Текст книги "Командировка на дуэль"

Автор книги: Владимир Надеин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Год назад (снова год! Да простит мне читатель, что я оперирую такими внушительными временными отрезками – ленивые часов не наблюдают!) – так вот, год назад гражданка Эльмина, собираясь в отпуск, купила чемодан. И лишь дома обнаружила, что «молния» на чемодане не закрывается.

В таких случаях лучше всего обменять чемодан в магазине. Но ехать в другой конец Москвы времени уже не было, и Эльмина отправилась в ближайшую мастерскую, на Новопесчаной улице.

Взяли три с полтиной, обещали отремонтировать через полчаса. Однако через полчаса сказали, что своими силами мастерской с «молнией» не совладать – надо отправлять на фабрику.

Когда Эльмина вернулась из отпуска, ей сообщили, что чемодан отправить на фабрику не удалось. И уже никогда не удастся. Ибо свершилось нечто ужасное: в мастерскую проникли злодеи и умыкнули чемодан.

Конечно, надо быть совершеннейшим оболтусом, чтобы воровать испорченный чемодан. Но в мастерской резонно заметили, что они не несут ответственности за недостаточно высокий интеллектуальный уровень похитителей.

– А за чемодан?

– За чемодан заплатим. Тридцать пять процентов стоимости.

– Почему только тридцать пять?

– А вот записано, что он был изношен.

Доказать степень изношенности чемодана, бесследно исчезнувшего, еще никому не удалось. Эльмина смирилась с тем, что получит обратно эти проценты и три с полтиной – за несостоявшийся ремонт. Выплату назначили на завтра.

...Оно все еще длится, это завтра. Завтра величиною с год.

Привычка подольше выдерживать свое изделие в состоянии полного покоя хороша разве что в виноделии. Между тем в некоторых конторах с такой сонливой тягучестью отвечают на письма, запросы, просьбы, что, честное слово, создается впечатление, будто там решили навсегда отказаться от привычных исходных данных, заменив номера и даты тремя или даже пятью звездочками. Будто вместо печати приклеена золотая этикетка «ОС», что значит – особо старый.

Но расхлябанность бытует не только в чемоданнокостюмной сфере. Известны случаи, когда к предприятию, в общем-то передовому, обращались коллеги с завода-соседа, прося срочно поделиться технической новинкой. Не бескорыстно – за плату. И что же? Через полгода-год приходило ответное письмецо: «Чертежи вышлем, если пришлете два рулона светочувствительной бумаги». Ладно, бумага – дефицит. Но ведь светочувствительная, а не канцелярская, на которой можно было сформулировать ответ не через год, а в тот же день!

Изобретательные мужи, выделявшиеся еще в школах юных техников, нередко выражают уверенность, что время возьмет свое и расхлябанность растворится в бешеном ритме современной жизни, как папиросный дымок над ревущими сороковыми. Что громовые шаги прогресса разбудят сонливца, а электронно-счетные машины возьмут его в оборот.

Может, оно и так. Но пока расхлябанность берет в оборот электронику.

В машиносчетном бюро Комсомольского рудоуправления, что в Донецкой области, вычислительные машины «Вильнюс» запросили к себе повышенного внимания. Точнее, не машины целиком, а только счетчики. И тогда руководство рудоуправления адресовалось на Вильнюсский завод электросчетчиков со скромным вопросом: «Можете ли отремонтировать?»

«Можем! – уверенно отписал заместитель директора завода. – В течение двух месяцев».

Вычислительные машины быстренько разобрали, счетчики извлекли и отправили в Вильнюс. Ровно через два месяца пришел ответ от того же заместителя директора: «Сообщаем, что отремонтировать электросчетчики к машинам «Вильнюс» не имеем возможности. Адрес ближайшей мастерской...» и т. д.

Вроде бы весьма любезно – сообщить адрес ближайшей мастерской. Пусть, посылая первое письмо, замдиректора не знал, как сложится дело. Но неужто второй ответ нельзя было отправить немедленно, а не два месяца спустя? Представляете, сколько операций не было произведено на умных машинах, бездействовавших по вине бездельников?

