Текст книги "Сталин, Гитлер и мы"
Автор книги: Владимир Николаев
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)
Ну что тут скажешь! Это воистину рекорд подлой словесной эквилибристики. Но почему же зоркий писательский глаз так обманывается на стройке канала? Нет, не может настоящий писатель не понимать, что на ней происходит! Отчасти объясняет такую заказную непонятливость высказывание Горького на ту же тему:
«Наша задача: никакой мистики, никаких чудес, педагогика ОГПУ как убедительное объяснение заключенным всего существа процессов, происходящих в стране… Мы называем себя первым литературным колхозом в СССР (имеется в виду авторский коллектив книги о канале. – В. Н. ). Работа над книгой о Беломорстрое показала, насколько действительно далеко пошел процесс приближения к партии всей основной массы беспартийных советских писателей. Мы написали книгу о канале, созданном по инициативе товарища Сталина и носящем его имя. Это налагало на нас гражданскую ответственность и радостно волновало каждого участника нашего коллектива. Книга рассказывает о победе небольшой группы людей, дисциплинированных идеей коммунизма, над десятками тысяч социально вредных единиц. Эта книга рассказывает, как лечили больных; как врагов пролетариата перевоспитали в сотрудников и соратников его».
Что же это такое?! Это – гимн «великого пролетарского писателя», как тогда было официально провозглашено, Сталину и его опричнине. Как только партийные демагоги потом не использовали эту подлую писательскую книгу о Беломорстрое! Так, некий профессор С. Булатов, например, писал: «Лагеря ОГПУ и концентрационные лагеря Германии – вот два пункта, отражающие, как две капли воды, всю противоположность двух систем – системы гниющего капитализма и системы строящегося социализма». Как тут не вспомнить, что своих соотечественников даже Гитлер миллионами не уничтожал в концлагерях на рабских работах. Как тут не вспомнить, каким языком заговорила с нацистами наша пропаганда, прославляя союз Сталина с Гитлером…
Прелюбопытнейшее свидетельство о поездке писателей по каналу оставил известный в то время прозаик А. Авдеенко (разумеется, оно смогло дойти до читателей только в период гласности):
«Едим и пьем по потребностям, ни за что не платим. Копченые колбасы. Сыры. Икра. Фрукты. Шоколад. Вина. Коньяк. И это в голодный год! Ем, пью и с горечью вспоминаю поезд Магнитогорск – Москва… Всюду вдоль полотна стояли оборванные, босоногие истощенные дети, старики. Кожа да кости, живые мощи. И все тянут руки к проходящим мимо вагонам. И у всех на губах одно, легко угадываемое слово: хлеб, хлеб, хлеб…
Писатели бродят по вагонам. Хлопают пробки, звенят стаканы. Не умолкает смех и шумные разговоры… Завидую каждому взрыву смеха…»
Главный редактор «Литературной газеты» А. Болотников писал об этой книге так: «Книга о Беломорстрое дает нам исключительный по убедительности и интересу показ огромной созидательной роли труда в своеобразных условиях концентрационных лагерей ОГПУ… Перечень преступлений пестр: басмачество, контрреволюционная агитация, связь с врагами республики за рубежом, воровство и спекуляция…»
Даже в этих бессовестных сентенциях можно усмотреть кое‑что, звучащее резким диссонансом с направленностью книги. Например, «контрреволюционная агитация». Чья? Против кого? Среди кого? Каким образом?.. На самом деле это – любое мало‑мальски высказанное недовольство массовым террором, голодом, бесправием. «Связь с врагами республики за рубежом». Это – родственные связи с теми, кто был вынужден бежать из страны после революции. Сколько их было? Говорят, более двух миллионов! Сколько же у них осталось здесь родных и близких?! Миллионы будущих или уже угодивших в лагеря ни в чем не повинных людей.
И еще один пример, но уже не из 30‑х годов. Дело, начатое на Беломорканале, стало у нас повседневной практикой. В конце 40‑х годов одной из самых гигантских «строек коммунизма» стало сооружение канала Волга – Дон. Между прочим, он строился в местах, воспетых М. Шолоховым в «Тихом Доне» и досконально ему известных. К тому же он не раз бывал на строительстве канала и не мог не знать, как его строят, кто там работает.
