Текст книги "Рок И его проблемы-2"

Автор книги: Владимир Орешкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

– Может быть, попроще? – спросил «новый» – Сразу задержать?

– Нет, – сказал Гвидонов. – За что?

– Что будем делать дальше? – спросил Матвей Иванович, когда подчиненные его ушли.

– Поговорить с охраной, это раз… Где Марина жила до этого?

– У нас есть дом в Москве, – но она его не любила… Есть дом за городом, она там, в основном и проводила время… Правильно я говорю, мадам?

Горничная, у которой оказались покрасневшие глаза, посмотрела на Матвея Ивановича, и сказала, с довольно заметным акцентом:

– Да.

– Она англичанка… – пояснил он. – Мы ее выписали из Лондона три года назад, чтобы Марине было легче практиковаться в английском языке… Ее зовут Мэри, – она не совсем чисто еще говорит, но все понимает… Нам нужно туда, и охранники пока находятся там, так что убьем сразу всех зайцев.

– Хорошо, – согласился Гвидонов. – Тогда можно трогаться, здесь пока делать нечего.

– Спасибо вам, – сказал Матвей Иванович, – насчет главного врача… Ни за что бы не подумал. Такой интеллигентный человек.

Они шли через больничную территорию к общей проходной, англичанка отстала, и появилась возможность поговорить с глазу на глаз.

– Не совсем так, – осторожно сказал Гвидонов. – Вернее, не так просто… Так, слишком уж на поверхности… В принципе если, то нужно проверить. Но я сомневаюсь. Скорее всего, это сделал кто-то из ваших знакомых, но у вас знакомых, наверное, много?

– Многовато, – согласился Матвей Иванович.

– Скажите, – мягко спросил Гвидонов, – вот вы говорили, Марина зарабатывала немалые деньги. Какие?.. Это важно, от количества денег, которые она может заработать, зависит уровень похищения.

– Понимаю, – зло сказал дядя потерпевшей, – везде эти проклятые деньги. Никому они не дают покоя, – чужие деньги. Столько шакалов вокруг, не счесть… Бедная девочка.

– Я в трудном положении. Мне нужно на что-то ориентироваться. Если в год она могла заработать, к примеру, десять тысяч, – это одна картина. Если – сто тысяч, – совсем другая картина. Тогда и мыслить нужно совершенно иначе.

– Понимаю, – как-то отчаянно сказал Матвей Иванович, – чего мне вам врать, скажем так… – но ничего не сказал, и некоторое время они шли молча.

И, когда уже подходили к воротам, продолжил:

– Скажем так, в год она могла заработать не один миллион… Нет, ориентируйтесь лучше на десять миллионов, так будет точней.

– Десять?.. – не поверил Гвидонов.

– Вы о Соросе когда-нибудь слышали? – спросил Матвей Иванович. – Он любит светиться, везде соваться со своими прогнозами… Фонды всякие благотворительные организует, своего имени. Наверное, нагрешил за жизнь, будь здоров, раз ему фонды понадобились… Так вот, за одну свою финансовую операцию, протяженностью, скажем, в месяц, он может получить несколько миллиардов долларов… Это я так, в принципе. О возможностях рынка, на котором работает он, и работает Марина.

– Даже так, – сказал Гвидонов.

– Да, даже так, – не выдержал его спокойного тона Матвей Иванович. – Даже так… Вы теперь понимаете, почему мы от всех старались скрывать ее способности?.. Потому что подлецов вокруг, пруд пруди. Подлец на подлеце сидит, и подлецом погоняет… Как только мы ее не оберегали от них, как только не старались, – не уберегли… Виноват, это я, старый дурак, седой и дурной, виноват. Я – один, не усмотрел… Нужно было самому с ней, день и ночь, день и ночь, так нет же… Понадеялся на людишек… Кто, кто до такого кощунства додумался?!. Собственными руками придушу… Бедная, бедная девочка.

– Но существуют каналы выхода на этот рынок?.. Какая-то процедура… Если она уже на кого-то работает, можно это установить?