Можно изъясняться поэтически: «Время – полководец человечьей силы». Можно философски: «Время – форма существования материи». Единственное, чего нельзя – это относиться к времени с позиции ленивого официанта. То есть нельзя считать, что твои клиенты бессмертны и им ничего не стоит потерять часокдругой.

А коль скоро мы действительно не бессмертны, то не стоит уповать на самоликвидацию расхлябанности. Она ведь умеет сладко посапывать даже под жужжанье компьютеров. И пока время окончательно не взяло свое, расхлябанность отбирает наше время.

А ТЫ КТО ТАКОЙ?

Сначала минимум пояснений.

Дом отдыха, в который люди приезжают специально для того, чтобы поработать, называется домом творчества.

Люди, приезжающие в дом творчества специально для того, чтобы отдохнуть, называются членами творческих семей.

Один такой член из весьма творческой семьи, студент, между прочим, третьего курса, оказался крайне симпатичным молодым человеком. Точнее даже сказать, не просто симпатичным, а даже красивым. Это, наверное, оттого, что он пошел в маму. Потому что папа, творческий работник, артист, тем как раз и прославился, что он очень удачно и художественно доносит до массового зрителя разных там отрицательных типов. Ну а какая у отрицательного типа может быть красота – это вы и сами представляете. И даже когда папе доставался какой-нибудь положительный образ, какойнибудь энтузиаст скоростного резания металла или перевоспитавшийся тунеядец, то рецензенты так и писали: «Этот некрасивый, но обаятельный...».

Так вот, студент не в папу.

То есть, конечно, если внимательно присмотреться, то можно было различить, что у студента те же чуть оттопыренные уши и нижняя губа, особенно в профиль, несколько выдающаяся. Но, во-первых, мало ли на свете граждан с чуть оттопыренными ушами. А во-вторых, фамилия у творческого папы и соответственно у сына довольно распространенная: не то чтобы Иванов, но почти как Иванов.

Тут для непосвященных следует разъяснить, что дом творчества лишь внешне похож на дом отдыха. Это в доме отдыха вы размещаетесь в комнатах, так сказать, согласно купленным билетам. А в доме творчества у администраторов наличествует какое-то дьявольское чутье, которое позволяет им молниеносно определять сравнительное место данной личности в общем культурном потоке. Ну и, само собой разумеется, они распределяют помещения согласно творческим достижениям прибывших лиц. Они это делают с такой потрясающей точностью, что порою незачем читать длинные критические статьи, а достаточно просто полюбопытствовать, в какой комнате проживает интересующий вас творец – с видом на лесную опушку или рядом с кухней. И если в прошлом году вам досталось соседство с кухней, а в нынешнем – вид на опушку, то сразу ясно, что в минувшем отрезке времени Муза навещала вас часто и не зря.

И вот как раз эти проницательные администраторы в своей незримой табели о рангах поставили нашего студента где-то ближе к кухне. А комнату с дефицитным видом на заснеженные березы, где обычно останавливался папа на творческий постой, отдали какому-то периферийному деятелю то ли из Сыктывкара, то ли даже из кинохроники.

Может быть, они проработали положительные рецензии на этого сыктывкарского творца. А может, сбитые с толку миловидностью студента, решили, что он своему папе не сын, а просто однофамилец.

Ну, конечно, если бы на месге этого сына был какойнибудь нахал, какое-нибудь там мурло или хамлюга, он бы отправился к администратору и нагло потребовал выделить ему именно ту временную жилплощадь, на которой обычно готовился к созданию своих незабываемых образов его известный отец. Наверное, он непреклонно заявил бы, что не для того его единокровный родитель воплощал столько образов, чтобы его сыну перешел дорогу какой-то деятель из Сыктывкара или далее из кинохроники.

Но наш студент был не таков. И, как ни горько ему было, как ни обидно, он все же собрал волю в кулак, наступил, так сказать, на горло папиной песне и понес свой чемодан в район непосредственной близости к кухне.