Так вот, от многочисленных таких же объектов рабского труда это сооружение отличалось тем, что над каналом руками заключенных был воздвигнут невиданный монумент главному тюремщику советских народов – товарищу Сталину. Фигура его высотой в 80 (!) метров была сделана из красной меди, что стоило, разумеется, фантастических денег. В тени гигантского монумента Шолохов не разглядел жертв сталинского террора и так писал о канале: «Нам памятны слова товарища Сталина: „Великая энергия рождается лишь для великой цели“. Вот они, создатели великой энергии, служащей великим целям строительства коммунизма (каково это – о несчастных лагерных рабах! – В. Н. )… О таком размахе строительства на благо народа не может мечтать ни одна капиталистическая страна… Но в условиях капитализма такие стройки, способные принести колоссальные выгоды человечеству, неосуществимы. Наш Волго – Дон – это стройка подлинного мира и счастья народа».
Какой же беспредельный цинизм! Здесь что ни мысль, то иезуитский выверт. Совершенно, казалось бы, немыслимые ссылки на западный мир в связи с каналом не случайны для Шолохова. Он не раз бывал в европейских странах и знал о жизни там не понаслышке. Этот мир не мог не пугать его своей свободой и демократией (так же как и шолоховского хозяина – Сталина), и он приложил немало сил, чтобы опорочить западную демократию. Например: «В империалистических странах писаки стряпают свои книги в угоду своим хозяевам. Все, что они пишут, – мертвое; они идут не в ногу с историей; они создают гнилое, никому не нужное чтиво. Мы же, советские писатели, уверенные в победе коммунизма…» И так далее, и тому подобное…
В довершение всего Шолохов был разоблачен как плагиатор, выдавший чужой роман за свой. Это особая тема, она уже достаточно освещена и у нас, и за рубежом. Оказалось, что «Тихий Дон» был написан известным в свое время донским писателем Ф. Крюковым, в 1920 году он умер от тифа, будучи с белогвардейцами, и рукопись его в конце концов попала к молодому Шолохову. На первый взгляд во все это трудно поверить. Чудовищный плагиат, страшный обман. Но ведь сам по себе этот случай – всего лишь ничтожная частица того вселенского обмана, который произошел в октябре 1917 года в России. Если посмотреть на раскрытие тайны «Тихого Дона» под этим углом зрения, то все встанет на свои места: какова власть, таков и ее первый писатель. Иного и быть не могло!
Остается добавить, что Шолохов всю жизнь был заложником Сталина. Уже в конце 20‑х годов, по горячим следам после выхода романа в свет, многие знающие люди утверждали, что это плагиат, но ЦК партии (а значит – Сталин) самым жестоким образом пресек все такие слухи. Так что Шолохов всю жизнь должен был отрабатывать Сталину за то, что тот фактически его спас. И Шолохов старался. Его многочисленные выступления на политические и литературные темы являют собой яркие образцы черносотенной погромной риторики…
Как видим, распространявшаяся у нас ложь была тотальной и чудовищной, можно сказать, что она была зеркальным отражением режима. Такой же она была и в нацистской Германии. В своей книге «Моя борьба» Гитлер утверждал: «Восприимчивость масс очень ограниченна, понимание – незначительно, зато забывчивость велика… Только того, кто будет повторять тысячи раз простейшие понятия, масса захочет запомнить… Если уж врать, то врать беззастенчиво: крупной лжи поверят скорей, чем мелкой». А внедрялась эта ложь в сознание (как у нас, так и в Германии) одними и теми же методами. Ее питательной почвой были массовый террор и порождаемый им страх, а распространяли ее одни и те же организации: у нас – коммунистические, в Германии – нацистские. Так, нацистская партия насчитывала семь миллионов человек, а число членов всех нацистских организаций достигало 25 миллионов. Сам Гитлер говорил, что в Германии насчитывалось 300 тысяч партийных функционеров. Примерно так же обстояло дело и в Советском Союзе. Причем Гитлер строил свои структуры, явно оглядываясь на нас, в чем сам не раз признавался. При такой мощной партийно‑государственной поддержке, при полной власти режима над всеми средствами массовой информации, ложь и в СССР, и в Германии стала нормой жизни, и у нее действительно были длинные, а не короткие ноги.