– Мы пытались, я как раз хотел об этом с вами поговорить… Дело в том, что, когда дело касается денег, с русскими банками никаких отношений иметь нельзя. А уж когда выходишь на финансовый рынок, – тем более… У нас по этому поводу большой и печальный опыт. Если ты в результате финансовой операции оказался в убытке, это всех устраивает. Поскольку, твои убытки – их доход. Но стоит тебе стабильно показывать прибыль, как начинается такая катавасия, что денег своих ты никогда не увидишь. Даю вам стопроцентную гарантию… Иметь дело можно только с уважаемыми зарубежными банками, чей авторитет не подлежит сомнению… Держать постоянную связь с ними можно или через Интернет или при помощи спутников. Интернет – дешевле… Мы работаем с «Чейз Манхеттен Бэнк» в Америке и с банком «Барклай» в Англии… У нас с ними договоры… Но на наши счета она не выходила. Это точно.

– Но как-то по-другому.

– Сколько угодно… Понимаете, это нельзя проследить. Никак… Что самое паскудное… Вот вы, к примеру, открываете депозит на свое имя. А операции под вашим именем может совершать, кто угодно. Хоть ваш комнатный Бобик. Достаточно знать пароль, а компьютеру все равно, кто там нажимает кнопки.

– Так просто.

– Проще не бывает… К сожалению.

К его сожалению, конечно.

3

«Вольво» Матвея Ивановича катил впереди, показывая дорогу, а Гвидонов на своем «форде» – за ним.

– Не скучно здесь? – спросил Гвидонов горничную, которая сидела рядом, – вдалеке от туманного Альбиона?

– Дома туманов столько же, как здесь. Это легенда… Сто лет назад Лондон отапливали углем, в каждом доме были печки, а Лондон и тогда был большим городом. Когда корабли причаливали, они видели смог от этих печек, и принимали его за туман.

– Значит, нам все наврали.

– Не наврали. Это легенда.

– Есть разница?

– Легенда, – красивая сказка. Это то же самое, что правда. Только ее придумали.

– Скучно без него?

– Уже нет… Скучно бывает первые два года, остальные тридцать скуки можно не замечать.

– У вас прекрасное чувство юмора.

– Английское. На моей родине так шутят.

– У вас прекрасное английское чувство юмора.

– Спасибо.

– Скажите, сколько вам платят? Говорят, в Англии это секрет, кто сколько получает. Но у нас особые обстоятельства.

– Понимаю… Я зарабатываю здесь, если в месяц, около шести тысяч фунтов, в долларах – десять тысяч. Кроме этого, если вам это интересно для дела, у меня бесплатная еда, проезд, бесплатное медицинское обслуживание и бесплатная форменная одежда.

– Форменная одежда? – спросил Гвидонов.

– Конечно… Я все время была при Марине и, скорее, для нее была не горничная, это так называется, а няня, – она совсем не приспособлена к жизни. Когда все время находишься при барышне, нужна одежда, какой-то гардероб, чтобы переодеваться, для разнообразия и по различным поводам.

– Вы три года каждый день были с Мариной?

– Три с половиной года. Минус два месячных отпуска.

– Сколько вам лет?

– Тридцать два.

– Вы не замужем?

– А вы женаты?

– Был, когда-то… – сказал Гвидонов. – Я работаю следователем, когда-то на это место брали только женатых. Пришлось в свое время жениться. Потом у нас началась перестройка, вы знаете, можно стало развестись. Я развелся.

– У вас квартира?

– Да. Двухкомнатная… У меня хорошая квартира… Расскажите мне о Марине, кто она такая, что за человек… Расскажите, что хотите, что в голову придет. Ехать нам долго, ваш хозяин сказал, от часа до полутора, так что время у нас есть.

– Может быть вы хотите послушать обо мне? Я ничуть не хуже Марины, – сказала англичанка и посмотрела, улыбнувшись, на Гвидонова.

– Вас никто не украл, – сказал Гвидонов.

– Да, конечно… – ответила она, и задумалась. – Что можно сказать о барышне?.. Когда я впервые увидела ее, ей не было восемнадцати. Я совсем тогда не говорила по-русски, у меня был разговорник, я все время носила его с собой и листала… Опять о себе… Понимаю, что вас интересует. Она ни с кем не дружит. Но и не с кем. Ее очень оберегают. Вы знаете, чем она занималась, – у нее талант… Возможно, она гений… Но если Бог дает чего-нибудь одного много, он за это из других мест много отнимает. Он дал ей много, способность зарабатывать из воздуха деньги, буквально из ничего, – но много у нее за это взял… Она не любит людей, – она не понимает никого, не хочет понимать, от этого не любит, и поэтому не то, чтобы боится их, а все-время ждет от них какой-нибудь гадости… Ей двадцать один. А она даже не влюблялась ни разу. Ни в кого… Вы поверите?.. Ей хорошо со своими компьютерами, – они с ней приятели. Что еще сказать?