И только вечером, за ужином, горько ковыряясь в жареном карпе, красивый студент позволил своему раздражению на несколько минут выглянуть из-за ширмы благовоспитанной сдержанности.

– Ах, какое хамство! – негодующе всплеснула руками сидевшая за этим же столом пожилая актриса. – Предпочесть какого-то сыктывкарчанина... или сыктывкарца?.. В общем, какого-то провинциала! И кому? Юноше, в чьих жилах течет благородная кровь заслуженного артиста!..

– Народного, – поправил красивый студент.

– Ах, простите меня великодушно, я, кажется, гоже допустила бестактность! Я слишком взволнована! Но до чего же мы докатимся, если какой-то сыктывкарчанин... Кстати, он, между прочим, тоже народный ардист, но это неважно!.. Так вот, до чего же мы докатимся, если будем направо и налево швыряться комнатами с видом на опушку! Нет, я этого не смогу перенести! Вы видите на моих глазах слезы?

И мы действительно увидели на ее глазах слезы, потому что она была превосходная актриса, которой ничего не стоило сыграть юмористический этюд.

– Это все потому, – сказал красивый студент, так и не понявший юмора, – что у нас все пущено на самотек. В цивилизованных странах, где издаются специальные справочники по названием «Who is who», такого быть просто не может.

– Чаво? – спросила актриса голосом рязанской бабушки, и слезы еще стремительнее покатились из ее глаз.

– Ну, who is who. Это по-английски! В переводе на наш это значит «кто есть кто», книга такая.

– А-а... – понимающе протянула актриса голосом светской леди, причем слезы как-то мгновенно испарились с ее щек. – And who is вы, голубчик?

– Как?! – опешил красивый студент. – Я полагал, что вы знаете, кто такой мой папа!..

– Who is ваш папаня – это я как раз знаю. А вот who, так сказать, is вы, молодой человек? Какие у вас лично преимущества перед моим коллегой из Сыктывкара? Какие у вас лично заслуги перед отечественной и мировой культурой? Кстати, «Юрий Милославский» – это ваш роман или по-прежнему господина Загоскина?

Такой, понимаете, въедливой оказалась эта пожилая актриса!

Красивый студент поперхнулся карпьей косточкой и смолк. Завтракал он уже за другим столом. Уж и не знаю, как он добился перевода – пустил в ход папин авторитет или справился с этой задачей собственными силами. Но потом еще целый месяц въедливая актриса, проходя мимо студента, всякий раз заговорщицки подмигивала ему и спрашивала громогласным сценическим шепотом:

– Ну, так who is все ж таки you, а?

Да-с, дорогие мои друзья читатели, who is все ж таки who, а? Или в переводе на наш язык: кто есть кто? Или говоря совершенно уж по-простецки: насколько данный красивый студент, сын своего папы, ценнее для общества, чем другой такой же красивый студент, не доводящийся сыном его папе? И насколько вообще актуальна такая постановка вопроса в свете трудового политехнического образования, а также равного, прямого и явного конкурса в вузы?

Разрешите сразу же заметить, что, по глубокому убеждению автора, данный вопрос не относится к зыбкой сфере проблемы отцов и детей. Он целиком из сопредельной, но совершенно бесконфликтной области – из области взаимоотношений папань и дитять.

Ввиду своей относительной молодости автор не успел застать вживе ни наследных принцев, ни виконтов, ни разных там сыновей из сахарной компании «Подлюгин и сын»– Но он зримо представляет себе, как такой молодчик прибыл бы в дом творчества на тройке с бубенцами или в роскошном «роллс-ройсе».

Швейцар, конечно, широко распахивает двери и низко кланяется. Администратор тоже низко кланяется, незаметно при этом перелистывая книжечку под заголовком «Who is who».

– Я ужасно извиняюсь, – говорит администратор, установив личность молодого Подлюгина, – но поскольку вы проходите сынком по сахару, а не по творческому вдохновению...