Красно‑коричневая мифология
Сталин и Гитлер в одинаковой степени овладели хитрым искусством создания собственного культа личности, сочинением мифа о своей жизни и деятельности. Такой феномен неизбежно сопутствует тирании. Поскольку она достигла при них невиданного в истории размаха, то и оба культа превзошли все аналогичные примеры. Еще в начале XX века известный социолог Ж. Сорель писал о том, что широкие массы, не обладающие достаточным интеллектуальным уровнем (о каком уровне могла идти речь под властью Гитлера и Сталина?), начинают доверять иррациональным мифам, в которые им вникать не обязательно, но верить надо слепо.
Создание собственного культа отнимало у обоих диктаторов никак не меньше сил и времени, чем организация массового террора, обе эти задачи были для них первостепенными. В 1931 году, когда культ Сталина еще только начал набирать силу, К. Каутский, один из лидеров и теоретиков германской социал‑демократии, писал: «Что еще остается сделать Сталину, чтобы прийти к бонапартизму? Вы полагаете, что дело дойдет до своей сути не раньше, чем Сталин коронуется на царство?.. Даже императоры не доводили до подобного унижения свой народ. Сталин не только не пресек это унижение, но и инициировал его».
Эволюция культа Сталина сродни мифу о Гитлере, в обоих случаях дело было доведено до поистине религиозного поклонения. Оба мифа стали главным стержнем диктаторской власти, потому и пресекалось все, что было против. Пресекалось беспощадно, считалось самым страшным государственным преступлением.
Если король гитлеровской пропаганды Геббельс и сталинские идеологические прислужники действовали схожими методами, то личное участие Гитлера и Сталина в создании собственных мифов (их у нас окрестили культом личности) имело разные оттенки при всем сходстве по существу. Так, Гитлер, будучи неплохим оратором, любил толпу, аудиторию. Сталин же, как известно, ораторским даром не отличался, вообще говорил по‑русски с сильным акцентом, хотя по должности выступать ему приходилось немало. Но с толпой, народом он напрямую никогда не общался. Трибуна на ленинском Мавзолее да ораторская трибуна в Кремле – вот два пьедестала, на которых он еще рисковал показываться. На другом фоне, в иной роли советский народ своего вождя просто не знал и не представлял.
Гитлер обожал общаться с народом, часто одаривал его случайных представителей не только беседами, но и рукопожатиями и объятиями. Большим удовольствием для него была езда в открытом автомобиле на малой скорости по улицам и площадям, по шоссейным дорогам. Его тут же узнавали встречные, сбивались в толпы, окружали своего фюрера, который часто выходил из машины, беседовал с людьми, экспромтом выступал… Сталин же передвигался всегда в эскорте нескольких закрытых бронированных машин, они мчались одна за другой, и каждый раз было неизвестно, в какой из них находится «любимый вождь всех народов». Но нельзя не вспомнить, что Гитлер с течением времени менял свой стиль поведения и приближался к сталинской манере. Как только мы начали побеждать в ходе войны, Гитлер перестал общаться с народом и постепенно превратился в такого же недоступного затворника, каким был Сталин.
Если Сталин уступал Гитлеру в качестве трибуна‑позера, то наверстывал свое в другом: лавины славословия в его адрес намного перекрывали хор гитлеровских льстецов. В повседневной жизни и работе, в литературе, музыке и живописи, в науке – вообще во всех сферах деятельности у нас существовал неписаный закон, по которому надо было прежде всего восславить Сталина, а затем уж приниматься за свое дело, причем нельзя было забывать, что и дальше, на каждом шагу, нужно славить вождя. Славить и благодарить за неустанную заботу и неоценимую помощь во всех делах – от землепашества до языкознания.
Поскольку Сталин к народу никогда не выходил, его незримое присутствие было непреложным законом нашей жизни. Так, ни одно собрание не обходилось без того, чтобы его участники не восславили Сталина. И при упоминании его имени всем полагалось вставать и стоя аплодировать в течение нескольких минут, причем каждый боялся первым закончить эту священную процедуру. Только ведущий собрание мог остановить овации, аплодисменты, ликующие возгласы в честь вождя. Когда же он сам выступал с трибуны перед избранной, проверенной, можно сказать, просвеченной аудиторией, то каждый раз совершалось одно и то же ритуальное действо: его появление на трибуне встречалось бурей оваций и восторженными возгласами (в основном кричали хорошо поставленными голосами агенты КГБ, которые были, разумеется, в штатском и заранее разучивали свои выкрики). Затем вождь сам призывал к тишине жестом руки. В ходе выступления его речь неоднократно прерывалась восторгами присутствовавших, причем он сам делал многозначительные паузы, в которые аплодировала и орала аудитория. После окончания речи повторялось все то, что ей предшествовало.