– В чем она не такая, как все? Она же, не совсем здорова, так?..

– Не здорова?.. Вот вы зачем живете на свете?

– Не понял, – сказал Гвидонов.

– Я вот приехала из дома, три года с лишним живу в России, мне здесь нравится, мне нравятся ваши люди, это хорошие люди, я полюбила русских. Но приехала из-за денег… Вы тоже работаете из-за денег, и за это расследование получите деньги. Если все обнаружите, – то много, если не сможете, – то меньше. Я правильно говорю?

– В общем-то, да.

– Ей деньги не нужны. Они вообще для нее не существуют. Как могут существовать деньги, когда они для нее – воздух. Которого ровно столько, сколько нужно для того, чтобы его никогда не замечать… Мы с вами замечаем, что денег у нас меньше, чем нам нужно. Для нее же, денег – нет… Тогда для чего стараться?.. Для чего тогда все?.. Чтобы вы стали делать, если бы у вас была в кармане печатная машинка, засунул руку и вытаскиваешь столько фунтов, сколько хочешь. Или рублей. Вчера, сегодня и завтра, – всегда… Скажите, что вы будете делать?

Гвидонов попытался представить такое состояние, – и не смог… Интересно, так просто смоделировать любую ситуацию, тем более, что он этим занимался постоянно, – моделированием… А здесь, – головокружение какое-то начиналась, настолько все выглядело фантастично. Казалось бы, так просто, – бездонный карман, и вытаскивай оттуда, и вытаскивай, – и такой бред.

– Не знаю, – сказал он, – представить не могу… Сказка какая-то, невозможно поверить.

– Она в ней живет, – сказала англичанка. – Для нее это так, по-другому быть не может. Для нее сказка, когда нужно лезть в кошелек и что-то там считать… Так здорова она или нет? Скажите теперь вы.

– Не знаю… При чем здесь ее работа. Больше денег, меньше денег, – какая здесь связь со здоровьем?

– Потому что вы не можете представить, – сказала горничная, – и я бы не смогла, если бы не прожила рядом с барышней так долго… Ее болезнь, если она есть, от нашей с вами ограниченности… Как это сказать поточней. От нашей с вами – ущербности, от вашей и моей.

– Но есть история болезни, – сказал Гвидонов.

Англичанка повернулась к Гвидонову и пристально посмотрела на него.

– Я ошиблась, – сказала она. – Когда вы вышли из машины, я подумала: вот идет умный человек. Он найдет барышню, обязательно. Потому что такой умный человек не может ее не найти.

– Есть история болезни, – повторил Гвидонов, ровно и без эмоций.

Зимой на дорогах меньше машин, чем летом. «Подснежники» прячут четырехколесных друзей в гаражах. Поскольку ждут весны, когда дорожных хлопот станет чуть меньше.

Но зимой – снег. Одно другого стоит, – нет «подснежников», есть снег, нет снега, есть «подснежники», – так что не поймешь, в какое время года лучше передвигаться по дорогам.

Гвидонов ровно держался за «Вольво», все время где-то метрах в ста, – как раз тот идеальный случай, когда идешь за кем-то в хвосте, и можно не обращать внимание на движение, это трудности ведущего. Ты сиди, и кури, – или думай.

После Мытищ, они вышли на кольцевую, проехали по ней километров с пятьдесят, и повернули от Москвы в сторону Можайска. Дальше уже пошли по «можайке», никуда не сворачивая…

Первое беспокойство Гвидонов почувствовал, когда «Вольво», перед развилкой на Дарьино, стал притормаживать, явно готовясь повернуть влево.

Влево, так влево, Матвей Иванович лучше знает, куда нужно сворачивать, но влево, как раз к тому лесу, где летом нашли фельдъегеря с прострелянной головой, и не нашли парнишку, который это сделал… Из-за которого чуть ли не началась третья мировая…

Интересное совпадение.

Но мир полон самых занимательных совпадений, которые могут никогда не объединятся в общую картину. Поскольку не имеют друг к другу никакого отношения.

