Текст книги "Самое таинственное убийство"

Автор книги: Владимир Михановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

– Он может спать при свете.

– Нет, он не спит. Я наблюдал: шатается по комнате, как маятник, только тень по стеклам мечется.

– Так может, он высыпается днем, как и ты?

– Нет. Я составил расписание его нескольких дней с точностью до минуты. Выпытывал тех, кого он допрашивал. Вот листок, я все на нем набросал. Видишь, времени для сна у нашего сыщика не остается.

– Выходит, Сванте и впрямь не в себе. Тем больше у нас оснований действовать, и немедленно.

В тот день ранним утром Мартина не ошиблась, когда ей померещилось, что впереди за стволом дерева кто-то прячется.

Это был Арсениго Гурули. Он поднялся ни свет ни заря и занял место в переходе, зная, что там появляется Даниель. Там, в Ядерном, все его знаки внимания она отвергала. Может быть здесь, на вилле, ввиду изменившихся обстоятельств, ему повезет больше?.. Радомилич явно избегала его. Они виделись только в гостиной, во время общих завтраков. Но разве потолкуешь в присутствии всех? Даниель понравилась ему сразу, едва появилась в Ядерном центре. Было в этой юной женщине что-то колдовское, завораживающее. Южная кровь Арсениго закипала, когда он видел ее точеную фигуру, фарфоровое лицо и пару огромных глаз.

Сначала его, как и прочих, озадачила должность Даниель, но потом Гурули вошел во вкус и не пропускал ни одного чаепития, уверяя всех в необычайных качествах драгоценного тибетского напитка.

Правда, большую часть времени новая сотрудница проводила в головном корпусе, в высших сферах, не очень-то доступных рядовым сотрудникам, где обретался сам Арнольд Завара и его заместители – руководители многочисленных отделов.

Однажды, улучив момент, Арсениго догнал Даниель на дорожке между корпусами. Она легко шла рядом с бегущей лентой и бездумно улыбалась июньскому солнцу.

– Дани, нам необходимо поговорить, – сказал Гурули, догнав ее.

– Говори.

– Послушай, зачем тебе этот старик? – спросил он с обезоруживающей прямотой.

Она посмотрела на него с любопытством, словно на занятное насекомое:

– Ты о ком?

– О Заваре, разумеется. Ему ведь скоро полтинник стукнет. Он тебе в отцы, если не в деды, годится.

– Смелый ты, – ответила Радомилич, не замедляя шаг. – А если я Арнольду расскажу?

– Не вздумай.

– Завара не терпит соперников, тем более глупых. Мигом тебя наладит, как Эребро.

– Так это ты его сплавила?

– Очень мне надо. Это ваши внутренние дела, я в них не вникаю, грызитесь себе на здоровье.

– Выходит, ты только кажешься злой, а на самом деле добрая.

Они болтали, словно старые знакомые, пока Радомилич не произнесла, оглядевшись:

– Отваливай. Увидят нас вместе, донесут Заваре – тогда никто тебе не поможет. Вылетишь из этого рая, как пробка из бутылки с прокисшим шампанским.

– Сначала ответь на мой вопрос.

– Какой?

– Зачем тебе этот старик.

– А ты настойчивый.

– Это не ответ.

– Уж не себя ли хочешь предложить взамен?

– Хотя бы и себя.

Она ускорила шаг, но Арсениго не отставал.

– Послушай, ты из вакуумного?

– Да.

– У вас все там такие… со сдвинутой фазой?

– Дани, я буду тебя на руках носить!

– Спасибо, но я в этом пока, как видишь, не нуждаюсь. А что ты можешь предложить еще, кроме транспортных услуг?

– Молодость и любовь.

* * *

– Не густо.

– Разве этого мало?

В это мгновение он готов был, кажется, разорвать ее на части за презрительную улыбку, искривившую губы. И в то же время от волнующей близости и запаха духов у Арсениго сладко закружилась голова, а окружающие корпуса закачались в каком-то нелепом танце.

– Дани, он старше тебя на 32 года!

– О, да мы и математику знаем!

– Даниель, я жизнь за тебя отдам, клянусь!

– На что мне твоя жизнь, Арсениго? – Даниель явно скучала. – Мне бы чего-нибудь попроще, вроде фисташкового мороженого.