– Привет! – обрывает его сынок. – Газеты читать надо! Так вот, чтоб вы знали: мой предок аккурат позавчера достал по блату два драматических и один оперный театр с целью расширения своего культурного кругозора.

– Ах! – говорит администратор. – Тргда я еще раз извиняюсь! У нас, наверное, устаревшее издание «Who is who». Нас, пардон, в подписке лимитируют. Вы пока попейте тут кваску, а мы тем временем вытряхнем из комнаты с видом на опушку одного популярного культработника.

– Ладно, попью, – соглашается сынок. – Только вы поскорее освобождайте помещение от этого неореалиста, а– то я папе пожалуюсь.

И вот парнишка, у которого за душою ровным счетом ничего нет, кроме каких-то паршивых десяти сахарных комбинатов, железной дороги, парочки газет и трех театров, выживает с дефицитной жилплощади и оттесняет куда-то к кухне известную творческую единицу, а может, даже лауреата.

Конечно, у нас ничего подобного быть не может. То есть сахарные комбинаты у нас есть, и в немалом количестве. А вот сахарозаводчиков не имеется. И театров по блату у нас не купишь. Билеты в них – и то трудно. Так что лауреаты у нас могут спать спокойно.

Но чего скрывать, папы, которым можно позвонить, у нас есть. И папы, которые могут, осердясь, позвонить и выдать ужасный разнос, тоже имеются. Недавно одна молодая особа, совсем малоизвестный врач, пожаловалась своему папе, очень влиятельному членкору от медицины. Она пожаловалась на бесчеловечное обращение с нею руководства клиники. Со слезами на глазах она поведала папе, как зверски она, его единственная дочь и непреходящая отрада, утомилась на дежурстве. И как некий доцент, когда она далеко за полночь прилегла соснуть на часок-другой, безжалостно разбудил, чтобы она ассистировала на операции.

...Ах, что тут случилось с влиятельным папой-членкором!

Как он рассвирепел! Как он побагровел! Как он Схватил телефонную трубку!

– Послушайте, вы! – крайне раздраженно выговаривал он доценту. – С каких это пор у вас молодые врачи дрыхнут во время дежурства? Тепличные условия создаете?.. А кто у вас вчера дежурил?.. Ах, моя дочь? Так назначьте ее еще раз! На завтра! Пусть поработает, как мы с вами в свое время!.. Ну, вот, доченька, – обернулся он к удрученному чаду. – Больше никто тебя не разбудит на дежурстве, потому что никто тебе на дежурстве не позволит спать.

Приведя этот сугубо достоверный случай, автор отнюдь не собирается делать вид, будто все без исключения авторитетные папы всегда следуют положительному примеру вышеописанного членкора. Исключения, увы, есть. Ибо родительская любовь – это такое всепоглощающее чувство, которое порою не оставляет места для трезвого рассуждения об истинных достоинствах (а в связи с этим – истинных правах) отпрыска.

Да, всякое бывает. Но этим фельетоном автор не ставит себе задачу перевоспитательно повлиять на иных влиятельных пап. То есть задача эта, наверное, благородная и нужная, но автор от нее сознательно уклоняется. В тандеме «папаня – дитя» автора сейчас интересует личность с заднего сиденья, а именно – дитяти.

Ну, вообще-то необходимость или, точнее, возможность родительской протекции и настает тогда, когда дитя, собственно, уже не дитя. На заре своего существования пяти-, десятикилограммовый человечек нуждается во многом: в ласке, и любви, в свежем воздухе и регулярной смене пеленок, словом, в чем угодно, только не в использовании родительских связей в корыстных целях.

Осознание своей не то чтобы исключительности, но не совсем обычности настает несколько позже. Когда тебя начинают устраивать в какую-то особо специальную спецшколу, куда попасть трудно, да, впрочем, и не очень хочется. Или когда тебе достают билет на хоккей, на который проникнуть совсем уж невозможно, зато хочется – страсть! И если по поводу первого билета на завистливые вопросы Петьки и Кольки следует, как правило, гордый ответ: «Папка достай!» – то после двадцатого билета Петька с Колькой слышат эдакое ленивопресыщенное:

– А что тут такого? Я всегда, когда хочу!..

