли люди, группками, по два – три человека, или компаниями, человек по десять.

– Маш, как ты думаешь, – спросил Иван, – я в книжке прочитал, что самый лучший коллектив, ну, как одно целое, когда он не превышает шесть человек. Шесть человек, это золотое ядро человеческого общения. Так там было написано. Если больше, он начинает, как живое существо, делиться на более мелкие группы. А если меньше, он, опять же, как живое существо, чувствует, что чего-то не хватает, и стремится к пополнению.

– Не знаю, – сказала Маша, – мне долго было хорошо и одной.

– Но сейчас ты стремишься к пополнению?

– Мне тебя хватает, ты – как остальные пять.

Вокруг, слева и справа, за домами, и у берега, к которому они еще не подошли, – взлетали вверх цветные ракеты, хлопали петарды, слышались смех и веселые крики. В основном гуляла молодежь, но среди нее, мелькали и пожилые люди, и взрослые, и даже старики.

Звезды в черном небе рассыпались бисером, их невероятная глубина поражала бесконечностью пространства. Они были – дополнением празднику. И это был добрый праздник.

– Девушка, давайте к нам, – то и дело приглашали Машу.

– Девушка, не хотите шампанского?

– Девушка, возьмите нас с собой…

– Как они тебя разглядели? – поражался Иван. – Темно же, ничего не видно, никаких подробностей. А они липнут к тебе, как мухи на мед.

– Сегодня мне даже нравится, – сказала Маша. – Сегодня это забавно…

Москва-река вся не замерзла, но у берега лед был толстый, и по нему каталось на ногах множество веселого народа. Иван с Машей присоединились к ним. На ногах ехать по льду было так здорово, что они падали и вставали, разбегались, ехали, смеялись и падали. Вставали и опять разбегались…

Такая была чудесная ночь.

Через неделю полковник устроил генеральное совещание.

Ему купили костыль, он громыхал по квартире, опираясь на него. Пистолет он у Ивана отобрал, и еще при этом погрозил пальцем. Вообще, начал устанавливать свои порядки.

Например, сам готовил завтрак, обед и ужин. У него получалось очень вкусно. Он даже картошку чистить не доверял никому. Стружка у него получалась фигурная, извивалась кольцами, и была такая тонкая, что любой хирург мог бы ему позавидовать.

Он считал, что пища никогда не должна повторяться, поэтому на завтрак было одно, – например, салат и жареная картошка с селедкой, – на обед другое, – например, суп-харчо, макароны по-флотски, салат и компот, – а на ужин третье, – например, жареная цветная капуста и к ней цыплята-табака. Он носил дамский кухонный фартук и, когда готовил, насвистывал.

Иван тут же стал поправляться, выходил из-за стола с раздувшимся пузом, и плотоядно икал… Ни к чему хорошему такой образ жизни привести не мог.

Так что генеральное совещание означало, что полковник достаточно отдохнул и уже готов к действию.

– С паспортами и выездными визами просто, – сказал он, – это покупается за деньги. Насколько я понимаю, Марина, вы сейчас не работаете, поэтому денег у вас нет.

– Ее зовут Маша, – встрял Иван. – И потом, как это у нас нет денег, на чьи бабки мы живем? Мы не приживалы какие-нибудь, сами себе зарабатываем на жизнь.

– Тебя бы определить в суворовское училище, – задумчиво сказал полковник, разглядывая Ивана. – Тяга к оружию у тебя есть… Цены бы тебе не было… Может, оставить его здесь?

Это он так шутил. У него было своеобразное чувство юмора.

– Деньги есть у меня, – сказал полковник, – копил на старость… Но раз такое дело. Расходы, надеюсь, вы мне возместите.

– Конечно, – сказала Маша.

– Основная проблема, найти Михаила… Вернее, не найти, с этим как раз проблем нет, а извлечь его. Если бы не задержка, связанная со мной, мы бы встречали Новый Год вместе.