Во все это трудно поверить, но газеты и журналы тех времен хранят для истории весь этот ужас и позор. Вот, например, печатается очередная речь гениального вождя, сказанная на предвыборном собрании избирателей Сталинского избирательного округа Москвы. Бог с ней, с речью! Таких самодовольных и косноязычных шедевров у него не счесть. Но вот на то, как она оформлена, обрамлена комментариями, стоит обратить внимание. Перед текстом речи такая ремарка:
«Появление на трибуне товарища Сталина встречается избирателями бурей оваций, которая длится в течение нескольких минут. Весь зал Большого театра стоя приветствует товарища Сталина. Из зала непрерывно раздаются возгласы: „Да здравствует великий Сталин, ура!“, „Творцу самой демократической в мире Советской Конституции товарищу Сталину, ура!“, „Да здравствует вождь угнетенных масс всего мира товарищ Сталин, ура!“».
После текста речи снова ремарка:
«Бурные, долго не смолкающие аплодисменты, переходящие в овацию. Все встают и обращают свои взоры в правительственную ложу, куда проходит товарищ Сталин. Раздаются возгласы: „Великому Сталину, ура!“, „Товарищу Сталину, ура!“, „Да здравствует товарищ Сталин, ура!“, „Да здравствует первый ленинец‑кандидат в депутаты Совета Союза – товарищ Сталин, ура!“».
Это было короткое, всего на несколько минут выступление, но оно тридцать раз прерывалось аплодисментами, шумными, бурными, продолжительными, а также овациями, бурными и долго не смолкающими. В общем, аплодировали и кричали от восторга больше времени, чем продолжалась сама речь. Смешно? Страшно! Тем не менее все это так и было. Вот еще типичный пример на ту же тему.
Возьмем один обычный номер главной партийной газеты «Правда» от 15 марта 1946 года, в нем всего четыре страницы, на четвертой – информационные заметки, а на первых трех можно найти разные материалы, большие и маленькие. Вот только их заголовки: «Быть достойным своего вождя», «Великий вождь ведет нас к новым победам», «Как Сталин сказал, так и будет», «Сталинские предначертания будут претворены в жизнь», «Выполним любое задание товарища Сталина», «Сталинская программа будет выполнена», «Под водительством Сталина вперед, к новым победам!», «Сталинский план нового подъема нашей Родины» и т. п. Всего на трех газетных страницах имя Сталина встречается около трехсот раз! Повторяем, это самый рядовой, обычный номер газеты, никаких праздников и юбилеев в тот день не было. Что это?! Абсурд, идиотизм! Так люди жили годами, изо дня в день…
Из частых публичных выступлений Гитлера тоже устраивались грандиозные пропагандистские шоу, но там брали больше не славословием в адрес фюрера, а внешними театральными эффектами, направленными все к тому же, что и у нас со Сталиным, – к обожествлению вождя. В Германии было меньше словесного холуйства, чем у нас, возможно, еще и потому, что Гитлер удовлетворялся тем, что народ стихийно, не по команде сверху буквально носил его на руках (напомним: до первых неудач на нашем фронте). И не забудем, что Гитлер пришел к власти в буржуазной республике демократическим путем, через выборы, в результате политической борьбы, а не заговора или революции. Сталин же, как и все наши советские вожди, получил в свои руки власть так же, как она достается в мафии крестному отцу. Как известно, у нас за многие десятилетия, от Ленина до Ельцина, так и не был выработан порядок перехода власти от одного руководителя страны к другому. Отсутствие такого порядка – первый признак беззакония и бесправия в стране.
В деле создания мифов о двух диктаторах, нацистском и коммунистическом, есть любопытное различие: сотворение культа Сталина потребовало неизмеримо больше усилий, лжи и фальсификации истории, чем при создании культа фюрера. И не потому, что последний был более щепетильным человеком, нет, просто Гитлер еще до прихода к власти подробно изложил свою биографию (в собственной интерпретации, разумеется) в книге «Моя борьба», которая вскоре стала широко известна, так что облик фюрера был изначально более или менее определен. Сталинскую же биографию его пропагандистская обслуга начала создавать уже после его прихода к власти. Сталину надо было многое скрывать и фальсифицировать, он же долго был при Ленине на вторых ролях (до революции и после нее), поэтому ему после прихода к власти пришлось сочинять легенду о том, что он был правой рукой Ильича. Эта ложь не могла не потянуть за собой другую, по которой Сталин оказался якобы законным наследником Ленина. И пошло‑поехало!.. Там, где одна ложь громоздилась на другую, места для исторической правды уже не было.