А это не «я, когда хочу». Это папа, «когда я хочу».

Происходит незаметная для юного ума подмена понятий, когда папины возможности кажутся твоими, папин заслуженный авторитет – собственным заслуженным авторитетом, а помещение с окнами на опушку, где ты обычно пребывал вместе с папой, представляется тем местом, где папа обычно пребывает вместе с тобой.

Ах, где же взять такую самокритичность, чтобы четко осознать, что папа – это папа, а ты – это ты? И что быть прямым потомком чем-либо выдающегося человека отнюдь не значит быть выдающимся человеком?

В свое время графиня Софья Андреевна Толстая, супруга и помощница великого писателя, касалась этого деликатного вопроса. Пресекая некоторые чрезмерно радужные пророчества, она высказала такое мнение, что после гениев природа отдыхает на потомках.

Автор ввиду скудости своих познаний в генетике не берется судить, насколько безошибочно мнение прогрессивной графини. Но даже если это в какой-то мере и так, если и впрямь природа после гениев отдыхает на потомках, это отнюдь не значит, что потомкам нельзя отдыхать на природе вместе с гениальными папами. Тут дело лишь в том, чтобы чадо, привыкшее чем-либо пользоваться вместе с папой, не привыкло этим пользоваться вместо папы.

Ну, а если головушка дитяти все же не выдержит и малость закружится в связи с таким не зависящим от него обстоятельством, как прямое родство с заслуженным человеком, если зарвавшееся чадо начнет поплевывать на окружающих с высоты своего генеалогического древа, если, наконец, сам папа не найдет в себе отваги последовать мудрому примеру членкора от медицины, тогда остается лишь одно. Остается вслед за въедливой пожилой актрисой прямо спросить:

– Ладно, папа – это папа. And who is вы, голубчик?

Впрочем, если вы не уверены в безукоризненности своего английского произношения, рубайте по-нашему:

– А ты кто такой?

А уж он пусть думает. Или пересаживается за другой стол.

НА СВОЕМ КРЮЧКЕ

Научные конференции полезны, как витамины: они позволяют расти. Они позволяют определить не только то, что мы знаем, но и главным образом – 5 чего мы еще не знаем.

Отправляясь на Всесоюзную междуведомственную конференцию по вопросам любительского рыболовства, я, честно говоря, надеялся узнать, где ловится, что ловится и вообще сколько рыбки плавает по дну. Оказалось, что количество рыбы в реках и озерах нынче не самый актуальный вопрос. Самое актуальное: сколько рыболовов?

В самом деле, сколько нас, отважных и беззаветных, готовых мерзнуть над лункой два выходных ради одного убогого кошачьего завтрака? Сколько нас, мудрецов и простофиль, истово верящих в неотразимость самодельных блесен и всесилие подсолнечного жмыха?

Неизвестно! Заместитель начальника Главрыбвода Министерства рыбного хозяйства СССР Е. Н. Огнев тактично заметил, что, «несмотря на то, что этот вопрос уже много лет привлекает внимание спортивных обществ и нашу общественность, ответить на него весьма сложно».

Ну вот, и пусть теперь посмеют утверждать, что статистика знает все! Волнуются спортивные общества. Нервничает общественность. И не день-другой, а уже много лет подряд. И хотя вопрос касается не лещей, не подъязков и даже не угрюмых налимов с их необщительным ночным характером, а компанейских рыбаков, которые, как известно, видят друг друга издалека, – ответить на актуальный вопрос, скажем прямо, невозможно.

Дело в том, что в мире любителей мормышки царствует безграничная феодальная раздробленность. Не сговариваясь и не координируясь, в одних и тех же водоемах ищут рыбацкое счастье члены Росохотрыболовсоюза, обществ «Рыболов-спортсмен», «Спартак», «Труд», «Урожай», «Локомотив» и т. д. Причем если поклонники Росохотрыболовсоюза приобретают право беспрепятственного лова везде, кроме специально закрепленных водоемов и заказников, за три рубля, да еще с обязательствами участия в разных работах по восстановлению рыбных запасов, то члены обществ «Спартак», «Труд» и т. д. обеспечивают себе те же привилегии за 30 копеек и без всяких дополнительных обязательств.