– Вы оптимист, – сказал обиженный Иван.

– По горячим следам работать проще. Теперь несколько сложней… Он попал на организацию, которая контролирует игорный бизнес, и, мне кажется, ему должны были предложить работать на них, под свой определенный процент, разумеется.

– То есть, вы хотите сказать, – уставилась на него Маша, – что Миша, пока мы живем здесь, торгует на рынке?

– Скорее всего, так, – согласился полковник.

– Он же не знает, с какого конца к нему подходить, – воскликнул Иван.

– В этом-то и проблема, – вздохнул полковник. – Какое-то время он может их вводить в заблуждение. Ну, бывают полосы невезения, – раз проиграл, другой, третий. Но в один прекрасный момент, его нынешние хозяева должны понять, что кроме убытков, от него ничего не дождешься.

– Значит, он сидит сейчас где-то там, у них, и тянет резину? – спросил Иван.

– Скорее всего, так. Но точнее, – «может быть, еще тянет».

– И что с ним будет, когда он им проиграет пару лимонов, и до них наконец-то дойдет, что он в этом деле совершенно не петрит?

– Надеюсь, мы успеем вовремя… – тихо и сурово сказал полковник. – Медлить больше нельзя. Нужно действовать.

– Мы готовы, – сказала Маша, тоном круглой отличницы.

– Ситуация такая, – сказал полковник. – Ваш дядя на нас зол. Ему нужны вы, – поисков своих, он, естественно, не прекращает… Я еще слаб, еле хожу, и довольно неважно себя чувствую. Но времени больше нет… Поэтому сегодня утром я сделал несколько звонков. В нужном направлении… Думаю, чтобы иметь гарантии, нужно узнать, сколько Михаил задолжал этой организации, пообещать эту потерю им компенсировать, с процентами, разумеется. Они без процентов не могут… Ну, и узнать сумму выкупа за него. Не думаю, что за него они захотят слишком много.

– Это почему? – возмутился Иван. – Почему это не много?

– Потому что, – нравоучительно сказал полковник, – что сегодня вечером, мы с Мариной едем на прием к одному из главных руководителей этой организации. Постараемся его уговорить не наживаться на его бедной жене.

– Это кто жена! – задохнулся Иван от возмущения. – Они даже не целовались еще ни разу!.. Потом, ее зовут Маша, а не Марина. Марина, может быть, и жена, – я про нее ничего не знаю.

– Вы разберитесь насчет моего имени, – сказала Маша, – а то на самом деле, неудобно получается.

– Хорошо, пусть Маша, – согласился полковник. – Не устраивает быть женой, тогда пусть будет сестра.

– Я согласна, – тоном той же отличницы согласилась Маша.

– Нужно как следует поплакать, подавить там копытом на слезную железу… Попытаться разжалобить…

– Это она умеет, – поддержал Иван, – вы не сомневайтесь.

– Иван! – одернула его Маша.

– Как следует продумать, во что одеться. Это важно… Боюсь, на аудиенцию нам будет отпущено мало времени, так что нужно произвести быстрое и приятное впечатление. Убитая горем, не находящая себе места в связи с пропажей брата сестра. И друг семьи, – то есть, я. Мне, вместо костыля, нужно купить благородную палку… Мы оба должны произвести нужное впечатление.

– Все! – воскликнул Иван. – Производить впечатление, это ее дар!.. Мишка у нас в кармане!

– Да успокойся ты, – не выдержала Маша. – Мне же целый день теперь думать, во что одеться. У меня же ничего нет.

– Как нет, – изумился Иван, – мы же притащили три огромных сумки твоих шмоток.

– Мальчик, – нравоучительно сказала ему Маша, – одеваться нужно исходя не из количества имеющихся вещей, а из общей идеи, – из настроения, в котором находишься, или которое хочешь собой выразить.

– Из чего – из чего нужно исходить?.. – строптиво переспросил Иван.