– Положим, мороженым от тебя не отделаешься.

– Тогда купи мне путевку на марсианский спутник, или орник.

Арсениго знал, что марсианский спутник – самый новомодный курорт невесомости – был по карману только толстосумам. А орник – орнитоптер индивидуального пользования – стоил и того больше. Это был летательный аппарат, выращенный из чутких биоэлементов. Он мог летать, подчиняясь мысленным командам владельца, отчего последний как бы обретал крылья. Гурули видел такой аппарат в витрине мегаполиса, и цена на табличке произвела на него впечатление свалившегося на голову булыжника. Такую сумму ему не заработать и за дюжину жизней, вкалывая по-черному.

– Молчишь? Вот так-то, – назидательно произнесла Радомилич. – А для Завары это – пара пустяков.

Гурули, несмотря на кипящую кровь и затуманенную голову, понимал, что она права.

– И еще запомни, поскольку ты математик, – добавила она. – Деньги – величина постоянная, а молодость – функция убывающая…

Арсениго схватил Даниель за руку, но она вырвалась, вскочила на ленту и умчалась, сделав ему на прощанье ручкой.

– Я убью его, так и знай! – крикнул он вдогонку, глядя, как ветер надувает ее юбку.

– Ух, какой грозный, – донеслось до него в ответ.

Когда она скрылась из вида, Арсениго, Немного придя в себя, огляделся. Вдоль ближнего корпуса шел Александр Делион, неизвестно откуда появившийся. Слышал ли он их разговор?

Гурули на всякий случай поздоровался, в ответ заместитель грозного шефа пробормотал:

– Атамаль, Атамаль, никому тебя не жаль…

…С того дня Арсениго возненавидел Арнольда Завару, своего благодетеля, но ненависть эта носила, так сказать, платонический характер, к тому же Гурули ее тщательно скрывал. Он следил за Арнольдом и Даниель, улавливая каждый жест, каждый потайной взгляд, которым обменивались счастливые любовники. Убрать соперника? Ну, на территории Ядерного это невозможно, а в другом месте – где его достать? Кроме того – что бы это изменило?

Теперь – ситуация другая.

Завары больше нет, спасибо небу или сцеплению обстоятельств, что одно и то же. Даниель свободна, можно снова попытать счастья. Правда, она благосклонно смотрит на сыщика… Но с тем, по крайней мере, можно соперничать на равных…

И еще одна мысль не давала Арсениго покоя: как-то наложить лапу на будатор, который стоит большие миллиарды. Да еще выскочить из мышеловки, в которую попал вместе с остальными.

Надо ковать железо, пока горячо. Действовать! Завара доверял ему до самой последней минуты – не зря ведь на свой юбилей пригласил. Видимо, Делион ничего не сказал шефу. Захватить будатор и ценные бумаги, захватить любой ценой! В том, что рынок сбыта найдется, Гурули не сомневался.

Правда, Арсениго побаивался Филимена. От сыщика исходила какая-то таинственная сила, а Арсениго побаивался всего непонятного. Когда Арсениго ждал в переходе даму сердца, его пронзила новая мысль. Даниель держится слишком независимо, это неспроста. Что, если она украла бумаги со стола Завары? И припрятала – места здесь, на вилле, хватит. Сбыть с толком она их не сумеет: не женское это дело. Облапошат, обведут вокруг пальца.

Надо предложить ей свои услуги, а станет строптивиться – и припугнуть не грех. И поблефовать: мол, все знаю, а станешь отпираться – сообщу сыщику. Заодно небось и в любви станет сговорчивее.

Если только документы у Даниель – о, тогда они будут обеспечены до конца жизни. Будет тогда красотке и спутник невесомости, и орнитоптер. Он объяснит ей, что они составляют идеальную пару, дополняя друг друга. Она ничего не смыслит, ни в документации, ни в физике. А он, Арсениго Гурули, ученый и деловой человек, его не проведешь.

Время от времени он выглядывал из-за ствола дерева и, поеживаясь под знобким сквозняком, прокручивал в уме варианты разговора с Даниель.