Но и это, представьте себе, не верх экономии. Самое выгодное – никому ничего не платить и нигде не состоять. Потому что у нас имеет право ловить рыбу каждый, кому не лень накопать червей. Поэтому участие в обществах с их взносами и членскими билетами выглядит или блажью или перестраховкой.

«Блаженные», конечно, составляют жалкое меньшинство. На три с половиной миллиона организованных рыболовов-любителей приходится более десяти миллионов, которые организоваться не любят. Тут я прошу читателей обратить внимание не столько на оглушительное количество «неорганизованных», сколько на неприметное словцо «более». Им оперировали все без исключения докладчики на конференции, справедливо полагая, что равноценное на первый взгляд слово «около» искажает реальную картину. За этим «более» висит минимум десять миллионов дополнительных крючков, готовых впиться в рыбьи губы.

А крючки у вас нынче отменные! Сгинули в безвозвратное прошлое те времена, когда на кованый шведский крючок сбегалось поглазеть больше рыболовов, чем на двухметровую щуку. И конский волос давно перестал служить эталоном тоньшины, й бамбуковое великолепие меркнет перед пластмассовым шестиметровым чудом, мгновенно вырастающим из элегантной трости. Вслед за электронно-вычислительными машинами на службу человечеству явились электронные удочки. Неудержимый технический прогресс вознес рыболовецкую технику на такую недосягаемую высоту, что не только пескаришке-недомерку – молекуле и той не сорваться с острого жала.

Да, мы уже не те, что были раньше. Впрочем, точнее, наши снасти уже не те. А вот мы сами, наше отношение к рыбным запасам, наша психология и, главное, наша организация остались на уровне конского волоса.

А ведь были некогда золотые сабанеевские времена, когда налимов ловили руками – и не в ведре, а в реке. В художественной литературе и достоверной мемуаристике зафиксированы непуганые лоси и младенчески доверчивые зайцы. Но в те поры природа была в состоянии сама защитить себя: болотами, бездорожьем, жалким ресурсом тележных скоростей...

Первыми опомнились охотники. Ах, как нелегко было расставаться с привычной необузданностью! Еще вчера можно было закинуть за спину ружьишко и побродить, пошататься по лесочку, пострелять, попуделять из берданочки... Тут косача прихватишь, там сохатого завалишь... А сегодня – билет оформи, путевочку не забудь. А иначе – подсудное браконьерство! Эх!..

Впрочем, между этими «вчера» и «сегодня» пролег еще один период – когда еще можно было, но уже – нечего. И если нынче лоси в немалом количестве бродят по индустриальным окрестностям, дезорганизуя порою уличное движение даже на многолюдных проспектах, то произошло это в первую очередь потому, что власть над природою, которая дается ружьем, была смирена и ограничена властью строгого закона. Прежде чем вы вознамеритесь завалить сохатого (подчеркиваю: не завалите, а только вознамеритесь), вам надлежит заплатить за лицензию пятьдесят рублей. А уж потом – как вам повезет...

Конечно, если не повезет, то лицензия ваша может пропасть. Но деньги – не пропадут! Они во всех случаях будут истрачены на тех же лосей: на подкормку в трудный период, на устройство солонцов, на содержание охраны от браконьеров.

Я отнюдь не хочу утверждать, что охотники догадливее и интеллектуальнее рыболовов. Просто отсутствие или, скажем осторожнее, падение поголовья лосей куда легче зафиксировать, чем падение поголовья лещей. Кто его, леща, знает – нету его там, в глубине, или просто не клюет? А поскольку рыбак по природе своей существо оптимистическое и самолюбивое, он предпочитает критиковать не себя, а леща: ишь, негодник, не клюет!