Просто в природе, – Гвидонов не один раз это отмечал, – существует некое притяжение человека и события, к которому этот человек имеет отношение. Убийцу тянет на место, где он это убийство совершил, ветерана, в старости, тянет посетить места, где прошла его молодость, и его, Гвидонова, жизнь, устроена таким образом, что подобные встречи происходят само собой, без его сознательного вмешательства.

Однажды даже случилось, что по двум разным делам, не имеющим друг к другу никакого отношения, он побывал, – в разное время, конечно, – в одной и той же квартире. Кому рассказать, не поверят.

Но интересно взглянуть еще раз на лес, в котором рыбачил парнишка и валялся убитый фельдъегерь, на остановку, где они с Владиком питались пончиками, и вспомнить многих людей, связанных с этой безобидной историей. Пусть земля им будет пухом.

Машины мягко прошелестели по промерзшему мосту, и скоро из-за деревьев открылся самый настоящий замок…

Вот, оказывается, кто его хозяин.

Скорее подчиняясь неосознанному порыву, чем какой бы то ни было логике, Гвидонов спросил:

– Мэри, Марина никогда не пробовала убегать? От такой замечательной жизни?.. Ну, знаете, к каким-нибудь новым горизонтам?..

– Да, – не один раз… Она могла ходить куда угодно, но с охраной… Если без охраны, то считается за побег?

– Допустим.

– Тогда не один раз… Убежит куда-нибудь в магазин, чтобы никто не видел. Или пообедать в ресторан… Ей иногда нравилось обманывать охрану.

– А в этом году?

– Да, летом… Она сама добралась отсюда до московского дома, на велосипеде – до станции, там – на электричке, а от вокзала – опять на велосипеде… Скандал был чудовищный, – всю охрану потом поменяли.

– Вы не помните, когда это было?

– В июне, в середине… Да, в воскресенье, пятнадцатого… Разве такое забывается.

Гвидонов так стиснул руль, что заметно было, как побелели костяшки его пальцев.

– Интересно, – сказал он, – она с утра улизнула?

– Нет, ближе к вечеру… Но к двадцати двум, как примерная школьница, была уже в московском доме… Она, может, убежала бы куда-нибудь подальше, да куда, скажите, она может убежать?

«Вольво» свернул на аккуратно подметенную дорожку, обсаженную по краям серебристыми елями, проехал метров двести и замер перед рвом с замершей водой.

Гвидонов смотрел и не видел, как с легким скрипом цепей, но величественно, опускается со стены навесной мост.

Бывает, бывает охотничья лихорадка. Когда попадаешь вдруг на верную дорогу, и нутром чувствуешь: эта дорога – правильная.

Неважно, каких трудов стоило оказаться в этой точке, – чудовищных, когда перекапываешь ради частицы правды многие тонны бесполезной породы, или вообще ничего не стоило, а получаешь ее, эту точку, в качестве подарка. Как чей-то воздушный поцелуй.

Когда внутри что-то начинает рваться от нетерпения, и нос чувствует запах удачи, – это значило, что потерять верный след он уже не может. Ни разу за всю свою долгую карьеру шавки, бегущей по следу, ни разу он после этого след уже не терял.

Нетерпение в себе он усмирять умел, – это не сложно. Теперь необходимо решать, что делать?

Но, впрочем, времени для размышлений, навалом. Никто никого никуда не гонит.

Но это надо же!..

Будь его воля, он бы сказал: стоп, на сегодня все… Нажал бы на газ, через час был бы в конторе, сел бы за свой стол и, положив руки на колени, – выпрямился. И закрыл бы глаза.

Думай, думай, думай…

Так важно то, о чем предстояло поразмыслить.

Но уехать нет никакой возможности, антракт в действии наступал еще не скоро. Хотя, конечно, многое можно перестроить и на ходу.

Но завтра, – выходной. Он его заслужил. Весь день завтра он будет заниматься бездельем, – сидеть у себя в кабинете с закрытыми глазами.

Хотя, конечно, долго просидеть не дадут. Но, главное, пообещать, подарить себе такую возможность… Сладостное предчувствие ее.

Любая неудача бесила Гвидонова. Неудача раздирала на части, тыкая лицом в грязь, – утверждала: ты – ничто.