Издали послышался звук шагов. Арсениго подобрался, словно хищник в засаде. Судя по перестуку каблучков, шла женщина. Он осторожно высунул голову из-за ствола. Тоненькая фигурка быстро приближалась. Внезапно она замедлила шаг, остановилась, затем повернулась и быстро пошла в обратную сторону. Решительно, удача в это утро отвернулась от темпераментного предпринимателя.

Сначала Арсениго решил броситься в погоню, но тут его орлиный взор узрел, пронзив серый полусвет, что это была вовсе не Даниель, а Мартина, дочка Завары. Он чуть не плюнул с досады. Может, сменить мишень, догнать ее? Нет уж, предоставим это сокровище Эребро.

Деятельная натура Гурули изнывала от вынужденного безделья. Отправиться на поиски Даниель? Но разве отыщешь ее в этой бездне помещений?

Хорошо бы еще разок посмотреть аппарат Завары. Но дверь в кабинет заперта этим чертовым сыщиком и находится под его постоянным наблюдением. Остается пойти в тир, пострелять, чтобы не терять форму. Регельдана, конечно, нет, но приличный ствол подобрать можно. В его роду все издревле были отличные стрелки. Арсениго чтил заветы предков.

Глава 11
Обед

Проснувшись, Сильвина не сразу поняла, что произошло. Все в комнате было по-прежнему, и все неуловимо изменилось. Зябко поводя плечами, она подошла к окну. Вот оно что! Выпал снег. Вчерашнее ненастье, тоскливый дождь, выматывающий нервы, порывы сырого ветра – все разрешилось этой ровной белой пеленой, покрывшей внутренний двор.

Внизу возились белковые, приводя территорию в порядок, – теперь им хлопот прибавилось. На нетронутом участке снега четко выделялись чьи-то следы. Их оставил неведомый любитель утренних, а может, и ночных прогулок. Пока Сильвина размышляла, кому бы они могли принадлежать, шарообразный затер следы.

Мороз подкрался неприметно и нынче ночью дал решительный бой: столбик термометра на наличнике за окном показывал «минус восемь».

Сильвина подумала о Филимене. Как-то он там, в неотапливаемой комнате? Совсем, наверно, замерз. Ни за что не хочет перебираться в теплое помещение. Уверяет, пижон, что на холоде ему лучше думается. Не забыть сказать робу, пусть хоть электрокамин ему отнесет.

Мысли текли серые и вялые, под стать разгорающемуся дню. Хорошо бы полежать, расслабиться, так все надоело… Не получится. Обязанности хозяйки виллы никто за нее исполнять не станет.

С каждым днем все труднее становилось проводить общие завтраки – а иногда обеды. Каждый раз приходилось утихомиривать баталии, вспыхивавшие за столом.

Люди менялись на глазах, озлобившись от вынужденного пребывания под одной крышей. У многих обнажалось истинное обличье, скрытое обычно под маской светской вежливости.

Вчера Сванте поинтересовался у нее, как чувствуют себя гости виллы.

– Как может себя чувствовать человек, над которым висит дамоклов меч? – пожала плечами Сильвина.

– Раз в день люди по-прежнему собираются в гостиной?

– Да. Но с каждым разом приходит все меньше народу. Скоро все окончательно разбегутся по углам, как сурки.

– Вы разрешите завтра присоединиться к вашему обществу в гостиной?

– Наконец-то вы, Сванте, снизошли до нашего общества…

– Я им и раньше не пренебрегал.

– Скажите заранее, что вы предпочитаете, и я…

– Вы не так меня поняли, Сильвина, – перебил Филимен. – Я есть не буду.

– Что же вы хотите?

– Сделать сообщение.

У Сильвины перехватило дыхание.

– Наконец-то!.. – произнесла она, справившись с волнением. – Вы нашли… кого искали?

– Не будем забегать вперед. Оповестите всех, пусть придут все.

– Да, Сванте.

– Только не проговоритесь, что буду я. Пусть это будет сюрпризом для всех… кроме вас.

Это чем же сыщик сегодня их огорошит?.. Сильвина с утра так волновалась, что на теннис не пошла. Робот, наверно, долго ждал ее – белковые приучены к точности. Теперь, хочешь не хочешь, надо обойти гостей, предупредить, чтобы в полдень были в гостиной. Каждого чем-то заинтриговать, не раскрывая карт.