А может, негодника-то и нету?..

Помните песенку? Люблю, мол, у речки с удочкой зачем-то там посидеть? Милое воспевание милого времяпрепровождения. Озон, вода, поплавок... Клюнет – вытяну, не клюнет – подожду, пока клюнет... Кому плохо?

Рыбе!

– В отличие от всех других видов спорта и отдыха, – говорит председатель Росохотрыболовсоюза А. И. Корольков, – охота и рыболовство связаны с изъятием материальных ценностей из природы.

Алексей Иванович – опытный природовед, отдавший любимому делу много лет жизни. И все же поначалу кажется, что он малость переборщил. Ладно, пусть лось или вепрь – изъятие. Но плотва, ерш или тот же шелешпер?.. И к тому же не сетью, а удочкой?..

Но вот бесстрастные цифры: по данным Главрыбвода, уловы рыбаков-любителей превышают полтора миллиона центнеров в год – почти треть объема промысловых уловов во внутренних водоемах. Поскольку браконьерские бредни и «пауки» тут не учитываются, нетрудно понять, что десятки миллионов удочек и спиннингов – не такая уж безделица.

Ну, а каков вклад рыболовов-спортсменов в рыбные ресурсы водоемов, которые они столь азартно изымают? Да практически никакое, если вспомнить о подавляющем большинстве «неорганизованных» спортсменов.

Кстати, о самом этом термине «спортсмен». Если охотник мастерски убьет двадцать уток и его на этом поймают – появятся протокол, штраф и, как правило, конфискация ружья. Если рыболов на соревнованиях поймает двадцать кило рыбы – появятся протокол, звание перворазрядника и, как правило, товарищеская уха.

Перворазрядники-стрелки разбивают на стенде тарелочки, за которые сами же платят. Перворазрядникирыбаки ловят бесплатную рыбку, которую сами же едят.

Почему так? Отчего столь неравное отношение к «спортсменам», в равной мере причастным к изъятию вкусных ценностей из природы?

Не знаю. И никто из мудрых ораторов симпозиума не сумел логически объяснить этого парадокса. «Так принято!..», «Так заведено!..», «Так привыкли!..»

«Еще недавно, – с привычным гневом пишет в редакцию одна читательница из Свердловска, – мы имели возможность полноценно отдыхать на берегах водоемов, богатых рыбой. Но в последнее время рыбы стало меньше, а на озера, где она осталась, не пропускают. Трудящиеся покупают все больше машин, мотоциклов и других средств, и на их пути вырастают заборы и шлагбаумы. Если же к такому рыбному озеру все же проберешься, то сразу прогоняют взашей. Куда же прикажете ехать трудящимся, имеющим свой транспорт? Туда, где не клюет?»

Видите, какое нетерпимое положение! Гражданин залил свой бензин в бак своей машины и желает соединить свое удовольствие со своей пользой. Он одержим благородной страстью не без прибыли отдохнуть. А его – о, ужас! – толкают туда, где тот же озон, та же вода, то же солнце, но – проклятье! – не клюет.

Успокойтесь, гневная свердловчанка, и поблагодарите судьбу, что вы пробирались к рыбному озеру в окрестностях Свердловска, а не Варшавы, Софии, Праги или, скажем, Ванкувера. Там бы вас не «прогоняли взашей» – там вы вас любезно оштрафовали. Ибо во всех промышленно развитых странах (а мы, кстати, уже давно сверхиндустриальная страна!) мало быть обладателем автомобиля и удочек, чтобы ловить рыбу. Для этого нужно другое – предварительно ее вырастить.

А что это стоит – вырастить? За последние пять лет только организациями Росохотрыболовсоюза выпущено в водоемы 85 миллионов личинок судака, пеляди, белого амура, 105 миллионов молоди карпа, щуки и карася, два миллиона взрослых карпов, лещей и т. д. На эти работы ежегодно затрачивается по 250 тысяч рублей – члены Росохотрыболовсоюза не напрасно платят свои трехрублевые взносы.