В создании культа обоих диктаторов важную роль играли их ближайшие сподвижники, это они подавали всем пример, вели людей и общественное мнение за собой, как первые скрипки в оркестре. Но в окружении фюрера это обставлялось все же с соблюдением некоторых правил приличия в духе буржуазной демократии, при которой он и пришел к власти.
В нашем же случае преобладал традиционный восточный деспотизм, не знающий границ придворной лести.
Кстати, Гитлер сам провозгласил себя не только вождем и спасителем нации, но, можно сказать, и живым полубогом еще до прихода к власти, что зафиксировано, в частности, в его книге «Моя борьба». Сталин же до поры до времени действовал исподтишка, начал строить свой собственный культ не с громких заявлений, а с конкретных и тщательно продуманных действий: еще в 1925 году, только‑только придя к власти, поспешил застолбить свое право на нее тем, что переименовал волжский город Царицын в Сталинград. Словно смотрел вперед с дьявольской прозорливостью, если учесть ту роль, которую сыграл Сталинград в Великой Отечественной войне.
Уже в 1931 году, в 14‑ю годовщину Октябрьской революции, страна должна была встречать свой праздник под знаком выполнения шести исторических указаний товарища Сталина, именно его личных указаний (не партии, не правительства, не Советов!). В 30‑е годы нашу прессу, литературу и искусство затопило половодье славословия вождя, быстро перешедшего в обожествление. Личное участие каждого творческого человека в этом позорном и постыдном массовом унижении стало пропуском в литературу и искусство, а тем, кто не желал в этом участвовать, дорога туда была заказана. Мало этого! Уже сам факт уклонения от участия в этой чудовищной кампании открывал дорогу в тюрьму или концлагерь. Логика была простая: не славишь вождя – значит антисоветчик! Тем, кому посчастливилось жить уже после Сталина, просто невозможно представить масштабы всего этого идиотизма, целью которого было подлейшее унижение целой нации во имя обожествления ее вождя.
Вот, например, воспевавший Сталина один из известнейших наших поэтов умудряется в нескольких строчках назвать Сталина и «самым большим человеком», и «самым большим полководцем», и «самым бесстрашным и сильным», и «солнцем весенней порою», и «самым любимым и мудрым», и «правдой народов». Все это немыслимое словоблудие поэт завершает так:
В мире нет человека
Дороже, роднее.
С ним и счастье счастливей,
И солнце светлее.
Другой не менее известный в то время стихотворец сочинил в честь вождя оду «Садовник», в ней есть такие строки:
Все ему проверить надо
Взором пристальным своим,
Чтобы каждый корень сада
Был по‑своему любим.
Он помощников расспросит,
Не проник ли вор тайком?
Сорняки, где надо, скосит,
Даст работу всем кругом.
Как же «тонко» воспевает поэт массовый сталинский террор! Другой его коллега по ремеслу развивает ту же тему:
Любимый вождь, отец родной,
Громя врагов, со всей страной,
Ты, Сталин, создал дивный строй.
В стихотворении «Возмездие миллионов», тоже прославляющем вождя и развязанный им массовый террор, другой поэт горько сожалеет, что ему не положено, не доверено лично расстреливать «врагов народа»:
Расстрелян враг,
но я о том жалею,
что пулю в сердце
каждому злодею
всадить за всех
не поручили мне…
Поэт, прочно записанный в советские классики, посмел написать и такое:
Оглянешься, а вокруг – враги;
Руку протянешь – и нет друзей;
Но если он скажет: «Солги!» – солги!
Но если он скажет: «Убей!» – убей!
Нет, я все же не назову имен поэтов, которых цитирую. У всех поэтов, которых в те страшные годы печатали, можно найти строки, так или иначе прославлявшие Сталина. Вот еще один перл:
Есть ли слово такое,
Чтоб все в нем соединилось?
Чтоб все в нем, в едином слове,
Было заключено?
Да, оно есть! Природа
Сделала эту милость –
Вот оно, это слово:
– Сталин! – звучит оно.