Тогда, летом, было обидно вдвойне: «Центр-Плюс» и «сорок второй размер», – ни одной подсказки, ни одного намека, – «вторая группа крови», – нечто ординарное вдруг возникло из небытия, – и растворилось в океане ординарности…

Так невозможно работать.

Он частенько потом, усмехаясь про себя, представлял антресоли того рыбачка. Где, должно быть, валяется заветная папочка, забитая не нужными тому бумажками, – сулящими миллионы.

Домик в Греции, вечерние закаты Средиземного моря, когда заходящее солнце прокладывает прощальные лучи по пене спокойных волн, сиртаки, пиво в глиняных кружках, мирное мычание коров, бредущих с пастбища домой, величественные развалины тысячелетних храмов, снежный Олимп, сверкающий в закате, и он, Гвидонов, с какой-нибудь греческой вдовушкой в обнимку, которая, к его величайшему счастью, ни слова не понимает по-русски.

И все это роскошество, – с рюкзаком и копеечными удочками, село в электричку, – и растворилось в бытие.

Не просто червяком себя чувствуешь от бессилия, – самым убогим червяком… Поскольку подобный шанс, или не случается никогда, или бывает один раз.

Не весело…

Внутри замок производил то же впечатление, что и снаружи, – что ты окончательно попал в Голливуд. И теперь нескоро отсюда выберешься…. Слуги в ливреях, дамочки в разнообразных придворных одеяниях, но все, как одна, напоминающие рабыню Изауру, ковровые дорожки, позолоченные скульптуры, фонтаны, лоснящийся мрамор лестниц, люстры, сверкающие бриллиантами, – чего здесь только не было. Даже свое таинственное подземелье, с закованными в цепи невольниками.

Именно там содержалась охрана дома, из которого была похищена барышня…

Они спускались вниз по темной винтовой лестнице, освещенной стилизованными средневековыми факелами, где вместо пламени горели хорошо подобранные электрические лампочки. Свет как-то по особенному мигал, так что создавалась полная иллюзия натурального огня… Конечно, где-то поблизости был лифт, но вычислить его невозможно, так хорошо он был замаскирован.

Тюремщик напоминал пирата, он вышагивал в ботфортах, его живот был обвязан длинным красным кушаком. Только вместо кинжала из него торчала рукоятка пистолета-пулемета.

– Не страшно? – хвастаясь перед гостем, невпопад спросил Матвей Иванович.

– Пули погуще – по оробелым.

В гущу бегущих грянь – парабеллум… – прочитал Гвидонов негромко, но с грустным каким-то чувством.

– Хорошо сказано, – на всякий случай, хотя и не поняв ответа, согласился Матвей Иванович.

Гвидонов сам не понял, почему его некстати потянуло на лирику, то ли от окружающего их бутафорского антуража, то ли от того, что он вышел на след того парнишки. От признательности Судьбе, за ее прекрасный воздушный подарок…

– У нас начнутся долгие разговоры, вам, наверное, будет не интересно, – сказал Гвидонов.

– Мне интересно все, – не согласился Матвей Иванович, – но раз так нужно, я вас покидаю. Здесь есть комната для допросов, располагайтесь, чувствуйте себя, как дома… Я похлопочу насчет ужина. Вы какой алкоголь предпочитаете?

– Никакой, – ответил Гвидонов, – я на работе.

– Ну и правильно… Но чем-нибудь вкусненьким я вас, все-таки побалую, – не обессудьте… У меня повар, – закачаешься.

Комната для допросов напоминала о временах инквизиции. Кроме дубового стола и таких же неподъемных стульев, здесь примостилась самая настоящая дыба и натуральная гильотина. Смех, и грех…

Матвей Иванович, должно быть, уже отдал распоряжения насчет ужина, и теперь удобно расположился в каком-нибудь царском кресле у своей воспроизводящей аппаратуры, чтобы быть в курсе и не задавать, в случае чего, лишних вопросов, – так что пора было начинать…

Это были тягучие, навевающие смертельную скуку, разговоры с насмерть перепуганными людьми, совсем недавно и не помышлявшими, что могут когда-нибудь оказаться в подобном положении. Но, как говориться, – от тюрьмы и от сумы…

Заточенные в подземелье были облачены в полосатую одежду приговоренных к смерти, на шее каждого было замкнутое на ключ кольцо, от которого начинались цепи, проходящие через руки, которые были тоже скованы кольцами, и заканчивающиеся на щиколотках ног, тоже на кольцах.