Но, внесшие взносы, не торопитесь разматывать удочки! Вы уже опоздали! Миллионы «неорганизованных» шустро и, подчеркиваю, на вполне законных основаниях, повычерпали отменными снастями и судака, и щуку, и амурского толстолобика. Да их и не в чем винить, этих «неорганизованных»! Не их вина, что миллионы рублей, выделяемых на «зарыбление» водоемов, исправно проваливаются в организационную брешь любительского рыболовства. Это их беда!

Где же выход, спросите вы? Почему мудрые и всеведущие главы многочисленных обществ и научных учреждений не подскажут решения насущной проблемы?

А они как раз подсказывают. В один голос. Сейчас практически не осталось ни одного специалиста, который не утверждал бы в полном согласии с коллегами:

– Для всех любителей рыбной ловли – как состоящих ныне членами рыболовного общества, так и не вступивших в него, надо установить единый государственный рыболовный билет, ежегодно оплачиваемый государственной пошлиной. Только эта мера позволит навести порядок на водоемах, а доходы от взносов обратить на выращивание рыбы и охрану ее от браконьеров.

Но, единодушно высказав такое мнение, специалисты тут же начинают конфузливо пятиться: мол, с одной стороны, конечно, надо бы, но ведь, с другой-то, – неловко перед рыболовами. Как бы они не обиделись на дополнительные финансовые тяготы. Пусть тяготы и не такие уж тяжелые – рубль-другой в год, – да все ж таки из кармана, а не в карман. Пусть нынче «неорганизованные» тратят вдесятеро больше на транспорт, добираясь до глухих щучьих оазисов, – да все ж таки рыбачат вволюшку, без регламентирования.

Уж и не знаю, много ли найдется таких, кто бы возражал против наведения должного порядка на водоемах. Но если и найдутся – все равно нет смысла ориентироваться на тех, кто висит на крючке собственных отсталых представлений.

АППЕТИТ ПО ДИРЕКТИВЕ

События развивались в головокружительном темпе.

В семь утра выпал снег. В одиннадцать он растаял. В час дня началось лето. В шесть вечера председатель заполярного оленеводческого колхоза вызвал активистов на товарищескую беседу. В семь часов товарищеская беседа автоматически переросла в административный «разнос».

Председатель был во гневе и не скрывал этого.

– Как вам не стыдно! – страстно попрекал он собравшихся, – А еще активистами считаетесь! Колхоз попал в трудное, можно сказать, безвыходное положение – а вы что? Мой чум с краю? Нет, я не позволю вам отсидеться в сторонке. Пусть меня обвинят в превышении полномочий, пусть вызывают на исполком, но я заставлю вас пойти на все, вплоть до самопожертвования. Так лучше проявите инициативу сами. Ну, кто сделает шаг вперед?

Активисты, боязливо помаргивая, молчали. На шаг вперед никто из них не отважился.

– Хорошо! – с угрозой сказал председатель. – Тогда я начинаю действовать своей властью. Ну-ка, Николай, шаг вперед!

Николай исполнил приказ.

– Скажи мне прямо, Николай, любишь ли ты свой родной колхоз?

– Конечно, председатель. Я ведь план перевыполняю.

– Ты не крути! Говори по существу!

– Не могу! Пожалей, председатель...

– Что значит – пожалей? А меня кто пожалеет? А колхоз кто пожалеет? Все вы беспокоитесь только о собственных желудках. Вот скажи здесь, при всех, сколько ты сегодня мяса съел?

Николай потупился и стыдливо произнес:

– Много, председатель. Три килограмма.

– Ха-ха! – саркастически рассмеялся тот, – Три килограмма, по-твоему, много? Нет, Николай, ты не наш ненец. Ты какой-то чужой вегетарианец! Ты обязан съедать ежедневно по десять... нет, пятнадцать кило мяса. Твой долг перед коллективом – кушать и снова кушать. Все! Никаких оправданий! Садись, Николай. Василий, шаг вперед! Скажи, Василий, любишь ли ты свой родной колхоз?