Она начала с Мишеля, но в комнате его не оказалось. Мальчик перестал ходить в гостиную, ссылаясь то на отсутствие аппетита, то на неотложные дела.

Интуиция привела Сильвину в гимнастический зал, и она не ошиблась. Мишель был один в огромном помещении. Стоя у окна, он рассматривал какой-то предмет. Увидев мать, сконфузился и быстро сунул его в карман куртки.

– Шпионишь? М… милая привычка.

– Мишель, я и не думала подглядывать за тобой.

– Я не слепой, – продолжал Мишель, не слушая. – Сначала за отцом, а т… теперь – за мной.

– Ты никогда не любил отца.

– М…можно подумать, т… ты его сильно любила!

– Мальчишка, ты нам не судья!

– Нет, судья. И судья неподкупный.

– Тебя собирались подкупать? – не удержалась Сильвина.

– М…меня – нет, но кое-кого подкупили. Вернее, купили. На корню.

– О чем ты, Мишель?

– А вот обо всем этом, – сделал он широкий жест. – О шикарной вилле, которой даже президент не имеет. О белковых высшей категории, выполненных и воспитанных по особому заказу, каждый из которых стоит целое состояние. Т…такое только Ядерный центр может себе позволить. О т…туалетах от Нины Риччи. О собственном банковском с… счете на трех планетах, не считая Луны. Об индивидуальном орнитоптере, к…который…

– Замолчи.

– Не замолчу. Я д… давно собирался сказать это. Тебя купили, мама, да. Только вот покупка оказалась не совсем удачной…

Кровь прихлынула к ее лицу. Щенок, мальчишка, как он смеет! Она замахнулась, но Мишель не отшатнулся, как обычно, а сделал шаг вперед.

– Бей, мама, бей. Д…доставь себе удовольствие. М…мне не привыкать.

Сильвина опустила руку. Ярость к сыну погасла так же внезапно, как вспыхнула.

Он стоял перед ней, сутулый в отца, со щуплой юношеской грудью. На щеках выступили красные пятна, голос пресекался от волнения.

Ее сын, ее кровь. Что же разделило, что развело их? Когда выросла между ними незримая стена, подобная тому силовому барьеру, суть которого ей безуспешно пытался объяснить Арнольд? Теперь вот физики в ее доме о том же шепчутся… Но есть же какой-то там туннельный эффект, когда частица может выскочить из потенциальной ямы, хотя для ее энергии барьер слишком высок? Так что же мешает им преодолеть барьер непонимания? В эту минуту Сильвина искренне верила, что дело не в ней самой, а в злых людях, рассоривших ее с сыном.

– Мальчик мой, извини, погорячилась.

– Брось, м…мама, ты не на сцене.

– Прости меня.

– Мишель, послушай… Перед лицом нашего общего горя… – Она заговорила быстрым, горячечным шепотом, словно третьеразрядная актриса в дешевой мелодраме.

– Б…будет тебе.

Она попыталась обнять его, но сын увернулся. Тогда она схватила его за руку и привлекла к себе. Мишель поначалу сопротивлялся, потом сник.

– М… мама!

– Какой ты еще ребенок.

– И ты меня прости.

– Нет, нет, это я виновата перед тобой. И перед Мартиной тоже.

– А отец…

– Отца не трогай. Я сказала, не тебе судить нас. Но теперь у меня остались только вы, мои дети. Вы не бросите меня?

– Успокойся, м…мама.

Вытирая платочком глаза. Сильвина искоса бросила взгляд на Мишеля. Так и есть, расчувствовался, сопли распустил. Мужчина, называется. Семнадцать лет – и никакой самостоятельности. Всю жизнь – за широкой отцовской спиной, копейки в дом не принес, и еще смеет упрекать ее в нахлебничестве, оскорблять. Молокосос!

– Мама, что с тобой? Ты губу до к…крови п…прикусила!..

– Не обращай внимания, сынок. Кого волнует мое состояние?

– Не говори так.

– Придешь сегодня в гостиную?

– Не хочется, надоело в… видеть эти лица, слушать одни и те же споры, доходящие до озверения… И в то же время знать, что кто-то из них убил твоего отца.

– Не забывай: по сегодняшний день мы все в одинаковом положении, все – подозреваемые.