Другой поэт додумался до такого сравнения: «Сталин! Второе рожденье земли», а его коллега объявил: «Всю жизнь окропил он живою водой».
Вот и приехали! Дальше уже некуда, можно только повторяться: «Мой Сталин, мой светоч, я только с тобой», «Любимый, тобою награждена моя золотая, родная страна», «И Сталин, солнце дней моих, все ярче красит небосвод», «Сияние солнечных сталинских глаз, всю землю согревших заботой о нас», «Ждали люди из века в век, чтоб родился такой человек», «Им согрета вся кровь моя», «Это Сталин – источник добра!», «Петь о нем не хватает слов…».
Но слов, как видим, хватало. Как можно было все это сочинять?! Какой же страх, смертельный ужас должен был водить рукой поэтов, чтобы писать вот этакое! А как можно было все это читать?! Как это читал сам Сталин?!
Литературные опыты на эту же тему занимали ведущее место и в прозе. Их насквозь фальшивый пафос не уступал поэтическим перлам. Вот как пишет по поводу нашей победы в войне Л. Леонов, официально провозглашенный классиком еще при жизни: «И если мы не умеем измерить глубину нашей радости, еще менее способны мы постигнуть все величие Гения, создавшего этот праздник. Мы знаем – и как хрустит гравий, когда он идет на парад, и как развеваются на ходу полы его длинной шинели, и как в президиумах исторических заседаний он аплодирует своему народу, и как он глядит вдаль, различая детскую улыбку на расстоянии тысячелетия… Но даже и внуки наши, отойдя на век, еще не увидят его в полный исполинский рост. Его слава будет жить, пока живет человеческое слово. И если всю историю земли написать на одной странице, и там будут помянуты его великие дела. Этот человек защитил не только наши жизни и достояние, но и само звание человека, которое хотел отнять у нас фашизм. И оттого – первые цветы весны, и первый свет зари, и первый вздох нашей радости ему, нашему Сталину!»
Это пишет не обделенный талантом, зрелый и весьма разумный человек, он не мог не понимать того, что происходило у нас на самом деле, в том числе и во время войны, когда «гений вождя» обошелся нам в несколько миллионов жертв, каких без его активного участия никогда бы не было.
Как уже отмечалось выше, прославлять Сталина и обожествлять его обязаны были не только люди творческих профессий, не только партийные функционеры, но все без исключения, каждый советский человек! Вот такой, например, потрясающий факт (правда, в те времена он выглядел повседневным). Какой был самый главный жанр в газетах военных лет? Сводки и корреспонденции с фронтов? Нет, не они, а письма трудящихся товарищу Сталину. Нередко в одном номере газеты их публиковалось по несколько штук, причем были они очень длинными, доходили порой до целой газетной полосы, бывали и больше! Писали отовсюду и от разных прослоек населения (военных, рабочих, колхозников, интеллигенции и т. п.). Под каждым таким посланием собирались подписи миллионов людей. Например, огромное послание вождю от имени советской молодежи было подписано более чем 17 миллионами человек!
О чем же писали своему вождю все эти миллионы? Все о том же – о своей безграничной любви и преданности ему. Об этом свидетельствует и тот факт, что многие такие послания были стихотворными. Авторов таких писем‑поэм не указывали, только – количество подписей. Так, в письме на целую газетную полосу от украинского народа их насчитывалось 9 316 973! В нем, в частности, говорилось:
Ведет нас к расцвету великий наш Сталин,
Он мысль вдохновляет, он силу дает.
Хвала ж тебе, Сталин, на годы и годы,
В сияньи заводов, полей и дорог.
Ты – вера и правда. Ты – сердце народа.
Спасибо за солнце, что ты нам зажег…
Я никогда не видел, чтобы эти письма читались или обсуждались. Даже наши политруки в армии и на флоте их нам не читали и не требовали от нас обращать на них внимание. Абсурдность этой затеи, похоже, была очевидна каждому (кроме Сталина?), и тем не менее это все писалось и печаталось не только в мирные годы, но и во время войны, когда каждая газетная строка была особенно дорога. В разоренной, голодной, залитой кровью стране особенно кощунственно звучали такого рода величальные стихи, песни и проза. И были все они на удивление бездарными…
В живописи, скульптуре, музыке, театре, кино – всюду требовалось прежде всего славить Сталина. Люди жили в удушающей атмосфере нескончаемого славословия, которое можно было бы назвать массовым психозом, фанатичным идолопоклонением, если бы оно не направлялось из ЦК партии, где безраздельно царил Сталин. Кстати, примерно такая же картина наблюдалась и в нацистской Германии, там тоже любая художественная экспозиция неизменно открывалась изображением фюрера, по всей стране красовались тысячи его портретов и скульптур и т. д. Английский ученый А. Буллок справедливо замечает в этой связи: «Сталин и Гитлер инстинктивно чувствовали, что образ фюрера и сталинская икона будут эффективнее, если их невозможно будет сопоставлять со смертными живыми существами». И в самом деле, прославление обоих диктаторов зачастую граничило с религиозными ритуалами.