Они подобострастно ловили каждое слово Гвидонова и каждый его взор. Они настолько ничего не соображали, что если бы Гвидонов намекнул, что они марсианские шпионы, они с радостью подписались бы и под этим, – без всякой дыбы и гильотины.

Но Гвидонову нужно было другое… В связи с новыми, возникшими неожиданно обстоятельствами по этому делу…

Так что Матвей Иванович закимарил, – скорее всего, не снимая своих наушников.

Потому что Гвидонов изо всех сил нажимал на формальности. Которые исходили из педантичности, с которой он строил допрос. Говорил он не спеша, делал паузы, по нескольку раз переспрашивал одно и тоже. Узнав что-то, через какое-то время возвращался к этому же, словно за несколько минут успел основательно подзабыть, о чем у них только что шла речь.

В общем, старался по полной программе. Потому что было – не до шуток.

За последний месяц, кто только не побывал на охраняемой территории. Не объект получался особой важности, а проходной двор: жестянщики правили крышу, садовник несколько раз копался в насаждениях, каждый раз по полному рабочему дню, две уборщицы, – одна постоянная, и, когда та приболела, три дня подряд убиралась временная, сантехник, мастер по холодильникам, косметолог, парикмахер, агент от провайдера что-то регулировал с Интернетом… Не лечебное учреждение закрытого типа, а вокзал.

– Мы знали, что нельзя, – говорили Гвидонову охранники, – но Николай Федорович, – гипнотизер… Он внушал посторонним, чтобы они ничего не помнили. Они, на самом деле, ничего не помнили, мы проверяли… Приезжали, что-то делали на общей территории, – больше ничего не помнили.

– Есть ли гарантия, – ровно и скучно спрашивал дальше Гвидонов, – что он не внушил чего-нибудь вам?.. Тоже чего-нибудь не помнить?

Не было, не было такой гарантии…

Пострадавшие хватались за соломинку, им даже подсказывать ничего не нужно было, – они топили своего главного врача, как только могли… В их, искаженном подземельной сыростью, воображении, возникал злобный монстр, поломавший их судьбы, при помощи таинственного воздействия на их психику, необъясненного еще никем, загадочного дара внушения, – и они мстили, как могли. Любую безобидную мелочь в поведении главного врача, они превращали теперь в неоспоримое доказательство его чудовищных, порожденных запредельным коварством и жадностью, намерений.

Гвидонов старался, – он уходил от этой темы, как только мог, чтобы поболтать немного о другом, но ничего другого в умах его визави теперь не оставалось, – они докопались до центра зла…

Кинематографисты, на заре своего становления, весьма умело подметили особенность человеческого внимания, – держать его в напряжении можно не больше трех часов. Еще лучше, часа два, – это золотая середина.

За три с половиной часа Гвидонов поговорил с четверыми узниками, – этого было достаточно, он вполне заработал себе питательный и вкусный ужин.

За столом собралась небольшая компания: Матвей Иванович, его сестра, его жена, его начальник «отдела кадров», и Мэри.

Трапеза напоминала священнодействие, до того было тихо за столом и торжественно.

– Сейчас вы, уважаемый Владимир Ильич, попробуете то, чего не ели никогда в жизни, – сказал Матвей Иванович, и все посмотрели на Гвидонова, завидуя тому, что он впервые испытает нечто, что они, должно быть, не раз уже испытывали.

По тону хозяина Гвидонов догадался, допрос прошел удачно, Матвей Иванович в высшей степени доволен его работой. Значит, и отведать предстоит нечто совершенно необыкновенное.

Но вряд ли, к сожалению, Гвидонова можно было чем-нибудь удивить. Все, что способны изобрести ресторанные повара, он перепробовал, а изобрести что-нибудь новое в этой области, давно уже невозможно.

Поэтому он вежливо улыбнулся Матвею Ивановичу, но лицо его оставалось бесстрастным.

Два человека в белоснежной кулинарной форме внесли большое серебряное блюдо, накрытое такой же серебряной крышкой. Они водрузили его на середину стола, и отошли на шаг, замерев в ожидании.

– Это поросенок, – сказал Матвей Иванович. – С яблоками… Его кормили от рождения исключительно молоком и яблоками… Представляете, кроме яблок он ничего не ел. Но обещал я вам не это.

Тут он сильно хлопнул в ладоши.