– Что т…ты хочешь этим сказать?

– Только то, что сказала. Приходи, сынок, сегодня в гостиную, мы продолжим наш разговор.

– К…когда ты говоришь мне сынок, я готов пойти хоть на край света.

– Вот и договорились, – кивнула Сильвина. – А теперь разминайся. Не стану больше тебя отвлекать.

Сильвина осталась в зале. Мишель сбросил куртку, оставшись в тренировочном костюме, и направился к космотренажеру – своему любимому снаряду, который занимал центр помещения. Арнольд тоже любил этот снаряд, а вот Сильвина побаивалась, поглядывала с опаской на огромный комплекс, из которого торчали в разные стороны рычаги и рукоятки.

Да, это был снаряд не для слабонервных. Выбрав соответствующий режим, можно было за пятнадцатиминутную тренировку согнать до двух килограммов веса. Мишель набрал на пульте нужную комбинацию, и вскоре вибратор загудел, швыряя, подбрасывая и вращая юношу во всех мыслимых плоскостях.

Сильвина прислонилась спиной к шведской стенке, на перекладину которой Мишель забросил свою куртку, и внимательно наблюдала за сыном.

Но тому было не до нее. Тренажер, взревев, усилил обороты, и вращающиеся лопасти слились в радужный круг.

Сильвина осторожно, шаг за шагом приблизилась к куртке, затем сунула руку назад, нащупала карман и достала из него прямоугольный предмет, который разглядывал Мишель. Это оказалась фотография. С глянцевитой поверхности на нее смотрела высокомерно улыбающаяся Даниель Радомилич. Снимок был сделан в Ядерном центре, об этом говорил возвышавшийся позади головной корпус, известный всей планете. Ей припомнились слова Атамаля, сказанные когда-то: «Через этот корпус, когда в нем работает Завара, проходит ось мироздания».

Даниель стояла, полуобнявшись с Одиннадцатым – квадратноплечим белковым, и оба щурились на солнце. Золотистые волосы Даниель водопадом ниспадали на ее плечи. Она глядела куда-то вдаль, мимо объектива.

«Снова эта змея! – со злобой подумала Сильвина. – Погубила Арнольда, теперь ей Мишеля подавай. Нет, голубушка, не выйдет. Я выведу тебя на чистую воду».

Сильвина сунула фотографию на место, и вовремя: тренажер начал урчать потише, сбавляя обороты.

Мишель, привязанный ремнями к какой-то упруго извивающейся пластине, вознесся в переменном поле под самый потолок, откуда помахал ей рукой. Сильвина махнула в ответ.

Через минуту она быстро шла по коридору, прикидывая, кого теперь нужно повидать, чтобы пригласить на общую трапезу в гостиную.

* * *

– …Я здесь, в заключении, совсем размагнитился, – пожаловался Рабидель. –  Остатки формы потерял, и аппетит, и сон.

– Лучше потерять аппетит, чем мужество, – откликнулся Делион. – Недурной афоризм, а?

Они неторопливо прохаживались по внутреннему двору.

Снег, выпавший ночью, белковые еще на рассвете убрали с дорожек – мокрый, разбухший от влаги. Температура, упавшая было ночью, снова повысилась почти до нуля.

Дорожки были скользкими. Делион, поскользнувшись, едва не упал, марсианин подхватил его.

– Ты несправедлив, говоря, что мы в заключении, – сказал Александр. – Я, например, в таких шикарных условиях никогда не жил.

– По мне, клетку хоть позолоти – она клеткой останется. Вон как у попугая – любимца Сильвины.

– Но она его иногда выпускает, разрешает по помещениям полетать.

– А нам – дозволено по двору прогуливаться. Как видишь, аналогия полная.

О шахматах заядлые партнеры не вспоминали – их головы были полны другими заботами.

– Нервы на пределе, – пожаловался Рабидель. – Этот красавчик решил нас взять измором. Кончится тем, что пойду к Филимену и скажу: «Я убил Завару. Сажайте меня за решетку, только выпустите остальных».

– На юридическом языке это называется самооговор, – заметил Делион, глянув на бледное, осунувшееся лицо собеседника.