Так, в 30‑е годы в столичной театральной жизни появилось новое, удивительное явление – декады национального искусства. Проводились они в Москве в Большом театре, обставлялись со сказочно‑царственной роскошью. Я с родителями не раз бывал на этих представлениях и с тех пор никогда, нигде ничего подобного не видел на театральной сцене, хотя немало поездил по всему свету. Не каждый, наверное, знает, что сцена Большого почти равна его зрительному залу, меня это обстоятельство сильно поразило, когда я впервые попал за кулисы еще мальчишкой. На сцене Большого при желании можно разместить до двух тысяч человек и нагородить на ней при желании можно немало!
Эти редкие возможности постановщики декад использовали, не жалея ни сил, ни средств. Ведь вся эта показуха была призвана показать культурный расцвет ранее отсталых окраин страны, и выливалась она в какое‑то поистине культовое, религиозно‑обрядовое прославление Сталина. Вот как тогда описывалась в печати декада узбекского искусства со слов ее участницы, народной артистки: «Узбекистан готовится к декаде в Москве. В напряженные дни подготовки, забыв, что значит сон, мы, увлеченные одной мыслью – „нас увидит и услышит Сталин“, – работаем с удвоенной энергией. Невозможно найти слова для описания чувств, овладевших мною, когда я вышла на сцену Большого театра. Во мне боролись два желания: одно – не отрываясь глядеть в ложу, где сидит Иосиф Виссарионович, и другое – играть как можно лучше… За кулисами движение и приглушенный говор. Все столпились у левой стороны сцены, смотрят на правительственную ложу. Едва покинув сцену, я стремглав бегу к товарищам. Каждый ревниво оберегает свое место. На просьбы посторониться слышу завистливые слова: „Ты со сцены лучше нас видела Сталина, не отнимай нашей радости!..“»
А вот начало отчета о другой декаде, киргизской: «В тишине смолкнувшего зрительного зала раздаются величественные и властные звуки труб в оркестре. Огромная сцена Большого театра, позади которой открывается панорама снежных гор Алатау, постепенно заполняется мощным потоком многих сотен людей. Бесконечное разнообразие красок в костюмах, в декоративном оформлении, в целом море живых цветов. Участники Киргизской декады торжественной и горячей песней приветствуют своего друга и вождя. Песня о Сталине рождается в устах широко известных и любимых певцов, а затем переходит в широкий, могучий массовый гимн, подхватываемый всеми участниками декады».
Бесконечные ухищрения властей, связанные с прославлением вождя, отличались не только пошлостью и безвкусицей, но и гигантоманией. Так, 7 ноября 1934 года «гениального вождя» изобразили во весь рост на панно высотой со здание Совета труда и обороны (ныне – Госдума), в другой праздник Октябрьской революции соорудили Сталина у Большого театра ростом со здание театра, еще раз по тому же поводу вождь был изображен на гостинице «Метрополь» высотой в 25 метров. Еще больше отличились устроители одного из первомайских торжеств на Красной площади, они тоже прибегли к гигантским панно. В отчете о той демонстрации читаем: «Высоко над площадью вздымаются панно с изображением ярких эпизодов биографии великого Сталина. На первом панно Сталин – организатор большевистского подполья. На втором Сталин – организатор и руководитель закавказской большевистской организации. Дальше Сталин – лучший соратник Ленина в дни Октября. Сталин – организатор и вдохновитель побед Красной Армии. Сталин – любимый вождь партии и трудящихся всего мира. Вот Сталин на трибуне 1‑го совещания стахановцев в Кремле. Сталин – среди стахановцев. Сталин с летчиками и парашютистами. Сталин – среди пятисотниц (колхозниц, передовиков производства. – В. Н. ). Сталин – среди детей».