На призывный звук показался толстый дядька, в такой же идеальной амуниции, но с поясом, на котором висело штук десять разнокалиберных ножей, и еще куча всяких других приспособлений, назначения которых Гвидонов не знал.

В руках у шеф-повара было хрустальное блюдо, накрытое хрустальной же крышкой.

– Вот, – сказал Матвей Иванович, – сначала нашему гостю.

«Шеф» подошел к Гвидонову и приподнял крышку, чтобы гость мог оценить содержимое.

В лохани была обыкновенная, мелко порезанная капуста, – и больше ничего.

Должно быть, на лице Гвидонова отразилось недоумение, потому что присутствующие засмеялись. Именно такой реакции от него ожидали.

– Попробуйте, – сказал Матвей Иванович.

Тут же состоялась процедура накладывания порции этой капусты в тарелку.

Когда Гвидонов, под взглядами собравшихся, отведал капусты, выражение его лица, должно быть, переменилось еще больше. Потому что, это была не капуста, вернее не обыкновенная капуста, – было что-то бесподобное, какая-то услада желудка, вкусовой восторг, то идеальное пищевое совершенство, которое только и возможно в природе. Но встретиться с которым перепадает не каждому… Не передать словами, ничего подобного Гвидонов не пробовал никогда за всю свою неслабую жизнь едока.

– Что это? – воскликнул он.

– Обыкновенная капуста, капуста… – ответили, смеясь, ему.

Гвидонов посмотрел вопросительно на повара, – тот, соглашаясь, кивнул.

– Фантастика! – воскликнул он. – Но как?..

Осторожно, словно боясь повредить нечто идеальное, он попробовал еще. Совершенство!

– Никто не понимает! – сказал Матвей Иванович. – Я специально ходил на кухню и наблюдал за процессом. Капуста, помидор, чеснок и соль. Это все… Сам пытался, делал то же самое параллельно. У меня получается – чушь, у него – сами видите…

* * *

– Уважаемый Владимир Ильич, я глубоко признателен за ту работу, которую вы сегодня проделали. Благодаря вам, довольно много стало проясняться в нашем деле… Бедная девочка. Только бы с ней ничего не случилось… Только бы ее не тронули эти нехристи…

После ужина они перешли в другие апартаменты, сидели теперь вдвоем в восточном зале, где пол был устлан коврами, курился из тлеющих дощечек какой-то сладко-горький, но приятный дым, а перед ними, под негромкое бряцанье скрытых в динамиках египетских народных инструментов, танцевали танец живота три дамочки. Дамочек, наряженных в восточное, включили на тихий ритм, они не спеша крутили бедрами, время от времени поворачиваясь и демонстрируя другие свои прелести. Так они могли создавать фон для их беседы очень долго, чем, собственно говоря, и занимались.

– Вы, как скромный человек и настоящий профессионал, не поднимали еще вопрос о гонораре, так что позвольте мне сделать это самому… Я думаю, после освобождения Марины, я смогу вручить вам, скажем, сто тысяч… Это нормально?

Гвидонов кивнул.

– Сейчас же небольшой аванс, – Матвей Иванович повернул ключик в инкрустированной бриллиантами шкатулке, стоявшей перед ним, и вытащил оттуда пачку долларов. – Кто бы мог подумать, такое коварство!.. Я считаю, ваша мысль насчет главного врача, – правильное направление.

Гвидонов взглянул непонимающе на Матвея Ивановича. Но тот продолжал:

– Через него мы сможем выйти на заказчика… А там уж посчитаемся, – мало тому не покажется… Будьте уверены. Каков план на завтра?

– Завтра, к сожалению, выходной. Дела на службе… – развел Гвидонов руками. – Если и успею что, так съездить еще раз на место происшествия, уточнить кое-какие детали, пересмотреть, может быть, видеозаписи… Определить систему размагничивания пленки, которая была использована. Возможно, проконсультироваться со специалистами. Ну и подумать нужно, как следует подумать… Давайте созвонимся ближе к вечеру.

Матвей Иванович протянул к нему обе руки, стиснул Гвидоновские пальцы и признательно заглянул в глаза:

– Еще раз, огромное спасибо. Как только вас вчера увидел, меня не покидает предощущение удачи… Я так вам признателен.

– Да что вы, не за что еще, – сказал в ответ Гвидонов. – Еще думать и думать…