– Пусть Сванте называет это как хочет, – махнул рукой марсианин. – Больше так не могу. Чувствую себя, как фертачник при ломке.

– Откуда тебе знать, как чувствует себя фертачник? Зельем баловался?

– Фертач не пробовал, Бог миловал. А вот на несчастных этих насмотрелся, их на Красной планете хватает.

– Город Марса – столица фертачников. У тебя на них глаз наметанный?

– Конечно.

– Как думаешь, есть фертачники среди гостей виллы? – спросил Дел ион.

Рабидель задумался.

– Пожалуй, Эребро.

– Эребро?

– Если он и не фертачник, то был им.

– Как ты можешь знать?

– Кто фертачил, у того клеймо остается на всю жизнь.

– Печать дьявола?

– Вроде того.

– Я читал, что у бывшего фертачника может наступить полоса сумеречного сознания, когда он не ведает, что творит. В таком состоянии он способен на любой поступок, который не оставляет в памяти следов.

– Думаешь, Сванте об этом не знает?

– Не знаю, что думает Сванте и как продвигается следствие. Мне он об этом не говорит.

– Но ты же его ментор!

– Наши занятия по физике у меня уже в печенках сидят. Иногда я спрашиваю себя, кто чей ментор? В некоторых вопросах пространства и времени он опередил меня. Да и не только меня…

– Ладно, физику побоку. Мы с тобой задумали вещи посерьезнее.

– Наше частное расследование ты ставишь выше науки?

– Выше всего на свете!

– Тогда давай начистоту. Давай-ка выясним все друг о друге, чтобы не оставалось недомолвок. Скажи, Раби, как у тебя складывались отношения с Заварой? Был ты на него в обиде?

– Ты что, меня подозреваешь?.. – возмутился марсианин.

– Дело не в том. Начиная расследование, мы должны быть абсолютно уверены друг в друге. Иначе наша операция утрачивает смысл.

– Я всегда преклонялся перед Заварой…

– Э, брось, – поморщился Делион. – Все эти слова я слышал здесь, на юбилее, и не далее как три недели назад… Меня интересуют ваши личные отношения. Впрочем, не хочешь – не отвечай.

– Отчего же, отвечу. В изучении пространства и времени мы шли соседними дорожками, по параллельным путям. Арнольд опередил меня, доказательство чему – его будатор. Ну, а я приотстал, но все-таки сделал несколько шагов, причем – задолго до открытия Завары. Завара использовал мои результаты, забыв сослаться на первоисточник.

– Послушай, Раби, сколько тебе лет? – спросил неожиданно Делион.

– На твой вопрос, Атамаль, с точностью не ответит ни один физик, имеющий дело с аппаратурой времени.

– Гм… В таком случае, сколько лет Заваре?

– Завара не исключение. Он столько возился со своим будатором… Может, ему пятьдесят лет, а может, и все четыреста. Подсчитать все случайные завихрения времени, в которое попадал Завара, не под силу ни одному компьютеру.

– А как же юбилей Завары?

Марсианин улыбнулся:

– Чистая условность.

– Вернемся к твоим отношениям с ним.

– Видишь ли, Атамаль, у меня было в жизни много увлечений: история, археология, математика… Даже архитектура. Занимался я и проблемами времени. Из результатов тайны не делал – публиковал их. Вот Завара ими и воспользовался. Он нашел им применение получше, чем твой покорный слуга.

– Но это плагиат!

– Зачем так категорично? Просто он подобрал то, что плохо лежит.

– Объяснялся с ним?

– Попробовал.

– И что?

– Самое смешное, Завара и не думал оправдываться. Сказал, что наука едина, и разрезать ее на частные владения безнравственно. Если бы, мол, каждый ученый опирался только на собственные результаты, то не было бы ни Исаака Ньютона, ни Альберта Эйнштейна. Чтобы видеть дальше, надо стать на плечи других. Мы тогда крупно поговорили, даже поссорились. Но что толку? Прошлое не изменишь, говорю тебе как хроноскопист.

– Кто из физиков знает о вашей ссоре?

– Никто. Я не стал раздувать пожар.

– А сообщил ты об этом…

– Сванте Филимену? – подхватил марсианин. – Да, рассказал, хотя и не собирался. Он любого вывернет наизнанку.

– Выходит, Рабидель, у тебя были серьезные основания ненавидеть Завару, – подытожил Делион.

– Ненавидеть – слишком сильно сказано. Но и особо любить его, Атамаль, мне было не за что. Думаю, то же самое могли бы сказать многие, помимо меня.

– Что ж, ты был искренним, Раби. Буду искренним и я. Арнольд обокрал и меня, если называть вещи своими именами.

– И ты, Брут?!

– Вот именно. Я работал в Ядерном давно, еще до прихода Завары, идей было много, а с возможностями для их осуществления – не густо. Сам знаешь, сколько стоят опыты, связанные с пространством и временем. С приходом Арни я почувствовал себя на седьмом небе от счастья: он подписывал мне любые сметы, на самую умопомрачительную сумму, если того требовал эксперимент. Не говоря об энергетических тратах и всем таком прочем… Кроме того, в течение многих лет я пользовался полной свободой в научных разработках. Знал ведь, дьявол, чем привлечь меня! Став шефом центра, Завара сказал мне: «Вы можете, Александр, ставить любой эксперимент, хоть луну натирать гуталином, можете месяцами не появляться на службе, фертачничать на Марсе либо бражничать с красотками в мегаполисе, – никого это не волнует. Для меня важно одно: чтобы вы не остыли к нашей общей теме. И еще – желательно время от времени обсуждать результаты наших исследований…»

– Звучит довольно симпатично.

– На поверку это оказались пустые словеса. То есть я мог, конечно, не являться в лабораторию, но не стал пользоваться этим правом. Работал как одержимый, с утра до ночи торчал в Ядерном. Какой физик трудится иначе, если ему созданы такие условия для работы?

– Тут Завара рассчитал точно.

– Что касается «совместного обсуждения исследований», – продолжал Делион, – то это была ловушка, хитро расставленная Арни, в которую я благополучно угодил.

– А ты сразу догадался об этом?

– Увы, только много лет спустя. Обычно дело происходило так. Завара спрашивал, какого я мнения о той или иной теории, формуле. Происходило это в непринужденной обстановке, в легком жанре, в последнее время – за чашкой неподражаемого тибетского чая…

– Когда его подает Даниель, позабудешь обо всем на свете, – заметил марсианин.

– Неужели и ты подпал под чары роковой красавицы? – удивился Делион.

– Нет, это я только так… Истины ради.

– Ну, вот… Прихлебывая этот чай, я высказывал Арнольду многое, очень многое… Свои оценки, соображения, идеи будущих экспериментов. Завара слушал, казалось, рассеянно, с чем-то соглашался, с чем-то – нет. Однажды мне пришла в голову идея, совершенно дикая с точки зрения здравого смысла. Я предположил, что материя, окружающая насаживая.

– А время?

– И время, разумеется. Но не в житейском смысле, а в некоем высшем.

– Мне тоже чудилось когда-то нечто подобное… Но я боялся додумать мысль до конца, – сказал марсианин. – А как ты пришел к ней?

– Я просто развил идеи старого физика Эрвина Шредингера, которые он изложил в книге «Что такое жизнь с точки зрения физика». Там он рассматривает чисто биологические явления с точки зрения квантовой теории.

– Помню эту работу, – кивнул Рабидель.

– Я тогда подумал, – продолжал Делион. – Почему явления биологии и физики обязательно надо рассматривать параллельно? А может, эти параллели пересекаются, как утверждает теория Николая Лобачевского?! Далее я рассуждал так. Что является носителем наследственной памяти в живом организме? Гены. А что такое гены с точки зрения не биолога, а физика? Мельчайшие частички организма.

– Его кварки.

– Можно сказать и так. Гены обладают потрясающей способностью восстанавливать, воспроизводить новый организм, похожий на старый. Делают это они с помощью матрицы, некоей таблицы, чертежа, если угодно. А теперь – внимание, мы подходим к главному пункту моих рассуждений. – Делион огляделся, хотя кроме них, не считая белковых, расчищающих снег, во дворе никого не было. – Мельчайшая частичка живого – ген – обладает памятью, сказал я Заваре. Так почему бы не предположить, что все элементарные частички в природе обладают такой памятью? Пусть своеобразной, пусть для нас пока непривычной, но – памятью. И я мечтаю – не знаю только, как это сделать – пробудить ее.

– Так-так. А что Арнольд?

– Он, казалось, не воспринял мою идею всерьез.

– Кто еще присутствовал при вашем разговоре?

– Только Даниель. Белковых он выпроводил, теперь-то я понимаю почему: они запоминают все, что слышат… Когда я высказал свою мысль до конца, Завара поднял меня на смех. Я, говорит, такое, Атамаль, мог ожидать от кого угодно, только не от тебя, серьезного ученого. Ну, я огорчился: что ни говори, Арни всегда был для меня авторитет. Человек он, может, так себе, но физик – высочайшего класса… А Завара не унимается, развеселился не на шутку. Полюбуйся, говорит, Дани, у нашего друга крыша поехала. Живое время! Память материи! Ну, скажи, можно себе представить память булыжника на мостовой? И так далее. В общем, разделал он меня, как Бог черепаху.

– И ты забросил свою идею?

– Забросил. К тому же, новый интересный замысел подвернулся. Но Завара наш разговор не забыл! Спустя энное время совершенно случайно узнаю, что наш достопочтенный лауреат спокойненько присвоил мою гипотезу, развил ее и строит тот самый аппарат, который мы с тобой спустя полгода имели удовольствие лицезреть в действующем состоянии, на вилле нашего мэтра.

– Будатор?

– Он самый.

– Объяснялся с ним?

– Нет. Что толку? Вот и с тобой он поступил точно так же…

– Я – дело другое. У меня не было прямых доказательств.

– Вот и у меня их не было.

– У тебя был свидетель разговора.

– Это Радомилич-то? Ее мозговые извилины, если они есть, созданы не для физики, а совсем для другого.

– Ты несправедлив, – возразил марсианин. – Даниель – девушка смышленая.

– А если даже и так… Как ты думаешь, стала бы она свидетельствовать против своего возлюбленного?

– Можно было дать сообщение в прессу.

– Думал об этом, Раби. Но у Арнольда длинные руки. Не зря его называют королем физиков – в своем королевстве он обладает… обладал неограниченной властью. Не хотел я на старости лет оказаться на улице без куска хлеба. Как несчастный Эребро. «Он раньше подавал надежды – теперь он кофе подает», – процитировал Делион сам себя.

– Это ты-то, ученый с мировым именем? Он не посмел бы.

– Еще как посмел бы. В нашем мире главное не имя, а власть. Мне же за молчание он платил, и весьма недурно.

– Послушай, Атамаль! Может, он пригласил тебя на юбилей, чтобы загладить свою вину?

– Любопытная теория, Раби. Кстати, она объясняет и то, почему он пригласил тебя.

– И Эребро!

– Ну, тогда, следуя закону математической индукции, и всех остальных! Выходит, каждый из приглашенных имел на юбиляра зуб… и каждый имел основания укокошить Завару.

– Да, задачка у Филимена – не позавидуешь.

– И все-таки непонятно: неужели Завара рассчитывал помириться со всеми разом?

– Этого мы никогда не узнаем.

– Что ж, исповедовались друг перед другом.

– По крайней мере, облегчили душу.

– Но ни на шаг не приблизились к раскрытию тайны…

Озябнув, они вернулись в дом.

– Так или иначе, Завара получил свое, – произнес Делион. – Выскочка, похититель чужих идей.

– Он гений.

– И гению не дано право присваивать чужое. В том, что произошло, я вижу перст Божий.

До общей трапезы в гостиной еще оставалось время, и они решили по пути заглянуть в гимнастический зал.

– Знаешь, Атамаль, мне всю жизнь не хватало времени, – сказал марсианин, когда они шли по пустынному коридору. – Не думал, что наступит пора, когда стану убивать время.

– Если ты не будешь убивать время, оно убьет тебя, – повторил Александр мрачный афоризм Завары.

В зале никого не было. Тренировочные снаряды застыли по углам. Посреди помещения возвышался космотренажер, похожий на создание архитектора-кубиста. Панели кто-то отключил, и в зале было полутемно: серенький свет, с трудом пробивавшийся в окна, не давал достаточного освещения.

– Слушай, кто это? – неожиданно прошептал марсианин, схватив Дел иона за руку.